Я стоял под горячими струями душа, прокручивая в голове новости о гибели Милы. В симуляциях видел разные версии ее судьбы, но реальность оказалась иной. В ушах все еще звучали ее последние слова: «Ты единственный, кто видел во мне человека, а не чудовище».
Вернувшись в спальню, обнаружил пустую кровать. На тумбочке белела записка: «Срочные дела, позвоню позже». Странно. Обычно Алиса не уходила вот так на ночь глядя.
Не успел об этом подумать, как зазвонил телефон.
— Александр Воронцов? — раздался официальный голос. — Следователь Резников. Вам необходимо приехать в отделение для дачи показаний. Это касается Милы Лазаревой. В ее телефоне зафиксирован последний звонок на ваш номер.
Кабинет следователя Резникова оказался под стать своему хозяину — строгий и безликий. Высокий мужчина средних лет с цепким взглядом просматривал документы, изредка бросая на меня изучающие взгляды.
— Александр Сергеевич, во сколько поступил звонок от Милы Лазаревой?
— Около десяти вечера.
— Содержание разговора?
— Она позвонила поблагодарить меня.
Следователь откинулся в кресле, пальцы его правой руки начали выбивать по столешнице быстрый, нервный ритм:
— За что именно серийная убийца решила вас поблагодарить, Воронцов?
— Я не знаю. Она просто…
Резников прервал меня, включив запись. Голос Милы, спокойный и почти умиротворенный, наполнил кабинет: «Просто хотела… поблагодарить. За то, что все это время понимал. И не осуждал. Ты единственный, кто видел во мне человека, а не чудовище».
— Что значит «все это время»? — Резников подался вперед, его глаза сузились. — Как давно вы знали о ее деятельности?
— Я не знал ничего конкретного.
— Но подозревали?
Сквозь приоткрытую дверь кабинета заметил движение в коридоре. Агата Левицкая шла быстрым шагом, просматривая какие-то документы. Следом за ней… сердце пропустило удар. Алиса?
— Воронцов! — резкий голос Резникова вернул меня к допросу. Ручка в руке следователя щелкнула так громко, что невольно вздрогнул. — Я задал вопрос. Вы подозревали о преступлениях Лазаревой?
— Нет.
— Тогда что значит «все это время понимал»? За что она вас благодарила?
— Не знаю. Может быть, за обычное человеческое отношение.
Резников достал из папки фотографии с мест преступлений, раскладывая их веером по столу. На каждом снимке — искаженные смертью лица мужчин.
— В деле Лазаревой более двадцати убийств, — сказал он. — И это лишь те, о которых она сама рассказала.
Он открыл ноутбук и развернул экран ко мне. На стоп-кадре — Мила, сидящая в полутемной комнате, лицо бледное, но взгляд твердый.
— Перед смертью Лазарева отправила в полицию видеообращение. В нем она подробно призналась в убийствах. — Голос следователя звучал жестко.
Резников сцепил пальцы в замок и прищурился:
— Это не тот случай, когда можно отделаться общими фразами. Почему она позвонила именно вам? Почему благодарила? Что. Она. Имела. В виду?
— Я уже сказал все, что знаю. — Я встретил его взгляд, не отводя глаз.
Следователь побарабанил пальцами по столу, словно размышляя о чем-то:
— Что было после звонка?
— Она прислала сообщение: «Я знала, что ты догадываешься. Береги себя». И отключила телефон.
— И вы не сочли нужным сообщить в полицию? — В голосе следователя появились металлические нотки.
— О чем? О странном звонке и смс?
— О том, что серийная убийца выбрала вас для последнего разговора. Это как минимум подозрительно, не находите?
Я выдержал его взгляд, чувствуя, как по спине стекает холодная капля пота.
— Я рассказал вам все, что знаю, — ответил, тщательно взвешивая слова.
Резников помолчал, изучая мое лицо, словно пытаясь прочесть что-то между строк, потом медленно кивнул.
