Сказки про Ивана-Царевича и Иванушку-Дурачка

– А тост? – хитро глядя на него, спросила Маруся – Давайте за Победу, а?

11.

Настоящим библиофилом Иван, конечно, не был. И библиотеку свою собирал беспорядочно, покупая то, что казалось ему интересным, не придавая значению качеству издания и состоянию книги. Он покупал книги, чтобы их читать и перечитывать. Ему нравилось бродить по большим книжным магазинам без определенной цели, снимая с полок то одну, то другую книгу. В основном он интересовался, конечно, книгами по истории и старался не упускать новых монографий, отслеживая их через интернет. Но ничуть не меньше он любил рыться и в недрах букинистических магазинов. Что-то манило его в беспорядочном хаосе старых книг, в которых ему мерещилась какая-то романтическая аура. Иван брел в букинистической сельве наощупь, получая удовольствие уже от самого процесса. Если же ему попадалось что-то интересное, то он покупал книгу, не обращая внимания на цену. Так случилось и в этот раз. У очень толстой и очень старой книги был черный кожаный переплет, явно, впрочем, не родной и не снабженный никакими надписями или украшениями. На титульном листе по правилам дореформенной орфографии было напечатано красиво вытянутыми буквами с широкими штрихами и длинными засечками: «Антипа Игумен Заполяньский. Царская книга. Странствие по временам на бесе». Название Ивана удивило, поскольку он никогда о такой книге не слыхал. Ничем не помог ему и сам букинист, сказавший, что взял эту книгу у какой-то старухи просто из жалости. Несколько страниц после титульного листа было небрежно вырвано, так что рассчитывать на какое-нибудь предисловие не приходилось. Книга Ивана очень заинтересовала. Бросилось в глаза, например, то, что в этом русскоязычном издании было множество цитат на всевозможных языках от греческого и латыни до полного набора европейских. И ни одна цитата не имела сноски с переводом. Но удивительнее всего были гравюры, которых в книге оказалось великое множество. Это были торцовые ксилографии, выполненные с необыкновенным мастерством. Чего там только не было! Пейзажи, интерьеры, разнообразные битвы и непонятные бытовые сцены, портреты без подписей, изображения всевозможной утвари, оружия, монет и ювелирных украшений, какие-то географические карты… Иван знал, что такой способ иллюстрирования книг вошел в полиграфический обиход в конце восемнадцатого века. Самшитовую или пальмовую дощечку с награвированным изображением втискивали прямо в набор и печатали вместе с текстом высокой печатью. Гарнитуры же, которые были использованы при наборе, позволяли датировать издание примерно второй половиной девятнадцатого века. Бегло пролистав книгу, Иван обнаружил, что страницы вырваны не только в начале, но и еще в очень многих местах. Никаких признаков оглавления Иван также не нашел. Книга обрывалась буквально на полуслове. Толщина книги без обложки была где-то около десяти сантиметров, а формат страницы составлял примерно сорок сантиметров по вертикали и около тридцати по горизонтали. И была эта книга какой-то ненормально тяжелой. «Сколько?» – спросил Иван у продавца. Тот как-то неприлично долго молчал, разглядывая Ивана с ног до головы, а потом назвал цену. Иван присвистнул, а продавец только пожал плечами и углубился в лежавшую перед ним книжку. Таких денег Иван за книги еще не платил. «Не дороговато?» – предпринял Иван попытку поторговаться. Но продавец только молча помотал головой, даже на Ивана не взглянув. Иван помедлил, а потом решил, ладно, хапуга, пей мою кровь, и спросил: «Карточки принимаете?» Продавец поднял голову, кривовато улыбнулся и все так же молча вытащил из-под прилавка терминал. Дома Иван устроился поудобнее и перелистал всю книгу страница за страницей. Его очень заинтриговало название, и он все никак не мог взять в толк, что оно может значить. В конце концов он решил, что это что-то вроде путеводителя, но не туристического, а археологического. Это объясняло и обилие пейзажей, и присутствие всевозможных батальных сцен, изображающих битвы прошлого, при чем прошлого очень и очень далекого. Рассматривая помещенные в книге изображения предметов, он обратил внимание на то, что среди них не было ни мебели, ни одежды, а только разнообразные емкости – кувшины, амфоры, ларцы, сундуки и даже какие-то мешочки или кошели. Изучение же портретов привело Ивана к заключению, что, по-видимому, все они изображают всевозможных властителей – царей, королей, императоров, всевозможных вождей, князей и конунгов. Там были персы, египтяне, евреи, греки, римляне, скандинавы, германцы, франки, арабы, тюрки… В последнем из сохранившихся в книге портретных изображений Иван опознал Ягайлу, Великого князя Литовского, ставшего под именем Владислав самым, наверное, знаменитым и могущественным польским королем. Так, подумал Иван, это пятнадцатый век и очень интересно было бы знать, на каком правителе книга заканчивается? Но конца у книги не было, и Иван почему-то решил, что последним должен был бы быть кто-нибудь вроде Наполеона. Снова внимательно перелистав страницы, Иван убедился, что приблизительная хронология кое-как соблюдена. Начав обчитывать портретные изображения, он обнаружил, что в тексте имя правителя всегда упоминается, но, как правило, именно в тех фрагментах, которые были напечатаны на иностранных языках. Ага, подумал Иван, ученый игумен просто дословно цитирует первоисточник, ай да игумен! С древними царями была, конечно, полная чехарда, соответствующая, впрочем, тогдашнему состоянию исторической науки. Иван подивился тому, как выразительно, и даже психологически достоверно изображены царь Приам, Мидас, Крез и другие легендарные цари глубокой древности. Особенно его порадовал какой-то викинг с