Синдром отличницы

Глава 7

Выходной день среди недели – настоящее испытание.

Я сидела на заднем дворе с мамой. Солнечный свет заливал наш сад, заставлял жмуриться. Из тени крытой террасы я наблюдала за бабушкиными розами, расцветшими красивыми нежными бутонами, и шмелем, кружащим над ними. Он был опьянен их запахом, их цветом и жаждал напиться нектара. И ему было плевать, розы перед ним или другие цветы, он просто следовал извечному закону природы. Странно, почему эта мысль не дает мне покоя?

Я взглянула на маму. Сегодня она сама выбрала для себя платье – светло-зеленое, до самых пят. Последнее время ее такие мелочи мало интересовали, но не сегодня. Это радовало. Кроме того, впервые за несколько месяцев она позволила подключить синтезатор речи. И теперь я наблюдала, как медленно и слабо ее палец касается экрана.

Иногда Дейна забывала, что ее дочь, хоть и парализована, но так же умна, как и прежде. Устраивая мне ночью скандал, она не могла и подумать, что мама проснется и услышит все от первого до последнего слова.

«Ты влюблена? – произнес компьютерный голос. – Вчера я слышала ваш разговор. Ты влюблена в Питта Сайверса?»

Я отложила книгу, облокотилась о плетеную спинку лавки, щурясь на солнце.

– Это не имеет никакого значения. Из-за этого я чуть было не вылетела из лаборатории.

«Нет. Это имеет значение».

Мама была человеком амбициозным, про таких говорят: «с характером». Она всегда говорила напрямую, правда, уже несколько месяцев она пребывала в состоянии жуткой депрессии, со дня на день ожидая смерти. Она уже давно смирилась с тем, что ее болезнь не поддается лечению и что весь научный мир от нее отвернулся, но самым страшным ударом для нее стала атрофия лицевых мышц и неспособность говорить. Каждый глоток воды или прием пищи превращался для нее в испытание. Наверное, поэтому она отказалась от синтезатора речи и всеми силами старалась умереть как можно раньше.

Как же я была благодарна ей за желание просто поговорить. Мне так не хватало разговоров с мамой, что я едва смогла скрыть дрожащую улыбку.

– Сейчас я считаю, что должна заниматься наукой. Это ведь правильно?

«Чего ты хочешь?»

Этот вопрос я задавала себе тысячу раз за эту ночь.

– Хочу, чтобы мои исследования помогали людям.

«Сможешь посвятить себя науке без остатка, понимая, что твой вклад все равно останется лишь каплей в море и тебя забудут, когда ты придешь в негодность?»

– Я не знаю. Я не могу довольствоваться каплей в море. Я рассчитываю на большее.

«Чтобы достичь чего-то большего, чем ты есть, надо чем-то жертвовать, Лимма. Семьей, спокойствием, собственным здоровьем. Посмотри на меня. Это стоит того?»

– Я не представляю себя вне науки.

«Тогда не дай никому сбить себя с толку. Ты не должна быть привязанной к чему-либо и кому-либо, когда перед тобой откроются новые перспективы. Я говорю не только о мужчинах, но и о себе. Я не хочу стать обузой собственной дочери, когда она стоит на пороге своей мечты. Я буду очень горда тобой, Лимма, если ты добьешься того, чего не смогла я, – палец моей матери последний раз ткнулся в экран и опустился».

И вместе с этими словами, звучащими в моей голове, в сознании крепко засела мысль: «Я способна на большее. Я, черт возьми, способна на все».

И хотя я уже дала слово Баргеру, что порву с Питтом, я не могла не утвердиться в правильности этого решения.

В мой выходной день случилась еще одна беседа, с Ниллой. Она позвонила вечером, сообщив, что женская половина Каптики рвет и мечет, узнав, что Питт Сайверс связался с заучкой и занимался с ней сексом на закрытом пляже.

– И это правда? – спросила подруга. – Ты можешь и не говорить, конечно, это не мое дело. Просто интересно, Сайверс действительно так хорош, как о нем болтают?

