Шестая сторона света

1

Алтынай выглядела как неженка. Хрупкое тело, воздушная походка. На лице часто такое выражение, будто вспомнила что-то очень грустное и вот-вот поделится с тобой сокровенным. Ты ждал, ждал, а она, оказывается, открыла ротик не для того, чтоб говорить, а чтоб зевнуть. На первый взгляд она куколка и ангелочек. Чем дольше с ней общался, тем больше понимал, что ангелочек – это я.

Её обманчивая внешность…

Блин, все эти словосочетания я будто взял из книгосериала или аннотации к аниматине. Культура, – музыка, книги и аниматины, – существовали для того, чтоб обеспечивать готовыми объяснениями моментов бытия.

На любого реального человека имелся прототип из книги. Любое неясное движение души было описано строчкой из песни. Любой образ, сопровождающий это движение, запечатлён в известной аниматине и её аннотации.

Чтоб рассказать, как выглядела Алтынай, я пользовался словесными конструкциями анимастеров или писателей.

Но что думал я, Лех Небов?

Иногда казалось, что ничего не думал.

Всё придумали за меня. Я же, как дрессированный, (ритмичная, блин, обезьяна!) рылся в памяти и доставал из чёрного пакета приготовленный для меня культурно-психологический бутерброд. Даже вот эти мысли, я думал для того, чтоб не думать об Алтынай и её обманчивой внешности.

Сделав ошибку, Алтынай, ругалась, как опытный железнодорожник. Выслушав моё пояснение, исправлялась и никогда эту ошибку не повторяла.

Как всякий новичок Алтынай считала, что дыролов нужно держать строго по центру кромки монорельсы. Вовсе нет. Из-за смещённого центра тяжести, колёсики соскальзывали и вносили некорректные цифры в данные счётчика.

Я встал позади Алтынай и взялся за рукоятку:

– Когда ведёшь дыролов, нужно слегка забирать вправо, даже если кажется, что нужно наоборот влево.

Её собранные в хвост волосы будто гладили меня по подбородку.

Алтынай не убирала свои руки из-под моих. Но это не выглядело будто ждала чего-то иного, кроме демонстрации профессионализма. Я секунду постоял, как дурак, и отошёл. Она послушно повела дыролов. С этого момента, он ни разу не соскользнул.

Я сдержанно похвалил.

Потренировавшись на запасном туннеле, где поезда не ходили, мы перешли в основной.

Обнулили счётчик и двинулись в путь.

2

Алтынай вела дыролов, не отрываясь, глядела на лампочку. Я усмехнулся:

– Микротрещины попадаются, не так уж часто. В среднем за смену две-три. Иногда вовсе не бывает.

– Кто их заделывает?

– Ремонтная бригада. Путевые листы обрабатывают в статистическом отделе, фиксируют, не увеличилось ли количество микротрещин на участке.

– А если увеличилось?

– Тогда полностью меняют полотно на отрезке, а не латают трещины. И быстрее и выгоднее по бюджету.

– Это же сколько времени уходит на то, чтоб собрать, обработать и передать листы ремонтникам? Пока они там статистику рассчитывают, крушение может произойти.

– Сами микротрещины не представляют опасности. Макротрещины тоже. Они сигнал, что происходит эрозия полотна. Если не обратить внимание, то через год-другой произойдёт разрыв. Да и то не обязательно. Запас прочности монорельсы о-го-го какой. Не дураки проектировали.

Алтынай снова сосредоточилась на лампочке. Я усиленно изобретал тему для разговора.

Ничего, кроме аниматины из детства не приходило на память.

Но не хотел пугать Алтынай признанием, что влюбился в её версию, смастерённую Шай-Таем. Я не малолетка, прекрасно знаю, что излишняя напористость отпугнёт девушку. Нужно соблюдать дистанцию.

– Кстати, у нас, обходчиков, вырабатывается одна особенность, – сказал я. – Чувство расстояния. Могу, не глядя на счётчик, сказать сколько мы прошли.

– И сколько? – Алтынай загородила собой дыролов, чтоб я не подглядывал.

Я надменно хохотнул:

– Три километра, сорок четыре метра. Сорок пять, сорок шесть…

– Офигеть! – Алтынай удостоверилась, что именно эти цифры отображает счётчик. – Я тоже так смогу? Ненужное в жизни умение.

Я засмеялся громче и показал на Г-образный рукав:

– Уже можешь. Эти выемки стоят каждые сто метров. Между ними висят пронумерованные указатели. Весь путь делится на пятидесятиметровые сегменты. Даже напрягаться не надо, чтоб считать.