совершенно разбойничьей физиономией. Прямо, как с натуры рисовали, изумлялся он. Интересно, кто этим занимался? Выяснить это было невозможно, но то, что здесь не обошлось без выпускника Императорской академии художеств, сомнения не вызывало. Так или иначе, но обилие царей смысл первой части заглавия кое-как прояснил. Но вот вторая часть оставалась необъяснимой. С какой стати пусть и баснословное «странствие по временам» происходит на «бесе», то есть, на чёрте? Иван стал читать, и это чтение немало его озадачило. Автор не описывал никаких достопримечательностей, культурных и исторических памятников. Не вдавался он и в традиционные биографические подробности упоминаемых лиц, типа тогда-то родился, тогда-то короновался и тому подобное. Нет, цари в этой книге терпели непрерывные мытарства. Они бросались на собственные мечи, умирали от яда, спасались от погони, гнили в застенках, чахли в изгнании, падали вместе со своими колесницами с обрывов и тонули в реках… Почти каждому из этих событий сопутствовал в книге определенный изобразительный ряд. Так, пейзажи изображали местность, в которой с правителем приключилось несчастье, а изредка попадающиеся карты должны были дать точное представление о том, где это все происходило. Вооружившись лупой, Иван попытался как-то идентифицировать по этим картам место действия, но скоро убедился, что без помощи НАСА здесь не обойтись, так как указанные топонимы безнадежно, видимо, устарели. При этом Иван заметил, что именно карты должны были располагаться на вырванных из книги страницах. Кому-то, значит, эти карты что-то говорили… Разглядывая картинки с интерьерами, Иван поражался скрупулезности, с которой была изображена каждая плитка пола, каждая трещинка на колонне или стене. Вчитываясь же в тексты, имеющие отношение к этим интерьерам, Иван не на шутку взволновался, так как нашел подтверждение уже забрезжившей у него догадке. Текст разъяснял, где нужно было искать. «Вторая плита на юг от третьей колонны, полуденный свет укажет» или «за восемнадцатым кирпичом кладки западной стены в четырех аршинах от угла». «Вот это да!» – вслух произнес Иван и откинулся на спинку кресла. На его коленях лежала книга, предназначенная для поиска сокровищ! Да нет, быстро остыл Иван, это наверняка список уже найденного, а иначе откуда бы взяться такой точности? Все сразу встало вроде бы на свои места. Моментально, например, объяснились короба и кошели. А монеты и драгоценности, это не что иное, как то, что в них хранилось и стало добычей счастливого кладоискателя. Да и у оружия нашлось объяснение. Это был своего рода ориентир, указывающий на место разыгравшейся битвы или еще какого-нибудь вооруженного столкновения, подтверждающий то, что клад где-то рядом. Но Ивана по-прежнему смущал этот «бес» и он снова взялся за книгу. И вскоре понял, что это вовсе не список найденного, а как раз наоборот – не найденного. А иначе откуда же взялось повелительное наклонение, все эти «открой», «подними», «найди»? Так-так, размышлял Иван, не пишут по-русски «найди» про уже найденное, нет, не пишут. И тогда… А что тогда? Тогда получается, что игумен знал то, чего никто до него не знал? Но каким же образом, позвольте спросить? Тут в памяти Ивана всплыло житие святителя Иоанна Новгородского, за одну ночь слетавшего как раз на бесе в Иерусалим и обратно. Иван положил уже порядком отдавившую ему колени тяжелую книгу на свой письменный стол и прошелся по комнате. Потом уселся поудобнее в кресло и попытался свести концы с концами. Историком он был только наполовину и к житийной литературе относился вполне простодушно. Ему нравилось читать описания всех этих чудесных видений, исцелений, прозрений и явлений, вносивших такую красивую ноту в жутковатую симфонию истории Древней Руси. О достоверности этих свидетельств он даже и не думал, восхищаясь литературной отвагой авторов миней. Но сейчас он почувствовал, что смущен. Иван вдруг представил себе этого Антипу, только что в жестокой схватке усмирившего злобного беса, рискнувшего забраться в его келью. Старик смотрит на корчащееся у его ног и молящее о пощаде безобразное существо и думает, как ему с ним поступить. Наконец он принимает решение и велит бесу показать все его тайные схроны, все материальные свидетельства бренной человеческой славы и тщеты человеческой гордыни за все времена. Игумен хочет вразумить нынешних правителей, представив им ощутимые доказательства непрочности и бренности их мнимого сиюминутного могущества. Ему нужны неопровержимые улики всего этого, укрытые камнями и землей и отошедшие в удел потаенным и ненасытным нечистым духам. И отчаянно воющий бес несет игумена сквозь века, указывая точные места, где терпящие невзгоды правители человечества теряли и прятали сокровища или гибли страшной смертью, унося на дно ущелий и рек драгоценные диадемы, браслеты и перстни, бывшие символом их силы и власти. Бес показывает игумену и потаенные гробницы, набитые бесполезными для их распавшихся на составные части остовов сокровищами, и клады, зарытые теми царями, которым удалось до времени избежать Божьего суда, но которые в таком были ужасе, что забыли о месте, где спрятали то, что не могли унести с собой. В руках у игумена тетрадь и грифель и он тщательно зарисовывает каждое место, которое указывает ему бес, и вообще все, что даст могущественному читателю его труда возможность убедиться в правдивости его свидетельства и прислушаться к его проповеди… Иван помотал головой, с трудом приходя в себя от напора разыгравшегося воображения. Потом он перевел взгляд на книгу и подумал, что вряд ли она попала ему в руки, сохранившейся хотя бы наполовину. Конечно же, из нее драли и драли листы, оскорбляя память игумена-бессребреника. Потом он