Сила шести

15

Все последнее время по ночам я часами лежу без сна с открытыми глазами, вслушиваясь в окружающую тишину. Часто я поднимаю голову, когда слышу в отдалении какие-то звуки — капля воды упала на пол, кто-то повернулся в постели. Иногда я, крадучись, выбираюсь из кровати и иду к окну убедиться, что снаружи ничего нет, явно пытаясь ощутить какое-то подобие безопасности, пусть и обманчивой.

С каждой ночью я сплю все меньше. Я ослабла до полного изнеможения. Я очень плохо ем. Я понимаю, что постоянная тревога не принесет мне ничего хорошего, но, как я ни пытаюсь заставить себя есть и спать, ничего не выходит. А если я все-таки засыпаю, мне снятся ужасные сны, и я снова просыпаюсь.

С того дня, как я увидела в кафе усатого мужчину, прошла неделя, и он с тех пор никак не проявлялся. Но если я его не вижу, это еще не значит, что его нет где-то рядом. Я постоянно возвращаюсь к одним и тем же вопросам: кто был в пещере, кто — или что — был усатый мужчина в кафе, почему он читал книгу с именем Питтакус на обложке, и, самое важное, если он могадорец, то почему позволил мне уйти? Я не нахожу ответов. Даже название книги какое-то бессмысленное. Я нашла в Интернете только короткое изложение той истории: греческий полководец, мастер лаконичных и решительных заявлений, наносит поражение афинской армии, когда она готова вот-вот напасть на город Митилен. В чем здесь смысл?

Если оставить в стороне пещеру и книгу, то я пришла к двум выводам. Во-первых, мне ничего не сделали из-за моего номера. Он пока меня спасает, но как долго это продлится? Во-вторых, могадорцу помешали люди, сидевшие в кафе. Правда, насколько я могу судить о могадорцах, несколько лишних свидетелей их бы не отпугнули.

Я перестала бегать в школу и из школы впереди остальных и теперь хожу вместе со всеми. Чтобы уберечь Эллу, я перестала на людях ходить рядом с ней. Я знаю, что она обижается, но так будет лучше. Она заслуживает лучшего, чем быть втянутой в мои проблемы.

Но во всем этом есть и тень надежды — заметная перемена в поведении Аделины. На ее лбу пролегли тревожные морщины. Когда она думает, что ее никто не видит, ее глаза нервно подергиваются, и взгляд мечется из одного угла комнаты в другой, как у испуганного животного, — так она смотрела многие годы назад, когда еще верила. И хотя мы не разговаривали с тех пор, как я прибежала из кафе и бросилась ей на грудь, эти перемены заставляют меня думать, что, может быть, у меня снова есть Чепан.

Темнота. Тишина. Пятнадцать спящих тел. Я поднимаю голову и смотрю через комнату. На кровати Эллы я не вижу маленького бугорка под одеялом. Покрывало сброшено, и кровать пуста. Ее нет уже третью ночь подряд, а я ни разу не слышала, как она уходит. Но у меня есть более серьезные поводы для тревог, чем думать о том, где она бродит.

Я откидываюсь на подушку и смотрю в окно. Совсем близко висит полная ярко-желтая луна. Ее вид надолго меня завораживает. Я делаю глубокий вдох и закрываю глаза. Когда я их снова открываю, луна из желтой стала кроваво-красной и мерцающей. Потом я понимаю, что вижу уже не луну, а скорее ее яркое отражение в темной воде какого-то огромного водоема. От нее поднимается пар, воздух наполнен железной вонью. Я поднимаю голову и только тогда вижу, что стою на месте кровавого побоища.

Везде разбросаны тела, мертвые и умирающие — последствие войны, в которой нет уцелевших. Я инстинктивно ощупываю себя руками — нет ли колотых или резаных ран, — но я невредима. И тут я замечаю ее — девушку с серыми глазами, увиденную мною во сне, которую я нарисовала на стене пещеры рядом с Джоном Смитом. Она неподвижно лежит на берегу у самой кромки воды. Я бегу к ней. У нее из бока хлещет кровь, льется на песок и уносится в море. Черные волосы прилипли к посеревшему лицу. Она не дышит, и я испытываю настоящие муки, понимая, что ровно ничего не могу для нее сделать. Тут позади меня раздается низкий издевательский смех. Я закрываю глаза, прежде чем обернуться к своему врагу.

