Сердце Малого Льва (СИ)

1

Ольгерд приколотил новую полку и вышел на крыльцо. Тоже новое. Новой метлой Элгира подметала двор, окруженный новым забором.

— Можешь расставлять свои горшки, — сказал он, щурясь от солнца.

Конс и Леций предпочитали ходить с другими львами на охоту, Кера объезжал дозором окрестности, Руэрто торчал на сторожевой вышке, которую они сами и построили. Ольгерду приходилось оставаться дома. Он не мог отойти далеко от Риции.

За целый месяц Риция так и не пришла в себя, задержавшись где-то между жизнью и смертью. Она лежала на носилках в тени сосен, рядом преданно сидел Льюис. Его забота о ней сначала раздражала Ольгерда, мальчишка вообще его раздражал, но теперь он это оценил.

Хозяйка подошла вместе с метлой.

— Хочешь кислого молока?

— Лучше просто воды.

— Тогда ступай к колодцу. Бочка пуста.

— Понял, — усмехнулся он, — ты на полку-то посмотри.

— Я и так знаю, что ты мастер, — пожала она своими худыми плечами, — чем ты раньше-то занимался?

Ольгерд и сам не подозревал, что у него будут получаться полки, ступеньки и табуретки.

— Водил звездолеты, — сказал он и удивился, как давно это было, — потом раскапывал древний город как раз вашей эпохи.

Ведьма просветила его вспыхнувшими глазами, словно прочитала все его мысли. Он этого терпеть не мог. Когда-то ему самому случалось видеть будущее, это только мешало, он стеснялся этого как подглядывания и подслушивания. Местные улыбчивые львицы таким комплексом явно не страдали.

Ольгерд сошел с крыльца, деревянные ведра стояли под окном, они тоже все потрескались.

— У тебя хоть что-нибудь за триста лет не развалилось? — проворчал он.

— Разве ты это хотел спросить? — спокойно ответила она.

Он так и застыл, наклонившись за ведрами, потом распрямился и взглянул на нее.

Элгира не улыбалась, она была серьезна. Травянистые глаза смотрели так пронзительно, словно видели то, что сам о себе не знаешь.

— Не лезь в душу, — разозлился он.

— А ты сам-то в нее смотришь хоть иногда?

— Это уже не твое дело.

— Как знать. Вы все мне не чужие.

— Чего ты хочешь, Элги?

— Я? Это ты хочешь спросить меня и боишься.

— О чем?

— Сам знаешь, о чем.

Ольгерд взглянул на полянку, где Льюис пучком травы отгонял от Риции мошку. Она была живая, пила, ела с ложечки, стонала по ночам, иногда открывала глаза, но никого не узнавала. Когда он слышал эти стоны, он ненавидел Сию и себя. Всем было больно, Консу с Лецием тоже, но на них хотя бы не было вины! Не поцелуй он тогда Оливию, не дай он ей надежду, не оттолкни он ее потом так холодно и презрительно, может, она и пощадила бы его жену?

Он стоял посреди солнечного, чисто подметенного двора, шумели на ветру кроны сосен, попискивали птицы, сушились мытые горшки на плетне, и здесь ему предстояло выслушать свой приговор.

— Говори, — сказал он хрипло, — что с ней?

— Ее больше нет здесь, — с сочувствием посмотрела на него ведьма, — есть только ее тело.

Твоя Риция ушла к небесным львам.

— К вашим? — содрогнулся он, — здесь, в прошлом?

— Для вас это уже настоящее, тигр Ольгерд. Когда ты к этому привыкнешь?

Привыкнуть к этому было невозможно. Так же как и невозможно было это понять. Пели птицы, кудахтали куры, сушились горшки на плетне, — и это было прошлое, которое давно стало настоящим!

— Значит, она никогда не очнется? — спросил он подавленно.

— У нее нет мыслей, — ответила Элгира с беспощадностью хирурга, — она пуста. Вы сможете научить ее пить, есть, ходить, говорить отдельные слова… Но она никогда не вспомнит тебя, Ольгерд. Это только ее тело. Мне очень жаль.

— Ты можешь ошибаться, — сказал он, — ты не знаешь, что происходит при временных смещениях.

— Но я знаю, что происходит в ее голове, — ответила вдова, — и в твоей душе.

— А вот это вряд ли, — покачал он головой.

Ведьма стояла спокойная и серьезная, а у него всё клокотало в груди от боли, злости и кричащей тоски.

— Я сама потеряла мужа, — сказала она, — и осталась совсем одна. А ты… может быть, ты не так одинок, как думаешь?

Он всю жизнь мечтал иметь большую семью. Дом у озера и кучу детей, как минимум двух: мальчика и девочку. Ему очень хотелось иметь беременную жену, опекать ее, заботиться о ней, выполнять ее капризы и притворно жаловаться на это друзьям, дотошно расспрашивать ее о самочувствии, водить ее на ежевечерние прогулки, прикладывать ухо к ее растущему животу и прислушиваться к загадочной жизни внутри… и он имел всё, что угодно, кроме этого.

— Одиночество, оно тем и мерзко, — проговорил он хмуро, — что оно у каждого свое.

Элгира молча смотрела, как он берет ведра. В одном были остатки воды, уже несвежей и теплой. Ольгерд выплеснул ее на землю.

— Возьми мальчика. А я побуду с ней.

— Я сам управлюсь.

— Не любишь ты его.

— Не люблю. И что?

— Жаль, — покачала головой ведьма, — возьми его, он уже засиделся.

Ведер было четыре. Пришлось крикнуть Льюиса. Ольгерд давно видел, что мальчишка славный, на своего папашу Грэфа не похож ни капли, никаких подлых умыслов у него нет и не было. Но старая ревность всё еще просыпалась иногда, да и неудобно было за тот случай, когда он набросился на парня ни за что ни про что.

— Она два раза открывала глаза, — отчитался Льюис.

— Сказала что-нибудь?

— Нет.

— Ладно. Пошли за водой.

Ничто не радовало: ни солнце, ни ветер, ни ледяная вода из колодца, ни томное блаженство середины лета. Ольгерд никак не хотел принимать это прошлое за настоящее, тем более оставлять здесь Рицию. Льюис наоборот был полон жизни. Он бодро шел по тропинке вверх, энергично крутил ручку колодца, жадно пил, с наслаждением обливался. В юности раны заживают быстрее. Казалось бы: и матери нет, и отец подонок, и невеста бросила, в пору обозлиться на весь свет, а глаза у парня счастливые…

Руэрто помахал им с вышки рукой. Он сидел там не один, с рыженькой девушкой в васильковом веночке.

— Тебя сменить? — крикнул ему Ольгерд.

Нрис рассмеялся. Его первый шок от Сии давно прошел. Сначала они оба слонялись как ненормальные из угла в угол, от елки к елке, от забора к забору — не могли простить себе своей глупости. Потом Руэрто, как и все остальные, смирился и выбрал жизнь. И только он, Ольгерд Оорл, по-прежнему оставался мрачнее тучи. Ему уже и самому это надоело, пора было как-то оживать.

— Надо сделать бочку на колесах, — предложил Льюис, — и возить ее сюда. Что мы всё носим да носим? Колодец далеко, жара страшная. Каждый на себя по три ведра выливает. Не натаскаешься!

— Может, лучше построить новый дом? — усмехнулся Ольгерд, — провести водопровод, налить бассейн для наших аппиров, пусть отмокают, кухню обустроить, сад посадить?

Обживаться так обживаться. Как думаешь?

— Здорово! — обрадовался юный рационализатор, — у Элгиры все-таки тесно.

— Заметил?

— Заметишь тут, когда встанешь среди ночи, а потом лечь некуда.

Ольгерду нравилось, когда мальчишка ложился спать рядом с ним. Он не храпел, не ворчал, не толкался локтями, и от него как-то приятно, почти как от ребенка пахло.

— Ну, начнем мы всё же с бочки на колесах, — улыбнулся он, — хорошая идея.

Губы у Млаи были мягкие и горячие. Она вся была мягкая и горячая, как свежеиспеченная булочка, ничего не смущалась и не трепетала, как Анастелла, не краснела, не опускала глаз. С ней было легко и просто. Они лежали в душистом стогу, вечерняя заря разливалась по летнему небу над дальним лесом. Хотелось взлететь, хотелось идти куда-то вдаль, в манящую тайну этих сосен и елей, и хотелось лежать здесь, в мягком сене, прижимаясь к женскому телу.

— Так хорошо не бывает, — сказал Льюис, — совсем недавно я считал себя несчастнейшим из людей, а теперь мне так здорово! Мне всё кажется, что я в сказке.

— А со мной тебе хорошо? — спросила Млая, ласково целуя его в щеку.

— Конечно, — улыбнулся он.

С Анастеллой всё было по-другому: острее, больнее, сложнее… он тогда думал, что это безумие, томление, волнение, бессонница — и есть любовь. А может, любовь — это вот такая тихая радость? Пожалуй, он и женился бы со временем на Млае, чего еще искать? Они построили бы себе домик, нарожали детишек, она встречала бы его с охоты и угощала горячими булочками прямо из печки… Как прекрасно всё задумано в мире! Почему же получается всегда черте что?!