– Ловко. А я поверила, что у тебя внутренний дальномер вырос.

Алтынай громко засмеялась и тут же притихла, нервно оглядевшись:

– Бли-и-и-н, я представила, как одной здесь ходить. Страшно.

Хотел обнять её и сказать: «Ничего не бойся, пока я рядом». Но лишь успокоил:

– Тут страшно скучно, вот и всё. От скуки есть спецсредство – музыка.

Алтынай немного подумала:

– Не понимаю, если я буду идти одна, ещё и в наушниках, то как узнаю о приближении поезда?

– О, поверь мне, узнаешь.

3

До пересечения 234-ой и 55-ой линий мы дошли позже обычного. Лебедев сидел на монорельсе и, закрыв глаза, слушал музыку.

– Что так долго? – спросил он недовольно.

Поднялся, оглядел Алтынай и одобрительно сунул ей ладонь:

– Лебедев.

– Алтынай. А почему по фамилии?

Лебедев недовольно засопел. Считал, что и так ясно почему. Солидно же.

Лебедев выслушал мой рассказ, что объявление о поиске увидел папа Алтынай:

– Я же говорил, что решу вопрос?

Мы пообедали бутербродами. Так как у Алтынай ничего с собой не было, я поделился своим. Было приятно ухаживать за ней. Лебедев тоже сделал вид, что хотел поделиться, но Алтынай сказала:

– Мне достаточно еды от начальства.

Он с облегчением согласился:

– Правильно, не надо толстеть. Это неудобно.

Лебедев поднялся. Оттряхнул крошки с комбеза и взглянул на меня:

– Ладно, я пошёл. После работы по пиву?

– Э-э-э, не знаю, – я беспомощно посмотрел на Алтынай. Она жевала колбасу и смотрела в конец туннеля, делая вид, что не слышала.

– Понял, – вздохнул Лебедев.

Поднял свой дыролов:

– Кстати, сегодня не будет поездов.

– Почему? – Я расстроился. Хотел продемонстрировать Алтынай свою храбрость и умение бегать в вихревом потоке.

– На 55-ой линии Чепэ какое-то. Движение временно перекинули на 56-ю. Говорят, менты перекрыли. Наверное, опять пропал кто-то.

– Ты уверен?

– Я же предсказывал, что исчезновения людей – это начало чего-то нехорошего.

Лебедев ушёл.

Алтынай явно устала и не хотела идти дальше. Но ничего не поделаешь. Работа есть работа. Я взял дыролов и установил на монорельсу:

– Пора, – и подал девушке руку. – Держись, не будь размазнёй.

Стряхнув крошки, она поднялась. Горестно осмотрела грязные джинсы и пятна на свитере. Ещё бы, из дыролова масло сочилось, как из пробитого маслопровода. А к нему уже липла пыль и грязь. Алтынай достала платочек и попробовала оттереть, но я остановил:

– Поверь мне, нет смысла, сильнее запачкаешься.

4

Освободившись от дыролова, Алтынай повеселела. Шагая рядом со мной, рассказала, что она и её папа, коммунальный архитектор, переехали в Юго-Запад 254 в середине лета.

– Не Юго-Запад 254, а «Абрикосовый Сад», – сердито поправил её. – Мы уже давно имеем право на название, почти полтора миллиона человек!

– Вот-вот, поэтому папу сюда направили по работе. Ваш двор достиг пика населённости, поэтому власти решают, делать ли пристройки к существующим домам или строить рядом тайл-спутник.

– Что такое «тайл»?

– Так называются Дворы на языке строителей.

– Ясно, а тайл-спутник – это Малый Двор?

– Ага.

Я перехватил ручку дыролова другой рукой:

– Дворовые власти говорят о перенаселённости, но на верхних этажах много пустых квартир. Когда мне исполнится двадцать один год, я переселюсь в свою квартиру наверху.

Алтынай покачала головой:

– Да ну ты, брось, никто не хочет наверху селиться. Слишком далеко от коммуникаций. Чтоб за хлебом сходить, нужно десять минут на лифте ехать. Вот и посчитай. Десять туда, десять до магазина, десять обратно. Полчаса убито на булку хлеба.

– Я буду закупаться сразу в супермаркете, главное холодильник побольше.

– А перебои с энергией? Наверху они постоянные.

– Это потому что некоторые архитекторы плохо проектируют.

– Это потому что если жильём не пользоваться, оно быстро хиреет.