Глаза открываются, и поле битвы исчезает. Я снова на своей кровати в темной комнате. Луна обычная, ярко-желтая. Я встаю и иду к окну. Оглядываю темное пространство — все тихо и спокойно. Никаких признаков усатого мужчины, да и вообще ничего. Весь снег сошел, и под луной блестят мокрые булыжники мостовой. Наблюдает ли он за мной?

Я иду назад и снова забираюсь в постель. Я лежу на спине и глубоко дышу, стараясь успокоиться. Все тело напряжено и занемело. Я думаю о пещере и о том, что я там ни разу не была с тех пор, как увидела следы. Я поворачиваюсь на бок спиной к окну. Не хочу туда смотреть. Элла все еще не вернулась. Я хочу дождаться ее, но засыпаю. Больше мне ничего не снится.

Когда звонит утренний колокол, я поднимаю голову с подушки. Тело не гнется и болит. В окно стучит холодный дождь. Я смотрю через комнату и вижу Эллу: она сидит на кровати, подняв руки и зевая.

Мы вместе выходим из комнаты и ничего не говорим. Потом начинается обычная воскресная рутина, мы сидим на мессе, опустив головы. В какой-то момент Элла засыпает, и я толкаю ее в бок. Через двадцать минут она оказывает ответную услугу и будит меня. Я подаю еду на El Festín, посматривая, нет ли в очереди кого-то подозрительного. Никого нет, и я не могу понять, успокоилась я из-за этого или разочаровалась. Что меня больше всего огорчает, так это то, что я не вижу Гектора.

Ближе к концу уборки, когда я мою и вытираю тарелки, Ла Горда и Габби начинают дурачиться, поливая друг друга из шланга, надетого на кран в мойке. Я не обращаю на них внимания, даже когда струя попадает мне в лицо. Двадцать минут спустя я вытираю последнюю тарелку и ставлю ее на верх высокой стопки. В этот момент девушка по имени Дельфина поскальзывается на мокром полу, толкает меня прямо на стопку, и все тарелки летят в грязную воду, некоторые при этом разбиваются.

— Смотри, что ты наделала, — возмущаюсь я и толкаю ее.

Дельфина разворачивается и тоже толкает меня.

— Эй! — рявкает сестра Дора с другого конца кухни. — Вы двое, прекратите! Немедленно!

— Ты за это поплатишься, — говорит Дельфина. Скорее бы уж закончился мой срок в Санта-Терезе.

— Посмотрим, — отвечаю я, все еще хмурясь.

Она злобно кивает мне.

— Поостерегись.

— Если вы меня вынудите к вам подойти, то, видит бог, вы пожалеете, — говорит сестра Дора.

Вместо того чтобы использовать телекинез и вышвырнуть Дельфину — или сестру Дору, или Габби, или Ла Горду — через крышу, я возвращаюсь к тарелкам.

Закончив, я выхожу на улицу. Все еще идет дождь. Я стою под навесом и смотрю в сторону пещеры. В горах полно грязи, и я бы вся перемазалась. Я говорю себе, что поэтому и не иду. Но на самом деле знаю, что даже не будь дождя, мне бы все равно не хватило смелости пойти, хотя меня и разбирает любопытство, появились ли там в грязи новые следы.

Я возвращаюсь внутрь. В воскресные обязанности Эллы входит уборка церковного нефа после мессы. Когда все уйдут, она должна протереть скамьи. Но когда я вхожу, там уже все сделано.

— Ты не видела Эллу? — спрашиваю я десятилетнюю девочку по имени Валентина. Она качает головой. Я иду в нашу спальню, но Эллы нет и там. Я сажусь на ее кровать. Матрас прогибается, и из-под подушки выглядывает какой-то серебристый предмет. Это маленький фонарик. Я включаю его. Яркий. Я его выключаю и заталкиваю обратно под подушку, чтобы не увидели сестры.

