Сила, которая защищает

Глава 16 Колосс

Во тьме, окружающий его, время от времени возникали проблески, когда Кавенант чувствовал, что ему в горло вливают отвратительную на вкус жидкость; его враги явно пытались поддерживать в нем жизнь. Но между этими моментами не существовало ничего – ни воспоминаний, ни даже осознания самого себя, – ничего, кроме рвущей боли в голове, в том месте, где лба совсем недавно коснулись своими мечами юр-вайлы. Он был схвачен, покорен, лишен памяти и самой личности, и только красный коготь, раздирающий лоб, мешал ему окончательно утратить ощущение того, что он еще существует.

Когда, в конце концов, сознание все же начало возвращаться к нему, он задергался, точно пытаясь выбраться из могилы и сбросить давившую на него тяжесть. Его трясло от холода, но сердце работало, хотя и с перебоями. Руки безо всякого толку шарили по сторонам, натыкаясь на мерзлую землю.

Затем чьи-то руки грубо перевернули его на спину, перед глазами возникло и тут же исчезло злобное лицо. Последовал мощный удар по груди, в первый момент заставивший его задохнуться; однако почти сразу же стало легче дышать. Резко ударившись о землю затылком, он почувствовал, что лежит на спине, и перестал шевелиться, сосредоточившись на том, чтобы получше разглядеть окружающее.

Он хотел видеть, хотел понять, где находится и что происходит. Его глаза были открыты, и все же он не видел лиц, смутно маячивших перед ним. Холодная серая дымка затянула все, растворяя в себе то, что его окружало.

– Поднимайся, Кавенант, – прохрипел грубый голос. – От такого тебя нет ни малейшего толка.

Последовал новый удар, от которого его голова, болтающаяся на шее, точно он не управлял своими мышцами, дернулась и повернулась набок. Он ощутил прикосновение холодного ветра к щекам и болезненно сощурился; потекли слезы, смывая слепоту, он начал различать очертания и чувствовать пространство.

– Встать, я сказал!

Голос показался ему знакомым, хотя было неясно кому он принадлежал. Лежа на ледяной земле, он продолжал щуриться до тех пор, пока его взгляд не остановился на огромном каменном монолите, напоминающем кулак.

Камень находился примерно в двадцати метрах от Кавенанта, вздымаясь вверх метров на десять-двенадцать – обсидиановый столб, вросший в естественную скальную породу и слегка шероховатый в верхней части. Позади него Кавенант не видел ничего; там была лишь тьма, точно столб стоял на краю света. Сначала он показался Кавенанту воплощением Земной Силы, водруженным здесь, чтобы обозначать границу, за которой дьявол был бессилен. Но по мере того как взгляд его прояснялся, камень как будто начинал все больше напоминать обычную скалу. Если в нем еще и сохранилась жизнь, Кавенант не мог уловить ее признаков.

Постепенно, по частям, начали оживать другие чувства. Теперь он слышал хищное завывание ветра, а где-то вдалеке – глубокий, приглушенный гул, похожий на шум водопада.

– Встать! – снова раздался голос. – Я что, должен ударить тебя хорошенько, чтобы ты пришел в себя? – Последовал взрыв язвительного хохота, точно сказанное давало повод для веселья.

Внезапно грубый рывок поднял Кавенанта с земли. Он был еще слишком слаб, чтобы стоять самостоятельно, настолько слаб, что не мог даже поднять головы. Он прислонился к груди поднявшего его человека и, тяжело дыша от боли, попытался ухватиться за его плечи.

– Где я? – прохрипел он наконец. – Где?.. Снова послышался смех. Смеялись двое, теперь он отчетливо различал это; однако голоса были ему незнакомы.

– Где? – резко повторил человек. – Томас Кавенант, ты в моей власти. Это единственное, что имеет для тебя смысл.

Напрягшись, Кавенант приподнял наконец голову и встретился с пристальным, темным взглядом Триока.

Триок? Он попытался произнести это имя, но голос не повиновался ему.

– Ты уничтожил все, что было мне дорого. Подумай лучше об этом. Неверящий, – он произнес имя с глубоким презрением, – чем интересоваться тем, где ты находишься.

Триок?

– Каждый твой вздох несет смерть и вырождение. Фу! От тебя просто разит падалью. – Внезапная судорога исказила лицо Триока, и он снова отшвырнул Кавенанта на землю.

Кавенант упал под звуки саркастического смеха, охватившего Триока. Он никак не мог собраться с мыслями; явное отвращение, которое испытывал к нему Триок, больно задело его. Он лежал с закрытыми глазами, пытаясь понять, в чем дело.

И он понял: Триок был прав – от него разило проказой. Болезнь распространилась, и руки и ноги источали гнилостные миазмы. Не уловить их было просто невозможно. Его плоть разлагалась, отравляя все вокруг – как будто, в конце концов, даже само его тело стало осквернять и разрушать фундаментальные основы здоровья Страны. В каком-то смысле это было даже хуже того, что творила зима Презирающего – или, точнее, зараза, которую он распространял, довершала дело, начатое Лордом Фоулом. Цель Презирающего оказалась бы полностью достигнутой, если бы холод и проказа, объединившись, подорвали последние жизненные силы Страны.

