Пограничник. Том 6: Шпионские игры

Глава 10

Одноглазый, верхом на коне, высился надо мной. А еще он смотрел прямо на меня, наклонившись по правый бок конской шеи. Смотрел, не отрываясь, словно завороженный. Я смотрел в ответ.

Наливкин, державший меня за волосы, медленно отпустил. Выпрямился.

«Сдавали» меня душманскому командиру несколько человек. Среди них были Наливкин, Шарипов и Глушко с одним из братьев Масловых. Мы впятером сейчас, в эту самую секунду, рисковали больше других. Особенно учитывая то, что должно было начаться во дворе через каких-то полминуты.

Нафтали что-то гаркнул своим людям. Двое из конников, стоявших за спиной своего командира, спешились.

«Значит, он решил не сходить с коня, — подумал я, не сводя глаз с командира „Чохатлора“. — Что ж. Это усложняет дело. Ну ничего. Я предусмотрел и такой вариант. Главное, чтобы второй брат Маслов не подвел».

Два душмана направились ко мне. Первый был невысоким, но крупным «Аистом» с толстыми, словно бревна, руками. Он нес моток веревки. Второй, поджарый и жилистый, обмотал лицо куфией. Можно было рассмотреть лишь его темные, хищные глаза.

Когда они приблизились, поджарый схватил меня за одежду. Заставил подняться. Толсторукий же принялся разматывать веревку, чтобы связать меня.

— Э, — позвал я толсторукого, — ты свистеть умеешь?

Тот, не отпуская веревки, только зыркнул на меня злым взглядом. Ничего не сказал.

Одноглазый разулыбался. Потом рассмеялся и прогавкал что-то своим людям. Поджарый улыбнулся его словам. Я заметил это по уголкам его глаз, собравшимся в морщины.

— Че лыбишься? — спросил я у него. — А ты свистеть умеешь?

— Хамушеге, — бросил толсторукий раздраженно.

Значение этого пуштунского слова я знал. Оно означало «заткнись».

— А я вот умею, — вздохнул я. — Показать?

Едва толсторукий попытался связать меня, как я что есть силы засвистел. Это был сигнал.

Всадники, казалось, не сразу поняли, в чем дело. Кони под ними нервно заплясали.

Едва умолк мой свист, как за ним последовал выстрел. Это сработал один из Масловых, засевший с АК на втором этаже. Хлопнуло. Конь под Нафтали заржал, встал на дыбы.

Не успевший среагировать одноглазый попытался удержаться в седле, а в следующее мгновение его жеребец завалился набок.

В это время мы уже действовали: офицеры кинулись врассыпную, к заранее заготовленным позициям с оружием. Маслов продолжал вести огонь одиночными по конникам.

«Аисты», которых застали врасплох, толкались конскими боками. Во дворе было слишком мало места для десятерых конников. Среди них началась неразбериха.

Я тоже не сидел без дела. Не успел командир «Чохатлора» рухнуть вместе с конем на землю, как я уже расправился с толсторуким. Я выдернул едва связанные руки из-за спины, а потом, что было сил, двинул душману ребром ладони в выпуклый кадык.

Толсторукий тут же захрипел, выпустил веревку и схватился за сломанную гортань. Когда он рухнул на колени, я уже занимался поджарым.

Тот оказался расторопнее. Только утих первый выстрел, а он уже выхватил длинный кривой нож из-за армейского ремня. Целя мне в живот, ударил.

Я увернулся легко — ушел на шаг назад и одновременно накинул свои путы ему на руку. Перекрутил. Дернул на себя.

Душман тут же потерял равновесие. Покачнулся на ногах и стал падать на меня. Я ринулся ему навстречу и подставил голову. Вложил весь свой собственный вес в то, чтобы удариться лицом о мою макушку. Мерзко хрустнуло.

«Аист» даже не схватился за лицо. Он просто осел на четвереньки, а потом рухнул на землю, захлебываясь кровью. Кажется, я сломал ему лицевые кости. Перелом оказался смертельным.

К этому моменту толсторукий тоже умирал на земле. Он просто лежал, вцепившись себе в кадык, и царапал каблуками сапог утоптанную сухую землю.

Времени терять было нельзя. К моменту, как Маслов открыл огонь, я уже был рядом с одноглазым. Предводителя «Аистов» придавил собственный конь.

Маслов не сплоховал. Он выстрелил метко, и несчастное животное погибло почти сразу. Упав, жеребец придавил своему всаднику ногу.

Нафтали лежал и извивался в седле, стараясь высвободиться.

