Сержантиха

«Перестань заниматься углубленным извращенным самоанализом, – перебила мои мысли Лёлька, – главное, что у нас всё получилось!»

– Разрешите представить вам красу и гордость нашей особой школы, – майор Свиридов подтолкнул меня поближе к высокому начальству. – Благодаря идее этой незаурядной личности нам удалось создать уникальное оружие.

У Тимошенко от удивления начала опускаться челюсть. Неудобно-то как! Вогнали уважаемого человека в классический ступор, так подробно и давно описанный отечественными специалистами психиатрии. Надо что-то делать. Спасать уважаемого человека. Хуже нет потери лица у высокого начальства. Уже давно доказано, что по закону сообщающихся сосудов дурное настроение командира отражается на подчиненных.

– Курсант Воронцова! – по-молодецки гаркнул я. А так как голос у Лёльки от природы был звонкий и чистый, совсем непрокуренный, то получилось громко. Даже очень. Все вздрогнули. Даже мой шеф. Хотя к крикам он должен уже привыкнуть. Не первый месяц в НКВД служит.

– Идея реализована на базе особой школы при всемерной поддержке преподавательского состава.

– У меня сегодня день потрясений, – признался Тимошенко. – У вас случайно ещё ничего нет в загашнике?

– Есть, – скромно признался Берия и опустил глаза. – Три английских шпиона, два турецких, четверо финских, парочка японских. Между прочим, все взяты с поличным. У каждого обнаружен радиопередатчик, шифроблокноты, наборы ядов. Все дали признательные показания. Теперь можно вести радиоигру с вражескими спецслужбами.

– Сурово у вас, – восхитился Тимошенко. – Можете вы с врагами народа разбираться.

– Вы думаете, мы этих шпионов били? Ни-ни! – замахал руками Лаврентий Палыч. – Сами во всём признались после тёплой беседы. Да и физическое воздействие – не наш метод. Совсем не наш. Врут про нас много. Не педагогично это. Да и великие наставники прошлого Песталоцци с Ушинским всегда были против бития… Хотя, честно говоря, так и хочется какого нибудь ворюгу вот так, собственными руками, ух! А мы ещё и гранотометик подствольный покажем. Замечательная вещь, скажу я вам. Для диверсанта или пехотинца самое то.

– И это тоже ваша идея? – восхитился Тимошенко.

– Никак нет. Это плод совместной разработки с инструктором по минно-подрывному делу Бабах…, то есть, капитаном Нефедьевым.

Когда начальники меня отпустили, я вздохнул с облегчением. Всё-таки, общаться с ними приходилось осторожно. Слово как пуля: вылетит, обратно в ствол не загонишь. Я вернулся к своим. Наших девчонок окружила толпа разведчиков. Всем хотелось пообщаться с нами, героинями учений. Одним словом, мы обменивались ценным опытом. Как же без этого.

– Девчонки, давайте переписываться…

– А вы нам карточки пришлёте?

– Можно вас пригласить в театр?

К нам пробился майор в камуфляжной куртке. Расцветка, на мой взгляд, немного архаичная, но надо признать, тон выбран верный. Ведь могли же комбезы делать у нас. А то почитаешь на форумах германофилов юных – «фельдграу, федьдграу, ваффен эсэс». Иуды. Козлы вонючие. Родину продают. Пример явного низкопоклонства перед Западом. Вернусь в своё тело и время, непременно этих уродов моральных вздрючу. Ей-ей, вздрючу. Но только по интернету.

– Наташа! – обратился он к нашей Принцессе, – а ты откуда здесь?

– Как и ты, на учениях.

– Так это мы за вами охотились? За соплюхами? – удивился майор. – Ещё никто от меня не уходил. А ваша группа умудрялась выскальзывать, как…

– Без гипербол и сравнений, – засмеялась старший лейтенант. – Замучили вы нас, товарищ майор.

– Ещё неизвестно, кто кого замучил. Мои бойцы прокляли всё на свете, за вами бегая. Два раза пришлось собак менять, без сил падали. Мы не могли просчитать ваши дальнейшие действия. Нестандартные шаги предпринимали. Первый раз с такими нелогичными поступками диверсантов встретился. А с болотом вы нас здорово обули. Влетели по самые эти, пупки…

Хочется верить, что после таких учений самые большие начальники сделали правильные выводы и осознали важность целенаправленной подготовки. Жалко, что в Союзе была всего одна школа, подобная нашей, где в течение нескольких лет готовили настоящих профессионалов. Как ни странно, в то время о специальной подготовке диверсантов почти ни в одной стране мира не задумывались. По большому счёту, уровень подготовки можно было назвать – образно, конечно – любительским. Даже широко разрекламированный полк «Бранденбург» не так уж далеко ушёл. Дотошность немцев, пунктуальность, четкость при подготовке всё равно не сделала из солдат этих частей сверхсолдат. Здесь больше мифов и выдуманных историй, чем реальных успехов. Хотя надо отметить, интересные операции были, но они удавались за счёт самородков и явных талантов. Вся тренировка в те годы застыла на уровне типичных разведгрупп армейского уровня, чуть лучше или хуже.

Настоящий классический диверсант – это не только физическая подготовка, подрывное дело, рукомашество и дрыгоножество. В первую очередь, это сплав высокого интеллекта, прекрасного образования, широкого кругозора и спецподготовки. В тридцатые, сороковые, пятидесятые годы, да и намного позднее диверсант представлял собой обычного солдата или офицера, только обученного навыкам проведения простейших диверсионных операций и организации примитивного саботажа. Хотя во все времена полководцы придавали особое значение операциям в тылу противника с целью нанесения ущерба или снижения его боеготовности. В годы второй мировой войны все воюющие стороны использовали один шаблон. Быстро и много. Если из десяти заброшенных групп девять погибнет, а одна выполнит задание, то это уже огромный успех. Удачная диверсия оправдывает все жертвы и затраченные средства. Здесь некоторые могут возразить, а как же великолепные ниндзя?

Увы, и это тоже миф, к тому же раздутый до чудовищных размеров кинематографистами. Ничего героического у них не было. Они – обычные профессиональные убийцы, не более того. Перерезать глотку пьяненькому самураю, сладко похрапывающему под забором, особой подготовки не требуется. А выпивать они умели, как и любой профессиональный военный. А вот в честном бою дворяне, даже среднего уровня подготовки, гоняли этих пресловутых душегубов прошлых времен в хвост и гриву. Да и не было у касты убийц в подготовке ничего такого, чего бы не знали и не умели самураи. Даже лучше и профессиональнее. А подло, исподтишка можно прикончить любого, даже президента страны. Что мы и видели в нашей истории. А первыми в мире прорыв в подготовке настоящих мастеров тихой войны совершили в Советском Союзе. Примерно в середине тридцатых годов была, наконец, реализована идея о создании специального учебного заведения, в котором на высочайшем уровне готовили настоящих профессионалов военного дела. Для этого по крупицам со всего мира собирали секретные приёмы и методики подготовки. Для этого перешерстили известные техники единоборств, даже печально известные ордена ассасинов. Да, в ряде направлений были свои достижения. Но в чистом виде для спецподготовки к современным условиям они не подходили.

К тому же вся суть советской власти не принимала идею воспитания только типичных убийц. Нужны были строители и защитники идей социализма. Здесь требовалось найти некий волшебный камень, который бы чудесным образом трансформировал экзотические техники в совершенно новый продукт. И он был найден. Энтузиасты на уровне интуиции и озарения смогли найти то, что позволяло подготавливать широко образованного командира, воина и профессионала. Здесь была одна проблема. Как втолкнуть за пять-шесть лет знания и умения, которые при обычных традиционных подходах надо изучать не менее двенадцати-пятнадцати лет. И с этим удалось справиться. Поразительно: в те времена без компьютерных технологий, интерактивных досок, последних достижений психологии обучения удалось добиться не простого усвоения информации, а получения практических навыков по её использованию. Были найдены методы, позволяющие за короткий срок не просто пробежать курсы физики, химии, математики, биологии, иностранного языка и так далее. А понять суть и уметь пользоваться. Правда, для этого пришлось искать способных учеников.

Отбор был жесточайший. Спецгруппа НКВД, которая проводила набор курсантов, отбирала в первую очередь подростков с природным абсолютным здоровьем, крепкой психикой, устойчивыми моральными качествами. До пятого колена просвечивали родословную. Отсеивали сразу тех, у кого были в роду разведённые, алкоголики, с отклонениями в психике, дезертиры, попавшие в плен, сластолюбцы. Причём не отторгали выходцев из дворян, священников и аристократов. Это же типичные служилые роды, в которых сама жизнь за столетия служения выжгла гниль. Хотя ещё в начале тридцатых годов действовали серьёзные ограничения для потомков бывших. Об этом много говорили, писали. Но когда дело доходило до практики, те же бдительные органы, которые по идее должны были пресекать любые поползновения со стороны бывших, их свободно пропускали. Мы с высоты сегодняшних дней можем назвать подобный жёсткий отбор генетическим тестом, евгеникой, хотя тогда подобные взгляды шельмовались в советской печати как реакционные и буржуазные. Но как только речь заходила о практической реализации, всю политическую трескотню пускали побоку. На войне плакатом вражеский танк не подобьёшь, а вот обычная бутылка с спецжидкостью это сделает. Просто нужен тот, кто умеет пользоваться этим примитивным, но очень опасным снарядом.

Разумеется, размахнуться и швырнуть поллитра не сложно. Среднестатистический пьяница за свою мирную жизнь перекидал в кусты бессчетное количество стеклотары. Но это совсем не говорит о том, что он из укрытия с двадцати метров сможет даже попасть в бронированную махину размером с настоящую хату. А вот подготовленный человек бросит и попадет ёмкостью, куда надо. При этом никто и рассмотреть не успеет, откуда и кто метнул «сюрприз». А танку хана. Всё же такое специфическое учебное заведение с момента открытия на несколько десятков лет опередило своё время. Уровень подготовки намного превосходил требования армейцев той поры. Хотели как лучше, а получалось в разы лучше, чем планировали. Избыточная мощность ставила всех в тупик. Поэтому в те годы армейцы постарались сбросить с своей шеи эту непонятную школу. Поэтому шефство над ней взяли партийные органы. Действительно, полученные кадры можно было использовать по линии Коминтерна в нужных странах. Но и у них вскоре пропало желание тащить на себе весьма дорогостоящий экспериментальный проект. На короткое время засветился даже комсомол: всё-таки набранный молодняк был сплошь из юных комсомольцев. Так и перебрасывали спецшколу, словно футбольный мяч на школьной перемене. А потом и вовсе надумали закрыть.

Её спас Лаврентий Павлович Берия через два месяца после прихода заместителем народного комиссара внутренних дел. Он посетил её и был поражен тем, что умели и знали совсем зелёные мальчишки и девчонки. Они превзошли по всем параметрам здоровых тренированных бойцов. Берия даже пошёл на жёсткий конфликт с Ежовым, который был противником этой школы. До сих пор непонятно, почему он отважился превысить должностные полномочия в своём стремлении любой ценой уничтожить учебное заведение. Судя по отрывочным сведениям, будущий нарком с этим вопросом пробился на приём к Сталину, где доказал необходимость сохранения спецшколы. До войны успели сделать только один полноценный выпуск численностью примерно в штатную роту. Курс, где училась Лёлька, был первым. В мае сорок первого года полновесные спецы после выпускных экзаменов разъедутся по частям. А летом должен быть второй набор. И затем спецшкола должна функционировать в обычном режиме, то есть, каждый год производить приём.

Но я знал одно. Скоро война поставит крест на этих планах. А вся подготовка спецов долгие годы будет вестись по значительно сокращенной программе. Диверсантов фронт требовал много. Качество пришлось восполнять количеством. К сожалению, в неразберихе первого периода войны первых выпускников спецшколы использовали не совсем удачно. Всех раскидали по одному в подразделения разного уровня подготовки. К тому же, нередко, на должности, которые были далеки от специальности. Лишь три группы диверсов оказались полностью укомплектованы выпускниками спецшколы. А это тридцать бойцов. На фоне масштабных сражений это даже не капля в море, а капля капли. Но и их хватило, чтобы фашистам небо с овчинку показалось. Как ни старались их перехватить, а наши осназовцы выскальзывали практически без потерь из облав и ловушек.

Уровень мастерства был просто запредельным для условий войны. А если бы групп такого уровня было десятки и сотни, то я был абсолютно уверен, что наша Победа наступила бы раньше на три-четыре месяца, а то и больше. Беда пришла намного позднее с той стороны, откуда и не ждали. Специалист по кукурузе Никита Сергеевич, дилетант во всех сферах и скрытый троцкист, поставит крест на этой уникальной школе. Он лично подписал документ о её ликвидации, пояснив, что это наследие сталино-бериевского прошлого в новых условиях уже не актуально. Как это похоже на действия Горбачева и Ельцина, когда те с лёгкостью неимоверной уничтожали целые перспективные направления в оборонной сфере, научной, космической, да и хозяйственной тоже! Насколько я помнил, даже в моё время подобного учебного заведения не было. Разумеется, кафедры разведки действуют во многих военных учебных заведениях, в той же Рязани. Но при всём моём уважении, это всё же не специальная школа ОСНАЗа. Хотя какая это школа, когда полный курс обучения превышал шесть лет! На первый курс приходили прыщавые нескладные мальчики и девочки, а выходили матерые волки с академическим образованием, после которого прямой путь только в аспирантуру.

После учений нам дали аж целых два дня выходных с увольнительной. Лёлька, естественно, решила повидаться с родителями. Постепенно у неё дела с управлением собственностью, то бишь, телом, начали улучшаться. Лёлька некоторое время могла управлять своими движениями. Правда, выходило ещё коряво, да и уставала быстро. Со стороны казалось, будто девчонка напилась до полной потери пространственной ориентации. Наблюдать такое, наверно, было весьма забавно. Мы подобные эксперименты проводили в одиночестве, чтобы не пугать курсантов и преподавателей. Хотя Лёлька была в полном восторге. Я её прекрасно понимал. Всё же какое это счастье, чувствовать своё тело, каждую клеточку. Мне лишь оставалось комментировать эти попытки, насколько это возможно с моей стороны, без иронии. Лёлька тем не менее мои туповатые шуточки воспринимала с юмором.