подумал, что изувеченную книгу наверняка не раз переплетали заново, что переходила она из рук в руки не раз и не два. Ему вдруг стало любопытно, когда ее переплели в последний раз. Иван взял книгу, едва не уронив, так как забыл о ее неестественной тяжести. Снова водрузив книгу на стол, он стал тщательно изучать со всех сторон ее переплет. Он вспомнил, что переплетчики иногда используют в своей работе газетную бумагу, по которой можно было бы понять, когда газета была напечатана, и поддел ногтем край внутренней стороны толстой черной обложки. Оказалось, что она представляет собою всего лишь наклеенный лист тонкого картона. Иван вынул из ящика стола маленький складной нож и поглубже поддел картон. Дело пошло и скоро он обнаружил под картоном деревянную доску, но не вделанную намертво, а как бы вставленную в своего рода ковчежец. Поддев лезвием край доски, он почувствовал, что она легко поддается и нажал посильнее. Недоумевая, он вытащил тяжелую доску из ее ковчега и тут обнаружил, что никакая это не доска, а плоский прямоугольный ящик, снабженный сбоку маленьким крючком, каким обычно запирают шахматную доску, и снабженный с противоположной стороны узкой длинной петлей. Вот этот-то плоский ящик и делал книгу такой тяжелой. Не веря своим глазам, Иван положил его на стол рядом с книгой, отстегнул крючок и открыл крышку. Перед ним был планшет-альбом для монет, обтянутый черным бархатом с рядами круглых углублений, в каждом из которых находился желтый кружок неправильной формы. Не было никаких сомнений, что перед ним коллекция старинных, да нет, не старинных, а по-настоящему древних золотых монет, точно таких, какие он еще мальчишкой рассматривал в музейной витрине. Коллекция была в идеальном состоянии и золото прямо-таки горело в луче заходящего за окном солнца. В нумизматике Иван не разбирался совершенно. Но почему-то не сомневался, что перед ним лежит настоящее сокровище. И это сокровище его напугало. Сокровище-чудовище, промелькнуло у Ивана в голове, и он аккуратно закрыл крышку. После этого он, не спеша, перевернул книгу и из второй части переплета достал точно такой же ящик, мельком заглянув в который, тут же быстро закрыл и вдруг подумал, как же хорошо, что Маша с маленьким Иваном сейчас на даче у бабушки и им ничего не грозит. Иван сел в кресло, немного помедлил и набрал телефонный номер: «Зев Вольфович? Это Иван, здравствуйте. Да, спасибо, все очень хорошо. У меня дело к вам. Надо, чтобы вы ко мне приехали. Да, очень. Нет, к вам не могу, но это важно, страшно важно. Страшно. Спасибо, жду вас». В ожидании Зева Вольфовича, Иван пытался сообразить, что же его так мгновенно напугало в найденном им сокровище. Ответ напрашивался сам собой и умещался в одно слово – случайность. Монеты попали к нему случайно, а это значит, что есть кто-то, для кого это сокровище является вожделенной целью, для достижения которой все средства могут быть хороши. От словосочетания «все средства» мороз пробирал по коже, а как раз это Иван и почувствовал, увидев попавшее в его руки древнее золото… Зев Вольфович появился в Ивановой жизни случайно. Проходя однажды через какой-то скверик, Иван увидел, что скверик этот не совсем обычный. Он весь был заставлен небольшими квадратными столиками, возле каждого из которых были врыты в землю по две коротких скамеечки. Тут и там за столиками сидели люди и играли в шахматы на время. Часть столиков пустовало, а за одним сидел пожилой полный розовощекий дядечка в здоровенных очках. Перед ним стояла доска с расставленными фигурами и шахматные часы. Дядечка спокойно оглядывался по сторонам и явно ждал партнера. Иван подошел, извинился и предложил сыграть. Дядечка обрадовался, и они приступили к игре, поставив на часах по пять минут. Иван давно не играл и первые три партии продул вчистую. Ему понравилось то, как его соперник реагировал на его промахи. Он не отпускал шуточек, не выражал притворного сочувствия, а просто играл, явно получая от игры большое удовольствие. Постепенно Иван освоился, вспомнил кое-какие дебюты и где-то на шестой партии выиграл. Засиделись они допоздна и Ивану потом здорово досталось от Маши, которая не на шутку встревожилась. По ходу дела они познакомились. Дядечка отрекомендовался Зевом Вольфовичем Грау, они обменялись телефонами и сговорились поиграть еще, но уже у кого-нибудь дома. Через неделю Грау позвонил, и обрадованный Иван пригласил его к себе. С тех пор еженедельные шахматы стали традицией, прерываемой только чьим-нибудь отъездом. Грау охотно приезжал к Ивану, а к себе как-то не звал. Иван решил почему-то, что Зев Вольфович вдовец и, возможно, немного стесняется того, что в квартире не прибрано. Ивана, впрочем, это вполне устраивало, так как он знал, что Маша не любит, когда по вечерам его нет дома. Засиживались они за полночь и практически подружились. В первый же свой визит Грау оглядел Иванову библиотеку и удивленно произнес: «Да мы с вами коллеги, дорогой Иван Иванович!» «В каком смысле?» – не понял Иван. «Вы ведь историк?» – и Грау повел пухлой ручкой в сторону книжных полок. «Да нет – отмахнулся Иван – это так, увлечение еще с юности. А вы, стало быть, историк?» «Нумизмат, с вашего позволения – сообщил Грау – И неплохой, смею вас заверить, так что обращайтесь, если что. Я, знаете ли, часто консультирую и очень охотно». Иван улыбнулся: «Боюсь, что коллекция мелочи в кармане моей куртки вряд ли вас заинтересует». Грау покивал своим толстеньким пальчиком: «Не зарекайтесь, дорогой мой, жизнь иногда преподносит сюрпризы, да еще какие». Играли они, как правило, на время, но иногда выключали часы и играли без них, называя такие партии «аналитическими». Это было время разговоров, которые они иногда приправляли бутылочкой первоклассного