— Вот это да! — восторженно воскликнула Миралисса, оглядываясь по сторонам. Грахель лишь понимающе усмехнулся. Действительно, вокруг было на что посмотреть — он и сам, хоть видел окружающую красоту архитектуры почти каждый день, не мог не испытывать восхищения.
— Здесь всё такое необычное… — заворожено прошептала эльфийка, — но в то же время такое гармоничное… И эти узенькие улочки, изгибающиеся с таким небрежным изяществом, что хочется петь от восторга! А дома, дома… Хоть и разной высоты, но на диво соразмерны, как… Я даже не знаю, как!
— Миралисса, ты же не видишь главного! — объяснил Грахель. — Здесь не только красота, но и функциональность. Это одна большая крепость. Соответственно она и спроектирована как крепость. Разве ты не видишь, что здесь все сделано для обороны? Узкие улицы — по ним неудобно передвигаться большими отрядами и небольшой отряд солдат на баррикаде сможет задержать здесь большие силы. Посмотри на дома. Видишь, какие мощные благодаря этой лепнине у них стены. Посмотри на изукрашенные изразцами, а потому такие массивные ставни и двери. А на крыше домов отлично расположатся арбалетчики и лучники. Оттуда они смогут держать под обстрелом всю улицу. К тому же, если ты не заметила, все крыши соединены вместе и солдаты могут перемещаться по ним по всему городу.
— Но тогда почему дома разной высоты? Ведь перемещаться по плоскости легче, чем лазить по тем ненадежным лестницам? Разве это не дань красоте?
— Легче, — согласился Грахель. — Но если враг заберется на крышу одного дома, то ему тоже будет легче. А так, если враги сумели забраться на крышу одного дома и захватить ее, то можно просто разрушить лестницы на другие и им попасть дальше будет очень трудно. Обрати внимание, что дома не просто разной высоты, но чередуются в правильном порядке. Смотри, двухэтажный дом, потом трехэтажный, опять двухэтажный, следующий трехэтажный и четырехэтажный. Потом снова та же схема. А на важных перекрестках видишь, словно башни крепостных стен стоят пятиэтажные дома.
— Да, впечатляюще. — После объяснения гнома у эльфийки словно открылись глаза. Она оценивала окружающее её по красоте, но ей даже в голову не пришло оценить его как крепость. Теперь она даже и без Грахеля замечала некоторые детали, которые делали Город Людей еще более защищенным, если это вообще было возможно.
— Подожди, ты ещё не видела самого красивого! — не унимался гном. — Вот выйдем на Радужную площадь, вот тогда увидишь, насколько люди способны к созданию красоты!
Дон смутился и судорожно закашлялся.
— И обещаю — даже познакомлю с архитектором, — невозмутимо продолжил гном.
Кашель усилился.
— Неужели возможно создать нечто красивее? Этого не может быть! — убеждённо изрекла эльфийка.
— А вот, смотри! — указал гном вперёд левой рукой, ибо правая была занята похлопыванием Дона по спине — чуть повыше чехла с лютней. — Это — Радужные Ворота.
Эльфийка издала неопределённый возглас восхищения и замерла, заворожено разглядывая ворота. И действительно, на них стоило посмотреть. Стройная стрельчатая арка ворот была на диво соразмерна — глаз не оторвать от этих ласкающих взгляд очертаний, да и только. А уж множественное, во всю глубину стены обрамление арочного проема! Дон — в горячке восторга, очевидно — назвал это обрамление архивольтами, но Миралисса из-за такой красоты не расспросила его о непонятном слове. Пресловутые архивольты были выложены светлой бронзой, и стрельчатые эти обрамления выступали друг над другом все ближе и ближе, отчего казалось, что ворота открываются не на площадь, а прямо в солнце… да еще и не одни они, эти ворота, их много — целых восемь ворот, вставленных друг в друга… и как знать, в которые из них ты войдешь, миновав стрельчатую арку? В которые ворота — и… в какой мир попадёшь?
На негнущихся ногах эльфийка вслед за своими спутниками проследовала в арку ворот — и тут уж замерла окончательно, кажется, забыв даже дышать. Миралисса и представить себе не могла, что площадь, рукотворное создание, может быть прекрасна, как лес… как рассвет… нет, как лунная ночь, сияющая росой… нет, все-таки как рассвет… или… нет, как она сама — как Радужная площадь! Эта красота хватала за сердце, словно крик о помощи, и радовала, словно долгожданное признание в любви. Она обрушилась на Миралиссу, подобно водопаду, и она уже не могла различить в ее слиянности никаких отдельных деталей — как невозможно разобрать водопад на отдельные капли и сдернуть с него завесу радужного дыма. Тем более что водопад посреди площади действительно был — струи воды взлетали над землёй, дробясь и пересекаясь, разбиваясь на мельчайшие осколки — так что казалось, что на площадь спустилось с небес настоящее облако — прекрасное, белое, пушистое облако, в глубине которого лучи Солнца зажигали и гасили мгновенно вспыхивающие и медленно угасающие радуги.