В полной истоме они пролежали в сене до вечернего костра. Льюис спохватился только тогда, когда услышал, что его зовут к ужину.

— Придешь ночью? — спросила Млая.

Ночью его не отпускали да и днем старались не спускать с него глаз. Ему это надоело.

— Приду, — сказал он, поцеловал ее в последний раз и быстро побежал по скошенному лугу.

Над лесом поднимался дым костра. У дороги стоял Руэрто, посланный искать Льюиса.

Вид у него был не слишком довольный.

— Ты хоть предупреждай, куда уходишь, — проворчал он, — мы же договорились!

Льюис и так знал, что он «подсадная утка» и «последний шанс» и пропадать надолго не имеет права.

— Я думал, что скоро вернусь, — виновато пожал он плечами, — так уж вышло…

Руэрто посмотрел на него и понимающе кивнул.

— Быстро же ты забыл Анастеллу.

Сердце дрогнуло. Этот тип еще смел ему указывать!

— Вы тоже, — нахмурился Льюис.

Нрис не ответил, только усмехнулся. Они молча дошли до костра. Думать про Анастеллу было больно, лучше было вспоминать Млаю и ее горячие губы.

— В чем дело, Лью? — строго взглянул на него Леций, — куда тебя занесло?

Льюису не хотелось рассказывать ни про стог, ни про то, что там было. Он потупился.

— Я был недалеко.

— Где?

Руэрто молча присел к огню. Не выдал.

— Бродил по деревне, — сказал Льюис, — нельзя же всё время сидеть.

— Тоже верно, — согласился Леций, — завтра пойдешь с нами на охоту.

— На охоту?!

— Ну да.

— Здорово! Я пойду!

Льюис принялся радостно хлебать суп, и только потом понял, что после бессонной ночи в стогу из него вряд ли получится хороший охотник. Впрочем, молодость жадна! Ему хотелось сразу и того, и этого. И любви, и охоты, и дружбы с Прыгунами, и игр с молодыми ребятами-львами, и ягод в дальнем лесу, и постройки нового дома… ему хотелось жить!

— А кто поедет завтра в дозор? — спросил Азол Кера, — я тоже собираюсь на охоту.

— Могу я, — пожал плечом Руэрто, — сколько можно торчать на этой вышке!

— Я бы тоже поохотился, — признался Ольгерд, — надоело топором махать. Но кто тогда останется с Рицией?

— Я останусь, — сказал Ричард, — всё равно нога побаливает. Так что иди.

Льюису тут же захотелось остаться, побыть с Ричардом и послушать его рассказы, но в лес с Лецием и Ольгердом тоже тянуло. Он просто разрывался от желания быть везде и со всеми.

— А когда будем строить дом? — спросил он с энтузиазмом.

— Какой дом? — уставились на него Прыгуны.

— Один большой на всех, — сказал он.

— Лучше много маленьких, — пошутил Руэрто, — мне Кера своим храпом уже надоел.

— А ты вообще во сне разговариваешь, — ответил ему Азол в том же духе, — и несешь одну пошлятину.

— А ты не подслушивай.

— А ты не толкайся!

— А ты не клади на меня свои тяжелые ручищи!

— А ты не путай меня со своими служанками.

— Да уж тебя спутаешь!

Все долго хохотали, доедая остывающий ужин. Потом пили чай. Дом решили построить до зимы, если ничего не изменится. Льюису было так хорошо и спокойно в этой сказке, что просто не верилось, что что-то может случиться. В небе высыпали звезды, от костра сладко пахло дымом, Конс и Леций рассказывали про какую-то далекую планету с Сияющей рощей, которую никто не может найти, а Ольгерд обнял его за плечи, и от этого стало совсем тепло и безопасно.

— А вы много планет видели? — спросил Льюис.

— Не особенно, — сказал Оорл, — белые тигры — не такие уж классные Прыгуны.

— А какая самая красивая?

Ольгерд нагнулся и посмотрел на него с улыбкой.

— Земля.

— Земля?

— Конечно. Ничего нет прекраснее.

— Почему же вы живете на Пьелле?

— А черт его знает. у меня всегда так — хочу одно, а делаю другое.

— А я тоже. Я хотел быть звездным капитаном. Как вы… Но дядя Рой убедил меня поступить в университет. А я ничего не понимаю в этой волновой физике!

— Попадись мне твой дядя Рой…

— А Риция скоро очнется? — смущенно спросил Льюис, он всё еще чувствовал вину за своего отца и Оливию.

Оорл только крепче обнял его.

— Скоро. Уже скоро, малыш. Всё будет хорошо.

Льюис и так в этом не сомневался. Разве могло быть плохо, когда рядом такие мужчины и такие женщины? Его ждала ночь в стогу с прекрасной девушкой, а потом охота с золотыми львами. Это было замечательно.

— А помните этого… восьмилапого? Тави-тави?

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Что с твоей ногой? — спросила Элгира, присаживаясь к Ричарду на лавочку под окном, — ты и раньше прихрамывал, но я не пойму, в чем дело.

— Материнские укусы лечению не поддаются, — усмехнулся он.

— Как материнские?

— Однажды сцепился с матерью. А она у меня белая тигрица.

Вдова только покачала головой.

— Бедный мальчик… какая тебе досталась матушка.

— Знаешь, — Ричард нахмурился, — меня уже сто двадцать лет никто мальчиком не называл.

Не припомню что-то.

— Не сердись, — улыбнулась она, — я все-таки старше тебя, даже старше твоей матери. Для меня все мужчины как дети.

— Да?

— Конечно. Женщина — первична. Мужчина всегда ее ребенок.

— Я никогда не был ребенком, — подумав сказал он, — не пришлось как-то. В этом мы похожи с Лецием и Консом.

— Я заметила.

— Отца я не помню. От такой женщины, как моя матушка Илга, он сбежал почти сразу, причем, далеко. Куда-то в созвездие Дракона. Она почему-то решила, что это я тому причиной и возненавидела меня на всю оставшуюся жизнь. Всё детство я провел в лагерях, интернатах и санаториях, подальше от дома и от нее. У меня казарменное воспитание, Элги.

Вдова ласково погладила его руку.

— Наверно, это была единственная женщина, которая тебя не любила.

— Да нет, — вздохнул он, — есть еще одна.

— Тебя это мучает до сих пор?

— Уже меньше. Она слишком далеко, — Ричард посмотрел на Элгиру и обнял ее за худенькие плечи, — а ты рядом.

У них не было бурного романа. Он не способен был на сильное чувство, просто ценил ее любовь и заботу, каких в жизни не видел. Даже Шейла всегда чего-то хотела от него.

Женщины вообще любят придумывать себе героев, а потом требовать, чтобы их мужья были именно такими. С Элгирой всё было просто и естественно, как ходить босиком по траве.

— Пойду к Сармине, возьму мазь, — улыбнулась вдова, — что-что, а звериные укусы мы лечить умеем.

Она ушла вверх по тропинке, маленькая и легкая, в пестро вышитом льняном платьице.

Ричард остался один на солнечном, пахнущем свежей стружкой дворе, старый хромой дед на завалинке. Таким он себе показался. Источник Термиры омолодил его лицо и тело, но так и не исцелил его усталую душу.

Он снова вспомнил мать, ее льдисто-зеленые глаза, ее холодную, надменную красоту, вспомнил свой страх не угодить ей, свое детское желание добиться ее одобрения любой ценой, хоть на минуту заслужить ее любовь… Он почти никогда не вспоминал об этом. Но это было, и это жило в нем всю его жизнь. Он всегда всё заслуживал. Он был просто обречен полюбить женщину с зелеными глазами, красивую, надменную, капризную женщину. И потерять ее в конце концов.

В бочке еще была вода. Ричард зачерпнул ее ковшом и выпил. Вода была теплая, разогретая полуденным солнцем, какая-то живая. Потом он взглянул на тропинку: не возвращается ли Элгира? И чуть не выронил ковш.

К дому подходил мужчина в черном термостате. Он дошел до калитки, отворил ее, окинул Ричарда взглядом.

— Господин полпред, если я не ошибаюсь?

Ричард видел его впервые. Гладко выбритое лицо гостя лоснилось от пота, взмокшие черные волосы были откинуты назад, узкое лицо выражало крайнюю степень усталости и отвращения. Вряд ли это мог быть кто-нибудь, кроме самого Грэфа, но и тому незачем было появляться тут так открыто. Это было странно и подозрительно. Ненадолго забытый в этой лесной сказке мир со всеми его опасностями и проблемами снова возвращался.

Они смотрели друг на друга, щурясь от солнца.

— Вы кто?

— Сложней вопроса не придумаешь, — усмехнулся гость, — сам порой удивляюсь, кто я такой!

— Много слов, — нахмурился Ричард, — ты Грэф?

— Да, я Грэф, — поморщился тот, — только не спеши на меня набрасываться. Тогда вас сам черт отсюда не вытащит.

Он склонился над бочкой, долго пил прямо из нее, а потом просто окунул туда голову.

— Ну и жарища! Чуть не сварился в крутую, пока нашел вас. Хорошо, что вы недалеко забрались. А где остальные?

— На охоте.

— Ого! Вы еще и охотитесь? Хорошо устроились!

— Что тебе нужно, Грэф?

