Sindroma unicuma.Предновогодье. Внутренние связи

Это могла быть 15.2 глава

Неожиданно у типа, что допрашивал пару за дальним столиком, заиграл телефон. Выслушав звонившего, мужчина сделал знак напарнику:

— Подозреваемые замечены в трех кварталах к югу отсюда и пытаются уйти подземкой.

На лице «нашего» дознавателя промелькнуло разочарование.

— Ваши личности подтверждены, прошу прощения за беспокойство, — сообщил нам. — На будущее имейте при себе удостоверяющие документы.

Меня охватило странное отупение, усталость накатывала волнами. Я глядела на происходящее, словно через мутное стекло — это сказывалось перенапряжение.

Типы из первого отдела подняли воротники и, попрощавшись с хозяином молчаливыми кивками, вышли в начавшуюся метель.

Я не заметила, как парень выпустил меня из объятий. Мы сидели рядом, плечом к плечу, и молчали. От пережитого страха дрожали руки, и чашка с остывшим кофе мелко зазвякала о блюдце.

Мужчина и женщина, одевшись, спешно покинули кафе. Хозяин приглушил яркий свет над стойкой и ушел, наверное, в подсобку или на кухню. За окном разбушевалась непогода. Ветер швырял в окно горсти снега, мокрыми комками налипавшего на стекло. Я поежилась.

— Где живешь? — спросил парень.

— В институтском общежитии.

— Пойдем, провожу, — предложил он.

— Хорошо, — согласилась я вяло.

Мы оделись, и теперь я более-менее разглядела парня. Он оказался широк в плечах и выше меня на голову. Волосы доставали ему до плеч, а ямочка на подбородке смотрелась легкомысленно.

Движения выполнялись на автопилоте: нахлобучилась шапка, натянулись куртка и капюшон, шея обмоталась шарфом, наделись перчатки. Мой спутник прихватил рулон с ватманом.

Прощально звякнул колокольчик, и мы вышли в буран. Правда, ветер дул в спину, что облегчало дорогу. Парень вел меня за руку. Не знаю, то ли ветер поутих, то ли мы пошли узкими переулками, но наступило затишье, и снег повалил сплошной стеной.

— Ненавижу, — сказал проводник и остановился. — Всех вас, проклятых висоратов, ненавижу.

Я вырвала руку.

— Если ненавидишь, зачем прилепился? Даже не сказал спасибо.

— Ну, да, — согласился парень с издевкой. — Как у вас делается? «Я перед тобой в неоплатном долгу, возьми его и владей», — начал паясничать. — В рабство возьмешь? На колени поставишь? Как собаку на цепь посадишь, да?

— Дурак, — сказала я и побрела по заснеженной дорожке. Он догнал.

— Спасибо. Если бы не ты, меня бы загребли.

— Пожалуйста.

— Тёма.

— То есть?

— Тимофей. Но лучше Тёма.

— Очень приятно. Эва.

— Знаю, — хмыкнул он. — Ты молодец, вовремя сообразила.

— Ты тоже молодец, сподобился прочитать, пока я мозоль не натерла.

— Значит, тебе не нужен мой долг? — поинтересовался парень с сарказмом. — Или я недостоин раздавать долги висоратам?

— Отстань от меня и иди своей дорогой. Спасибо сказал, и на том спасибо, — ускорила я шаг.

— Без меня заблудишься, — заявил Тёма, следуя позади. — Ты далеко от своего института.

Некоторое время мы шли молча.

— Никогда бы не подумал, что попрошу о помощи у висоратки, — затянул старую песню парень, — и что она согласится бескорыстно помочь.

Я остановилась, и от неожиданности он натолкнулся на меня.

— Мне наплевать, кто ты и кто я. Если, не дай бог, когда-нибудь окажусь в такой же заднице, надеюсь, ты не пройдешь мимо.

— Просто… — Тёма развел руками, — не ожидал, что поможешь. Приготовился к тому, что сдашь меня им.

— Ну, да, стоило сдать приставучую пиявку, — пробурчала и возобновила движение.

— Не туда, — парень потянул в другую сторону, и мы повернули за угол дома.

Какая романтичная погода, и как надо вымотаться, чтобы не замечать снега, повалившего красивыми хлопьями.

— Удивляюсь, что сподобило меня помочь? — продолжала я ворчать. — Почему тебя искали?

— На мне дефенсор, — пояснил Тёма.