— Тот, кто это сделал — гений, — благоговейно изрек хриплым от восхищения голосом Грахель. — Честное слово.
Он прав, — промелькнуло в голове у Миралиссы. — Это гениальность, граничащая с безумием — чистейшая, благороднейшая гениальность в самом высоком смысле этого прекрасного слова. Мрамор и гранит, яркие, как цветы, изразцы и умелая роспись — этих изысков Миралисса немало увидела и по дороге сюда, но спустившееся с небес облако, искрящееся радужным светом… А вокруг него поле цветов — огромных, душистых, разноцветных, с восхитительной небрежностью в их чередовании! А над ним — Башня, облицованная золотисто-рыжим авантюрином.
— Мы называем эту башню Рассветной, — донёсся до её слуха голос Дона.
Солнечные лучи высекали облака сверкающих искр, дробились и рассыпались невесомым золотом, полыхали и таяли на поверхности камня. Башня стройно высилась, окруженная золотым мерцающим ореолом. Понятно, почему ее назвали Рассветной. Какое, должно быть, наслаждение — ждать рассвета, не сводя глаз с рыжих стен, ждать, когда же, наконец, первые рассветные лучи изольются на Башню, и она мало-помалу замерцает, заискрится на солнце, сначала приглушенно, а потом в полную силу, пока не вспыхнет ежедневным волшебством! И ничего лишнего, никаких украшательств и завитушек — сама стройность, отпечатленная на клубящемся золоте, четкий силуэт посреди парящего облака.
— Свет и Тьма… — прошептала непослушными губами Миралисса.
Я никогда этого не забуду, - подумала она - не словами, а чем-то другим, чему не могла бы подобрать названия. — Никогда не забуду. Этого нельзя, невозможно забыть. Я буду видеть это во сне — золотое облако, несущее искристый камень.
Прошло немало времени, пока она обрела дар речи.
— Кто же создал это чудо? — благоговейно прошептала эльфийка. — Да всех драгоценностей мира, всех сокровищ мира, не хватит, не хватит…
— Если хочешь познакомиться с архитектором, то это несложно, — раздался голос гнома. — Ибо он стоит рядом с тобою… но это не я! — добавил он с поспешностью, отходя в сторону.
Эльфийка обратила сияющее восторгом лицо к отчаянно покрасневшему от смущения человеку.
— Так это ты…
Дон лишь смог смущённо кивнуть. Эльфийка обхватила его за шею и крепко поцеловала, оторвавшись от его губ не сразу. Но когда это произошло — один взгляд в его глаза, сияющие как звёзды, и глядящие на неё как на само воплощение красоты, она вновь задохнулась — от нового, ни разу не испытываемого доселе чувства. Она уже не видела ни прекрасной площади, ни сияющих радуг, ни гнома, деликатно отвернувшегося и тихонько, на цыпочках удаляющегося в сторону.
— Миралисса, любимая… — донёсся до неё шёпот — и их губы вновь сомкнулись в долгом поцелуе.
— Так, говоришь, нет отравы, большей, чем любовь? — лукаво спросила эльфийка.
— Отравы нет, но нет её и слаще! — отвечает Дон, восторженно глядя на неё, смотря — и не в силах никак наглядеться.
— Любимый, я ждала тебя всю жизнь! — с бесконечной нежностью промурлыкала Миралисса. — Все… кх-кх-кх… лет. Неважно, сколько… Кстати, а где же Грахель?
— Он очень деликатный гном, — улыбнулся Дон. — Думаю, он пошёл в харчевню сам — поговорить.
— Идём за ним! Вдруг… с ним что-то…
— Что-то может грозить лишь его противникам, ежели таковые сыщутся. Но ты права, нужно идти, а то после разговора с гномом побеседовать с ними может быть затруднительно.
— Почему же?
— Мёртвые плохо умеют говорить, — пошутил Дон, с трудом заставляя себя разомкнуть объятья.
Эльфийка хихикнула. В душе её всё пело. Хотелось взлететь в небо и обнять весь мир!
— Какие же вы, люди, замечательные создания! — мечтательно сказала она, — я и представить не могла, что я понравлюсь человеку — воплощению красоты и изящества!
— Странно, но я то же самое думал об эльфах, — усмехнулся Дон. — Но подлинная красота — так и рождается. Вот смотри!
Он подошёл к рукотворному облаку вплотную и зачерпнул рукою горсть тумана, которая вспыхнула на солнце невыносимо яркими радужными бликами.
— Знаешь, как рождается радуга? — продолжил он. — Мельчайшие водяные шарики, летающие в воздушной стихии, освещённые Солнцем под определённым углом… Но это не главное — важно то, что в её создании участвуют две стихии. Красота — рождается в соединении, в любви и в дружбе. Это — символ единения между нашими расами…
— И между нами, — продолжила эльфийка, также зачерпнувшая кусочек облака, и заворожено наблюдающая за игрою красок.
