Сердце шипов

Глава 1

Я улучила минутку и сбежала с примерки проведать сестру. В окно королевской детской струился солнечный свет, а я смотрела на личико своей младшей сестрички и заново влюблялась. И так каждый раз, когда я ее видела, с момента ее рождения. Крошка Аврора – самая прекрасная, словно розовый бутон, самая идеальная маленькая принцесса на свете.

Разумеется, я, может быть, самую малость предвзята, потому что мы сестры, но с другой стороны, большинство детей кажутся… как бы поприличней выразиться? Созданиями, которых способна любить только мать. Некоторые похожи на сварливых старичков, даже девочки. А другие – на сырые булочки. Или сморщенных гоблинов-подменышей. Большинство детей – пятнистые, краснолицые существа, которые испускают с одного конца громкие звуки, а с другого – разные мерзкие штуки.

Но Аврора оказалась непохожа ни на одного такого младенца. Она смотрела на меня огромными голубыми глазами из-под копны нежных золотистых кудряшек, точь-в-точь как у папеньки. Кожа ее была нежной, цвета лепестка розы, и ее бутончик-ротик от удивления сложился буквой «О». А потом вдруг глазенки расширились, сестренка захохотала и протянула ко мне миниатюрные пухлые ручки, умоляя прижать ее к груди. Она только несколько дней назад начала различать людей. То, что она узнавала в нависающей над колыбелью громадине именно меня, каждый раз согревало мне сердце.

По идее не было ничего, что могло бы испортить мой наряд на крестины, но разве у меня был выбор? Ее высочество приказала, я должна повиноваться. Я сдвинула шелковые занавески, запустила руки в гнездышко из кремового постельного из овечьей шерсти и заключила сестру в объятия. Я уложила ее себе на плечо, покачивая, вдыхая этот сладкий детский аромат, смесь ее собственного запаха и лаванды, которой пахло все ее постельное белье и одежда, а сестренка гукала и хихикала.

– Кто самый красивый в королевстве? – спросила я, глядя в ее прекрасные глазки. – Ты! Да-да-да! Ты самая красивая!

И, конечно, именно тут в детскую ворвались моя гувернантка и нянечка Авроры, Мелали, чем испортили весь момент.

– Леди Мириам! – воскликнула Белинда раздраженным тоном, который вызывал у меня желание выкинуть что-нибудь дикое, например подняться на башню… по внешней ее стороне. – Ваше платье!

И Мелали, ринувшись ко мне, забрала Аврору, сопровождая это подозрительным взглядом и недовольным цоканьем, как если бы я позволила сестре сосать рукоять кинжала или тайком поила ее медовухой. Я просто ее нянчила, что в этом такого?

Белинду, конечно, волновало очень дорогое платье – в чем, полагаю, и заключалась ее работа, ведь она моя гувернантка. Но вряд ли нужно было поднимать такой шум, будто Аврора была вся в грязи? Уж вряд ли сестренка могла сотворить то, чего нельзя исправить. А Мелали вообще не нравилось, когда Аврору трогал кто-то, кроме нее, мамы или папы.

– Мое платье выдержит несколько минут объятий с ребенком, Белинда, – возразила я, пока Мелали укладывала милое дитя обратно в гнездышко.

Платье-то и правда выдержит. Оно, наверное, самое лучше из всех, что у меня когда-либо были, но мама всегда очень практично подходит к заказам на пошив нарядов для нас. К слову, мы собирались надеть одинаковые платья из зеленого саржевого шелка, который не мнется так сильно, как атлас, но прочнее кисеи, и достаточно темный, чтобы не пачкаться от одного взгляда, как многие светлые платья маминых фрейлин. Отделка из широкой золотой тесьмы и гармоничные пояса из того же материала были прочными, как доспехи, явно переживут меня и достанутся по наследству какой-нибудь праправнучке.

А Белинда суетилась так, будто Аврора вот-вот извергнет ядовитый желтый гной, словно одержимая демоном тварь, и уделает меня по уши. В общем, на этот раз было проще позволить гувернантке меня увести из детской. Нет смысла бесить ее перед самым крещением. Я хотела им насладиться, а не как обычно сидеть в верхних покоях, где мама и ее дамы занимались шитьем зимой, когда не могли гулять. И не то чтобы я сейчас вредничала; как только мама вышла замуж за папу, у меня появился целый набор новых уроков и обязанностей, и ни одно не включало в себя шитье часами напролет, как того хотела Белинда. Я должна была изучать языки, танцы, игру на лютне и историю, а еще заниматься делами своих новых земель. У меня нет титулов и родословной, чтобы стать фрейлиной мамы, и я не настолько взрослая, чтобы просто ходить и делать, что мне заблагорассудится: например, одну половину дня проводить на прогулках верхом на пони, а другую – читать в библиотеке и, может, познакомиться с парой девчонок, которые туда регулярно заглядывают. В представление Белинды о том, как я должна проводить время, не входило ничего полезного.