— Что? Я разве не сказал? Вытащить вас отсюда.

Это звучало так невероятно, что Ричард разозлился окончательно. Этому типу еще хватало наглости являться им на глаза и снова плести какие-то свои интриги!

— Куда? В мезозойскую эру?

— Да нет, это уже лишнее.

К калитке подошла Элгира. Она удивленно застыла, а Грэф уставился на нее.

— Как видно, вы тут не скучаете без женского общества!

Пока он смотрел в ее сторону, Ричард подхватил топор и со всей силы ударил гостя тупым концом по голове. Тот упал как подкошенный. Элгира подбежала с изумлением на лице.

— Кто это?!

— Враг, — ответил он, — хитрый, сильный и наглый. Надо связать его, пока не очухался.

— У меня есть веревка в сарае.

— Веревка не годится. Пойду оторву колодезную цепь.

— А как же вода?

— Какая вода, о чем ты?! Знаешь, на что этот тип способен!

Вдвоем они связали Грэфа колодезной цепью и затащили в сарай.

— Мальчик думает, что это его отец, — сказал Ричард, — надо его подготовить к встрече.

— Так он за Льюисом пришел?

— Возможно. Кто же знает, что у него на уме?

Элгира пожала плечиками.

— Я бы узнала, если б он пришел в себя.

— Придет, куда он денется.

Спокойствие ушло раз и навсегда. Сонное блаженство отпускника на курорте — тоже. С появлением Грэфа появилась возможность вернуться. А куда? В мир, где всем от тебя что-то нужно, и никому не нужен ты? В мир, где случилось самое страшное — жена разлюбила его, и ему проще было провалиться на четыреста веков в прошлое, чем услышать от нее эти слова…

На закате Прыгуны вернулись. Добыча для львов была скромная — всего пара зайцев, зато вид у них был такой довольный, словно они завалили мамонта.

— Мы видели медведя! — восторженно сообщил Льюис, — но он не стал с нами связываться!

— Это мы с ним не стали связываться, — уточнил Руэрто.

Ричард подождал, пока они все умоются и выскажутся. Уставшие и довольные, они всё еще были в прежней реальности, в сказочном мире только зарождающихся золотых львов.

— А у меня тут тоже добыча, — сказал он потом, — в сарае.

— Какая? — дружно уставились на него охотники.

Сам он даже не знал, радует его появление Грэфа или огорчает, поэтому не знал, каким тоном эту новость сообщить. Он просто вздохнул.

— Грэф явился.

Оказалось, что никто этого уже не ожидал. Все застыли в изумлении.

— За сыном? — уточнил Леций.

— Не знаю. Я оглушил его, связал и запер в сарае.

Льюис отступил к калитке, лицо было бледное и растерянное.

— Я… я не хочу его видеть!

— Подожди, не убегай, — Кера схватил его за руку, — он же связанный.

— Я никуда с ним не пойду! Я хочу с вами!

— Что он сказал про наших жен? — спросил Конс, — что там происходит?

— Он ничего не успел сказать, — ответил Ричард.

— Ты что, даже расспросить не мог?!

— Не мог. Он явился с такой наглой рожей, что наверняка что-то задумал.

— Действительно странно, — озадаченно проговорил Леций, — если ему нужен сын, почему он не подстерег его где-нибудь в кустах? Что-то тут не то…

— Во всяком случае, — заявил Ричард, — теперь у нас есть Элгира. И одурачить нас ему не удастся.

— Жаль, — с досадой сказал Ольгерд, — что не я ему врезал топором.

Мальчишку было жаль. Он совсем побледнел и сел на кучу распиленных досок. Ричард так и не нашел подходящего момента, сказать ему, кто его настоящий отец, всё ждал, когда они с Ольгердом подружатся. Да и дела это не меняло. Фактически отцом был Грэф, он его вырастил и воспитал, и парень разрывался между любовью к нему и ненавистью. Потому и боялся сейчас его увидеть.

Как всё было просто и ясно еще утром!

— Не очнулся еще, — сказал Кера, заглядывая в сарай, — ты его совсем не укокошил, Оорл?

— Тогда бы матрикат рассыпался.

Ричард заметил, как мальчик вздрогнул.

— Что ж, пусть отлежится, — Азол задвинул засов на двери, — а мы пока перекусим. Я не хочу беседовать с этим типом на голодный желудок.

Льюис снова сидел со всеми у костра. Был такой же вечер, и такой же малиновый закат с ласковым ветром и запахом остывающей земли, так же пахло жареным мясом, так же подшучивали друг над другом Прыгуны… а в сарае лежал отец. Отец, который пришел за ним! Все-таки пришел. О Грэфе говорили много ужасов, но он-то помнил совсем другое!

Выплюнув жесткий кусок, Льюис утерся рукавом, встал и пошел к сараю. Никто ему не мешал, но все почему-то резко замолчали. Он решительно отодвинул засов, открыл дверь и зашел в полумрак ветхого дощатого строения.

Дядя Рой лежал на спине, связанный колодезной цепью. Бритое лицо выглядело непривычно, как когда-то в далеком детстве, по лбу стекали струйки пота. От скрипа двери он очнулся и медленно открыл глаза. Льюис упал на колени и принялся торопливо его распутывать. Руки дрожали.

— Уходи отсюда! Зачем ты пришел? Думаешь, я пойду с тобой? Ни за что! Всё, что я могу — это выпустить тебя. Уходи!

Отец освободился от цепи, но и не думал убегать. Он сидел на земле, потирая затекшие руки.

— Как вы тут живете без энергии? Даже паршивую цепь не разорвать…

— Уходи скорей, — повторил Льюис.

— Спасибо, малыш, — усмехнулся дядя Рой, — я никуда не спешу.

— Они убьют тебя!

— Вряд ли.

Льюис посмотрел ему в глаза. Он ничего не понимал: отец был совершенно спокоен, даже не зол.

— Мне… мне тут много о чем рассказали, — проговорил он взволнованно, — но я должен услышать от тебя: это правда или нет?

— Что правда?

— То что ты Грэф!

— Да, я Грэф.

— Ты!.. — последняя надежда рухнула, — это все-таки ты… мой отец…

— Странно, ты всё еще считаешь меня отцом, малыш?

Льюис ужаснулся еще больше.

— А разве нет?

— Конечно, нет. Успокойся. К моим грехам ты не имеешь никакого отношения.

— Ты врешь. Ты снова врешь! Ты всю жизнь мне врал! А теперь хочешь от меня отречься?!

— Я всю жизнь тебя любил и берег от правды. Вот и всё.

— От какой?! Что я сын дьявола?!

Рой поднялся, разминая ноги.

— Лью, я конечно, дьявол. Но я не твой отец. Это ты сам себе придумал.

— Тогда зачем… — пробормотал Льюис потрясенно, — зачем же ты пришел сюда?

— Я сделал много ошибок. Теперь пришло время их исправлять. Поэтому я здесь.

Ни о чем другом Льюис подумать не успел. Он не знал, огорчаться ему или радоваться, верить или не верить? Он вообще перестал что-либо понимать и опустил руки.

Они вышли из сарая. За дверью стояли все Прыгуны в полном составе. Ольгерд был с топором, а Руэрто с луком наизготовку.

— Ого, — усмехнулся дядя Рой, — какая честь мне одному!

— Мы не такие сентиментальные, как твой сын, — сказал Ольгерд, — выкладывай, зачем явился?

— За вами. Через двенадцать часов сеанс возврата. Всем советую занять места согласно купленным билетам…

— Ты нас еще и за идиотов держишь? — вышел вперед Кера, — с какой стати тебе возвращать нас назад?

— Кое-кого, — криво усмехнулся дядя Рой, — я бы и оставил… но это нереально. Я тоже не идиот и понимаю, что либо — все, либо — никого. Я выбираю первый вариант, — он потер шишку на затылке и поморщился, — да опусти ты свой лук, Руэрто! У вас теперь другие враги, а я — ваш союзник.

— Это что-то новенькое, — пожал плечом Руэрто, но лук не опустил.

— Это так. Всё изменилось. Я теперь играю за вашу команду.

— Да кто тебе поверит?!

— Он говорит правду, — тихо сказала Элгира.

Все на минуту остолбенели. Первым оправился от шока Леций.

— Что с планетой? — тревожно спросил он, — что там еще стряслось, что тебе понадобились мы?

— Я расскажу все по прядку, — кивнул дядя Рой, — только усадите меня и дайте что-нибудь проглотить.

Обычно они все старались не думать о том, что творится дома. По той простой причине, что ничего не могли изменить. Теперь, когда появилась возможность узнать, что же без них случилось, стало страшно. Что за немыслимый новый враг там появился, если даже Грэф стал союзником Прыгунов?!

— Вы можете меня ненавидеть, — сказал он у костра, — но в этом нет смысла. Я собираюсь вам помочь. Если вы меня убьете, кто вас вытащит?

— Тебя пока никто не убивает, — заметил Азол Кера.

— Я на это и рассчитывал, — усмехнулся дядя Рой и снова потер затылок, — правда, такой прыти от полпреда не ожидал…

Извиняться Ричард, конечно, не стал.

— Что с планетой? — повторил свой вопрос Леций.

