Шторм света

5. Получен сигнал

В ЧЕРНОМ БЕЗМОЛВИИ между мирами дрейфует Ксэл и ничего не знает.

Она одинока, в точности как плывущий в пространстве, похожий на ласточку, поблескивающий корабль, что укрыл ее в своем чреве: не привязанный ни к какому месту, он несет ее в никуда из ниоткуда. Снаружи ничего нет – ничего, кроме пустоты. Это измерение вне пространства и времени, зал ожидания, из которого можно попасть в любую из сотен галактик. Нет ни звезд, ни звуков; только черная тишина, созвучная безмолвию в сознании Ксэл, бесконечная и ничем не заполненная. Ксэл находится здесь достаточно долго, хотя не знает этого. Ее сознание поставлено на паузу, а тело спит, зависнув в темноте, ждет пробуждения и перерождения. Без своих дополнительных возможностей она маленькая и уязвимая, не больше ступни в длину, свернулась, словно круглый розовый червяк. Она лежит в коконе из отростков, которые выходят из ее черепа и оборачиваются вокруг тела, скрывая его из виду. Витки заканчиваются в центре некоего подобия звезды, распростершей свои лучи, как пальцы без костей; некоторые из них исчезают в маленьких порталах, расположенных с разных сторон ее кокона, и соединяются с самим кораблем; они подрагивают – по ним идет информация от Ксэл к центральному блоку и обратно. Блок фиксирует ее присутствие, как делает каждый цикл с тех пор, как она вошла сюда.

Один подсоединенный к сети обитатель.

Критические повреждения органической ткани.

Рекомендуется медицинская помощь.

На мгновение Ксэл вздрагивает, и то, что чувствует корабль, становится видимым: масса обугленной и почерневшей ткани под аккуратно свитыми кольцами ее самодельного кокона. Расправившись и вытянувшись во всю длину, ее поврежденные щупальца свисали бы по обеим сторонам ее глаза, лишенного век; сейчас нейронная сеть внутри их погружена во тьму. Остальная часть ее плоти покрыта причудливым узором шрамов, но эта область не бросается в глаза, она оплавлена, мертва и бесполезна, как сильно обгорелое мясо. И даже если бы на борту была команда, способная оказать ей рекомендованную помощь, тут мало что можно сделать. Команда могла бы срезать омертвевшую плоть, но поражение пошло бы глубже. Вот почему даже во сне без сновидений, в который ее погрузила криокамера, мозговые импульсы Ксэл периодически содрогаются. Ее организм наполняется гормонами стресса, и все это скрупулезно фиксируется бдительной, индифферентной программой надзора.

Обитатель находится в состоянии покоя, но далеко не спокоен.

Не будет ей покоя, пока она не уничтожит врага своего мира.

Если бы Ксэл могла видеть сны, в каждом из них она разрывала бы старика на части. Она бы окрасила тьму его кровью и заполнила тишину его воплями. Она вырвала бы из его тела жизнь так же жестоко и окончательно, как он отнял ее жизнь. Убила бы его изнутри, забрала бы все, что ему дорого, чтобы смерть казалась ему милосердным избавлением. Она заставила бы его мучиться очень долго. А когда сон закончился бы, она сделала бы это снова. Конечно, мечты о возмездии не идут ни в какое сравнение с настоящей местью, но, по крайней мере, она приятно провела бы время. Хоть какое-то занятие. Возможность отвлечься, забыть об ужасной, бесконечной пустоте снаружи корабля и внутри ее самой.

В корабле все тихо и неподвижно.

А потом вдруг что-то происходит.