По железной дороге ехать всего ничего. Часа три. В этом времени я по «чугунке» ехал первый раз. Да и вообще, за пределами школы, не считая учений и полигонов, я ещё не был. Мне было интересно наблюдать, как жили советские люди. Первое, что меня поразило, это почти у всех граждан СССР доброжелательные лица, улыбки. Молодёжь вообще выглядела задорно. Много шуток и смеха. Чуть ли не у каждого гитара, гармошка, мандалина, да и балалайки не редкость. Похоже, мода такая была. Петь и играть хотя бы частушки должен каждый. Это совсем не вязалось с тем образом, который нам рисовали либеральные СМИ. А где же страх? Где мрачные и злые сотрудники спецорганов? Где «воронки», которые, по идее, должны сновать туда-сюда. Вон стоит милиционер, и, похоже, его никто не боится. Наоборот. Деревенского вида дедок спрашивает у него дорогу. Если в толпе толкнут, то обязательно извинятся.

Мне приходилось читать про эти времена. Особо, конечно, не шиковали. Но и откровенно заморенных людей я не видел. Да и одеты все чистенько, пусть даже не совсем модно, естественно, с моей точки зрения. К моему удивлению, автомобилей было много. Вот этого я не ожидал совсем. Хотя и гужевого транспорта наблюдалось с избытком. Изделия отечественного автопрома бодро бегали по дорогам, громко рыча. Даже мелькнула небольшая колонная из бронеавтомобилей. Я только головой успевал вертеть во все стороны. Понятно, что домá соответствовали эпохе. Особого разнообразия отделочных материалов, брусчатки и прочих плиток не было, но порядок чувствовался во всём. Надо же, коммунальная служба практически вся была укомплектована гужевым транспортом, а все улицы и тротуары были вылизаны. И опять же, явного мата я не слышал, так же, как и распространенной у нас «фени». Разумеется, отпускали мужички выражения, но умудрялись передать свои эмоции без матерщины, при помощи сложных конструкций и гипербол. Хотя было понятно, что они подразумевали ввиду или кого, точнее чего. А при женщинах и детях подобные обороты использовать – табу.

Если судить по фильмам современных режиссёров, то уголовные элементы должны были бродить по улицам целыми косяками и отсвечивать своими фиксами. Но не было их! Точнее, мне не встречались. По крайней мере, старательно маскировались под порядочного человека. Как говорила в таком случае управдом Варвара Сергеевна, а я им не верю. После революции и, в первые годы советской власти к уголовным лицам относились с некоторым сочувствием. Романтики от революции ещё какое-то время наивно полагали, что вины урок в том, что они сидели за преступления в царских тюрьмах, нет. Это всё проклятое самодержавие доводило классово близких людей до того, что они начинали грабить и убивать. А вот теперь, когда с прошлым покончено, все криминальные личности вмиг образумятся, раскаются и начнут новую жизнь для построения светлого будущего. Через несколько лет эти иллюзии примитивно мыслящих интеллигентов рассосались в суровой действительности, подобно куску рафинада в стакане чая.

Уголовный мир перестраиваться и не собирался. Наоборот. После окончания тяжелой гражданской войны криминалитет воспрял духом и начал сколачиваться в мощную структуру. Увещевания и душеспасительные беседы записных придурковатых пропагандистов для этой прослойки были как мёртвому припарки. Правда, надо признать, что в те времена молодая исправительная система СССР сделала настоящий прорыв. До этого во всём мире вся пеницитарная структура была заточена только на наказание преступника. А вот серьёзную работу по исправлению заблудших впервые начали в Советском Союзе. Успехи достигнуты огромные. Лучшие педагоги, психологи разработали цельную программу перевоспитания. Кстати, работы талантливого Макаренко – лишь часть общего вклада, и совершенно неверно вырывать их из общего контекста.

Немного погодя все буржуазные страны, особо не афишируя, практически без изменений перенесли эту систему чуть ли не целиком к себе. А чтобы скрыть прямое заимствование, заменили термины. По сути дела, все сегодняшние разработки в этой сфере базируются на достижениях советских энтузиастов тридцатых, сороковых и пятидесятых годов. Ничего нового здесь придумать невозможно. Но какие бы замечательные условия не создавались в тюрьмах и зонах, если у человека изначально душа с неисправимыми дефектами, то все усилия окажутся бесполезными. Патология даст о себе знать в любом случае. Рецидивы обеспечены. В данном случае надо смотреть на человека с точки зрения законов Кармы, Добра и Зла. Света и Тьмы. А это уже высшая философия Веры и Неверия.

Попробуйте сами провести небольшой эксперимент сами с собой. Если вы, предположим, курите или выпиваете, скажем так, в меру, – попытайтесь бросить. С этой минуты. Раз и навсегда. До гробовой доски. До кладбищенского креста. Интересно, сколько вы продержитесь без зелья? Представляю, какие муки будут испытывать курильщики и слегка выпивающие. Вас будет ломать. Ведь курильщики и пьяницы – те же самые наркоманы. В голове будет биться только одна мысль: закурить, закурить, закурить… Или же: выпить, выпить, выпить. И базу оправдательную для этого подберёте. Типа: ну подумаешь, курю! Так ведь легко брошу. Когда-нибудь, если захочу.

Даже курящая женщина, будучи беременной, не расстаётся с сигаретой и находит любой повод, чтобы оправдать себя. О здоровье ребёнка не думает. Так же и любители залить за воротник. А я и не пьяница совсем! Вот похмелюсь, и на неё, проклятую, неделю… нет, три дня точно смотреть не буду. А тянуть вас к этому станет!

Теперь только представьте себе: а что чувствует особь с деформацией души. Какие страсти у него внутри кипят. Их-то никому и не видно. А они в сотни раз сильнее, чем у того же курильщика со стажем. И так хочется реализовать своё желание, которое переходит все моральные ограничения! Если уж относительно адекватный человек не может перебороть привязанность к эфемерному наслаждению, то что говорить про тех, у кого дьявольская страсть? Они практически всю жизнь служат ей. Педофилы, извращенцы, воры, проститутки, грабители. Она толкает их…

«И чего это вдруг нас потянуло на размышления о природе извращений человеческой психики? – Прервала Лёлька мои аллюзии на эту тему. – Вы полагаете, молодой человек, что желание, переходящее все морально-этические границы, превращается в болезненное навязчивое состояние, именуемое страстью. А от неё до маниакальной шизофрении остаётся небольшой шажок.»

– Опять мы мои мысли подслушиваешь. Во-первых; это нечестно…

«»А во-вторых, ты так оглушительно философствуешь про себя, что мне некуда от тебя деваться. А в-третьих, я имею полное моральное право знать, что замышляет подселенец. А то, понимаешь, проник в нежный девичий организм типичной аскаридой. Нежелательным сперматозоидом со всеми вытекающими. Благоденствует. Ему тепло, светло. А я, между прочим, также имею право на своё тело. А чтение твоих мыслей для меня лишь жалкая компенсация за те мучения, которые я испытываю.»

– Это твоё оправдание не имеет юридической базы… – попробовал защищаться я от её нападок.

«Короче, Склифосовский», – хмыкнула Лёлька. Она часто заставляла меня мысленно прокручивать фильмы, вспоминать прочитанные книги. По её словам, она смотрела их в объёмном изображении, словно сама участвовала в событиях, наравне с главными героями. Нашим технологиям до такого ещё далеко. А здесь, от меня хоть какая то польза, в смысле получение интересной информации. И, как оказалось, знал я, по словам Лёльки, очень много. Впору гордиться. Да и для меня была отличная возможность тренировки на устойчивость внимания. Стоило только отвлечься, как внутренний экран «гас». На что единственная зрительница выражала своё негодование: типа, сапожник! Крути кино! Поэтому быстро нахваталась цитат.

«И, чего ты там дальше про мутации души надумал?»

– Я попытался провести параллель между книгами Григория Климова, исследователя Льва Гумилева и криминалиста Ломброзо. Пожалуй, они правы, пусть даже каждый использовал свою терминологию для объяснения. Есть общее начало между террористами всех мастей и религиозной окраски, троцкистами, либерал- демократами, профессиональными революционерами, нашими упёртыми блоггерами, представителями криминального мира, политиками. Это крайняя форма фанатизма, экстремизма в достижении личных целей. Причём они их часто маскируют. Не важно, на каком поприще эти деятели себя проявляют. Политическом, творческом, уголовном, религиозном… Результат один и тот же. Мало того, на мой взгляд, проявляются интересные тенденции. А именно: можно выявить устойчивые роды, которые постоянно поставляют представителей данного типа. Примеры? Пожалуйста. Возьмем линию Гайдаров. Далеко заходить не буду. Но начну с отца – талантливого и мною любимого детского писателя Аркадия Гайдара.

Так вот, его отец дезертировал с фронта. Судя по воспоминаниям, он в роте проводил подрывную работу, разлагал солдат. Ну и что, что это была война империалистическая? Патриотизм и защита родной земли есть базовое состояние любого мужчины. Нормального, естественно. Поэтому не удивительно, что Аркадий так горячо воспринял идеи мировой революции. Однако вскоре его романтика после первых боев испарилась. Он, совсем ещё мальчишка, увидел весь ужас кровавой бойни гражданской войны. Не случайно позже пытался забыть это при помощи алкоголя. Лица убитых друзей и противников постоянно вставали перед ним. Поэтическая душа не могла вынести этого. Даже лечился в психиатрической лечебнице. Но идеи социализма для него были понятиями святыми и чистыми.

Его приёмный сын Тимур, в годы советской власти достигший больших высот, тем не менее во времена «горбачевщины» примкнул к обществу, где либеральные писатели и журналисты практически в открытую боролись против своей страны, против социализма. Теперь его сын – Егор, идеолог и проводник либеральных фашистских реформ. Работал в журнале «Коммунист», писал статьи в поддержку власти. Естественно, был партийным. Но дорвавшись до премьерства, отрёкся от прежних взглядов и осуществил самым бесчеловечным способом насаждение колониального капитализма в стране. Сын экс-премьера, насколько мне известно, экономист по образованию, продолжает дело папаши по дальнейшему «углублению, развитию и насаждению» либеральных, западных и чуждых нам, ценностей.

Дочка Машенька – отдельная частушка с притопом и прихлопом. Так же стоит на этих позициях. Но, будучи при власти в Кирове, под началом либерального друга-губернатора, по упорным слухам, сбила на машине тринадцатилетнюю девочку. Дело, естественно, замяли. А наша Машулечка тут же уехала в Америку – «как бы учиться». Вернувшись, тут же начала опять проталкивать бредовые идеи. По мнению некоторых мистиков, то, что на протяжении века с лишним этот род поставляет подобные клоны, не случайно. Взять того же оппозиционера Удальцова. Его прабабушка Залкинд в годы революции столько крови русских людей пролила, на десять поколений вперёд хватит, да и ещё останется. Только одна история с расстрелом в Крыму бывших участников белого движения чего стоит! А ведь им вначале дали обещание, что преследовать не будут, если они сами не начнут бороться против советской власти.

А Троцкий тут же издал приказ об уничтожении, и его рьяно выполнила пламенная «революционерка» Залкинд. Похоже, и правнучек, приди к власти, не остановится перед расправой. А ведь считает, что за светлое будущее сражается. За счастье простого человека. Только вот что-то мне не по себе от таких родовых линий. А если перечислять, сколько у нас во власти потомков «профессиональных революционеров» – и дня не хватит. И почти у каждого внутри родовая «закладка». И эта программа, нацеленная на разрушительную работу, не важно, против какой системы, ждёт своего включения…

«Ничего необычного, – вставила Лёлька, – моя бабушка всегда говорила – по роду и порода. Прежде чем жениться или выйти замуж, сначала посмотри на предков до седьмого колена. Есть род окаянный, а есть покаянный. У меня, товарищ сержантиха, складывается такое впечатление, что вы об этих древних истинах в будущем забыли совсем.»

– Просто ты не знакома с возможностями наших средств массовой дезинформации. Так задурят, что чертям тошно. Между прочим, у вас здесь просто информационный курорт по сравнению с моим временем. Лично я отдыхаю и совсем не ощущаю действия коммунистического агитпрома. По мне, несерьёзно как-то. Видимо, выработался иммунитет в светлом будущем.

«Порой ты рассуждаешь как классовый враг. До сих пор к твоему образу мышления не привыкну. Такое ощущение, что у тебя, дорогой мой нахлебник, полная каша в голове. По многим вопросам нет чёткой и ясной позиции. Говоришь, что принимаешь Бога, а сам со своей верой или неверием не определился. Убеждаешь меня, как ты за справедливость готов бороться, а самых элементарных понятий не выработал. Полагаешь, что Родину любишь, а ради неё и жертвовать особо не собираешься. А вот мелкобуржуазные, мещанские интересы у тебя читаются очень даже легко. А твой цинизм, отрицание простых, очевидных вещей? Глумление над прошлым?»

«Вот так, дорогой мой. Интонации тебя выдают. Впрочем, ты их и не скрываешь, так как они уже вбиты в тебя практически на бессознательном уровне. Да ты не дёргайся, не дёргайся. Временами я думаю: чем же так опоили ваше поколение в будущем, если вы все так думаете? Вот ты мне про зомби рассказывал и показывал. Страшилки ваши. Не скрою – впечатляет. А ведь фильмы ваши и не врут. Вы там, в своём гнилом будущем, и есть самые настоящие зомби. Да, ты не ослышался – гнилом. Только признаться себе в этом боитесь. Если честно говорить, вы не социальную систему заменили одну на другую. Вы страну предали за пустые обещания продажных политиков и зелёные бумажки. Ради этого уничтожили всю свою промышленность и сельское хозяйство. Временами я думаю: а стоило нам здесь такие жертвы приносить, чтобы вот такие внуки-правнуки у нас были? Ради чего? А я, между прочим, верю в светлые идеалы социализма и коммунизма.»