— На сегодня достаточно. Но не покидайте город, Воронцов. У меня будут еще вопросы.
В коридоре я увидел Агату, выходящую из своего кабинета с папкой документов. Ее каблуки гулко стучали по полированному полу.
— Агата! — окликнул я. В ее глазах мелькнула теплая искра узнавания.
— Давно не виделись, Саша, — мягко улыбнулась она, прижимая папку к груди. — Как ты?
— Немного сбит с толку, если честно, — ответил, понизив голос. — Я видел здесь Алису… Это моя соседка… и девушка. Что происходит?
Агата на мгновение задумалась, покусывая нижнюю губу, потом ответила:
— Думаю, будет правильнее, если она сама тебе все расскажет. Поверь, у нее были веские причины для секретов.
В конце коридора мелькнул силуэт Алисы. Я решил дождаться ее у выхода. Она вышла через полчаса, осунувшаяся и бледная, но, увидев меня, остановилась, словно не зная, бежать или остаться.
— Нам нужно поговорить, — сказал я тихо. В моем голосе не было осуждения, только усталость и желание понять.
Мы устроились в круглосуточном кафе напротив отделения. Желтый свет уличных фонарей пробивался сквозь пыльные окна, придавая всему нереальный, почти киношный вид. Алиса долго крутила в руках чашку остывшего кофе. Ее пальцы слегка дрожали.
— Ты, наверное, уже понял, что я не та, за кого себя выдавала, — произнесла она тихо, не поднимая глаз. — И имеешь полное право злиться.
Я молчал, пытаясь осмыслить происходящее. Девушка напротив казалась совершенно другим человеком — ни следа от привычной готической красавицы с загадочной улыбкой. Без макияжа ее личико выглядело совсем юным.
— Я хочу услышать всю историю, — наконец сказал. — С самого начала. Без недомолвок.
Алиса глубоко вздохнула. По ее взгляду, затуманенному и далекому, понял — она мысленно вернулась куда-то в прошлое.
— Мой отец был следователем по особо важным делам, — начала она, глядя куда-то сквозь пыльное окно. — Он первым заметил связь между странными «несчастными случаями» с мужчинами-абьюзерами. С бабниками, как писали журналисты. Другие видели разрозненные происшествия, а он сумел разглядеть почерк одного человека.
Она сделала глоток остывшего кофе, собираясь с мыслями.
— К тому времени я уже была дипломированным психологом со специализацией на серийных убийцах. Отец часто обсуждал со мной сложные дела, говорил, что у меня особый взгляд на вещи. Может быть, поэтому Мила и выбрала его… — Голос дрогнул. — Его нашли в собственном кабинете. Официально — сердечный приступ, но я знала правду.
Алиса на мгновение замолчала, погрузившись в воспоминания.
— После его смерти это стало моим личным крестовым походом. Отцовские связи в полиции помогли устроиться в специальный отдел. Готический образ оказался идеальным прикрытием — люди отводили глаза, спешили пройти мимо, не задавая лишних вопросов. Я выслеживала потенциальных жертв, пыталась предугадать следующий шаг Милы.
— А потом в твоем подъезде появился я, — тихо произнес.
Тень улыбки мелькнула на ее лице, когда она ответила:
— Сначала ты был просто объектом наблюдения. «Идеальная приманка, — сказала я тогда Агате. — Такой обязательно привлечет внимание Милы». Тяжелый чемодан с оборудованием для слежки стал моим постоянным спутником. Камеры, микрофоны, записывающие устройства — все, что могло помочь собрать доказательства.
— И как давно ты поняла, что Мила…
— Сначала это были очевидные убийства, — сказала Алиса и снова повернулась к окну. — Удары ножом, имитация ограблений. Но она быстро училась. С каждым разом ее методы становились изощреннее. Она начала использовать яды, которые не оставляли следов. Научилась имитировать несчастные случаи так, что даже опытные следователи не могли найти криминальный след.
— Поэтому полиция не связывала эти смерти?