Понятно. Ношение дефенсора для невисоратов приравнивалось к тяжкому преступлению. Дефенсором или защитником могло быть что угодно, например, кольцо, кулон, сережки, брошка или браслет как у меня. Дефенсоры создавались как упрощенный аналог щита неприкосновенности, чтобы фонить, искажая вис-волны, и защищать мозг от воздействия извне — гипноза, телепатии, ясновидения. Раньше дефенсоры называли casso или шлемами, но со временем это название забылось. Несмотря на официальный запрет, невидящие тоже использовали дефенсоры, которые изготавливались в подпольных условиях и продавались на контрабандном рынке.

— Предположим, верю на слово, — поджала я губы. — На рецидивиста не тянешь. А какой у тебя дефенсор?

Тёма рассмеялся и щелкнул меня по носу.

— Секрет для маленьких девочек. Двигай ногами, а то до утра не доползем.

Снова взяв за руку, он повел за собой. Мы шли молча. Снег, попадая в конусы света от уличных фонарей, закручивался спиралями и таинственно блестел. Тишина звенела, убаюкивая, поэтому, выйдя на дорогу, проходящую мимо института, я оглохла. Машины проносились в обоих направлениях, обдавая лицо порывами ветра и снежными завихрениями.

— Сумасшедший дом, — раскритиковала я дорогу с грязным черным снегом по обочинам и проезжавшие мимо автомобили. Мы перебежали на противоположную сторону.

— Как пойдем? Как приличные люди или полезем через забор? — осведомился Тёма.

— В углу есть дырка в заборе, — ответила я ворчливо. В отличие от повеселевшего парня, после перенесенного потрясения на меня накатило озабоченное настроение. Из чувства противоречия хотелось песочить и ругать всё и вся.

— Знаю.

— Откуда?

— Чему удивляешься? — пожал Тёма плечами. — Это мой район, я здесь все дыры знаю: кто их заколачивает и кто выбивает. Ну, как двинем?

— Давай по-приличному.

Мы пошли вдоль решетчатой ограды и вдоль дороги. Вскоре я пожалела, что не согласилась на дыру. По крайней мере, прогулялась бы по парку, не нервируя ухо бесконечными вжиками.

— По-моему, в вашем районе гораздо тише и чище, — брюзжала я.

— У нас и машин-то почти нет, — объяснил парень. — Они не каждому по карману.

Мы приблизились к институтским воротам. Нескончаемое вжиканье угнетало, будто ездили напрямик по мозгам. В общем, истеричное состояние наступало медленно, но верно.

Даже в воскресный вечер, когда институт закрыт на миллион замков, и то умудрились припарковаться у ворот, — подумала я злобно, разглядывая одинокую черную машину под фонарем. Навоняют выхлопухами, а потом эффектно сваливают, гады обеспеченные. Словом, гнев на безликих хозяев безликих автомобилей рос в геометрической прогрессии.

Неожиданно я разглядела через лобовое стекло машины, как в салоне опустился и поднялся красный огонек, а затем исчез. Такие огоньки бывают, когда кто-то выкуривает одну сигарету за другой, проводя в ожидании несколько часов. Или когда кто-то периодически зажигает лазерный фонарик, чтобы посмотреть на стрелки часов.

— Т-ты видел? — спросила я с запинкой.

— Видел, — ответил коротко Тёма.

— Это за нами?

— Не знаю, — процедил парень. — Вряд ли. У них другие машины, больше и выше. И проще.

И точно, стоявший в одиночестве автомобиль, напоминал птицу, сложившую крылья, или хищника, прижавшегося к земле перед прыжком.

— Может, сообщили по рации, и нас уже ждут?

— Я невелика сошка, чтобы на меня все силы положить. Кроме того, нам поверили в кафе.

— Поверили, но решили проверить?

Неожиданно Тёма притянул меня за талию и развернул к себе.

— Теперь мы в одной упряжке. Подыграй.

И мы поцеловались. Я думала, парень отстранится, однако он не отпускал и со знанием дела ласкал мои губы.

Целовался Тёма знатно. Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем он оторвался от меня. В другой обстановке я бы упала в обморок от непередаваемых ощущений. Сейчас же меня знобило, а зубы стучали от страха. Вдруг те, что в машине, не поверят в искренность наших чувств?

— Держись, — встряхнул легонько Тёма, и мы прошли в обнимку рядом с автомобилем. Свернули в калитку и направились по аллее с ангелами, ощущая спинами, что за нами наблюдают.