Я подскочил, врезал ему сапогом по лицу. Когда душман на мгновение обмяк, я опустился и вытащил его собственный нож у него из-за кушака. Приставил к горлу.

К этому времени уже началась перестрелка. «Каскадовцы», занявшие позиции за развалинами минарета во дворе, принялись палить по в панике суетившимся «Аистам». Те неуклюже отстреливались.

Но главной опасностью были отнюдь не всадники.

Вдали раздался хлесткий звук выстрела снайперской винтовки. Пуля угодила в круп уже мертвого коня.

Я залег. Спрятался за могучей спиной одноглазого, чтобы не попасть под обстрел.

Внезапно очнулся одноглазый. Его полуприкрытые несколько мгновений назад глаза открылись, сфокусировались на мне. Безвольное лицо вмиг превратилось в маску злобы и ярости. А потом в единственном живом глазу душмана вдруг блеснул страх.

— Не дергайся, сволочь, — прошипел я и направил острие кривого ножа прямо в живой глаз командира «Чохатлора». — Ни то вгоню твою железяку тебе в мозги по самый затылок.

Несколько мгновений мне казалось, что одноглазый станет отчаянно бороться. Что он вцепится в меня из последних сил, чтобы погибнуть в бою. Он не вцепился. Его руки со скрюченными от неожиданности пальцами просто повисли в воздухе в полуподнятом состоянии.

Нас обстреливали снайперы. Командир «Аистов» подстраховался. Оставил прикрытие за спиной.

Сложно было оценить, сколько стрелков направили стволы своих винтовок во двор мечети, но очень скоро стало ясно, что мы не можем поднять головы.

Винтовочные пули с хлопками ложились вокруг меня. Попадали в тело жеребца. Выбивали из сухой земли фонтанчики пыли.

Время от времени они задевали и своих. Я видел, как два или три конных «Аиста» упали сразу после хлестких звуков снайперских выстрелов.

Полностью деморализованные обстоятельствами, нашим и дружественным огнем, «Аисты» дали деру со двора. От топота многочисленных копыт поднялась пыль.

— Он у меня! — кричал я. — У меня! Давай дымовые!

С нескольких сторон, из наших укрытий, под погибшего жеребца полетели картонные, желтоватые цилиндры дымовых гранат РДГ-2. С шипением запалов они падали у крупа лошади, а потом, зашипев еще громче, принимались выпускать белые дымы из своих нижних и верхних отверстий.

Через несколько минут все пространство передо мной оказалось заполнено плотными клубами дыма. Афганский ветер, впрочем, быстро подхватывал их и нес за пределы двора.

Хотя это и снижало плотность завесы, но ее должно было хватить, чтобы мы могли отойти к мечети.

Когда снайперы замешкались, не зная, куда им стрелять, «каскадовцы» среагировали. В клубах дыма, окутавших меня, мертвого коня и одноглазого, появились Наливкин и Глушко с Ефимом Масловым.

Наливкин подскочил, тут же дал душману прикладом по голове.

Одноглазый не отключился сразу, он заболтал головой, словно теленок. Зарычал от боли.

Я схватил командира «Чохатлора» за объемный тюрбан, а потом, что есть сил, дал ему по затылку рукоятью ножа. Только тогда одноглазый затих.

Прозвучал далекий выстрел вражеского снайпера. «Каскадовцы» аж присели.

— Давай уносить его! Быстрее! — закричал Наливкин.

Они помогли мне вытянуть одноглазого из-под коня, и все вместе мы потянули его к каменной стене разрушенной мечети.

— Сработало, — протирая заслезившиеся от дыма глаза, сказал Наливкин. — Сработало, сука! Я, признаться, думал, помрем мы тут все! Что ничего не выгорит!

— Как ты их, Селихов, — таща одноглазого за ногу, смеялся Глушко. — Во даешь! Во даешь! Видал я, как ты этих двух отделал! Во даешь!

— Не распотякивать! — крикнул ему Наливкин. — Быстрее, отходим!

Когда мы втащили огромного душмана в зал мечети, там нас уже встретил запыхавшийся Шарипов с автоматом в руках.

— Взяли⁈

— Взяли, — сказал я, снимая с себя могучую руку «Аиста».

Мы принялись укладывать его под стеной.

— Сдох⁈ — бросил Шарипов.

— Живой, — сказал Наливкин, пощупав жилу на бычьей шее духа. — Живой пока что.

Офицеры обернулись ко мне.

Я утер пот со лба.

— Сработали мы, как надо. Выгорело, — разулыбался Наливкин. — Ай да план ты нам подкинул, Сашка! Ай, да затею!