Портнихи оставили меня без присмотра лишь на мгновение, пока искали три комплекта нарукавников, которые они сшили, чтобы позже решить, какой лучше всего подходит для крестин. Нарукавники ведь идут отдельно, их можно заиметь сколько угодно, главное, подбирать материал в тон. И тут снова проявилась практичность мамы: со сменой нарукавников (самой изысканной части наряда) и, как вариант, поясов мы получали три совершенно разных платья по цене одного – ну разве что с небольшой доплатой. Мама, может, и стала королевой, но все равно думала о стоимости вещей, как простая дама. Пусть ей больше не надо было выбирать между тем, чтобы потратить деньги на жаркое и на новые наряды, она говорила, что мы должны служить примером того, как не быть расточительными.

Портнихи ждали в моей комнате: на их лицах было написано беспокойство, ведь меня не оказалась там, где они меня оставили. Явно боялись, что я сбежала в лес или сделала с платьем что-нибудь неподобающее.

В переживаниях за мой наряд они, видимо, забыли, что я вовсе не такая легкомысленная, как считала Белинда. Им следовало знать: реши я сгоряча отчудить нечто действительно неподобающее (а не просто потискать ребенка), то сделала бы это уж точно не в шелковом платье. Я бы сперва переоделась в более плотную одежду. Мне было пять или шесть лет, я лепила пироги из грязи в саду и в процессе портила новенькое платье. Никогда не забуду лекцию, которую прочитал мне отец, поймав за этим занятием. Он говорил спокойно, но был очень строг. И сразу после этого случая у меня появилась особая одежда для улицы: в ней я могла делать, что захочу, – например, лазать по деревьям и стенам или учиться чистить лошадиное стойло. Благодаря моей «боевой» одежке маме никогда не приходилось теряться в догадках, как из обрывков одного платья и раскроенного второго, из которого я выросла, сделать третье.

Да и вообще, я больше не сбегаю сгоряча. По крайней мере, не так часто.

Тихонько стоять посреди комнаты, пока две женщины суетились вокруг меня, щебеча между собой, было нетрудно. Правда, я еще никогда не слышала таких высоких голосов. Я не могла понять, они действительно так говорят или лишь притворяются.

Когда папа женился на маме, он подарил мне собственную спальню, которая была такой идеальной, что у меня закралось подозрение: уж не читает ли король мои мысли? На потолке мерцали луна и россыпь звезд, и у меня появилась целая полка с книгами, а книги-то стоят дорого! Каждая – дороже маминого платья на коронации, а ведь единственными людьми, кто считал книгу подходящим для меня подарком, были отец и мама. Те, кто хотел выслужиться перед королем, дарили мне шелковые платки, маленькие украшения и столько сладостей, что потом неделями тошнило.

Под книжной полкой расположился мой личный письменный столик и огромная кровать с балдахином и расшитыми зелеными занавесями из бархата, что зимой защищали от сквозняков. Стены были покрыты изысканными гобеленами с лесными пейзажами и феями – они помогают сохранять тепло в холодную погоду и тоже ужасно дорогие. Так вот, пока швеи перешептывались о вставках, складках и прочем, что имело смысл для них, но не для меня, я могла разглядывать гобелены и находить детали, которых раньше не замечала.

Комната была небольшой. Пространства хватало лишь на самую необходимую мебель: кровать, платяной шкаф, книжную полку и туалетный столик. Даже спальное место Белинды некуда было приткнуть, а пускать ее к себе, как приходилось делать в детстве, я отказывалась. И знаю, это не очень любезно с моей стороны… но мне никогда не нравилось ночевать с кем-либо в одной комнате. Когда я наконец выросла и заявила, что хочу спать одна, взрослые меня не так поняли. В итоге Белинде досталась большая кровать, а мне неудобная и низенькая, днем ее приходилось задвигать. Зато здесь для Белинды не было места, что меня более чем устраивало. Теперь ей приходилось спать с мамиными фрейлинами, а комната осталась в моем распоряжении.