– Между нами ничего не было.

– Я и не настаиваю.

У Ниллы всегда было свое мнение на все.

– Может, погуляем сегодня, раз уж у тебя вынужденный выходной? – предложила она. – В парке? Помнишь тот заброшенный парк у озера, где стоит чертово колесо? Увидимся там через час.

Наша прогулка обещала быть запоминающейся. Чего только стоила открывшаяся панорама, которую нам довелось лицезреть, войдя на территорию бывшего парка: старая билетная касса с покосившейся вывеской и облупившейся краской, заросшие травой детские лошадки, разрушенные асфальтные дорожки и, конечно же, гиганты-аттракционы.

Парк был не совсем диким, время от времени сюда наведывались влюбленные парочки.

– Ты действительно отказалась от работы в Вейсмунде? – спросила Нилла и, заметив недоумение и даже раздражение на моем лице, добавила: – Брат сказал, что Баргер искал перспективного студента для работы с доктором Такером.

Я остановилась, как и мое сердце.

– С кем? – нет, я прекрасно расслышала это имя, мне просто было нужно пару секунд перерыва.

«Кей Такер». Этим именем расшиты все мои самые смелые иллюзии и желания. Он был богом современной биотехнологии. Ему предлагали место директора института генетики в Баролле, но он ударился в область клинической иммунологии. Из-за сомнительности экспериментов, которые он проводил, он потерял работу, но приобрел бешеную популярность, изложив суть экспериментов в своих книгах. Несколько лет назад он стал первым человеком, сумевшим вырастить искусственные легкие и пересадить примату.

– Он сейчас работает в Вейсмунде? – лишь пролепетала я.

– Вроде бы, – отозвалась Нилла, – и я слышала, что в связи с отменой запрета клонирования его лаборатория может получить солидный грант на исследования и Такер набирает стажеров. Мой брат уже подал заявку на перевод, но, ты же понимаешь, что попасть в эту команду – один шанс на миллион.

Я некоторое время молчала, погрузившись в тягостные раздумья, и в них было все: горькое разочарование, сожаление, паника.

Мой мир медленно рушился. Я мечтала о работе с Такером, а лучше сказать – грезила. Нилла совершенно права – один шанс на миллион. И кажется, я упустила его. Человек, на которого я хотела равняться, к которому хотела приблизиться, поговорить, даже просто побыть рядом, чтобы насладиться его присутствием, теперь недосягаем. И только я виновата в этом. Да, мой мир рушился.

Но рухнул окончательно лишь вечером, когда я вернулась домой.

Спокойный глухой вечер. В холле тихо. Я кладу ключи на тумбочку, вешаю на крючок сумку и зову Дейну. Дом по-прежнему безмолвен. Я и подумать не могу, что моя хреновая жизнь изменится в следующую секунду:

– Лимма! Ингалятор! Быстрее!

Я уже знаю, что означает этот крик. Кидаюсь на второй этаж в комнату ба, чтобы судорожно распахнуть верхний ящик ее комода. Слишком сильно дергаю за ручку – ящик выпадает на пол. Рыскаю на коленях, пока не нащупываю в ворохе бумаг баллончик.

В маминой комнате горит лишь маленький прикроватный ночник. Тихие сдавленные хрипы матери всегда так истерично страшны, что я прихожу в ступор. Ее голова зажата в ладошках ба, глаза приоткрыты, изо рта течет вязкая слюна.

– Быстрее, Лимма! – торопит Дейна, и ее голос дрожит от напряжения и страха.

Наши движения доведены до автоматизма. Я сажусь на кровати, мы приподнимаем маму, я крепко держу ее голову, а ба втискивает у нее между зубами ингалятор и делает несколько впрысков.

– Вот сейчас… – тихо шепчет при этом Дейна, – сейчас уже станет легче, дорогая… ты дыши… спокойно… дыши…

А потом мы сидим в безмолвии и ждем, когда рваное дыхание больной восстановится, исчезнут хрипы. Я глажу маму по волосам, убаюкиваю и не могу сдержать слез.