— Цела, — усмехнулся дядя Рой.

Прыгуны молча смотрели на него. Льюис сидел напротив, рядом с Элгирой. Она держала его за руку, и он не понял, чья рука дрожит больше: его или ее. Всё время вспоминалась Млая и звездная ночь в стогу. Неужели всё это было в первый и последний раз? Неужели лесная сказка кончится и начнутся серые будни в общежитии, в чужом для него городе сплошных мутантов и вампиров, в городе, где Анастелла его разлюбила? Здесь это казалось сном. А там это тоскливая реальность!

Справа сидел Руэрто. В другое время Льюис ни за что не сел бы рядом с ним, но сейчас даже не заметил этого…

— Как долго вы здесь находитесь? — спросил дядя Рой.

— Месяц, — ответили ему.

— У нас прошло только две недели. Я перестраховался с учетом погрешности, чтобы не попасть сюда раньше вас… Но, по-моему, вы тут классно отдохнули…

— Не заговаривай зубы, — перебил его Конс, — что там дома?

Дядя Рой снова усмехнулся. Он сильно изменился, устал, сдался и получил топором по голове, но по-прежнему хотел выглядеть победителем.

— Это надо видеть!.. Я привез туда дуплогов с Шеора, мои аппиры тем временем заморозили ваши военные объекты, подстанции и спутники связи. Все несогласные тоже заморожены. В общем, связи нет, отопление только во дворце, заводы стоят, трубы заледенели, запасы подъедаются. Дуплоги вышли из-под контроля, к тому же свистнули у меня рассогласователь-пульт, он мощнее обычных в триста раз…

Спокойно, чуть ли не с гордостью, поведав обо всех этих ужасах, он пожал плечом и продолжил:

— Но это всё мелочи. С этим я справился бы и сам. Я здесь не поэтому.

— А почему? — хмуро уставился на него Леций.

— Что-то сломалось внутри, — признался дядя Рой, и лицо его наконец выразило то, что у него в душе, оно просто посерело, — я понял, что делаю что-то не так. Не сразу, но понял.

Когда-то это должно было случиться… И вот последняя капля упала. И я решил всё переиграть. Хотите верьте, хотите нет.

Поверить в это было почти невозможно, хотя очень хотелось. Проницательная Элгира молчала.

— Ну и шуточки у тебя, Грэф! — сказал Руэрто в полной тишине, у всех просто дар речи пропал после такого заявления.

— По большому счету — да, — кивнул дядя Рой, — видимо, я заранее это предчувствовал.

Мое оружие не убивает, оно имеет обратное действие. Вас тоже можно было распылить… но я отправил вас на курорт. Теперь вот возвращаю обратно.

— А если б твоего сына с нами не было? — спросил Леций с насмешкой.

Льюис чувствовал тупую боль в сердце. Оно становилось всё мягче, оттаивало, и ему было всё больнее.

— Я бы всё равно пришел за вами. Льюис мне дороже всех, но не он был последний каплей.

— Даже так? А кто?

Дядя Рой вздохнул и посмотрел на Ричарда Оорла.

— Твоя жена, полпред. Откуда столько силы в этой слабой женщине, не знаю… но если б не она, я бы до сих пор считал, что в плотном мире живут только простейшие… закурить у вас тут есть что-нибудь?

— Ничего тут нет, — сказал Ричард грозно, — что ты с ней сделал?

— Ты плохо знаешь свою жену, — усмехнулся дядя Рой, — и цены ей не знаешь. Это потому что не ходишь на ее спектакли. С ней ничего сделать невозможно. К ней невозможно даже прикоснуться! Она любит тебя, солдафон… непонятно только, за что.

Оорл на эту наглость не ответил, только пролил чай на траву.

— С ней… ничего не случилось?

— Сам увидишь. По-моему, она слишком переживает твое отсутствие. Поседела даже…

Рука Элгиры стала совсем безжизненной, Льюис стиснул ее. Так они и сидели плечо к плечу: мальчик и ведьма. Сияли высокие летние звезды, качались под ними сосны, плясал на раскаленных поленьях огонь, и всё те же лица сидели вокруг него. Но мир уже опять перевернулся с ног на голову, как песочные часы.

Дядя Рой рассказывал до самого рассвета. Утром надо было возвращаться к круговой установке, время неумолимо утекало. Льюис еще не простился с Млаей, душой он был еще здесь, в сказочном мире золотых львов, а Прыгуны уже обсуждали план действий по возвращению.

Оказалось, что дуплоги уже порядком деморализованы вампирами. Такого они еще не видали и не понимали, что с ними происходит. Многие беспробудно спали и вовсе умерли, остальные еле передвигали ноги и заклинали своего вождя Улпарда поскорее убраться из этого проклятого места. Некоторые, впрочем, разбежались по планете, но до теплых широт им было не добраться, а зимой в пьелльских лесах не выжить.

Главная проблема была в том, чтобы разоружить этого Улпарда, тогда одним нажатием кнопки можно будет разоружить остальных.

— Когда он спит, его охраняют двенадцать воин-охотников, — сказал дядя Рой, — и все они тоже с рассогласователями. Тут надо что-то придумать, а я был занят установкой. Герц говорил, что у него есть какая-то идея. Не знаю, что у него на уме, у него всегда полно безумных идей.

— Надеюсь, мы успеем его опередить, — покачал головой Леций.

— Вряд ли. С учетом погрешности, там пройдет примерно неделя, пока мы вернемся. За неделю твой шустрый отпрыск может устроить, что угодно.

— О, черт.

— Не волнуйся. До сих пор ему всё удавалось. У тебя отличный наследник, правитель.

Льюис и не сомневался, что Рыжий — классный парень, но все остальные, кажется, удивились, а Леций не смог сдержать улыбку.

— Я думал, он только стены крушить умеет, — сказал Конс, почесывая отросшую черную бороду.

— Я тоже, — усмехнулся дядя Рой, — я вообще многих недооценил, даже Льюиса.

Льюис покраснел. Он понял, что теперь все смотрят на него.

— Да я ничего такого не сделал, — смущенно пожал он плечом, — просто оделся вместо Рыжего, то есть Герца, чтоб ему не влетело, вот и всё…

У Элгиры глаза были травянисто-желтые, у Ричарда — карие, у Ольгерда — шоколадно- черные, у Конса — еще чернее, у Леция — голубые, у отца — синие, у Кера — голубовато-серые, у Руэрто — желтые. И все смотрели на него. А время утекало как в песочных часах. Он понимал, что такого уже больше никогда не случится, они не сядут вокруг костра, не будут вести свои беседы, интересные и смешные, не возьмут его с собой на охоту, и вообще забудут о нем навсегда. У них есть Герц!

— Всего не предусмотришь, — криво усмехнулся дядя Рой.

Потом наступило время прощаний. Элгира позвала Дибагора с сыновьями и других охотников, особенно подружившихся с Прыгунами. И снова никто не знал радоваться или печалиться. Млая тихо плакала у плетня. Каллима, девушка Руэрто, плакала громко, даже сама вдова прослезилась.

— Прости, дом мы тебе так и не построили, — сказал ей Ольгерд.

— Чего там… — вздохнула она, обнимая его, — зачем мне теперь дом?

Млая опустила глаза, на рыжих ресницах дрожали слезы.

— Я ждала тебя в стогу… думала, почему ты не пришел? А тут вон что…

— Я никогда тебя не забуду, — пообещал Льюис.

— Забудешь, — обречено вздохнула она.

И, наверно, была права. Он уже был не с ней. Его переполняли и раздирали совсем другие, противоречивые чувства. Милая девушка не так много значила в его жизни, как дядя Рой, Герц, Леций, Ричард, Ольгерд, Риция… и Анастелла.

Льюис обнял ее, ласково целуя в висок. Он прощался не с ней, он прощался со своей лесной сказкой, с теплой летней ночью в стогу душистого сена. Сердце щемило от тоски.

— Выкладывайте всё из карманов, — скомандовал дядя Рой, — ничего из прошлого с собой не берем!

— А ужин тоже выплюнуть? — как всегда позубоскалил Руэрто.

— И обед тоже, — в тон ему отозвался отец.

Льюис хотел проститься с Элгирой, но она всё время стояла с Ричардом. Они о чем-то без конца говорили. Оба были грустные. Душа уже начала метаться от волнения, как перед самым трудным экзаменом. Льюис тенью слонялся между всеми, пока не уткнулся в Ольгерда.

— Скоро мы пойдем?

— Наверно. Твоему отцу виднее.

— А что будет с ними, Ольгерд? С золотыми львами? Вы же знаете историю…

— Да ничего хорошего, — вздохнул Оорл, — войска царицы Нормаах уже высадились на побережье. Судя по тому, что мумия ее сохранилась в мавзолее, она и тут будет править.

— Значит, война?

— А куда от нее денешься, от этой войны? Мы по-другому не умеем. За сорок тысячелетий и то ничего нового не придумали, только оружие меняется.

— Жаль, — только и мог проговорить Льюис, ему стало совсем горько.

— Пора! — объявил дядя Рой.

Он подошел к ним двоим и спросил с какой-то странной иронией:

— Не наговорились еще?

Льюис заметил, как они с Оорлом посмотрели друг на друга, и ему это не понравилось.

