Сезон охоты

Глава 18

Темнота, холодные прикосновения камня, мертвая тишина — беспросветное существование. Карцер. Одиночество. Николай отжался в пятьдесят седьмой раз; более интересного занятия он придумать не смог. Темнота давила, тонкими щупальцами прокрадывалась в душу и растекалась льдом — лишала воли, скрадывала надежду.

Острые каменные грани неприятно давили на ладони. За два месяца одиночного заключения он привык к подобным ощущениям — иной альтернативы не было. Разве что воспоминания о прошлом…

Для исключения широкой огласки суд состоялся в закрытом режиме. Хотя какой суд — стоя на постаменте, освещенном рефлекторами, Николай выслушал заранее подготовленный приговор. Бесстрастный голос судьи арктурианца — высокого облаченного в черную мантию законника — зачитал обвинения на одиннадцати листах и напророчил бесконечность в колониальной тюрьме Фогос. И более ничего — ни защиты, ни оправданий. Единственными свидетелями выступали многочисленные охранники, но вряд ли они много поняли из обвинительного монолога. Стояли по периметру пустой залы с каменными лицами и не сводили гипнотически холодного взгляда с обвиняемого. Одно лишнее движение и кинутся, сомнут.

Именно на суде Николай в полной мере осознал произошедшее: его вычеркнули — просто взяли и удалили из жизни. Стерли упоминания о нем из всех федеральных источников, возможно и в людской памяти покопались. Зачем помнить грязь, недостойную и двух слов. Ни одного знакомого лица в суде — да, закрытый процесс, да, федеральные политесы. Но даже одно человеческое лицо облегчило бы понимание безысходности свершившегося.

— Кранство. — Отжимания последовали чаще, давя ярость и боль. Он не хотел обвинять Управление, но черные мысли упорно пробирались в голову, грозя захватить главенство и наполнить душу ненавистью.

Фогос — мир пылевых бурь и красного неба. Морщинистые скальные пейзажи, иссеченные ветром долины и цилиндрический тюремный комплекс, что двадцатиметровой башней рассекал нескончаемые потоки песка. Сквозь темно-багровые вихри проступали монолитные стены, чаши биоискателей, антенны даль-связи, делавшие здание похожим на рогатого монстра. Удивительно как ветры пощадили технику, не оставив только гладкий железобетонный каркас. Системные власти Арктура постарались на славу: высший уровень защиты, клетка природных условий и закрытая гравитрековая линия, по которой перевозили заключенных от космопорта до тюремного периметра, — единственная нить, связующая землю обетованную и оплот мрака

Николай вспомнил легкую вибрацию транспортной капсулы и картину в узком как бойница окне — пространство цвета крови, тусклый свет, приземистый силуэт башни… Видимые размеры тюрьмы его не обманули — строение уходило вглубь планеты минимум на сотню уровней — вплоть до энталовых рудников, на которых осужденные трудились во славу арктурианского могущества. Власти никогда не забывали о самой дешевой в галактике рабочей силе. Долг перед арктурианским обществом должен быть оплачен и, желательно, в тройном размере,

Николай так и не успел вкусить прелестей шахт. В первые же дни ему пришлось доказывать троим сокамерникам, что он не являлся мальчиком для развлечений — ни спереди, ни сзади. По результатам короткой ураганной стычки охранка упекла его в карцер — пещеру, грубо вырубленную в скале, — на три месяца.

Заскрежетало оконце пищедоставки в бронированной двери камеры, тихо звякнул поднос. «Каша, вода, пятьдесят грамм хлеба». — Николай досконально изучил меню. Тюремное начальство не жаловало обилие еды — так, лишь бы заключенные смогли держать в руках пневмоотбойник и не дохли как мухи.

Нащупав в темноте миску, Николай принялся неторопливо завтракать; по его расчетам за пределами стен царствовало утро… Но он мог и ошибаться.

— Мог, не мог. — С недавних пор ему нравилось разговаривать вслух. Он кашлянул — тело напомнило хозяину о том, что охотничьи резервы не безграничны.

«Еще месяц», — успокоил себя Николай. Месяц, полный тягостных мыслей, скудной пищи и физического истощения. Борьба за жизнь утомляла, но сдаться означало подарить врагам тост. Охотник терпел — мерил карцер шагами, бормотал неприличные стишки и усмехался вопреки. В безвременье нашел маленький каменный осколок в углу и попытался рисовать на стене. В темноте любая царапина — шедевр. Тихий мерный скрежет каменной крошки успокаивал. Пальцы ныли.