– Ну все, Лимма, – укоризненно и тихо говорит ба, – я с ней побуду. Иди, поешь чего-нибудь…

Никогда в моей жизни не было и не будет ничего страшнее этих моментов. Я знала, что болезнь матери медленно прогрессирует и когда-нибудь Гарверд просто перестанет дышать. Самое отвратительное, что понимание этого давно стало нормой, как для меня, так и для Дейны.

В ее комнате, мимо которой я проходила, царил сотворенный мною хаос. Я толкнула дверь, спокойно вошла и села на пол, рядом с опрокинутым ящиком комода. Дейна негативно относится к попыткам вторгнуться в ее комнату, но разве станет она сердиться, если я приберусь? Мысли продолжали биться в висках, не давая мне сосредоточиться, а между тем я ловко сложила содержимое в ящик, подняла, чтобы вставить в отсек комода. Механически, отрешенно. И не сразу сообразила, что что-то отлепилось от нижней стенки и рассыпалось по полу.

– Черт… – поборовшись с ящиком, чтобы уместить его в полагающийся отсек, я глянула вниз.

Бывает, что жизнь преподносит сюрпризы, не все из которых приятные. Мы чаще всего любим получать письма, но иной раз эти письма не предвещают ничего хорошего.

Где-то в параллельной вселенной, видимо, была запущена часовая бомба, которой суждено поднять всех на воздух именно сегодня.

Я снова села на пол, касаясь писем раскрытой ладонью и понимая, что их много. Их очень много… Десять, а то и пятнадцать. И все они адресованы моей матери.

Я стала вскрывать одно за другим.

«Уважаемая доктор Лессон! Мы почли бы за честь принять вас в штат института…»

«…Гарверд Лессон! Дублируем письмо, так как не получили ответ на предыдущее…»

«…очень бы хотелось видеть вас в коллективе университета…»

«…мы были бы рады, если бы столь замечательный медик возглавил кафедру…»

«…памятуя о вашей болезни, мы готовы предложить вам нашу помощь…»

– О боже… – в горле встал комок, а подо мною буквально разверзлась земля.

В тот же миг заскрипела дверь, и на пороге раздались шаги, а затем и негодующее:

– Лимма! Что ты здесь делаешь?!

Как сигнал к действию. Как красная тряпка для разъяренного быка.

Пожалуй, в тот миг не было ничего более мерзкого и раздражающего, чем голос моей бабушки.

Я развернулась всем корпусом, все еще продолжая сидеть, и глянула на нее снизу вверх, как волчонок. Дейна, конечно, увидела письма, а выражение моего лица подтвердило то, что эти письма я читала.

– Послушай, Лимма, – произнесла она тихо, страшно бледнея, – это не то, что ты подумала.

– Разве?

– Я забочусь о твоей матери. Семья – это все, что у нее есть.

О, я не хотела это слушать. Это было просто предательством!

– Она все это время думала, что от нее все отвернулись. Она корила себя за то, что когда-то предпочла науку, – прорычала я, стискивая в кулаке бумагу, – как ты могла прятать от нее все это?

Дейна медленно закрыла дверь, села на постель, собираясь с мыслями.

– Ты не понимаешь… никто не позаботится о ней лучше, чем я. Я ведь ее мать, Лимма.

– Ты просто… – я задохнулась от возмущения, – ты предала ее! Ты же знаешь, что значит для нее работа! Она умирает здесь! В этой дыре, где ты ее спрятала от всего мира. Но хуже всего, она считает, что о ней забыли!

– Я – все, что у нее есть, – выпалила ба. – Не думай, что ты знаешь о ней все. Ее никогда не было рядом, потому что она грезила медициной и гробила себя. Она была слишком озабочена спасением других, чтобы обращать внимание на свою собственную семью.

– Она могла бы сейчас преподавать! – вскипела я. – Она могла полноценно жить еще долгие годы, вместо того чтобы мучительно умирать здесь! Ты же понимаешь, что мысль о том, что она больше никому не нужна, загоняет ее в могилу!

