Серебряные крылья, золотые игры

― Прошлой ночью работники закончили строительство стойла для единорога, ― объясняет он тихим голосом. ― Мы пытались переместить его на новое место. Мы использовали железные цепи и копья. Делали его намного позже заката, чтобы он не мог использовать солнце… Но он все равно убил несколько человек.

Чертовы боги.

У меня перехватывает горло, и мне приходится напомнить себе, что нужно дышать, пока мы бежим по ступенькам Сорша-Холла.

― Я не знаю, что я могу сделать. Он меня не слушает. Единственное, к кому он может прислушаться, ― это к кому-то из своих…

От резкой остановки мои сапоги скользят по булыжной мостовой, ведущей к городским воротам, пока я, размахивая руками, разворачиваюсь к конюшням Валверэев.

― Нам нужна Мист!

К тому времени, как мы взнуздываем Мист и ведем ее на тренировочную площадку Золотых Стражей, все мое тело трясется как в лихорадке. Я боюсь, что единорог снова причинит вред людям, и я также знаю, что есть грань, за которой даже Райан согласится, что он слишком опасен, чтобы оставлять его в живых.

Пока мы идем к старым казармам, Мист искоса смотрит на меня.

Ты не пришла на нашу прогулку вчера. И позавчера. Я сделала что-то не так?

Я ускоряю шаг, прикусив внутреннюю сторону щеки. С тех пор как я узнала правду о своей матери, мой разум бесконечно что-то обдумывает. Я переосмысливаю воспоминания двенадцатилетней давности. Гадаю о том, что значит быть дочерью безумного короля Волкании.

Наконец, я признаюсь:

Я не знала, что тебе сказать. Ты лгала мне о моей матери. Ты была с ней, когда она приехала в Бремкоут. Ты сказала мне, что она родом из северных лесов.

Мы с Мист редко ссоримся, но я не могу отрицать, что меня снедало то, что я узнала правду от Чарлина Дэрроу, а не от своей лучшей подруги.

Мист смотрит на меня исподлобья и невозмутимо моргает.

Это была не ложь. Она была с севера. Она родом из лесов.

С волканской стороны границы! ― Мой внутренний голос взрывается в черепе. ― Ты опустила эту ключевую информацию!

Она вскидывает голову ― лошадиный эквивалент пожимания плечами, ― и я стискиваю зубы от нахлынувшей волны разочарования. Проклятые лошади и их слишком буквальное восприятие мира.

И все же, возможно, я несправедлива, ожидая от нее большего. Не похоже, что лошади способны понять концепцию политических границ.

Почувствовав мою обиду, Мист толкает меня в плечо, пока мы ждем, как солдаты откатывают ворота, чтобы пропустить нас на территорию комплекса.

В этом месте, которое ты называешь Волканией, я жила в конюшне, еще большей, чем та, что сейчас. Там было много таких, как ты, умеющих колдовать. Меня готовили к тому, чтобы я тянула черную карету. Однажды ночью ко мне пробралась Изабо. Она была мне незнакома. Она оседлала меня. Приказала мне скакать галопом.

И ты просто пошла с ней? ― спрашиваю я.

Она дала мне яблоко.

Я качаю головой. Трудно сердиться на мою милую девочку, и я знаю, что она обидела меня не нарочно. Потрепав ее по морде, я дразню:

Ты и твои яблоки. Ты бы позволила дьяволу оседлать себя, если бы он дал тебе яблоко. ― Но мой гнев улетучивается, когда мы проходим мимо трех тел, лежащих у казармы, накрытых белыми простынями, испачканными кровью.

Максимэн подает сигнал двум бледным солдатам, которые выглядят так, будто увидели призрака. Они отпирают стойло единорога и откидывают укрепленную дверь.

Мое сердце колотится, когда я вхожу внутрь, ведя Мист за недоуздок. Помещение просторное и темное, в нем царит странная напряженная тишина, словно в ожидании бури. Казармы, где раньше жили солдаты, расчищены, чтобы сделать манеж, засыпанный песком, и ряд стойл, переделанных из офицерских помещений. Сверху толстые бревна поддерживают выкованную из железа черепицу, перекрывающую весь солнечный свет.

― В центре крыши есть небольшой люк, сейчас закрытый и запертый.

Как и обещал Райан, здесь все из камня, песка и железа.

Ничего, что могло бы гореть.

Внезапно воздух пронзает злобный, неестественный звук. Единорог выбегает из тени и встает на дыбы. Пена стекает у него изо рта. С уздечки слетает железная цепь. Копыта роют песок.

Максимэн выхватывает меч, хотя между нами и зверем ― прочные металлические перила манежа.

Сердце подскакивает и замирает в горле. Солдаты наводят стрелы с железными наконечниками. На песке видны лужи крови, оставшиеся от одной из жертв единорога.

Я вызываю свой внутренний голос, чтобы приказать ему остановиться, но…

Что, по-твоему, ты делаешь? ― Мист ругает его чопорным, строгим голосом.

Разъяренный единорог замирает, как погасшая свеча. Широко раскрыв глаза, он смотрит на Мист так, словно никогда не видел другой лошади. Насколько я знаю, он и не видел.

Мист неодобрительно стучит копытом.

Посмотри на себя. Устраиваешь беспорядок. Шумишь. Из-за чего? Новая конюшня в твоем полном распоряжении? Свежая люцерна? Как ужасно.

Единорог вскидывает голову, уши поворачиваются вперед, голова слегка откинута назад, он ошеломлен. Мист на шесть ладоней ниже его и весит вдвое меньше. У нее нет смертоносного рога. Нет железных копыт.

И все же кажется, что он сразу начинает ее уважать.

Солдаты медленно опускают луки, пораженные происходящим на их глазах волшебством. Их внимание переключается с одной лошади на другую.

― Я прикажу строителям сделать для Мист стойло рядом со стойлом этого чудовища, ― бормочет Максимэн в благоговейной тишине. ― Она единственная, кто смог его приручить. Когда Райан вернется, он все поймет.

Я сжимаю пальцы вокруг недоуздка Мист.

― Ты не знаешь, безопасно ли это. У него может быть злой умысел.

Максимэн поджимает губы и, запинаясь, произносит:

― Я… э-э… не думаю, что у него плохие намерения по отношению к ней. ― Он прочищает горло и кивает в сторону единорога.

Я в замешательстве, и мне требуется минута, чтобы заметить напрягшееся, хм, внимание между задними ногами животного. Я стону и закатываю глаза к железному потолку, в то время как Мист откидывает гриву, хлопая длинными ресницами.

Я думаю про себя: все самцы одинаковы, тают, как свеча, перед красивой самкой.

***

Остаток того дня я провожу, наблюдая за Мист и единорогом, слушая их нудную болтовню о предпочтениях в сене, загадках человеческого поведения и о том, как им обоим по ночам снится морковь. Только когда я убеждаюсь, что единорог не собирается обижать мою милую девочку, я соглашаюсь оставить Мист в одном из стойл.

Колокола бьют десять вечера, когда я наконец возвращаюсь в Сорша-Холл, и мой желудок звонит в свои голодные колокола. Но как только мы с Максимэном ступаем в парадный холл, воздух словно заряжается ― как будто мы только что вышли на сцену в середине представления.

Слуги суетливо снуют туда-сюда, доставляя тарелки с едой в бальный зал. Чьи-то грязные следы покрывают кларанские ковры. Служанка, стоя на четвереньках рядом с ведром с мыльной водой, оттирает отпечатки щеткой.

Максимэн останавливает Серенит с дровами в руках, прежде чем она поднимается по лестнице.

― Что случилось?

― Верховный лорд вернулся, ― тихо отвечает Серенит, кивая в сторону бального зала и торопясь закончить приготовления в его комнате наверху.

Стрела страха вонзается мне в ребра. Райан вернулся, но как же Бастен? Почему Серенит не назвала его имя? Спокойно, Сабина. Я должна напомнить себе, что Бастен здесь слуга ― никто, кроме меня, не думает о его безопасности.

Моя усталость исчезает, когда мы с Максимэном спешим в бальный зал. Воздух здесь одновременно слишком теплый и слишком холодный, как будто наступила смена времен года. Меня пробирает дрожь от предчувствия, что никто из нас не готов к тому, что будет дальше.

Я вбегаю в бальный зал и останавливаюсь у стульев, расставленных вокруг стола, а сердце продолжает бешено колотиться, стремясь вперед. Вокруг стола Верховного лорда собрались члены семьи Валверэй, а также капитаны подразделений Золотой Стражи в форме и несколько богатейших купцов Дюрена.

В центре небольшой толпы глубокий голос Райана, резкий и выразительный, звучит над рокочущим гулом. Все тесно сгрудились вокруг нескольких предметов на столе, и мне приходится встать на цыпочки и вытянуть шею, чтобы хоть что-то разглядеть.

Только когда леди Элеонора опускается на стул, мне удается разглядеть Райана. Его куртка капитана стражей заляпана грязью. Его обычно идеально уложенные волосы теперь неаккуратно свисают на висках. В его глазах горит странный, почти голубой огонек, когда он хлопает одного из капитанов по плечу.

Я снова привстаю на носочки, вглядываясь в лица в толпе.

Где Бастен?

Когда я протискиваюсь между лордом Берольтом и лордом Гидеоном, мое сердце странно сжимается, я наконец пробираюсь к столу и вижу развернутую карту, которую держат подсвечники.

―…туннель, ― говорит Райан среди молчаливого изумления. ― Они прорвали защитный барьер. Мы думаем, это связано с принесением в жертву поцелованного богом заклинателя и каким-то ритуалом. Рашийон безжалостен, скажу я вам.

― Король, не заботящийся о своих подданных? ― Леди Элеонора невозмутимым жестом подзывает слугу, чтобы наполнить ее бокал вином, а затем свирепо машет, когда он не наполняет его до краев. ― Какой новаторский подход. Поистине неслыханный для нашего времени.

Несмотря на ее сарказм, Райан, постучав по карте, продолжает:

― Лагерь здесь. ― Он указывает место в лесу примерно в двух милях к северу от границы. ― Четырнадцать сотен солдат. По крайней мере четверть из них ― поцелованные богом. Самое лучшее вооружение, какое только видели со времен короля Бирна.

― Вы подслушали планы нападения? ― спрашивает один из капитанов.

Райан проводит рукой по заросшему щетиной подбородку. ― Рашийон не настолько глуп, чтобы нападать на наши земли в ближайшее время. То, что волканская армия стояла у границы, ― всего лишь совпадение. Они оказались в этом конкретном месте из-за того, что обнаружили. ― Он позволил молчанию затянуться для пущего эффекта. ― Слухи о крестном поцелуе Рашийона ― правда. Мы с Вульфом видели его действие своими глазами. Он нашел и оживил золотого когтя. Это лишь вопрос времени, когда он перейдет от зверей к самим богам.

Небольшая толпа мгновенно впадает в смятение и начинает спорить о том, что это значит. Люди кричат, что это не может быть правдой. Другие призывают немедленно отправиться в Старый Корос, чтобы доложить об этом королю Йорууну. Один пожилой лорд начинает молиться.

Райан стучит по столу, чтобы утихомирить всех. Переведя взгляд на дверь за моей спиной, он говорит:

― Скажи им, Вульф.

Молния пронзает мой позвоночник, и я, затаив дыхание, медленно поворачиваюсь, чтобы увидеть мужчину, который только что вошел, тяжело ступая сапогами.

Слава богам.

Бастен здесь. В безопасности. Он выглядит еще хуже Райана ― грязь в спутанных волосах, полосы крови на руке и рана на правой щеке. И все же сердце щемит так сильно, что мне хочется побежать через весь бальный зал и броситься в его объятия.

Глаза Бастена встречаются с моими, в них плещется что-то, чего я не могу понять. Его губы приоткрываются. Он тяжело сглатывает и возвращает свое внимание к Райану, как будто ничего не произошло.

― Милорд, ― говорит он глубоким, низким голосом, от которого у меня дрожит все внутри. ― Прошу прощения за задержку ― мы обнаружили рану у одной из лошадей, когда я возвращал их в конюшню.

― Это правда? ― спрашивает лорд Берольт, когда все взгляды устремляются на Бастена. ― Вы нашли могилу золотого когтя?

Бастен медлит с ответом, проводя грязными пальцами по спутанным волосам. Затем кивает.

― Да. И золотого когтя тоже.

Райан берет со стола устрашающего вида оружие, состоящее из кожаных ремней и изогнутых лезвий.

― В качестве боевых животных волканская кавалерия использует не лошадей, а золотых когтей. Мы полагаем, что они обучают их сражаться с этими перчатками, прикрепленными к одной лапе. Я захватил одну из них, чтобы никто не усомнился в правдивости моих слов.

Он бросает перчатку обратно на стол, где она падает на поднос с фруктами и сыром, разбрасывая в стороны виноград.

Толпа замирает с тихим вздохом.

Райан упирает руки по обе стороны карты и предупреждающе понижает голос.

― Великий клирик Беневето хочет, чтобы Красная церковь правила Астаньоном, но он не хранит верность нашему королевству, только своим богам. Я не только сомневаюсь в его преданности, но также его священникам не по зубам армия, которую мы видели. Астаньон нуждается в Золотых Стражах Валверэев.

Под одобрительный ропот Райан выпрямляется во весь рост, возвышаясь над столом.

― Приближается Мидтэйн; мы пригласим глав всех влиятельных домов. Магистратов. Глав гильдий. Я брошу им эту перчатку с золотым когтем. Она убедит их, что я единственный, кто достаточно силен, чтобы противостоять Рашийону. Что мы должны оставаться монархией. С их поддержкой я обойду Королевский совет. Отправлюсь к королю Йорууну чтобы убедить его принять решение и назвать меня преемником.

Пока все рассматривают перчатку, я тихонько ускользаю от толпы. Я нахожу дверь для слуг, замаскированную под часть обшивки бального зала, и протискиваюсь в нее.

Оказавшись в узком коридоре, я прижимаю ладонь к двери и шепчу:

― Мне нужно с тобой поговорить.

Хотя Бастен находится почти в центре бального зала, далеко за пределами слышимости обычного человека, проходит совсем немного времени, прежде чем дверь бесшумно распахивается. Он входит, лицо мрачное, как грозовая туча.

Спутанные черные волосы падают на его горящие глаза, когда он тихо говорит:

― Сабина. Опасно встречаться вот так. Райан находится по ту сторону двери, и он уже подозревает, что мы спим вместе. ― Он нежно проводит пальцами по моей щеке, словно не в силах сдержаться. ― Ты должна сделать все, что в твоих силах, чтобы убедить его, что…

Прежде чем он успевает закончить, я вцепляюсь руками в его грязную рубашку и прижимаю его спиной к стене, привстав на цыпочки.