— Именно. В одном районе зарезанный мужчина, в другом — сердечный приступ, в третьем — падение с лестницы. Казалось бы, что общего? — Алиса посмотрела на меня с болью. — Но я изучала все случаи. И начала замечать закономерности. Все жертвы имели историю домашнего насилия. Все были… как Равиль.
— А как ты все-таки вышла на нее?
— В деле очередного «несчастного случая» я обратила внимание на свидетелей. Тихая кассирша из магазина. Она появлялась в разных районах, всегда рядом с местами происшествий. Слишком хорошо помнила детали. Я начала наблюдать за ней…
— Но почему она выбрала твоего отца?
— Мой отец… — Алиса замолчала, собираясь с силами. — Мила убила его не как абьюзера, а чтобы остановить расследование. Он постоянно вызывал ее на допросы, видимо, она почувствовала, что близка к разоблачению. Это стало ее первым «идеальным» преступлением. После этого она поняла, что может действовать тоньше, незаметнее.
Я молчал, переваривая услышанное. Все странности последних месяцев складывались в новую картину.
— Когда ты решила все бросить? — спросил наконец.
Алиса слабо улыбнулась, впервые за весь разговор ее лицо смягчилось.
— Помнишь тот вечер у меня дома? Наш первый поцелуй… — Она замолчала на секунду, собираясь с мыслями. — Я тогда поняла, что больше не смогу притворяться. Это было… как будто проснуться после долгого кошмара. Все эти годы я жила местью, она стала моим единственным смыслом. А ты… — она подняла на меня глаза, полные непролитых слез, — ты показал мне, что жизнь может быть другой.
— И что теперь? — осторожно накрыл ее руку своей.
— Я уже написала рапорт об отставке. Неделю назад. — Она нервно сцепила пальцы. — Агата просила только дождаться закрытия дела Милы. И вот теперь… — Ее голос дрогнул. — Теперь я могу наконец стать собой. Настоящей. — Она подняла на меня взгляд, в котором читалась мольба о понимании. — Если ты сможешь принять меня такой.
Почувствовал, как внутри разливается тепло. Все сомнения последних месяцев, все странности в ее поведении наконец обрели смысл. Молча сжал ее холодные пальцы, вкладывая в этот простой жест больше, чем могли выразить любые слова. За окном ночной город жил своей жизнью, и впервые за долгое время Алиса, казалось, чувствовала себя его частью, а не тенью, следящей за другими тенями.
Домой мы вернулись далеко за полночь. Сегодня в квартире было непривычно тихо — Рада уехала с классом на летнюю экскурсию в Питер, а Ира с Анной Викторовной улетели на показ мод в Милан. Как сговорились.
Алиса опустилась в кресло, не снимая костюм. Темная ткань пиджака резко контрастировала с бледностью ее лица.
— И что мне теперь делать? — Она откинула голову, устало глядя в потолок. — Вся моя жизнь была связана со службой.
Я сел напротив, изучая непривычный образ девушки в строгой офисной одежде.
— У меня есть предложение, — сказал и чуть подался вперед. — Нам нужен хороший психолог в компании.
— Психолог? — Алиса приподняла бровь, в ее голосе мелькнуло любопытство.
— Именно. У нас больше сотни стримеров, и это только начало. Многие из них — бывшие девушки из эскорта, как Катя. Им нужна профессиональная поддержка, чтобы полноценно адаптироваться к новой жизни.
Алиса выпрямилась в кресле, ее взгляд стал сосредоточенным.
— Хм… А ведь это интересно. Я действительно знаю, как работать с травмированными людьми.
— Не только со стримерами, — продолжил. — Нам нужен специалист для всего персонала. Корпоративный психолог, который поможет создать здоровую атмосферу в коллективе.
— И ты доверишь мне эту работу? — Она посмотрела на меня в упор. — После всего, что было?
— Именно поэтому и доверю. — Улыбнулся. — Ты лучше многих понимаешь, как важно дать людям второй шанс.