– Она сама загнала себя в могилу!

– Ты не смеешь говорить так…

– Я знала, что ты не поймешь меня, – перебила Дейна, стискивая зубы, – ты мыслишь точно так же, как и она. Ты так же готова забыть о семье ради карьеры.

– Я никогда не забывала о семье! – прохрипела в ответ.

– Вам все кажется, что вы способны перевернуть мир, – затвердила ба, – что вы созданы, чтобы изменить порядок вещей! Боже, Лимма, ты тоже так считаешь? Какой же это бред, честное слово. Вы всего лишь – две наивные ситайки…

– Это уже слишком, – прорычала я, поднимаясь на ноги.

– Когда-нибудь и ты очнешься от своих грез!

Я резко бросилась к двери и вырвалась наружу, нервно глотая воздух.

Я, наверно, никогда не была бунтаркой, но после случившегося разговора мне хотелось послать все к чертовой матери и просто испариться. Даже отличница по имени Лимма Лессон нуждалась в глотке свежего воздуха.

Схватив ключи, я бросилась на улицу, быстро зашагала по тротуарной дорожке. Сейчас бы мне не помешал стаканчик-другой горячего глинтвейна… Это было бы куда лучше, чем спустя полчаса оказаться перед дверью доктора Баргера с покрасневшими глазами и неуемным желанием излить ему душу.

«Кому-кому, но только не ему, – должно было подсказать сознание, прежде чем открылась дверь».

– Д…добрый вечер… могу я увидеть доктора Баргера?

Передо мной стояла его жена. Конечно же, так она и должна выглядеть. Стройная красивая шатенка со скептическим, рассерженным взглядом.

– А вы?

– Я его стажер… из университета…

– И ваше срочное дело не может подождать до утра? – усмехнулась она, бросая взгляд на наручные часы.

Конечно, может. Оно и неделю подождет без проблем. Просто… Лимма Лессон – та еще заноза в заду, которой вечно везет на неприятности!

Я молча пячусь с крыльца и, следуя по дорожке, слышу, как захлопывается дверь.

Смешная штука – мне так погано, что я совсем не думаю о Питте. Даже странно, почему.

Моя прогулка не могла окончиться менее феерично, как и начало этого проклятого дня – внезапно полил дождь. Самое, мать его, время.

Пожалуй, мне нужно домой, чтобы продемонстрировать ба, что мои истерики ничего не стоят. Я ведь никогда не расскажу о том, что она сделала, матери. Это слишком ранит Гарверд… или убьет…

– Нравится погода, Лимма? – раздалось вдруг.

Доктор Баргер был менее всего похож на человека, которого заботят проблемы хоть одного своего стажера. Но между тем его наспех надетая рубашка, взъерошенные волосы и отсутствие зонта говорили об обратном. Я даже стала подумывать о том, что слишком плохо разбираюсь в людях.

– Я еще могу рассчитывать на место в Вейсмунде? – ответила вопросом на вопрос.

Мне представилась возможность рассмотреть этого человека – высокого, худощавого и отстраненно-холодного.

– Шутишь? – он остановился.

Дождь все еще лил: вокруг нас, между нами. Лил непроглядной стеной.

– Нет. Я хочу уехать в Вейсмунд. Как можно раньше.

– А как же твоя мать?

– Она поймет.

Доктор Баргер скрестил на груди руки и изогнул бровь.

– Ты говоришь об этом после всего, что случилось?

– Я заставила вас сомневаться в себе, – сказала, перекрикивая шум дождя, – но теперь все изменилось. Я приняла решение.

– Поздравляю, Лимма. Но ты забываешь о том, что я еще не принял.

– Вы же знаете, что я готова…

– Постой-постой, – усмехнулся мужчина, – давай обсудим это утром. Сейчас не время пороть горячку… Я вижу, – он склонил голову, пронзая меня проницательным взглядом, – тебе совсем хреново. Пойдем, выпьем кофе, а потом я отвезу тебя домой.

И это было дельное предложение.