Затем он внезапно понял еще кое-что – а именно, что с него сняли кольцо. Для этого ему не нужно было даже смотреть на руку, ощущение утраты было настолько сильным и острым, точно он лишился своего сердца.

Манипуляции Презирающего были завершены. Насилие, хитрость и все остальное, чем сопровождалось пребывание Кавенанта в Стране, принесли свои плоды в виде этого неизбежного конца. Теперь Лорд Фоул владел дикой магией.

Ощущение чудовищного бедствия, которое он навлек на Страну, захлестнуло Кавенанта. Грудь стеснило, он заметался, с трудом сдерживая слезы.

И тут над ним снова возник Триок. Ухватив Кавенанта за отвороты плаща, он встряхнул его с такой силой, что у того затрещали кости.

– Очнись! – злобно прохрипел Триок. – У тебя нет времени. У меня нет времени. Я не намерен попусту его тратить.

В первый момент Кавенант не мог сопротивляться – истощение, долгое беспамятство, горе лишили его сил. Но затем беспричинная грубость Триока пробудила в нем злость. Она подхлестнула его силы, вернув способность управлять своими мышцами. Он вырвался из хватки Триока, упираясь в землю ногами и руками, и, шатаясь, поднялся на ноги.

– Будь ты проклят. Опустошитель! Не прикасайся ко мне! Триок шагнул по направлению к Кавенанту, когда тот двинулся прямо на него, и резким ударом снова поверг его на землю. Возвышаясь над Кавенантом, он прокричал оскорбление:

– Я не Опустошитель! Я – Триок, сын Тулера! Я любил Лену, дочь Этиаран, и я хотя бы отчасти заменил отца Елене, дочери Лены, потому что ты бросил ее! Ты передо мной в долгу, и я могу поступать с тобой как угодно – ты не станешь отрицать этого!

В этих словах Кавенанту снова послышалась насмешка, но он пока не мог понять, чем она вызвана. Боль в голове, ставшая после удара невыносимой, грохотала в ушах. Потом она немного утихла, в глазах прояснилось, и он заставил себя взглянуть прямо в лицо Триока.

Этот человек снова изменился. Исчезло выражение отвращения и вожделения, гнева и страха; и уже не казалось, что он притворяется и хитрит. В лице его отчетливо проступили горечь и ярость, не поддающиеся никакому внутреннему контролю. Свойственное прежде молящее выражение глаз – результат трудной жизни – тоже исчезло под наплывом обуревающих его чувств. Теперь его брови сердито хмурились; морщины у глаз стали глубокими, точно шрамы; рот искривляла гримаса. Однако было в его взгляде что-то, вызывающее ощущение противоречивости его облика. Глаза были тусклыми и подернутыми дымкой, точно у больного катарактой, в них трепетала пустота. Казалось, он внезапно ослеп.

Вид Триока заставил Кавенанта почувствовать несправедливость своего гнева. Перед ним была еще одна из его многочисленных жертв – его возмущению не было оправданий.

– Триок! – простонал он, не находя нужных слов. – Триок!

Триок, который остановился, пока он поднимался, снова с угрожающим видом двинулся вперед.

Кавенант отступил на несколько шагов. Он знал, что должен что-то сказать – что-то такое, что хотя бы отчасти облегчило горечь Триока, – но никак не мог собраться с мыслями. Триок замахнулся, но Кавенант увернулся от удара, приложив все силы к тому, чтобы не упасть. Слова… Он с трудом подыскивал слова.

– Черт побери! – закричал он – больше ничего не приходило ему в голову. – Что стало с твоей Клятвой Мира?

– Ее нет, – прохрипел Триок. – Она умерла с ножом в животе! – Он замахнулся и снова толкнул Кавенанта. – Закон Смерти нарушен, а вместе с ним и все Клятвы.

Стараясь удержать равновесие, Кавенант снова немного отступил.

– Триок! – задыхаясь, сказал он. – Я не убивал ее. Она умерла, пытаясь спасти мою жизнь. Она знала, что я виноват, и все же пыталась спасти меня. Что бы она сказала сейчас, увидев, каким ты стал? Что Опустошитель сделал с тобой?

Триок продолжал медленно надвигаться на него, глаза его пытали яростью.

– Ты не такой! – закричал Кавенант. – Ты всей своей жизнью доказал, что ты не такой!

Внезапно прыгнув вперед, Триок схватил Кавенанта за горло и прорычал:

– Ты не видел того, что довелось видеть мне! Кавенант отбивался, но Триок был несравненно сильнее. Кавенант царапался, хватал и оттягивал от себя его руки, но они сжимались все сильнее. В конце концов он стал задыхаться, в голове у него загудело.

Освободив одну руку, Триок поднял кулак и с размаху ударил Кавенанта прямо в пылающий, израненный лоб. Тот отшатнулся и почти упал, но сзади его подхватили чьи-то руки и заставили удержаться на ногах – руки, чье прикосновение обожгло, точно едкая кислота.