От него пахнет лесом ― костром и сосной.

Это ненадолго отвлекает меня.

Моя грудь вздымается, и в тесном проходе мы оказываемся достаточно близко, чтобы она касалась его рубашки. Его мышцы расслабляются, когда я прижимаюсь к нему. Мои соски сами по себе твердеют от трения. Его глаза опускаются к моему рту, и он закусывает нижнюю губу, чтобы подавить слабый стон.

Я сильнее сжимаю его рубашку, заставляя себя сосредоточиться. Я здесь из-за гнева, а не из-за любви.

― Ты знал, ― шиплю я.

Его глаза удивленно распахиваются, встречаясь с моими.

― О чем ты говоришь?

― О письме, Бастен! ― шиплю я, ударяя кулаками по твердой поверхности его груди. ― Я говорю о письме!

Тишина пульсирует в диссонансе с нашими сердцами, и мириады эмоций проносятся по его лицу, как переменчивая весенняя буря. Неужели он собирается притвориться, что не знает об этом?

Наконец что-то появляется в его глазах, что-то вроде мягкой капитуляции, и он с трудом сглатывает.

― Как ты…

― Ты не имел права скрывать от меня эту информацию! ― Я крепче сжимаю в кулаках его рубашку. Мое колено ударяется о его бедро, и он разворачивается, инстинктивно притягивая меня ближе, несмотря на то, что я бью его.

― Сабина… ― Его голос трескается, как разошедшийся шов.

Но я слишком зла, чтобы выслушивать какие-то глупые извинения.

― Чарлин Дэрроу не мой отец, Бастен! Это безумный вражеский король с армией золотых когтей! И даже не это ранит больше всего ― в том письме говорилось и о моей матери. Ты хоть представляешь, что бы я отдала, чтобы узнать правду о женщине, которая меня родила? Единственной женщине, которая меня любила? ― Мои глаза смотрят на него с яростью, губы сжаты: ― Ты украл его у меня. Верни.

Он тихо говорит:

― Я его сжег.

Кровь отливает от моего лица, скапливаясь где-то в районе коленей. Я отступаю назад, позволяя рукам безвольно упасть.

Поддавшись импульсу, я резко бью его по щеке. Рана снова открывается, и по щетине скатывается струйка алой крови.

― Пошел ты, Бастен Боуборн.

Мое сердце словно хочет вырваться из грудной клетки. Бастен откидывается назад, упираясь головой в стену, полуприкрытые глаза скользят по моим изгибам. Мне приходится бороться с желанием прижаться к нему, чтобы сохранить расстояние между нами.

Моя кожа внезапно становится слишком чувствительной, меня мутит. Внутри меня странное состояние ― то ли я взорвусь прямо сейчас, то ли расплавлюсь.

Капелька крови застыла у края челюсти, вот-вот готовая упасть на его вздымающуюся грудь. Прежде чем успеваю остановиться, я провожу большим пальцем по его щетине, чтобы поймать ее, и какой-то безумный импульс заставляет меня сунуть палец в рот.

Воздух вырывается из его легких. Он крепко сжимает мое запястье, возвышаясь надо мной, и вынимает большой палец изо рта, чтобы провести языком по подушечке. Не отпуская моего запястья, он оттесняет меня на небольшое расстояние к противоположной стене прохода, повторяя мои действия до этого.

Медленно он опирается мощными руками на стену, сдерживая свои эмоции.

― Если бы ты видела то, что видел я, ― рычит он, ― ты бы поняла. Что мне оставалось делать, маленькая фиалка? Я только что убил четырех налетчиков, чтобы спасти тебя. Я бы с радостью убил еще четыре сотни. Но я ― всего лишь человек. Я не могу сражаться с армией. Тем более такой, какой командует король Рашийон.

Горячая волна разочарования захлестывает меня.

Я бросаю короткий взгляд на дверь. Как долго нас нет? Когда кто-нибудь заметит?

― Ты мог бы… мог бы сказать мне. ― Всхлип обрывает мои слова, но я отказываюсь давать волю слезам. ― Мы могли бы принять решение вместе.

― Да, конечно. ― Его голос жесткий, как щит вокруг его собственного сердца. ― Ты бы никогда не вышла за Райана, если бы думала, что у тебя есть выбор. Я должен был любыми способами заставить тебя оказаться в его объятиях. ― Он опускает голову к моей. ― Ты хочешь правду? Пусть будет так. Я скажу тебе правду. Правда в том, что меня убивает каждая минута, которую ты проводишь рядом с ним, а не со мной. Каждую ночь я просыпаюсь в холодной, пустой постели, проклиная себя за то, что оттолкнул тебя.

Я пристально смотрю на него, ледяное дыхание сковывает мои губы. После нескольких недель попыток выудить из него правду, теперь, когда она у меня есть, я похожа на собаку, которая наконец поймала белку.

Я понятия не имею, что с ней делать.

Он опускает голову к моей шее, вдыхая мой запах, словно он тонет, а я ― его воздух.

― Я клянусь в каждом слове, сказанном в пещере у водопада. Я готов сжечь весь мир ради тебя. Повернуться спиной к человеку, который мне как брат. Что бы ни произошло, никогда не сомневайся в том, что наши чувства были настоящими.

Его губы спускаются к точке пульса на моей шее, посылая вспышки желания по моему телу. Я прижимаюсь спиной к стене, превращаясь в пульсирующий клубок нервов, пока он продолжает:

― Это реальнее, чем все, что я чувствовал за двадцать шесть лет жизни.

Его рука, обхватывает изгиб моего плеча и скользит вниз, пока его ладонь не находит мою. Он переплетает наши пальцы, а затем подносит мою ладонь к своим губам.

Мои легкие наполняются с таким трудом, что я выталкиваю из себя слова, шепча их в его рану на щеке.

― Ты причинил мне такую боль, какую никто не мог.

― Я знаю.

Мои пальцы исследуют порез на его щеке, словно не могут определиться, хотят ли они залечить его рану или впиться в нее ногтями, чтобы стало еще больнее.

― Я не могу ненавидеть тебя, Бастен. Боги, но как бы я хотела.

Он медленно притягивает меня ближе, прижимая мою ладонь к своей груди.

Дюйм ― вот и все, что нужно, чтобы скрепить поцелуй.

Мои ноги дрожат подо мной, как два молодых саженца на ветру. Дыхание хриплое, мысли мечутся между яростным желанием и стремлением оградить себя от боли.

― О, маленькая фиалка. ― Мое прозвище звучит на его губах так, будто он смакует его. Он прижимается ртом к моему лбу и задерживаются там на мгновение. ― Я хотел рассказать тебе все…

Крик из бального зала отрывает его от меня.

― Валверэй! Где ты, Лорд Лжецов?

Голос громкий, мужской, пьяный.

Я знаю этот голос.

― Чарлин, ― задыхаюсь я. ― Благодаря ему я узнала о письме. Он приехал в Дюрен, чтобы шантажировать Райана.

Бастен прижимает палец к губам, чтобы я замолчала, а затем подталкивает меня за спину к двери для слуг. Прижав ухо, чтобы прислушаться, он ждет несколько секунд.

― Иди ― они все повернулись в другую сторону. Я подожду минуту, а потом присоединюсь к вам. ― Его сильная широкая ладонь подталкивает меня вперед.

Я проскальзываю в дверь так незаметно, как только могу, обхожу комнату, пока не становлюсь еще одним лицом в толпе, поворачиваю шею и киваю, словно все это время была здесь.

Чарлин, слегка покачиваясь, подходит к столу Верховного лорда. Мне не нужно обладать обостренными чувствами, чтобы узнать запах джина в его дыхании. Его появление достаточно шокирует, чтобы толпа замолчала.

Сури следует за ним, прижимая к груди деревянную шкатулку, словно не зная, что с ней делать, и ее учтивая улыбка плохо скрывает нервное напряжение.

― Завтра, Чарлин, ― шипит она сквозь натянутую улыбку. ― Давай вернемся завтра. Сейчас ты сам не свой.

Он икает, злобно отмахиваясь от нее, а затем тычет пальцем в сторону Райана.

― Ты! Я уже три дня жду твоего возвращения. Вдобавок к месяцам ожидания ответа на мое письмо. Думал, ты можешь просто игнорировать меня, и я отстану, да? Буду спокойно сидеть на пороховой бочке с информацией, которой я располагаю? Ха, ха, я не дурак. ― Он хлопает кулаком по столу, случайно задевая фарфоровую тарелку, которая звенит. ― Ты должен ответить на мое предложение.

Стража делает шаг вперед, чтобы арестовать его за дерзость, но Райан поднимает руку. В его глазах смешивается веселье с недоумением, он все еще находится под впечатлением от своего открытия на границе.

― Подождите. Дайте ему сказать. Старик, я не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь. По-моему, я согласился взять в жены твою дочь, а не тебя.

Все смеются, а щеки Чарлина заливает свекольным цветом.

Краем глаза я вижу, как Бастен выскальзывает из дверей для слуг и присоединяется к солдатам, небрежно положив одну руку на меч. Мы обмениваемся напряженным взглядом.

Мы оба знаем, какой информацией располагает Чарлин Дэрроу; если он расскажет Райану о письме, выяснится, что Бастен его не доставил. Подозрения Райана относительно нашего романа подтвердятся.

Нельзя допустить, чтобы Чарлин все выложил.

Он выхватывает шкатулку из рук Сури и бросает ее на стол, отчего звенят вилки. Он резко ударяет по ней рукой.

― Доказательства моих утверждений находятся здесь. Если ты не хочешь, чтобы все глашатаи этого нечестивого города на рассвете провозгласили, что ты намеренно женишься на дочери вражеского короля…

Время словно остановилось. Нет, нет, нет. Все происходит слишком быстро, и я не знаю, как это остановить. Бастен протискивается сквозь остальных стражников к Чарлину, в его глазах сверкает гнев.

― Прости, какого черта? ― говорит Райан.

― Конечно, притворись, что не знаешь, что Сабина ― дочь этого безумного короля Рашийона…

Прежде чем Чарлин произносит еще хоть одно слово, Бастен зажимает ему рот рукой, заставляя замолчать. Он спрашивает:

― Мне бросить этого лжеца в темницу, милорд?

Но уже слишком поздно. Толпа уже гудит. Шепчутся о моих светлых волосах, голубых глазах и необычной магии.

― Лучше объясни, в чем ты только что обвинил мою невесту, ― обращается Райан к Чарлину. ― И, если я услышу еще хоть одну ложь, когда твой рот будет свободен, я отрежу тебе язык.

В этом хаосе леди Элеонора спокойно тянет к себе шкатулку, прихлебывая вино и пытаясь разобраться с защелкой.

― Он утверждает, что у него есть доказательства, так давайте посмотрим на эти доказательства.

Мои мысли скачут, как камни в лавине. Крутятся, падают, вертятся. Нет смысла отрицать утверждение Чарлина, если содержимое этой шкатулки ― что бы там ни было ― докажет это.

― Это правда! ― восклицаю я, пробиваясь к столу Верховного лорда. Моя грудь вздымается, когда я хватаюсь за спинку обеденного стула.

Все глаза смотрят на меня, но единственные, которые имеют значение, ― это глаза Бастена. Он внимательно наблюдает за мной, полагая, что я знаю, что делаю.

Я облизываю губы, на лбу выступает пот.

― Это правда, ― повторяю я тише, поднимая глаза на Райана. ― Я сама только что узнала об этом, пока тебя не было. Этот человек не мой биологический отец. Моя мать была королевской наложницей короля Рашийона и хранила это в тайне до самой своей смерти. Чарлин Дэрроу собирается шантажировать тебя, чтобы сохранить эту информацию в тайне.

Лорд Берольт немедленно обращается к стражникам.

― Заблокируйте двери. Никому не входить и не выходить без моего разрешения. В том числе и слугам.

Сердце стучит как молот. В комнате находится около двадцати человек? Валверэи. Несколько охранников. Слуги. Купцы. Достаточно мало, чтобы этот секрет можно было сохранить.

Леди Элеонора смотрит на меня с отвращением, словно я ― пятно на ее бокале с вином, а леди Руна открыто возмущается. Я слышу, как она не очень деликатно жалуется леди Солвиг, что это несправедливо, что я ― принцесса, неважно, вражеского народа или нет.

Райан, однако, молчит. Его лицо ничего не выражает. Единственный признак того, что он обдумывает ситуацию, ― это секунда, когда его взгляд падает на перчатку с золотым когтем, лежащую поверх карты Волкании, и в его глазах вспыхивает расчет.

― Ты ― дочь безумного короля? ― Его голос ровный, нечитаемый.

Я пытаюсь сглотнуть.

― Мы можем сохранить эту информацию в тайне. Никто за пределами этой комнаты никогда не узнает.

Его глаза перебегают с одного человека на другого, с презрением останавливаются на Чарлине, затем возвращаются ко мне.

― А этот человек, Чарлин Дэрроу? Его судьба тебя беспокоит? Ты его любишь?

Я упираюсь кулаками в стол.

― У меня больше любви к слизняку.

Райан кивает, берет в руки медвежью перчатку и медленно обходит стол. Его указательный палец проводит по острому лезвию, предназначенному для медвежьего когтя. Он натягивает перчатку на руку, когда останавливается перед Чарлином.

― Бабушка? ― спрашивает он через плечо.

Леди Элеонора достает из шкатулки золотой диск, украшенный сверкающими драгоценными камнями, ― королевскую звонкую монету. В толпе воцаряется тишина.

Леди Элеонора осматривает диск и кивает.

― Это подлинник.

Чарлин продолжает что-то приглушенно выкрикивать, но Бастен зажимает его рот крепче, чем звериный капкан.

Райан сгибает пальцы в перчатке с лезвиями, проверяя работоспособность механизмов, а затем использует тот, что закреплен на большом пальце, чтобы перерезать горло Чарлина Дэрроу одним быстрым, уверенным движением.

Кровь бьет багровой струей, забрызгивая нас с Райаном. Бастен отпускает пленника, и тот падает на пол. Чарлин инстинктивно хватается за шею, задыхаясь. Толпа отходит от лужи крови, потеряв дар речи.

Наконец, после нескольких мучительных минут, Чарлин перестает двигаться.

― Чарлин! ― вскрикивает Сури, падая на колени в расширяющуюся лужу крови.

Райан поворачивается ко мне и нежно проводит одним из лезвий по моей щеке.