Алиса встала и подошла к шкафу. В зеркале отражался ее силуэт в строгом костюме — непривычный, но почему-то притягательный.
— Знаешь, — усмехнулась она, разглядывая свое отражение, — в этом костюме я похожа на злую директрису частной школы.
— Ты и будешь директрисой, — поддразнил. — Департамента психологической поддержки.
— Боже. — Она с наигранным ужасом распахнула шкаф с готическими нарядами. — Теперь придется носить эти ужасные офисные костюмы каждый день?
— Не обязательно. — Я подошел и обнял ее сзади, встречаясь с ней взглядами в зеркале. — Будешь самым готичным корпоративным психологом в истории российского бизнеса. Представляешь, как это поднимет моральный дух сотрудников?
Рассмеявшись, Алиса запрыгнула на меня и повалила на диван…
Через несколько дней телефон разрезал тишину утра звонком Агаты Левицкой.
— Похороны Милы завтра, — проговорила она, и в ее голосе звучала усталость. — Пойдешь?
— Нет, — ответила Алиса после долгой паузы. — Слишком сложно.
— Как ты вообще?
— Учусь жить заново. — На губах Алисы появилась легкая улыбка. — Сашка помогает. Вчера первый день вышла на работу к нему, представляешь? Корпоративным психологом.
— И как ощущения?
— Знаешь, это удивительно… — Голос Алисы потеплел. — Сегодня провела первую групповую сессию со стримерами. Они такие разные, но у всех похожая боль внутри. И когда видишь, как они раскрываются, делятся своими страхами… — Она замолчала, подбирая слова. — Кажется, я наконец нашла то, что действительно хочу делать. То, что имеет смысл…
Вечером того же дня я долго стоял у окна, глядя на огни ночного города. Стоит ли идти на похороны? С одной стороны, Мила была убийцей. С другой… я понимал ее лучше многих. За маской холодной мстительницы скрывалась израненная душа, которая просто не смогла справиться с прошлым иначе. Она помогала другим, спасала женщин от насилия, пусть и выбрала для этого страшный путь.
Система дала мне шанс прожить разные жизни, увидеть разные пути. А у нее такого шанса не было. Был только один путь — и она прошла его до конца.
Утром твердо решил пойти. Это было правильно — проводить в последний путь человека, который, несмотря на все свои страшные поступки, не был абсолютным злом.
На кладбище меня встретила неожиданная картина. Вместо пустых аллей и нескольких официальных лиц — толпа людей. Женщины с белыми розами в руках стояли молчаливыми группами, тихо переговариваясь.
— Кто все эти люди? — спросил, когда Агата незаметно встала рядом.
— В основном женщины из реабилитационного центра для жертв домашнего насилия, — тихо ответила красивая полицейская. — Мила помогала им, когда работала кассиршей. Поддерживала, давала советы, иногда деньгами помогала… — Агата помолчала. — Для них она была просто доброй девушкой из магазина, которая всегда готова выслушать.
Одна из женщин вышла вперед. Немолодая, с усталым лицом, но державшаяся удивительно прямо.
— Я хочу сказать… — начала она дрожащим голосом. — Мила спасла мне жизнь. Не только тем, что помогла уйти от мужа, но и тем, что заставила поверить в себя. Она говорила: «Ты сильнее, чем думаешь. Просто дай себе шанс…» И знаете… она была права.
— Странно это все, — тихо сказала Агата. — Столько лет охотились за серийной убийцей, а в итоге… — Она замолчала, глядя на женщин с цветами. — В итоге я даже не знаю, как к этому относиться.
— Иногда между добром и злом нет четкой границы, — ответил я.
После церемонии мы с Агатой медленно шли по аллее. Моросил мелкий дождь, но никто не спешил уходить. Женщины все еще стояли группками, тихо делясь воспоминаниями.
— Может, выпьем кофе? — предложила Агата. — Тут недалеко есть неплохое место.
