Симулятор. Задача: выжить

8

Вука-Вука — он такой горячий, это что-то...

Ой, я не могу, не могу я о нем спокойно говорить...

«Вука-Вука» — это Люлик меня сперва так придумал называть, понятно почему... Люлик ушел от жены и ушел как-то нехорошо. Да, нехорошо ушел, и все y него после психованной жены упало, понятно почему... А как меня увидел, так сразу поправился и сказал, что я ему заместо Вуки-Вуки. А потом мы стали так друг друга называть, смешно так, по-африкански...

Ой, я не могу, я сразу плачу. А еще меня жутко бесит этот лысый хохляцкий бандит с французским именем и золотыми зубами, он воняет своим гнусным одеколоном и постоянно зевает... А тот, похожий на лягуху, в кошмарном галстуке? Да хрен редьки не слаще, депутат долбаный! То есть он не депутат вовсе, кишка тонка, всего лишь промокашка из мэрии, но гонора — как у личного друга губернатора. Не терплю таких тварей скользких, лучше уж с бандитами дело иметь. С бандитами сколько лет общаться приходится, и всегда компромисс находила, всегда... А этот жабообразный хлыщ в подтяжках, он даже теперь, в подвале, спокойно посидеть не может. Как же, им ведь руководить надо, им без руководящей роли никак! Уселись нам на голову, ноги свесили, оболтусы думские...

И вообще, я не пойму, кто придумал, что надо забиться в подвал? Я спрашиваю — кто придумал, родные? Оказывается, старичок. Нет, вы слышали, придумал выживший из ума параноик. Ой, ладно, ладно, можно подумать, я одна такая наглая и циничная, а все такие Д'Артаньяны собрались!

Мы приехали с Люликом... Ой, ну я не знаю, наверное, уже часа три было, но светать еще не начало, это точно. В полной темноте подрулили, еще в машине целовались, хохотали, а потом Вука-Вука меня на руках на второй этаж нес... Раньше никак было, до самой ночи отгрузка двух фур шла, а разве я кому-то могу доверить? Все сама, только сама. Ой, не могу, разве в нашем деле что-то можно поручить мужчинам?...

Нет, ну это надо было видеть, как мы выключатель искали, а потом упали... Ой, я не могу! Вука-Вука меня уронил и сам упал сверху! Это мужик, называется? Лежит на мне, туша такая, хохочет и не слезает, гадкое создание...

Я его любила. Да, я его любила, это точно.

Кривоногая наша красотуля просит вспомнить, как все началось. Она придумала, что мы, видите ли, можем оказаться уникальными свидетелями. Ой, не смешите меня, хороши уникумы, что из подвала нос высунуть боятся! Мне только «му-му» гнать не надо, ладненько? Мы сами с усами и пока еще разжижением мозгов не страдаем. Свидетельства она, видите ли, собирает, ага! Словарь Брокгауза, ексель-моксель. Кривоножка может сколько угодно прикидываться и рисовать на фэйсе святую простоту, но меня не обдуришь. Планирует красавица содрать реальные бабки на наших, ексель-моксель, боевых воспоминаниях.

Впрочем, мы не жадные. Все равно ее тетрадки пойдут на растопку. Меня больше волнует, что там архаровцы мои в городе без меня учудят. У меня ведь на фирме так: зубы поскалить — милое дело, а чуть что — бегом на поклон к Тамаре Маркеловне, к мамочке. Поставщик подвел, запчасти не подвезли, пожарники навалились, машина сломалась... Ой, это праздник какой-то, мои сотрудники любимые. А Деду я посоветовала язык в одно место засунуть, вместе с его прогнозами. Он всем порядком поднадоел, не только мне. Если головка бо-бо, так сиди на одном месте ровно, не баламуть людей! А то раскудахтался, Апокалипсис ходячий... А с кривоножкой, кстати, вполне можно ужиться, она добрая девочка, не то что эти вонючие козлы.

Ой, боже ж мой, запрещала себе про воду вспоминать!