― Я бы убил его, даже если бы он был твоим настоящим отцом, но тот факт, что ты не питаешь к нему любви, делает это проще. Мне бы не хотелось расстраивать свою невесту, убив ее отца.

Он снимает перчатку и бросает ее обратно на карту, где пятна крови впитываются в изображение замка Драхаллен.

― Никто не шантажирует Валверэев, ― размеренно говорит он трупу Чарлина Дэрроу, после чего берет шелковую салфетку и отходит в сторону, чтобы вытереть кровь со своего безупречного лица.

Меня трясет. Теплая кровь впитывается в подошвы моих шелковых туфель. Кажется, будто мой разум витает где-то вне моего тела, наблюдая за жестокими последствиями, когда Сури падает рядом с мужем с воплем, от которого чуть не разбиваются все витражи.

Когда шаги Райана эхом разносятся по коридору, леди Элеонора берет свой кубок, отпивает глоток вина и презрительно говорит Сури:

― Только не притворяйся, что не хотела стать вдовой.

Глава 18

Вульф

Дни, предшествующие Мидтэйну, пролетают как один миг. Когда я не выполняю обязанности телохранителя Сабины, я тренируюсь в лагере Золотых Стражей под неусыпным присмотром капитана Фернсби. После возвращения Райан заставил всех пригодных для службы мужчин в Дюрене оттачивать мастерство владения мечом.

Тем временем слуги не покладая рук готовятся к самому грандиозному за последние десятилетия празднику. Чаще всего это простое мероприятие. Белый шатер в Толверском лесу. Скрипач. Тарелки с фруктами. Все напиваются и в белых туниках плещутся в горячих источниках, полуголые, как сучки в жару. Но в этом году? Райан потратит королевскую сумму, чтобы произвести впечатление на глав самых могущественных домов Астаньона. Он купит их поддержку изысканным вином. Шантажом или подкупом, если потребуется. Или просто поселит в них страх перед войной разговорами о пробуждении богов.

Пока идет подготовка, Сабина проводит долгие часы в конюшне с Мист и единорогом. Если же ее там нет, то она перелистывает древние книги в библиотеке Валверэя, бормоча под нос редкие имена, которые находит на страницах. Черт его знает, почему, но я верю, что у нее есть на то причины.

Она почти не обращает на меня внимания, разве что громко жалуется, что от меня пахнет по́том казарм. Я не идиот. Я сам велел ей сделать все возможное, чтобы Райан перестал нас подозревать, и она блестяще справляется. Честно говоря, даже слишком. Любой наблюдающий со стороны мог бы подумать, что она ненавидит меня больше, чем чуму.

Но я приму все это. Я бы перенес самую тяжелую болезнь, лишь бы греться в лучах ее света. Наконец-то между нами больше нет секретов. Я не питаю иллюзий относительно того, что смогу заслужить ее прощение, но, по крайней мере, мне не нужно продолжать притворяться, будто она ничего для меня не значит. Не тогда, когда каждый миг без нее ― как эхо, за которым я буду вечно гоняться.

Потому что она все еще не может быть моей.

Формально, правда о ее происхождении ничего не меняет. Она все еще помолвлена с Райаном. Ей по-прежнему нужна его армия. Угроза со стороны короля Рашийона не уменьшилась ― на самом деле, она возросла в десять раз. Сейчас у нас меньше шансов быть вместе, чем когда-либо.

И все же все изменилось.

Потому что Сабина не ненавидит меня ― она ненавидит только то, что я сделал. В этой маленькой разнице скрыты миры. Это тонкая, хрупкая нить в гобелене, на которой держится шанс на искупление моей про́клятой души.

***

Утром в день Мидтэйна я встаю рано, чтобы помочь запрячь лошадей в карету. Во дворе вихрем проносятся слуги, грузящие провизию, стопки белых туник и свежевыстиранные полотенца.

Когда Сабина и Райан забираются в карету Верховного лорда, я изо всех сил стараюсь слиться с общим хаосом. Меньше всего мне хочется, чтобы меня заметили ― на самом деле я бы предпочел, чтобы Райан вообще забыл обо мне.

В том числе и о том спарринге, который мы не закончили в лесу.

До Толверского леса четыре мили неспешного пути. Вторая карета, в которой едут леди Солвиг, лорд Гидеон и леди Руна, раскачивается, пока они поют в ней похабные песни, уже пьяные от церемониального вина.

В третьей карете, в которой едут лорд Берольт и леди Элеонора, царит тишина. Только я слышу их заговорщицкий шепот, хотя они достаточно проницательны, чтобы заглушить свои голоса прижатыми к губам платками.

Когда мы подъезжаем к месту проведения праздника, дюжина карет уже стоит у деревьев, а лошади лениво помахивают хвостами на огороженном пастбище. Белые полотнища палаток поднимаются над верхушками деревьев, как паруса корабля.

Полевые цветы оплетают шесты шатра, образуя живые арки, а с потолка свисают разноцветные бумажные фонарики, расписанные сценами из «Книги бессмертных». На каждом из фуршетных столов установлены резные ледяные скульптуры бессмертной Солены в различных вызывающих позах, с которых капает вода на подносы с прохладительными напитками. Девочки-подростки в цветочных коронах исполняют танец летнего солнцестояния в сопровождении целого оркестра флейтистов.

Десятки мужчин и женщин смеются вокруг низких столов, заваленных глазированным инжиром, клубникой со взбитыми сливками и нежными пирожными с козьим сыром и травами. Они одеты в туники из белой бязи ― простые прямоугольники с вышитым вырезом, завязанные на талии поясом из бечевки. Туники мало что скрывают. Как на мужчинах, так и на женщинах они опускаются до середины бедра. Повсюду виднеются выпадающие груди и выпирающие яйца.

Доспехи часовых могут быть неудобными, как шипы в заднице, но я никогда еще не был так благодарен за свою кольчугу.

Несмотря на простую одежду, затейливые косы женщин, унизанные живыми цветами, и нежная кожа мужчин выдают в них самых богатых жителей Астаньона. Магистраты. Мастера гильдий. Куча лордов, на которых мне наплевать, половина из которых вместо жен привезли своих любовниц. Леди Сури отсутствует, что неудивительно ― у нее месяц траура.

Примечательно, что богатые купцы, ставшие невольными свидетелями смерти Чарлина, тоже отсутствуют. Я также не вижу многих слуг и солдат того дня.

Неужели все они находятся на глубине шести футов под землей? Замолчали, чтобы сохранить тайну Сабины? Было время, когда Райан заставлял меня решать такие вопросы. Теперь я понятия не имею, какие шестеренки крутятся в его мозгу, и кто выполняет его грязную работу.

Единственные знакомые лица, которые я рад видеть, ― это Фольк и Ферра, и они в данный момент ведут друг с другом борьбу, наполненную сексуальным напряжением, за последнее пирожное.

Я прохожу в главный шатер, осматривая территорию. Традиция предписывает участникам праздника принести скромное подношение богам: горсть ягод, соты, оловянный наперсток. Однако алтарь Валверэев просто завален дарами. Хрустальные статуэтки. Редкие павлиньи перья. Бутылки портвейна из Специи. А золотых монет так много, что они рассыпаются по траве.

Но самое большое сокровище из всех?

Подношение семьи Валверэй ― перчатка с золотыми когтями, отполированная и смазанная маслом, лежащая на искусственной медвежьей лапе, вырезанной из красного дерева.

Воздух наэлектризован обсуждениями перчатки. Отовсюду доносятся разговоры об угрозе со стороны армии волканцев и необходимости поддержать Райана в предстоящем конфликте.

Мимо меня проносится пухлое белое пятно, и я хватаюсь за эфес меча, вспоминая волканские леса, а потом понимаю, что это один из терьеров леди Элеоноры, переодетый в облачную лисицу.

― Слишком рано, черт возьми, ― бормочу я себе под нос.

Мой пульс как раз успокаивается, когда я вижу, как Сабина выходит из своей палатки. О, черт. Видеть ее ― это удар по нутру, боль, которую я жажду и проклинаю одновременно. Я едва не теряю равновесие, спотыкаясь, как юноша после первого глотка эля.

В едва заметной тунике ее обнаженные бедра выглядят как сливочный крем. Она без макияжа и украшений, с таким же естественным лицом, как и в первый раз, когда я увидел ее во дворе ее отца. Это волканские черты лица? Похожа ли она на безумного короля? Может быть, там она чувствовала бы себя как дома? Ведь здесь она выделяется как богиня. Трава щекочет ее босые ноги, склоняясь под ними, словно даже растения жаждут ее ласки. Ее волосы заплетены в бессмертную косу, усеянную сотнями крошечных бутонов фиолетовых цветов.

Я стону. Это фиалки.

Конечно, это должны быть чертовы фиалки.

Каждый мужчина поворачивает голову, чтобы поглазеть на нее, независимо от того, есть с ним рядом жена или нет. Она выделяется, как единственная звезда на ночном небе.

Я провожу рукой по подбородку ― боги, будь они прокляты, у меня текут слюни.

Проходит несколько часов, я остаюсь в тени главного шатра, довольствуясь тем, что просто бдительно наблюдаю за ней. Она находится на расстоянии вдоха, но в то же время в милях от меня. Она пытается медленно потягивать вино, но Райан наклоняет бокал вверх. Она смеется, игриво отталкивая его. Когда она выпрямляется, по ее подбородку скатывается красная капля.

Райан ловит ее большим пальцем, задерживаясь на секунду дольше, чем нужно.

От вида чужой мужской руки, касающейся ее, у меня за ребрами вспыхивает ревность, и мне остается только застыть как статуя. Под моей броней течет глубокая река желания. Я не могу оторваться от изгиба ее губ. От того, как ее волосы вспыхивают на солнце, словно они были созданы именно для этого.

Боги, эта женщина ― совершенство.

Когда все уже достаточно выпили, а несколько пар скрылись за палатками, чтобы порезвиться, священник поднимает свой молитвенный посох.

― В этот самый длинный день в году мы выражаем свою благодарность богине природы за ее обильные щедроты, благодаря которым мы, смертные, сыты и одеты вот уже тысячу лет. Мы пьем ее ягодное вино. Охотимся на ее лесную дичь. Строим дома из ее деревьев. А теперь давайте искупаемся в ее благословенных водах и продемонстрируем свою преданность пиршеством, достойным богов!

Лютнист ведет процессию к шуму журчащей воды. Присутствующие выстраиваются в шеренгу, напевая неразборчивые баллады фей, их босые ноги заплетаются. Это проклятый богами парад идиотов.

Вместе с другими стражниками я занимаю место на берегу ручья, укрывшись среди деревьев вместе со слугами, которые ждут с полотенцами и вином.

Ручей живописен, надо отдать ему должное. С первого взгляда можно подумать, что это картина в Сорша-Холле. Пар поднимается над поляной, как тонкий туман. Пружинистые папоротники обнимают выложенные камнями берега, затененные ивами, покачивающими листьями от ветерка. Природная горячая вода течет каскадом из одного неглубокого бассейна в другой, затем в третий. Каждый бассейн окружен цветущими азалиями, что создает впечатление интимного, личного пространства.

Отдыхающие разбиваются на группы и, погружаясь в пар, стонут в экстазе. Их мокрые туники прилипают к коже, не оставляя места воображению. Каждый изгиб, каждая впадинка, каждый сосок видны ясно, как день.

― Моя дорогая. ― Райан опускается в воду по пояс и протягивает Сабине руку. ― Окажешь мне милость своим присутствием? Давай затмим богиню природы нашим собственным легендарным пиршеством.

Опустив одну изящную ножку в воду, она спрашивает:

― Не лучше ли тебе очаровать какую-нибудь богатую баронессу, которая поможет тебе купить дорогу к трону, вместо женщины, которая уже носит твое кольцо? В конце концов, это все одна большая игра, не так ли? С тобой и Великим клириком в качестве игроков?

Рот Райана растягивается в кривой усмешке.

― Великий клирик и его бледнолицые священники могут сколько угодно строить планы в Старом Коросе. Они думают, что только в столице есть власть? Они даже не представляют, насколько велика наша сила здесь, в провинции. Здесь. В этом бассейне со мной.

Он берет ее руку и прижимается губами к костяшкам пальцев.

Когда Райан помогает ей спуститься в воду, ее нога соскальзывает. Я резко бросаюсь вперед, каждый инстинкт требует помочь. Но крепкие руки Райана уже ждут ее. Она задыхается, прижимаясь к его груди, а затем смеется, робко глядя на него сквозь ресницы.

― Полегче, певчая птичка, ― тихо поддразнивает он.

Мое сердце бьется в груди, как неумолимый барабан, отбивающий ритм, ― хочу, хочу, хочу, хочу.

Это чертова пытка.

Напряжение в моих плечах не ослабевает. Я нюхаю воздух. От Сабины пахнет вином. Что еще более неприятно, между ее ног ощущается характерный мускусный запах.

Какого черта?

Мой защитный инстинкт рычит, как зверь.

Это вино, напоминаю я себе. Приготовленное по древнему рецепту из «Книги бессмертных» с добавлением женьшеня и корня мака, оно делает пьющих похотливыми, как боги.

Остальные участники не теряют времени, разбиваясь на пары или тройки, и вскоре половина поляны оглашается звуками стонов и плеском воды, когда тела соединяются. В бассейне, расположенном на самом верху холма, лорд Берольт толкает голову бедной девушки под воду, чтобы она обслужила его член. Леди Элеонора сидит напротив этой пары, откинувшись на полотенца, разложенные на камнях, и не обращает на них внимания, поет «Балладу Попелина», склонив голову набок.

Но все чувства, которыми меня благословили боги, прикованы к Сабине.

Пока пар поднимается от горячего источника, ее смех, легкий и дразнящий, пронзает туманный воздух, поражая мои уши, как острие стрелы. Вот она наполовину погрузилась в теплые объятия воды, ее грудь почти обнажена под мокрой тканью, щеки раскраснелись от пара ― или это прикосновение Райана окрасило их?

Я меняю положение, мой долг приковывает меня к дереву, как якорь. Когда я наблюдаю за тем, как пальцы Райана касаются воды у талии Сабины, моя рука рефлекторно сжимается. Я чувствую грубую текстуру своей кожи и жажду ее мягкости.

Райан устраивается на камне, спиной ко мне, и усаживает Сабину к себе на колени. Пока вода стекает по ее изгибам, она обхватывает руками шею Райана и поднимает глаза ― прямо на меня.

На краткий миг мир сужается до нашего возбужденного взгляда.

― Знаешь, ― мурлычет ей на ухо Райан, бесстыдно поглаживая мокрую тунику на талии. ― Сегодня была наша первоначальная дата свадьбы.