«Капитализм и такие понятия, как «человек человеку товарищ и брат», вещи несовместимые. Фашисты, ты сам рассказывал, хотели от нашего народа всего сорок миллионов в живых оставить в качестве рабов. Так вы там, теперь своими руками себя же и уничтожаете. Если вы сами внутри себя не хотите перемен к лучшему, то никто вам их устраивать и не будет. Власти вашей это только и надо. Видите ли, нас они критикуют. За репрессии, за тридцать седьмой год! Да вы просто прикрываете своими гнусными делами то, что сами творите. Вы уже давно нас переплюнули по всем этим спорным моментам. Пугаете сами себя массовыми расстрелами, якобы, невинных. По большому счету, у вас настоящих врагов народа в несколько раз больше, чем у нас. Да если бы ваши власти по-настоящему, а не на словах, принялись за чистку, то все бы наши процессы детским лепетом показались. Только вот духу у вас на такую открытую борьбу с врагами народа не хватит.»

«Всю грязную пропаганду против нас ведёте на деньги олигархов и продажных министров. Для них отказаться от бешеных денег, которые они бесконтрольно выкачивают из страны, невозможно.»

Лёлька говорила спокойным, даже немного скучным голосом. А оттого её слова били наповал. Она совсем точно назвала диагноз нашего поколения и нашей эпохи. Мы просто сгнили. Сгнили, начиная от самого высшего политического верха, представленного законченными подонками, и до самого нижнего уровня общества. Разумеется, мне хотелось защитить свою эпоху просто из самолюбия. Да только вот аргументы у меня, признаться, и в самом деле были никудышные. Да я и сам хорош. Про Сталина рассказывал ей то, что нам вдалбливали в будущем днём и ночью по всем каналам. А здесь живут такие же люди со своими проблемами, заботами, надеждами на будущее. И они так же любят свою страну победившего социализма. И недовольство своё проявляют, по тому или иному вопросу.

Не сказать, что все запуганные ходят. Многие из них не знают, что очень скоро всё это рухнет, и начнётся ужас войны. А до Победы будет так далеко… Да и мы, потомки, если признаться, её бездарно сдали. А что, например, сделал я лично, чтобы изменить в лучшую сторону, хотя бы на немного, приближающееся будущее? Ну, предложил идею специализированного бесшумного оружия, подствольного гранатомёта, магнитных мин, напалма. Мне приходилось читать кое-что из жанра альтернативной истории. Разные варианты были. А когда сам попал, то, честно говоря, оказалось, что в действительности не так уж и много возможностей у меня. Да и не такие тёмные наши дедушки. Магнитные мины применялись. Наш самородок Бабахыч давно своё время опередил. Несколько типов мин разработал. Думаю, они не один десяток лет на вооружении продержатся. Дёшево, удобно и практично. Приборы бесшумной и беспламенной стрельбы изобрели. Гранатомёты, то есть мортирки надульные, применялись. Да, и тот же самый напалм практически был создан. Действия диверсионных групп тоже тут не в новинку. Да и все те идеи, что предложили мы с Лёлькой, они уже витали в воздухе.

Нужна была лишь точка кристаллизации. Многие авторы-альтернативщики наивно думают: мол, попал в прошлое, выдал идею, а дальше всё по-иному пойдёт. Нет, дорогие мои! Самое главное, – нужно, чтобы для этого была готова подходящая информационная среда. Как говорили классики марсксизма-ленинизма, «созрела ситуация». А эти ребята были далеко не дураки и прекрасно разбирались в таких сложных категориях, как социально-временной континуум. А когда мы с Лёлькой подготовили реферат на тему применения диверсионными группами бесшумного оружия, то оказалось, что все мои знания из будущего на эту тему открытием для здешних спецов не являются. Мне об этом сказал начшколы товарищ Свиридов. Правда, он добавил, что в своей работе вам, Воронцова, удалось проработать вопросы, связанные с практическим применением этого секретного оружия в боевых условиях. Это даже более детально, чем в разведывательных подразделениях вермахта.

Но даже немцы, известные своей тягой к военным новинкам, не придавали особого значения данному направлению. У них вообще не было специального оружия. Первыми к этому подошли англичане в годы войны. Они создали карабин с интегрированным глушителем. Оружие засекретили. А все воюющие стороны применяли до конца войны обычные армейские образцы с наворачивающимися на ствол ПБС. К тому же крайне несовершенными. Пожалуй, наша идея подтолкнёт отечественных оружейных конструкторов к более качественным образцам приборов. И, похоже, наша страна станет первой в этой области. Важно успеть до начала войны выпустить достаточное количество «винторезов». Давно известно, что любое новое оружие оказывает заметное влияние на поле боя, будучи серийным, а не штучным изделием. Я боялся, что всё утонет в проволочках и согласованиях. Признаться, я дедушек не дооценил. Через три недели к нам в школу поступили «наганы» с интегрированными глушителями. Первые стрельбы показали, что старое-новое оружие получилось на славу. В тире я израсходовал несколько десятков патронов. Только лёгкий щелчок ударника по капсюлю и шипящий, чуть слышный выхлоп. А вообще мне револьвер нравился больше, чем пистолет.

Несмотря на неказистую внешность, даже архаичность нагана, стрелять из него было одно удовольствие. Даже относительно маломощный патрон не портил впечатления, точность была великолепная. Отдачи почти не чувствовалось. Надёжность выше всяческих похвал. Гильзы, по которым можно определить тип оружия, не выбрасываются. А специальные пули изготоавливаются из мягкого сплава. При попадании в цель сразу деформируются так, что по ним уже не только нарезы, но даже и калибр сложно определить. Одним словом, мечта профессионального убийцы. Прямых улик не остаётся. Только один недостаток: перезарядка барабана. Даже с учётом того, что у нас были револьверы так называемого офицерского образца с выбросом всех стрелянных гильз сразу, заряжать по одному патрону в камору всё же долго. Хотя при использовании в качестве специального оружия этот недостаток уже роли не играл.

Семи патронов в барабане хватало за глаза. Я всё равно невзначай подсказал Бабахычу идею о специальной обойме для револьверов. Оказалось, что подобные предложения уже были, так что ничего нового с моей стороны. А не внедряли лишь потому, что шло перевооружение на пистолеты, и все предполагали, что история револьверов подошла к своему логическому концу. А теперь выяснялось, что она только начиналась в новом качестве. Немного погодя привезли и четыре первых «винтореза». Оперативно однако, здесь внедряют новинки. Две винтовки были с оптическими прицелами, а две – с диоптрическими. После первых стрельб пришли к выводу, что для такого оружия все же оптика предпочтительнее. Честно говоря, я порадовался за наших оружейников. Винтовка била весьма точно, а главное, значительно уменьшилась шумность.

Внутри поставили амортизаторы, и затвор с пружиной уже не издавал сильного шума. По первому моему впечатлению, местная новинка ничуть не уступала «винторезу» из моего времени. Даже дальность поражения цели оказалась сопоставимой. Ну естественно: тяжелая пуля от мосинки немногим уступала девятимиллиметровой из будущего. Даже по внешнему виду винтовки походили друг на друга. Только глушитель в нашем варианте был толще и немного длиннее, а приклад от ППД с пистолетной ложей тоже оказался весьма удобным. Два типа магазина на десять и двадцать патронов. И первым делом всё это была засекречено. Я удивился, насколько в этом времени бытовала страсть к различного рода секретам и тайнам. У нас, например, вся информация по специальному оружию в свободном доступе. А тут даже инструктора по стрелковой подготовке, показывая нам первые образцы и рассказывая характеристики, понижали голос, втягивали голову в плечи и постоянно озирались по сторонам.

А «винторезы» – так с моей подачи неофициально прозвали винтовки – вызвали у курсантов и преподавателей восхищение. Словно они перед собой настоящие бластеры из фантастических фильмов увидели. Даже руки тряслись, когда касались их. Пару раз я посмеялся над этим. Внутренне, естественно. Но Лёлька заметила, что это мы в своём времени привыкли к чудовищным по своему результату видам вооружения, поэтому такое оружие для тактических задач нам уже кажется мелочью. А на самом деле, это очень страшное оружие. Если грамотно его применять даже на обычном тактическом уровне, оно в итоге окажет стратегическое действие. Здесь я задумался. А ведь Лёлька абсолютно права. Если и в наше время не нашли противоядия против бесшумного оружия, то что же говорить про эту войну? Пусть она по своим масштабам превосходила все битвы, но в основном велась по традиционным схемам, только на более высоком техническом уровне.

Только вся эта машинерия грохочет, лязгает, рычит. А всё равно, в грохоте боя бывалые солдаты определяют по звуку, откуда ведут огонь. Это лишь непосвященному кажется, будто ничего не разберёшь.

Также моё предложение по противотанковым кумулятивным гранатам, хоть и было принято, но и здесь оказалось, что не я один такой умный. Ещё до войны оружейники пытались приручить силу направленного в одну точку взрыва. Однако одного желания было мало. Кумулятивная струя оказалась весьма капризной. Если уж продвинутые в техническом плане немцы так и не смогли создать снаряд, как тогда говорили,«бронепрожигающий», который бы отвечал всем требованиям, то про другие страны и говорить нечего. А про «фауст-патрон» больше мифов до сих пор гуляет по книгам и фильмам. Более или менее приемлемые образцы немцы создали к концу войны. Первые серии вообще были рассчитаны на дальность выстрела в несколько десятков метров, на бросок обычной гранаты.

Да и боеголовка не всегда срабатывала в положенной точке. А некоторые боеприпасы вообще представляли собой не кумулятивный снаряд, а обычный фугасно-осколочный, рассчитанный на поражение живой силы. По сути, та же противотанковая граната, которую при помощи простейшего порохового заряда выбрасывали из трубы. Правда, потом немцы научились бросать гранаты на сто и более метров. Но для этого приходилось задирать оружие и стрелять по миномётному, не столько в цель, сколько в направлении цели. Да и уродливый снаряд в большинстве случае летел не туда, куда надо. Тупая и непропорционально большая голова боеприпаса двигалась с небольшой скоростью. Да и та быстро падала из-за сопротивления воздуха. О стабилизации линии приходилось лишь мечтать. Поэтому солдатам рекомендовали стрелять с тридцати-сорока метров из-за укрытия, практически в упор. В реальности фаустник был настоящим смертником. Одноразовым, как и его чудо-оружие. Выстрел сразу же выдавал позицию. В полевых условиях боя результаты применения были, можно сказать нулевые.

Не случайно же «фауст-патроны» смогли проявить себя, в основном, при штурме городов. Когда действительно можно было подобраться к цели чуть ли не на пистолетный выстрел. Но ведь и матушка-пехота, вооруженная автоматическим оружием не дремала и не давала времени прицелиться. Но, тем не менее, это было дешёвое и грозное оружие. Пусть даже из десяти выстрелов в бронетехнику попадала одна граната, это уже был успех. Поэтому не прекращались попытки улучшить показатели подобной системы. Здесь наилучшие результаты показали настоящие безоткатные пушки и американские гранатомёты «базуки». Если уж говорить о гранатомётах как действительно действенном оружии, то точкой отсчёта надо считать пятидесятые годы прошлого века. Именно тогда специалисты более или менее разобрались в тонкостях фокусировки направленного взрыва и отработали пороховые двигатели для снаряда. Но даже сегодня теоретическая дальность стрельбы реактивной кумулятивной гранатой, в лучшем случае, не превышает пятисот метров. А практическая – триста с небольшим метров. Но попасть в цель надо ещё суметь.

Реальная же дальность намного меньше. За все годы Отечественной войны на долю снарядов с кумулятивной боевой частью зафиксированных поражений техники приходится мизер. Сюда надо включать весьма удачные кумулятивные бомбы, широко применяющиеся Красной Армией во второй половине войны, да и дебильные немецкие магнитные противотанковые мины. А их, по замыслу разработчиков, храбрые немецкие зольдатен должны прилеплять во время массированных атак к уязвимым частям бронемашины, лучше всего к днищу. Ага, так и позволили им беспрепятственно лихо ползать по полю под огнём и лепить тяжеленные дуры к нашим танкам. Лучше бы конечно их использовать для диверсий. Но и здесь они не совсем подходили. Громоздкие, тяжёлые, неудобные, без часового механизма. Для диверсий у немцев были весьма удачные «липучки», удобные и компактные. Также англичане в большом количестве сбрасывали «магнитки» французам.

Надо признать, мины были неплохими. Но, вот исполнители из галлов оказались никудышными. Диверсий с этим прекрасным оружием зафиксировано на удивление мало. Не будет преувеличением сказать, что немцы чуть ли не до конца войны находились во Франции по сравнению с другими оккупированными территориями в тепличных условиях. По крайней мере, земля у захватчиков под ногами не горела. Массовой партизанской войны не было. А по-настоящему болезненные для фашистов операции проводили группы, которые в основном состояли из бывших военнопленных Красной Армии. Именно они составляли солидную долю всего французского сопротивления. Это суровая реальность. Да и самоназвание партизан «маки», красноречиво говорит о красном цвете.

Лишь к сорок четвертому году, к самому концу войны, неугомонный генерал Де Голль всё-таки растормошил «горячих» сограждан и пинками заставил стрелять в направлении бошей, которые, боясь оказаться в кольце, сами уходили из мест дислокации. Верх цинизма, что западные союзники включили Францию в число стран-победительниц фашистской Германии. Это был больше политический шаг: нарастить количественный состав западных союзников, чтобы любой ценой вырвать лавры победителя из рук Советского Союза. Самое поразительное, что на стороне вермахта французов воевало больше, чем в антигитлеровской коалиции. Даже после войны, как бы ни старались, французские кинематографисты и писатели не создали эпических полотен о «героической борьбе» трудового народа с оккупантами. Получилось лишь несколько комедийных фильмов с хохмочками и ужимками, да полумистические, высосанные из одного места истории, связанные с казематами оборонительной линии Мажино.