коньяка, всегда каким-то чудом находившейся у Грау в портфеле, с которым он не расставался. Поговорив с Зевом Вольфовичем, Иван вытянулся в кресле и стал ждать. Грау явился примерно через полчаса и обеспокоенно спросил: «Что случилось, Иван Иванович, вы здоровы?» Иван молча подвел его к столу и раскрыл футляры. Грау замер. Потом кинулся к своему портфелю и вынул из него что-то вроде крупного несессера, из которого извлек большую лупу и пару белых перчаток. Придвинув к столу Иваново рабочее кресло, он зажег настольную лампу, снял очки, натянул перчатки, и принялся разглядывать в лупу найденный Иваном клад. Иван терпеливо ждал. Потом пошел на кухню и поставил чайник. Помедлил немного и, не спеша помыв заварной чайник, стал ждать пока закипит вода. Затем заварил свежий чай, накрыл чайник с заваркой полотенцем и подошел к окну. Время шло, кухонные часы шепотом отсчитывали секунды. Иван неторопливо вытащил чашки, нарезал лимон, поставил все это на поднос, разлил чай, вытащил из ящика ложечки, поставил на поднос серебряную сахарницу и вернулся с подносом в кабинет. Не глядя на Зева Вольфовича, поставил поднос на столик, за которым они обычно играли в шахматы, и опустился в кресло. Время шло, чай остывал, за окном уже окончательно стемнело и было очень-очень тихо. Наконец Грау повернулся в кресле, надел очки и посмотрел на Ивана: «Вы понимаете, как это опасно?» «Догадываюсь» – тихо ответил Иван. «Как это к вам попало?» Иван в двух словах объяснил. Грау кивнул: «Вы знаете, что с этим делать?» Иван отрицательно помотал головой. А потом умоляюще произнес: «Помогите, Зев Вольфович. Я что-то совсем растерялся, но знаю одно, мне это не нужно. Да что там, я просто в ужасе!» Грау успокаивающе поднял руку: «Понимаю, и вы здесь совершенно правы. Как вы расплачивались?» «Карточкой». Грау почти крикнул: «Тогда надо поторопиться!». Он вытащил из кармана телефон: «Алло, это Грау. Она здесь, записывайте адрес. Да, абсолютно. Да говорю же вам, черт возьми, что нет ни малейших сомнений! Это мой приятель. Купил и заплатил картой. Что вы мямлите! Вам что, трупов не хватает?! Адрес пишите!» Грау положил телефон на стол, встал, взял чашку с остывшим чаем и залпом выпил. «Они позвонят. А до того дверь никому не открывайте, хорошо?» Иван кивнул. Вскоре телефон Грау зазвонил. Тот взял трубку: «Да! Ясно, ждем». Через несколько минут позвонили в дверь. Иван вскочил на ноги, но Грау его остановил: «Давайте лучше я открою, я их знаю». Иван остался стоять, а Грау засеменил к двери. В кабинет за Грау вошли еще двое, мужчина и женщина. Мужчина был высокий, сухощавый и совершенно седой. Ивану он сразу напомнил того седовласого в белом свитере, которого он встретил на севере. Женщина, спортивного сложения брюнетка, была среднего роста и необыкновенно хороша собой. Оба были одеты в легкие черные куртки и брюки, а обуты в черные спортивные туфли. Вошли они быстро и совершенно бесшумно. Ни слова не говоря, мужчина подошел к столу с открытыми и сияющими при свете настольной лампы футлярами, а женщина осталась у двери кабинета. Зев Вольфович протянул седому свою лупу: «Гляньте-ка, товарищ полковник». При слове «полковник» Иван сразу расслабился и опустился в кресло. «Как она к вам попала?» – резко обратился полковник к Ивану. Иван рассказал. «Почему вскрыли переплет?» Иван объяснил. Полковник вынул телефон: «Полную группу по адресу! В штатском. Вариант «чужой». И давай, Серов, без импровизаций, ясно?» Седой убрал телефон и скомандовал женщине: «Капитан, осмотрите квартиру и выберите себе место – потом он обратился к Грау – А вы, Зев Вольфович, поезжайте домой». «И не подумаю – спокойно ответил Грау – я тут не посторонний». Седой подумал секунду и сказал: «Ладно, но когда сунутся, то ваше место в санузле, понятно?» Грау хмыкнул: «Ну что ж, зато штаны будут чистыми». Полковник повернулся к Ивану: «Вот что, Иван Иванович, ситуация у нас такая. Сейчас вас придут убивать. Мы можем вас увезти, но они об этом узнают, придут без оружия и будут действовать по-тихому, изображая простых домушников. В этом случае мы их не прищучим по-настоящему. А до вас они все равно доберутся, так как не поверят, что при вас ничего из коллекции не осталось. Поэтому надо, чтобы вы сами им все отдали, понятно?» «А потом?» – еле слышно выговорил потрясенный Иван. «Потом будет небольшая заварушка» – равнодушно ответил полковник. «А я?» «А вы ляжете на пол и станете слушать, как одни бандиты будут валить других». Иван вытаращил на седого полковника глаза: «Так вы тоже?..» «Нет, конечно! Что за чушь. Но тот, кто из них уцелеет, расскажет кое-кому интересную историю. Тут все просто». «А если они меня сразу…» – начал Иван, но полковник его опередил: «Сразу им не сподручно, они охотятся не за вами, а за коллекцией, так что давайте-ка присядем и немного подождем. Кстати, позвольте представиться, Бессмертнов Василий Давыдович». Они обменялись рукопожатием. «А это капитан Кощеева – добавил Бессмертнов, увидев вошедшую в кабинет женщину – Ну, что скажете, капитан?» «Я на кухне, а вы в спальне, товарищ полковник». Помалкивавший до этого момента Грау хмыкнул. Седой и женщина одновременно повернулись к нему. «В чем дело?» – прошипел седой. Но Грау замахал руками и сделал жест, как будто запирал рот на замок. Бессмертнов и Кощеева переглянулись. «По местам» – сказал полковник и они разошлись. В дверях он обернулся и сказал: «Свет только в прихожей и кабинете». Иван и Зев Вольфович остались вдвоем. «Не беспокойтесь так, Иван Иванович…» – начал было Грау и в этот момент в дверь позвонили. Грау вскочил и на цыпочках выбежал из кабинета, а Иван пошел к входной двери: «Кто там?» «Вам телеграмма из Мишкино – раздался из-за двери мужской голос – Срочная». Иван