Моя комната была угловой, с двумя окнами. А еще она не была проходной – и никто не бродил по моим покоям, чтобы попасть в свои. Дворец построили так давно, что в нем отсутствовали коридоры; в те времена люди считали, что должны использовать каждый дюйм с умом, а не тратить его на глупости вроде коридоров. А еще у меня был собственный маленький камин – великая роскошь.

Пока мама не вышла замуж за короля, я ни разу не видела эту комнату, и мне было трудно сказать, для чего она использовалась раньше, пока папа ее не переделал для меня. На стенах под гобеленами подсказок я не обнаружила. Загадка. Мне нравилось думать, что комнату обустроили специально для меня – не принцессы, но той, кого явно любили, о ком заботились.

Портнихи наконец остановились на нарукавниках с тугой шнуровкой, чтобы проглядывала шелковая сорочка. У мамы, скорее всего, будут большие, с острыми краями, похожие на крылья ангела; портнихи не хотели, чтобы мы были слишком уж похожими. Наконец они решили, что примерка окончена, и мне позволили переодеться во что-то менее помпезное – сегодня мне предстояло работать на кухне. Когда портнихи умчались с отрезами ткани, я натянула поверх льняной сорочки грубую холщовую юбку, повязала фартук и сунула ноги в деревянные башмаки. А потом пробежала через верхние покои и спустилась по лестнице для слуг на нижний этаж: именно там и творилось все, что поддерживало во дворце жизнь. Первой комнатой от лестницы была прачечная, что мне ужасно нравилось: когда большие наружные двери зимой закрывались, по лестнице поднимался пар, принося с собой ароматы чистого белья, лаванды и розовой воды. Далее располагалась сушильная, за ней – гладильная, а потом – первое помещение, связанное с кухней, судомойня, где мыли все кастрюли, сковородки и тарелки. Моей целью была следующая – пекарня.

– Ну наконец-то, девочка! – крикнул главный пекарь. – Ты сегодня готовишь манше! Давай, поторапливайся!

На кухне со мной себя вели так же, как со всеми остальными здесь, внизу. Это папа приказал, чтобы я привыкала к тому, как нужно обращаться со слугами. Папа убежден: те, кто правит, должны точно знать, что чувствуют те, кто им служит.

Может показаться странным, что я, дочь королевы, училась работать на кухне. Видите ли, наше королевство очень маленькое. Если встать на вершине горы Снежной на северной границе, видно все земли до самой южной. А если бы на восточной границе тоже была гора, открывался бы вид на западные земли. Сейчас у нас со всеми вокруг мир, но мой отец погиб на войне каких-то пару лет назад, и многие опасаются, что она снова вернется. И пусть на последней сражались только люди, всегда есть шанс, что кто-то (или что-то) волшебный, большой и могущественный сочтет крошечный Тиренделл лакомым кусочком. В этом мире встречается магия всех видов, и даже в нашем Тиренделле есть собственный волшебник. Вот папа и настоял, чтобы я научилась чему-нибудь полезному на случай, если королевство однажды падет и мне придется скрываться у простых людей.

«Мальчик всегда может стать воином, – сказал мне папа и заставил меня посмотреть ему в глаза. Он был очень серьезен. – Хочу быть уверен, что моя дорогая Мириам никогда не останется голодной – или не окажется в плену у врага. Никто и не подумает искать тебя, если ты по уши в муке или занята уборкой денника».

Вот я и решила учиться печь. А главному пекарю – Одо – было велено обращаться со мной, как с любым другим подмастерьем.

Я побежала к своему рабочему месту и оказалась рядом с моим хорошим другом Джайлзом, который сегодня готовил хлебные тарелки. Это когда хлеб разрезают от края до края и на получившиеся половинки кладут еду для слуг, что позволяет сэкономить на мытье посуды. Тот, кто очень уж проголодался, может забрать хлебную тарелку с собой на потом, хотя я никогда такого не замечала – папа следит, чтобы каждый во дворце, вплоть до последнего поваренка, хорошо питался. Оставшиеся хлебные тарелки тоже не пропадают: каждый вечер приходят монахи, они собирают все, что не съедено и не отложено на следующий день, и раздают нищим.

– Опоздала, – заметил Джайлз, яростно замешивая тесто.