Правда, был ещё один фильм с претензией на драму – «Старое ружье», где тучноватый врач-очкарик перебил подразделение матёрых вояк-эсесовцев, словно тараканов разношенной тапкой. Показывать и гордиться галлам нечем. Даже в первую мировую войну они смогли устоять лишь благодаря героической помощи русской армии, когда корпус Самсонова оттянул на себя весьма значительные силы немцев. Чего и говорить, в Крымскую капанию французская, английская, турецкая армии, имея подавляющее техническое превосходство, с огромным трудом смогли захватить Севастополь. После длительной осады. А поразительная победа прусской армии в 1870 году тоже говорит о многом. Увы, бесконечные сексуальные подвиги на постельном фронте, прирожденная склонность к шуткам, подколкам и юмору перестают играть роль на поле боя, когда за дело берётся серьёзный противник. Типа «сумрачного немецкого гения» или русского удальца. Здесь ответ легко находится в национальных символах. Галльский петух, забияка, задира, неугомонный топтун в своём курятнике, ни в какое сравнение не идёт с немецким матерым волком, который без страха грызет английского льва. А русский великан-медведь легко отвешивает и тем, и другим.

Меня поражает в мировой истории другое. Каким образом на реальном фоне перманентных поражений удаётся поддерживать имидж мощной европейской державы? Сказки о бесстрашных друзьях-мушкетерах заслонили образ настоящего солдата. Одно дело гонять по пустыне дикие кочевые арабские племена, а другое – настоящий бой с достойным противником. Единственный по-настоящему героический поступок, точнее подвиг, совершила молодая девчонка Жанна д'Арк. Но затем она была фактически предана и продана – своими же! – врагам-англичанам на мучительную казнь.

«Даже у них без нас, девчонок не обошлось, – прервала мои размышления Лёлька, – в данном вопросе я с тобой соглашаюсь полностью. Настоящая история совсем не такая, как показывают её нам. Признаться, я раньше на это внимания не обращала. Действительно, чтобы держать людей под контролем, лучше всего и эффективнее это делать через историю. Создавая нужный фон прошлого, легко управлять настоящим, которое, в свою очередь, воздействует на будущее. И лучшей технологии управления сознанием, чем религия, человечество пока ничего не придумало. Люди могут стойко переносить жажду, голод, временные неудобства. Но если бросить клич, что кто-то покушается на самое святое, на веру предков, то поднимаются практически все. Лично для меня дико, когда у вас в будущем неисчислимые толпы мусульман готовы порвать любого, кто посмеет посягнуть на имя пророка. Согласись, что такую экзальтированную массу людей очень легко натравить на воображаемого врага. А это политика. Если смотреть правде в глаза, то религия и есть продолжение политики.»

Два дня отпуска пролетели мгновенно. Я понимал, что для Лёльки это настоящий праздник. Поэтому насколько мог, давал ей возможность пообщаться с мамой и братишками Ваней и Лёшкой. Постепенно к ней возвращалась способность управлять своим телом. Она уже могла часа три контролировать себя. Мне же оставалось лишь тихонечко сидеть непонятно где и наблюдать со стороны. Теперь я понимаю Лёльку. Какое это невыносимое наказание, не иметь возможности двигаться. И моё уважение к ней только возрастало. Действительно, она неординарный человек. В воскресенье мы поехали в свою школу. На носу были выпускные экзамены, и теперь все наши совместные усилия были направлены на защиту диплома с отличием.

Хотя у меня был опыт, но, признаться, я волновался. У нас всё равно было огромное преимущество по сравнению с другими сокурсниками. Каждый из них варился с собственном соку, а мы вдвоём – сила. А потом на торжественном построении вручили, если так можно выразиться, новенькие петлицы лейтенантов. Признаться, мне хотелось погоны. Всё-таки с ними лучше. Что ж, подождём три года, когда верховный главнокомандующий подпишет приказ о введении их в войсках. Понятно, что посторонних никого не было. Всё же мы – закрытая школа. Лишь из наркомата с поздравлениями выступило несколько человек. А всё равно обстановка была торжественной. Мы же первый выпуск! А первым быть всегда почетно, особенно при первой брачной ночи.

Даже я испытывал лёгкую грусть, хотя и проучился всего ничего, а вот Лёлька у меня расчувствовалась. Я не переставал удивляться, как это у неё все переплетено: проницательный ум, беспощадная порой ирония и повышенная чувствительность. А всё же мне повезло с ней! Я, признаться, удачно залетел. А ведь мог нарваться на полную дуру. Не жизнь бы была, а полная маета.

«Повезло ему, – пробурчала Лёлька, – залётный ты наш. Жалко, что тебе полная дурёха не досталась, да ещё преклонного возраста с явными признаками старческого слабоумия.»

– Ужас! Как же ты тогда без меня была бы?

«Не то слово…»

А потом для нас устроили небольшой праздничный обед. Честно говоря, нашу столовую превратили в уютный ресторан. А для нас, теперь уже командиров, на столы поставили несколько бутылок лёгкого вина, чуть покрепче лимонада. Для свежеприготовленных лейтенантов с прекрасным аппетитом, отменным здоровьем и теоретической подготовкой на тему, как споить собеседника, а самому остаться трезвым, это прошло незаметно. Хотя гордости за выпуск прибавило. Если на столе вино, значит, уважают и ценят. В общей сложности каждому из нас досталось по бокалу с четвертью эрзац-алкоголя. Дали понять, что вино и звание командира НКВД между собой полные антагонисты. Ну-ну, до чего же наивны большие начальники. Они не видели, как в моём времени отмечают события выпускники средней школы. А про прочих я уж промолчу. Лёлька грустила, да и я за эти неполные два месяца уже привык к своим новым товарищам. Курс у нас был не очень большим, успел познакомиться со всеми. Прекрасные парни и девчонки. Даже сердце сжималось от мысли, что через месяц с небольшим многим из нас придётся на практике показывать свои знания и умения. И кто из нас доживет до Победы? И что я могу сделать ещё полезного за это время?

Наши усилия по внедрению нового оружия не пропали даром. Мне, то есть лейтенанту Ольге Воронцовой предложили должность в отделе по разработке новых систем вооружений НКВД, но мы единогласно приняли решение служить на западном участке. Принцесса, Бабахыч и начшколы такой выбор одобрили. Годик-другой потянуть солдатскую лямку даже полезно, а уж потом перевод в отдел обеспечен, даже несмотря на наши возражения. Правда, предупредили: если у нас родятся новые идеи, тут же напрямую обращаться к капитану, теперь уже майору Нефедьеву. Его сразу же после нашего выпуска перевели в этот отдел, где он развернулся на полную катушку. Перед этим мы успели передать ему примитивную схему противотанкового гранатомёта в двух вариантах – многоразовом и одноразовому. Бабахыч тут же вспомнил, что не так давно на вооружение поступали динамореактивные пушки Курчевского, но вскоре их всё же сняли и спрятали на склады. Практически, те же самые гранатомёты.

Если к ним разработать кумулятивный снаряд, то получится весьма грозное оружие для пехоты. Характеристики по точности и дальности выше, чем у американской «базуки» М1 разработки 1942 года и пресловутого панцер-фауста. Правда, это плечевая пушка была сложнее и дороже в производстве, чем привычный в моём времени гранатомёт. На первых порах можно выпускать и её: схема и технология отработана, чтобы на первое время поставить в войска. А дальше спокойно отрабатывать схему классического гранатомёта, который в дальнейшем сменит более дорогое изделие системы Курчевского. Бабахыч в свою очередь порадовал новостями. Первые ручные кумулятивные гранаты со стабилизирующей лентой-парашютом проходят испытания. Сразу выявились слабые места. Проблемы с взрывателем. Очень сложно подобрать момент срабатывания, да и формирование направленного взрыва – дело далеко не простое. Ну это мы прекрасно знаем. С подобными проблемами чуть позже столкнутся американцы и немцы.

А мы их здесь и опередим, причём, значительно. Бабахыч рассказал, что весьма умные люди из серьёзной конторы рассчитали оптимальный угол воронки, и через несколько дней усовершенствованный вариант пройдёт очередное испытание. Я так полагаю, эти умные люди находятся в какой нибудь «шарашке». Может кому-то это покажется необычным, но с высоты нашего времени я бы ещё в 1940 году многих конструкторов и учёных загнал в подобные заведения лишь с одной целью – как можно быстрее подготовиться к войне. Чем быстрее мы развернёмся, тем меньше будет жертв как среди солдат, так и мирных жителей. А мы здесь проигрывали немцам катастрофически. Скажем прямо.

В верхних эшелонах власти прекрасно понимали, какие испытания выпадут стране в самое ближайшее время. Поэтому хватались за любую возможность подготовиться к беде. Даже предложения, по сути дела, соплюхи из школы ОСНАЗа тут же были взяты на заметку и за считанные недели воплощены в жизнь. Такая оперативность меня, честно говоря, поражала. Понятно, что по качеству отделки, внешнему виду мы уступали на этом этапе всем ведущим индустриальным странам. Ещё двенадцать лет назад Россия была типичной аграрной страной, где до революции восемьдесят процентов населения оставались практически неграмотными. Даже на самом современном станке малоквалифицированный рабочий будет гнать один брак.

Мало построить заводы, фабрики, МТС, оснастить их станками и прочим оборудованием. К ним нужны ещё электростанции, нефтехимия, дороги, линии электропередач, подстанции, ВУЗы, техникумы, школы. А чтобы подготовить грамотного инженера вместе с учёбой надо затратить не менее десяти лет. Токарь средней квалификации получается на шестой-седьмой год постоянной работы по специальности. Здесь можно легко подсчитать, самый массовый приём в вузы и техникумы начался в 1934-1935 годах. Именно в эти годы скачкообразно увеличилось количество высших и средне-технических учебных заведений. И только в прошлом, в 1940, и в этом году дипломированные специалисты массового выпуска начнут приходить на производство. С началом войны многих из них призовут на фронт, и опять на долгие годы провал в грамотных кадрах на производстве. Так же и в военных училищах. Первая волна командиров пойдёт в войска в этом году, а ещё большая часть в будущем 1942 году.

А отсюда небольшой налёт у молодых лётчиков, недостаток практики у танкистов, отсутствие необходимого командирского опыта у командиров взводов. И многие из них просто не успеют его получить. Полягут ребятишки в первые месяцы войны. Кто бы знал, как тяжело нести в себе страшные знания о близком будущем. Но и предки прекрасно понимали, для чего Гитлер захватил Польшу. Иллюзий не питали, но только не могли предположить, какой силы удар будет нанесен по стране. И как я убеждался лично, стране элементарно не хватало времени подготовиться. Не зря же говорят, что на войне нужны в первую очередь деньги, деньги и ещё раз деньги. А взять-то их было и негде. Приходилось выкручиваться только за счёт сокращения внутреннего потребления и затягивания поясов.

Две недели отпуска перед отправлением к месту назначения мы провели в заботах. Пользуясь расположением майора Бабахыча, выцыганили у него наган, пояснив, что желаем немного усовершенствовать к нему интегрированный ПБС. А его мы изготовили отдельно. Точнее, по нашим чертежам хороший знакомый Лёлькиных родителей, мастер-золотые руки изготовил три экземпляра. Я бы и больше заказал, но Лёлька решительно пресекла мою возрастающую алчность. А вот собрать свой личный «винторез» не получилось. Бабахыч наотрез отказался выделять для нелегальной работы новенький ППД, хотя бы ствол со ствольной коробкой.

– Знаю, что ты, товарищ лейтенант, во зло новое оружие применять не будешь, но режим секретности никто не отменял, – заявил майор.

Мы умудрились побывать у него в московском отделе, который располагался в отдельном неприметном здании. В полуподвале и на первом этажа был фактически небольшой завод со всем необходимым оборудованием, а на втором – лаборатории, кабинеты инженеров-конструкторов. Как мы убедились, майор развернулся не на шутку.

Да и коллектив он подобрал из таких же самородков-энтузиастов, как он и сам. Идеи тут же воплощались в металл. Десяток действующих образцов проходили испытания. Сам нарком госбезопасности Берия пару раз вызвал Нефедьева для доклада. И это меня радовало. Значит, кое-что в войсках успеют получить ещё до войны. Я в этом времени находился уже два с небольшим месяца. Лично убедился, что большинство идей в наше время пришло отсюда. Просто мы очень плохо знаем свою историю. Так, в отделе я подержал в руках универсальный штык-нож, который позже войдёт в комплект автомата Калашникова. Из этой эпохи также вышел и знаменитый многофункциональный нож выживания. В полой ручке необходимый набор: спички, иголки с нитками, рыболовные крючки с леской и ещё всякая мелочь. Но больше всего меня поразил стреляющий нож. На службе я сам тренировался с таким клинком, только здесь вместо одного ствола в рукоятке было два под патрон к нагану. Майор считал, что это всё мелочь, баловство. А вот что заслуживает внимания, это пистолет-пулемёт скрытого ношения. Я даже рот открыл от удивления: он оказался похожим на наш родной «клин», только под патрон ТТ. Уже готова первая партия ослабленных патронов под ПБС. Для диверсанта и партизана – самое то. Эх, родные вы наши, только вот времени вам не хватило! Признаться, я особо не надеялся, что в самый тяжелый период войны мои предложения помогут задержать продвижение немцев. Хотя, если развернуть масштабную диверсионную войну, то затормозить вполне возможно. Бронежилетов в современном понимании не было, так что разведку на мотоциклах с колясками можно выбить легко. Тем более я знаю про этот тактический приём, когда вперёд на большой скорости прорываются мотоциклисты, сеют панику, наводят шум в тылу. Лишь немного погодя к ним на помощь подходят основные силы мотопехоты и танковые батальоны. А это самые лучшие и подготовленные солдаты.