― Ты думаешь, я могу забыть? ― В ее медовом голосе есть едва уловимая невнятность, от которой я дергаюсь, напрягаясь, как пружина.

― Мой отец надеялся продемонстрировать единорога этим позолоченным гусям, чтобы они стали свидетелями его разрушительной силы. К счастью для тебя, мы с Вульфом нашли перчатку. Не так впечатляюще, как живое животное богов, прирученное прекрасной женщиной, но пока этого достаточно.

Она гладит пальцами короткие волосы на его затылке.

― И что? Ты хочешь, чтобы я отблагодарила тебя, оседлав твой член в честь Бессмертных?

― Поцелуя будет достаточно, ― бормочет он.

Ее глаза встречаются с моими, по шее расползается румянец. Это признак сомнений? Сожаления? Я чувствую ее нерешительность по участившемуся пульсу, но не могу прочесть ее беспорядочные мысли.

― Справедливо. ― Слово слетает с ее губ, как молитва, и только я могу уловить дрожь нежелания в ее голосовых связках. Она сглатывает, не отрывая от меня взгляда, и шепчет Райану на ухо: ― Поцелуй будет справедливой платой. В конце концов, ты избавил меня от необходимости называть Чарлина Дэрроу отцом.

Райан поправляет ее бедра, его руки опускаются на талию.

― Я убил твоего отца, а ты благодаришь меня? Боги, певчая птичка, ты просто беспощадная. Интересно, как бы ты поблагодарила того, кто убьет меня?

В ответ на его шутку ее губы изгибаются.

― О, пожалуйста. Я перестала желать тебе смерти, когда увидела, что ты расставил по моей комнате насесты для моих друзей-животных.

― Хм? ― Райан наклоняет голову в легком замешательстве, затем вспоминает. ― О. Точно.

Глаза Сабины прищуриваются, перемещаясь между мной и Райаном. Затем понимание проясняет ее черты ― все это время не Райан делал то, чего больше всего желало ее сердце. Это был я. Шептал ему на ухо. Подсказывал ему, что нужно сделать, и позволял ему принимать благодарность на свой счет.

Ее глаза смягчаются, а затем радужные оболочки вспыхивают, когда она облизывает губы, окрашенные вином. Ее сердцебиение учащается вдвое. В воздухе витает аромат минералов и похоти, и мне кажется, что я вот-вот сорву с себя свои доспехи.

Ты сделал это сам, Бастен, ― напоминаю я себе. ― Ты велел ей сделать все, что в ее силах, чтобы сбить Райана со следа. А чего, черт возьми, ты еще от нее ожидал?

Обхватив его шею руками, она шепчет на ухо.

― Знаешь, чего я хочу, Райан? ― Повернувшись к нему лицом, она слегка прижимает край ногтя к нижней губе. ― Я хочу, чтобы ты поцеловал меня здесь.

Всплеск молчаливой ярости затапливает мое горло. Я сжимаю челюсть, чтобы удержать бурю, бушующую под моей стоической внешностью.

Неужели для нее это игра?

― Дорогая, я живу, чтобы угождать тебе. ― Райан обхватывает двумя руками ее затылок и приникает к ее губам в поцелуе, который дразнит так же сильно, как и доставляет удовольствие. Его язык ласкает ее верхнюю губу, просясь войти, но Сабина отодвигается ― глядя на меня ― и касается своей челюсти слева.

― Теперь сюда.

Райан усмехается, готовый к любой игре.

― Считай меня своим рабом. ― Его горячий рот двигается по ее челюсти к подбородку.

Медленным, рассчитанным движением Сабина наклоняет шею и проводит пальцем по впадинке у основания горла.

― Теперь сюда.

Когда Райан набрасывается на нее с поцелуем, мои мысли щелкают, как замок. Эта маленькая дикая кошечка. В эту игру я уже играл. В нашу ночь в гостинице «Мэниуотерс» я поклялся, что поцелую ее в каждое из этих мест.

Позже, у водопада, я выполнил это обещание.

Губы.

Челюсть.

Основание шеи.

Далее ее родимое пятно…

― Теперь здесь. ― Ее глаза вспыхивают, когда она проводит пальцем по отметине богов, едва прикрытой влажной тканью, облепившей ее грудь.

Когда Райан целует верхнюю часть ее груди, я смотрю с откровенным вожделением ― мужчина, уничтоженный простыми действиями женщины, и его соперник, овладевающий ей в дымке пара.

В ее голубых глазах больше нет той ярости, с которой она бросалась на меня. В их кобальтовых глубинах отражается лишь моя собственная запретная потребность. Она успокаивает подозрения Райана, целует его, передавая секретным кодом, что каждое слово предназначено мне.

Черт. Мои глаза ― голодные предатели, пожирающие каждую деталь. Мои яйца болят от напряжения. Следующее в нашей игре? Это был ее нежный сосок. Если Райан хотя бы подышит на этот бутон, зверь во мне возьмет верх…

― Мой Верховный лорд. ― Страж торопливо направляется к ручью, костяшки пальцев белеют на рукояти меча, когда он отводит взгляд от почти обнаженной женщины своего господина. ― Мои извинения, но у нас проблема.

Райан бросает на солдата взгляд, способный разрезать сталь Голата.

― А это, блядь, не может подождать?

Страж опускает голову и шепчет Райану на ухо. Я наклоняю голову, чтобы не пропустить ни слова.

― Это один из слуг, милорд. Которых мы наняли у мадам Анфрей. ― Страж указывает за спину, где двое часовых удерживают темноволосого слугу с повязкой на одном глазу. ― Он пробрался сюда под видом носильщика, но на самом деле он священник. Он служит Великому клирику Беневето.

Лицо Райана темнеет, как ночная буря. Он громко рычит:

― Этот человек ― шпион?

― Я не шпион! ― раздается голос одноглазого, тихий, но уверенный. ― Я пришел сам, замаскировавшись, чтобы избежать мести Красной церкви. Я хочу рассказать вам, Верховный лорд Валверэй, правду о том, что происходит в замке Хеккельвельд. Я не могу допустить, чтобы Великий клирик манипулировал мной, заставляя и дальше злоупотреблять своим даром, и все это якобы во имя Бессмертных.

Глаза Райана сужаются до таких тонких щелей, что сквозь них не могла бы проскользнуть игла. Он с любопытством спрашивает:

― Это имеет отношение к Великому клирику?

Одноглазый священник кивает.

Райан подает сигнал солдатам.

― Отведите священника во вспомогательный шатер за каретами. Подальше от посторонних глаз.

Я вздрагиваю, ведь столько раз слышал этот код, означающий неизбежную пытку.

Райан рассеянно смотрит на меня, снимая Сабину со своих колен.

― Вульф. Отведи леди Сабину обратно в шатер. Она под твоей зашитой.

Он поспешно вылезает из воды, натягивает ожидающий его халат и задумчиво зачесывает волосы назад. Когда он и солдаты удаляются в сторону вспомогательного шатра, мой взгляд падает на Сабину.

Под моей защитой?

К черту Великого клирика. К черту все сплетни, которые принес этот священник. Единственное, что меня волнует в этом мире, ― это женщина, чей похотливый взгляд на меня ― лезвие, которое крутится в моей груди, уничтожая мою решимость.

Однажды она спросила меня, люблю ли я ее. Я думал, что слишком испорчен, чтобы даже понять значение этого слова. Но теперь, когда в моей груди поселилась эта легкая боль, когда мое сердце бьется только для нее, когда единственное, чего я хочу, ― яростно защищать ее, я понимаю, каким чертовым идиотом я был.

Я тихо говорю:

― Да, это так.

***

Слуга ждет с халатом, когда Сабина выходит из горячих источников, но я выхватываю ткань из его рук и сам распахиваю ее ― я ни за что не позволю другому мужчине одеть ее.

Когда она ступает на мягкую траву, туника облегает ее изгибы, как вторая кожа, а вода стекает по ее идеальным ногам. Я не уверен, что пульсирует сильнее ― мое сердце или мой член.

― Спасибо, ― тихо говорит она, когда я расправляю ткань, позволяя своим рукам на секунду задержаться на ее плечах. Я ничего не могу с собой поделать ― я чувствую первобытное желание к этой женщине. Я готов зарубить десятерых Бессмертных, лишь бы остаться рядом с ней еще на один вздох.

Но слуги наблюдают. Я отступаю назад, отводя взгляд.

Над головой собираются тучи, но дождя пока нет. Она тихо идет за мной по тропинке, ее шаги похожи на мягкий стук капель дождя, пар, поднимающийся от ее кожи, так и просится, чтобы его слизали. Моему телу наплевать, что она принадлежит другому мужчине. Мои яйца болят. Мой член увеличивается, тяжелея от потребности. Каждый удар крови по моим венам требует прекратить эту пытку.

Она спотыкается о корень и рефлекторно хватает меня за руку. От одного этого прикосновения по моему организму проносится заряд, и все моральные устои уничтожены.

Что я могу сказать? Я не святой.

Как только мы оказываемся наедине, я оттаскиваю ее с тропинки к плакучей иве. Качающиеся ветви ласкают нас, когда я прижимаю ее спиной к стволу и сжимаю обеими руками ее челюсть.

― Тебе не нужно было трахать его своим ртом, ― бормочу я пересохшими губами.

Она смотрит на меня с вызовом, вытягивая губы так, что они почти касаются моих.

― Я хотела поцеловать тебя, идиот.

― Тогда поцелуй.

Наконец-то я краду поцелуй, который необходим мне как воздух. Наши губы встречаются, как океаны, сталкиваясь и разбиваясь, пока я не перестаю понимать, где кончаюсь я и начинается она. Я прижимаюсь к ней всем телом, впечатываю ее в ствол ивы, давая ей почувствовать, как сильно я ее хочу.

Из ее горла вырывается слабый стон, и я почти умираю от удовольствия.

― Бастен… ― задыхается она.

Но я проглатываю ее слова, потребность прикоснуться к ней всепоглощающая, доводящая меня до первобытного состояния. Я просовываю язык между ее зубами и провожу кончиком по нёбу, что дарит мне еще один стон.

Резкий смех со стороны горячих источников прорывается сквозь деревья, возвращая меня к реальности. Я разрываю поцелуй и упираюсь лбом в ее лоб, не зная, смогу ли я когда-нибудь снова нормально дышать.

― Не здесь, ― бормочу я. ― Это слишком близко к остальным.

Она кивает, ее зрачки расширены от похоти, и она вкладывает свою маленькую ручку в мою. Как будто она мне доверяет. Мой пах напрягается с каждым шагом, чувствуя, что освобождение, возможно, уже близко. Мы выходим по тропинке на ярмарочную площадь, которая представляет собой город-призрак. На фуршетных столах ― беспорядок из недоеденных слив, пролитого вина и опрокинутых мисок с орехами, разворованными птицами. Лишние халаты небрежно наброшены на ветки деревьев. Половина лоз из полевых цветов висит кое-как, сорванная пьяными гуляками.

Я наклоняю голову, прислушиваясь. Все гости и слуги у горячих источников, а Райан далеко, в дополнительном шатре.

― Сюда. ― Я затаскиваю Сабину в главный шатер, в котором царит такой же беспорядок, как и везде, если не считать алтаря Солены. Мой взгляд задерживается на нем. С подушками для отдыха и низкими столиками вокруг нас, это единственное место, достаточно высокое, чтобы поцеловать ее.

Ну и хрен с ним.

Я провожу рукой в доспехах по алтарю, сбрасывая на пол монеты, хрустальные фигурки и дорогие благовония.

― Бастен, ― шипит она. ― Ты сошел с ума? Слуги увидят. Они что-нибудь заподозрят.

― Все и так в беспорядке.

― Это же священный алтарь!

Я роняю на пол хрустальную фигурку утки.

― Мне абсолютно наплевать.

Ее брови поднимаются ― сначала от шока, потом от желания. Я знаю эту женщину ― она тоже не питает любви к богам. Я грубо дергаю ее за пояс, чтобы освободить его, затем сдергиваю мокрую тунику через голову, когда она поднимает руки. Я бросаю тунику, мокрую и все еще дымящуюся, на землю.

Да. Наконец-то. Черт.

Я делаю шаг назад, позволяя себе разглядеть ее. Прошли месяцы с тех пор, как я видел Сабину такой обнаженной и естественной, как во время путешествия из Бремкоута. Ее волосы собраны в бессмертную корону, не скрывающую ни дюйма совершенства, которое предстает передо мной. Она поправилась с момента прибытия в Сорша-Холл; ее грудь стала тяжелее и просится, чтобы ее потискали. Треугольник мягких волос у вершины ее ног блестит от желания.

Она отводит одно колено в сторону, словно приглашая.

Двигаясь как ураган, я обхватываю ее за талию, чтобы усадить ее прелестную попку на алтарь. Аромат ее сладкого возбуждения, вдыхаемый моим носом, проникает прямо в мозг, доводя меня до исступления. Я прижимаю одну ладонь к ее животу, медленно, словно тень, поднимаюсь к груди, а затем обхватываю пальцами ее шею.

Другой рукой я вытаскиваю шпильки, удерживающие ее волосы. Локоны каскадом падают вниз, коса частично распускается, пока она не становится естественной, как лань.

― Ты позволила Райану играть в нашу игру, ― говорю я низким голосом, прикрыв глаза, пока нежно сжимаю пальцы на ее горле. ― Губы. Челюсть. Горло. Родимое пятно. Ему повезло, что не дошло до последнего ― он был бы покойником.

Она выгибает спину, как кошка, уже умоляя меня о губах. И кто я такой, чтобы отказать ей? Я беру один сосок в зубы, дразня и покусывая, пока ее бедра не начинают извиваться на священном алтаре, сбрасывая на землю еще больше монет.

― Бастен… О, черт…

Мне удается оторваться от нее, сдерживая потребность, которая побуждает меня взять ее прямо здесь и сейчас. Я хватаю ее за косу, расплетая ее от плеч до бедер; затем опускаюсь на колени, чтобы распустить ее до земли.

Опустившись перед ней на колени, я беру в руку одну идеальную ногу и целую ее изгиб. Она вздрагивает, выплескивая возбуждение между ног. Медленно я целую ее обнаженную кожу, пока не утыкаюсь лицом в ее горячее лоно, вдыхая аромат ее потребности.

Все мое тело дрожит, натянутое, как лук.

Ее бедра выгибаются навстречу моему лицу, требуя ласки. Еще больше монет падают на землю с металлическим звоном. Она стала такой жадной до секса. Такой бесстыдной. И мне это чертовски нравится, поэтому я награждаю ее дразнящим движением языка по горячему, набухшему клитору.