Он оттолкнул их и обернулся, чтобы увидеть, кто это. Кровь бежала из раны на лбу, застилая глаза, он обтер ее онемевшими пальцами и разглядел позади себя двух людей. Оба они смеялись, глядя на него. Это были реймены. Он разглядел их в одно мгновение, точно их высветила внезапная вспышка молнии. Он понял, что это были Корды Кэма – Лэл и Вейн. Однако они сильно изменились. Несмотря на то что ему было трудно смотреть, он уловил перемену, которая полностью перевернула все существо каждого из них. Презрение и вожделение пришли на смену их прежней гордости духу. Отвратительные судороги, пробегающие по их лицам, и неистовство во взгляде – даже этого было бы достаточно, чтобы убедиться, что они стали совершенно другими.

– Наш друг Триок сказал правду, – произнесли они одновременно; их слова прозвучали притворно и насмешливо. – Наш брат не с нами. Он занят уничтожением Ревелстоуна. Но Триок занял его место – на время. На очень короткое время. Мы – торайя и мокша. Херим и Джеханнум. Мы пришли полюбоваться уничтожением того, что ненавидим. Теперь ты для нас – ничто, Неверящий. – И снова они засмеялись – один дух, один порыв, презрительно рвущийся из двух глоток. – Однако ты и наш друг Триок позабавили нас.

Но Кавенант едва слышал их. Спустя мгновение после того, как он понял, что произошло с ними, он увидел что-то еще, что-то, отчего Опустошители тут же вылетели у него из головы. Позади Вейна и Лэла он разглядел другие фигуры. Это были два человека, за которых он больше всего переживал во время похода, закончившегося во Мшистом Лесу: Мореход и Баннор.

При виде них его охватил ужас.

На лице и теле Морехода, наряду со старыми, появилось множество новых боевых отметин, а седые волосы и морщинистое лицо делали Баннора еще более постаревшим. Но все это казалось пустяками по сравнению с тем, что оба были недвижимы.

Они не могли даже повернуть головы в сторону Кавенанта – совершенно беспомощные, парализованные зеленой силой, которая со всех сторон окутывала их, светясь над головами, точно корона. Казалось, они не дышали и сердца их не бились. Широко распахнутые глаза ничего не видели, подернутые той же самой темной пеленой, которую Кавенант заметил у Триока, только более плотной – лишь слабые контуры зрачка и радужной оболочки просвечивали сквозь нее.

– Баннор! – воскликнул Кавенант. – Мореход! О-о! Внутренне сжавшись, он зашатался, словно земля под ним задрожала. Вид Баннора и Морехода, то состояние, в котором они находились, потрясли его до глубины души. Он схватился руками за голову, словно пытаясь защитить ее от готового обрушиться топора.

Однако Триок продолжал наступать на него, яростно выкрикивая:

– Ты не видел того, что я видел. Ты не знаешь, что натворил.

Слабый, потерявший кольцо, беспредельно несчастный, Кавенант тем не менее понимал, что означают слова Триока – что даже сейчас он не знает всего самого худшего. Это сообщение заставило погрузиться в самые глубины своего страха – туда, куда не мог добраться никто посторонний, в том числе и нападавшие. И там, в этих глубинах, он внезапно ощутил в себе нечто, чего не было прежде. Странное спокойствие, которое он приобрел во Мшистом Лесу; ту часть самого себя, о которой он забыл, но которая тем не менее существовала. Это был один из даров Леса, и уничтожить его не могло ничто.

Темная бездна страха осталась позади. Он поднял голову. Он был слишком слаб, чтобы драться с Триоком; он лишился своего кольца; кровь струилась из раны на лбу и заливала глаза – все это по-прежнему так и было. Но он больше не испытывал страха.

Поморгав, чтобы смахнуть с ресниц кровь, мешающую смотреть, он спросил у Триока, кивнув в сторону Морехода и Баннора:

– Что с ними случилось?

– Ты не видел! – снова взревел Триок, замахнувшись, чтобы ударить еще раз. Однако, прежде чем его кулак опустился, чей-то низкий голос спокойно произнес:

– – Остановись.

Триок вздрогнул, но рука его продолжала опускаться.

– У тебя было достаточно времени, хватит. Теперь он нужен мне.

Этот приказ наконец остановил Триока. Сердито сверкнув глазами, он отпрянул от Кавенанта, развернулся в сторону каменного монолита и крикнул:

– Сюда!

Кавенант покачнулся, вытирая глаза и не веря тому, что видел.

На середине расстояния между ним и воздетым к небу каменным кулаком стояла Елена!

Она была облачена в бархатное зеленое платье и держалась гордо, точно королева. Ее окутывала сверкающая изумрудная аура, которая вспыхнула, точно россыпь драгоценных камней, когда она улыбнулась. Ей не пришлось прикладывать никаких особых усилий – мгновенно стало ясно, что именно она является хозяйкой положения. Триок и Опустошители замерли в ожидании, словно подданные перед своей госпожой.

В правой руке она держала длинный жезл, с обоих концов окованный металлом; всю его среднюю часть покрывали вырезанные руны и волшебные символы.

Это был Посох Закона.

Но Кавенант больше всего был поражен чудесным появлением Елены. Он любил ее, он потерял ее. Когда она погибла от рук мертвого Кевина-Расточителя Страны, закончилось и его прошлое пребывание в Стране. И вот сейчас она стояла совсем рядом – и улыбалась.