В войне полководцы стремятся одержать верх в одном крупном сражении. А можно и по-другому. Провести десяток небольших боев, в которых громить врага с наименьшими потерями для себя. А в сумме это будет равнозначно одному крупному сражению. Другими словами, откусывать и прожевывать небольшими кусочками. Отрывать кусочки и тщательно перетирать. Пираньи вон тоже рыбки не очень большие, а навалятся стаей – за минуты до костей обглодают просто гигантское по сравнению с ними животное.

Кроме подготовки к будущим боям мы успели покупаться и позагорать. Здесь я раскритиковал женские купальные костюмы вдрызг. Плавки были больше похожи на шорты, а верхняя часть полностью закрывала не только грудь, но и верхнюю часть тела. А вот местные мужики думали по-другому. Они просто рты открывали от восторга, рассматривая купальщиц на пляже. Ну дети, честное слово – дети. Эх, их бы в наше время! Да и на сборище нудистов полюбоваться не мешало бы. Вот бы у дедушек глаза были с чайные блюдца. Хотя, какие это дедушки. Парням по восемнадцать-девятнадцать лет. Смотрите, милые, любуйтесь последний раз. Очень скоро уйдёте в вечность, так ни разу и не познав настоящей любви. Только через много лет будут поисковики из болот вытаскивать ваши кости и черепа с идеальными зубами, нестёртыми и без пломб. Да, права Лёлька, что-то меня в последнее время потянуло на философию. Видать, старею. Мудрость стала проявляться.

В последний свой приезд к Бабахычу решили прогуляться по ещё довоенной Москве. Когда теперь мы попадём в столицу. Да и попадём ли?

В то время москвичи были другими. Сегодняшним жителям мегаполиса до них далеко. Суеты было меньше. Глаза добрее и светлее. Улыбок больше. Аура совсем другая. Даже намёков на столичный снобизм не проглядывался. А самое главное, одни открытые лица. Не то, что сегодня. Порой кажется, что находишься не в столице России, а в совершенно чужой азиатской стране. А эта чудовищная резня баранов на московских улицах! Эти непонятные кровавые жертвоприношения из эпохи неолита! Зачем нам, современным людям, эти пещерные обычаи?

«И в самом деле теперь в Москве на виду у всех режут баранов? – удивилась Лёлька. – Чуть ли не под стенами Кремля? И за это не наказывают?»

– А кто будет наказывать? Милиция-полиция с азиатами и кавказцами не связывается. Были случаи, когда сотрудников уголовного розыска самих задерживали за задержания кавказских хулиганов, этих невоспитанных «гостей». Так и их же потом обвинили в превышении должностных полномочий, наказали и выгнали со службы. А некоторых даже посадили, якобы за грубость и умышленное нанесение тяжких увечий гостям. Самое интересное в том, что их прикрывают на всех уровнях. Обычных же граждан России за незначительные проступки могут тут же «закрыть» по сфабрикованной статье. Не хочу про это сегодня говорить. Давай лучше отдохнем в последние мирные дни.

Мы ели мороженное, пили лимонад, катались в парке на карусели. Решили зайти в тир. И здесь нас вдруг окликнули. Ба, да это же Серёга.

– Лёлька! Привет! – радостно он замахал рукой. – Как здорово, что я тебя встретил. Знаешь, я своего робота до ума довёл. Теперь он у меня поворачиваться умеет. Мне бы ещё пару электромоторчиков, я бы его научил головой вертеть.

Честное слово, мне этот парень нравился. В смысле, хороший человек. Мы принялись весело болтать, вспоминая годы учебы. К входу подошло трое ребят спортивного вида в белых рубашках с большими воротниками. Все по визгу последней здешней моды.

– Серёга! Берия! – окликнули они и заулыбались.

– Лёлька! – ахнул яю – Фамилия уж очень знакомая. В школе же Сергей под другой был записан.

«Ну Серёжа. Ну Берия. Ну Лаврентьевич. Ну папа народный комиссар внутренних дел. Чего здесь такого-то?» – хмыкнула Лёлька.

– Лёль! Познакомься, это Вася, Тимур, Стёпа. Между прочим лётчики-истребители, – представил меня/нас Сергей. – Мы с Воронцовой вместе в физико-технологическом учимся.

Если кто не знал, скажу. Мы не имели никакого права называть свою школу. К секретам здесь относились строго. Мдя-а. Я так понял, этих парней в наше время отнесли бы к классу мажоров. Вася Сталин, Тимур Фрунзе, Стёпа Микоян. Они учились вместе в знаменитой Каче. По внешнему виду и не скажешь, что у них папы большие шишки. Никакой личной охраны. Всё как у всех.

Насколько я помнил из источников в моём времени, Герой Советского Союза Тимур Фрунзе, сын Михаила Фрунзе, погибнет меньше, чем через год в воздушном бою. В январе 1942 года.

Стёпа Микоян тоже воевал. Получит тяжёлое ранение и полгода пролежит по госпиталям. После войны станет заслуженным лётчиком-испытателем.

Вася Сталин, как бы его имя ни пачкали, был хорошим лётчиком истребителем. Знакомый моих родителей Николай Николаевич Артюшенко учился на курсе вместе с ними. Хорошо знал и неплохо отзывался о Василии, Степане, и особенно – Тимуре. Этот, говорил он, был настоящим парнем и верным другом. Несколько раз пересекался с Василием в годы войны. Уважал его за мужество. Тот в бой летал без парашюта. Только один этот факт для боевого лётчика говорит о многом.

На фоне этого все современные россказни и фильмы уже чепуха. Рассказывают, что Верховный Главнокомандующий вызвал командира 32 истребительного полка Василия Сталина и сказал ему: «Тимур Фрунзе погиб, Леонид Хрущёв погиб, Владимир Микоян погиб (брат Степана), хоть этого (Степана) побереги…».

А мой однокашник сегодняшний Серёжа Берия одарён безмерно по технике. В годы войны забрасывался в тыл противника в составе диверсионно-разведывательных групп. После войны стал видным разработчиком зенитной техники. После убийства отца пострадал, как и Василий.

Надо признаться, я Сергею незаметно подкидывал идеи по его будущей работе. Пока это выглядело в виде фантастики, но он мгновенно схватывал суть. Надо признаться, что поколению современных отпрысков сильных мира сего до этих ребят далеко. Возьмите внучкá ельцинского. Не хочу злобствовать, но он фактический пустоцвет. Недоучившийся прожигатель жизни, основную часть времени жирующий за рубежом. И мы ещё надеемся, что он и ему подобные будут делать что-то полезное для страны?

Мы весело провели время. Лётчики были поражены, насколько легко и непринужденно я отстрелялся в тире. Потом мы долго гуляли по столице, посидели в уличном кафе на берегу Москвы-реки. К моему удивлению, этих кафе под большими брезентовыми зонтиками было огромное количество. И многие из них, как бы сказать поточнее, были кооперативными или артельными. Практически, частный сектор весьма вольготно расцветал в центре страны победившего социализма. На мой взгляд, никто мелкобуржуйскую сволочь и не думал притеснять. Весьма интересный социализм был в нашей стране перед войной. Общаться со своими путниками было интересно. Здоровый, без всякого намёка на пошлость юмор. Вот Вася, при всей своей энергичности, мне показался серьёзным.

Эх, был бы я в своём теле, напился бы с этими пацанами до изумления. Парни-то нормальные. А мирного времени судьба отпустила всего ничего. По большому счету последние часы уходят. И так меня Лёлька уже несколько раз одергивала. Слишком открыто я начинал предсказывать будущее. Впрочем, это скоро уже не будет иметь никакого значения.

Незаметно подошло время и моего с Лёлькой отбытия к месту службы. Экс-хозяйка тела волновалась. Я же, как ни странно, оствался совершенно спокоен. К чему бы это?

В Могилёв мы приехали рано утром и тут же направились в управление. Я не знаю, как сегодня встречают молодых специалистов с дипломом, но наша внешность у старшего лейтенанта Зайцева и капитана госбезопасности Юрьева, видно, энтузиазма не вызвала. Капитан, мой непосредственный командир, просматривая документы, только вздыхал, скрёб затылок, и качал головой.

– Вообще-то мы ждали, как нас заверили в четвёртом управлении, высококлассного специалиста по диверсионной работе и противодействию шпионажу. Буду с вами предельно откровенен, товарищ Воронцова. Ситуация у нас здесь сложная. Забросы агентуры с сопредельной стороны с каждым днём возрастают в геометрической прогрессии. Не успеваем одну сеть обезвредить, а через неделю их в три раза больше. Позавчера брали одного шпиона, так наши оперативники втроём еле справились. Матёрый гад попался. Нам волчара нужен вот с такими клыками, а не девочка, извините, малолетняя. Да вас же, товарищ лейтенант, подготовленный агент одним пальцем по стенке размажет. Между прочим, их готовят на совесть. Уж поверьте мне.

«Так, нас дяденьки начальники начали игнорировать, – заворчала Лёлька. – Ох, и доберусь же я до них когда нибудь!»

– Разрешите, товарищ капитан, – подал я голос.

Ну в самом деле – это же явное унижение по гендерному признаку. Лёлька абсолютно права. Феминисток на вас нет! Придётся, видно, мне в этом времени лично создать и затем возглавить это движение.

– Во-первых, в моём предписании сказано ясно, что приоритет отдаётся диверсионной работе. Во–вторых, вы ставите под сомнение мой уровень подготовки?

– Ставлю, товарищ Воронцова. Скажу честно, мне бы не хотелось через неделю подписывать ещё одно извещение, – посуровел капитан.

– Деточка, а вам не кажется, что ваше место где-нибудь у архивных полок, а не на переднем крае борьбы? – съехидничал старший лейтенант.

Похожее я когда-то слышал. Часом не из питерских будет? Ну надо же, какой он весь из себя. Времена меняются, а люди нет.

– Один мой знакомый красноармеец, товарищ Сухов, в таких случаях говаривал: «Это вряд ли», – парировал я наезд самоуверенного страшного лейтенанта.

Командиры между собой многозначительно переглянулись.

– Товарищ лейтенант, у меня есть возможность отправить вас обратно в Москву с устраивающей все стороны формулировкой. Я уверен, что уже завтра вы согласитесь с подобным вариантом. В десять ноль-ноль вы сделаете попытку, причём только одну, доказать свою профпригодность. Причём мы уже подобрали бойцов, которых будет готовить будущий командир.

Старший лейтенант при этих словах просто лучился от мелкого счастья и со злорадной ухмылкой смотрел в мою сторону.

«Смотрины захотели устроить, – хмыкнула Лёлька, – будут вам смотрины, понимаешь…»

В общежитии, куда нас поселили с Лёлькой, мы проработали все возможные варианты действий и пришли к выводу, что ничем особым отцы-командиры нас не удивят. А вот мы, пожалуй, начнём их удивлять с первых минут. Креатив, он и в Африке креатив, тем более в нашем исполнении.

Ровно в десять часов на территории спортгородка нас ждал десяток командиров разного уровня и бойцы из формируемого взвода. Секунда в секунду появились мы. Я бы сказал, вышли мы очень эффектно. Я переоделся в маскировочный костюм собственного пошива. Признаться, я просто беззастенчиво содрал лучшие наработки из своего времени, а потом с Лёлькой сварганили. Понятно, что в моём времени фирму «самопал» специалисты бы просекли на раз, но здесь мы произвели впечатление посильнее, чем появление первого космонавта в облачении на широкой публике. У всех даже рты минуты полторы не закрывались.

Одна только разгрузка чего стоилаЁ Я уж молчу про расцветку. Пришлось красить вручную, подбирать цветовые гаммы. Местная промышленность подобного ещё не выпускала. Да и карманов мы прилепили больше чем надо. Насчёт последнего – Лёлькино неуёмное желание. Главное, чтобы было, а что там хранить, после сообразим, утверждала она. Да и красиво же. А уж перчатки с обрезанными пальцами – само собой! И ещё одна деталь нашего туалета – чёрные очки. С ними пришлось изрядно повозиться. Тоже самоделка. Опять же, Лёлька настояла. Когда она узнала, что подобного наряда в мире больше нет, и она, то есть мы, являемся единственными владельцами такого гардероба, то от радости чуть ли не в виртуальную пляску пустилась. Лично я бы обошёлся более скромным вариантом, но Лёлька мне фактически выкрутила руки, настояв на более навороченном «эксклюзиве». На мой взгляд, бойцы восприняли наш наряд с восторгом. А ведь это ещё не всё! У нас ещё и «лохматочка» в заначке припасена, и ещё кое-что по мелочи. Страшный лейтенант даже позеленел от зависти и, по-моему, начал по цветовой гамме сливаться с моим маск-костюмом.

– Г-хм-м. Товарищ лейтенант, ваша форма одежды не соответствует уставной.

– Да-да, – поддержал его незнакомый мне капитан. – Я подобного ещё нигде не встречал.

– Так точно! – решил разыграть из себя стервозную «служачку». – Подобных образцов нет ни в одной армии мира, даже в буржуазных (можно подумать, будто в это время существовали другие формирования). – То, что вы видите перед собой, считается опытным экземпляром. Но думаю, в ближайшее время станет обычной формой для специальных частей. Народный комиссар внутренних дел товарищ Берия уже подписал распоряжение о промышленном выпуске новой полевой формы.

При упоминании вышестоящей инстанции все незаметно подобрались. Любят, видать, здесь своё непосредственное руководство.

– А чёрные очки? Они обязательны? – теперь не выдержал капитан Юрьев.

– По мнению отдельных психологов, каждый человек чувствует направленный на него взгляд. А солнцезащитные очки позволяют наблюдать за объектом, не выдавая себя прямым взглядом. В отдельных случаях, например на допросе, применение очков может вызвать у оппонента определенный дискомфорт.