Он давно догадался, что отец ненавидит двух Прыгунов: Кера и Ольгерда. Не понимал только за что. Теперь было ясно, чем не угодил ему Азол Кера. Но что они не поделили с Ольгердом? Тот вообще был землянином!

Оставив их вдвоем, он наконец добрался до хозяйки. Та обняла его и ласково погладила по волосам. Как мама, которую он почти не помнил.

— У тебя всё будет хорошо, сынок. Не отчаивайся. Счастье уже близко.

— Счастье было здесь, — с грустью сказал он, — а там… что там может быть хорошего?

2

Герц шел по коридорам, переступая через обессиленных охранников. Больше можно было не прятаться и не переодеваться: никому уже не было дела, кто там шатается по дворцу.

Улпард со своими дружками беспробудно пил, чтобы заглушить ужас, остальные в панике требовали от него бегства с этой проклятой планеты.

Ингерда взяла к себе детей Кантины, на это тоже никто не обратил внимания. Фальг заявил, что прирежет Улпарда, и его с трудом удалось отговорить от этого рискованного шага. А вообще, жаль было мальчишку.

Герц торопился. Вся его жизнь была — сплошные прыжки и беготня. Проводив Роя, он прямо из Центра Связи отправился в «Корку», потом в больницу, потом проверил корабли на орбите, а теперь направлялся в подвал кухни, где ждала его Эния.

— Сокол мой! — обрадовалась она как обычно, — ненаглядный мой, отрада моя…

— Послушай, тетенька, — сказал он после крепких, родственных объятий, — можешь рискнуть ради своего сокола?

— Да всё, что захочешь, солнце мое!

— Да это не шутки.

Герц присел на пустой ящик под тусклой лампой. Эния — на ведро. Пахло пылью и плесенью.

— Я долго примеривался к Улпарду, — сказал он серьезно, — он с пультом не расстается. А когда спит — рядом всегда не меньше дюжины охранников. Они уже дохлые, но бодрствуют и кнопку на рассогласователе нажать смогут. Врасплох их не застанешь… Ты могла бы высосать целую дюжину?

— Конечно, — пожала плечом вампирша.

— А как быстро?

— У них защиты никакой. За минуту бы управилась.

— За минуту они в тебя уже выстрелят.

— Если догадаются. А когда догадаются, будет поздно.

— Что, даже пальцем до кнопки не дотянутся?

— Я постараюсь.

— Риск огромный, — сказал он с досадой, — вдруг не успеешь… надо придумать что-то еще.

Эния снова пожала своими полными плечами.

— А что, этот Улпард один вообще не остается? Я бы с ним разобралась!

— Он всегда с охраной. Опасается Роя. Про меня-то он не знает.

— Значит, надо его выманить куда-нибудь.

— Как?!

— Я слышала, у него есть невеста.

Герц вздрогнул.

— Слуги говорят, она зла на него, — добавила Эния спокойно, — так пусть поможет нам.

Ему самому приходили в голову такие мысли. Он гнал их. Он не хотел использовать Норки в этих играх, потому что до сих пор не знал, на чьей она стороне, и кто ей нужен. По словам Великого Шамана выходило, что она будет его женой… но он никак не мог простить ей ее перекрашенных волос и ее демонстративной расчетливости. Она хотела стать женой царя, не важно какого. Получалось, что любовь для нее ничего не значила. Это бесило.

Они виделись после его возвращения с Шеора. Он даже прихватил ей веточку из ее родного леса. Стекла ей вставили новые, трещины в потолке замазали, люстры заменили.

Материальное починить и склеить гораздо проще.

— Теперь я знаю, кто ты, — сказала она, преданно глядя на него своими фиалковыми глазами.

— И теперь ты меня любишь, — усмехнулся он.

— Не теперь! — вспыхнула она, — я сразу в тебя влюбилась, с первого взгляда, даже с лестницы упала. Помнишь?

Заверений в нежных чувствах наследный принц слышал в своей жизни предостаточно. И прекрасно знал им цену.

— Упала? — холодно сказал он, — от любви что ли?

Норки покусывала губы.

— Почему ты мне не веришь, Арктур?

— Да потому что это я тебя толкнул!

— Ты?!

— Конечно. Толкнул иноземную стерву, которая чуть не убила мою мать!

Она зажмурилась, как будто он влепил ей пощечину.

— Да-да… она ведь твоя мать… — синие глаза вспыхнули как два пронзительных луча, — так ты ненавидишь меня? Вот в чем дело? Ты мне просто отомстил… а я-то, дура…

Он и правда затащил ее в постель не из самых высоких побуждений. Это потом что-то случилось необъяснимое. Герц на секунду растерялся от такой постановки вопроса и от этого разозлился еще больше.

— Конечно, отомстил! — рявкнул он, — ты дурачила меня, а я тебя. Мы в расчете!

— Убирайся! — крикнула она в ответ и сломала его ветку, — пропади ты пропадом вместе со своим царством и своей планетой!

Так они и разругались вдрызг, со всей непримиримостью и горячностью пылкой юности.

— Нет, — резко сказал он Энии, — Норки я ни о чем просить не стану. Хватит с нас Кантины. Ты лучше подумай, как их высосать, чтоб они не заметили?

— Наряжусь горничной.

— Да уж из тебя горничная!

— А что?

— Ничего… — Герц потер виски, голова начинала болеть от напряжения, — а корабли осматривать он не собирается? Надо же ему когда-то драпать отсюда? Там каюты узенькие, больше трех не набьешься. А?

— По-моему, он никуда драпать не собирается.

— Да?.. А если взорвать полдворца и прихлопнуть их всех скопом?

Эту мысль он тоже отверг. Пульт мог пострадать от взрыва, тогда Эдгара уже было не спасти.

— Рано или поздно они всё равно загнутся, — сказала Эния утешительно.

— Кто знает, что взбредет ему в башку перед смертью, — возразил Герц, — тем более, что он в состоянии заморозить всю планету! Нет, я не могу спокойно спать, пока у этого дикаря такая игрушка!

Он и правда почти не спал последние две недели. А если и засыпал, то видел кошмары.

Только один раз приснилась Норки во всей своей беззащитной наготе, и это было еще мучительней кошмара.

— Иди-ка ты отдохни, сокол мой, — посоветовала Эния, — а я подумаю.

— Подумай. Но без меня ничего не предпринимай, понятно?

Она улыбнулась, обрюзгшее лицо от этого сморщилось, но серые глаза смотрели бодро и весело.

— Куда же без тебя, сокровище мое? Как скажешь, так и будет.

— Когда всё кончится, — подмигнул ей Герц, — свожу тебя в театр, на бабулину премьеру.

Пора тебе в свет выбираться, а, старушка?

— Когда-то это будет! — вздохнула она.

— Зашел пожелать тебе «спокойной ночи», — сказал он Зеле, — у тебя всё в порядке?

— Всё, — кивнула она.

В янтарной гостиной, где она теперь жила, было уютно и тихо. Мягкие диваны и кресла утопали в полумраке тусклых ночников. Бабуля почему-то предпочитала сидеть в темноте.

— Можно зажечь свет поярче?

Герц уже потянулся к регулятору, но услышал за спиной ее резкое «нет».

— Что с тобой? — удивился он, — за нами никто уже не следит.

— Ничего, — она вздохнула, — просто режет глаза.

— Глаза? Ты плакала?

— Устала, вот и всё.

Все устали. И все разучились плакать и ныть. Но бабуля его просто поражала.

— Я был в Центре, — сказал он, присаживаясь на диван, — Рой уже в прошлом, Герсот сказал, что всё в порядке. Так что не волнуйся. На днях они будут здесь.

— Всё может случиться, — грустно ответила Зела.

— Знаешь что, — успокоил он ее, — этот Рой, конечно, большой мерзавец, но у него есть одна хорошая черта — ему всё удается.

Она посмотрела из полумрака блеснувшими глазами.

— Не всё.

— Кроме тебя, — поправился он, — я горжусь тобой, бабуля!

— Ты тоже молодец, — улыбнулась она, — чаю налить?

— Налить.

Это было классно — после напряженного дня и в ожидании скорой победы сидеть у нее на мягком диване и пить чай. И сознавать, что всё самое страшное уже позади. Он рассказал ей про все свои встречи за день, про удачи и промахи и про задумки, как отобрать у Улпарда пульт.

— Я хочу сам, понимаешь? Хочу успеть. А то отец вернется, и меня снова задвинут!

Зела улыбнулась и ласково погладила его руку.

— Пусть только попробуют.

— Ба, скажи… — решился он наконец на личный вопрос.

— Что, милый?

— В меня влюбиться можно?

— Конечно.

— Только не как в принца или Прыгуна… просто так, если б я был просто я?

— Ты и так ты.

— Да нет. ты не понимаешь! Вот если бы с меня нечего было взять: ни энергии, ни денег, ни титулов… меня бы можно было такого полюбить?

— Господи, какой ты еще ребенок, — вздохнула бабуля и обняла его, — неужели ты до сих пор думаешь, что всем нужна только твоя энергия? Что все друзья, девушки и слуги видят в тебе только дармовой источник?

— А разве нет?

— А зачем Льюис полез вместо тебя в установку?

— Не знаю.