Вука-Вука никогда не вонял. От него всегда пахло сногсшибательным парфюмом, паренек на пике моды. А кто, спрашивается, ему одежду и запахи подбирал? Ой, я не могу о нем без слез вспоминать. Сначала мы дрались на ковре, потом перелезли кое-как на диван но и там не удержались. Люлик — он такой выдумщик; я просто поражаюсь, куда его жена, куча такая смотрела? Нет, ну точно, круглой идиоткой надо быть, чтобы такое чудо из рук выпустить. Я, конечно, понимаю, там ему работать, бедняжечке, приходилось, обеспечивать эту клушу, да вдобавок она еще и про ребеночка начала мальчику нашему по ушам ездить...

Ой, не смешите меня! Какой ему ребенок, сам в компьютер сидит играет, сладенький мой. Двадцать семь, да, двадцать семь ему. Леонид, бывший мой, меня поймал как-то, в банке случайно пересеклись, зажал в углу и давай пытать: и как тебе не стыдно, солидная женщина, мальчишку окрутила, он еще сопляк, из семьи увела, ведь ты ему детей не родишь, и зачем он тебе нужен...

Затем и нужен, говорю. Электрику тянет, приборы починяет. Множество от человечка самой разной пользы. Тебе-то, родное сердце, говорю, какое дело, бесплатно он у меня работает или в женихах ходит? Может, я этому электрику деньги плачу, а может — и детей нарожаю. Ой, еле отделалась, достал хуже пареной репы.

Утром я проснулась от взрыва, но Лелик полез обниматься, сказал, что это далеко, и я снова вырубилась. А когда проснулась второй раз, постель слева успела остыть. Смотрю за окно и не понимаю, что стряслось. Темно так, нет, ну вообще, словно опять вечер. Тут приходит сладенький зайчик, весь такой загорелый, в обтягушечных белых трусиках, с такой попочкой... ммм... Я говорю:

— Вука-Вука, крольчонок, угадай, что нужно мамочке?

Ой, это вообще, как он целоваться выучился... Убила бы, скальп бы сняла, если бы с кем-то заметила. Он, гадкий, сзади подходит, лицо мое в ладони берет и целует вверх ногами. Вверх ногами так смешно, незнакомый человек получается, только по запаху и узнаю. А губы... ммм... мягкие-мягкие, одно слово — Вука-Вука.

— Я знаю, что хочет мамочка, — засмеялся он. — Компьютер в кроватку, кофе в кроватку и телефончик. Только мамочка ничего не получит, потому что нет света.

— Крольчонок, ты со мной так не шути, у меня сердце слабое, — я сделала потягушечки, закинула ручки вверх и поймала его за сладкую попку. — Мне нужно до завтра баланс сбить и контрактик с «финиками» набросать, а полдня мы с тобой уже провалялись. Неси ноутбук, я сказала.

— Да я не вру, — он отстранился, и я поняла — не врет.

— А кофе? Ой, хитрюга, это что-то! Не умеешь ты врать, сладкий! Как это нет света, если кофе уже сварил?

— Да не варил я ничего! Сам не пойму, откуда кофием так тянет! — Он надулся, как индюк, а сам брюки натягивает. — Ждал, когда ты проснешься; дай ключ от подвала, в щитовую спущусь.

Кофе не просто тянуло, им разило до одурения. Люлик взял ключ, инструменты и загрохотал по железной лестнице, а я выудила сигарету и спустилась на кухню.

Света не было. Кофеварка сияла чистотой. Из холодильника еще не текло. За плотно задернутыми шторами колыхалась жара. Ненормальная какая-то жара. Снаружи на подоконнике валялись дохлые мухи и осы. Их было так много, будто кто-то нарочно насыпал. Никогда не видела сразу столько мертвых насекомых. Ой, я не могу, меня прямо чуть не стошнило! Но про мух скоро пришлось забыть, потому что приятную неожиданность преподнес сотовый. Он больше не ловил волну. Тут мне поплохело; я хоть дуpa-дурой в этой их электрике, а способна понять, что сотовая связь тут не при чем.

Внизу в щитовой что-то заквакало, забулькало. Я запахнула халат, подошла к лесенке и заглянула в темноту. Выключатель бездействовал; я помнила, что Люлик, когда ходил вниз, брал с собой из машины большой фонарь на батарейках.

— Вука-Вука? — позвала я.