Я иду по коридорам, заглядывая в комнаты. Из-за дождя большинство девушек никуда не пошли, они кучкуются по комнатам, смеются, разговаривают, играют.

На втором этаже, где коридор раздваивается и ведет в два раздельных крыла церкви, я поворачиваю налево в темный пыльный коридор. Здесь пустые комнаты и старинные статуи в нишах каменных стен и сводчатого потолка. Я заглядываю в комнаты — Эллы нет. Коридор сужается, и запах пыли сменяется запахом земляной сырости. Я упираюсь в дубовую дверь, запертую на висячий замок. Полторы недели назад я его взломала в поисках Ларца. За дверью вокруг узкой башни вьется каменная винтовая лестница, ведущая на северную колокольню, на которой висит один из двух колоколов Санта-Терезы. Ларца там не было.

* * *

Я какое-то время брожу по Интернету, но ничего нового о Джоне Смите не нахожу. Потом я иду в спальню, ложусь и притворяюсь спящей. По счастью, Ла Горды, Габби и Дельфины в спальне нет. Не видно и Эллы. Я встаю и выхожу в коридор.

Я вхожу в неф и на задней скамье нахожу Эллу. Она улыбается мне, но выглядит усталой. Утром я завязала ей волосы в пучок, но теперь он ослаб. Я распускаю ленту, и Элла поворачивается ко мне затылком, чтобы я завязала его заново.

— Где ты была целый день? — спрашиваю я. — Я тебя искала.

— Я разведывала, — гордо говорит она. Я сразу чувствую себя ужасно виноватой за то, что игнорировала ее по дороге в школу и обратно.

Мы идем в свою спальню и желаем друг другу спокойной ночи. Я проскальзываю под одеяло и жду, пока погасят свет. Меня охватывают беспомощность и печаль, мне хочется свернуться в клубок и заплакать. Что я и делаю.

Я просыпаюсь среди ночи и не знаю, сколько сейчас времени, хотя предполагаю, что проспала несколько часов. Я переворачиваюсь на другой бок и снова закрываю глаза, но чувствую: что-то не так. В комнате что-то изменилось, я не могу объяснить, что именно, и от этого беспокойство, которое не оставляло меня всю неделю, только нарастает.

Я снова открываю глаза и в ту же секунду, как они приспосабливаются к темноте, я осознаю, что на меня смотрит чье-то лицо. Я сдавленно вскрикиваю и откидываюсь назад, ударяясь о стену. «Я в ловушке, — думаю я. — Загнана в дальний глухой угол. Какой же дурой я была, что добивалась этой кровати». Мои ладони сжимаются в кулаки, и как раз когда я готова закричать и ударить в это лицо, я узнаю карие глаза.

Элла.

Я сразу расслабляюсь. Интересно, давно ли она здесь стоит.

Она медленно-медленно подносит к губам указательный палец. Ее глаза распахиваются, и она улыбается, наклоняясь ко мне. Она прикладывает руку трубочкой к моему уху.

— Я нашла ларец, — шепчет она.

Я отодвигаюсь, испытующе смотрю в ее лучащееся радостное лицо и сразу понимаю, что она говорит правду. У меня тоже распахиваются глаза. Я не могу сдержать возбуждения. Я обнимаю ее и сжимаю так сильно, как только может выдержать ее маленькое тело.

— О, Элла, ты даже не представляешь, как я тобой горжусь.

— Я ведь сказала, что найду его. Потому что мы — команда и мы помогаем друг другу.

— Да, — шепчу я.

Я отпускаю ее. Ее лицо переполняет гордость.

— Пойдем, я тебе его покажу.

Она берет меня за руку, и мы на цыпочках обходим кровать.

Ларец. Яркий луч надежды, который появился, когда я на него меньше всего рассчитывала и когда он был больше всего нужен.