24 ОБЕЩАНИЯ

Сделав вывод, вы перестаете думать. Дав ответ, вы перестаете задавать вопрос.

Соломон Краткий


Мы не ложились спать допоздна.

Совещание продолжалось весь день. Капитан Харбо через некоторое время исчезла, чем-то немного озабоченная, наверное, какими-то процедурными вопросами с бразильским правительством. Потом она снова появилась, но ког1-да стало ясно, что научная команда намерена проанализировать, проверить и переиначить даже самые мелкие детали предстоящей операции, опять тихонько выскользнула из зала, обильно снабдив нас бутербродами, прохладительными напитками и пивом на всю ночь. Совещание иссякло само по себе в половине третьего ночи. И не потому, что все было сказано, обсуждено и решено, – просто его участники слишком устали, чтобы продолжать.

Нас опьянило богатство новой информации, а ее ценность эмоционально истощила. Моя голова гудела от звуков, образов, в ней по-прежнему эхом отдавались обрывки фраз и споров, отказываясь улечься и успокоиться.

Я присел на край кровати, слишком уставший, чтобы двигаться.

– Ты не заболел? – спросила Лиз.

– У меня болит мозг.

– Тогда тебе надо выговориться.

Она села рядом, обняв меня за плечи. Некоторое время мы сидели молча, прижавшись друг к другу, не разговаривая и не шевелясь.

– Я устал, – признался я. – Так устал, что у меня нет сил даже умереть.

– Я знаю, что ты имеешь в виду.

– Это касается не только экспедиции, дорогая. Это касается всего. – Она погладила меня по голове, и я продолжал: – Эти постоянные споры. Если бы можно было просто договориться и делать дело, то нам не было бы так тяжело. Иногда это даже… – Я почему-то вдруг вспомнил Уиллиг. – Иногда это кажется каким-то развлечением. Но меня сводит с ума наше постоянное «я не знаю». Когда же начнутся реальные ответы?

– Я не знаю.

– Зато я знаю, – заявил я. – Точно знаю, что мы начнем получать нужные ответы, когда кто-нибудь отправится в центр мандалы, останется там и будет передавать данные оттуда. И ужасно боюсь, что это буду я, потому что больше никто не сможет. – Я пристально посмотрел на нее. – Пожалуйста, не допусти этого, Лиз, как бы все ни обернулось. Обещай, что никогда не позволишь им послать меня в мандалу. Никогда.

Она не задумывалась ни секунды.

– Я обещаю. Никогда этого не допушу. Можешь рассчитывать на меня.

Ее слова подействовали лучше любого обезболивающего. Теперь я позволил себе расслабиться в ее руках.

– Давай ложиться, – прошептала Лиз.

– Хорошо.

Но ни один из нас не пошевелился.

– Я все думаю, – осторожно начал я. – Дядя Аира снова выиграл.

– Да, – согласилась Лиз.

– Бразильские ученые дискредитированы. Бразильское правительство дискредитировано. А бразильский эксперимент – с ним теперь все ясно. Дядя Аира не смог бы спланировать лучше, если он вообще это планировал.

– О, он планировал, все в порядке, – сказала Лиз. – Даже не сомневайся. Он предупредил меня перед отлетом: «Ты должна взять Маккарти только для того, чтобы он сорвал бразильцам их эксперимент. Не знаю, как он это сделает, но можешь на него положиться: он найдет способ».

– Он этого не говорил.

– Нет, сказал.

– Я никогда не понимаю, шутишь ты или нет.

– Давай просто скажем, что дядя Аира очень верит в твою способность ломать все там, где надо.

Я покачал головой: – Я слишком устал, чтобы волноваться по этому поводу.

– Давай спать.

– Ладно.

– На этот раз тебе придется пошевелиться.

Лиз встала, подняла меня на ноги, начала раздевать, а я расстегивал ее пуговицы.

– Хочешь, наденем ночную рубашку? – предложила она немного смущенно. – Или мне снова завернуться в американский флаг?

– Я предпочел бы просто лежать рядом с тобой, крепко обнявшись, пока не засну, если не возражаешь.

– Звучит райски. Не возражаю.

Мы погасили свет, забрались в постель и постарались устроиться рядышком как можно удобнее.

– У кого-то из нас слишком много локтей, – пробормотала Л из.

– Виноват. Просто у тебя больше мягких мест, чем у меня.