Никто не отозвался. Мне показалось, что упоительный кофейный дух доносится именно оттуда, снизу. Кроме того, в него вплетался еще какой-то запашок, вроде как салата из морских водорослей.

Опять донесся какой-то невнятный звук.

— Люлик, родное сердце, открой двери в гараже, светлее же будет! — предложила я, подождала и отправилась покурить на балкон.

Дверь в гараж он так и не открыл, упрямый. Хотя на него это не похоже, он мальчик обстоятельный. Накой ляд шариться в потемках, если можно покрутить ручкой и поднять жалюзи гаража?

Во мне тогда еще стрельнуло. Если бы не работа завтрашняя, не контракт и не компьютер, я бы так не отвлеклась, я бы за Люликом присмотрела.

Ой, ну какая уж тут разница, право дело...

На террасе дышать было нечем, но когда я огляделась, то забыла и про духоту, и про то, зачем пришла. В саду с деревьев облетели все листья. Сморщенными чешуйками они осыпались на гравий, на пожелтевшую траву. Прямо перед носом вздымается стена соседского «замка», застроились мы неудачно, вплотую, поэтому неба я почти не видела. Там, наверху, все было какое-то серо-черное, туманное, но не настоящая ночь, как мне вначале показалось.

Похожую «красотищу» я видела на одной загородной свалке, где жгли тысячи покрышек. Там от дыма среди бела дня наступила ночь.

Где-то слева слышались голоса, но аллею с террасы не видно. Этот недоумок Зорькин прорубил окно прямо напротив моего окна. Надеялась, что хоть с одной стороны дома смогу спокойно на балкончике работать, чтобы никто не подглядывал, так нет же, куда там...

Я никак не могла сообразить, сколько времени. Мы же с Люликом приехали вчера шальные, сразу в койку рухнули, настенные часы в доме не завели, а мой браслетик куда-то завалился.

— Люлик! — на сей раз я кричала очень громко; он непременно должен был слышать.

Но мой сладкий электрик не отозвался. Такого еще не случалось, чтобы мальчик посмел игнорировать мамочку. Я бросила в пепельницу так и не раскуренную сигарету и, уже немножко на взводе, пошла вниз. Мне до зарезу нужен был свет. Ой, ну не свет, конечно, а ток в розетке, чтобы подключить ноутбук. Потому что этой дурацкой батареи могло хватить максимум на час. Я уже предчувствовала, какой кошмар мне предстоит — по такой жаре пилить назад в городскую квартиру, приехать туда никакой, с головной болью, узнать, что нет воды в кранах, и что придется бегать с тазиком...

Я не такая дурочка, как Вука-Вука, хоть и выгляжу обманчиво-блондинисто. Ой, мне вообще так нравится когда мужики начинают со мной говорить, как с полной идиоткой, особенно когда меня не знают, приедут в офис и принимают за секретаршу. И как потом их корячит, бедненьких, аж воздух ртами хватают. Я говорю — родное сердце, тебе водички, может, за шиворот плеснуть, а то сейчас пар из ушей попрет?

Да, да, вот эта вот глупенькая сисястая блонди — и есть гендиректор Тамара Маркеловна. Мама родная нет, это что-то... Черт, черт, а мы-то ее клеить тут пытаемся и выведать, куда мегера подевалась. А мегера — вот она, родимая, ой, не могу...

Я обошла с другой стороны и вручную подняла жалюзи гаража, будь они неладны. Распределительный щит интересовал меня в доме в последнюю очередь. Бригадир, когда сдавал хозяйство, божился и клялся мне здоровьем детей, что электричество не подведет. Я ему сразу сказала, проныре этому: родное сердце, смотри, не подведи! Не дай бог, чтобы в доме проблемы с напряжением, водой или теплом случились, ты ж меня знаешь, родимый. Найду, сладенький, заставлю переделывать, а после — еще и должен останешься. Заметался, заюлил — дескать, Тамара Маркеловна, бла-бла-бла, скважина никогда не даст стопроцентной гарантии, то есть за подачу воды мы отвечаем, а качественный состав гарантировать сложно, вы же сами отказались бурить глубже...

Люлика задушил провод.