Шизогония

4. Ужас Европы

Станция «Европа-1» по сути представляла собой цилиндр диаметром порядка семидесяти метров и высотой около тридцати; семь ластовидных опор и семь кинетических якорей уходили от нее вверх и в стороны, вгрызаясь в лед.

Это когда всё было, как доктор прописал, а сейчас информация, собранная о станции, укладывалась в несколько более печальную картину. Половина якорей была оторвана, из семи опор сломалось четыре. Станция, сильно накренившись на бок, напоминала уже избушку на кривых курьих ножках; она просела на полсотни метров вниз и продолжала проседать дальше. Более того, нижняя ее часть контактировала с большой линзой океанической воды, созданной последним приливом. «Европа-1» проваливалась через всё более рыхлые слои льда и, в итоге, должна была нырнуть в океан.

Станция молчала. Сканирование показывало, что она ведет никакого радиообмена. Скорее всего, не функционирует и главная силовая установка.

Станция была сильно не в порядке. При том на «Европе-1» что-то случилось еще до прилива, поэтому она и не смогла противостоять натиску стихии; на самом-то деле ее системы стабилизации могут очень многое, в том числе спасать от любого крена и сильного проседания.

Имелась еще одна веская причина, чтобы попасть на станцию. Младший лейтенант Лучко был серьезно болен, он отключался, потом приходил в сознание, но ненадолго, и снова... То самое «кольцо» пролетело сквозь Васю не просто так. Наверняка что-то оставило в нём... Но как может материальная штука пролететь сквозь материал комбинезона, гибкую и умную «броню» из керамидовых чешуек, которую не пробьют осколки разорвавшейся неподалеку гранаты? И как можно пролететь насквозь, не нанеся внешних повреждений?

Да мы разве ученые, чтобы дать вразумительный ответ? Впрочем, подозреваю, и ученые отделались бы каким-то невнятным мумуканьем про гипоградиент квазинтеграла...

Ладно, есть чем занять голову, а уж тем более руки.

Пробивать обшивку станции – если точнее, три слоя внешней оболочки – решили поликсилиновым зарядом в районе нижнего аварийного люка. Перед тем надо было пробурить в первом слое обшивки, армированной металлокерамике, направляющий канал. То, что никакой реакции от станции не последовало, указывало на то, что защитный периметр отключился, в том числе ударные сенсоры.

После взрыва – проделавшего путь в третий отсек – оттуда неожиданно хлынула вода; двоих из нас даже смыло и отнесло на десяток метров.

Подождали, пока сойдет несколько тонн жидкости, потом отправились внутрь, разрезая на ходу клочья арамида из последнего обшивочного слоя, которые еще заслоняли проход.

Открывшийся отсек представлял до аварии пищеблок и столовую, но то, что мы сейчас увидели, напоминало внутренности корабля, поднятого из морской могилы.

– Лучко пока что на стол, – скомандовал Трофимов. – Будем искать медблок, там наверняка должен быть робохирург.

Подшлемный дисплей показывал схему станции, но подробности заканчивались указанием отсеков, основных коммуникаций и агрегатов.

– А я надеялся съесть здесь нормальный бутерброд, – протянул Никитский, – пиная ногой консервные банки, разбросанные по полу. – О, я и сладенького хочу, надоели эти жидкие писи из питающей трубочки.

Старлей поднял с пола банку с джемом, посмотрел на нее с нескрываемой алчностью.

– Клубничный… А нельзя ли заделать дыру и восстановить нормальное давление воздуха, хочется чайку испить. Я ж не про пиву и водку, товарищ командир.

Командир глянул на нашего технаря.

– Какой пластырь не накладывай, а накачать воздух мы не сможем, – терагерцевый сканер в руках Вейланда напоминал булаву, особенно в сочетании с его цилиндрическим шлемом. – Все обесточено, скорее всего управляющая система выключила главную энергетическую установку еще до начала прилива. Так что, когда пошел крен, то на достойный ответ не хватило энергии, что и привело к частичному затоплению станции. Вырубило резервный генератор, а вместе с ним и саму управляющую систему.