Но это пока все, что получит моя маленькая фиалка.

Когда я поднимаюсь на ноги, она всхлипывает:

― Не останавливайся.

Я медленно качаю головой. Я обнимаю рукой ее челюсть, заставляя посмотреть на меня, упиваясь звуком легкой одышки в ее легких.

Воздух становится тяжелым от запаха надвигающейся бури. Над головой темнеют тучи, ветер хлещет по бокам палатки.

― Спроси меня еще раз, Сабина, ― тихо говорю я.

Она шепчет:

― О чем?

Мой голос звучит хрипло, когда я отвечаю:

― О том, что ты спросила, когда я забрался по стене башни в твою комнату. Спроси, люблю ли я тебя.

Глава 19

Сабина

Спроси меня, люблю ли я тебя.

Шок обрушивается на меня, как нахлынувшая волна, и я задыхаюсь. Мир кренится на своей оси ― что он пытается сказать?

Тени в палатке словно наклоняются ко мне, желая услышать слова, которые так или иначе сломают меня. Вот она, последняя, страшная преграда между нами. Сердце колотится под ребрами, как пойманный кролик. Неистово. Испугано. Мое сердце не защищено золотой броней, как у него.

Капля холодной воды с ледяной скульптуры алтаря капает мне на плечо, обжигая внезапным холодом, который возбуждает так же сильно, как и шокирует.

Почему он спрашивает меня об этом? Почему именно сейчас? Его поцелованные богом уши слышали, как разрывалось мое сердце, когда я впервые задала ему этот вопрос. Он чувствовал вкус моей горькой боли. Он видел своим сверхъестественным зрением, как в моей груди образовалась безнадежная пустота после его ответа.

Мои губы дрожат, но я отказываюсь доставить ему ― или богам ― удовольствие тем, что отвернусь. Поэтому, уставившись на него испепеляющим взглядом, я спрашиваю:

― Бастен, ты любишь меня?

Его плечи расслабляются, и он испускает сдерживаемый вздох. Его большой палец скользит по линии моей челюсти, а глаза ненадолго опускаются к моим губам.

― Маленькая фиалка, ― говорит он, ― когда мое сердце было покрыто льдом, ты согрела его. Когда моя душа была больна, ты исцелила меня. Когда я думал, что одиночество ― мой удел, ты была рядом. ― Когда его большой палец проводит по моей нижней губе, он с трудом сглатывает. ― Люблю ли я тебя? Боги знают, что ты ― единственная женщина в этой жизни, которую я когда-либо любил. До встречи с тобой я был сломлен ― да я и сейчас сломлен. Но ты вдохнула жизнь в тот уголек, который я считал навсегда погасшим. Я любил тебя в ту ночь, когда ты задала мне этот вопрос. Я любил тебя в пещере водопада. Я любил тебя, когда убивал налетчиков, осмелившихся прикоснуться к тебе. Думаю, я всегда любил тебя, Сабина Дэрроу, просто не знал об этом. Потому что до тебя я не знал, что такое любовь.

Слушая его, мои сердце и легкие воюют друг с другом, пульсируя то в такт, то вразнобой. Ветер хлопает полотнищами палатки, вторя отдаленным раскатам грома и лишая меня последних мыслей.

Слова? Их нет. Я ― пустая лужа, такая же безжизненная, как ледяная скульптура.

Потому что я все еще боюсь. Боюсь, что все это ― очередная игра. Иллюзия. Жестокий сон, навеянный Фрасией, богиней ночи.

Еще одна капля ледяной воды падает мне на руку, напоминая о необходимости дышать.

― Ты серьезно? Завтра ты не передумаешь?

Он обнимает мое лицо ладонями, его глаза бездонны, как зимнее море.

― Я люблю тебя сегодня и буду любить каждый день. Даже если бы смерть разлучила нас и меня отправили в подземное царство, я бы победил самого бессмертного Вудикса, чтобы вернуться к тебе.

Мое сердце устремляется в полет, боясь когда-нибудь приземлиться.

Его губы касаются моих, и он шепчет:

― Я думал, что любовь ― это для дураков. Если это так, то я больше никогда не хочу иметь ни одной мудрой мысли. Потому что, маленькая фиалка, ― заканчивает он, и пульсирующие тени вокруг нас задерживают дыхание, ― я безвозвратно, неоспоримо, навеки влюблен в тебя.

Он клеймит меня собственническим поцелуем, который одновременно нежный и будоражащий.

Я откидываю голову назад. Опираюсь на руки. На короткое время мои глаза закрываются, когда наши губы соединяются, а дыхание смешивается. Потому что мне нужно почувствовать этот момент. Пусть он пропитает мой разум, пока я не смогу по-настоящему, искренне поверить в то, что он реален.

Когда я буду готова, я открою глаза.

Бастен пылает от желания, его тело напряжено и требует освобождения, а легкая дрожь в руках выдает внутреннюю уязвимость. Я раздвигаю ноги на несколько дюймов, опрокидывая бутылку вина, которая падает на пол и разбивается вдребезги.

― Бастен? ― говорю я хриплым голосом. ― Трахни меня на этом алтаре.

Мягкость в его глазах исчезает, и губы растягиваются в дикой улыбке. Мне не нужно повторять дважды. Он обхватывает меня за шею и, наклонив меня назад над алтарем, набрасывается на мои губы.

― Дорогая, ты даже не представляешь, как я хотел это услышать.

Его нежность уступает место животному ― тому, кто знает, как заставить меня стонать. Он устремляется к моей шее, кусая и целуя, как волк, присваивающий свою подругу. Волна желания захватывает меня, заставляя увлажниться мою набухшую киску, пока я не чувствую, что алтарная ткань подо мной мокрая. В порыве я сбрасываю набор серебряных ложек, упиваясь святотатством.

Боги, это нечестиво. Трахаться на алтаре богов.

― Скажи мне, что ты уверена в том, что сказала, ― приказывает он, грубо сжимая мою грудь и терзая набухший сосок большим пальцем.

― Что я люблю тебя? ― говорю я, задыхаясь.

― Я хочу услышать это снова.

― Я люблю тебя.

Он берет сосок в рот, проводит по нему языком и сосет до тех пор, пока мне не начинает казаться, что я вот-вот рассыплюсь. Затем он вытирает рот и смотрит на мои губы.

― Это слишком большое удовольствие, которого не достоин такой ублюдок, как я, но я заслужу твою любовь. Я обещаю тебе это, принцесса.

Он придвигается для очередного поцелуя, но я прижимаю руку к его груди, внезапно охваченная страхом.

― Это что-то меняет? То, что я волканка? Принцесса?

Он фыркает.

― Мне все равно, кто ты. Крестьянка или принцесса. Поцелованная богами или простая смертная. Неужели ты еще не поняла, маленькая фиалка? Есть мужчины, которые хотят тебя за твою силу, но я хочу только тебя.

На палатку падают первые капли дождя, бумажные фонарики дрожат, тени пляшут вокруг них, как капризные боги. Молния пронзает небо, освещая наши лица.

Я задыхаюсь от грома и вспышек, рассекающих небо.

― Это прекрасно.

― Да. ― Но Бастен смотрит не на грозу, а на меня. Трепет восторга раздувает меня, как мехи, пока мои нервы не вспыхивают.

― Райан разогрел тебя, ― злобно говорит он, просовывая левую руку между моих ног, ― но кончишь ты со мной.

Я задыхаюсь от грубого прикосновения его большого пальца к моей влажной киске.

― Черт, маленькая фиалка, ты мокрая, как утренняя роса.

Мои глаза закрываются, когда его рука скользит вверх и вниз, дразня меня легкими движениями.

Я шепчу:

― А что, если нас поймают?

Его голос звучит как наждачная бумага:

― Мне нет ни малейшего дела ни до чего под голубым небом бессмертного Вэйла, кроме поклонения твоему совершенному телу прямо сейчас.

Он берет засахаренный фиолетовый лепесток с тарелки с пирожными и протягивает его мне, выжидая, пока я послушно зажму его между зубами. Лепесток растворяется на моем языке, его тонкая цветочная эссенция смешивается со сладким хрустом кристаллизованного сахара. Он напряженно следит за тем, как я глотаю, а затем медленно слизываю с губ кристаллики сахара.

― Мм…

С его губ срывается восхищенный вздох.

― Блядь.

Он раздвигает мои ноги еще шире, его рука продолжает дразнить мою мокрую киску. Когда его большой палец прижимается к моему клитору, он берет массивное павлинье перо другой рукой ― глаза не отрываются от моих ― и приказывает:

― Ложись. Будь хорошей девочкой. Я заставлю тебя стонать.

Кажется, что шатер вращается, пока он сбрасывает на землю все новые и новые подношения, толкая меня дальше, пока я не оказываюсь между ледяной скульптурой слева от меня и мерцающим канделябром справа. Капля воска падает мне на живот, и я сжимаюсь, но она не обжигает так, как я думала. Это только возбуждает меня.

Без предупреждения Бастен взбирается на край алтаря у моих ног. Рулон драгоценного шелка падает на землю вместе с инкрустированной копией «Книги бессмертных».

Медленно он ползет ко мне, продолжая сбрасывать священные подношения, пока его бедра не оказываются рядом с моими. Глядя на меня сверху вниз, он проводит павлиньим пером по моим соскам.

Я вздрагиваю и выгибаюсь от мучительно мягкой щекотки. Он проводит пером по животу к моей трепещущей киске, дразня тугой, горячий бутон.

― Клянусь богами, Бастен! ― Моя нога дёргается, сбивая на пол ещё больше монет.

Еще одна капля горячего воска падает мне на бедро, так изысканно контрастируя с ледяной водой, скопившейся у основания шеи, что я уже не могу представить, как мое тело выдержит еще хоть одно прикосновение, не разбившись вдребезги.

― Я больше не могу!

― Можешь, маленькая фиалка. Ты примешь все, что я сделаю с тобой. Ты можешь быть принцессой, а я ― грязным язычником, но, когда мы трахаемся, я ― твой бог.

Бастен берет кувшин с медовыми сливками и медленно льет жидкость на мою набухшую киску.

― Поздно ночью, ― мурлычет он, ― ты будешь вспоминать это. Ты закроешь глаза и будешь трогать себя во всех местах, как это делаю я, желая, чтобы это стало реальностью, с нетерпением ожидая следующего раза.

Я всхлипываю еще до того, как он опускается на четвереньки и приникает ртом к моей киске. Длинными движениями языка он слизывает сливки между моих ног. Мощный прилив сексуальной пульсации охватывает мою нижнюю половину. Восхитительная дрожь наполняет меня желанием продлить удовольствие, и я сжимаю пальцами край алтаря.

Он вылизывает каждый дюйм моей киски, долго и настойчиво, словно хочет стереть любое воспоминание о другом мужчине. Мои бедра дрожат, пытаются сомкнуться, но он снова раздвигает их и продолжает лакомиться. Его пальцы сжимают мою задницу, как спелый фрукт, а большой палец вдавливается в мою горящую киску.

Я цепляюсь за край в поисках святого милосердия, но тающая ледяная скульптура продолжает стекать на меня ледяной водой, от которой я корчусь.

Он втягивает в рот мой клитор, посасывая и лаская языком, словно наслаждается сладкими пирожными, и я чувствую, как нарастает крещендо.

― Я уже близко…

Он поднимает на меня свой дьявольский взгляд и говорит:

― Еще нет, маленькая фиалка. Кончи раньше времени, и ты заработаешь себе наказание. — Он смачивает палец моей собственной влагой, а затем держит его над пламенем свечи, вдавливая в горячий воск. ― Будь хорошей девочкой, и я позабочусь о тебе. Если нет… — Он наклоняет свечу, чтобы капнуть воск на основание моего живота, и я вскрикиваю, откинув голову назад, но затем боль превращается в наслаждение. Мои извивающиеся бедра опрокидывают бутылку портвейна, которая открывается и заливает алтарную скатерть алой жидкостью.

― Такая нетерпеливая, порочная девчонка? Хочешь, чтобы я трахнул тебя здесь, как язычницу?

― Да.

Он опускается на колени, расстегивая кожаный нагрудник. Я нетерпеливо тяну за ремешки вокруг его талии, желая, чтобы он освободился от остальных доспехов.

Мучительно медленными движениями он расстегивает штаны, глядя мне между ног.

― Черт, маленькая фиалка. Я хочу молиться тебе. Я хочу поклоняться тебе. Я хочу петь песни в твою честь, пока не пройдет тысяча лет, и люди не начнут рассказывать легенды об этой ночи. ― Наконец он освобождает свой член ― твердый, пульсирующий, как рукоять меча, ― и располагается у моего входа. ― Как ты хочешь?

― Жестко, Бастен. Жестко и немедленно.

Он входит в меня одним сильным толчком, от которого мои бедра поднимаются ему навстречу. На секунду мы остаемся в таком положении, залитые светом свечей и обжигающим холодом ледяной воды. Наконец, воздух проникает в мои легкие, как будто это то, что я искала целую вечность. Мое тело вознаграждает меня приливом тепла, от которого подрагивают пальцы ног.

Пот стекает со лба Бастена, когда он выходит, а затем снова врывается в меня твердыми, уверенными толчками.

― Вот так. Такая непослушная маленькая богиня, не так ли?

Его толчки ― чистый рай, они направляют потоки наслаждения прямо в мои глубины. Моя рука пробирается к одному соску, пощипывая уже ноющую вершинку.

Бастен хватает меня за оба запястья, фиксируя их над моей головой. Я задыхаюсь от нахлынувшего желания. Понимающая улыбка расцветает на его губах ― он знает, что мне это нравится.

― Ты не прикасаешься к себе. Ты слышишь меня, маленькая фиалка? Ты кончишь, когда я позволю.

Я едва слышу его сквозь грохот пульса в ушах, но какая-то часть меня достаточно осознанна, чтобы кивнуть.

― Хорошая девочка. ― Он опускается ниже и снова делает толчок, его член входит невероятно глубоко. ― Это я заслуживаю наказания, но ты ведь позволишь грешнику овладеть тобой, правда?

Мои нервы на пределе. Меня лихорадит, я чувствую себя одержимой. Бастен хватается за алтарную скатерть, меняет угол, а затем врезается в меня еще сильнее. По краям моего зрения вспыхивают звезды. Я так близко ― кажется, что дождь снаружи обрушивается на меня, что еще один раскат грома ― и я окажусь за гранью.

― Кончи для меня, ― говорит он, опуская свободную руку, чтобы прижать большой палец к моему клитору.