Хлебные тарелки готовят из муки более грубого помола, частично из ячменной или ржаной, или их смеси, и непросеянной пшеничной. А манше, сдобные хлебцы – из просеянной три раза. Мельче и белее только мука для тортов.

Пекарня – прекрасное место, но только не в самую жару. Не знаю, что может быть божественней запаха свежего хлеба. Ну, разве что запах свежих пирожных. И сегодня воздух был полон и того, и другого. По всей пекарне шло множество разговоров; главный пекарь строг, но справедлив, он не кричит на болтунов, пока те работают. А с приближением крестин, разумеется, поболтать было о чем.

Я закатала рукава – не только для удобства, но и потому, что в пекарне было довольно тепло, – и принялась за дело, сперва заглянув под ткань на мисках с подходящим второй раз тестом. Они, конечно же, были уже готовы, большие кремово-белые комки, поэтому я отнесла их пекарям. Затем я достала тесто, которое только поднялось в первый раз, замесила и снова накрыла салфетками. И наконец принялась готовить новую партию.

Я уже умела готовить лепешки, печенья и хлебную тарелку. Теперь мне поручали манше, венец среди хлебов. Далее я научусь печь пироги и торты. Но, наверное, без украшений и причудливых тонкостей для подачи, на такое уйдут годы. Брат Одо владеет в городе пекарней, и, если случится что-нибудь ужасное, я должна буду спасаться бегством: мчать к потайной двери из дворца и прямиком в эту пекарню. Всего таких дверей пять, и к ним очень трудно пробраться. А еще они построены так, что их нельзя открыть снаружи, и все их охраняет магия волшебника Джеррольда, поэтому пользоваться ими могут лишь несколько человек.

Мы пекли о-очень много булочек; через три дня крестины, и на них приглашены не только все важные персоны нашего королевства, но и масса виднейших гостей из других земель, граничащих с нами. Работа на кухне продолжится и во время крестин, но все, что можно, готовилось заранее. У нас была особая кладовая с заклинанием, которое не давало ничему внутри испортиться или заплесневеть, и мы намеревались набить ее до отказа.

Джайлз положил тесто в миску и накрыл ее, затем рассыпал муку по доске и принялся заводить новую порцию. Я делала то же самое, но использовала вместо воды молоко, и мое тесто получалось чуть более липким. Но так его легче месить.

– Скоро нарастишь столько мышц, что подашься в оруженосцы, – поддразнила я Джайлза.

Он усмехнулся. Джайлз не был красавцем, но в темно-карих глазах плясали озорные огоньки, губы казались созданными для улыбки, и ему всегда удавалось нас рассмешить.

– И почему ты думаешь, что их у меня и так не хватает?

– В основном потому, что ты тут, на кухне, а не во дворе бочки с песком катаешь, чтобы в них рыцарские кольчуги начистить, – охотно пояснила я.

– Фи. Эта работа куда лучше, – возразил Джайлз, тряхнув головой. – Половина забот оруженосца – прислуживать какому-нибудь высокомерному пустоголовому задире, который расхаживает везде с важным видом только потому, что кто-то стукнул его мечом по плечу. Предпочту честный труд.

– Не все рыцари высокомерные пустоголовые задиры, – сказала я и вдруг поперхнулась – перед глазами возник образ отца, осознание, как сильно я по нему скучаю, ударило под дых.

Должно быть, я хлюпнула носом или вроде того, потому что Джайлз перестал месить и сунул мне чистый кусок ткани из кучи отбеленных тряпок, которыми мы накрывали миски с тестом.

– Эй, ну, – Джайлз похлопал меня по спине. – Я не в том смысле, что… то есть прости. Сэр Дженивер был… потрясающим. Никто бы никогда не назвал его высокомерным, или пустоголовым, или… Мири, прости!

– Все хорошо. – Я вытерла глаза, высморкалась и с грустной улыбкой глянула на его обеспокоенное лицо. – Ты не это имел в виду, понимаю.

Я снова задохнулась, и Джайлз, позволив мне уткнуться ему в плечо, поглаживал меня по спине, пока я не взяла себя в руки. Даже Одо не стал кричать. Все-таки я не в первый раз расклеивалась в пекарне, когда что-нибудь напоминало мне об отце. А такого доброго наставника, как Одо, наверное, еще поди сыщи. Когда Лисс, ответственной за чистку овощей, разбил сердце ветреный подмастерье камнетеса, Одо попросил кого-то оставить рядом с ней кучку чистых тряпок, чтобы Лисс, если нужно, могла остановиться и поплакать. А еще он никому не позволял ее дразнить.