– Вот и положи голову на это мягкое место. Посмотрим, не полегчает ли тебе.

– М-м-м, хорошее место. Отсюда открывается чудесный вид на другое хорошее место. – Я подвинул голову чуть вперед и начал целовать другое хорошее место. Какое-то время я счастливо причмокивал и даже немного помечтал, что снова нахожусь в безопасных мамочкиных объятиях и утром все образуется. Лиз погладила меня по голове и вздохнула.

Но потом тем не менее я остановился.

– Что случилось? – спросила она. Я покачал головой.

– Все эти дети в гнезде, в загоне, не идут у меня из головы. То, что с ними сделали черви. Во что они превратились. В либбитов и кроликособак. – Я почувствовал, как из глаз потекли слезы. – Лиз, я хочу спасти всех детей в этом мире. Нельзя, чтобы дети умирали.

Она снова погладила меня по голове.

– Я знаю, дорогой, знаю.

– У меня была маленькая девочка однажды – собственно, она есть и сейчас. Она выжила, знаешь. Но… я не знаю. – Мои слова текли медленно. – Я пытался дозвониться, но мне посоветовали держаться от нее подальше. Она вскрикивает при звуке моего имени. Я предал ее. Она боялась темноты, а я запер ее в шкафу. Мне пришлось это сделать, чтобы спасти ей жизнь, но… – Я покрепче прижался к Лиз. – Она была самой прекрасной малышкой и становилась все лучше. Я старался. Но теперь она… я не знаю. Мне не говорят. Мое отцовство аннулировано. Я больше не имею на нее законных прав.

– Дядя Аира мог бы…

– Нет. – Я лежал молча, прислушиваясь к реву мыслей в голове. Потом попытался объяснить: – Всегда одни мучения. Я не хочу никому причинять боль, но, похоже, что бы я ни делал, всегда находятся невинные люди, которые умирают. И всегда получается так, будто виноват я. Я больше не могу этого выносить. Не хочу больше никакой боли.

– Мы все не хотим.

– Нет. Я больше не хочу причинять боль другим. Я хочу делать добро. Хочу, чтобы люди любили меня. Хочу не чувствовать себя бесполезным, плохим.

– Я считаю тебя хорошим, – сказала Лиз. – И знаешь еще что?

– Что?

– Ты вовсе не бесполезный. Ты просто не знаешь, какой ты сильный.

– Сильный?

– Ну да. (Я слышал смех в ее голосе.) Ты только подумай! Стоило тебе лишь нахмуриться, и четверти миллиона червей и целой мандалы как не бывало. А обошлось это всего лишь в несколько лишних киловатт. Тебе даже не нужно ядерное оружие. Ну, разве это не сила?

Я невольно рассмеялся. Чуть-чуть. А потом сказал: – Послушай, дорогая, мне кое-что от тебя нужно. Она терпеливо ждала.

– Я уже поговорил с Зигелем и Лопец. Они согласны.

– Продолжай, – напряглась Лиз и перестала гладить мою голову.

– Япура. Я знаю, что мы поменяли планы, но если в загонах опять окажутся дети, я хочу организовать спасательную экспедицию, чего бы это ни стоило.

Она долго не отвечала. Потом наконец вздохнула: – Я не могу дать никаких обещаний.

– А я не могу оставлять детей в мандале.

– А я больше не могу позволять тебе рисковать своей жизнью. Ты мне очень нужен. Ты нужен войне.

– Обещаю, что не буду глупо рисковать… Она прижала меня к себе.

– Знаю, что не будешь. Я не позволю. – А потом добавила: – Пожалуйста, Джим, давай подождем и посмотрим, что мы обнаружим в Япуре.

Напряжение в ее голосе нельзя было спутать ни с чем. Она боялась за меня так, как я сам не боялся за себя. Но есть вещи, которые ты должен делать. Просто должен.


В своем родном мире гастроподы, по-видимому, ведут ночную жизнь. Трудность для них заключается в том, что условия на Земле настолько отличны от таковых на Хтор-ре, что полная адаптация, очевидно, невозможна.

Нам точно известно, что гастроподы наиболее активны в приглушенном свете – ранним вечером, в сумерках и лунными ночами. Последние наблюдения показывают, что они особенно любят рассветные и сумеречные часы, но это нельзя считать окончательно доказанным.

«Красная книга» (Выпуск 22. 19А)

Загрузка...