…Грохот дверной плиты и яркий поток света ударили своей неожиданностью. Прикрыв глаза руками, он демонстративно испуганно спросил:

— Кто здесь?

— Ты плохо смотришься, — сказал невидимый охранник.

— А мне нравится.

— Остряк. — Грубые пальцы стиснули предплечье заключенного. — Тебя переводят на нулевой уровень, чтобы значит не бегать лишний раз до рудников. Ха-ха… Пару метров и ты дома.

— Очень любезно с вашей стороны. — Николай усиленно моргал: необходимо увидеть хоть что-то… Вроде бы сверху проступили неясные пятна — располагаясь через каждые два метра, освещали коридор. «Плафоны. — Он опустил взгляд. — И кольцевой коридор».

Решетка пола, осевая бездна тюрьмы, далекие огни подземных коммуникаций, сновавшие вверх-вниз кабины… Николай остановился на краю пропасти и тут же был запихнут в подъемник. Начался нескончаемый спуск, тусклые секционные фонари отмеряли метр за метром. Уныло скрипели тросы.

В новой камере его встретила пыль, запахи смазки, непонятные шорохи и седовласый мужчина лет семидесяти. Он рухнул на койку. От одиночества необходимо отвыкать.

Захлопнулась дверь, щелкнул блокиратор. Почесавшись, Николай обратил внимание на соседа. Старик, по первому впечатлению, немного странный — просто образец умиротворенности, которой априори не достичь в арктурианских застенках. Он сидел, обматывал тряпками водопроводную трубу и что-то насвистывал — эдакий отринувший проблемы пенсионер. Почувствовав взгляд сокамерника, обернулся. Улыбка добавила на его лицо морщин.

— Латом Садаранк, — представился он скрипучим голосом.

— Ник Рос. — Охотник внезапно согнулся; боль полоснула огненным клинком. Какая-то зараза пробралась в организм и упорно не хотела даровать покой. Сдерживать тело клещами воли становилось все трудней.

Немного подумав, Латом переместился к своей лежанке, достал из-под рваного матраца замусоленный сверток и развернул обертку. Хлеб.

— Ешь.

— Тебе нужнее. — Николай кивнул. Он еще не старик. Он справится — во славу охотничьей подготовки.

— Да ты посмотри на себя, парень. — Садаранк бережно разместил хлеб рядом с соседом. — Я и то выгляжу лучше. — Он вернулся к ремонту. — Протекает, зараза.

— Помочь?

— Ты ешь давай…

— За что тебя? — Николай на секунду забыл о негласном правиле Фогоса: никаких вопросов о прошлом. Латом улыбнулся в ответ… Разобравшись с подачей воды, вернулся на нары, мирно глянул на сокамерника и пояснил:

— Убийство. Двойное.

— А…? — Рос осекся. Зря полез в чужие дела.

— Мы жили на Броке, планетка такая в девяносто восьмом секторе — арктурианская провинция, если угодно. Я, мой сын Этан и… — Садаранк умолк на долгую минуту. — Этана убили накануне свадьбы. Прислали мне его безымянные пальцы… Я нашел убийц — двоих фабрикантов, крупные шишки в концерне «Алдар» — и пристрелил. На это мне потребовалось девять лет.

Несколько секунд Николай ждал окончания истории — предсказуемой развязки.

— Мне хорошо теперь, — сказал Латом. — Ты веришь в справедливость, Ник?

— В какую из них? — спросил Охотник. В галактике осталось мало того, во что он верил. Вера истончалась с каждым часом, днем — наступит миг, когда она окончательно иссякнет, и тогда родится монстр. Или же смерть приберет к рукам опустошенную тушку.

— Этан любил рисовать… На тюремном контроле у меня отобрали листок с его рисунком…

— Я лягу спать. — Николай устроился на лежанке. Ему вдруг захотелось оказаться в Мегосе — на товарной станции, перед неразгруженным вагоном. Почувствовать ногами шаткость сходней, вдохнуть железнодорожные запахи, услышать гудок тепловоза… И проснуться.

***

Кусок породы мягко упал на россыпь эталовой обманки, едва не зацепив колено новоиспеченного шахтера. Отодвинувшись, Николай сглотнул: в горле пересохло от жары и пыли. Ему нестерпимо захотелось распрямиться, окунуться в прохладу, сделать пару глотков любой жидкости и выбросить пневмоотбойник, из-за которого он до сих пор чувствовал дрожь в руках.