Трепет радости пронзил его душу. Любовь, которая терзала его сердце с того самого дня, как она погибла, внезапно вновь вспыхнула в нем – с такой силой, что, казалось, оно сейчас разорвется. Радость переполняла его, горло перехватило, он не мог вымолвить ни слова. Наполовину ослепший от крови, стекающей со лба, и слез счастья, он двинулся к ней, как будто собираясь пасть ниц, целовать ей ноги.

Но прежде чем он прошел половину разделяющего их расстояния, она сделала быстрый жест Посохом, и мощный толчок силы остановил его. Он упал на руки и колени.

– Нет, – очень мягко, почти нежно произнесла она. – Я отвечу на все твои вопросы, прежде чем убью тебя, Томас Кавенант, юр-Лорд, Неверящий.., любимый. – Слово “любимый”, сорвавшееся с ее холодных губ, доконало его. – Но ты не должен дотрагиваться до меня. Не приближайся ко мне!

Непонятная тяжесть навалилась ему на плечи, вдавила в землю. Он хватал ртом воздух, но тот лишь обжигал легкие, точно густой дым. Вся атмосфера вокруг была пропитана ядовитыми испарениями, исходящими от Елены. От нее пахло так же, как и от него, – проказой.

Он заставил себя поднять голову и, тяжело дыша, изумленно воззрился на нее.

С улыбкой, больше напоминающей ухмылку, она протянула к нему левую руку и открыла ладонь, чтобы он мог видеть лежащее на ней свое обручальное кольцо Белого Золота.

"Елена! – беззвучно простонал он. – Елена!” Он чувствовал себя точно зажатым в тиски. Всем сердцем он стремился к ней, а она лишь тихо смеялась над ним, как будто его беспомощность доставляла ей удовольствие.

Прошло время, прежде чем он сумел как следует ее разглядеть. Он лежал перед ней ниц, а она вызывающе сияла над ним, словно чистый, бесплотный дух. Однако медленно, очень медленно взгляд его начал проясняться. Как возрожденный из пепла феникс, она была изумительно хороша, но чуждой, неземной красотой. Чем-то она напоминала призрак Кевина-Расточителя Страны, вызванный из своей могилы жестоким приказанием. Она была спокойна – потому что сознавала свою власть; она излучала торжество и.., тлен. Глаза ее не сияли, они были темны как ночь. Во всем облике ощущалась странная двойственность; она выглядела живой, но в то же время мир был совершенно ей чужд. Казалось, она не отдавала себе отчета в том, где она и что с ней; пристальный взгляд был устремлен куда-то в неизвестность, где находилось то, что подчиняло ее себе.

Она стала слугой Презирающего. Даже сейчас, когда она стояла здесь с Посохом Закона и кольцом в руках, взгляд Лорда Фоула был неотступно прикован к ней, завораживал ее, точно взгляд змеи.

В ее оскверненной красоте Кавенант видел то, что происходило со Страной. Оскверняя своей властью ее внутреннюю чистоту. Лорд Фоул испытывал особое удовольствие, точно грязный развратник, стремящийся не только завладеть телом, но и растлить душу невинной девочки.

– Елена!.. – начал было он и замолчал, задыхаясь от исходящего от нее смрада. – Елена! Посмотри на меня.

Презрительно покачав головой, она отвернулась от него и зашагала в сторону каменного столба.

– Триок, – небрежно бросила она, – ответь Неверящему на его вопросы. Пусть узнает все. Его отчаяние доставит особое удовольствие хозяину.

Триок тут же шагнул вперед и встал так, чтобы Кавенант мог видеть его. Взгляд Триока был все так же хмур, лицо напряжено, но голос звучал почти спокойно. Отрывисто, словно зачитывая приговор, он сказал:

– Ты спрашивал, где находишься. Ты в Землепровале. Позади – обрыв, за ним река Лендрайдер, а прямо перед тобой Колосс Землепровала. Возможно, Лорды – слово “Лорды” Триок почти прошипел с яростью и отчаянием – рассказывали тебе о Колоссе. В течение многих веков он защищал Верхнюю Страну от трех Опустошителей. Тысячелетиями он хранил молчание – даже тогда, когда люди разрушали и губили Всеединый лес. Однако ты, наверное, заметил, что торайя и мокша не приближаются к камню. До тех пор пока хотя бы один Защитник жив еще среди остатков Всеединого леса, нельзя считать, что Колосс полностью утратил свое могущество. Он – шип, торчащий в беспредельном могуществе Презирающего. Сейчас Елена уничтожит этот камень. – Позади Кавенанта Опустошители зарычали от удовольствия, услышав эти слова. – Раньше это было невозможно. С тех пор как началась война, Елена стояла здесь и Посохом Закона помогала армии хозяина. Зима в Стране – ее заслуга; тем самым у хозяина оказались развязаны руки для других дел, связанных с войной. И это место было выбрано для нее недаром – чтобы она оказалась рядом, если Колосс проснется, и чтобы она могла при первой же возможности уничтожить его, если каменный сон будет продолжаться. Однако он надумал сопротивляться ей. – Триок говорил почти так же жестко и презрительно, как Елена. – В нем еще не умерла Сила Земли. Теперь, когда в ее распоряжении не только Посох, но и дикая магия, она осуществит задуманное, сбросит каменный Колосс с его утеса. И когда древний бастион падет, несмотря на свою нетленность и Силу Земли, которые не спасут его от мощи хозяина, – тогда Елена, жена Фоула, убьет тебя прямо там, где ты сейчас стоишь на коленях. Она убьет нас всех. – Кивком головы он указал на Баннора и Морехода.