– Согласен, с путями так же. Раз в год мы проводим диагностический обход запасных туннелей, так там трещина на трещине. Лампочка на дыролове не гаснет. А откуда трещины? Ведь никто не ездит десятилетиями. Иногда пустят поезд в обход, как сейчас из-за ЧэПэ.

– Вот-вот.

– Всё равно, я хочу один жить.

– На верхних этажах? Среди алкашей да наркоманов? Хорошая жизнь!

– Да, это проблема. Встану в очередь на квартиру в средних этажах или на нижних.

– Я от папы много знаю про строительство. Поверь, такие как ты или я, никогда не получат квартиру на нижних этажах. Там богатенькие живут.

– Когда построят тайл-спутник, богатенькие туда переедут. Будут жить в коттеджах.

– Не все хотят переезжать. Кроме того, многие оставляют за собой дворовые квартиры.

– Зачем ты разрушаешь мою мечту.

Я шутливо толкнул Алтынай. Она засмеялась, толкнула в ответ. Но спохватилась:

– Ой! Фотометрический дыролов не сбился с пути?

– Не пугайся, меня так легко не столкнуть. В Транспортном Колледже весь первый курс изучают работу с дыроловом.

Общение с девушкой оказалось таким лёгким, что мои чувства рвались наружу:

– Эх, хорошо вдвоём ходить! А с тобой вдвойне хорошо.

Алтынай лукаво подмигнула:

– Почему вдвойне?

– Ты красивая.

Весёлое общение располагало к тому, чтоб перевести разговор на то, чтоб назначить свидание. Но Алтынай вдруг вскрикнула:

– Ой, кто там?

Не останавливая дыролова, я замедлил шаг. Впереди смутно виднелась фигура человека. Он приближался к нам, издавая странное шуршание.

– Лех Небов, привет, – крикнул издалека незнакомец.

5

Я узнал Фрунзика. Того молодого милиционера с синей щетиной, что напару с пожилым Юрой Боросом вели расследование о пропаже людей. На поясе у него висела рация. Это она издавала треск, усиленный эхом туннеля.

Синяя рубашка милиционера тоже была в пятнах масла и саже. На галстуке разрез, словно кто-то полоснул ножом. Лицо в размазках той особенной едкой грязи, что существовала исключительно на железнодорожных путях. Видать, Фрунзик совал свой длинный любопытный нос в каждую выемку.

Фрунзик сел на монорельс прямо на пути моего дыролова. Я вынужденно поставил счётчик на паузу.

Милиционер снял фуражку, пригладил мокрые волосы:

– Зря вы тут бродите. Мы перекрыли весь узел.

– Работа, – ответил я.

Милиционер достал из полевой сумки фонарик, потряс его, заглядывая в линзу, будто пытался выбить остатки электричества:

– У всех работа.

Тут он пригляделся к Алтынай:

– Эй, а ты кто? Имя, фамилия, адрес проживания?

В отличие от меня Алтынай при виде ментовской формы не испытывала ни робости, ни законопослушности:

– А вы кто такой? На каком основании задаёте вопросы личного характера?

Фрунзик восхищённо погрозил пальцем:

– Бо-о-о-рзая. Вот, парень, учись. Девка с понятиями. Сначала представитель органов должен предъявить удостоверение, назвав имя и должность. После этого имеет полное право задавать любые вопросы.

Я повернулся к Алтынай:

– Будут спрашивать про твоё появление в поезде.

– Это была не я, а кто-то похожая.

Фрунзик поднялся с монорельсы:

– Можешь подтвердить алиби?

– Да.

– Ладно. Записал бы твои паспортные данные, но не до вас сейчас. Надеюсь на твою гражданскую сознательность. Жду в участке, чтоб подписать показания.

Я двинул дыролов по монорельсе. Фрунзик грубо остановил его ногой:

– Куда? Идите обратно.

– Но мы должны дойти до выхода из туннеля. Обратный путь долгий!

– Ничем не могу помочь, парень. Там всё перекрыто. Приказ, возвращать всех сотрудников железной дороги. Вагонопоток на обоих узлах прекращён на неопределённое время. Так что у вас в ближайшие дни будут выходные.

– Да что случилось-то? – воскликнула Алтынай.

– Хватит болтать. Идите.

Я законопослушно развернулся. Но Алтынай и не думала сдаваться:

– Пишите справку.

– Какую? – изумился Фрунзик.

– Такую, где сказано, что я и Лех не смогли выполнить свои должностные обязанности из-за милицейской операции на нашем рабочем месте.

– Моё начальство уже выдала такую документ вашему начальству, – отозвался Фрунзик.