В маленьком кафе было тепло и уютно. Мы сидели у окна, наблюдая, как капли дождя стекают по стеклу. Разговор постепенно ушел от грустных тем к обычной жизни.
На следующий день меня снова вызвали в отделение. Следователь Резников был дотошен: выяснял мельчайшие детали, сверял показания, проверял временные промежутки.
Выходя из кабинета после допроса, я столкнулся с Агатой в коридоре. Она как раз возвращалась к себе с кружкой остывшего кофе.
— Тяжелый день? — спросила она с понимающей улыбкой.
— Резников очень… основательный, — усмехнулся я.
Следователь Резников не спешил закрывать дело Милы. Каждую неделю я приезжал в отделение, отвечая на одни и те же вопросы: как давно знал Милу, о чем мы говорили, замечал ли что-нибудь подозрительное. Дело было на контроле у мэра и следственного комитета, поэтому рвал и метал не один Резников.
В один из таких дней я в очередной раз столкнулся с Агатой в коридоре.
— Опять к Резникову? — спросила она с теплой улыбкой.
— В пятый раз расскажу, как покупал хлеб в магазине у серийной убийцы, — я хмыкнул. — Может, хоть сегодня он поверит, что я действительно ничего не знал.
После допросов я стал регулярно сталкиваться с Агатой в отделении. Она всегда оказывалась поблизости с кружкой остывшего кофе.
— Опять эта бурда из автомата? — как-то спросил я. — В двух кварталах отсюда есть отличная кофейня.
— У меня совещание через пятнадцать минут.
— Успеем, — подмигнул. — Я знаю короткий путь.
После последнего допроса я задержался у кабинета Агаты. Было уже поздно, большинство сотрудников разошлись. В пустых коридорах гулко отдавались шаги редких дежурных.
— Составишь компанию? — спросила она, выключая компьютер. — Тут недалеко есть неплохое кафе. А то я с утра только кофе…
В маленьком грузинском ресторанчике было тепло и уютно. Агата смотрела, как я разливаю вино, и улыбалась каким-то своим мыслям.
— Что? — спросил, заметив ее взгляд.
— Да вот думаю — забавно получается. На работе ты для меня практически подследственный, а теперь сидим, вино пьем… — Она лукаво прищурилась. — Между прочим, тебе еще рано.
— Зато тебе в самый раз, — парировал, чуть задержав взгляд на ее губах. — И выглядишь ты сегодня совсем не как грозный следователь.
— А как? — Она подалась чуть вперед.
— Как женщина, с которой хочется выпить вина. И не только вина.
Агата рассмеялась, но в глазах мелькнуло что-то новое.
— Знаешь, Сашка, а ведь ты опасный мальчик. Совсем молодой, а держишься так… что даже мне становится интересно.
— Значит, становится интересно? — придвинулся ближе.
— Не заставляй меня жалеть об этом признании, — рассмеялась Агата и игриво погрозила пальцем, но руку не убрала. — Сделала глоток вина, помолчала немного. — Полгода назад развелась. Знаешь, что самое смешное? На работе все такие: «Агата, да ты красавица, да ты еще всем покажешь». А по факту… — Она обвела рукой пустой зал. — Вот, сижу с мальчишкой, который почему-то заставляет меня чувствовать себя особенной.
— Потому что ты и есть особенная, — тихо сказал я.
Она внимательно посмотрела на меня.
— Знаешь, я уже и забыла, каково это — чувствовать себя просто женщиной. Красивой… желанной. У меня давно… в общем, давно никого не было.
Наши взгляды встретились, и что-то изменилось в воздухе между нами.
В тот вечер я проводил ее до дома. Мы стояли у подъезда, и Агата вдруг сказала:
— Наверное, это глупо. Но сегодня я впервые за долгое время чувствую себя живой.
Я молча коснулся ее щеки. Наш поцелуй вышел неожиданно нежным.
— Останешься? — шепнула она.
Кивнул. Мы оба понимали — только на эту ночь.