Опустошители засмеялись – по-прежнему в унисон. Корчась под властью силы, которая все еще прижимала его к земле, Кавенант спросил:

– Почему теперь она. , сможет?.. Этот вопрос мог означать многое, но Триок понял, что он имел в виду.

– Потому что Закон Смерти был разрушен! – прохрипел он.

Ярость полыхала в его голосе. Наблюдая за тем, как, грациозно двигаясь, Елена приближается к Колоссу, он, казалось, внутренне метался, выполняя приказ и в то же время стараясь найти хоть какой-то способ остановить ее. Несомненно, он отдавал себе отчет, что его заставили, что с ним что-то сделали, и понимание этого терзало его.

– Разрушен! – Он уже почти кричал. – Когда она использовала Силу Повелевать, чтобы вызвать Кевина-Расточителя Страны из могилы, она разрушила Закон, отделяющий живых от мертвых. Возможно, она сделала это ради того, чтобы хозяин забрал ее к себе – и с Посохом Закона. Потому что она – его слуга. И Посох в ее руках отлично служит ему; если бы он сам вздумал воспользоваться им, его постигла бы участь Друлла-Камневого Червя. Взгляни на нее, Томас Кавенант! Она все та же. Внутри нее по-прежнему живет дух дочери Лены. Даже собираясь уничтожить Колосс, она помнит, кем была, и ненавидит ту, кем стала. – Грудь Триока вздымалась, словно он задыхался от горя. – Так действует хозяин. Он воскресил ее ради того, чтобы превратить в руины Страну – Страну, которую она любит!

Он не делал больше вид, что обращается только к Кавенанту; его голос звучал как набат – как будто это было единственное, с помощью чего он мог еще сопротивляться ее власти.

– Елена, жена Фоула, – его передернуло от ужаса, когда он произнес эти слова, – теперь владеет Белым Золотом. Она служит хозяину лучше, чем любой Опустошитель. Окажись эта сила в руках торайи или мокши, они наверняка восстали бы против него. Владея дикой магией, любой Опустошитель мог бы свергнуть хозяина и занять его место в Риджик Тоум. Но Елена не станет бунтовать, не станет использовать дикую магию, чтобы освободиться. Она восстала из мертвых, и потому ее служение безупречно!

Он с такой яростью произнес слово “безупречно”, словно это было наихудшее оскорбление, которое ему пришло в голову. Но Елена осталась глуха к его тону – она не сомневалась в своей силе и своей победе. Похоже, она догадывалась о том, что он испытывал, но это лишь забавляло ее.

Повернувшись спиной К Кавенанту и Триоку, она теперь стояла лицом к монолиту. Он угрожающе нависал над ней, но она не сомневалась, что никакая опасность ей не страшна. С Посохом и кольцом она была сильнее всех в Стране. Прекрасным жестом, в котором отражалось все ее могущество, она подняла руки, в одной из которых был Посох Закона, а в другой – Белое Золото, и запела торжественную песнь, начиная атаку на Колосс Землепровала.

Ее пение резало слух Кавенанта, подчеркивая его беспомощность. Он не мог допустить, чтобы она осуществила свое намерение, и не мог противостоять ему; он по-прежнему стоял на коленях под тяжестью силы, которая удерживала и унижала его. Он был совсем рядом с ней.., но не мог сделать ничего!

Мысли метались, как безумные, в поисках возможного выхода. Нужно было остановить Елену до того, как она уничтожит Колосс. Он должен был найти возможность помешать ей!

– Мореход! – прохрипел он в отчаянии. – Я не знаю, что случилось с тобой… Не знаю, что с тобой сделали. Но ты должен воспротивиться ей! Ты же Великан! Попытайся остановить ее! Мореход! Баннор!

В ответ Опустошители разразились саркастическим смехом, а Триок, не отрывая от Елены взгляда, произнес:

– Ты дурак, Томас Кавенант. Они не в состоянии помочь тебе. Они слишком сильны, чтобы их можно было подчинить – как подчинили меня, – и одновременно слишком слабы, чтобы стать хозяевами. Вот почему она сковала их силой Посоха Закона. Жезл убивает ЛЮБОЕ сопротивление. Это доказывает, что Закон не противостоит Злу. Все мы подчинены безнадежно.

– Но не ты! – быстро ответил Кавенант. Все это время от старался освободиться от сковавшей его силы; однако, хотя сердце его едва не лопнуло от напряжения, ему это не удалось. Без кольца он чувствовал себя как без рук. Без кольца он мог сделать для Страны меньше, чем кто-либо из живущих в ней. – Но не ты! – снова прохрипел он. – Я слышал, как ты говорил, Триок! Ты… Она не опасается тебя… Но она не сможет и удержать тебя, Триок! Останови ее!