Я скачу по краю надвигающейся бури. Я хочу сломать алтарь нашим соитием. Чтобы боги плакали от нашего святотатства. Надеюсь, что мой крик в момент кульминации пронзит их заостренные уши.

― Вот и все, ― говорит он. ― Я так сильно тебя люблю.

Мое тело сотрясается, бедра дрожат, когда волна оргазма заливает меня экстазом.

Бастен не отпускает мои запястья, а вторую руку просовывает под мою задницу, чтобы притянуть меня ближе, пока он приближается к своему собственному финалу.

― Я поклоняюсь тебе, как богине.

Он проникает глубже.

― Жажду тебя, как шлюху.

Я парю, наслаждаясь затихающими волнами оргазма, и все еще испытываю наслаждение, пока он вдалбливается в меня.

Его яйца плотно прижимаются к моей заднице, его собственная разрядка на грани.

― Я люблю тебя как…

Внезапно палатку заливает свет, когда поднимается одно из полотнищ. Сначала я думаю, что это ветер, пока не чувствую, как Бастен замирает.

Я смутно понимаю, что на нас кто-то смотрит. Боги?

Нет ― о-о-о, черт, нет.

Райан Валверэй, Берольт Валверэй, магистрат из Веззена и полдюжины слуг и солдат, которые начали разбирать шатер, смотрят на нас, одинаково застыв.

Мои глаза в безмолвном ужасе устремлены на Бастена. Вот оно ― то, чего мы боялись. Мое сердце начинает биться, как пойманная птица. Бастен обхватывает меня руками, словно хочет укрыть от надвигающейся бури.

На секунду мы замираем, прижавшись друг к другу, пока мой будущий муж смотрит на нас, медленно становясь багровым.

― К черту! ― Бастен низко рычит мне в ухо. ― К черту их. Теперь мы с тобой против всего мира, Сабина.

Он всаживается в меня последний раз, кончая с такой силой, что горячая сперма вытекает из меня на алтарную скатерть.

Я охаю от его наглости, но это ничто по сравнению с выражением лица Райана, ошеломленного не только тем, что Бастен посмел трахнуть его невесту, но и тем, что у него хватило смелости кончить у всех на глазах.

Глава 20

Вульф

Я только что трахнул женщину Верховного лорда ― у него на глазах.

Это плохо. Плохо ― не совсем подходящее слово. Я достиг дна, а потом боги бросили мне лопату и сказали, чтобы я копал глубже. Вообще-то, я проделал впечатляющую работу, чтобы испортить свою жизнь.

Браво, Вульф, браво.

Пока двое ближайших к Райану Золотых Стражей достают свои мечи, мой член все еще находится глубоко внутри Сабины, а моя голая задница сияет, как луна. Я просто обязан был раззадорить Райана этим последним толчком, не так ли? Что ж, чего можно ожидать от животного, доведенного до края?

Райан снова превратил меня в убийцу, когда приказал пытать Макса. Он бросил мне на колени прекрасное блюдо и велел не трогать.

Так что, да. Чертово дно.

Время словно замедляется. Мое тело напрягается, пока последняя дрожь сотрясает мое тело. Глаза закрываются, и я пытаюсь удержать последние крохи этого завораживающе прекрасного момента, когда сладкое тело Сабины подо мной, прежде чем…

Сверкают мечи.

Время словно перезапускается, но со странными замираниями. Мои чувства сходят с ума, как тогда, когда я пересек границу Волкании. Сабина медленно приподнимается на локтях ― от вина ее рефлексы еще более вялые, чем у меня. Она рассматривает солдат. Ее будущего мужа. Черт возьми, даже ее будущего свекра, этого старого развратника.

Она все еще неподвижна, как статуя, за исключением одного вздоха, который замирает у нее в горле.

Когда я выхожу из нее и натягиваю штаны, ее взгляд устремляется ко мне, словно пойманный в ловушку. Голубые глаза наполняются всей болью мира, и она мягко прижимает ладонь к моей щеке.

― О, Бастен.

Я стону так глубоко, что трещат все кости в моем теле, а ее слова, произнесенные шепотом, становятся бальзамом для дикой части моей души. Теперь я могу умереть счастливым, услышав свое имя, так нежно произнесенное ее губами.

Мой голос, наполненный сожалением, срывается.

― Сабина…

Двое Золотых Стражей обрывают меня, стаскивая с алтаря с деликатностью разъяренных быков. Они тащат меня под дождем, чтобы бросить в грязь у ног лорда Райана.

Один из солдат врезается сапогом мне в спину, вдавливая каблук до тех пор, пока кости моего позвоночника не трещат. Внутри меня что-то угрожающе рычит, балансируя на грани.

Держи себя в руках, Вульф.

Но тут я вижу, как третий стражник с такой же силой стаскивает с алтаря Сабину. Вскрикнув, она борется с ним, спотыкается и падает на колени. Осколок разбитой винной бутылки врезается в ее правую ногу, кровь течет багровой струйкой.

Рычание внутри меня перерастает в рев при запахе ее пролитой крови.

С нечеловеческим криком я поднимаюсь на ноги, выбрасывая руки, чтобы опрокинуть двух солдат на задницы. Один из них роняет меч, но другой крепко держится за него и замахивается им в сторону моих ног, лежа на земле.

Я легко уклоняюсь от удара ― я предвидел его ― и хватаю с алтаря тяжелую позолоченную шкатулку, чтобы метнуть в его шлем. Она врезается в носовую перегородку и с приятным хрустом ломает кость.

Второй солдат поднимается на ноги, но я отталкиваю ногой его упавший меч, прежде чем он успевает до него дотянуться. В ответ он наносит удар в живот. Я рычу, справляясь с болью, а затем врезаюсь кулаком в его горло ― единственное место, не защищенное доспехами Золотого Стража.

Задыхаясь, страж отступает назад, сжимая горло обеими руками.

Третий солдат ― ходячий мертвец, из-за которого Сабина истекает кровью, ― выхватывает меч и бросается на меня. Я уворачиваюсь ― слишком легко ― и бью его плечом в грудь, отбрасывая спиной на алтарь с такой силой, что он опрокидывается. Ледяная скульптура, канделябры, богатства целого королевства ― все это рушится на пол.

Раздается еще один раскат грома, вторящий падению уничтоженного алтаря.

Краем глаза я вижу, как магистрат Веззена машет своей маленькой толстой рукой, призывая еще солдат со стороны леса. Но Райан? Лорд Берольт? Эти две гадюки словно высечены из камня: годы, проведенные с бесстрастными лицами, сделали их нечитаемыми, как кирпичные стены под падающим дождем.

Во мне закипает жестокость.

Я хочу, чтобы Райан испытал такую же боль, как я.

Первый солдат бросается на меня, нанося нисходящий удар. Все как учили; должно быть, он новобранец, еще без опыта. Может, он и хорошо обучен, но точно не участвовал в уличных боях.

Я отступаю назад, хватаю его за запястье, заставляя поднять руку над головой, затем выкручиваю его, отбираю меч, поворачиваю его и вонзаю ему в грудь. В это же время второй солдат бросается на меня с голыми руками, и я выхватываю меч из груди первого и аккуратно провожу им по его горлу.

Оба они падают на землю, мертвые.

Райан не реагирует.

Тучи над головой темнеют. Дождь усиливается. С рычанием я опрокидываю ближайший канделябр на руины алтаря и позволяю ему сжечь драгоценности, привезенные со всего королевства. Как насчет твоих подношений? Хочется крикнуть мне. Когда пламя сжирает алтарную ткань, пот льется с моего лба.

Я сгибаюсь пополам и опускаюсь на колени, у моих ног лежат два мертвых стража.

Последний солдат встает в атакующую стойку, но Райан поднимает руку.

― Остановись. Достаточно.

Страж сомневается, бросая взгляды на Райана, не решаясь ослушаться его приказа.

Моя грудь вздымается. Мои мышцы напряжены. Я могу оторвать этому солдату голову голыми руками ― но со стороны горячих источников в нашу сторону направляется подкрепление.

― Я сказал, хватит!

Повышенный тон Райана заставляет стража наконец опустить меч.

Я стою спиной к Сабине, но, судя по тому, что мои органы чувств находятся в состоянии повышенной готовности, она стоит за мной не дальше, чем на расстоянии вытянутой руки. Она прикрылась одной из дополнительных туник, хотя от нее воняет пролитым вином и кровью. Она стоит на одной ноге, опираясь на один из столбов палатки. Землистый запах моего семени на ее бедрах доставляет мне болезненное удовольствие, даже сейчас. Даже в разгар драки.

Ее сердце бьется уверенно ― достаточно уверенно, чтобы придать мне храбрости.

Райан подталкивает к ней одного из слуг.

― Не стой здесь как истукан, займись раной твоей госпожи! Разве ты не видишь, что она истекает кровью?

Юноша, спотыкаясь, подходит к Сабине и, развязав свой белый пояс, обматывает его вокруг ее ноги.

― Милорд… ― начинает страж, но Райан заставляет его замолчать, выхватывая свой меч и одним ударом перерезая горло юноши от уха до уха.

Солдат падает на землю к двум другим.

Сабина кричит.

― Райан!

― Он причинил тебе боль. ― Впервые Райан окидывает ее взглядом, полным собственничества и сдерживаемой ярости. ― Ты же не сомневалась в том, что я без колебаний убью любого из своих людей, если он причинит тебе боль?

Она прижимает руку ко рту.

Остальные стражи присоединяются к нам. Тяжело дыша, я оглядываюсь через плечо на один из брошенных мечей, лежащий в грязи в двух шагах от нас.

Сабина перехватывает мой взгляд и качает головой.

Хотя мой инстинкт требует убить любого, кто окажется в пределах досягаемости, ее присутствие успокаивает меня, словно я нахожусь в ее власти, как разъяренный тигр на арене.

Двое часовых подбегают ко мне ― Максимэн и какой-то юноша. Я не сопротивляюсь, пока Максимэн, эта старая злобная скотина, скручивает мне руки за спиной, а второй держит меч наготове. Ладно, хрен с ним. Это точно подземелье. Если не сразу на виселицу. Удивительно, что Райан не проткнул меня собственным мечом.

А что касается того, как Райан отомстит Сабине…

― Это был я, ― кричу я, привлекая к себе все взгляды, тяжело дыша из-за Максимэна, удерживающего мои руки за спиной. ― Я взял силой леди Сабину. Это не был ее выбор.

В палатке воцаряется тишина, слышны лишь отдаленные раскаты грома и стук капель дождя. Они бьют по моему лицу, задерживаясь на ресницах.

Райан качает головой, губы поджаты, глаза прищурены.

― Это ложь! ― Сабина ковыляет вперед, отталкивая слугу, пытающегося перевязать ее кровоточащую ногу. ― Он ничего такого не делал, он…

― Закрой рот, ― приказывает Райан, прежде чем она успевает сказать что-нибудь, чтобы разделить со мной вину. Затем он щелкает пальцами Максимэну. ― Максимэн, немедленно заткни ее.

Максимэн отпускает меня и берет Сабину в свои крепкие руки, накрывая широкой ладонью ее розовый рот. Ее глаза расширяются, когда она борется с ним, а приглушенные крики остаются без внимания.

Мое сердце колотится, как кузнечный молот. Любому ясно, что я не принуждал Сабину, но это единственный способ взять вину на себя и спасти ее.

Небеса разверзаются, и струи дождя бьют по нам.

Райан медленно подходит ко мне, не обращая внимания ни на дождь, ни на Сабину, пинающуюся и брыкающуюся в руках Максимэна. Его взгляд ненадолго устремляется через мое плечо на разбитый алтарь, который мы осквернили своим сексом.

― Вульф Боуборн, ― сдержанно произносит Райан, хотя я вижу, что в его глазах горит ярость. ― Я дам тебе одно гребаное слово. Одно. Клянешься ли ты, что взял эту женщину против ее воли?

― Да.

Это слово моментально слетает с моего языка. Спокойно. Уверенно. Чтобы защитить Сабину, я готов признаться в каждом преступлении за последнюю тысячу лет.

Мышцы на челюсти Райана сжимаются. Может, это пот и дождь застилают мне глаза, но я могу поклясться, что мое острое зрение улавливает крошечную морщинку сожаления в подергивании его рта.

Он поворачивается и направляется к каретам.

― Отвезите леди Сабину в Сорша-Холл. Она не должна покидать свою комнату. А Вульфа Боуборна бросьте в темницу к остальным преступникам.

***

Проходит два дня. Или уже три? Охранники подземелья, личный приветственный комитет Райана, жестоко избивают меня, оставляя настолько дезориентированным, что найти отхожее ведро, чтобы блевануть, ― все равно что выиграть в покер вслепую.

Меня не кормят. Дают только тухлую воду. Купание? Что это? Кровь и грязь покрывают меня, как вторая кожа. Темнота камеры меня не беспокоит, но здесь чертовски холодно. Если меня не убьют охранники, то это сделает голод или укус больной крысы.

И все же я не жалею ни об одном своем решении. Сабина теперь знает, что я люблю ее, что я всегда любил ее. И я молюсь, чтобы она верила, что всегда буду.

Игра стражников в Базель затихает, когда по коридору подземелья раздаются чьи-то уверенные шаги. Я чувствую запах сандалового дерева и кожи задолго до того, как он поворачивает за угол.

Райан останавливается у моей камеры, с отвращением глядя на грязную кучу изорванного тряпья перед собой ― меня.

― Ты самый вероломный, лживый ублюдок, рожденный в сточной канаве, которого я когда-либо встречал. Гнойный нарыв на лице Дюрена, недостойный доспехов стража, которые ты носишь. Я бы убил тебя, но тогда у меня не останется безвольных глупцов, на которых я мог бы выместить свою ярость.

Морщась от боли, пронизывающей мое избитое тело, я ковыляю к железным прутьям, иронично наклонив голову.

― Лорд Райан. Чем обязан такой чести?

Райан мотает головой туда-сюда, судорожно вцепляясь пальцами в волосы.

― Почему, Вульф?

Я открываю рот, но, прежде чем я успеваю заговорить, он поднимает палец, словно кинжал.

― Тамарак.

Я колеблюсь. Тамарак означает строгую честность ― но имеет ли мое слово хоть какой-то вес?

― Тамарак, ― повторяю я со слабым кивком. Я втягиваю воздух в свои отбитые легкие, борясь с собой. Зачем мне лгать? Когда самое худшее уже случилось?