— Работать, скот! — Бригадир смены — заключенный, отмеченный добрым расположением охранников, — прервал беседу с подручными шестерками, чтобы всыпать неизвестному в профилактических целях. Да и кулаки чесались.

— Не суетись, — сказал Николай. — Быстрее транспортера не могу.

Перевозка породы в центральный ствол шахты служила минутным отдыхом — обычный распорядок, чем-то не устроивший бригадира. Мужчина хищно оскалился и был остановлен приятелем.

— Осади, Фэл. Про драку на тридцать пятом уровне слыхал? Говорят, к этому типу приставлена усиленная охрана.

— Где она?

— А думаешь почему нас с недавних пор разводит девять патрулей, вместо обычных четырех?

«Любопытно» — На слух Николай не жаловался. Сказанное заключенными, вынудило его украдкой осмотреться. Если для арктурианцев он и являлся шилом в заднице, то они никак этого не демонстрировали. Но с неуставными телодвижениями лучше повременить. Накликать беду не сложно, сложнее ее пережить.

Звонок — утомительно-пронзительный — возвестил об окончании смены. Сдав шахтерское оборудование, Охотник поплелся в камеру, где его встретят скудный ужин и твердость нар.

— Быстрее, — рявкнул охранник. — Нам еще целую толпу конвоировать.

День умирал, финальную точку в нем поставил щелчок замка. Прислонившись к незыблемой двери, Николай устало глянул на Латома. Их смены разделяли полчаса, что можно почитать за удачу: старик всегда успевал навести в камере порядок. Вот и сейчас он опять торчал у водопровода.

Капли монотонно бились о пол.

— Зачем тебе это?

— Мне показалось, тебя раздражал беспорядок, — честно ответил Садаранк.

— Ты бы о себе подумал.

— А я уже кончился. Давно.

— Тогда зачем живешь? — заинтересовался Охотник. Мрак чуть рассеялся.

— Жду.

Чего именно ждал старик Николай выяснил через три недели. Он меланхолично ковырялся отбойником в бурых стенках штольни, когда снаружи возникла непонятная суматоха. Обесточив инструмент, взвалил отбойник на плечо, вышел в более просторную ветку шахты и заметил группу заключенных, возглавляемых бригадиром… Они рассматривали тело, лежавшее среди камней.

Фэл пинком перевернул труп и констатировал:

— Сдох.

— Что произошло? — Николай усмотрел кровоподтек на виске Латома. Старик улыбался.

— Не твое дело, — процедил бригадир. — Возвращайся в нору.

— Его ударили…

— Он отказался работать! — взорвался Фэл. — Дохляк кранский. Я и ткнул-то его не сильно…

Кнопка активации задействовала отбойник на полную мощь. Пробитый насквозь бригадир дернулся и отбыл, вибрируя в такт толчкам привода. Анализ, оценка, поиск целей… Распахнутые в страхе глаза заставили Николая очнуться; он апатично поднял руки навстречу подбегавшим охранникам. Глянул на распоротые тела и вздохнул, предчувствуя наказание.

Часы, дни, недели, месяцы…

С каким-то потусторонним спокойствием Николай понял: он больше не выдержит холода карцера. Одиночества, темноты и боли… Забившись в дальний от входа угол, он устроился на ровном кусочке пола и считал птиц, которые летали от завтрака к обеду, от обеда к ужину и от ужина в небытие. Птицы напоминали воробьев — маленькие шустрые твари.

Лязг, толчок сознания, безвкусная еда, хрип дыхания… Николай старательно кутался в лохмотья. Худшего ада чем Фогос он себе представить не мог, да и не хотел. Интересно, отчего федеральные инспектора социального порядка никогда не заглядывали сюда? Они кричали о маленьких неурядицах на благоустроенных планетах, а навестить колониальную тюрьму строгого режима не пытались. Или пытались, но арктурианские власти быстро свели все попытки на нет. Федерация не поощряла открытого политического давления, обожая выглядеть хорошо.

Николая бросило в дрожь. Кое-как поднявшись, он принялся за нехитрые упражнения, чтобы не загнуться в столь поганой обстановке. На протесты тела плевать, он надеялся… Может ему повезет, и он подобно Латому Садаранку увидит справедливость.

— На выход, — разбил тишину голос. — Эй, ты где?

— На пляже с девочками, опохмеляюсь шампанским.