Горло перестало сдавливать, я смогла вздохнуть и отстранилась от Джайлза. Он последний раз похлопал меня по плечу, и мы вернулись к работе.

Когда Одо меня отпустил, я уже здорово устала, а мой трудовой день еще только начинался. Я умела читать и писать и потому должна была помогать в подготовке к крещению. А если бы не оно, я просматривала бы отчеты из своего поместья вместе с папиным сенешалем. Среди всего, что дал мне папа, женившись на маме, оказалось и целое поместье, которое должно было приносить мне личный доход. Это прекрасно, однако теперь мне было нужно научиться им распоряжаться, что в свою очередь включало… ну, ужасно много работы. Например, уточнять заказы на работы в моей собственности (пусть я всего лишь их подписывала, важно было следить, что там делается). Если бы я жила там, а не здесь, у меня было бы еще больше дел. Принимать отчеты камергера, садовника и главного конюха и таким образом следить за всем хозяйством. Узнавать, сколько уходит продуктов и как дела с запасами, проверять скот и посевы, а если в поместье что-то не в порядке – предлагать решения. Пока что папа поручил все это доверенному человеку, но если я однажды туда перееду, я должна знать, как делать все это самостоятельно.

Но сейчас важнее всего были крестины. Сегодня я проверяла ответы на приглашения по списку. Я была лишь одной из многих, кому поручили то же задание: на страже праздника была маленькая армия, состоявшая из нескольких маминых фрейлин и нанятых секретарей. Мама и остальные ее дамы приветствовали прибывающих гостей, следили за их размещением и тем, чтобы у них было все необходимое, а также за всеми прочими приготовлениями. Разумеется, не все, кто был приглашен и намеревался приехать, отправляли ответы, но многие все же писали нам письма с согласием. Так или иначе, у нас была причина рассылать приглашения гостям.

Темные феи.

В каждом королевстве обитают феи, светлые и темные. Говорят, первые кормятся человеческой радостью, а вторые – печалью. Очевидно, что чем больше печали, тем темные счастливей, вот почему они редко убивают людей. Они делают все, чтобы принести нам как можно больше горя. Благо все феи обязаны подчиняться правилам, и одно из главных гласит: им нельзя действовать против людей, если только те не причинили им вред, или не оскорбили, или у человека не наступает особенно уязвимое время – либо определенный возраст, либо обряд посвящения, например женитьба. Как будто почти всю жизнь нас, людей, что-то оберегает, но в такие мгновения защита дает слабину. Большинству бояться нечего, не то чтобы темные феи отслеживали день рождения каждого фермера. Но любой человек с титулом – тот, чьи страдания способны повлиять на жизни десятков или даже тысяч, – должен помнить об этих моментах своей уязвимости. Именно тогда феи могут воспользоваться своим шансом и навредить. Появление на свет, крестины, тринадцатый день рождения, шестнадцатый день рождения и свадьба. И, пусть они редко заходят так далеко, человек может оставаться без защиты весь первый год жизни, а еще на третий и двадцать первый дни рождения. Чем важнее особа, тем больше уязвимых периодов. У волшебника Джеррольда есть теория, что защиту ослабляют ожидания от человека. Сенешали же считали, что дело в простых числах. Они часто вступают в долгие дружеские споры по этому поводу во время королевских застолий, еще и сидящих рядом гостей втягивают по возможности.

Итак, правила. Мы знаем, что давным-давно никаких правил не было, что темные и светлые феи сражались друг с другом почем зря, что темные могли творить с людьми все, что хотели. До тех пор, пока светлые не объединились с людьми и вместе мы не приперли темных к стенке. И какое-то время казалось, что они скорее с удовольствием все уничтожат, чем сдадутся, но в конце концов темные согласились на постоянное перемирие. Это был Договор фей. Он связал нас всех самой могущественной магией, и в нем изложено множество правил о взаимодействии между светлыми феями, темными феями и людьми. Некоторые совсем просты: темные не могут нападать на людей или светлых, если те не оскорбили или не напали на них первыми. Светлым точно так же нельзя нападать на темных (или их союзников-людей, такие тоже встречаются). А еще светлый, если сам не подвергся атаке, не может помогать человеку против темного напрямую, лишь косвенно.