Я тихо говорю:

― Это началось, когда мы ехали из Бремкоута. Я лишил ее девственности в пещере за водопадом. Я обещал ей, что сбегу с ней, но передумал, когда узнал о ее происхождении. С тобой ей было безопаснее.

От этого признания у меня щемит в груди ― боль, которая беспокоила меня с тех пор, как я впервые увидел Сабину Дэрроу, и понял, что наша связь с Райаном никогда не будет прежней.

Его губы складываются в ровную, как пергамент, линию. На секунду я вижу скорее обиду, чем гнев.

― Ты любишь ее?

Я уже мертвец, так к чему эти игры?

― Больше, чем я считал возможным.

Он сжимает переносицу, тяжело вздыхает и спрашивает:

― Даже сидя за решеткой ты признаешься в любви? Хочешь, чтобы я прирезал тебя прямо здесь? Неужели ты так жаждешь смерти?

Я хватаюсь за решетку обеими руками.

― Если в наших темных сердцах была хоть унция любви друг к другу, Райан, то я прошу тебя пощадить ее. Накажи меня.

Райан выдерживает мой взгляд ― в голове мелькают воспоминания о годах, проведенных в качестве единственных доверенных лиц друг друга, ― а затем выплевывает какое-то ругательство, вышагивая перед моей камерой напряженным шагом.

Наконец он ударяет ладонью по прутьям, заставляя меня вздрогнуть.

― Ты идиот. Если бы вы с Сабиной совершили этот грех наедине, за это пришлось бы заплатить. Отрезанный язык и пост на пограничной военной базе в тысяче гребаных миль отсюда. Но ты должен был трахнуть ее при свидетелях, не так ли? Прислуга. Мой отец. Магистрат Веззена, который уже разболтал новости на весь Дюрен. О, да. О вашем романе говорит весь город. И что? Мои подданные сочувствуют мне, преданному другом и невестой Верховному лорду? О, нет. Они переживают за вас с Сабиной. Несчастные влюбленные, мать вашу.

Я ненадолго закрываю глаза, а руки сжимают прутья до побелевших костяшек.

― Тогда повесь меня. Четвертуй меня. Только пощади Сабину.

― О, боги! ― Райан стонет, закатывая глаза к капающему потолку. ― Не надо, блядь, строить из себя героя, Вульф Боуборн. Это так же маловероятно, как рыба на воскресный обед. — Он зачесывает волосы назад с такой силой, что я слышу, как ногти впиваются в кожу головы.

Он вышагивает взад-вперед. Когда его пульс наконец успокаивается, он возвращается к решетке и смотрит мне прямо в глаза.

― Я не могу сосчитать, сколько раз ты спасал мне жизнь. Всего несколько дней назад в яме золотого когтя. Мы были как братья почти двадцать лет. Только поэтому ты избежишь виселицы. Но не думаю, что альтернатива покажется тебе более приятной.

Ужас поднимается в моем пищеводе. Я слишком хорошо знаю, что предлагают пленникам, когда их бросают в подземелье в это время года. Особенно сильным мужчинам в расцвете сил. Особенно если они поцелованы богом.

Но я жду, когда он скажет.

― Турнир самых стойких, ― выплевывает он. ― Он начнется через пару недель. Не так много времени на подготовку, но, опять же, ты всегда был хорош в импровизации.

Турнир самых стойких.

Так называемый «справедливый суд» Дюрена, где заключенные забивают друг друга до смерти. Это все благодаря бессмертному Мейрику, богу суда, который был известен тем, что запирал воров в лабиринте, наполненном смертоносными золотыми когтями. Ведь кому нужен справедливый суд, когда боги предпочитают видеть брызжущую кровь?

― Ну? ― спрашивает Райан.

― У меня есть выбор?

― Победи, и будешь прощен. ― Слова Райана острые, как лезвия. Буду прощен? Ни единого шанса в аду. Если я выиграю турнир, то, возможно, не буду всю жизнь ходить в железных цепях, но Райан никогда не простит меня за то, что я сделал.

Он направляется к выходу, и я спрашиваю:

― Подожди. Что ты собираешься делать с происхождением Сабины?

Эта мысль не дает мне покоя. Я помню этот расчетливый блеск в его глазах, когда он услышал, что король Рашийон ― ее отец. Я избегал говорить ему правду, опасаясь, как он может использовать эту информацию.

Не поворачиваясь, Райан бросает через плечо:

― Это не твое собачье дело. В любом случае, все будет зависеть от моей поездки в Старый Корос. Я отправляюсь в субботу утром. Помнишь шпиона Великого клирика, которого поймали во время Мидтэйна? У него была весьма компрометирующая информация о его святом повелителе.

По моему позвоночнику прокатывается дрожь.

― Какая информация?

Райан делает паузу, а затем говорит так непринужденно, как будто рассуждает о погоде:

― Пойманный священник наделен способностью временно возвращать мертвых к жизни. Обычно это длится всего несколько недель. Великий клирик использовал его талант на главном жителе замка Хеккельвельд. И снова. И снова. И снова. Вот уже почти три месяца.

Я чувствую ледяное покалывание в своей холодной камере. То, что сказал Райан звучит настолько неправдоподобно, что моему мозгу приходится напрячься, чтобы понять смысл сказанного. Воскрешение? В Дюрене однажды был ребенок с таким даром ― крошечная десятилетняя девочка так испугалась полусгнивших трупов, которые родители велели ей оживить, что утопилась в Серебряном озере.

То, как двигались эти трупы, было ужасно. Их глаза выглядели стеклянными, как старые мраморные шарики. А от запаха гниения старой крови в высыхающих венах, мне самому захотелось броситься в Серебряное озеро.

И теперь я должен поверить, что король Йоруун ― один из этих ходячих трупов? Ему не дают умереть, чтобы власть в Астаньоне не досталась никому, кроме Великого клирика?

Райан небрежно поправляет волосы.

― Может, я и не смогу доказать, что Великий клирик поддерживает связь с королем Рашийоном, но это я смогу. Даже Совету короля не удастся сохранить в тайне такое. Я собираюсь разоблачить Великого клирика и обеспечить себе престолонаследие. Когда я вернусь, в честь этого будет устроен самый грандиозный праздник всех времен и народов. Попомни мои слова ― Сабина станет королевой еще до того, как выпадет первый снег этой зимой, и будет сидеть рядом со мной в замке Хеккельвельд в золотой короне.

Мои мышцы слабеют, дыхание сбивается, словно я в шаге от того, чтобы самому превратиться в живого мертвеца Йорууна.

Райан делает еще один шаг, потом останавливается. Повернувшись, он рассеянно ковыряется в крошащемся растворе между двумя камнями, словно воюет с самим собой.

― Я вернусь в Дюрен до того, как начнется турнир. И Вульф?

― Да, милорд?

Его глаза еще раз встречаются с моими. На короткую секунду в них мелькает тот мальчик, которого я знал, который укрыл меня от гнева своего отца, который позволил мне спать в его постели рядом с собой, когда солдатские казармы замерзли, который отпустил меня, чтобы я мог избавиться от его семьи.

― Ты должен победить.

Глава 21

Сабина

Я снова заперта в своей комнате, как тигр в клетке. Мечусь. Стены давят. Разве я чем-то отличаюсь от животного? Просто еще одно существо, которое Райан может использовать в своих целях. Причина, по которой Райан не убил тигра после шоу на арене, не вселяет надежду ― он не ценил его жизнь, просто она ему дорого обошлась.

А я обошлась ему в десять раз дороже.

Проходит время, и Бриджит делится новостями, которые удалось выяснить ― Бастен в темнице. Райан приказал слугам собрать его вещи для поездки в Старый Корос, но никто не знает ни цели поездки, ни того, как долго он будет отсутствовать. Сури все еще держит траур в восточной части Дюрена. К счастью, я избавлена от многомесячной скорби ― она положена только родственникам, а я, по иронии судьбы, не являюсь родственником Чарлина.

Но разве это так? Разве двадцать два года веры в это не сделали это правдой?

На следующий день после его смерти Серенит спросила меня об организации похорон. Поскольку предательство Чарлина лишило его статуса лорда, традиция предписывала похоронить его без церемоний в братской могиле для нищих.

Однако, ― продолжила Серенит, ― лорд Райан разрешит устроить небольшие частные похороны, если вы того пожелаете.

Все, чего я желаю, ― ответила я, ― это бутылка джина.

В тот вечер я сидела в одиночестве в своей спальне и поднимала бокал с пагубным напитком за Чарлина Дэрроу.

― Из наших сердец ― в руки Вудикса.

Грядущее отсутствие Райана предоставит редкий шанс, и Бриджит, Ферра и я шепчемся о планах и возможностях, как стая голодных койотов, при любой возможности.

Охранники запирают мои окна, но природа всегда находит способ проникнуть внутрь. Пауки проскальзывают сквозь щели. Поползень спускается в дымоход. Мышь пробирается сквозь стены.

Они оказываются даже лучшими информаторами, чем мои друзья-люди.

По сведениям мыши:

Семья называет тебя неверной женщиной.

И поползня:

На улицах царит недовольство. Горожане хотят освободить вас. Они рисуют бумажные фонарики с изображением тебя и охотника. В тавернах устраивают драматические представления о вас.

И пауки: Тк-тк-тк, сссссссссс, Тк-Тк-Тк-Тк…

Было время в моем детстве, когда я боялась пауков. Первые несколько недель в монастыре бессмертной Айюры, которые я провела в синяках и одиночестве, они вели себя не так, как другие животные, которые предлагали мне утешение. Пауки появлялись только по ночам, группами ползали по соломенному потолку, словно живая тень, нависшая над головой. Сотни черных глаз. Смотрели. Мигали. Ждали чего-то. Иногда они подбирались ближе, пытаясь заползти на меня, прежде чем я успевала их стряхнуть.

Вообще у насекомых не особенно развита способность к общению, но пауки издавали лишь зловещий гул: все их мысли звучали беспорядочно, как музыка ребенка, бьющего по клавишам пианино.

Однажды ночью, после того как Белая матрона до крови отхлестала меня по костяшкам пальцев молитвенной палочкой, я погрузилась в глубокий сон. Когда я проснулась, пауки облепили мои руки, издавая свои ужасные звуки. Я запаниковала, пока геккон на стене не сказал:

Не бойся.

Я ждала. Совершенно неподвижно. Когда пауки отступили, мои окровавленные костяшки были вычищены дочиста, паучья паутина покрывала раны, а их яд оказался мощным антисептиком.

Все это время они пытались мне помочь. Я не могла говорить с ними, как с другими животными, потому что не понимала, что пауки не говорят ― они поют.

Тк-тк-тк, сссссссссс, Тк-Тк-Тк-Тк…

Это означает что-то вроде ― опасность в воздухе.

В общем, нет ничего удивительного в том, что пока семья Валверэй занята тем, что клевещет обо мне, называя шлюхой, во все украшенные драгоценностями уши высшего общества, простолюдины Дюрена боготворят нас с Бастеном, очарованные трагической историей невольной невесты лорда, влюбившейся в своего телохранителя. Крылатая Леди и Одинокий Волк ― так нас называют. Может, Райан и мало думает о своих подданных, но я знаю, что жители этого города обладают силой.

Кто-то идет! ― Мышь ныряет под подушку за секунду до того, как в замке поворачивается ключ.

― Леди Сабина? ― Максимэн открывает дверь. В кои-то веки его строгое лицо успокаивает ― по крайней мере, он не смотрит на меня как на шлюху. ― Лорд Райан желает видеть вас в своих покоях.

Мое сердце падает.

Я прищелкиваю пальцами, чтобы мышь переползла ко мне на плечо, но Максимэн твердо говорит:

― Никаких животных.

Я нервничаю во время долгой прогулки по извилистым коридорам Сорша-Холла. Райан не отличается горячим нравом ― я бы предпочла, чтобы он был таким, чтобы мы могли устроить одну горячую разборку, а затем двигаться дальше. Нет, Райан из тех, кто терпеливо варится в своих обидах всю жизнь.

― Верховный лорд Валверэй? ― говорит Максимэн, останавливаясь в дверном проеме. ― Она здесь.

Когда Максимэн предлагает мне войти, я замираю, прежде чем сделать шаг. Я никогда не была в личных покоях Райана. Она вдвое больше моей спальни в башне, с одной стороны стоит массивная кровать красного дерева, а за углом ― камин с кожаными креслами и столом, на котором вырезана карта Астаньона; сейчас ее детали скрыты книгами и корреспонденцией, приколотой кинжалами.

Райан, облокотившийся на стол, захлопывает книгу, которую читал, и переводит на меня нечитаемый взгляд.

― Оставь нас, Максимэн.

Дверь захлопывается за мной, заставляя вздрогнуть. В камине вспыхивает полено, пугая меня.

Райан медленными, неторопливыми шагами обходит стол, приближаясь ко мне, и смотрит, как охотничья собака, сбившаяся со следа.

― Ты любишь его? ― В его голосе звучит редкая хрипотца.

Я пытаюсь сглотнуть, но горло пересохло. Наконец я отвечаю:

― Я… я не знаю, что такое любовь, милорд. Мне казалось, что я люблю Адана, похитившего меня.

Райан медленно качает головой, разочарованный моей очевидной ложью. Он прислоняется спиной к столу с картами, его глаза, острые и расчетливые, как лезвие.

― Ну что, любимая? Разве ты не собираешься умолять меня о его жизни? Отдашься мне в обмен на его свободу? ― Он небрежно отводит одно колено, открывая доступ к своим бедрам. И выжидающе смотрит на меня.

Мое тело дергается, словно в костер подбросили еще одно полено, хотя пламя уже горит ровно. Краем глаза я вижу кровать из темного дерева. Неужели Райан хочет именно этого? Переспать с ним, и Бастен будет спасен?

Сердцебиение учащается, и я делаю трясущийся шаг вперед, моя рука тянется к его поясу медленно, словно сквозь холодный мед. Пальцы дрожат так сильно, что я едва могу расстегнуть латунную пряжку. Пульс стучит в голове, непрерывно и болезненно. Райан лишь неотрывно наблюдает за мной, как за соперником за игрой в карты.

Глубоко вздохнув, я прижимаю ладони к его груди и приподнимаюсь на цыпочки, чтобы поцеловать его ― и в последнюю секунду замираю.

Его рука обхватывает мою талию, притягивая к себе.

Наши губы встречаются, жестко и плотно прижимаясь друг к другу, и мое тело напрягается. Поцелуй Райана карающий и злой, его губы ― голодные воры. Мне кажется, что я не могу дышать. Как будто кто-то другой находится в моем теле, и я снова тянусь к его поясу дрожащими руками…

Внезапно он отталкивает меня. Я падаю на один из стульев, тяжело дыша, жар от камина окрашивает мои щеки.