— Жив значит. — Охранник искренне удивился. — Силен… Вставай, давай.

— Я бы с удовольствием.

В пустую камеру нулевого уровня его доставили волоком. Оклемавшись, он привстал с кровати. Что-то давило на левую лопатку. Кусочек так и не съеденного хлеба — подарок Латома. Истерическое желание рассмеяться обеспокоило Николая. Разум плыл — мысли точно в грязной вязкой жиже.

— Ни хрена.

Равномерное капание выдернуло из ступора; водопровод опять прохудился, намекая на средство от безделья. Утолив жажду, Охотник взялся за починку. Монотонность работы позволила сосредоточиться на планах побега — многочисленных, нереальных. Он ждал.

***

Пневмоотбойник, как средство мщения, отчего-то полюбился заключенным. Только что неизвестный вскрыл им грудь соседа Николая по штольне. «Одним врагом меньше», — довольно осклабился Рос. Убитый был арктурианцем, что относилось к его недостаткам.

— Взять! — Команда адресовалась семерым охранникам.

Николай не сопротивлялся, более того, он бы удивился, не сочти его проклятая нация виновным. До безобразия логично… Оттаскиваемый в карцер Охотник усмехался: спустя неведомое количество дней он возвращался к знакомой обстановке — последней обстановке, которую он когда-либо увидит.

Фогос зомбировал, превратил в тень, не способную к восприятию красок тоскливого мира. Он двигался либо по-старчески медленно, либо не двигался вовсе. Лежал, созерцая тьму, и гадал о том, каких дел ему уже не совершить.

Прелести человеческого бытия отошли на задний план, их попросту не стало в однообразном течении минут.

«Облегчиться». — Николай удивился банальности желания. Процесс отыскания сортира взбодрил, как празднование Нового Года. Когда-то давно, еще при жизни матери, он любил наряжать елку, вдыхать лесной запах хвои, смотреть на блики разноцветных шаров. А больше всего он любил подарки, что неизменно находились под еловыми ветками.

— Просто праздник. — Он заметил размытый круг света и удовлетворенно кивнул: к нему заглянула Костлявая. Рассекла пространство черной косой, сказала нечто важное, призывно махнула белым саваном…

— Подъем, урод! — Охранник пнул заключенного. Тащить груз в административную секцию ему не хотелось. Но приказ, есть приказ; он волоком доставит смердящего заключенного к начальству.

— Куда, идиот?! — На полпути его остановил лейтенант — приближенное лицо начальника тюрьмы. — Тащи на санобработку.

Вода, прохлада, прикосновения чего-то мягкого. Стрекот, недовольные голоса… «Ангелы». — Николай постарался открыть глаза. Его грубо дергали, лишая покоя… Кто? Люди в белом, они отбирали у него вечность, ироды. Вели туда, где он не хотел быть.

— Ник. — Гранатов подхватил тень человека, доставленного охранкой. Яростно оглянулся на тюремного администратора… Арктурианец, нервно барабаня пальцами по столу, смотрел в эллипс окна — на стремительные нити пылевых вихрей. Багровое небо казалось привлекательней эмоций УКОБовца.

— Держись, боец. — Мар кивнул сопровождавшим десантникам. — Уходим.

— Полагаю, все формальности решены?

— Да. — Начальник тюрьмы уставился на полномочного представителя Федерального Собора Справедливости — чешуйчатого агалопода. Негуманоидность судебного исполнителя злила: он — арктурианец — вынужден подчиняться какой-то рептилии.

— Об условиях содержания заключенных в вашей тюрьме мы поговорим отдельно, — не остался в долгу агалопод.

— Где я? — На щеках Николая выступил лихорадочный румянец.

— Мы победили, Ник. — Гранатов стиснул кулаки. — Ты держись…

— Я устал… — Он вдруг увидел демонов, пришедших за ним. Стоя перед обсидиановой аркой врат, твари улыбались; их оскалы в свете огненных фонтанов, бивших из-под земли, смотрелись притягательно для измученного разума.

— Быстрее. — Гранатов спешил. Не для того он преодолел сотню инстанций, чтобы потерять Роса сейчас — в мертвой пустоте коридора. Им бы только достичь космопорта, откуда челнок перебросит на «Витязь» — крейсер земного филиала УКОБа. Там спасение.

— Успеем, Мар. — Ветеран десантник перехватил живой груз. Одна беда — сам он искренне сомневался в благополучном исходе. — Успеем…