Одиночество – это первое, на чем фокусируется просыпающееся сознание Ксэл, ее дыхание учащается, зрачки незрячих глаз расширяются. Так она понимает, что проснулась: не благодаря тому, что чувствует, а благодаря тому, чего не может ощутить. Когда-то пробуждение напоминало ей возвращение домой: ее разум обволакивало теплое, умиротворяющее гудение улья, ее синапсы загорались эйфористическим предвкушением контакта. Ее собственный внутренний голос был сильной, долгой нотой, одной из миллионов в славном, гармоничном кличе, который длился вечно. Теперь она пробуждается в болезненной тишине, порожденной слишком большим пустым пространством. Единственный голос в ее голове – ее собственный, настолько тихий и слабый, что едва-едва слышен в этой огромной пустоте.

Вот что этот старик – Изобретатель – у нее забрал, вот что она не может простить… вот почему не может простить саму себя. Она держала его у себя, ей следовало знать, она должна была распознать вероломство за всеми его обещаниями. Он сказал, что поможет им стать лучше, а вместо этого уничтожил.

Шрамы, покрывающие ее тело, не идут ни в какое сравнение с чудовищной пустошью, оставшейся там, где прежде жил ее народ. Она до сих пор слышит пронзительные крики, помнит, как гармония сменилась воплями удивления и боли, которые, в свою очередь, сменились небытием. Разрушение было опустошительным: вся их работа погибла, растворилась в страшном молчании их разъединенных умов, связи разорвались навсегда. Их уже никогда не восстановишь, ничего уже не будет как прежде. Ксэл это знает, хоть старейшины и не хотели этого признать. Именно поэтому она покинула руины и отправилась в это место, зависшее посередине пустоты. Именно поэтому она так долго ждала… Ждала…

Вот этого.

Теперь Ксэл окончательно проснулась, ее тело оживает, наполняясь пылающей энергией – не ее собственной, но его. Электромагнитный отпечаток, оставленный работой ее врага, ни с чем не спутаешь. Каждая клеточка в ее теле гудит в унисон с этой энергией, прислушивается к сигналу, что мчится, подобно электричеству, по сети шрамов, выжженных на ее коже.

Это ее секрет, ее дар. И это станет концом Изобретателя, потому что его оружие не просто оставило на Ксэл шрамы: оно ее изменило. Его энергия горит внутри Ксэл, как горел когда-то голос ее народа. Голос взывает к ней. Изобретатель может спрятаться в самых дальних глубинах космоса, но от нее ему не скрыться.

Сигнал длится всего мгновение, но этого достаточно.

За несколько минут местоположение отслежено и выстроен маршрут – будь у Ксэл голос, она рассмеялась бы, увидев, куда он ведет. Из всех мест, в которых мог бы попытаться спрятаться Изобретатель, он выбрал самое грязное болото в известной части Вселенной. Возможно, он думал, что никому и в голову не придет искать его там; несомненно, правящий на планете биологический вид слишком глуп, чтобы обнаружить в своих рядах незваного гостя. Ну, что ж, тем лучше. Ксэл надеется, что Изобретатель весело проводил время в изгнании. Вообще-то она надеется, что тот чувствует себя в полной безопасности, что позабыл об осторожности. Тем приятнее будет застигнуть его врасплох, любоваться его растерянностью, наблюдать, как уверенность исчезнет с его лица, сменившись ужасом. Чем радостнее и спокойнее была его жизнь после бегства, тем приятнее будет отнять ее у него.

Ксэл задает координаты и с наслаждением ощущает толчок: корабль выпрыгивает из эфира и начинает движение. Ласточка летит среди звезд, а Ксэл надежно укрыта в ее чреве. Она знает, что путь только начался, он обещает быть неблизким и трудным. Ей предстоит совершить несколько дюжин межпространственных прыжков, и все они будут сопряжены с болью. Без подпитывающей силы ее народа, без всякой возможности подлечиться ее израненное тело при каждом прыжке будет принимать на себя весь удар.

Но боль проходит. Боль – это ничто. Ксэл отомстит, правда непременно выйдет наружу, так что торопиться некуда.

Чем дольше она будет добираться до цели, тем больше у нее останется времени на то, чтобы в красках, снова и снова представлять, как станет умирать проклятый старик.