Ага. Похоже, дедушки начинают разлагаться на глазах. Особенно оживились при упоминании допросов. Ну всё, держитесь фашисты. Теперь все тайны добровольно начнёте выкладывать. Меня обступили со всех сторон и начали на ощупь проверять материал. Ну что мужики за народ! Всё-то им надо руками пощупать. Пообещал дать выкройки, так как первые партии полюбившейся им формы не скоро поступят. Дальше всё было обыденно. Стрельба с обеих рук, метание ножей, схватки. Все добровольцы оказались битыми.

А чего вы хотите? В спецшколе же мы не дурака валяли, а честно готовились к службе. Полоса препятствий нам вообще на один зуб. А марш-бросок теперь с моим уже взводом показал, кто у нас лучший беговой лось. В моём случае – боевая лосиха. Моё прямое начальство по итогам проверки явно повеселело и товарищ Юрьев начал на полном серьёзе прокачивать насчёт плана по специальной подготовке. Самое приятное, что надоедливый страшный лейтенант получил по первое число. Видите ли, первым захотел проверить уровень рукопашной подготовки. Недели через две синяки у него сойдут, и он станет более или менее похож на человека.

«Зря ты его так. Можно было бы и помягче», – заметила Лёлька.

– А чего он на тебя, тьфу, на нас, пялится, – пробурчал я.

«Влюбился наверное…»

– Убью!

«Ревнуешь уже?»

– Кто? Я? К кому?

«Глупенький ты у меня ещё», – засмеялась Лёлька.

Вот и пойми её после этого. Ну что бабы за народ? Всё то у них не так, как у людей.

Вскоре у нас времени на мелкие разборки уже не оставалось. До роковой даты осталось меньше месяца. О какой-либо подготовке полноценных диверсантов не могло идти и речи. Даже в идеальных условиях надо минимум два года. Более или менее приемлемый вариант четыре-пять лет. Хотя бойцов нам подобрали бывалых, физически развитых, выносливых, прошедших полный курс рукопашного боя. Но этого недостаточно. Диверсант – это, в первую очередь, психология, психология и опять психология. В принципе, пальнуть и поставить мину сможет любой. Вопрос в другом: где и как установить сюрприз, чтобы он оказался в нужном месте и вовремя. А здесь надо уметь предугадывать действия противника. Причём делать это быстро. В боевых условиях времени на размышления не будет. Через Бабахыча заказали большую партию мин, в том числе и магнитных. И двадцать единиц «винторезов», и ПБС к наганам. Через две недели нам прислали десять винтовок специальных и дюжину наганов с интегрированными ПБС, да ещё десять для крепления непосредственно на ствол. О такой щедрости и мечтать не могли.

Но наше местное руководство впало в другую крайность. Так как оружие считалось секретным, то всю партию запрятали на склад. А на наши доводы, что бойцам нужно ознакомиться с новой техникой, капитан Юрьев лишь грозно сдвигал брови и ссылался на инструкции наркомата. Вот и готовься к войне в таких условиях! А главное, моя же идея! При самых худших условиях развития ситуации, при неразберихе отступления многие наши арсеналы оказались в руках врага. Лёлька предложила рискованный план. Оружие, патроны и мины вывезти со склада в субботу двадцать первого июня в заранее приготовленные укрытия. Всё равно мы подготовку проходим в окружающих лесных массивах. Сразу решаем несколько задач. Первая, это знакомство бойцов с местностью. Вторая, подготовка под видом учебы баз. Третья, склады под вооружение и продовольствие. До осени мы с Лёлькой планировали продержаться в тылу противника. Для этого нам пришлось пойти на серьёзное преступление. В отсутствии командира проникнуть в его кабинет, вскрыть сейф, взять печать и несколько приготовленных листков отштамповать. А дальше всё было просто. Набрали на печатной машинке нужный нам приказ, подделали подпись. И теперь оставалось только ждать нужного момента.

Нам повезло. В пятницу двадцатого июня Юрьева срочно вызвали в Минск. Мы развернули бурную деятельность. На основании лжеприказа в автобате взяли десять машин. На складах загрузили по списку нужное нам имущество, развезли по приготовленным пунктам хранения. И что удивительно, никто из командиров даже не поинтересовался, куда увозят со складов НКВД оружие, боеприпасы, снаряжение и продовольствие. Все ясно понимали, к чему идёт дело. Поэтому наша возня органично вписалась в подготовку к пресечению возможной провокации со стороны враждебных сил. Рисковали мы сильно. Если вдруг фашисты не напали бы в воскресенье, уже в понедельник после возвращения Юрьева ему бы непременно сообщили о нашей подрывной деятельности. О последствиях думать не хотелось… Ссылки на ожидаемое начало войны точно не помогли бы. Пятнадцать лет лагерей нам бы показались лёгкой прогулкой.

Но война началась. И здесь нам, если так можно сказать, опять «повезло». По документам наш взвод считался учебной командой, хотя был укомплектован только старослужащими бойцами, пограничниками, комендачами и охраной стратегических объектов. Поэтому для штабных бюрократов и крючкотворов мы были вроде только что призванного пополнения. Посему нас просто придали для усиления охраны моста. За ним приглядывало два неполных взвода НКВД. Как это ни парадоксально звучит, мы оказались лишними.

Это очень скоро, после первых кровопролитных боев для затыкания дыр будут бросать всех подряд. Мост, хоть и смотрелся внушительно, на мой взгляд, не стоил этого. Река Сож ниже и выше переправы сильно обмелела, и перебраться через неё можно было совершенно спокойно. Впрочем, немцы его пока не бомбили и, видимо, мечтали захватить целым и невредимым чуть позже. Спасением для нас стало то, что в нашу сторону вели всего три более-менее приличных дороги. Вот мы и принялись устанавливать фугасы. Зная, что особенно в начальный период войны немцы шли плотными колоннами, взрывчатки мы не жалели. Была бы моя воля, я бы заминировал шоссе до самой польской границы.

Немцы двигались нагло, разведку на массированное минирование провели бегло. За что потом и поплатились. Любо-дорого было посмотреть на остатки разорванных мощными зарядами машин и человеческой плоти. А потом началась наша диверсионная работа. Действовали мы почти до конца августа, чуть ли не идеальных условиях. Сил на борьбу с нами у них всё же не хватало. Лишь когда стали прибывать спешно сформированные из бандеровцев и прибалтов полицейские формирования, стало немного похлопотнее. Но мы с ними старались пока не связываться. Главное, мы били врага. Это тяжёлое время вспоминать не хочется. Слишком сильным был враг. А осенью настал мой последний бой. Мы тогда прикрывали отход основной группы. Взрыв мины, толчок в грудь, вспышка Ц и наступила темнота.

Мне показалось, что я потерял сознание на доли секунды. Просто уснул и тут же проснулся. Судя по первому ощущению, я по-прежнему находился в лежачем положении. Глаза, как ни старался, пока открыть не мог. Казалось, сомкнутые веки залили бетоном. Спокойно, Шарапов, без паники. Начнём с элементарных действий. Так, где же я? Ну как где? Что за вопрос очнувшегося в милиции пьяницы? В лесу, где от полученного ранения только что потерял сознание.

– Лёль, как ты? – заволновался я. Я-то ладно, а вот она в каком состоянии? Тьфу, то есть, мы. В ответ, как поётся в одной песне, только тишина. А внутри образовалась странная пустота, словно только что вынули из организма самое ценное, что есть в моей жизни.

– Лёля!! – закричал я в панике. И опять пугающая тишина. Быть такого не может, чтобы она не ответила. Даже когда мы с ней разругивались в хлам и она демонстративно ложилась на грунт, словно подводная лодка, я всё равно продолжал ощущать её присутствие. Мне всегда казалось, что от неё теплым летним ветерком веет. А теперь этого не было.

Ничего не было. Пустота. Пугающая пустота. Страшная мысль пронеслась внутри меня. Верить в это не хотелось. А что если она умер… У неё же не было «запасного» тела, как у меня. И ей некуда было уходить. Это только у меня сохранялась, пусть едва заметная, но связь с моим телом. Эта чуть мерцающая ниточка тянулась из моего будущего в военное прошлое. И этот жгутик никогда не обрывался. От этого предположения я завыл. Слёзы потекли даже не ручьём, а настоящей полноводной рекой. Какой только кретин мог сказать, что мужчины не плачут! Плачут. Ещё как плачут. Я выл самым натуральным образом. Только потому, что голосовые связки ещё не подчинялись. С трудом открыв глаза, сквозь слезы я увидел прыгающее изображение больничной палаты. С первого взгляда было ясно: это уже моё время. Ровные потолки, современные плафоны. На окне зелёные шторы.

Да, это было моё время, но теперь такое чужое! Как бы я хотел сейчас оказаться опять в холодном осеннем лесу в Лёлькином теле! Лучше уж погибнуть с ней, чем оставаться без неё. Только сейчас я понял, как она мне дорога. Ко мне тянулись какие-то трубочки и провода. Рядом жужжал аппарат. С трудом повернув голову, увидел железный ящик с индикаторами. Только здесь почувствовал, как моё тело закололо миллионами маленьких, но острых иголочек. Физическая боль была нестерпимой. Но по сравнению с той, внутренней мучительной болью, осознанием того, что я навсегда разлучился со своей Лёлькой, это было ничто. Боже мой, до чего же мы, люди, порой бываем эгоистичны, меркантильны и неблагодарны! Только сейчас я понял весь смысл избитого выражения «моя вторая половина». А ведь ещё недавно, каких-то сорок минут назад по обычному времени, и семьдесят с лишним лет тому я был единым организмом со своей Лёлькой! Какой же я был дурак! Не понимал, какое это счастье – быть одним целым, пусть даже в нежном девичьем теле.

Я не хочу больше жить. К чёрту. Лучше прыгнуть в окно. С трудом я опустил ноги на пол. Сбросил все эту подводящую систему жизнеобеспечения. Попытался встать. К моему удивлению, получилось. Голова хоть и кружилась, но и в пределах нормы, да и тело слушалось. А мы по стеночке, по стеночке… А когда-то мне, можно теперь сказать – в прошлой жизни, таким образом приходилось до туалета добираться. Точнее, нам – мне и Лёльке. Шажок, ещё один. Лёлечка, миленькая, подожди немного. Скоро мы опять с тобой увидимся. Очень плохо мне без тебя. Прости меня, Господи, прости. Нет сил такую муку терпеть. Шесть шагов до встречи осталось, пять, уф-ф, четыре… Передохну немного и опять вперёд. По сантиметрику, по миллиметрику к окну. А за ним Ирий, то место, где встречаются души всех воинов, положивших живот за други своя. Нечестно так, несправедливо… Лёлька, моя Лёлька навечно осталась под дубом лежать, а я здесь. Неожиданно дверь в палату открылась и пухленькая медсестра увидев меня, прижавшегося к стене, выпучила глаза и закричала суматошно, будто увидела перед собой самого Вия.

– Сергей Серге-е-е-е–вич! Сергее-е-е-е-й Се-е-е-р-р-и-ич! Наш коматозник очнулся! Уже у стеночки стоит! Сам к стеночке встал! За стеночку держится!

Немного погодя в коридоре раздался топот и в палату ворвалось сразу целая толпа врачей. Увидев меня, они тоже от удивления раскрыли рты. Да, что это в самом деле здесь происходит! Словно на диковинного зверя смотрят. Первым очнулся толстый лысяк, то есть лысый толстяк. Он подбежал ко мне, схватил за руку.

– Больной! Вам нельзя вот так сразу и без подготовки подниматься на ноги. В вашем состоянии это чревато! Понимаете – чревато!

Врачи и медперсонал облепили меня со всех сторон подобно муравьям и повели, точнее, понесли к койке. Уложили бережно, с сюсюканьем, словно младенца в люльку.

– Вот так, ножечку сюда, другую. Осторожненько, аккуратненько, головку на подушечку…

– Лё…ля… – прохрипел я, – Лё…ля!

– Ой, он и говорить уже начал! Это фантастика, коллеги! Фантастика! Первый подобный случай за всю мою практику. Кто бы мог подумать – больше семи месяцев в коме, и, представьте. Только что пришел в сознание, и сразу же без длительной реабилитации самостоятельно поднялся на ноги! Не увидел бы своими глазами, ни за что бы ни поверил.

– Сергей Сергеевич, да это тема даже не для кандидатской, а сразу на докторскую потянет! Феноменальный случай.

– Вот именно, Павел Иванович, вот именно! А вы меня убеждали – отключить, отключить, отключить, овощ, овощ. Вот вам батенька и овощ с хреном огородным и мелкотертой морковкой под сметанкой. Раз и – докторская! А то и, берите выше, – нобелевка! А это повыше американских натяжек будет. Мировой уровень.

Мне было плохо, и я не обращал на возбужденных медиков никакого внимания. Причём здесь докторская? Причём здесь нобелевская? О чем это они? Я же только что с войны вернулся, свою половину там оставил…

– Лёля… – опять захрипел я не сдерживая слез заплакал.

– Так-так-так, – вперёд выступил высокий сухощавый врач с резиновым молоточком в руке и многозначительно посмотрел на окружающих.

Те сразу посерьёзнели.

– Коллеги, не кажется ли вам, что эти абберации не случайны? Всё-таки семь с лишним месяцев в коме, и, как я полагаю, нервная система могла не выдержать? Пациент, посмотрите сюда. Глазки влево, вправо. Вверх, вниз. Сводим к носику. Следим за молоточком. Туда – сюда. Сюда – туда. Язычок показали. Замечательный язычок. Просто превосходный. Розовенький такой язычок, словно у молочного поросеночка под тертым хреном. Это юмор у меня особенный. Насчёт хрена. А теперь скажите, голоса вас не мучают? Может быть, они приказывают вам, угрожают, заставляют совершить что-то асоциальное? Молодой человек, говорите, не бойтесь. Поверьте, мы вам хотим только добра, и для вашей же пользы. Будьте уверены, мы вас обязательно вылечим. Формы тяжелого психического расстройства – мой профиль. Между прочим, я несколько раз вытаскивал из тяжелейшей бредовой ямы ведущих экономистов, реформаторов и премьеров нашей страны. А случаи довольно тяжелые – параноидальная шизофрения с маниакальным психозом при полной нравственной деградации личности! А это, я вам скажу, сразу две нобелевки подряд!