И вновь Опустошители засмеялись – правда, на этот раз их смех показался ему несколько натянутым. Кавенант ухитрился наконец хотя бы повернуть голову и посмотрел на Лэла и Вейна.

Они все еще держались на безопасном расстоянии от Колосса, но не помогали Кавенанту и не мешали Елене. Они лишь посмеивались, точно не были способны помочь даже самим себе. Однако по их лицам можно было понять, что с ними происходит нечто странное. Пот стекал по щекам, рты были крепко сжаты. С присущим им чувством гордости и независимости, реймены пытались обрести свободу.

И то же самое делали Мореход и Баннор! Каким-то образом оба нашли в себе достаточно сил, чтобы начать двигаться – слабо, едва заметно. Голова Морехода была опущена, он сжимал одной рукой лицо, точно пытаясь что-то содрать с него. Баннор пальцами царапал свои бока, рот его исказился, так что стали видны зубы. Они пытались вырваться из-под власти Елены – упорно и отчаянно.

Наблюдая за этой борьбой, Кавенант с особой остротой ощутил свою собственную беспомощность. Как и реймены, они делали то, что было почти невозможно, – и все же не добились практически ничего. Они боролись так яростно, что Кавенант испугался, – а вдруг их сердца не выдержат и разорвутся от напряжения? Однако он чувствовал, что шансов на победу у них не было. Чем сильнее они старались вырваться, тем более мощным становилось воздействие Посоха.

Тщетность их усилий причиняла Кавенанту большее страдание, чем собственная беспомощность. Он давно понял, что бессилен и слаб, но ни Мореход, ни Баннор не привыкли терпеть поражений. Наблюдая за тем, как это происходило сейчас, он готов был заплакать от боли и сострадания. “Перестаньте! – хотелось крикнуть ему. – Перестаньте или вы сойдете с ума!"

Но в следующее мгновение в сознании мелькнул проблеск надежды – когда он внезапно понял, что именно они делали. Они не пытались освободиться, нет! Они понимали, что это безнадежно. Их действия направляла совсем другая цель. Елена была полностью поглощена тем, чем занималась – подготовкой к разрушению Колосса. Их удерживала сила, оставленная ею – она не сомневалась, что этого достаточно.

Мореход и Баннор пытались воздействовать именно на эту силу, стремясь истощить ее. Пока, полностью выкладываясь, они делали это, Триок мотал головой, трясся, словно в лихорадке, щелкал челюстями – и вдруг начал медленно продвигаться в сторону Елены.

Опустошители не предпринимали попыток остановить его – их собственная борьба с рейменами отнимала все силы. Тело Триока странным образом вытягивалось, точно его кости теряли свою прочность, он все время повторял дрожащим, полным мольбы голосом:

– Елена! Елена?

И все же продолжал двигаться; шаг за шагом он все больше приближался к ней.

Кавенант не сводил с него глаз, мучаясь в ожидании того, чем все это закончится.

Однако, прежде чем он подошел к ней на расстояние вытянутой руки, она сурово произнесла:

– Стой! – Раздираемый противоречивыми воздействиями, он замер. – Если ты сделаешь еще хотя бы шаг, я вырву сердце из твоего жалкого, старого тела и скормлю его Джеханнуму и Хериму. Они сожрут его на твоих глазах, пока ты будешь умолять меня дать тебе умереть.

Триок заплакал, вздрагивая и снова повторяя:

– Елена… Елена?

Не глядя больше на него, она продолжила свое пение.

Однако спустя мгновение что-то отвлекло ее внимание от Колосса, и она обернулась, удивленно и гневно глядя в сторону запада.

Потом она взмахнула Посохом Закона.

– Лорды наступают! – в бешенстве взвыла она. – Самадхи в опасности! Как они посмели!

Кавенант изумленно вытаращил глаза, услышав это. Как она узнала о том, что происходит? Однако у него не было времени разбираться в этом.

– Клянусь Фоулом! – в ярости воскликнула она. – Уничтожь их. Опустошитель!

Невероятная сила, скрытая в Посохе, устремилась на помощь самадхи-Шеолу – никакое расстояние не было ей помехой.

Но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы люди, окружающие Елену, вырвались из-под ее власти.

Пелена упала с глаз Морехода и Баннора. Вздрагивая и шатаясь, они задвигались. Опустошители тут же попытались остановить их, но им мешало противодействие рейменов. Давление на спину Кавенанта уменьшилось. Откатившись в сторону, он вскочил и бросился к Елене.

Однако ближе всех к ней находился Триок, который тут же воспользовался ее промахом. С диким ревом он обоими кулаками ударил ее по левой руке.

Его руки прошли сквозь ее призрачную плоть, зацепив кольцо. Не ожидая удара, от удивления она выпустила его из пальцев. Оно упало.

Триок кинулся следом, схватил кольцо одной рукой и швырнул в сторону Кавенанта, рухнув на землю.

Реакция Елены была мгновенной. Прежде чем Триок успел перевернуться, чтобы попытаться ускользнуть от нее, она с размаху опустила Посох прямо ему на спину. Взрывом силы ему раздробило позвоночник.

Она снова подняла Посох, держа его точно копье, и тут же оказалась около Кавенанта.