Это основные правила, которые на нас влияют. Есть и другие, потому что светлые феи не хотели оставлять темным никаких лазеек (хотя они все равно их находят), но люди не знают большинства правил и от них не особо зависят. Нарушишь правила – лишишься магии. До последней капли. А значит, если правила нарушит фея или фей, его или ее дом обратится в пыль, и все проклятия и чары будут сняты – то есть появится длинный список людей и других фей, которые сочтут нужным за них поквитаться. Вот такая у Договора фей сила.

Само собой, темная фея ужасно оскорбится, если созвать на празднование всех важных людей королевства и не пригласить ее. Или его, хотя в плане затаенных обид среди темных фей хуже все-таки женщины. Они склонны нападать на отдельных людей, а темные феи-мужчины обычно вступают в союзы с самыми ужасными людьми, устраивают тиранию и войны. Никто не знает, почему так происходит, но волшебник Джеррольд однажды сказал мне, что мужчины не любят охотиться в одиночку.

Но, разумеется, они феи, а потому на следующий день могут передумать и сделать все с точностью до наоборот. Или все сразу – поддержать тирана и, став при нем личным наемным убийцей, одного за другим уничтожать его врагов.

Так что, прежде чем устроить большой праздник или мероприятие, сперва нужно прочесать королевство в поисках всех темных фей и обязательно их пригласить. А поскольку темные феи не способны удержаться и не заявить о себе возведением окутанных молниями башен и мрачных замков, обнаружить их не так уж сложно.

Правда, темных фей все равно можно оскорбить, если пригласить только их. Лучше сразу указывать «фею Синистрессу и гостя (или гостей)». А это почти всегда гарантировало, что они не явятся, потому что помимо охоты на людей темные феи обычно грызлись между собой. Лучше не жить с ними рядом: они склонны насылать друг на друга бури, тучи насекомых и ядовитые миазмы – или устраивать магические дуэли, так что определенно лучше держаться от них подальше.

Иногда темные феи все-таки являлись: отчасти потому, что каждый темный был очень занят поиском любой прорехи в броне соперника, и отчасти потому, что все правила соблюдались. И они не могли никому навредить, пока кто-нибудь не сделает что-то оскорбительное, то, что они сочтут вызовом. Но скорее всего они будут слишком поглощены мрачным зырканьем друг на друга, заключением кратких союзов и поисками нового заклятого врага. Обращать внимание на людей вокруг им попросту будет некогда.

Напряженное, конечно, получится мероприятие… но уж лучше так, чем каждая темная фея в королевстве оскорбится. Что произойдет в любом случае, и даже если ты надеешься избежать возмездия, просто все отменив, они обидятся и на это.

Я сбегала в свою комнату и переоделась в третий раз, обратно в повседневное платье, прелестное и мягкое, цвета древесной коры. И еще немного посидела, пока Белинда разбирала мои косы – для работы в пекарне я оборачивала их вокруг головы и плотно закрепляла. Также она украсила их вышитыми лентами и обернула тканью в цвет платья. Потом, прежде чем отправиться в библиотеку, куда передавали ответы на приглашения, я нырнула в детскую, чмокнула сестренку под неодобрительным взором Мелали и умчалась.

Библиотека, где велась практически вся бумажная работа королевства, была самым светлым помещением дворца, с окнами от пола до потолка и дополнительными лампами на случай пасмурной погоды. Я получила толстую пачку конвертов и присоединилась к фрейлинам, писарям, секретарям и парочке новых для меня лиц за большим столом. И нас все равно не хватало: любого, кто освободится и годен для такой работы, тотчас отправили бы к нам.

Перебирать ответы довольно скучно, если только письмо не прислали феи. Водилась за ними привычка приукрашивать послания. Из конверта от светлой выпархивали щебечущие иллюзорные птицы, или вырастали, а потом истаивали виноградные лозы, увитые цветами, или взлетал к самому потолку миниатюрный фейерверк. И, как можно догадаться, для писем от темных фей нужен тот, кого не так просто напугать: оттуда выскочат и побегут по твоим рукам пауки, или на стол хлынет кровь, или вскроешь печать, а она разразится душераздирающими воплями на несколько минут. Видимо, когда мы вскрывали такие конверты, авторы этих писем получали капельку силы, но все-таки я сомневалась, что она компенсирует затраты на подобный ответ.

А может, я просто мыслила слишком логично.