– Зря вы батенька, этих, хм-м, «реформаторов» выпустили, – зашумели врачи. – Возможно бы нашу страну и миновала чудовищная полоса разрушения.

– Да я и не собирался этих деятелей выпускать. Это же нарушение базовых принципов заповедей Гиппократа. Это равносильно тому, что законченного психа с взведенной атомной бомбой выпускать в мир. Но на меня надавили самым наглым и жёстким образом. Между прочим, из администрации президента и американского госдепа! Несколько раз даже побили. Три зуба выбили. Во-о, видите? Внизу и вверху. Пришлось коронки ставить. Ну, вернёмся к нашему клиенту. Продолжим. И что за имя вы странное произнесли, молодой человек?

Чего он ко мне прицепился? А глаза-то цепкие, холодные, словно у нашего особиста Михайловского. В самом деле, похож на него. А ведь я его сам лично хоронил в августе сорок первого у деревни Чистополья. Осколок в голову попал.

– Да пошёл ты… – выдохнул я.

Психиатр отрыл рот и застыл. А вот другие наоборот. Очень обрадовались и тут же оттеснили моего мучителя в сторону.

– Эдуард Арнольдович, это явно не ваша тема. Даже без ваших заумных тестов видно. Точнее, слышно, что бывший коматозник адекватно реагирует на окружающую обстановку. Более того – пациент четко указал на дальнейшее направление вашей темы. Вот и продолжайте её развивать. Хм… А что, весьма перспективное направление. Не примазывайтесь, коллега, к чужой славе. Не примазывайтесь. Такой случай редкий, а вас, психиатров, много расплодилось в последнее время. И зачем только вашего брата выпускают раньше окончания курса лечений? Комиссию подкупили? Оно и видно. На всех докторских не напасешься. Тем более, у вас целая куча радикальных реформаторов по улицам до сих пор бегает. Отлавливайте, не сидите по кабинетам. Вот на них и защищайтесь. Только на одном рыжем или прочих либералах можно тему отработать. И не одну. А нормальных, гражданских оставьте нам.

– Сергей Сергеевич, но,, мы же все своими ушами слышали, как пациент, находясь в ярко выраженном сумеречном состоянии выражался не совсем членораздельно…

– Да чего вы к человеку прицепились! Члено– не члено-! Какие странные ассоциации у вас Эдуард Арнольдович насчёт чле…, – не выдержала пухленькая медсестра. – Честное слово, вы меня интригуете своими взглядами по данной тематике. Парень, можно сказать, с того света вернулся десять минут назад. Между прочим, я тоже прекрасно слышала, как он назвал женское имя – Лёля. И, если вы не курсе, то мы так называем нашего врача кардиолога Ольгу Ивановну. Она сегодня в другой смене.

– Понятно, – расстроился психиатр. – Видимо наш пациент, находясь в коматозном состоянии, мог в определённые моменты просветления слышать, как вы обращались к коллеге. Следовательно, он на подсознательном уровне это запомнил и, придя в себя, по навязанной ассоциации назвал имя, хм, нашей коллеги. Хотя меня по-прежнему терзают смутные сомнения. Согласитесь, коллеги. Довольно странная ассоциация. Это может быть припевом к лёгкой песенке – ля-ля-ля-ля или тра-ля-ля-ля. Здесь, согласитесь коллеги, уже прослеживается четкая связь с нашей, гм-м, так называемой шоубизнесовской эстрадой. А там, вы же сами прекрасно знаете, одни неадекваты, инволюнты и эти… А это уже явный симптом дисфункции…

Врачи устроили между собой настоящий диспут с использованием местных латинских идиом. Но мне было всё равно. Я не обращал на них внимания. И вообще, все моё существование утратило всякий смысл. Самым адекватным существом из всей этой медицинской толпы опять же оказалась медсестра. Она поправила мою подушку, подоткнула одеяло. Налила стакан воды. Как вовремя! Если разобраться, то я уже не пил более семидесяти лет.

– Ещё, пожалуйста, стаканчик, – попросил я её. – Так пить хочется! Настоящей свежей водички, а не из болота. В последний раз, когда из тыла возвращались, мы даже некипяченую воду пили. Набрали в котелок, через ткань процедили.

– А вы, наверное, в поход ходили, – оживилась медсестра. – Мы тоже в лагере отдыха в детстве однажды так поступили. Ох, и животы у нас потом болели, – засмеялась она. – А на Эдуарда Арнольдовича вы внимания не обращайте. Он специалист превосходный, да и человек неплохой. Правда, он психиатр законченный, увы. Но, у каждого свои слабости.

– Если можно, моим родителям сообщите, что я в себя пришел. Но только осторожно. А то напугаются…

– Не беспокойтесь. Всё сделаю как надо, не первый раз замужем. Знаю, какой стороной сковородку прикладывать или скалку. Да и они сюда каждый день приходят.

Через час ожесточённых споров мой лечащий врач на короткое время опомнился, торопливо осмотрел меня, дал указание сделать успокаивающий укол, после чего светила медицины ушли продолжать дискуссию в другом месте с интенсивным обеззараживанием пищевода при помощи традиционного дезинфектора. Постепенно проваливаясь в сон, я отметил, что вся история развивается по спирали. Похожее я испытал в своём недавнем прошлом. Незаметно уснул и мне приснился сон.

Под огромным дубом стояла Лёлька в порванной гимнастерке с «винторезом» в руках. Из-под пилотки через щеку тянулась тонкая кровавая полоса. Она смотрела на меня своими большими синими глазами и печально улыбалась. С криком я рвался к ней, но невидимая преграда не пускала. Я бессильно бился в неё, стучал кулаками и ногами, но она лишь пружинила. Затем я стал удаляться. Неведомая сила поднимала меня вверх. Сначала медленно, потом быстрее. Вскоре я уже с трудом мог видеть на фоне осеннего леса чуть заметную фигурку. С зубовным скрежетом я просыпался, шептал ставшее родным имя и опять погружался в сон.

И снова тот же дуб, Лёлька. Все повторялось сначала. Это было для меня хуже всякой пытки. Утром проснулся совершенно разбитым. Тем не менее, без усилий встал с кровати. Ничто не напоминало о том, что много месяцев лежал недвижимым. Осмотрел своё тело и удивился. Хорошо развитая мускулатура, впору становится моделью для высекания из гранита скульптуры по типу «а ля древний грек». Но особенно меня поразили памперсы. Ага, вот как, оказывается, сегодня обеспечиваются коматозники. И они мне опять напомнили те древние панталоны с начёсом. От этой мысли закололо сердце. Да если я так буду по ассоциации реагировать на каждую мелочь, то точно долго не протяну. И, пожалуй, попаду в цепкие лапки неугомонного психиатра. Может, это и к лучшему. С такой внутренней болью жить просто невозможно.

Медсестра Верочка принесла более приличную одежду, линялые синеватые безразмерные трусы, продезинфицированную пижаму, больничный халат. После душа, когда я переодевался, Верочка демонстративно наблюдала за мной. Профессиональным глазом окинула меня голенького с ног до головы, удовлетворенно хмыкнула. В её глазах явно промелькнул интерес к моей персоне. Меня прежнего наверняка бы это подтолкнуло к продолжению банкета в отдельном номере. Но только не сейчас. На женщин я стал смотреть совершенно другими глазами без похоти и проявления основных инстинктов. Эх, Верочка-Верочка. Ты же мне, как сестра, а всё туда же. Встретишь ещё своего принца на белом коне! Только по мелочам не разменивайся и на дешёвки не бросайся.

Меня перевели в четырёхместную палату. Что ж, пора втягиваться в реалии своего времени. А потом приехали мои родители и сестрёнка. Я специально не хочу передавать те чувства, которые испытал. Насколько мог, старался изображать из себя того прежнего сына и брата. Только вот плохо у меня это получалось. Поэтому мои родные сразу заметили, что я стал другим. Взрослее и, может, даже мудрее. Война наследила в душе знатно.

Я чувствовал себя совершенно здоровым, поэтому оставаться в больнице не собирался. Но этому воспротивились тутошние светила.

– Это невозможно! – настаивал Сергей Сергеевич. – Вы же ещё вчера были в коме, а сегодня хотите выписаться немедленно. Без тщательного медицинского контроля, без сдачи анализов. Минимум месяц вы должны находиться под нашим постоянным контролем. Вы только поймите: в истории всей медицины второго такого случая просто не зафиксировано. Где это видано, чтобы после комы человек становился более тренированным и физически развитым, чем до неё. Наука нам не простит, если мы не сделаем верных выводов.

– Да-да, – поддержал лечащего врача Эдуард Арнольдович и стал нервно крутить свой молоточек. – Поймите, молодой человек, меня настораживают ваши ассоциативные ряды. Поверьте мне, самая тонкая вещь у человека – психика. Все наши комплексы сидят глубоко в подсознании и порой они активизируются во время транса или состояния, к коим и относится кома. Порой нам кажется, что мы совершенно здоровы, когда на самом деле абсолютно нездоровы. Неверная самооценка своего психического состояния…

– Понял вас, – я изобразил понимающую улыбку. Эх, Лёлька бы по достоинству оценила моё искусство владения собой. – Если вы болеете, то делаете вид, что не болеете, когда тем не менее болеете. А это чисто субъективный фактор, когда вы пытаетесь оценивать степень своего заболевания на основании данных, полученных внутренними интерцепторами. Здесь играют роль следующие факторы, как-то: интоксикация организма спиртосодержащими смесями, никотином и его аналогами, психотропными препаратами, опиатами и их производными, также анальгетиками и морфинами. Нельзя сбрасывать со счетов и чрезмерное занятие любовью. Тем более после пятидесяти лет подобные нагрузки вызывают деструкцию сердечной мышцы и, как показывает статистика, чаще всего инфаркт миокарда у мужчины случается после соития с более молодой партнёршой. Исходя из вышеперечисленного, мы сможем сделать научно обоснованный вывод, что проявление ассоциативных рядов связано только с личными проблемами реципиента. И здесь весьма сложно провести грань между признаками адекватности или их полного отсутствия. Кстати, эту тему не так давно и весьма подробно осветил профессор психологии Оксфордского университета профессор Медсон. В частности, хотя это и не подтверждено практически, наши ассоциативные ряды есть ни что иное, как…

Я минут пять нес подобную чепуху. Цитировал научных светил, которых и в природе не было. Приводил статистические выкладки только что придуманных исследователей. Мои преподаватели из спецшколы НКВД были бы мной очень довольны. В этом словесном поносе и потоке сознания главное – сохранять абсолютную уверенность, что этот бред – истина в последней инстанции. Ну и, естественно, интонации должны быть тёплыми, а речь – проникновенной и убедительной. Я закончил говорить, а светила от медицины ещё минуты три стояли с открытыми ртами и переваривали содержимое. За что я люблю наших интеллигентов? А за то, что при использовании простых приёмов суггестии у них очень легко сформировать нужный образ. При помощи подобной технологии весьма легко сделать чёрное белым и наоборот. Особенно этот приём действует на либералов и гламурных тусовщиков. Здесь действует принцип – ври больше. Ври чаще, за своего сойдешь.

– Поразительно! Вы так прекрасно разбираетесь в проблемах современной симптоматики! Коллеги, вы не помните, зачем мы собрались? – наморщил лоб Сергей Сергеевич. – Павел Иванович, по-моему вы хотели нам сообщить…

– Ну, как же, я помню, – вмешался я решительно. – Вы сказали, что я здоров и меня пора выписывать из больницы.

– Да? – врач наморщил лоб, – Не помню. Но мы же хотели провести тщательные исследования…

– Вы меня выписывайте, а три раза в неделю к вам буду приходить и изображать собачку Павлова. Только чур – не надо вивисекции. Да и патологоанатом придёт всё равно к выводу, что пациент до начала обследований был совершенно здоровым, – предложил я эскулапам вариант.

Те согласились, пообещали чрезмерных увечий организму не наносить и до явной инвалидности не доводить. Клятвенно заверили, что после всех исследований я смогу при желании на костылях самостоятельно добираться от кровати до туалета и даже вернуться обратно, если по дороге не упаду. Здесь уж, как повезёт. Хотя, всё-таки, лучше использовать памперсы.

Внутренняя боль не проходила. Наоборот. Она только усиливалась. Я чувствовал себя настоящим предателем, который несколько дней назад бросил своих боевых товарищей. Получается, я сбежал с поля боя. Струсил. Ведь у них не было запасного варианта, ещё одного тела, как у меня. Лёлька, Саныч, Витюха, Колян… А сколько их, безвестных, полегло в землю? Как же мне жить с таким тяжелым грузом на душе? Мало того, что мы, потомки, фактически предали их. Продали страну, позволили растащить по кускам дегенератам и негодяем. Купились, словно последние припортовые дешёвки, на примитивные рекламки о сытой жизни при гайдаровско-ельцинском капитализме с оскалом чубайса. Только сейчас я остро осознал, что мы, потомки, не стоим и ломаного гроша на фоне этих героев. Мало того, позволяем выродкам глумиться над их памятью. Я не знал, что мне делать и как жить дальше. Будущее потеряло для меня всякий смысл. Я, как и обещал, сходил к медикам. Равнодушно позволял им мять моё тело, брать анализы. Эх, милая Лёлечка, как же мне тебя не хватает! Я отдал бы всё на свете, лишь бы быть с тобой.