Кольцо, брошенное Триоком, пролетело мимо, но он успел наступить на него и поднять, прежде чем Елена смогла остановить его. Зажав кольцо в кулаке, он напружинился и замер, готовясь отразить ее нападение.

Однако она тут же решила не вступать с ним в борьбу. Взмахнув Посохом, она снова сковала Морехода и Баннора, подавила бунт рейменов. Не заботясь больше о своей безопасности, она произнесла голосом, который дрожал от гнева:

– Оно не поможет ему. Он не знает, как разбудить его мощь. Херим, Джеханнум – оставляю его вам.

Опустошители в унисон зарычали от удовольствия, предвкушая, как будут пожирать его.

Он оказался между ними и Еленой.

Боясь потерять кольцо, Кавенант снова надел его на безымянный палец. Он сильно похудел, кольцо едва держалось; однако именно сейчас оно было нужно ему как никогда. Сжав пальцы в кулак, он начал отступать перед надвигающимися на него Опустошителями.

В глубине души он сознавал, что Триок еще жив. Триок вызывал его – Кавенант должен был бы мгновенно покинуть Страну, если бы он умер. Но жить Триоку осталось совсем недолго. Кавенанту очень хотелось, чтобы эти оставшиеся секунды не пропали даром, но не знал, как это сделать.

Отвернувшись от Опустошителей, он увидел Елену. Она неподвижно стояла перед Колоссом, разглядывая его. Выражение ее лица непрерывно менялось – то в нем сквозило ликование, то гнев. Опустошители медленно, шаг за шагом, приближались к Кавенанту, жадно протягивая к нему руки, глумливо призывая его отказаться от борьбы и броситься в их объятия.

Они приближались – он отступал; Елена стояла там, где и прежде, вызывая у него непреодолимое желание прикоснуться к ней. Кольцо безжизненно болталось на пальце – просто кусок металла, больше ничего; в его руке оно потеряло все свое могущественное значение. Его захлестнула волна возмущения и протеста.

– Черт побери! Черт побери! – выругался он и потом, действуя совершенно импульсивно, закричал, подняв лицо к серому ветру:

– Защитник! Помоги мне!

И в тот же миг искривленный венец Колосса взорвался пламенем. Под вой Джеханнума и Херима монолит засверкал зеленым огнем – огнем цвета молодой зелени и свежей травы, таким зеленым, что изумрудный блеск Камня Иллеарт не шел рядом с ним ни в какое сравнение. Влажный густой аромат распространился в воздухе, подобно яростному наступлению весны.

Внезапно две огненные молнии вырвались из пламени и обрушились на Опустошителей. В вихре сверкающих искр они ударили Вейна и Лэла в грудь.

Мгновение – и смертная плоть обоих рейменов превратилась в пепел и, вспыхнув, исчезла. Огненные молнии и зеленое пламя тут же погасли.

Херим и Джеханнум погибли.

Кавенанта потрясло все происшедшее. Забыв об опасности, забыв обо всем, он недоуменно озирался по сторонам. Новая кровь, новые жизни были принесены в жертву его бессилию. “Нет!” – хотелось закричать ему.

Внезапно некий инстинкт предостерег его, заставив обернуться. Он быстро наклонил голову, и совсем рядом с ней просвистел в воздухе Посох Закона. Отпрыгнув в сторону и повернувшись, он с трудом удержался, чтобы не упасть. Прямо на него надвигалась Елена. Она держала Посох обеими руками, ее лицо пылало жаждой убийства.

Она могла расправиться с ним тут же, на месте, используя мощь Посоха, но яростное безумие подталкивало ее к тому, чтобы уничтожить его собственными руками. Даже не взглянув в сторону Морехода и Баннора, она сделала еле уловимый жест рукой, и они рухнули, точно марионетки, которым обрезали нитки. Потом она подняла над головой Кавенанта свой Посох, точно топор, и с размаху опустила его.

Выкинув руку, он отклонил Посох, и удар обрушился не на голову, а на правое плечо. Всю правую сторону тела точно парализовало, но он схватил Посох левой рукой, удерживая его, чтобы не дать возможности Елене нанести новый удар. Однако она тут же сжала Посох обеими руками и, надавливая на плечо Кавенанта, заставила его опуститься на колени.

Опираясь онемевшей рукой о землю, он изо всех сил сопротивлялся. Однако он был слишком слаб. Она ткнула Посохом в горло. Кавенант обеими руками ухватился за него, чтобы не дать Елене попросту сломать ему глотку. Медленно, не прилагая заметных усилий, она вынуждала его все дальше и дальше отклоняться назад.

И в конце концов, он оказался прижат к земле. Из последних сил отталкивая от себя Посох, он чувствовал, что все бесполезно. Он не мог больше дышать, глаза налились кровью и готовы были вылезти из орбит. Она, не отрываясь, смотрела на него пристальным, алчущим взором, как будто он был той пищей, которая одна могла утолить сосущий голод ее охваченной злом души. Казалось, над ним склонился сам Презирающий, от радости пускающий слюни. Но кроме этого было в ее глазах и еще кое-что. Триок сказал о ней правду. За яростной жестокостью он почувствовал в Елене некую непобедимую, затаенную, страдающую суть, это изменило для него все.