Его лицо искажается, когда он шипит:

― Ты думаешь, мне нужна твоя киска? Ты даже не понимаешь, да? Я хочу, чтобы ты дорожила моей жизнью настолько, чтобы умолять о ней на коленях. Как о его.

Я сижу, напряженно моргая.

Тест. Это был тест, и я его провалила.

― Пожалуйста, ― шепчу я. ― Я знаю, что где-то в глубине твоего сердца живет любовь к Бастену, Райан. Ты не хуже меня знаешь, что он не принуждал меня. Если он заслужил темницу, то и я тоже.

Райан усмехается:

― Не рой себе могилу, Сабина. Ты унижаешь достоинство хорошего человека, бросая ему в лицо его жертву. ― Он хватает меня за челюсть одной рукой, сдавливая щеки и заставляя смотреть на него. ― Я уже говорил тебе, что бывает с обманщиками. Я дал Бастену возможность сражаться в Турнире самых стойких. Он сражался всю свою жизнь, так что у него есть шанс выстоять. А ты? Тебя прикончат в считанные секунды. Ни одна мышь не остановит топор палача.

Турнир самых стойких? Крошечный проблеск надежды находит трещину в страхе, сковавшем мое сердце. Подземелье ― смертный приговор, и турнир тоже ― для девяноста девяти процентов преступников. Но с его даром и годами тренировок кто может быть лучшим бойцом, чем Бастен?

― Каждый в Дюрене готов сделать что угодно, чтобы получить билет на турнир, ― мурлычет Райан в дюйме от моего сжатого его рукой лица. ― Чтобы увидеть, как влюбленный охотник, оскорбивший проклятого Верховного лорда, сражается за шанс на искупление. Твое предательство хорошо хотя бы для одного ― для продажи билетов.

В его язвительной шутке нет ни капли юмора.

Он наконец отпускает мою челюсть и поворачивается, чтобы угрюмо уставиться в камин. Но была секунда, когда, клянусь, я увидела в его глазах настоящую боль. Сердце Райана, конечно, черное, но оно у него все же есть. Он жестоко обошелся со мной, но и я ответила ему тем же. Мы с Бастеном ранили его сильнее, чем кто-либо другой, и мне почти жаль его. Я была одинока, но у меня всегда были друзья-животные.

А у Райана кто был? Лорд Берольт?

― Райан… ― тихо говорю я, желая раз и навсегда сбросить маски.

― Завтра я уезжаю в Старый Корос. ― Его голос холоден, как декабрь, и все мои надежды достучаться до него исчезают. ― Значит, этот вечер станет последней тренировкой единорога до моего возвращения. Ты хочешь спасти своего возлюбленного? Тогда я предлагаю тебе приручить этого монстра, потому что единственное, что отвлечет меня от желания вонзить нож в горло Вульфа Боуборна, ― это оружие, столь же мощное, как те звери, которых будит твой отец.

***

Когда Максимэн провожает меня в конюшню на тренировочной площадке Золотых Стражей, где Райан уже ждет на дальнем краю стального ограждения, в небе зажигаются первые звезды. Единорог мчится по кругу вокруг манежа, лягаясь, взбрыкивая и фыркая, пока бедного Золотого Стража уносят на носилках, стонущего и зовущего свою мать.

― Ты должен был дождаться меня. ― Я едва смотрю на Райана, когда поднимаю юбку до колен, открыв брюки под ней, которые Бриджит нашла для меня в прачечной. ― Небезопасно позволять кому-то еще открывать дверь его стойла.

Не обращая внимания на стоны раненого, Райан, слегка приподняв бровь, рассматривает мою одежду.

― Брюки?

― Ты потребовал, чтобы я села на единорога, хотя он еще не готов. Ты ожидал, что я сделаю это в бальном платье?

Повернувшись к единорогу, он бормочет себе под нос:

― Ну, я не могу пожаловаться на вид сзади.

Я закатываю глаза. Я не сомневаюсь, что Райан ненавидит меня после произошедшего, но он все равно не может не отметить мою задницу.

Мист подбегает к нам, вся в лучах солнца и сене, перекидывая голову через ограждение, чтобы я почесала ей лоб.

Она предупреждает:

Огненный жеребец сегодня особенно ворчлив. В его сене завелась пчела. Она ужалила его в нёбо.

Прекрасно, ― говорю я. ― Потому что Райан именно сейчас требует прогресса.

Мист отводит глаза в сторону, сомневаясь в моих шансах.

Хм… удачи?

Сердце замирает, когда я выхожу на манеж, но я заставляю себя дышать спокойно ― лошадь чувствует страх, и меньше всего мне хочется, чтобы единорог думал, что у него есть преимущество.

Кроме того, у меня есть козырь в рукаве. С тех пор как я в последний раз тренировала его, я перелопатила около сотни книг в библиотеке и выбрала редкие имена, подходящие для тысячелетнего существа.

Подняв ладони в успокаивающем жесте, я осторожно подхожу к гарцующему коню. Стражники открыли потолочный люк, и на его рог падает лунный свет. Он сверкает, как лезвие меча, но только солнечный свет может вызвать его смертоносный огонь.

Из его ноздрей вырывается струйка пара.

Спокойно, ― говорю я, подходя ближе. Вот что я скажу о мужских брюках ― в них чертовски легче двигаться. ― Я друг, помнишь? Я читаю тебе сказки. Я приношу тебе яблоки. К тому же, я нравлюсь Мист. Это должно что-то значить.

Он вскидывает голову, черные глаза сверкают.

Нравится! ― Мист за меня ручается. ― Я ее обожаю. И если бы ты прекратил свое нытье, то тоже бы полюбил!

Он перестает брыкаться, но смотрит на меня настороженно, его мышцы напряжены, он готов броситься на меня в любую секунду, когда я приближаюсь. Осторожно я подхожу, пока не могу положить руку на его длинную шею. Его мышцы сжимаются, не привыкшие к прикосновениям, но он не отстраняется.

Боги. Это настоящий прогресс.

Я прочищаю горло и оглядываюсь на Райана, который облокотился на ограждение, нахмурив брови и мрачно наблюдая за происходящим. Нерешительно я произношу:

Ферно?

Из ноздрей единорога вырывается струйка горячего пара, обжигая левую сторону моего лица.

Вскрикнув, я прикрываюсь рукой.

Ну, похоже, это не его имя.

Глубоко вздохнув, я повторяю попытку:

Ниге?

Он пронзительно ржет, подняв голову к крыше. Я отступаю назад, сердце стучит о ребра. Оглянувшись через плечо, я вижу, как Райан еще больше хмурится.

Калас! ― кричу я мысленно, повторяя его рев.

Он встает на дыбы, встряхивая своей острой, как бритва, гривой, его мускулы дрожат в лунном свете. Когда он убегает от меня, его заднее копыто задевает мое левое предплечье, и меня отбрасывает назад, на песок. Я сильно ударяюсь спиной, сбивая дыхание.

Мое зрение расплывается. В ушах звенит. Боль в предплечье пронзает все тело, пока не начинают болеть даже коренные зубы.

На глаза наворачиваются слезы. Горечь поражения жалит меня. Сегодня все должно получиться. Если я не найду способ заслужить доверие единорога, Бастен может сгнить в подземелье или умереть на арене. Я надену корону, которой не желаю. И все это в то время, как мой настоящий отец будет сжигать мою родину дотла.

Слезы текут сильнее, и я прижимаю к себе колени.

Я не знаю, смогу ли я это сделать.

Мист подбегает ко мне и тыкает мордой в плечо.

Сабина? Почему ты плачешь? Ты можешь встать?

Сжав челюсти от боли в руке, я с ее помощью сажусь. После нескольких вдохов зрение восстанавливается, но звон в ушах не прекращается. Мист просовывает морду под мою правую руку, помогая мне встать на ноги, и позволяет мне опереться на нее, пока я ковыляю к ограждению, где Райан прогрызает дырку в щеке.

― Ну что? ― требует Райан.

Я вытираю слезы, притворяясь, что это пот.

― Я пыталась дать ему имя. Ему не понравились мои предложения.

― Тогда попробуй еще раз.

Мист может не понимать слов Райана, но она чертовски проницательна в отношении интонаций.

Тебе нужно больше времени, ― настаивает она. ― В таких делах нельзя спешить. Твоя рука…

Все в порядке, ― говорю я, совершенно так не думая и прижимая больную руку к груди.

― Милорд, ― тихо говорит Максимэн, ― возможно, вы слишком сильно давите на леди Сабину.

Ей-богу, падение выглядело серьезным, если даже старый хмурый Максимэн ратует за мою безопасность.

Райан не отвечает, но в его взгляде читается немой вопрос.

― Нет, я справлюсь. ― Я поджимаю пальцы ног в сапогах, пытаясь отвлечь мозг от боли в руке. ― Я хочу попробовать еще раз. На этот раз без имени. Я… я оседлаю его. Приручу его силой.

Солдаты пораженно молчат. Рот Максимэна складывается в неодобрительную линию. Я знаю, о чем все они думают ― она всего лишь девушка. Ничто по сравнению с этим монстром. Ей это не под силу.

Райан, кажется, воюет сам с собой, но потом слегка опускает подбородок.

― Тогда сделай это.

Страх сжимает мое горло, когда я смотрю на арену, сомневаясь в себе. Есть шанс, что я смогу насильно управлять единорогом с помощью своего дара, но после ситуации с тигром я поклялась, что никогда не буду командовать животным против его воли.

И если я переступлю эту черту, кем я стану?

Нет, должен быть другой способ.

Мист гонится за единорогом, тратя все свои силы на то, чтобы не отстать от его дикого галопа, и ругает его, кусая за шею. Я знаю, что она делает ― пытается измотать его, чтобы дать мне преимущество. Через несколько кругов это срабатывает: единорог переходит на быстрый, но равномерный галоп, а она кружит рядом с ним.

Из глубин моего сознания всплывает воспоминание ― я уже видела это раньше.

Однажды, когда отца не было в городе, мама пригласила в нашу конюшню труппу, чтобы они показали ей новые приемы верховой езды. Там была девочка не старше двенадцати лет, одетая в дешевый костюм Бессмертной Алиссанты, которая ехала верхом на гнедом мерине с Мист рядом. С грациозной уверенностью исполнительница поднялась на колени, пока лошадь бежала ровным галопом, затем встала на ее спину, вытянув руки для равновесия. Затем она переступила одной ногой на спину Мист, балансируя на обеих лошадях сразу.

Я никогда не видела ничего подобного ― и девочка даже не была поцелована богом.

Единорог ни за что не позволит мне забраться на него с земли, но, может быть, я смогу повторить трюк той девочки.

Прилив энергии наполняет меня, когда я взбираюсь на перекладину защитного ограждения, с трудом удерживая равновесие на толстом стальном столбе. Позади меня раздается негромкий обеспокоенный ропот солдат, но я не обращаю внимания ни на что, кроме приближающейся пары лошадей. Я слежу за их скоростью. Сгибаю колени. Пусть они сделают еще один круг, чтобы быть уверенной…

Держись ровно, ― говорю я Мист.

Когда она приближается, я спрыгиваю с перекладины ей на спину, перекидываю одну ногу через бок и хватаюсь правой рукой за гриву. Когда ее копыта продолжают вонзаться в песок, не пропустив ни единого удара, мое сердце бьется в такт.

Черт возьми, я сделала это.

Но мои ноги немеют, а сердце замирает, когда я закидываю левую ногу за спину, готовясь встать на колени. К счастью, я знаю походку Мист почти так же хорошо, как свою собственную. Я могу доверять своей храброй девочке, она будет скакать ровно, не замедляясь и не ускоряясь.

Осторожно я сначала встаю на четвереньки, а затем поднимаюсь на нетвердых ногах. Ветер развевает мои волосы. Манеж проносится мимо меня, как в тумане. Я испытываю чувство полета. Слышу удивленные возгласы солдат, но не решаюсь посмотреть на них. Я чувствую на себе пристальный взгляд Райана. Я сгибаю и расслабляю ноги, чтобы двигаться синхронно с галопом Мист, словно лодка на океанских волнах.

Это так же захватывающе, как и страшно.

Вытянув правую руку, а левую по-прежнему прижимая к груди, я делаю еще два круга на Мист, чтобы подготовиться и дать единорогу время выработать свою энергию. Я бросаю оценивающие взгляды на его спину ― Мист держит ровный темп, подсекая его, когда он пытается ускориться или перейти на рысь.

Сейчас я сяду на тебя, ― говорю я ему.

Черта с два. ― Он фыркает, но уже спокойнее, он устал.

Когда мы делаем круг, я краем глаза замечаю Райана. Все солдаты перегибаются через перила, совершенно потеряв дар речи, и сейчас Райан ничем не отличается от них.

Именно так, ― говорю я.

Задержав дыхание, я приподнимаю левую лодыжку, опираясь только на подушечку стопы. Почувствовав мое движение, единорог пытается ускориться, но Мист резко пинает его, чтобы удержать рядом.

Сейчас.

Я перебрасываю свой вес вправо, ставя ногу ему на спину. Он почти вдвое больше Мист ― его спина широкая и крепкая, как жернов. На короткую, потрясающую секунду я оказываюсь между ними. По одной ноге на каждой лошади. Единорог фыркает, сердито выдыхая пар, но продолжает скакать по кругу.

Неужели я это делаю?

Словно осмелившись ступать по облакам, я переношу весь свой вес на правую ногу, не обращая внимания на ноющую боль в руке, а левой ногой скольжу по спине единорога. Колено подгибается ― я едва не падаю, ― но затем ловлю равновесие и быстро опускаюсь в сидячее положение, обнимая обеими ногами его массивную фигуру.

Слава богам за брюки.

Невозможное становится реальностью ― я сижу верхом на единороге и не могу в это поверить. Мист держит ровный темп слева от нас, хотя я слышу ее затрудненное дыхание. Единорог держит голову низко, из нее продолжают вырываться гневные струйки пара. Я запускаю правую руку в основание его гривы, но тут же отдергиваю, когда пряди режут мне ладонь ― надо было надеть перчатки.

И все же наступает краткий, прекрасный миг, когда я сижу на нем верхом, как сама бессмертная Фрасия в истории «Гонка Солнца и Луны». В этот момент я думаю ― я могу это сделать. Это действительно возможно. Впервые я вижу перед собой путь. В груди зарождается странный гул, шепот, будто я уже делала это раньше, глубокая связь со зверем, заставляющая родимое пятно на груди пульсировать, как второе сердце.