В ответ Дон вновь обнял её, и душу принцессы охватила невообразимая нежность. Миралиссе даже послышался мелодичный звон, похожий на звон колокольчика… Но нет, не послышался! Но что это звенит? Дона тоже заинтересовал источник звука — и он с удивлением обнаружил, что звон исходит из ножен, в которых скрывается эльфийский клинок. Дон хмыкнул и ловко извлёк его свободной рукой из ножен, заинтересованно уставившись на серебряные молнии, пробегающие по лезвию.
— Интересно… Я слышал, что есть руны, заставляющие оружие светиться при приближении врага, но здесь такой руны я не вижу. Да и не так оно должно светиться — обычно свечение охватывает всё лезвие… Не знаешь, что с ним?
Эльфийка покачала головой:
— Такое свечение я вижу впервые. Ты прав — это оружие и впрямь светиться не должно… Кстати! Неужели вы и правда полагаете, что руна может заставить оружие светиться? — не без мягкой иронии спросила она.
— Не только! Есть ведь руны, добавляющие силу удару, есть руны, делающие клинок острее или самозатачивающимся…
— Не руны, — мягко поправила эльфийка. — Сам посуди — как какой-то значок может заставить сталь изменить свойства? Вы ведь их пытались копировать, верно?
— Лучшие кузнецы пытались, переносили руну один-в-один, точно такой же, но…
— Но ничего не вышло — ибо не могло выйти, — уверенно продолжила Миралисса.
Дон согласно кивнул.
— Магия не в руне, — продолжила эльфийка, — магия — в самом клинке. А руна — это просто знак, клеймо, метка — показывающий, какими именно свойствами клинок обладает. Чтобы разглядеть эти свойства мог не только опытный маг-оружейник, но и простой воин. В том числе некоторые наши клинки светятся при приближении врага, ты прав — но не только орков; они реагируют на вспышки злобы и ненависти. Даже если к клинку подойдёт эльф, пылая злобой — клинок вспыхнет. А будет рядом спокойный орк — клинок и не подумает гореть. Но этот данным свойством не обладает… не должен обладать.
— А ты что-то говорила про Отражения… — Дон почему-то бросил взгляд в сторону Рассветной Башни, у дверей которой застыли два стража с копьями в руках.
— Верно. Этот меч содержит в себе силу нескольких своих Отражений — и со временем эта сила ещё увеличивается, по мере роста Древа…
— Расскажешь?
— Конечно. Отражения… Это не наше, это гномье название. Вообще-то, если с самого начала, то в жизни нам постоянно приходится делать выбор. Выбирать один путь из нескольких возможностей.
— О да! — согласно кивнул Дон.
— А ты никогда не задумывался, почему он, выбор — именно таков? Вот я бросаю монетку — почему она падает именно этой стороной вверх? А ведь иногда от подобной мелочи зависит направление развития твоей судьбы — например, когда играешь в кости, — эльфийка лукаво улыбнулась. — Есть примеры и посерьёзнее — во время битвы одно случайное событие, упавшая лошадь под командиром или древко знамени — могут решать судьбы целых королевств рас, да и Средиземья в целом.
— Но это ведь судьба…
— Мудрые пришли к выводу, что это неважно, какой стороной упала монетка. Если есть два возможные варианта, реализуются оба! И одной стороной упала монетка, и второй. В одной Вселенной упала гербом вверх, а в другой нет. Каждый раз, когда Вселенной нужно решать, как поступить, она раздваивается. Получается два мира. А поскольку в нашем мире каждое мгновение происходят множество событий, Вселенные «ветвятся» постоянно, ежемгновенно. Каждая из них отличается от другой. Некоторые — немножко, когда последствия того или иного выбора слабо влияют на дальнейшее развитие событий. Это похоже на дерево, вначале ствол, потом он делится на ветви, они на более мелкие ветви, и так далее… Мы называем это дерево Древом Мира или Древом Судеб…
— А мы — Дорогами Судеб! — воскликнул Дон.
— А гномы — Отражениями… Потому что луч света, попав внутрь кристалла, может вечно блуждать между различными гранями…
— А орки говорят — Нити Судеб…
— Именно! И во всех Отражениях, где существует этот меч — их можно связать между собою. Так что при ударе этим мечом — бьёт не только он, бьют его мечи и из соседних отражений!
— Так вот в чём дело, — Дон вздрогнул и вновь оглянулся на Рассветную Башню. — Теперь — понимаю… Белое Древо — оно ведь было воплощением Древа Судеб, не так ли?
— Так… Мы хотели управлять судьбой, не задумываясь, что это невозможно — ни смертным, ни бессмертным! Это бремя — по плечу лишь Творцу… Даже сам Феанор не смог.