Меня объяснение устраивало. Но Алтынай упорствовала:

– Или пишите или мы никуда не пойдём. Тут микротрещины. Если мы их не зафиксируем, то сто тысяч человек размажет на атомы!

Продолжая восхищённо улыбаться, Фрунзик достал блокнот:

– Бо-о-о-орзая! Учись, парень. А тебе, красотуля, надо на юридический было поступать, да к нам в контору работать.

Милиционер быстро написал что-то в блокнот. Вырвал лист, поднялся и передал его Алтынай. Она перечитала, сложила пополам и протиснула в задний карман джинс. Для этого ей пришлось приподнять свитер, обнажив узкую полоску тела, там где спина плавно изгибается, переходя в… Короче, я засмотрелся, хотя как можно «засмотреться» на что-то длящееся долю секунды?

– Но что всё-таки произошло? – спросил я.

– Помнишь, люди пропадали?

– Ну.

– Теперь пропал весь состав Ташкент-Алматы-Новосибирск-Киев-Варшава. Все сто восемнадцать вагонов. Четыре тысячи шестьсот тридцать шесть человек.

Алтынай восприняла новость с непониманием непосвящённого. Я же оторопело уставился на Фрунзика:

– Поезд? Целый поезд? Куда он мог пропасть?

– Это и пытаемся выяснить, – Фрунзик сел обратно на полотно. – Весь мир в шоке. Ладно, авария, сход с монорельсы или поломка в пути и крушение. Всякое бывает. Но вот чтоб пропал бесследно…

– Может ошибка в расписании? Диспетчера, бывает, так напутают, что не то что поезда, узловые станции пропадают из списка.

– Парень, тут люди поумнее тебя всё проверили. Четыре тысячи шестьсот тридцать шесть человек не вернулись домой. Все на одном поезде. И все пропали где-то в вашем районе.

Намекая, что разговор окончен, Фрунзик снял с пояса рацию и покрутил ручку, пытаясь нащупать милицейскую волну.

– В туннелях радио не ловит, – заверил я.

– Без тебя понял, умник.

6

Несмотря на усталость, обратно мы шагали быстро. Обсуждали таинственное исчезновение. Я говорил, что такое невозможно.

– Может его тормознули в пути и увели в дублирующий туннель? Ты упоминал про такой, – выдвинула гипотезу Алтынай.

– Сразу видно, ткачиха. Идущий на гиперзвуке состав невозможно затормозить. Торможение осуществляется на подходе к станции при помощи специальных резонансных подушек. Видела, когда ездила на поезде, что первый признак прибытия на Вокзал, это появление вдоль путей ячеистых локаторов?

– Видела. Возле них ещё мусор валяется часто.

– Подушки работают как… э-э-э… – я запутался в попытках говорить научными терминами.

– Подушки работают как подушки? – подсказала Алтынай.

– Да. Как бы толкают состав в сторону обратную его движению, обнуляя вектор скорости. Без них поезд самостоятельно не затормозит, а будет нестись, пока не выгорит топливо.

– А мог кто-то поставить резонансные подушки на середине пути и затормозить поезд, и после этого увести на дублирующий путь?

– Хорошая версия, – кивнул я. – Теоретически возможно. Но практически… Кто построит несколько километров резонансных подушек незаметно от обходчиков?

– Ну, мало ли.

– Хорошо, допустим, что построили, хотя это нереально, но куда деть километр вагонов? Дублирующие пути сразу же проверили бы. Их много и они запутаны, но не до такой степени, чтоб спрятать поезд.

Перемазанное грязью личико Алтынай нахмурилось, решая задачу:

– Зачем похищать поезд? Его можно продать? Или выкуп за пассажиров потребовать.

– Пойми, украсть поезд это как украсть, украсть э-э-э…

– Как украсть поезд?

– Ну да. Это настолько нелепое и невозможное событие, что больше похоже на ошибку. Это как Луну украсть или угнать Судитрона с рельс. Как облака слямзить. Не-ре-аль-но.

Из-за того, что мы дважды проделали путь по туннелю, пришли на станцию позже большинства обходчиков. Служебный поезд ждал на перроне. Много было запоздавших, кого менты заставили идти обратно.

Все обсуждали исчезновение, выдвигая те же гипотезы, что и мы. Все спорили, доказывали невозможность произошедшего. Два обходчика чуть не подрались, потому что один назвал другого размазнёй, и сделал это не шутливо, а серьёзно.

Кто-то отметил, что Алтынай одета в повседневную, но грязную одежду, подозрительно спросил:

– Эй, а ты, случаем, не выпала с пропавшего поезда?

7

Я и Алтынай так устали, что уже не разговаривали друг с другом.