— Почему ни один слуга тебя не выдал?

— Мало ли…

— Глупый ты мой мальчик.

— Вообще-то я уже немного поумнел, — заметил он.

Хорошо было лежать головой у нее на коленях и жмуриться под ее ласковой рукой. Герц с досадой подумал, почему он раньше этого не делал? Какая слепая сила всё время заставляла его ссориться с ней, что-то доказывать ей, ревновать ее ко всем, даже к собственному мужу? А хотелось-то в общем вот этого самого.

Хотелось быть маленьким. А он с самого детства знал, что он особенный, Прыгун, почти что бог, что ему необходимо следить за своей бешеной энергией и готовиться к великим делам. Энергия распирала, а великих дел всё не случалось, даже в Директорию не приняли.

Герц лежал, поджав колени, и становился всё меньше и меньше, тише, смиреннее и слабее. И ему было хорошо.

— Ты похож на Леция, — сказала Зела шепотом, — такой же красивый.

— Я похож на Роя, — признался он.

— Как? — изумилась она.

— Да вот так… такой же циник и расист. Я когда послушал его, просто ужаснулся. Как будто самого себя увидел в кривом зеркале.

— Мальчик ты мой…

— Я тоже мнил себя богом. Тоже думал, что одним всё позволено, другим — ничего, что всё при этом довольно просто и примитивно, что всё продается и покупается, что женщины предпочитают победителей… ты нам обоим вправила мозги, бабуля. Спасибо тебе за это.

— Что ж, хоть это я успела, — тихо сказала она, и на лицо ему упала ее горячая слезинка.

Ему вдруг пришла в голову безумная мысль: почему бы не пойти к Норки и не помириться с ней? Неужели, если они такие разные, ничего нельзя сделать?

Он завидовал деду, он завидовал отцу, он завидовал всем, кого любят и ждут. Ему хотелось так же. Ему хотелось великих дел, подвигов и вечной любви, как в самых красивых сказках.

С бабулей он простился нежно, потом ноги сами понесли его по лестнице на тритий этаж, он шел и думал, что скажет своей дикой охотнице, или ничего не скажет, а просто поцелует ее, и всё само как-то решится.

Было уже слишком поздно, почти все спали. Кеция, как всегда, дежурила возле его двери.

— А госпожи Норки нет, — сказала она немного виновато.

— Как это нет? — замер он, его сразу как будто окатили холодной водой.

— Она ушла, — потупилась карлица.

— Куда ушла? Зачем?

— Нарядилась в алое платье вашей матушки, украшения надела и пошла. Наверное, к Улпарду.

У него даже челюсти свело от злости.

— Шлюха, — проговорил он сквозь зубы, — а я дурак.

— А что ей оставалось? — неожиданно повысила голос старая служанка, — вы же совсем ее забыли!

— Я забыл?!

Карлица снова кротко потупилась.

— У них принято дарить пояс девушке, а вы ей ничего не подарили. Мне очень жаль.

— Что я ей могу подарить сейчас?! — сказал он раздраженно, — я в плену! У нее, между прочим, в плену! И ничего у меня пока нет: ни дворца, ни власти, ни пояса! И всё, что ей было нужно, это немного подождать…

Норки ждать не захотела. Ей нужно было всё и сейчас! «Ну и черт с ней!» — подумал он в бешенстве. Самое разумное было — пойти к себе и лечь спать, но от одной мысли, что нежные руки Норки обнимают эту косматую обезьяну, всё вскипало внутри, синяя энергия заполнила каждую клетку в миг напрягшегося тела.

Ничего уже не помня и взрывая по пути лампочки, Герц кинулся к Улпарду. И только на лестнице он вспомнил, что он Прыгун.

Спальня у отца была просторная и роскошная. Правда этот дикарь со своими дружками порядком захламил ее, всё переломал и перепачкал. Герц возник посредине круглого золотого ковра в своей пульсирующей синей сфере и за долю секунды с негодованием понял, что тут происходит. То, что он и предполагал.

Покрывало было смято. Его любимая девушка в красном как кровь платье лежала снизу, а этот косматый чурбан — сверху. Они жадно целовались, стискивая друг друга в объятьях. Ее гибкие, белые руки преданно обвивали его бычью шею, и смотреть на это было совершенно невозможно. Герц перестал что-то понимать, кроме того, что его, наследного принца и нежного любовника променяли на грубую, косматую, потную тушу этого захватчика, который еще смеет называть себя царем!

— Убью! — заорал он вне себя от ярости, — обоих разбрызгаю по потолку! А ну отпусти ее, дубина пьяная!

Улпард резко сел, левой рукой хватая лучевой пистолет, а правой потянувшись рукой за пазуху, Норки визгнула, прикрывая ладонями пылающие щеки.

— Шлюха чертова, — добавил Герц в сердцах.

— Это еще что за выродок? — недоуменно спросил царь, глядя на безоружного гостя, — кто тебя пустил, щенок?!

— Беги, Арктур! — крикнула Норки, — он же убьет тебя!

Герц осознал наконец, что стоит как идиот под лучевым прицелом, защититься от которого можно только в голубой сфере, а за пазухой дикарь наверняка держит пульт, от которого вообще никак нельзя защититься. Сейчас он выстрелит, поймет, что имеет дело с Прыгуном, и достанет пульт. Всё это займет пару секунд, не больше. И всё насмарку! И надо же было так влипнуть только из-за распутной бабы…

Куртка на дикаре была кожаная, туго стянутая ремнем. Не успел еще раздеться, мерзавец, целуя свою красотку. Если вырубить его правую руку, левой он нескоро доберется до пульта…

— Я еще буду спрашивать, куда мне ходить, а куда нет в своем доме, — с презрением и тяжело дыша от возбуждения заявил Герц.

Он лихорадочно соображал, что ему делать: то ли шарахнуть по царю синим лучом, но тогда можно задеть Норки… то ли просто свалить на него люстру?

— Что-о-о?! — взревел Улпард, — ах, ты дерьмо собачье…

— Арктур!

Вспышка выстрела ослепила совершенно. Истеричный возглас Норки померк в ней.

Герц не мог направить отраженный луч назад. Там была она. И там был пульт. Он отправил луч в окно, стекла тут же вылетели… на шум сразу вломилась охрана.

— Кто его пустил?! — заорал Улпард.

Он моргал глазами, соображая, что же произошло, на всякий случай вытащив пульт из- за пазухи. Герц наконец увидел эту штуку. Эту подлую желтую трубку, которая превратила Эдгара в памятник самому себе. Теперь это жуткое дуло смотрело на него самого. Страха не было, только ненависть и ярость. И досада на свою беспросветную глупость.

Впрочем, выбирать уже не приходилось. Надо было как-то действовать, раз уж всё так дерьмово получилось. Герц покосился на дверь. Охранников было четверо: один с копьем, трое с лучеметами. Он быстро прикинул, как впечатать их в стенку одним выбросом, но для этого нужно было развернуться к ним лицом, значит, упустить контроль над Улпардом. А времени на раздумье почти не оставалось.

— Ты кто?! — рявкнул Улпард, выпучив свои черные глазищи, палец уже дрожал над красной кнопкой.

Вдруг кровать, на которой он сидел, зашевелилась. Из-под нее с рычанием вылезла белая голова Энии, а затем и вся Эния целиком. Царь вскочил, машинально направляя дуло на нее.

Этой секунды Герцу хватило, чтобы размазать охрану по стене, дверь при этом вышибло совсем вместе с косяком.

Норки снова визгнула. Улпард, совершенно ошалевший от взрыва, резко обернулся к Герцу, чтобы выстрелить в него… но Эния повисла у него на правой руке и вцепилась в нее зубами. Он взревел от негодования и выстрелил в нее из пистолета. Всё произошло за какие- то считанные секунды.

Герц увидел, как она оседает своим грузным телом на пол, как трясет Улпард укушенной рукой вместе с пультом… а как копье оказалось у него в руках, он уже не заметил, потом только удивился, какое оно было тяжелое.

Царь застыл, выпучив глаза. Он схватился за копье, проткнувшее его насквозь, обеими руками, прохрипел что-то и рухнул на ковер, заливая его хлынувшей изо рта кровью. Норки тоже застыла с ужасом на своем утонченном и пошло раскрашенном личике.

— Эния!

Герц бросился к своей родственнице. Всё остальное для него в тот момент померкло.

Она лежала в странной и неудобной позе, живот ее был разворочен, а лицо оставалось белым и спокойным. Голубые глаза остекленели. Всё это случилось так внезапно, что походило на бредовый сон, он никак не хотел в это поверить.

— Эн! Куда же ты?! Ну куда?! Мы так не договаривались, тетенька… что же ты наделала!

Он потряс ее за плечи, погладил волосы, обречено закрыл ей глаза. Потом вытер слезы и огляделся. Волосы снова встали дыбом от увиденного. Норки стояла у окна с пультом в руке.

Дуло было направлено на него. Рука ее дрожала, дрожал и подбородок.

— И на этой суке я должен жениться? — криво усмехнулся он, медленно поднимаясь, колени предательски дрожали, — это уж слишком!

Ему было больно и горько оттого, что он увидел минуту назад, и оттого, что происходило сейчас. Он снова свалял дурака — расплакался над Энией и забыл про пульт. И про эту гадину!