— Да, Феанор был гением. Но как ему удалось создать?…
— Он освоил магию камня, сродственную лишь гномам, и перелил часть звёздного света, помогающего Древу расти, в камни…
— Сильмариллы…
— Проклятые камни! — сжала зубы эльфийка. — Из-за них столько бед и горя! Из-за них погиб король Финрод. Из-за них твердыня Врага стала неприступной… В числе прочего, они усиливают магические способности их владельца — независимо от того, на чьей он стороне — на стороне Света или Тьмы!
— Потому что они сохранили главное — возможность влиять на чужие Дороги Судеб… Ветви Судеб — так по-эльфийски?
— Да. Это огромнейшая власть. Опытный маг способен с их помощью сделать всё, что угодно — любого привести ко злу… или гибели, меняя его Судьбу. Искушение такой власти — безграничной, да не над телами, а над душами — слишком сильно. Феанор — не устоял.
— Пока враг заполучил лишь один камень и вставил в свою корону, но и это сделало его твердыню неприступной, а его — неуязвимым.
— Ещё бы! Даже самый отважный герой, боец из бойцов, может споткнуться на ровном месте и свернуть себе шею. А если вмешаться в его судьбу, это возможное событие легко сделать единственно возможным, неизбежным! А уж Врагу, с его многовековым умением это совсем несложно. Хорошо, что хоть местонахождение остальных камней неизвестно, ибо если они попадут ему в руки…
— Известно.
— Что?!
— Местонахождение двух остальных камней известно, — Дон указал на Рассветную Башню. — Они там.
У Миралиссы подкосились ноги.
— Значит, — с трудом выговаривая слова, проговорила она, — это на них меч так отреагировал?
— Думаю, именно так. Меч находится на Дороге Судеб — т. е. в полной власти Сильмариллов.
— Как же они здесь оказались?
— Я посчитал, что это наиболее безопасное место. Захолустный городишко, далеко от орков, да ещё рядом с эльфами… Враг не должен был отыскать. Я их переключил в режим защиты — именно они защищали город от атак орков. А главное — их в этом режиме нельзя нащупать никаким магическим поиском.
— И кто знает о том, что они здесь?
— Я. И ты. И, — Дон невесело усмехнулся, — орки.
— Орки?
— Конечно. Иначе зачем бы им понадобился наш городок? Не знаю, как они пронюхали, — Дон сжал кулаки, — Но ведь нашли, отыскали!
— Но что же теперь будет? — эльфийку почему-то начала сотрясать небольшая, но крайне неприятная внутренняя дрожь. — Да что это со мной?
— Это чувство называется — ответственность, — Дон положил ей руку на плечо, и от нежного его прикосновения противная дрожь унялась, растаяла, как туман на ярком Солнце. — Не бойся, всё будет хорошо. Рядом с тобою — я.
— Я и боюсь за тебя, — всхлипнула эльфийка, повиснув у него на шее. — Я не смогу тебя потерять, не успев обрести… не смогу.
— И не потеряешь — теперь у меня появилась важная причина выжить, вопреки всему, всем врагам!
— Но эти проклятые камни… Все, кто с ними связывался, гибли, гибли, гибли…
Дон одним ловким движением расчехлил лютню. Полился мягкий, ласковый мотив, осушающий слёзы, вдохновляющий сердце, возвращающий надежду:
В пыли сияет золотая взвесь,
Горят закатом корабли небес,
Горят во мраке грани проклятых камней,
Но есть огонь, что светит ярче и сильней!
— Спасибо, — очарованно прошептала Миралисса.
— Любовь — сильнее всего, сильнее всех врагов, сильнее смерти! Нужно лишь верить! Без веры и любви — нет жизни… Без веры и любви — мы все марионетки, движимые нелепым сочетанием молекул, сокращением мышц, нервными импульсами и хаотичными переливами магии. Если бы все было так печально, то оставалось бы только позавидовать мертвецам, уже сбежавшим от этой пустой суеты. Если же вера есть, ты идёшь из мира в мир, широко распахивая двери и зажигая новые звезды, точно фонарщик фонари…
— Мы идём!
— Именно так, опять спина к спине, на прежней стороне, не размыкая рук… Звучит, как начало баллады!
— Сложишь её по дороге! Вперёд!
О приближении к харчевне Миралисса узнала заблаговременно — да и сложно не услышать такой букет изысканных и невероятно вкусных ароматов, обрушившихся на неё. В животе довольно громко заурчало.
— Заклинание Зеркала Памяти отнимает много сил, — как бы мимоходом обронил Дон. — Так что сейчас у нас будет возможность подкрепиться, — и с этими словами он толкнул створку и вошёл в полутёмный зал. Миралисса последовала за ним, так и не успев прочесть название харчевни на вывеске. Полутёмный зал ей очень понравился своим каким-то неброским, почти домашним уютом. Тем временем Дон уверено повлёк её к столику, за которым расположился гном, в обнимку с блюдом, полным пышущими жаром пирогами и небольшим бочонком пива.
— Ого, — сказал Дон, подходя к столу, — давно пирогов не видел. Свежие?