Подобные запугивания не причиняли нам вреда, потому что их действие распространялось лишь на наши эмоции и чувства, к тому же оно было временным. Темные феи – мастера обходить правила, проходя по тончайшей грани, и все-таки их не нарушать. Они скрывались в своих жутких домах, или одиноких болотных башнях, или окутанных туманом замках, или таинственных поместьях под покровом вечной ночи, и, полагаю, питались страхом тех, кто жил поблизости. А когда про темных забывали, они эффектно заявлялись в деревню, бросали жителям расплывчатые угрозы и напоминали всем о своем присутствии. Подытожим: если ты крестьянин и не можешь позволить себе перебраться в другие края, а рядом обитает темная фея… бóльшую часть времени ты будешь жить в ужасе. Темная фея же будет сыта.

О, на такие большие события, как королевские крестины, наверняка прибудут все темные феи – так они напомнят всему королевству, что мы никогда не бываем в полной безопасности. Никогда не знаешь, вдруг они обнаружили очередную лазейку в правилах. В последний раз, когда такое случилось, дудочник собирался заманить жителей целой деревни – и взрослых, и детей – в болото. Но героическая пастушка заметила, что это все подстроил темный фей – притом дудочнику он заплатил фальшивыми монетами.

И, конечно, темные феи обожают нам об этом напоминать – и таким образом омрачать даже самые счастливые деньки.

Мы усердно трудились: подчеркивали соответствующее имя в списке приглашенных, потом рисовали галочку справа, если гость явится, или слева, если нет. Двое секретарей просматривали уже открытые ответы, перепроверяя, правильно ли стоит отметка. Затем несколько фрейлин составляли новые списки тех, кто приедет, и тех, кто ответил отказом, – их раздавали умеющим читать герольдам для еще одной проверки у ворот замка, у парадного входа и у дверей зала. Осторожность не бывает излишней, когда дело касается фей. Так что мы закончили с последними ответами уже перед ужином, и я была этому рада. Напоминание об отце омрачило мой день, и даже Аврора оказалась не в силах помочь. А уже дважды залившая мне руки иллюзорная кровь делала все только хуже.

До ужина оставался примерно час – ровно столько у меня было времени, чтобы попытаться избавиться от меланхолии. До переезда во дворец я убегала в лес у нашего поместья. В те редкие мгновения, когда я была несчастна, меня успокаивали его тишина и возможность уединиться.

Теперь я не могла добраться до леса, но обнаружила кое-что похожее: лесистый сад, кусочек самой настоящей дикой земли, существующий сам по себе. По словам маминых фрейлин, в официальном саду дворца такого беспорядка быть не должно. Так что я подозреваю, что кто-то в прошлом, король или королева, разделял мою любовь к дикой местности. Садовникам было запрещено ухаживать за этим садом, и посреди него росло дерево, такое старое, какого я еще в жизни не видела. Пока остальные спешили заняться перед ужином личными делами, я спустилась к дверям в сад и, поскольку там не оказалось людей, отбросила всякую гордость и побежала. Вскоре я уже пробиралась сквозь путаницу лиан и кустарников по узенькой тропке к древнему лесному гиганту.

Оттуда я больше не видела и не слышала звуков дворца и болтовни населяющих его людей. Я могла побыть одна. Я села на торчащий из земли огромный корень, прислонилась к стволу. А потом вытащила из рукава носовой платок и дала волю чувствам.

Я старалась никогда не плакать там, где меня могли увидеть мама и папа. Лить слезы – несправедливо по отношению к ним. Папа дал мне титул баронессы, подарил наше старое поместье и еще одно загородное и достаточно земли, чтобы у меня появился собственный доход – хотя вообще-то он и так обеспечивал меня всем, чего я только могла пожелать. Цинично так думать, но все эти подарки превратили меня в завидную невесту. Хотя на самом деле папа вряд ли все именно так и задумывал.

Было бы ужасно неблагодарно с моей стороны ходить с грустной миной, словно я не одобряла его женитьбу на маме. Поэтому всякий раз, как тоска по отцу становилась невыносима, я отправлялась в единственное место, куда почти никто никогда не ходил, а значит, и папе не докладывал. Ужасно не хотелось, чтобы он решил, будто я его до сих пор не полюбила, раз так плачу по отцу.

Так что я позволяла слезам пролиться или тут, или с Джайлзом.