— Выслушай меня, — сказала она срывающимся голосом, — пожалуйста!

— Ну? — буркнул он.

— Всё… всё не так, как ты думаешь.

— Да что ты!

— Я люблю тебя, Арктур!

— Что-что?!

— Я люблю тебя. Я знаю, ты мне не поверишь теперь… Боги свирепые… ну зачем ты явился! Мы всё хотели сами! Эния пришла ко мне, мы обо всем договорились. Она оделась горничной, спряталась под кроватью, а я пришла, чтобы Улпард удалил из комнаты охранников. Вот и всё!

— Зачем? — сухо спросил Герц.

— Как зачем? — подняла она свои черные брови, — чтобы забрать у него пульт.

— Зачем? — повторил он.

— Помочь тебе.

— И поэтому ты стоишь и целишься в меня.

Норки распахнула свои и без того огромные синие глаза, она была прекрасна, даже яркие краски, которыми она размалевалась для Улпарда, не могли испортить ее юной красоты.

— Я целюсь… потому что я боюсь тебя. Что же мне еще делать, если ты мне не веришь? А Эния мертва!

— Вот именно, — усмехнулся Герц, — Эния мертва. И пульт у тебя. Это я и так вижу. Как и то, что ты валялась с этим боровом, и тебе это очень даже нравилось. Остальное — слова.

— Ты же монстр, — добавила охотница, — посмотри, что ты наделал… так ты хотя бы меня выслушал.

— Выслушал, — кивнул он, — и не верю ни одному твоему слову… Одно радует — этому ублюдку ты уже не достанешься никогда!.. И мне, идиоту, тоже. Потому что или ты меня убьешь, или я тебя. Это уж точно. Так что стреляй сразу. Одним монстром будет меньше.

— Ты даже не представляешь, как ты страшен, — тихо сказала Норки.

Они смотрели друг на друга. Герц чувствовал смертельное напряжение под дулом рассогласователя, вся спина была в липком поту. Ему было сейчас даже не до боли. Девчонка врала, выкручивалась, придумывала на ходу сказочки, вела какую-то свою игру, а ему нужен был пульт.

— Не думал, что мы будем стоять вот так, — заметил он, утирая пот со лба.

— Я тоже, — вздохнула Норки.

Она опустила руку, склонила голову, медленно подошла и протянула пульт ему.

— Держи. Он твой. Можешь убить меня теперь.

До последней секунды Герц не верил, что она в самом деле его отдаст. Всё ждал, пока она приближалась, какого-то подвоха. У него даже колени подкосились, когда злосчастная трубка оказалась в его руке.

Пальцы окаменели, сжимая теплый ствол. Это была сила! Это было спасение для Эдгара и для замороженной планеты, это было началом конца! Герц закрыл глаза, собираясь с духом.

А когда открыл, Норки уже уходила в проем выломленной двери. Он так и не понял, любит она его или до такой степени хитрая? Ненавидеть ее или благодарить? Быть круглым идиотом больше не хотелось.

Только что она так страстно целовалась с Улпардом! Потом стояла, целясь в него, и вдруг всё так резко переменилось. Почему? Кто поймет этих диких шеорцев? И кто поймет этих женщин?!

— Эн, — склонился он над мертвой родственницей, до судорог сжимая в руке пульт, — хоть ты скажи, что там было на самом деле? Что же ты молчишь, тетенька? Я уже ничего не понимаю!

По топоту в коридоре он понял, что сюда бегут дуплоги, вяло бегут, насколько осталось сил. Эти сонные мухи угрозы для него не представляли, но всё равно, при сцене, когда они будут лицезреть своего убитого царя, присутствовать было совсем не обязательно. Герц телепортировал в свою комнатушку для слуг, где отсиживался в последнее время.

Руки дрожали, ноги тоже. Синяя и зеленая энергии захлестывали попеременно.

— Принеси мне выпить, — попросил он Гредди.

— Чего хочет господин? — преданно посмотрел тот.

— Всё равно, только покрепче.

— Господин… — слуга смущенно потупился, — вас тут разыскивал какой-то мужчина, не из наших. Мы ничего не смогли ему ответить…

— Как это, разыскивал? — нахмурился Герц, — откуда он про меня узнал? Кто-то проболтался?

— Этого не может быть, господин.

— А как он попал во дворец?

— Понятия не имею, господин.

— Что за черт?

Впрочем, пульт был уже в руках, Грэф — в прошлом, самое страшное осталось, кажется, позади.

— Ладно, — сказал Герц, устало кивая, — позови его, если найдешь. Только про выпивку не забудь.

— Хорошо, — улыбнулся Гредди, — а что это за шум там наверху, господин? Что-то случилось?

— У дуплогов маленькая неприятность, — усмехнулся Герц, — у них убили царя.

— Улпарда?!

— Да… там еще Эния, у отца в спальне. Отнесите ее в холодильник.

За окном, в темноте, лепился к стеклам мокрый снег. Казалось, столько времени уже прошло, целая вечность, а зима всё не кончалась. Герц сидел на скромном диванчике перед обычным пластиковым столиком и глотал из простого стакана розоватую «Сладость ночи».

Чем-то она напоминала лосьон после бритья.

Гость появился довольно скоро.

— Вы Аггерцед Арктур Индендра? — спросил он с порога с некоторым недоверием.

— Ну я, — ответил Герц, — отодвигая стакан.

До этой минуты он думал, что самый эффектный мужчина в мире — его отец Леций, особенно на приемах и официальных встречах. Землянам не хватало роскоши и блеска, чтобы сравниться с ним. Незнакомец же при всей черноте своего наряда был совершенно великолепен, к тому же голубое сияние вокруг него заставляло крепко задуматься.

— А вы-то кто?

— Я эрх. Меня зовут Кристиан Дерта.

— Эрх?

Герц совсем обалдел от такого заявления. Живых эрхов ему видеть еще не приходилось.

Типов, которые так запросто держат режим «голубой плазмы», тоже. Окончательно растерявшись, он плеснул в стакан своего розового лосьона и придвинул к гостю.

— Выпить хочешь?

— Не хочу, — сказал гость, — и тебе не советую, наследник.

Советов наследник не слушал принципиально, особенно от тех типов, которых слегка побаивался. Поэтому осушил стакан сам, одним залпом.

— Напрасно, — спокойно заметил Кристиан Дерта, — у меня к тебе серьезный разговор.

— Для меня это не доза. Так что валяй…

Божественный эрх присел на край дивана, внимательно посмотрел на Герца и усмехнулся.

— Для меня тоже. Когда я был наследником в Лесовии, то пил беспробудно. Но это не самый лучший способ уйти от проблем… Я здесь как раз затем, чтобы помочь тебе, Аггерцед Индендра.

— Помочь? — удивился Герц, — какое эрхам до нас, грешных, дело?

У него появилось мерзкое чувство, что за ними кто-то наблюдает, за ними кто-то всё время наблюдал, как за овечками в загоне. Всемогущие эрхи, которые вдруг снизошли до земных дел! Овечки думали, что они всё решают и расхлебывают сами, а, оказывается, есть еще пастухи.

— У нас эпоха Невмешательства, это верно, — кивнул гость, — но по нашему недосмотру вмешательство всё же произошло. Теперь мы обязаны исправить положение. Поэтому я здесь.

Герцу такое заявление и вовсе не понравилось. Пастухи собрались разгонять овечек по загонам! А он-то играл всерьез! Он хотел всё успеть сам, боялся даже, что Прыгуны вернутся слишком рано и отберут у него победу.

— Очень вовремя вы появились, — покривился он, — мы уже и сами справились.

— Со всем справились? — сощурился эрх.

— Конечно. Прыгуны возвращаются, Улпард убит, пульт у меня… а дуплоги скоро сами передохнут. Вот так.

Кристиан Дерта смотрел на него и молчал.

— И вообще, Пьелла — наша планета, — добавил Герц, — мы с ней сами разберемся.

— А Шеор?

— Шеор?

— Он пострадал не меньше Пьеллы. Дуплогов нужно вернуть домой. Мы не можем позволить им тут передохнуть.

— Тогда они передохнут там, — заявил Герц, вспоминая недавно увиденную разруху.

— Этого мы тоже не можем позволить, — ответил Кристиан.

— А я тут при чем?

— При всем. Разве Великий Шаман не говорил с тобой?

— Мало ли, что он говорил! — разозлился Герц, — он вообще заявил, что эта сучка Норки будет моей женой. И что? Мне теперь всё это исполнять? Я пока еще сам выбираю, что мне делать!

— Конечно, — совершенно спокойно отозвался гость — это будет твой выбор.

— Что?..

— Эрхи несколько в других отношениях со временем. Поэтому мы часто говорим в будущем времени как в настоящем. Для нас оно очевидно. Так что не удивляйся, наследник.

— Я пока не эрх, — буркнул Герц, — для меня ничто не очевидно.

— Для начала нужно подготовить корабли для возвращения дуплогов. О том, как обставить их прибытие на Шеоре, я объясню тебе позже, на месте. Придется скорректировать климат планеты, иначе им не выжить.

— Климат?!