похолодел, так как как раз в Мишкино и жила бабушка вместе с Машей и маленьким Иваном. Открыв дверь, Иван увидел направленное ему в лицо дуло пистолета и массивную мужскую фигуру. «Ты один?» – голос был спокойный, даже приветливый. «Да» – прошептал Иван и отступил назад. Трое вошли почти одновременно, быстро закрыв за собой входную дверь. Осмотрелись в прихожей и, увидев, что в квартире, кроме как в кабинете, который был перед ними, света больше не было, двинулись вперед. Иван чувствовал упертый ему между лопаток ствол и на ватных ногах пошел в кабинет. Двое из вошедших сразу бросились к столу с раскрытыми футлярами, а третий остался у Ивана за спиной. «Ну что?» – спросил один из подбежавших к столу. «Ажур!» – ответил второй. И в это время началась стрельба. Тот, что стоял за спиной у Ивана коротко всхлипнул, а Иван плашмя рухнул на пол. Снизу он видел, как один из бандитов обернулся и вдруг всем телом откинулся на его рабочий стол, а второй скорчился и задергался на полу. К тому, который был на полу кто-то подскочил, присел и стукнул его рукоятью пистолета по макушке. Иван догадался, что это была Кощеева. Затем она наклонилась к Ивану и приложила палец к губам. Прошло несколько минут. Иван по-прежнему лежал на полу и снизу видел седого и Кощееву, присевших возле того, что лежал на полу. Потом бандит зашевелился и выругался. Седой громко сказал: «Штатского валим?» «На хера? – хрипло отозвалась Кощеева не своим голосом – он и так никакой». «Верно – подтвердил седой – легавые жмуров на него повесят. Бери, Сёма, ящики и валим» – и затем жестко ударил лежащего бандита по затылку. Тот утих. На улице грохнули подряд две автоматные очереди. «Все, Иван Иванович, вставайте» – услышал Иван голос Бессмертнова. Иван поднялся на ноги. В комнату входили какие-то люди, началась тихая суета. А потом все куда-то делись. Иван услышал, как захлопнулась входная дверь и рухнул в кресло. Зев Вольфович сел напротив и участливо поинтересовался: «Вы как, Иван Иванович?» Иван кивнул: «Нормально вроде бы. Пока еще не понял». Зев Вольфович улыбнулся: «Это пройдет, не сомневайтесь. Но как эта Кощеева стреляет, прямо песня! Она сперва этому, который за вами стоял, ладонь прострелила так, что пистолетик его отлетел во-он туда, а потом сразу в висок, бац, и готово. И стоит, знаете ли, как на дуэли – одна рука за спиной, а в другой пистолет. Потрясающе». «А вы что же, видели все – удивился Иван – Вам же сказали, чтобы в санузел…» «Ну да, сказали… Но ведь интересно же, согласитесь. Вот что, Иван Иванович, расскажите-ка вы мне поподробнее про эту вашу находку. И, кстати, у меня тут кое-что есть». Грау потянулся за своим портфелем и извлек из него бутылку коньяку: «Сегодня нам это будет особенно кстати. Рюмочки организуйте». Когда Иван закончил свой рассказ, стараясь ничего не упустить, в том числе и своей фантастической гипотезы о святом игумене, Грау надолго замолчал, о чем-то задумавшись. Молчал и Иван, заново переживая этот безумный день. Потом Иван спросил: «А что же это за коллекция такая?» Грау встрепенулся: «О, это, знаете, такая история, что хоть роман пиши! А если вкратце, то мы с вами удостоились лицезреть одну из самых солидных и, возможно, самых кровавых коллекций античного греческого золота во всем этом мире. И дело тут не в количестве, заметьте, а вот именно что в качестве. Там даже статер Пантикопейский имеется. И не какой-нибудь, а тот самый, где этот шутник, сатир, то есть, представлен в три четверти. Почти что горельеф, да еще практически с портретным сходством! А величиной всего-то с ноготь. Да, жили, видимо, в Элладе родственники нашего Левши две с лишним тысячи лет назад. Таких статеров, знаете ли, во всем мире всего штук пять или шесть осталось. И сколько такой золотой плевочек сейчас стоит, никто нам не скажет. Последний раз лет тридцать назад такая монета ушла с аукциона почти за три миллиона сами знаете в какой валюте. Ну а сейчас даже трудно себе представить, сколько она может стоить. Да в этой коллекции, что ни экземпляр, то и сенсация. Но то, что они собрались все вместе, это вообще уму непостижимо. А ваша версия относительно тех возможностей, которые предоставляет книга, почти наверняка напрямую связана с коллекцией. Слышал я об этом собрании, конечно, но не верил, честное слово, не верил, что все это может оказаться в какой-то обыкновенной квартире. Но ваш рассказ, уважаемый коллега, навел меня на очень и очень странные мысли». «И меня тоже» – вдруг отозвался примолкший было Иван. Они посмотрели друг на друга. «Вы думаете о том же, о чем и я?» – спросил Зев Вольфович. «Думаю, что да» – уверенно ответил Иван. «Да – проговорил Грау задумчиво – не одно значение есть у названия книги вашего игумена. Ведь на многих монетах мы как раз и видим царей, верно? И даже чаще всего именно царей. Ну или богов, которых давно уже никто не чтит. А что такое нумизматика, как не странствие по времени? И как же мы странствуем, что нам служит вместо коня, в которого воплотился бес Новгородского святителя? Вот именно, что это самое бесовское отродье с царем или мертвым богом на аверсе. Да, глубоко копнул игумен всего лишь пятью словами и двумя предлогами». Еще помолчали. И тут Иван спросил: «Скажите, Зев Вольфович, а что значит ваше имя – Зев? Никогда такого не слышал». Грау улыбнулся: «Это на иврите означает «волк». И отец мой тоже был «волк», только по-немецки. А фамилия моя тоже немецкая и переводится она «серый». Вот такой я Серый Волк Волкович». «Ну да – усмехнулся Иван – а я, выходит, Иван-Царевич». Грау кивнул: «Выходит так – и потом добавил – А как вам эта милая парочка, Бессмертнов и Кощеева? Мне вот интересно, а в постели они друг дружку тоже по званиям величают, как вы думаете?»

12.