— Следят, собаки, — пробормотал парень. — Чуешь?

Я кивнула, с трудом перебирая ногами. Намоталось немало километров, и вдобавок нервные потрясения сокрушали, одно за другим.

Наконец, мы завернули за угол, и черная машина скрылась из виду. Однако Тёма не выпустил меня из объятий. Продолжая обниматься, мы дошли до дверей общежития. Под железным козырьком горела тусклая лампочка без плафона. Снег помельчал и поредел.

— Здорово целуешься, — сказала я.

— Ты тоже, — улыбнулся Тёма и отдал ватман. — Спасибо, ты хорошо держалась.

— Как вернешься обратно? Они там ждут, дежурят. Может, зайдешь? — я неуверенно кивнула на дверь.

— Нет-нет, — он замотал головой да еще руками отпихнулся. — По собственной воле — ни за что. За меня не волнуйся, выберусь.

— Ну, бывай?

— Удачи, — протянул Тёма руку. — Может, еще встретимся.

— Согласна, но при других обстоятельства, — ляпнула я и стушевалась. Вдруг парень решит, что напрашиваюсь?

Неожиданно он схватил протянутую ладонь и поцеловал. Невинный жест показался настолько интимным и гораздо больше сокровенным, чем все поцелуи, вместе взятые, что я страшно смутилась и неловко выдернула руку.

Тёма улыбнулся и растворился в темноте.

Устало откинувшись на кровати, я разглядывала пятно в углу — голубое страшнючее дерево. Запах краски практически выветрился.

Промокшая куртка сушилась на столе. Силы на то, чтобы подняться и сделать ежевечерние дела, не говоря уже о том, чтобы что-то забивать, скончались бесповоротно.

В дверь постучали. Я едва дотащилась, чтобы открыть. Жизнерадостная Аффа ворвалась в швабровку.

— Ну, как, хорошо прогулялась? Вижу, что досыта. Ишь, ноги не волочишь. Куда-нибудь ездила?

Я помотала головой. Язык одеревенел в тепле и отказывался ворочаться.

— Слушай! Тут такое было! — воскликнула Аффа.

Не хочу слушать. Лень.

— Ты ушла, а через два часа позвонил Мелёшин. Представляешь, Ме-лё-шин!

Я насторожилась:

— Зачем?

— Вот и я подумала, зачем? Самое интересное, откуда он узнал номер моего телефона, и что мы с тобой соседки?

Я непонимающе уставилась на девушку.

— Так вот, звонит твой Мелёшин…

— Он не мой.

— Неважно, — отмахнулась Аффа. — В общем, звонит и спрашивает, нельзя ли позвать тебя к телефону, потому что, судя по всему, своего у тебя нет. Так?

— Так, — выдавила я, не в силах отойти от изумления. Странно. Какие-то Мелёшины названивают, нервируют приличных девушек, вместо того, чтобы рисовать транспаранты для своих танцорш.

— А я ему и говорю: «Так, мол, и так, нет её, ушла гулять и не скоро вернется». Он больше ничего не сказал и отключился. Вот хам, правда? А зачем звонил, не знаешь?

— Ты у меня спрашиваешь? — потерла я лоб. Может, ему доложили о подлоге в кафе? Может, за мной уже выехали дознаватели? А что, самое время для паники.

— Погоди-ка! Когда он звонил?

— Примерно в полтретьего.

Днем Мелёшин не мог узнать о моем преступлении. Вот дает! И нигде от него не скроешься, даже в собственной комнате.

— Не знаю, что и сказать, — развела я руками.

— Да ладно. Это еще что! — доложила Аффа с сияющими глазами. — Он еще около пяти позвонил, когда начало смеркаться, и снова спросил, пришла ты с прогулки или нет. Представляешь?

Я не представляла.

— До сих пор не могу прийти в себя! — щебетала соседка. — А ты, смотрю, хорошо погуляла. Замерзла?

— В кафе отогрелась.

— Здорово. Гвозди колотить будешь?

— Неа, лень.

Аффа ушла, и не успела я задуматься над истинной причиной звонков Мелёшина, как она прибежала обратно, строя жуткие рожицы.

— Это он! — показала девушка одними губами.

— Кто он? — спросила я с недовольством, вытянув гудящие ноги на кровати.