— Теперь главное, шоб стало так, шо духи у нас на поводу пойдуть, — потер шею Глушко.

— Пойдут, — сказал Шарипов.

Лицо его было угрюмым и напряженным. На скулах играли желваки.

— Обязательно пойдут, — особист обернулся ко мне. — Ну что? Теперь можно и «переговоры» вести?

— Можно, — я улыбнулся. — Давайте этого куда-нибудь на видное место поставим. Надо, чтоб «Аисты» поняли, что он у нас в руках. Но самое главное — что он жив.

— Видит Аллах, ты не прав, Торйалай, — проговорил Абдула, грузный и крепкий воин с короткой, но густой бородой и тяжелым взглядом маленьких глаз. — Мы должны вызволить командира.

Торйалай нахмурился. Встал и выглянул из-за большого камня. Устремил свой взгляд к видневшейся вдали мечети.

— Посмотри туда, Абдула, — сказал он. — Что ты видишь?

Шер — молодой, стройный и крепкий, а еще уже опытный воин — не спешил говорить. Он взглянул сначала на невысокого и худоватого Торйалая, потом на грузного Абдулу. Затем вальяжно присел на камень.

— Полагаю, мои глаза увидят там то же самое, что и твои, — сказал Абдула мрачно, даже не сдвинувшись со своего места — сухого ствола дерева, на который он уселся.

— Ну тогда они увидят пустыню. Простор, по которому не получится незаметно подойти к шурави. Пока они там, там с Нафтали, ни о каком штурме не может быть и речи. Без артподготовки мы не подойдем.

Абдула нахмурился.

— Ты хочешь отдать приказ? Надеешься, что остальные воины тебя послушают?

— У остальных воинов не будет выхода, — Торйалай снова опустился. Сел на корточки за валуном, бывшим продолжением опускающейся к земле скалы.

Оставшиеся в живых младшие командиры «Чохатлора» собрались держать совет. Когда шурави предательски нарушили договор и захватили Нафтали, это привело «Аистов» в смятение.

Отряд, привыкший, что огромный моджахед командует ими твердой рукой, дрогнул. Воины стали терять решимость.

И Торйалай, и Абдула, и даже Шер — все понимали, что если не предпринять никаких решительных действий, в отряде начнется разброд. А любое бездействие или даже решительный, но неверный шаг приведут к тому, что отряд «Черных Аистов» прекратит свое существование.

Свободные и своевольные моджахеды, зная, что легко найдут себе новое место в этой войне, могли просто начать дезертировать. Дисциплина была подорвана.

Однако даже это не было главной проблемой. Все трое младших командиров знали, что более страшным исходом будет междоусобица. И сейчас, с каждой минутой, с каждым сказанным словом, час разлада все близился.

— Никаких переговоров с неверными, — решительно заявил Торйалай. — Им больше нет доверия. Самым верным способом будет приказать расчетам разбомбить мечеть в пух и прах.

— И похоронить там Нафтали вместе с пакистанским шпионом? — заметил молчаливый Шер.

— Он и так уже мертв, — покачал головой Торйалай. — Нафтали сошел с ума! Он потерял рассудок! После боя у караван-сарая погнал нас сюда, к мечети! Без отдыха и без сна! И знаете почему?

Шер приподнял красивую, правильной формы бровь. Абдула протяжно и тяжело выдохнул.

— Из-за этого мальчишки! Из-за, как он говорит, Шайтана! Вот из-за кого! — Торйалай встал. — Он помешался на мести ему! Видит Аллах, Нафтали потерял разум!

— Если Нафтали поступал так, у него были на то причины, — нерешительно сказал Абдула.

— Его задетая честь — вот главная причина! — возразил Торйалай. — Нафтали просто чувствует себя уязвленным! Вот и все! Так скажите мне, друзья, вы готовы сложить головы за его честь? За честь человека, который, скажем прямо, уже не так силен, как раньше. Не так смел. Нафтали обрюзг. Растерял свою доблесть и ум. Пусть Аллах меня покарает, если я не прав, но он даже не удержался в седле сегодня!

— Тебе следовало бы следить за языком, Торйалай, — угрожающе понизил голос Абдула. — Ты тот, кто ты есть, только благодаря Нафтали. Как и все здесь.

— Я тот, кто я есть, только благодаря самому себе! — крикнул Торйалай. — А еще я жив. И не спешу расставаться со своей жизнью. А ты предлагаешь именно такой путь!