– Ладно, это все лирика, – подытожил командир. – Давай, показывай, что у нас за ближайшими переборками… Ага, отсюда можно пробиться во второй отсек. Там радиальный коридор. Двадцать метров и мы, скорее всего… в медблоке. Судя по ячеистой структуре боксов, это он. Так, Вей, есть предложения, как это сделать?

– За тем люком, что виднеется возле плиты, начинается вентиляционный канал; воды там нет и, скорее всего, не было. Можно открыть люк без особого насилия, поработаем молекулярным шибером, слой за слоем, и замок у него вывалится.

– Никитский, действуй, ты у нас главный по взлому, – распорядился командир.

Через десять минут люк стал хрустеть в нескольких местах, а еще через минуту Никитский с довольным хохотком потянул его вакуумной присоской. Далее были лопасти вентилятора, которые можно было снять отверточным манипулятором, который присутствует на третьей руке Вейланда; за ним открылся длинный желоб вентиляционного канала.

– Корнеев – первый, – скомандовал Трофимов.

«Люблю» я во всякие дыры лезть, это, наверное, потому что самый худой. Лучко бы вызвался добровольцем, он исторически – из казаков-пластунов – но сейчас Васёк сам ждёт нашей помощи.

Желоб привел меня в радиальный коридор, здесь люк всего лишь на винтах был. Коридор также обесточенный, разгерметизированный, но сухой. Нашлось еще два трупа, похожие на мертвого Петреуса, только разложение зашло глубже; по сути, это были груды слизи. Не поздоровилось даже костям, от черепов одни обмылки остались, крепки оказались только импланты нейроинтерфейсов и силопроводы для мышц, в общем, синтетика. Кстати, судя по их конфигурации, покойные при жизни относились к разведке НАСН.

И что самое интересное, а может и противное – я видал немало покойников, но тут можно было употребить именно такое слово – эти не были спокойными. Покойники-беспокойники. Точнее, неспокойной являлась слизь, в которую они превратились. Она не замерзала и то ли сама колебалась, то ли в ней вибрировало нечто постороннее. Впрочем, проверять собственным пальцем не хотелось.

Дверь в медблок была открыта, а внутри, как и следовало ожидать, всё оказалось перевернуто. И явно не водной стихией, а словно бы мечущейся толпой.

На полу куча битого стекла, следы крови вроде как от порезов, в боксах погром. Но на удивление в одном из них остался целый робот-хирург, мирно так стоял в своей нише. Поскольку у него имелся собственный аккумуляторный источник питания, то он включился и выдал на экран, заменявший ему лоб, колонку цифр самотестирования. «К работе готов», – произнес робохир и изобразил улыбку, должную вызвать доверие к его мастерству. Что и оставалось сообщить по близкосвязи – наши теперь могли выдвигаться на точку.

Трофимов и Вейланд ухитрились протащить Лучко по вентиляционному каналу, вместе мы вложили его в операционный модуль, напоминающий яйцо. Наконец за дело взялся робохир, снял с Василия шлем и скафандр; на наружный экран модуля был выведен результат томографии. Он визуализируется в виде изображения вращающегося полупрозрачного тела. Туда, куда падает взгляд, начинается увеличение фрагмента вплоть до различения деталей размером в микрометры, еще выдается разная дополнительная информация – тип ткани, биохимический состав, стереоформулы составляющих веществ и тому подобная галиматья…

У Лучко в районе крестца была инородная нитевидная структура – и безо всякой стереоформулы понятно. А состояла она из кремнийорганики. Ниточка, выходя из пучка на его крестце, обвивала позвоночник и подступала к черепу. Еще она обладала собственным движением. Страх.

– Возможно удаление инородного тела, – мерным голосом сообщил робохирург. – Вероятность летального исхода – двадцать процентов, вероятность неполного удаления – сорок процентов. После операции будет необходимо погружение пациента в искусственную кому и трехдневное восстановление поврежденных тканей с помощью регенерационной матричной терапии.