Маруся уехала в свой институт писать диплом, и они с Василисой Прокофьевной договорились, что будут переписываться. Для этой цели Василиса Прокофьевна обзавелась небольшим компьютером, приобретенным ею под руководством Маруси на городском радиорынке. Проведя краткий инструктаж по пользованию электронной почтой, Маруся чмокнула Иванушку в щеку, крепко обняла Василису Прокофьевну, церемонно пожала руку Емельяну Ивановичу и улетела. Иванушка сразу же начал скучать, но до погромов дело не дошло, так как первое письмо от Маруси пришло уже через три дня. Она писала, что доехала благополучно и даже описала трогательную сценку, которую она наблюдала в аэропорту одного небольшого города, где ее самолет совершил двухчасовую вынужденную посадку вроде бы из-за погодных условий, целиком ею позаимствованную из рассказа О. Генри «Золото и любовь», с учетом нынешних реалий, разумеется. Таким образом связь была налажена, Маруся писала каждую неделю, вдохновляясь то Чеховым, то Грином, то Довлатовым. Иванушка терпеливо пережидал время от письма до письма и хозяйство Василисы Прокофьевны оставалось в полном порядке. А однажды с Иванушкой, который хоть ничего и не сокрушал, но все-таки был капельку рассеян, случилась довольно странная история. Началось с того, что он неожиданно напился. Вообще-то к спиртному он был равнодушен и никак не мог понять склонности Емельяна Ивановича к регулярным медитациям. Однажды попробовав водки, он нашел ее невкусной, хмеля никакого не почувствовал, но на другой день проснулся с головной болью, от которой вообще никогда не страдал. Василиса Прокофьевна с удовольствием прочитала Иванушке лекцию о вреде алкоголя, дала рассолу, и тема была закрыта. Но в тот день его затащили на свадьбу, и свадьба эта была – пьяная. Играл свадьбу его бывший одноклассник Матвей, недавно вернувшийся из армии. Матвей был парень хитроватый и мелочно жестокий и Иванушку он зазвал, рассчитывая как-то над ним покуражиться на потеху своим приятелям, так как считал его законченным придурком. Но ничего у него не вышло. Сам жених очень быстро напился и задремал, прислонившись к разъяренной невесте, а его гости не нашли ничего лучшего, чем затеять драку. Иванушка привык к тому, что рядом с ним люди вели себя сдержанно, как бы подпадая под действие его всегдашнего спокойствия и неизменной доброжелательности. И вдруг – драка. Иванушка опешил от увиденного и рассеянно выпил полный фужер водки. Чья-то трясущаяся рука снова наполнила его фужер, который он снова выпил. А потом встал из-за стола и, ни слова не говоря, двинулся в самую свалку. Кого-то он задел локтем, кого-то толкнул, от кого-то отмахнулся, совершенно не соизмеряя своей силы, и направился к выходу, не слыша стонов и ругательств, несшихся ему вслед. На крыльце ресторана, где творилось все это безобразие, он минуту постоял и, пошатываясь, зашагал, сам не зная куда. Голова у него кружилась, но он все шел, не разбирая дороги. Чувствовал он себя отвратительно, но ходьба приносила облегчение, и он все шел и шел. В конце концов он оказался на каком-то пустыре или поле уже за чертой города. В свете полной августовской луны окружающий Иванушку пейзаж был неузнаваемо прекрасен. Иванушка чувствовал, что с каждым шагом ему становится все легче, и он даже немного прибавил шагу, как бы спеша уйти подальше от гнойного света душного ресторана, от запаха пролитой водки и матерной абракадабры дерущихся. Наконец он вышел на какую-то грунтовку, колеи которой ярко белели и даже чуть отблескивали в лунном свете. Ни о чем не думая, он пошел по дороге и вскоре увидел впереди высокую человеческую фигуру. Подойдя поближе, Иванушка разглядел человека, одетого во что-то, похожее на длинную военную плащ-палатку с надетым на голову остроконечным капюшоном. Человек в плащ-палатке стоял и что-то чертил на земле длинным прутиком, похожим на тонкую удочку. Рыбак что ли, подумал Иванушка, и чего он капюшон надвинул, дождя-то нет? Когда Иванушка поравнялся с незнакомцем, тот неожиданно произнес: «Ну здравствуй, Иванушка». Иванушка остановился и уставился на говорившего, пытаясь разглядеть его лицо. Но не разглядел, так как оно было в тени широкого капюшона. «Здрасьте…» – ответил удивленный Иванушка. Человек кивнул и сказал: «Пойдем, нам пора» – оглянулся в сторону луны и пошел вбок через поле. Иванушка механически двинулся следом. Немного погодя впереди замаячил свет небольшого костра и спутник Иванушки немного прибавил шагу. У костра спиной к ним сидел на широком табурете какой-то человек и, видимо, ворошил костер, так как в небо время от времени взлетали снопики красных искр. Возле костра стояли еще два табурета. Иванушкин провожатый опустился на один из них, указав Иванушке своим прутиком на другой. Иванушка сел, разглядывая собеседников, чьи фигуры и лица были подсвечены отблеском догорающего костра. Тот, что сидел слева от Иванушки, был одет во что-то бесформенно-черное, а на его голове помещалась черная же шапка, какую носят греческие священники – у ее верхней, расширенной части, имелись небольшие узкие поля. Угли этот не совсем обычный господин помешивал ничем иным, как длинной шпагой с крестообразным эфесом. Но Иванушку удивила не шпага, невесть откуда взявшаяся в диком ночном поле Среднерусской равнины, а то, что оба этих человека, и черный со шпагой, и тот, что был в плащ-палатке с капюшоном и удочкой, были необыкновенно друг на друга похожи. Близнецы они что ли, размышлял Иванушка, бывает же такое. Черный посмотрел на Иванушку и спросил у капюшона: «А он