— Нет, с яблоками, — ответил Грахель с набитым ртом. — Пиво какое чудное принесли!
Миралисса осторожно присела на краешек стула, оказавшегося невероятно удобным, откусила кусочек пирога — и не заметила, как умяла целых пять штук, — до того хороша была выпечка! После этого она блаженно откинулась на спинку стула, оглядывая полупустой зал. Несмотря на отсутствие обилия слушателей, на небольшом возвышении в центре зала старался менестрель — в котором она с удивлением узнала паренька, спасшего Дона в бою около ворот. Не очень умело и не всегда попадая в такт, но очень старательно, торжественно и красиво — парень пел. Миралисса постепенно заслушалась, её глаза заблестели, и она уже не могла оторвать взгляд от бледного лица менестреля. Она почти увидела наяву те величественные фигуры героев, что ожили в балладе, словно они встали перед её глазами, великие фигуры героев седой древности были рядом с ней, обрели плоть и кровь.
За соседним столом сидели обычные работяги, но от них не доносилось обычных шуточек и смеха — в зале стояла тишина. Люди словно превратились в каменные изваяния и слушали песни с восторгом в горящих глазах. Менестрель перевел дух и запел о благородном воине, который дал обет верности своей даме, с тех пор ни одна прекрасная воительница, ни одна искусительная колдунья не могла даже пошатнуть его верность. А он любовь к своей даме пронес через битвы с Черным Властелином и его прислужниками. Он посетил сказочный Валинор — обитель Валаров на континенте Аман, и хоть ничто не увядало и не сохло в том краю, и листья были безупречны, и живущие не старели и не болели — не захотел там остаться, ибо его любовь находится в маленьком городке, где живет в обыкновенной хижине…
Невозможно не восхищаться, — мелькнула у Миралиссы мысль, — и невозможно менестрелю не верить! Потому ли, что такова волшебная власть песни, то ли в самом деле хотят верить в настоящую дружбу, верность, любовь и преданность, в то, что встречается так редко, потому так и ценится, потому так и жаждется… А во что веришь, то и случается.
Когда парень окончил песню, все присутствующие наградили его таким громом аплодисментов, что он смутился, покраснел и постарался поскорее улизнуть, не только не попытавшись собрать с присутствующих денег, но даже забыв на возвышении свою лютню. Только после этого Миралисса вернулась к действительности и прислушалась к диалогу своих спутников.
— Да не было его уже здесь! — гном стукнул кулаком по столу, едва не опрокинув бочонок с пивом. — Успел удрать. Но на улице я другого такого агитатора поймал, призывавшего к тому же самому — да ещё и теми же самыми словами.
— И? — заинтересованно поднял бровь Дон.
— Да не знал он ничего, заплатили ему — хорошо, между прочим, заплатили, — вот он и отрабатывал гонорар.
— И что ты с ним сделал? — спросила Миралисса.
— Я его отпустил, но он после этого как понёс какую-то чушь про магократию и непонятную «сведомость», побуждающую его ненавидеть всех, кроме орков… в общем, я не выдержал и дал ему пинка, чтобы он убрался поскорее с глаз моих.
— Ты его хоть не убил?
— Нет, он живёхонек, только вот сесть не сможет очень долго! — с самым невинным видом проговорил гном.
— Это, конечно, хорошо — но об их планах мы не узнали… — с сожалением протянул Дон.
— Ничего, у меня есть одна зацепка, — с хитрым блеском в глазах произнёс гном. — Я ему сказал, что если увижу ещё хоть одного призывающего куда-то там выйти, то я его… гм… В общем, плохо ему будет.
— И ты полагаешь… — начал было Дон.
— Я полагаю, что они постараются меня отыскать и устранить опасность с моей стороны. А для этого нужны мозги, а не набор дурацких лозунгов. Значит, хоть один умный в этой компании устраняющих да отыщется. Вот тогда-то я его и порасспрошу!
— Мы расспросим! — проговорили в один голос человек и эльфийка.
— Ну да, я так и сказал, — как ни в чём не бывало выдал гном. — Я их сначала ждал у ворот харчевни, но их всё не было, а потом зашёл сюда хлебнуть глоток-другой пивка…
— Бочонок-другой, — абсолютно с гномьей интонацией протянула Миралисса.
Дон не смог сдержать улыбку, а гном и не старался её сдерживать — наоборот, расхохотался в голос.
— Кстати, Грахель! — вдруг вспомнила Миралисса. — А твои спутники? Не подвергнутся ли они нападению вместо тебя? Ведь… для людей…
— Верно, для многих людей всякий, кто с бородой — это гном, — протянул Грахель. — Но ты не волнуйся — их здесь нет. Я их послал… за подмогой. Я их телепортировал в одну крепость, где располагается небольшой отряд гномов из клана Воинов…
— И этот небольшой отряд справится с армией орков? — в голосе Дона явственно прозвучало сомнение.