— Мелёшин, — пояснила беззвучно Аффа и сунула телефон. — Бери же!

— Алё, — сказала я дрогнувшим голосом.

Трубка молчала. На секунду мне показалось, что Мелёшин отключился, и хотела с облегчением вздохнуть, как вдруг она ожила.

— У тебя, что, своего телефона нет? — осведомился грубо Мелёшин. Я бы сказала, рявкнул.

Было странно слушать искаженный динамиком голос.

— Уснула, что ли? — повторил Мэл.

— Нет еще.

Раздался глухой звук, словно упало что-то тяжелое.

— Я спрашиваю, ты без телефона ходишь?

— Да, — посмотрела я косо на Аффу. Та сидела с умильным лицом, пожирая меня глазами. Чему умиляться-то?

— Вчера забыл кое о чем, поэтому и звоню, — сказал глухо Мелёшин. — Теперь каждый вечер будешь отчитываться о том, что делала днем. Ясно?

Отняв от уха телефон, я посмотрела на аппарат, будто Мелёшин самолично сидел внутри, хотя он находился, черт знает, где. Каков наглец! Отчеты ему подавай! Удаленность от дрессировщика придала мне смелости.

— Письменно или устно? — поинтересовалась с ехидством. Подколку не поняли.

— Как скажу. Можешь начинать прямо сейчас, — приказал Мелёшин. — Внимательно слушаю.

А я проглотила язык. Что рассказать? Что прикрыла его фамилией другого человека, виновного с точки зрения закона и невиновного с точки зрения совести? Может, Мэл этого и добивается? Может, наш разговор прослушивают?

В общем, накручивала одну напасть хуже другой, забыв, что Мелёшин ждет. В трубке кашлянули.

— Так ведь день еще не кончился, — ляпнула я. Аффа хихикнула и прикрыла ладонью рот.

— Не страшно, — ответил Мэл подозрительно спокойно. — Я жду, и мое терпение на исходе.

— Ну… ходила гулять…

— Дальше.

— Нагулялась и пришла в общагу.

— Дальше.

— Прилегла на кровать.

На том конце воцарилась тишина.

— Дальше, — повелел Мелёшин.

— Куда уж дальше? — взорвалась я. — Лежу, пятки задрала, чтобы ножки отдохнули.

Он помолчал.

— Все?

Морозь, морозь меня, не жалко.

— А что еще? Зубы почищу, уши-ноги помою и бухнусь спать. Утомил ты меня, Мелёшин. Хотела чаю попить, да, думаю, в рот не полезет.

Показалось, будто на другом конце коротко хмыкнули.

— Предупреждаю, Папена. Если врешь, тебе не поздоровится.

Я сглотнула, наверное, громко, и Мелёшин услышал, потому что снова хмыкнул.

— Итак. Не хочешь ничего добавить? — продолжал леденить меня голосом.

Я раздумывала, что ответить.

— Нет.

— И как, хорошо погулялось? — полюбопытствовал Мэл.

Он знает о случившемся в кафе! Что же делать, что говорить? Отпираться или признать вину?

— Не хуже, чем тебе со своей танцоршей, — выпалила я и закусила палец. Язык мой — враг мой.

В трубке повисло молчание.

— Ладно. За вранье получишь, — предупредил Мелёшин и отключился. Я отдала телефон Аффе.

— Ну, как? — поинтересовалась она восторженно.

— Как-как? Фигово, — встала я с кровати и поковыляла в душ.

Лежа в постели и любуясь на корявые ветви настенного дерева, я раздумывала о событиях сегодняшнего вечера.

Во-первых, наконец-то нашелся положительный момент в настойчивости, с коей отец таскал меня по висорическим институтам. Конечно, он преследовал иные цели, нежели заботу об убогой, обделенной способностями дочери, но несомненно одно — я законно носила браслет на плече, не беспокоясь за сохранность своих тайн.

Во-вторых, теперь я на крючке у первого отдела. Во всяком случае, некоторое время за мной будут наблюдать и присматривать. В интернате об этом рассказывали ребята, знавшие больше меня и нюхнувшие реальной жизни. Так что нужно соблюдать осторожность и не лезть на рожон.

В-третьих, оказывается, я не знаю имени Мелёшина. Спроси тот мужик в тулупе, как зовут парня, сидевшего рядом со мной в кафе, нас бы тут же спалили.

И, в-четвертых, я поняла, что становлюсь матерой уголовницей.