точно дурак?» Капюшон усмехнулся: «А давай мы у него самого спросим – и к Иванушке – Скажи, кем ты себя чувствуешь после сегодняшних твоих художеств?» Иванушка заморгал, кое-что вспомнил, тихонько ужаснулся и ответил: «Дураком законченным». «Так – не унимался капюшон – а что тебе по этому случаю сказала бы Василиса Прокофьевна?» «Что я дурак несчастный» – прошептал Иванушка. «Хорошо – дожимал капюшон – а Маруся?» Иванушка застонал, всхлипнул и замотал в отчаянии головой. «Убедился? – обратился капюшон к своему черному близнецу – Тем более, что сам же ты все и подстроил». Тот с сомнением покачал головой: «Ну не знаю, не знаю. Редкий мудрец назовет себя умником, скорее наоборот». «Назовет – да – парировал капюшон – но ты-то уж точно знаешь, кем эти мудрецы считают себя на самом деле, верно? И чаще всего именно по твоей подсказке» – добавил капюшон с издевкой и ткнул своей удочкой в самую середину уже совсем почти потухшего костра, мерцающие угольки которого лишь слабо помаргивали. От его тычка костер слегка полыхнул, выбросив вверх язык пламени и целый пучок искр. Иванушка заметил, что само кострище имеет форму правильного круга и похоже на вечерний засыпающий город, светящийся окошками своих домов. Вот лежит такой город, подумал Иванушка, а над ним склонился кто-нибудь с удочкой и тычет (судя по всему, Марусины старания начали давать плоды)… «Знаю я твоих дураков – проворчал черный – До сих пор бок болит после того булыжника у Ильинских ворот». Потом он вдруг крутанул шпагой по краям кострища и края эти загорелись красными невысокими языками пламени: «Начнем?» Капюшон кивнул, а черный поднял шпагу на уровень Иванушкиной груди и сделал резкий выпад. Отшатнуться Иванушка не успел, а только охнул и зажмурился. Когда он открыл глаза, то обнаружил, что находится в огромном, ярко освещенном и раззолоченном кабинете с высоким потолком, с которого свисала громадная хрустальная люстра. Он сидел за широким письменным столом, к которому был приставлен длинный стол поуже. Вокруг длинного стола сидело человек двадцать очень важных, судя по всему, людей, штатских и военных. Вдоль стен расположилось еще примерно столько же народу и тоже штатских и военных. И все они смотрели на Иванушку. Он оторопело оглянулся и тут к нему подскочил черный близнец, но уже не в прежней своей непонятной одежде, а во вполне обычном костюмчике с галстучком и зашептал: «Повторяй за мной: э-э, начнем, кто первый?» – и Иванушка, как кукла эти слова повторил. Сидящие шевельнулись и представительный розоволицый мужчина, сидевший ближе к Иванушке с правой стороны длинного стола, провозгласил: «Вопрос у нас, коллеги, сегодня только один и решить его надо прямо сейчас. Какие будут предложения?». Снова все шевельнулись. «По линии МИДа все готово» – тут же отозвался, блеснув очками, сидевший напротив него сухощавый человек. И за тем по очереди все присутствующие коротко отрапортовали: «Минфин готов, Генштаб готов…» – и так далее, как на перекличке. Розоволицый с улыбкой обратился к Иванушке: «Мы готовы, господин президент, можно начинать» – он легонько кивнул головой и перед Иванушкой оказалась большая открытая папка с красиво оформленным и плотно заполненным текстом листом приятно отблескивающей чуть желтоватой бумаги. Но кроме слова «Указ» Иванушка ничего не разобрал, так как текст был отпечатан какими-то странными полузнакомыми еще со школы буквами. А еще похожими, но только объемными буквами было написано название ресторана «Остров Буян», красовавшееся над его входом. Именно в этом ресторане Матвей как раз и праздновал свою свадьбу. «Это что?» – спросил Иванушка розоволицего. «Ваш указ, господин през… – он вдруг осекся, расплылся в улыбке и закончил – ваше величество!» Иванушка вытаращил глаза, а розоволицый сделал кому-то знак и сквозь открывшиеся настежь двойные двери двое дюжих молодцов в черных костюмах и белых перчатках вкатили большой стол, накрытый белым шелковым покрывалом, под которым угадывался какой-то крупный предмет. Стол подкатили к Иванушкиному столу и по знаку розоволицего сдернули покрывало. По кабинету прошелестело всеобщее тихое «ах», а Иван вытаращил глаза еще больше. И было от чего: на широкой и плоской подушке красного бархата возвышалась сияющая бриллиантами императорская корона. «Скипетр и другие регалии желаете посмотреть?» – вкрадчиво осведомился розоволицый. Иванушка дико на него поглядел, тот понимающе кивнул и приказал кому-то: «Помогите государю!» Молодцы подхватили корону и напялили ее Иванушке на голову. «Зеркало!» – весело крикнул розоволицый и, откуда ни возьмись, перед Иванушкой появилось огромное овальное зеркало, в котором он увидел свое растерянное и какое-то неузнаваемо идиотское лицо с сияющей короной над ним. «Великолепно, правда? – не унимался розоволицый – Вы прямо-таки рождены для этого венца, ваше величество!» Послышался сдержанный восхищенный шепоток присутствующих. «Тяжелая какая» – просипел Иванушка сдавленным голосом. Розоволицый махнул рукой и корону с Иванушкиной головы сняли, вернув на подушку. «А теперь указик подпишите и на площадь, к народу, так сказать, к народу». «К какому народу?» – снова удивился Иванушка, прокашлявшись. «К патриотам! Их там полная площадь, все ждут. Еще с вечера начали собираться. Тысяч сто, я думаю, а?» – обернулся он к кому-то из сидящих за столом. «Сто тысяч, восемьсот тридцать четыре человека» – четко произнес невысокий и несколько даже плюгавый мужичок, сидевший где-то посередине в ряду слева от Иванушки. Затем он встал и, взяв из