— Конечно, справится, — весь вид гнома выражал абсолютную уверенность. — Да они этих орков разгонят, как эльф с луком — куропаток! Ты не сталкивался с гномами из клана Воинов?
— Да вот как-то… не доводилось, — осторожно ответил Дон. — Видеть я их видел, а вот в деле — нет.
— О, ты много потерял! Это словами не описать, это надо видеть… или спеть об этом! Кстати, это идея! Заодно и внимание к себе привлеку!
Гном долил остатки пива из бочонка в кружку, покачал его, вытряхивая капли, заглянул внутрь… Убедившись, что там ничего не осталось, залпом выпил содержимое кружки и, пошатываясь, направился к возвышению в центре зала.
— Пойду ему проаккомпанирую, что ли? — поднялся со стула Дон и с улыбкой подмигнул эльфийке. — Не возражаешь?
— С удовольствием тебя послушаю, — в тон ему ответила Миралисса.
Посетители зашушукались и с интересом уставились на гнома, с трудом взобравшегося на возвышение. Он поднял лютню, оставленную пареньком, что-то бегло подкрутил в ней, ещё, ещё… Дон удивлённо хмыкнул и расчехлил свою лютню, став рядом с гномом. Грахель взял первый аккорд, второй третий… Полилась мелодия, не очень плавная, но задорная. Дон с удивлением посмотрел на его пальцы — с виду неуклюжие, но очень точно и ловко управляющиеся со струнами, и, уловив мотив, вплёлся в него своею лютней.
— Уважаемые посетители харчевни… э-э-э… Как называется это заведение? Впрочем, неважно! Уважаемые посетители! Даже проще — уважаемые! Сейчас для вас прозвучит песня, которая называется "Песнь гнома из клана Воинов". Попрошу учесть, что я к этому клану — не отношусь.
Гном заиграл громче — и запел. Мгновение спустя Дон подхватил песню, и исполняли они её вдвоём, хором, хотя голос гнома, оказавшийся, на удивление Миралиссы, довольно приятным — наверняка был слышен на всех прилегающих улицах.
Служение войне — завидней доли нет:
Доспехами скрипеть и всех рубать мечом!
Катана за спиной, под мышкой арбалет,
Кто в наши встал ряды, тому все нипочем!
Шагай, шагай вперед, отъявленный маньяк,
Сметая как таран все на своем пути —
Зачем тебе решать, кто друг тебе, кто враг?
Рази подряд всех тех, кто не успел уйти!
Железные бока, стальная голова,
Извилина одна, и ту оставил шлем…
Силен ты и могуч — зачем тебе слова?
Махнешь своим мечом — и никаких проблем.
Кто сильный, тот и прав — так истина гласит.
Победный гаркни клич и на врагов — вперед!
Мифрильная броня надежно защитит,
В обнимку с топором маньяк везде пройдет.
Топорщится, как ёж, победно борода,
В глазах твоих — огонь, и страшен твой оскал.
Увидевший хоть раз, запомнит навсегда,
Коль от руки уйдет, сжимающей кинжал.
Но вот, окончен бой, врагам пришел конец,
Ты всех их порубал, и отдохнуть присел:
Ты сам себе маньяк и сам себе певец —
Еще раз победил, и сам себя воспел.
Песня, прерываемая взрывами хохота, закончилась — и довольный гном принялся раскланиваться под гром аплодисментов. Вдруг он застыл во время очередного поклона — без видимой причины, и медленно, очень медленно принялся разгибаться, и на его лице застыла маска ледяного спокойствия, под которой Дон почувствовал — что-то необычное… Страх? Не может быть! Но тем не менее — так было.
Кто же тебя напугал? Уж не скрип ли входной двери? — Дон перевёл взгляд с гнома в направлении входа — и замер.
У входа молча стояли трое. Людей. И позолоченный доспех надменного юноши в центре троицы рассыпал по таверне яркие блики. Дон расплылся в широкой ухмылке.
— А рыбка-то попалась на крючок, — шепнул он гному. — Узнаёшь эту надменную физиономию? Тот, в центре — племянник старосты. Сейчас мы их…
Дон резко замолчал. Гном, не ответив, мелкими шажками отступал назад, судорожно шепча себе что-то под нос, и Дон с ужасом понял, что он готовит какое-то заклинание. Дон перевёл взгляд на Миралиссу — и его вновь пронзила игла ужаса. Эльфийка, не отрывая остановившегося взгляда от троицы, пятилась назад, делая левой рукой сложные пассы, от которых на руке оседал иней — так, что рука полностью побелела. Да что же их напугало-то? Дон неоднократно сталкивался с этой троицей — племянником старосты и его двумя самыми верными прихлебателями, причём сталкивался, когда троица входила в состав куда как большей группы, а он был один и без оружия… В последний раз, когда их свели Дороги Судьбы, Дон не получил ни царапины, а вот племянничку пришлось лечить сломанную в двух местах руку. Это же не бойцы! Тут они достигли линии столов — и Дон расширенными от удивления глазами увидел, как столы и стулья, оказавшиеся на пути парня слева, буквально разлетаются с его пути, причём ещё до того, как он до них вообще дотронется! Дон видел такое только один раз — когда старенький маг демонстрировал своё заклинание, окружавшее его сферой, непроницаемой ни для каких физических воздействий. Но то был маг — магистр, кстати. А у этого щенка откуда это умение?