Мы переглянулись.

– Вася бы нас одобрил, рисковать он любил, а тут именно так, что не рискнешь, не выживешь, – Трофимов вздохнул и скомандовал робохиру. – Начинай. И уж постарайся, иначе я из тебя сделаю ведро гаек.

– Из меня невозможно сделать ведро гаек, – возразил «собеседник», – я слишком сложно устроен. – Во мне есть микрочипы, информационные шины, устройства ввода-вывода, сервомеханизмы…

– Это так присказка, действуй, пока по мембранам не получил, – распорядился Трофимов и у робохира выскочило на манипуляторе сразу пять лезвий – последние два, самые тонкие, были уже не различимы глазом, засверкала искорка лазерскальпеля.

На последующее действо я уже не мог смотреть, отошел к выходу в радиальный коридор и подумал о нашей небрежности. Мы даже не выставили охранение, уверены, что здесь все мертвы, раз обесточено. А ведь на станции может быть что-то чужое, враждебное и вполне себе живенькое, вроде той нитевидной гадости, что вцепилась в позвоночник Васи Лучко.

Я прошел несколько метров по коридору и вибрационный датчик засек нечто, напоминающее шарканье ног. Явно из следующей двери. Прошел еще три метра, примечая, что двигаюсь уже на полусогнутых, как будто готов отпрыгнуть и стрелять. Собственно и предохранитель винтовки на одиночные поставил. Её дулом повернул ручку, открыл дверь; инфракрасный канал прицела показал помещение в багровых тонах; смутно так, тепловые контрасты минимальные.

Я включил фонарик-«клещ», смонтированный под стволом, резкий пучок света вырвал сектор, который заканчивался пластиковыми занавесками, как в больничных палатах. За ними что-то двигалось. Концом ствола отодвинул занавеску. Там был человек, в гермокомбезе и лицевой маске вместо шлема – слишком легкая снаряга для давно обесточенной станции – кажется, женщина. Она сидела на стуле перед мертвым экраном холовизора, немного шаркая ногами, мерно так. Затем встала, шагнула ко мне, я сдал назад. Она что-то говорила, но я не мог слышать – ни на одной частоте. Что-то тут было не так. Однако я не мог еще сформулировать, что.

Я упал, когда пятился задом в коридор. Попытался встать, но свалился снова. Я пополз от нее по коридору, а она шла за мной. Вскоре я не мог пошевелить ни одной ногой, они словно были стянуты невидимыми узами.

И вот она наклонилась надо мной. Я видел за ее маской красивые глаза, пряди каштановых волос с ореховым оттенком. Она наклонилась надо мной и в этот момент лицевая маска свалилась с нее. Вместо нижней части лица оказался вход в воронку багрового цвета, нижняя челюсть разошлась в стороны и напоминала клещи, шея и грудная клетка словно расстегнулись. Открывшаяся полость была выстлана не слизистыми покровами, а чем-то напоминающим наждак.

Наверное, контраст между красивой верхней частью лица, нежными глазами и этим адским провалом просто парализовал меня. Воронка становилась всё больше, она тянула меня – точнее, меня тащило к ней что-то невидимое глазу. Скрипнули застежки моего шлема, тут и противный звук – будто острые лезвия скребли по забралу, сдавливало трубки дыхательного автомата, мою левую руку прижало к боку. Когда явно стало нехватать воздуха и голова принялась набухать, пора читать отходную, надо мной полыхнул термоинъекционный боеприпас и атакующее существо разлетелось пеплом и искрами. Ноги снова зашевелились, сгорели все чертовы узы и петли. Надо мной склонились озабоченные лица Трофимова и Вейланда.

– Что это было? – спросил я, едва продышавшись.

– Это трансформант, хорошее слово я придумал. Все на станции «Европа-1», кто не погиб, стали трансформантами, – пояснил Вейланд. – В них живёт и заодно их преобразовывает паразит, может быть, тот самый, которого мы видели в е-медузе.