Я так глубоко ушла в себя, что не услышала, как ко мне подошел папа; я вообще ничего не замечала, пока он не сел рядом, не взял меня за плечи, не повернул так, чтобы я уткнулась ему в грудь, а не в дерево. Тогда уже, разумеется, было слишком поздно притворяться, что я вовсе не тону тут в слезах.

Сперва он ничего не говорил, просто давал мне вволю наплакаться. Затем отобрал у меня вымокший платок и вручил свой собственный.

– Мне тоже его не хватает, Мири, – произнес король, обнимая меня за плечи одной рукой, а другой поглаживая по волосам. – Каждый день. Он был моим лучшим другом. Ты знала, мы вместе служили оруженосцами? У сэра Делакара, самого тучного рыцаря королевства. Все, что мы у него делали, – это подай да принеси, особенно за обедом. А в свободное время Дженивер тренировался. Он, наверное, трудился даже больше, чем два других оруженосца вместе взятых. Он был полон решимости доказать, что заслуживает быть там, что вырастет таким же хорошим рыцарем, как и любой другой. Он часто мне говорил, что, когда я стану королем, он будет моим первым защитником. А я над ним смеялся, потому что королем должен был стать мой брат Эйтан, да и кто вообще сделает безземельного мальчишку, мать которого выклянчила для него место среди оруженосцев, хотя бы рыцарем, куда там первым защитником самого короля. Но Делакар взял и посвятил его в рыцари, а Эйтан погиб на войне, и я стал королем, и…

Он вздохнул и обнял меня.

– И теперь всякий раз, когда я смотрю на тебя, мне кажется, что я вижу его, моего друга, такого же оруженосца. У тебя его темные волосы, зеленые глаза, манера выпячивать подбородок, если ты упрямишься.

Никто никогда не говорил мне этого. Может, потому что во дворце было не так много людей, знавших отца мальчишкой.

– Я… правда?

– Однозначно, – твердо кивнул папа. – Он превратился в стойкого воина, которого все помнят, в шестнадцать. Даже твоя мать не знает, каким он был в детстве, они познакомились, лишь когда ему стукнуло семнадцать. Но я смотрю на тебя – и вот же он. Я вижу в тебе и другие его качества, Мири. Его храбрость, ум, честность. И это наполняет меня гордостью и одновременно разбивает мне сердце.

Слезы перестали течь ручьями, щеки запылали. Слышать похвалу не за что-то типичное для девчонок – послушание, исполнительность или красоту – было непривычно. Я промокнула глаза.

– Я не хотела огорчать маму или тебя, папа.

– И поэтому ты пришла сюда одна. Тут ты прячешься, когда тебе нужно поплакать, я понимаю. – Он продолжал гладить меня по волосам. – Я заметил, что тебя нет в комнате, как обычно, когда ты читаешь или занимаешься перед ужином. Я хотел сказать, что ты не одинока в тоске по нему, и пошел тебя искать. Дженивер всегда приходил сюда, когда был расстроен, злился или грустил.

Мне открывалась совершенно новая, неведомая прежде сторона отца, и я жаждала услышать еще.

Папа взял меня за подбородок, заставил приподнять лицо, чтобы заглянуть мне в глаза.

– Я знаю, тебе сейчас очень тяжело, но ты отлично справляешься. Не дуешься, потому что я не смог сделать тебя принцессой, не ревнуешь к малышке-сестре, не возражаешь, что я занял место Дженивера рядом с твоей матерью. Поэтому сейчас я кое-что тебе пообещаю. Когда пройдут крестины, мы с тобой будем проводить больше времени вместе, и я расскажу тебе, каким был Дженивер в твоем возрасте. Все, что знаю и помню. И еще: чему бы ты ни хотела научиться, я найду тебе учителей. Я хочу, чтобы ты расцвела. Будь как Дженивер, Мириам. Будь той, кем пожелаешь, даже если для этого придется выбираться из странных ситуаций или попробовать то, что тебя пугает.

Наверное, последние слова должны были меня напугать. Но… не напугали. От них стало легче на сердце, и я воспряла духом. А еще слова папы меня взволновали.

Он расскажет мне все о моем отце. И поддержит меня в любом начинании. Большинство девчонок никогда не слышат такого от кровного родителя, не то что от отчима.

– Полегчало? – спросил он, и я кивнула. – Вот и хорошо. Пройдем у фонтана, умоешься, и никто не узнает, что ты плакала. А потом позовем твою маму и все вместе отправимся на ужин, чтобы все увидели: неважно, какой у тебя титул, ты все равно моя дочь.