Парень, движущийся справа, вдруг легко, походя, задел рукой тяжёлый стол — и раздался треск, по столешнице зазмеились трещины. Понятно, у того — магическая защита, у этого — сверхсила… Да, староста точно всё рассчитал — даже против этих двоих шансов у нас немного. А племянник старосты, с наглой торжествующей улыбочкой направляющийся прямо к Дону — чем же он знаменит? Тотчас же Дон получил ответ.
Гном закончил бормотание, взмахнул рукой — и тяжёлый глиняный кувшин, словно стрела, взмыл со стола и полетел в лицо племяннику — да что там как стрела, вдвое, втрое быстрее стрелы! Племянник остановился и сделал небрежное движение рукой, словно отгонял надоедливую муху — и поймал кувшин за ручку. Покрутил его, оглядел со всех сторон… и вдруг кувшин, с треском разрывая воздух, рванулся в сторону гнома.
Только тренировки с эльфами, когда приходилось учиться отбивать поток стрел, которыми тебя осыпает эльфийский лучник, позволили Дону вообще увидеть бросок и дёрнуться наперерез — но даже Дон успел едва задеть кувшин рукой. Впрочем, этого хватило, чтобы кувшин немного изменил траекторию и не попал гному прямо в лицо, куда его направил бросок племянника. Кувшин прошелестел возле самого уха гнома, взлохматив тому волосы, и ударил в стену, пробив в деревянной облицовке приличных размеров дыру. Дон потёр ноющее от удара о кувшин запястье и обратил взор на издевательски улыбающегося племянника.
— Что, всё тренькаешь на своей тарахтелке? — издевательским тоном спросил тот, глядя Дону прямо в глаза. Дона невольно передёрнуло от невыразимо веющей в багровой глубине зрачка ненависти, желания убить — но предварительно помучив… долго помучив. А племянник продолжил:
— Надеешься с её помощью победить меч? — и, выхватив меч из ножен, описал вокруг себя сферу, состоящую из сплошных бликов — меч двигался настолько быстро, что эта сфера казалась сплошной.
Он же движется на порядок быстрее меня, - стрельнула предательская, трусливая мыслишка. — Пусть он совершено не умеет сражаться, пусть его меч — барахло, а не меч, пустая, разукрашенная золотом и каменьями железка, бесполезная для настоящего боя, — за счёт скорости он меня зарубит, как неподвижное чучело!
— Может, сразишься со мною с помощью этой побрякушки? — продолжил издеваться племянник. Приятели поддержали его радостным гоготом.
— И сражусь! — решился Дон. — Давай! Ты с мечом — против меня с лютней!
Гогот стал громче.
Дон, милый Дон, что же ты задумал? — размышляла Миралисса, судорожно готовя набор заклинаний. Готово! Взмах руки — и Снежная Стрела устремилась к надвигающемуся на эльфийку человеку, с пути которого разлетались столы и стулья.
Стрела почти достигла его… и погасла, заставив сферу на мгновение воссиять молочно-белым светом.
— И это всё? — издевательски улыбнулся человек. — Сквозь эту защиту не проникнет ничто — зато я смогу проникнуть кое во что… — он плотоядно посмотрел на девушку и облизал губы — так что ту передёрнуло от омерзения.
В этот момент Дон заиграл на лютне и запел — искрящийся молодостью, свежестью, весной — сияющий голос:
Отгремел пир честной, всех гостей свалил хмель
Лишь остались сидеть воин и менестрель
Менестрель тихо пел, струны перебирал
Обратившись к нему, храбрый воин сказал:
"Коль остались вдвоём мы с тобой в этот час
Порешим же в бою, кто сильнее из нас!"
Но в ответ менестрель ничего не сказал,
Лишь на пламя смотрел, да играть продолжал.
Застыли, голубчики, замерли как вкопанные! - напряжённо размышлял Дон, — Пока — потому что вам просто это нравится, вы предвкушаете… Подождите!
"Отчего, менестрель, не берёшь в руки меч?
Или, струсив, решил ты себя поберечь?
Что мне песни твои, много ль проку в словах?
Коль не трус, покажи себя в ратных делах!"
Не ответил певец и с минуту молчал,
Лютню в руки он взял и, поднявшись, сказал:
"Что же, пусть будет так, мы сразимся в бою —
Ты возьмёшь в руки меч, а я песню спою.
А вот здесь проняло! Дёрнулись, зашевелились… поздно!
И пусть нет у меня ни ножа, ни клинка
Моя песня, как сталь, остра и звонка.