Он не мог спастись. Для этого нужно было всего лишь ощутить по отношению к ней ту же ненависть, которой полыхали ее глаза; тогда, может быть, он был бы способен сделать еще один судорожный рывок, который, по крайней мере, дал бы ему возможность выиграть еще несколько мгновений жизни. Но как раз этого он и не мог. Она была его дочерью; он любил ее. Это его поведение привело к тому, что она стала тем, кем она теперь была; произошло то, что должно было произойти, и с такой же неизбежностью, как если бы он все время сам был сознательным слугой Презирающего. Елена была совсем рядом – чтобы убить его, но он все равно любил ее. Ему оставалось одно – умереть, не предав хотя бы этой своей любви.

С последним вздохом он прохрипел:

– Ты даже не существуешь…

Его слова точно подхлестнули ее. Она глубоко вдохнула, словно втягивая в себя вместе с воздухом новую мощь, а потом надавила на Посох всем своим весом, и силой, и энергией – всем тем, что она получила от Фоула, когда он вызвал ее к жизни, – стремясь сделать то единственное, что оправдывало ее существование, – задушить Кавенанта.

Но его руки тоже сжимали Посох, и в какой-то момент кольцо соприкоснулось с ним. Дикая магия, запертая в кольце, вырвалась наружу, подобно проснувшемуся вулкану.

И вся ее мощь обрушилась на Посох.

Сила пронизала каждую клеточку покрытого рунами деревянного Посоха, разорвала его на волокна, как будто это была всего лишь обитая металлом обычная щепка. В воздухе послышался такой мощный треск, что даже Колосс, казалось, и тот отпрянул.

Посох Закона превратился в прах в мертвой руке Елены.

В то же мгновение непрекращающийся ледяной ветер стих. Трепеща и молчаливо стеная, он припал к земле и исчез, словно удар дикой магии был копьем, угодившим в самое сердце зимы.

Могучий вихрь возник вокруг Елены. Смерть вновь нашла ее; Закон Смерти, который сама же она и разрушила, еще раз отнял у нее жизнь. На глазах Кавенанта, оглушенного, ничего не понимающего, она начала растворяться в воздухе. Частичка за частичкой ее тело распадалось и исчезало, подхваченное могучим смерчем Но прежде чем это произошло окончательно, прежде чем она полностью утратила свой облик, напоследок она обрела на мгновение силы и вложила их в прощальный крик:

– Кавенант! – позвала она, и в голосе ее прозвучали беспредельное одиночество и отчаяние. – Родной! Отомсти за меня!

Потом она исчезла – погибла еще раз. Круговращение воздуха вокруг того места, где она лежала, постепенно утихло, становясь все бледнее, все прозрачнее.., и прекратилось совсем.

Кавенант остался наедине со своими безмолвными жертвами.

Ему удалось спастись – нечаянно, с помощью силы, которой он не умел управлять, – а его друзья погибли. Вместо радости победы он ощущал лишь чувство вины, как будто он только что сам, собственными руками, убил женщину, которую любил.

Слишком много жертв.

Он знал, что Триок еще жив, и, превозмогая боль, поднялся и подошел к нему. Триок дышал тяжело, с хрипом, кровь булькала у него в горле; мгновения его жизни явно были сочтены. Кавенант опустился на землю и положил голову умирающего себе на колени.

Лицо Триока было обезображено от чудовищного страдания, которое он пережил в последнее время. Кожа в нескольких местах почернела и висела клочьями, глаза погасли. Над расслабленным ртом вился легкий пар – казалось, то были клочки его отлетающей души.

Кавенант обхватил его голову руками и заплакал.

Спустя некоторое время Триок каким-то образом почувствовал, кто находится рядом с ним. Собрав все силы, он прошептал:

– Кавенант…

– Я слышу тебя, – ответил Кавенант сквозь слезы.

– Не суди ее слишком строго. Она была.., испорчена с самого рождения.

Это было последнее проявление его милосердия. С последним вздохом душа его отлетела прочь. Кавенант почувствовал, что сердце Триока остановилось.

Он понял, что Триок простил его; и если его прощальный дар не принес Кавенанту утешения, то в этом нельзя было винить Триока. Кроме всего прочего, если Елена и была испорчена от рождения, то ответственность за это тоже лежала на Кавенанте. Она была дочерью насилия и преступления, смыть которые не могло ничто. Не в силах ничего изменить, он сидел, держа на коленях голову навсегда смолкнувшего Триока, и плакал, ожидая конца – того мгновения, когда он исчезнет из Страны.

Но конец не приходил. В прошлом он всегда покидал Страну сразу же после смерти того, кто вызвал его; однако сейчас он все еще был здесь. Минута проходила за минутой – и все оставалось по-прежнему. В конце концов до него дошло, что на этот раз, непонятно почему, он не исчезнет.

Он не мог смириться с судьбой Елены. Последнее слово не было сказано – пока еще нет.

Когда Баннор и Мореход зашевелились и застонали, начиная приходить в себя, он встал. Осторожно сняв кольцо с безымянного пальца левой руки, он надел его на указательный палец правой, надеясь, что здесь оно будет держаться плотнее.

Потом, охваченный печалью и сожалением, он поднялся на ноги, которые, как ни странно, все еще держали его, и заковылял на помощь своим друзьям.