рук подскочившего сзади помощника, три довольно пухлых папки, направился к Иванушке. Тому показалось, что присутствующие как-то поджались, когда плюгавый поднялся, даже розоволицый несколько сник. В полной тишине мужичок подошел к Иванушке, положил перед ним свои папки и негромко сказал: «Это все тоже надо немедленно подписать. И желательно даже раньше указа, ваше величество». «А это что такое?» – спросил Иванушка. Мужичок пожал плечами: «Санация. Самые неотложные мероприятия. Первоочередные». «Санация?» – не понял Иванушка. «Ну да, первый этап. А там посмотрим, как пойдет дело. Но без этого никак, извините. Тут и минутка дорога, ваше величество» – бледно улыбнулся мужичок и чуть подвинул папки к Иванушке. На каждой папке было приклеено по аккуратному ярлычку, и Иванушка прочитал: «устранение», «изоляция», «депортация». Открыв первую попавшуюся, он увидел мелко в три ряда отпечатанный список. Он перевернул лист и обнаружил, что и с обратной стороны лист тоже заполнен фамилиями и какими-то цифрами возле каждой. Толщиной папка была примерно сантиметров пять. «С обратной стороны можно не подписывать» – с сочувствием в голосе проговорил плюгавый. Иванушка закрыл папку и прочитал название «депортация». «Это что обозначает?» – он поднял глаза на мужичка. Тот легонько махнул рукой: «Это те, кто пусть пока там погуляют». «А изоляция?» «Это те, кто пока присядет». «А устранение?» Мужичок пожал плечами: «Это те, кто может кое-чему помешать. Это лишние». «И сколько их тут всего?» Мужичок уточнил: «Кого?» «Вообще». Мужичок задумался на секунду: «Всего мы как-то не подсчитывали… Не пришло как-то в голову. Но вы, ваше величество, не сомневайтесь, случайных людей здесь нет». «Да их же тысячи, наверное!» – выдохнул Иванушка. Плюгавый бессильно развел руки, мол ну что уж тут поделаешь? Иванушка насупился: «Не буду я подписывать». Мужичок перестал улыбаться: «Зря вы, ваше величество, зря. Мы все очень хорошо проверили, очень, поверьте» – он говорил вкрадчиво и уважительно, но что-то в его голосе изменилось. Скрежет какой-то проскользнул. «Не буду – набычился Иванушка – Столько не буду». «А сколько?» – быстро спросил мужичок. Иванушка помолчал, а потом сказал: «Нисколько не буду» – и неприязненно покосился на сиявшую справа от него корону. «Ну и дурак – неожиданно произнес плюгавый мужичок, не повышая голоса – Нам ведь похер, кто, ты или этот» – и он кивнул кому-то в сторону двери. Дверь открылась и Иванушка увидел самого себя. Вошедший «Иванушка» остановился, щелкнув каблуками и не сводя глаз с плюгавого. Тот снова обратился к Иванушке: «Ну, поартачился, ваше величество? Может хватит?» Но Иванушка вдруг от этого хамства рассердился: «А вот я пойду сейчас на площадь…» Но договорить он не успел, так как получил страшный удар по голове и, теряя сознание и уже ничего не видя, услышал: «Вниз его!» Когда Иванушка открыл глаза, то перед ним вновь был догорающий костер и близнецы, смотрящие ему в глаза. «Чего это было?» – тихо спросил Иванушка. «Мытарство» – отозвался капюшон. «Первое» – добавил черный. «Это не тебе решать» – веско произнес капюшон. Черный промолчал и углубился в изучение костра. «На сегодня все – сказал капюшон и поднялся – Пошли, Иванушка». Иванушка тоже встал: «До свидания». Черный хмыкнул и ничего не ответил. Когда они вышли на дорогу, Иванушка спросил: «А потом что было?» Капюшон ответил не сразу и как-то неохотно: «Не знаю, я с тобой был занят. Там непросто все и соваться в чужие дела мне недосуг». Иванушка ничего не понял, но приставать не стал, чтобы не сердить своего попутчика. Но все-таки спросил, немного погодя, думая, что меняет тему: «А что это вы так похожи с этим черным? Братья, что ли?» «А вот это уже не твое, Иванушка, дело! – отрезал раздраженно капюшон – Тебе куда сейчас?» Иванушка пожал плечами: «Домой, наверное. Мама будет ругать» – убито добавил он. Капюшон усмехнулся: «Уважаешь Василису Прокофьевну?» Иванушка кивнул и поежился. «Это хорошо для тебя. Но спрашивал я не об этом. Во времени, куда? В какой час этого дня?» «А можно?» – обрадовался Иванушка. Капюшон молча ждал. «Чтобы не было этого всего, свадьбы, драки, Матвея…» «С Матвеем сам разбирайся, а остальное…» Иванушка зажмурился от яркого солнца. Он только что вышел из тени заводской проходной и приостановился на ступеньке. «Ванька, вали сюда!» Иванушка оглянулся на окрик и увидел Матвея, стоящего еще с какими-то двумя парнями чуть поодаль возле такси. «Ванькой» во всем мире его называл, кажется, один только Матвей, обычно прибавляя к «Ваньке» еще какое-нибудь пакостное словечко. Иванушка подошел. «Садись! – закричал Матвей, распахивая дверцу машины – Женился я сегодня! Айда в ресторан, посидим, выпьем, вспомним детство!» – и направился к Иванушке, широко расставив руки. Иванушка остановился и даже немного подался назад. «Не, Матвей, не поеду». «Обижаешь? – мгновенно окрысился Матвей – Брезгуешь? Компанию презираешь?» «Ты чего это? – удивился Иванушка – Ничего я не брезгую, а пить не хочу». «Ну так посидишь». «Нет, не могу сейчас» «Ну после заходи! В «Остров Буян». Знаешь такое местечко? И придумают же названьице! Зайдешь?» Иванушка пожал плечами. Матвей зло махнул рукой: «Как был придурком, так и остался – и пошел к машине, крикнув своим приятелям – Хрен с ним, другого шута найдем. Поехали». А Иванушка подумал, что правильнее было бы сказать не «как», а «каким» и не «так», а «таким» и тогда получилось бы: «каким был придурком, таким и остался». А, впрочем, можно и так оставить, смысл-то не меняется.