Сила слов велика, песней можно убить
Рассказать обо всём и в своём убедить.
Ей великая власть над сердцами дана
И сильнее меча в битве будет она"
Он ударил по струнам и песню запел
Воин словно застыл, меч поднять не сумел.
Застыньте же и вы! Оставьте неведомым образом приобретённые «способности» — ох, знали бы вы, чем придётся расплачиваться за ЭТО — бежали бы без оглядки. А теперь — верните то, что не ВАШЕ, что вам дали!
Он не верил ему, но руки не поднял
Лился дивный мотив, волю злу не давал
"Ты меня победил" — воин тихо сказал
И, качнувшись, у ног менестреля упал.
Звук струны оборвался. Дон усилием воли справился с охватившим всё тело приступом пронзительной слабости — приступом, знакомым приступом, охватывавшим его всегда после использования Песен Силы — в первый раз там, во время бойни рядом с королём Эльвингом. Проморгавшись, он увидел искажённое яростью лицо племянника, движущего руку с мечом поначалу медленно, потом всё быстрее, быстрее… Дон, даже не вынимая меча шагнул тому навстречу, понимая, что если Песня Силы не помогла, то и меч не спасёт… На него падал и не мог упасть меч племянника, падал не спеша, медленно… Медленно? Значит, медленно!
Дон без особых усилий поднырнул под удар, захватил кисть племянника, удерживавшую меч, и спокойно, как на тренировке вывернул её, разрывая связки, заставляя того скорчиться от боли и выронить меч, а второй рукой схватив противника за горло. Не удушая — а слегка придушив. Чтобы почувствовал.
Как там у друзей дела? — молнией сверкнула мысль.
Дон обернулся и успел заметить, как парень, подскочивший к гному, попытался ударить того в лицо, но его кулак утонул в огромной ладони гнома, погасившего таким образом удар. Гном аккуратно взял противника за ногу и швырнул в стену — в то самое место, куда ударил кувшин. Парень оказался прочнее и пробил дыру в стене не в пример большего размера. В этот самый миг раздалось шипение, и с заиндевевшей руки Миралиссы сорвалась Ледяная Стрела. Мощное заклинание легко разбило защитную сферу парня, надвигавшегося на Миралиссу, на осколки, и обратило того в ледяную статую. Парень не успел не то что среагировать — а даже стереть мерзкую ухмылку со своих губ. Миралисса подошла к статуе, и с омерзением пнула локтем прямо в отвратительную ухмылку, заставив статую разлететься ледяными брызгами.
Племянник заскулил, увидев такую быструю и жестокую расправу над его соратниками.
— Ну что, хочешь оказаться на их месте? — встряхнул его Дон. — Или, может быть, расскажешь, что вы там замышляете со старостой?
— Расскажу, всё расскажу! — заверещал племянник. — Мой дядюшка — староста, этот негодяй и предатель…
— А ты тогда кто? — картинно изумился гном.
— Я… хотел обо всём рассказать! Но не успел! Вы набросились на меня, как…
— Да мы ещё не набросились, — принялся засучивать рукава гном. — Но если ты настаиваешь…
— Нет, нет… Не надо!
— Тогда рассказывай, да поживее! И — только факты!
— Староста договорился с орками, — затараторил племянник. — Он впустит в город небольшой отряд орков, а потом убедит собравшихся на площади людей перейти на сторону орков. И этот отряд вместе с убеждёнными захватят то, что им нужно!
— А что им нужно?
— Ну, городскую казну и винные погреба, наверное, — мечтательно закатил глаза племянник.
— А как ты обрёл такую ловкость, племянничек? — вдруг спросил гном.
— Это мне дал один… одно… В общем, он… оно… с орками пришёл! Пришло. Такой невысокий, в чёрном плаще… И — подействовало! Но не совсем… У, проклятый обманщик!
— А как твой дядюшка планирует убедить людей? — вмешалась в допрос Миралисса, для убедительности поигрывая мечущимся вокруг руки ледяным облаком.
— Не знаю, — заныл от ужаса племянник, стараясь отодвинуться от неё подальше. — Оркский шаман ему поможет, точно! Он говорил дядюшке что-то о… говорил о…
Племянник вдруг дёрнулся, глаза его расширились от невыразимого ужаса. Он хотел что-то сказать, но не смог, лишь несколько раз судорожно сглотнул и застыл безвольной куклой в руках Дона. Дон уложил его на стол, приложил ладонь к шее.
— Ничего не понимаю, — растерянно пробормотал он. — Он… он мёртв.
Ладонь эльфийки тотчас же оказалась на груди племянника.
— Нет, — покачала она головой, подняв полные печали глаза на Дона. — Он не просто мёртв. Он — хуже чем мёртв. Это зелье… Проклятое зелье… Оно выпило из него не только жизнь.
— А что ещё? — потрясённо спросил Дон.
— Душу. — Миралиссу, прижавшуюся к нему, сотрясала крупная дрожь.