— Я предлагаю путь доблести, Торйалай, — сказал Абдула, глядя на товарища волком. — И доблестью будет пойти туда и освободить нашего командира.

— Да с чего ты взял, что он еще жив⁈

— Это Нафтали. Его так просто не убить.

— Откуда тебе знать?

— Аллах хранит его.

— Аллах оставил его!

— Нафтали еще жив, — вдруг вмешался в спор Шер.

«Аисты» удивленно уставились на самого молодого командира.

— Шурави забрали его не просто так, — пожал плечами Шер. — Они понимают, что мы не будем бомбить мечеть, пока Нафтали жив. Они тянут время.

— Тянут для чего? — нарушил вдруг образовавшуюся после слов Шера тишину Абдула.

— Я не знаю, — буднично ответил Шер. — Может, к ним идет подкрепление. Может, у них другая причина. Лишь Аллаху ведомо, что они там задумали.

— Тем больше у нас причин сровнять там все с землей, — сказал Торйалай ядовито.

Абдула уставился на него суровым и холодным взглядом.

— Так сровняй, — сказал он. — Чего ты ждешь?

Торйалай нахмурился. Его искалеченная бровь опустилась к переносице.

— Тебя не послушают. Вот почему ты медлишь, — сказал Абдула. — Твой приказ не имеет для всех «Аистов» никакого значения.

— Как и твой, — немного помолчав, ответил Торйалай.

— Это правда, — Абдула кивнул. — Наши люди ждут от нас единства. А сейчас между нами им и не пахнет.

— И мне кажется, шурави делают на это определенный расчет, — сказал Шер.

Абдула с Торйалаем задумались.

— Быть может, лучшим выходом будет поговорить с ними, — сказал молодой командир. — Узнать, чего они хотят. Если повезет, мы вызволим Нафтали и, вдобавок, сохраним и отряд, и лицо.

— Они чего-то ждут, Шер, — возразил Торйалай мрачно. — Шурави тянут время. Тут я соглашусь с твоими словами. А что, если к ним действительно движется подкрепление? Просидим больше чем положено, и нам на голову спустится десантно-штурмовая группа. А нас мало. Мы потеряли достаточно людей.

— Нас мало, — согласился Шер. — Мало, чтобы штурмовать мечеть. Да и местность этому не благоприятствует. Но в то же время смерть Нафтали приведет к расколу, распаду нашего отряда. Думаю, это видит каждый из вас.

— Ты слишком молод, чтобы понимать, что к чему на самом деле, — недовольно поджал губы Торйалай.

— Молод, — согласился Абдула. — И глуп. В том, чтобы договариваться с обманщиками, — нет чести. Шурави никогда нельзя было доверять. Мы снова убедились в этом. Аллах тому свидетель.

Шер молчал. Смотрел на своих товарищей из-под полуприкрытых век. Потом он встал с большого камня, на котором слушал их споры.

— Ну, тогда этот час стоит считать часом, когда наш отряд перестал существовать.

Торйалай угрюмо промолчал. Абдула нахмурился.

— Это еще почему? — спросил он.

— Вы можете и дальше спорить о том, что делать, — проговорил Шер. — И дальше бросать камни в воду. Да только от этого вода камнем не станет. Потому я уйду. И вы знаете, что мои люди уйдут со мной.

Абдула медленно поднялся. Угрожающе возвысился над Шером.

— Ты не посмеешь этого сделать, — сказал он, и в голосе его звучала угроза.

— Ты можешь попробовать остановить меня, — Шер даже улыбнулся.

Казалось, его совершенно не страшила возможная месть могучего «Черного Аиста».

— Могу. И остановлю, — спокойно, но решительно ответил Абдула.

Шер хмыкнул. Самодовольно приосанился.

— Тогда ты дашь шурави возможность насладиться захватывающим зрелищем. Они будут ликовать, наблюдая со своих стен, как «Аисты» режут друг друга в горах.

Абдула поджал губы. Сжал челюсти так, что скрипнуло.

— Если мы хотим сохранить единство, нужно действовать хитрее, — сказал Шер, когда никто не решился ему возразить.

Как бы горько и тяжело не было бывалым душманам, они понимали: молодой моджахед прав. Они оказались между молотом и наковальней: с одной стороны, необходимость сделать решительный, а главное, правильный шаг, а с другой — риск полного разложения отряда.

— Хитрее? — Торйалай вопросительно приподнял искалеченную бровь.

— Сначала узнаем, — Шер глянул на мечеть, черневшую в степи. — Узнаем, чего добиваются шурави. А потом найдем, куда нанести удар.