Еле-еле дошли до пункта сдачи дыролова и путевых листов. Пока я был в переодевалке, Алтынай стояла перед зеркалом в фойе и пыталась привести себя в порядок, отмывая лицо и руки из питьевого фонтанчика.

Мне было стыдно перед ней, что переоделся в чистое. Предложил было свою куртку, но та оказалась настолько велика, что, в сочетании с грязными джинсами и не отмываемой сажей на личике, Алтынай выглядела настоящей бродяжкой.

– Ужас, – заплакала Алтынай. – Как я домой поеду? Меня в трамвай не пустят.

Я отчаянно перебирал варианты помощи. Съездить за её вещами? Представил – папа открыл дверь, а на пороге незнакомец:

– «Можно взять одежду вашей дочурки? Девочка, знаете ли, испачкалась. Надо переодеться».

На помощь пришла Маргарита. Она и раньше уходила с работы позже всех. Из-за ЧэПэ, видать, задержалась ещё дольше. Поглядела на расстроенную Алтынай и её одежду. Сразу всё поняла:

– Пошли, поищем, что есть в моём шкафчике.

Алтынай сдала мне свой рюкзак и отправилась с Маргаритой в кабинет.

Сидел, обнимаясь с её рюкзаком, и фантазировал, как мы будем гулять вдвоём с Алтынай. Целоваться в парке. Или поедем на велосипедах на Шестую Стену. С неё открывается лучший вид на Абрикосовый Сад. На Шестой Стене романтика такая, что ничего не остаётся, как целоваться.

Алтынай и Маргарита вернулись. Моя стажёрка и любовь пахла мылом. Пряди немного мокрых волос обрамляли чистое лицо. Переоделась она в белое платье, в каком видел когда-то Маргариту. Платье было не по размеру Алтынай, слишком просторное на груди, слишком широкое в плечах.

– Спасибо за платье, – сказала Алтынай. – Я завтра же верну.

– Когда удобно, тогда и возвращай, – улыбнулась Маргарита и ушла.

Странно, зачем бухгалтерша хранила красивые платья на рабочем месте?

Алтынай сложила в рюкзак грязную одежду.

– Проще выбросить. Не отстираешь, – предупредил я.

– Попробую, – закусила губу Алтынай. – Свитер от Кельвин Кляйн.

Я стянул с себя куртку:

– Всё же прохладно на улице.

Алтынай согласилась и накинула куртку на плечи. Так дошли до остановки. Трамвай медленно подходил, постукивая колёсами,

– Ну, пока, – сказал я.

Алтынай неуверенно сняла мою куртку:

– Ну… пока.

Взял куртку за петельку:

– Может, завтра вернёшь? Холодно.

– Нет, спасибо. Не хочу, чтоб папа видел на мне мужскую куртку. Он строгий.

Я неловко оделся:

– До дома проводить?

– Нет, нет, – поспешно ответила Алтынай. – Не переживай, у меня остановка рядом с домом. Кроме того папа…

– Он строгий.

– Да.

Застегнул замок-молнию и пошёл. Я отходил, а трамвай подъезжал ближе.

– До завтра, – бросил я через плечо.

– Ага.

Нельзя, нельзя настаивать, даже если казалось, что Алтынай не хотела расставаться. Торопливостью напугал бы девушку. Я хочу с ней не просто переспать, но и дружить. Чтоб на всю жизнь.

– Лех, стой!

Я побежал к ней навстречу, по-дурацки улыбаясь.

Почему-то думал, что мы должны с разбегу обняться и начать целоваться. Но Алтынай думала со всем не об этом. Она дождалась, пока уляжется моя улыбочка. Расстегнула рюкзак и достала свой компакт-диск-плеер:

– Я виновата, что ты должен деньги Алибеку. И с просьбой Судитрона неудобно вышло. Прими в подарок.

Я возмущённо отодвинул её руку:

– Ты что. У меня и дисков нет. На кассетах слушаю.

– Но я должна отблагодарить.

– Потом поблагодаришь. А дарить такие вещи и не вздумай. Дорого слишком.

Она расстроилась и затолкнула плеер обратно.

Я спешно сообразил, как смягчить отказ:

– Давай поменяемся на время? Я тебе свой плеер с моими кассетами, а ты мне свой заодно с дисками? Узнаем, кто что слушает.

– Давай! – Алтынай радостно произвела обмен.

Теперь мы прощались весело. Не прятали невысказанных чувств, хотя я не уверен, что у неё они были, или что она их прятала.

Видимо, от любви фантазировал и за себя и за неё.