Пусть в девичьем теле, но только вместе. Ты и я. Боже ты мой, каким же я был дураком, когда в девчонках старался увидеть только одно – объект для удовлетворения свой похоти. Они же совсем другие! Мне стало стыдно за свои прежние, ещё довоенные помыслы. Ну нельзя же быть полным скотиной. Нельзя! Мои родители, видя такое состояние, пытались поговорить. В ответ отшучивался. Да и что я теперь могу сделать? Ведь между нами – мной, Лёлькой, ребятами – лежит время. Они так и остались там, в 1941 году на опушке небольшой рощицы. Самое большое, что я могу для них сделать, это найти место последнего боя, обнаружить останки боевых друзей и отдать им последние почести. Я был уверен: их кости так и лежат до сих пор непогребёнными. Разумеется, за эти годы все изменилось. Тем не менее, я был уверен – найду.

Не откладывая в долгий ящик, начал готовиться к экспедиции. Встретился со знакомыми поисковиками, проконсультировался. Они посоветовали отложить экспедицию до весны. Сейчас, когда пошли затяжные дожди с мокрым снегом, я долго не выдержу. Как ни хотелось ехать сейчас, я всё же прислушался к голосу разума. Действительно, от застывшего моего трупа пользы не будет, только радость дикому зверью по поводу халявного окорока, пусть даже и не кошерного. Подготовка при наличии ясной цели прошла быстро. А времени свободного оставалось много. Я вечером бесцельно бродил по городу, полностью погруженный в свои мысли. Никого и ничего не замечал. Только вот решил зайти в кафе и выпить горячего чая.

Тихо сел за столик и заметил, как по соседству мило щебетали Серёга и Ленка. Да, всё же тесновато мне в Париже. Куда ни плюнь, на графа попадешь или барона. Похоже, эта милая парочка меня не замечала. Ладно, устрою я вам вечер встреч с восставшим из мертвых. Вот она, современная молодежь. Пока я на фронте с фашистами бился, эти шашни закрутили. А ещё другом назывался, к разврату подталкивал. Про Ленку я уж молчу. Ломоть давно отрезанный, да совсем не мой типаж. Согласитесь, всё же порой приятно мелкие гадости, то есть, радости своим знакомым создавать. Вроде бы пустяк, а так иногда хорошо на душе от этого становится. Не зря дни проходят. Я подошёл к столику и грубым голосом спросил, подражая гостю с Колымы в одной любимой комедии.

– Свободно?

Серёга, даже не отрывая глаз от моей бывшей пассии, бросил.

– Занято!

Мать честная, да они же меня в упор видеть не желают. Гормоны захлестнули. Ну-ну. Я, конечно, парень добрый, даже за годы капитализма интимно не испортился, наглостью не обременен, но ведь должна же быть в этом мире социальная справедливость! Ну хотя бы эмбрион справедливости. Я с шумом подвинул стул, сел и кулаками подпер подбородок.

– Сказано же заня…

Парочка повернулась в мою сторону и замерла в изумлении. Надо было видеть у них лица. Ясно: пока моё тело находилось в коме, эти двое, похоже, нашли общие позиции в одном и том же вопросе. Я нагло взял Серёгину полную чашку чая, демонстративно сделал глоток, поморщился.

– М–да-а. Ну, и, гадость же этот ваш чай в пакетиках. Нет бы по-человечески заварить, классически, в фарфоровом чайнике. Добавить для аромата липового цвета, настоять потом на самоваре. Да-а. Продолжаем разговор. Не ожидали? Думали, я худой, бледный и немощный продолжаю валяться в больнице? Занял очередь в холодильную камеру морга? Записался на стол к патологоанатому? Стыдно, товарищи. За спиной ещё непогребённого тела заниматься шалостями, от которых могут быть и дети.

– Ы-ы, у-у, э-э, мэ–э, – минуту мямлили мои пунцовые визави, не зная, что ответить.

– Изумительно. Зачёт по первичному знанию алфавита вы сдали успешно. Переходим к изучению слогов и простейших предложений.

– Но ты же был в коме? – наконец произнесли они хором.

– Мы этого не отрицаем. Был. – я опять отхлебнул из чашечки и поморщился. – И всё же опомнитесь. Куда вы катитесь? Большая часть жизни прожита! Что вас ждёт без семьи и детей? Думаете, самое главное в этом мире секс? Опомнитесь. Вот вам мой совет.

А всё же здорово, когда в памяти намертво закрепились кадры из любимых фильмов. Похоже, парочка до сих пор не въезжает в мой варварский юмор начинающего идиота.

– Мы, это, пожениться решили, – выдавил Сергей, не глядя мне в глаза.

– Да, у нас всё серьёзно… – пискнула Ленка.

– Так и женись, хороняка. Только на свадьбу старого коматозника не забудьте пригласить. Мы не против.

Серёга и Ленка улыбнулись, облегчённо вздохнули. Теперь наш разговор пошёл в лёгкой непринужденной обстановке. Признались, что впервые встретились у больницы на смотринах моей туши. Как они меня заверили, полюбили друг друга сразу и до первой семейной ссоры. Я только рад союзу влюбленных сердец и прощаю им все мои долги. Как говорится, согласно суровому законы матери-природы, размножайтесь, почкуйтесь, клонируйтесь и делитесь. Пусть кому-то в этом мире будет лучше, чем мне. Я простился с парочкой и опять отправился бродить по вечернему городу. Честно говоря, я был рад, что этот груз с моей души упал сам собой. Проходя мимо сквера, услышал возмущённый женский голос, возню. Похоже, сегодня меня ждут приключения. У дороги стояла машина и два типа перегородили дорогу молодой женщине. Похоже, что она отказывалась с ними ехать. Разумеется, ни одна уважающая себя дама вечером не будет кататься с неандертальцами. Придётся вмешаться в частную жизнь этих особей.

– По моему, фройлен с вами ехать не желает.

– Хади отсюда, да? Это мой невест, понял, да?

– Я не невеста! Отпустите меня! – возмутилась девушка.

– Ага, все признаки лишения свободы гражданки Российской Федерации. За это деяние наказание до восьми лет. Милости просим к нам на Колыму! Чистый здоровый воздух, неиспорченная экология, дружный коллектив единомышленников.

– Ты рюсский язык понимаешь? Иди отсюда.

– Уверен, что русский я знаю лучше тебя…

Дальше все было просто. Даже примитивно. Против выпускницы, то есть выпускника особой школы НКВД у палеоантропов не было никаких шансов. Ещё двое сидело в машине. Даже попытка применить травматическое оружие им не помогла. Все четверо остались отдыхать у колес своего огромного внедорожника. ОСНАЗ всё-таки – сила!

Я схватил девчонку за руку и потащил за собой.

– А теперь быстро покидаем место боя. Не хочу сидеть в тюрьме, как экстремист по статье два восемь два. И постарайтесь впредь быть осторожнее.

– Это все Махмуд. Он давно мне проходу не даёт, – затараторила девушка. – Мы на одном факультете учимся. У нас больше половины студентов на коммерческой основе. У него родители очень богатые и влиятельные.

– Я так понимаю, он вас хотел пригласить в ночной клуб, а вы отказались?

– Да, так и было. А вы откуда знаете?

– Догадался. Интуиция. Огромный жизненный опыт.

Я проводил девушку до автобусной остановки, посоветовал одной на улице в ночное время не ходить. Когда дверь в салон захлопнулась, запоздало подумал, что даже имени не узнал. А впрочем, какое это имеет значение? Не до того мне теперь. Через десять минут я уже забыл об этом небольшом приключении и опять погрузился в пучину своих воспоминаний. На войну попасть легко, а вот только уйти сложно. Не отпускает проклятая. Снова я уносился в сорок первый год к Лёльке. А ведь вначале мечтал до Берлина дойти и оставить на Рейхстаге нашу с ней подпись – «Развалинами удовлетворены. Мы».

Теоретически я был настоящим ветераном Великой Отечественной войны. Правда, удалось провоевать всего четыре месяца. Не так много. Но это были самые страшные дни войны. Ведь умом понимаю, что мы победили. А на душе погано. Да если признаться, это не я воевал, а Лёлька, молоденькая девчонка. А я кто? Подселенец. Удивительно, но меня тянуло в то страшное военное время. Я прикипел к нему. К людям той поры. Мне казалось, что они были лучше нас, потомков. Светлее. Чище. Искреннее. Понимаю, что и подонков хватало. Сколько раз на войне с ними встречался. Но даже они своей мерзостью только больше подчеркивали величие честных людей. Тогда я ощущал, чуть ли не физически, объединяющее начало. Негодяи просто боялись открыто демонстрировать свою скотскую сущность. А сегодня этим уже гордятся. По всем телевизионным каналам мерзость напоказ. Ни стыда, ни страха, ни совести. Поэтому у меня появилось особое чувство благодарности к ветеранам, которые доживали последние дни. Я старательно вглядывался в их лица, прислушивался к разговорам, надеясь встретить знакомых из той эпохи. Но, увы. Поколение гламура вообще на них внимания не обращало. Только что передо мной две старушки выходили из магазина, а свора молодых людей пронеслась мимо них, чуть ли не сбив с ног. Я открыл им дверь, старушки вышли. Я уже сделал несколько шагов, как услышал тихий голос.

– Спасибо, товарищ сержантиха!

– Лёлька!!!

Я держал в своих ладонях морщинистую Лёлькину руку, нежно целовал пальцы и плакал. Вот уже целый час мы сидели в Лёлькиной квартире и молчали. Лишь слёзы лились ручьем. Всё было понятно нам и без слов. Если бы я проходил по улице, её бы ни за что не узнал. Но чем больше я приглядывался к сморщенному лицу, тем чётче проступали прежние черты молоденькой девчонки. По крайней мере, такой или таким, я запомнил себя в зеркале.

– Ты на меня не смотри. Я стала страшной, противной и беззубой старухой. Предупреждаю сразу: и характер за многие годы лучше не стал, – наконец смогла сказать она. – И обращайся ко мне как прежде, безо всяких скидок на возраст. А то прибью.

– Кто бы сомневался. Ты нисколько не изменилась. Подумаешь, пару морщин добавилось. Волосы чуть побелели. А самое главное, я не вижу перед собой старушки.

– Мелкий лжец. Подхалим. Каким был – таким и остался, – улыбнулась Лёлька. – Все эти годы я только и мечтала встретить тебя, и глядя в твои бесстыжие наглые глаза, высказать всё, что думала. А теперь давай устроим великий праздник, подселенец. Примерно таким я тебя и представляла. Надо же, не ошиблась. И не пытайся мне помогать, я ещё в силах справиться с чайником. Сиди и не позорь мои седые волосы, салага.

У меня на душе стало легко и радостно. Пустота, которая была у меня внутри последние дни, заполнилась до предела энергией. Я опять стал целым. Подумаешь, моя Лёлька стала старушкой! Да и не такая она уж и старая! Удивительно, но по-прежнему чувствовал, что передо мной та же самая девчонка. Разумеется, я принялся помогать ей на кухне. Потом мы дружно начали накрывать стол, болтая без умолку. В прихожей щелкнул замок входной двери.

– Вот и правнучка пришла, – хитро улыбнулась Лёлька. Я почувствовал, что меня ждёт сюрприз. И не один. В комнату вошла девушка, которой я позавчера помог отбиться от назойливых ухажёров. Она, увидев меня, от удивления открыла рот.

– Вы?! Бабушка! Это он меня защитил!

– А кто бы сомневался? – хмыкнула Лёлька. – Я сразу это поняла из твоего рассказа.

– Не факт, – возразил я. – На моём месте мог быть любой человек.

– Разумеется, – кивнула Лёлька, – но бросаться в атаку с воплем «За Родину! За Сталина! За всех российских баб!» Но самое главное, кричать «Осназ! Никто кроме нас!», согласись, мог только один человек в этом мире.

– Действительно, – я поскреб затылок. – Что-то подобное я орал. Надо же, так проколоться. Грубо нарушил основное правило осназовца. Кстати, а ваш ухажер больше не пристаёт?

– Нет. Теперь меня он избегает, – засмеялась правнучка. – А здорово вы их отлупили. Я только по телевизору видела, что так можно драться. Фантастика!

– Ещё бы. Моя школа! – пожала плечами Лёлька. – Я столько сил своих положила! Хоть что-то путное из него получилось.

– Ой-ой-ой! Я, между прочим, рукопашкой здесь занимался, – начал возражать я.

– Ха! Занимался он. Движения грубые, рваные. Только осназ НКВД сделал из тебя настоящего воина. Разговорчики в строю! Олечка, пока развлеки нашего дорогого внедренца, а я тем временем переоденусь. Будем пить, гулять, танцевать до упада!

Лёлька вышла в соседнюю комнату. Мы с Олей сели на диван. Между прочим, очень симпатичная девчонка. А главное, мне показалось, что её где-то раньше встречал. Но где? Вспомнить так и не мог.

– Мне бабушка всё рассказала про вашу историю с подселением. Я сразу ей поверила. Это же так романтично! Сразу он и она в одном теле. Класс! Как в кино, честное слово.

Оля смотрела на меня, словно на героя. Вот этого мне и не хватало. Сейчас девчонка нафантазирует. Похоже, она совсем не испорчена в нашем суровом времени.

– Всё не так просто, – усмехнулся я. – Притирка характеров – самое сложное дело. Посмотри на семейные пары. Сколько нервов порвут друг другу, прежде чем найдут общие точки соприкосновения. Тем не менее, они в этом случае всё равно имеют некоторую автономность. Захотел – дверью хлопнул или тарелку об пол. А мы же были изначально лишены этого. Две души, два сознания в одном теле в жёстких условиях спецшколы, а потом войны. Здесь поневоле начнёшь находить приемлемые решения.

– Но есть ещё и любовь!

Мда-а. Вон как глаза у неё загорелись. Уже полночь, девочка созрела, а Германа всё нет. Где ты, подлый картёжник? Не хватало мне эту роль исполнять.

– Самое поразительное, мы друг другу не говорили ни разу про любовь.