— Ну да. Ты ведь в курсе, какие там ветра? У нас уже есть расчеты возможных моделей… но об этом после. Насколько я понял, в Менгре проблема с продуктами, а подвезти их не на чем, весь транспорт заморожен. Как будем комплектовать корабли?

— Я пока не собираюсь ничего комплектовать.

— Понятно. Что мы будем делать, когда ты захочешь и соберешься?

Герц стал подозревать, что выбора у него на самом деле нет. Ему придется заниматься дуплогами, хотя бы для того, чтобы очистить от них Пьеллу, хоть в прошлом времени об этом говори, хоть в будущем.

— Я всё разморожу, — заявил он, вытаскивая пульт из-за пояса, — вот этой вот штукой.

Только не знаю пока, как она работает в обратную сторону. Мне нужно дождаться Грэфа.

Кристиан Дерта усмехнулся, нехорошо сверкнув своими черными глазами.

— Мне тоже.

— А что вы с ним сделаете?

— Это решит Совет Мудрых. Но, в любом случае, в плотном мире вы его больше не увидите. Это я говорю, как директор Центра Погружений.

Завидовать Грэфу, кажется, не приходилось. Было время, Герц сам его ненавидел, но теперь всё непонятным образом поменялось. И как это было объяснить непогрешимому эрху?

— Он нам нужен. Здесь. И живой!

— Нужен? Зачем?

— Грэф теперь наш союзник.

— До той поры, пока не избавится от дуплогов.

— Неправда. Он вообще изменился и собирается всё исправить.

— И ты этому веришь?

Эрх взглянул на Герца, как на наивного щенка. Это взбесило.

— Верю! — зло сказал Герц, — потому что я тоже изменился. Да-да! Глядя на него. Мы вообще с ним похожи, дерьмо у нас одно и то же. У обоих полно амбиций и энергии, а что с этим делать? Я пью и взрываю стены, а он разжигает войны. Вот и вся разница. Так что я его прекрасно понимаю.

— Возможно, Совет Мудрых и учтет твой голос в его защиту, — сухо сказал Кристиан Дерта, — один скивр выгораживает другого, это знакомо.

— Что ему грозит?

— Я не могу отвечать за весь Совет, хоть я и член Совета. Но одно могу сказать точно: матрикат его в ближайшие две недели распадется, а новый он у меня не получит ни при каких условиях.

— Значит. всё заварил он: здесь, на Шеоре, на Вилиале, на Тритае… а расхлебывать всё это будем мы?

— Мы. И вы. Я за этим и спустился. Скоро последуют другие. Грэф — наша ошибка, и мы будем ее исправлять. С вашей помощью.

Нашествие эрхов на бедную Пьеллу почему-то не привлекало совсем. И вообще раздражала мысль, что есть какие-то высшие миры, которые считают своим долгом тебя опекать и вытаскивать из кучи дерьма. Хотя их никто и не просил об этом!

Грэф говорил, что он игрок, это трудно было понять. Но если так, если есть добрые дяди над тобой, которые следят за всем сверху и вмешиваются, когда дело — совсем уж дрянь, тогда всё действительно — только игра.

— Интересно, — спросил Герц с насмешкой, — а кто следит за вами?

— Эсмайлы, — совершенно серьезно ответил Кристиан.

— Проклятая планета! — прорычал Гурбард, — склоняясь над телом Улпарда, — проклятые уроды! Норки, ты все видела? Кто убил его?

В спальне были выбиты стекла и дверь. Норки дрожала даже в меховой куртке Темидха, которую тот на нее заботливо набросил.

— Всё кончено, — сказала она, стуча зубами, — мы все погибнем здесь.

— О чем ты?

— Шаман Рой предал нас. Ему никогда нельзя было верить…

— Это точно! — кивнул Темидх.

— Он уверял нас, что прежние хозяева не вернутся, — вздохнула Норки, — но это неправда.

Они возвращаются.

— Так кто убил царя? — хмуро посмотрел на нее Гурбард.

— Один из них. Они очень сильные. Нам с ними не справиться.

— Мы тоже не без оружия.

— Зато мы без сил. Мы все сходим с ума на этой кошмарной планете, разве ты не заметил?

Воин-охотники в комнате загалдели. Каждому было, что сказать на эту тему.

— Норки, расскажи подробно, — настаивал Гурбард, — что тут было?

Ничего подробного ей рассказывать не хотелось. Ей хотелось только одного — чтобы дуплоги поскорее решились бежать отсюда на Шеор. Пока еще живы.

— Я плохо помню, — соврала она, — мы были с Улпардом одни, этот демон ворвался как смерч…

— И куда он делся?

— Исчез.

— Как это исчез?

— Очень просто. Они всё могут: появляются, где хотят, исчезают, когда хотят, взглядом стены сносят. Будь проклят тот день, когда мы позарились на их планету!

Ей было горько: жаль Улпарда, с которым худо-бедно они прошли всю войну, жаль своих товарищей, жаль себя, полюбившую взрывоподобного монстра с голубыми глазами.

— Я давно говорил, что мы в ловушке! — рявкнул Страрх, — где этот шаман?! Я спущу с него шкуру!

— Не знаю…

— И где большой жезл богов? — добавил Гурбард.

— Пульт? — стуча зубами, посмотрела на него Норки.

— Ну да. Улпард говорил, что в этом жезле вся наша сила.

Она отвернулась.

— Не знаю…

Ей не хотелось жить. Она предала своих сородичей, а монстр Арктур даже не оценил этого. Он завладел пультом и тут же забыл про нее.

— Ловушка, — зловеще повторил Страрх.

Поднялся шум и гвалт. Норки вернула Темидху куртку и пошла к себе. Так скверно ей еще не было никогда. Самым лучшим и достойным для воин-охотницы было умереть, не дожидаясь развязки. Ей еще верили, даже старались утешить. Для всех дуплогов она все еще оставалась невестой Улпарда.

Ночь была глубокая. Мокрый снег лепился к стеклам. Тяжелый, влажный лес стоял за ними, утопая в серой хмари. Ей казалось, что она очутилась в глубине бездонного колодца, из которого выхода просто нет. Можно только кричать громко и надрывно, жалобно и жалко, тоскливо и обречено… в надежде, что кто-то услышит.

3

Льюис откинул крышку саркофага. Голова еще кружилась, и ломило всё тело, но в целом самочувствие было нормальное.

Больше всего его потрясло, что почти ничего не изменилось в зале испытаний: тот же запах припоя, те же провода и приборы, тот же землисто-коричневый, стерильно вымытый пол, тот же серебристый купол потолка. Только освещение было тусклое, дежурное, и холод пробирался, кажется, во все щели. После полуденного зноя лесного царства золотых львов это казалось совсем уж неуместным. Он тоскливо поежился озираясь.

Члены земной комиссии сидели на своих местах, в удобных креслах. Им было не холодно. Они были неподвижны, как на стоп-кадре, даже, наверное, не поняли, что произошло. И сколько всего произошло! Со временем шутки плохи.

Аппиры, в отличие от землян, были живые и к встрече хозяев подготовились. У всех в руках были термокуртки, шапки и шарфы. Сам Тургей Герсот стоял возле установки в распахнутом полушубке, устало склонив свою огромную, грушевидную голову, и вытирал платочком пот со лба. Переволновался, видно, не на шутку.

— Прости, мы чуть не подумали, что ты тоже в числе заговорщиков, — сказал ему Леций.

— Я безнадежно глуп, что допустил всё это, — хмуро отозвался аппир.

— Мы все безнадежно глупы. Не ты один.

Настроение у Леция было получше. Он тут же велел сообщить сыну, что они вернулись.

Поскольку связь не работала, кто-то из инженеров побежал на стоянку модулей. Прыгуны медленно приходили в себя. Льюис тоже. Ему никак не верилось, что пять минут назад он был в солнечном лесу, и всё еще было как в волшебной сказке.

Впрочем, печалился по этому поводу только он один. Все остальные радовались.

— Ого! Энергия пошла, — объявил Руэрто, разводя руками, — наконец-то! А то ползаешь, как дохлый клоп!

— Чуть не заржавели там, на этих чахлых режимах, — добавил Азол Кера.

От теплой одежды все Прыгуны отказались, их распирала энергия. А Льюис куртку надел, его почему-то знобило. Никакого прилива сил он пока не ощутил и вообще был в полной растерянности: что же ему теперь делать?

Про него разом все забыли. Дядя Рой совещался с Лецием и Ричардом, у них уже были какие-то планы. Ольгерд и Конс в это время осторожно вынимали Рицию из саркофага.

Бедняжка оглядывалась и совершенно бессмысленно на всё смотрела, не узнавала даже свой Центр, но встать смогла сама и сама дошла до свободного кресла. Льюису хотелось помочь, но он не представлял, как. Теплым пледом ее накрыли и без него.

За окнами было хмуро, но светло, то ли рассвет, то ли сумерки. Он подошел к окну, вглядываясь в безжизненный город, заметенный мокрым снегом. Вдали поднимались корпуса Университета, в котором совершенно не хотелось учиться, а за ним прятались скромные домики студенческого общежития, в котором совершенно не хотелось жить.

«Заберу документы», — подумал он с отчаянием, — «и удеру отсюда на Землю. Там хотя бы воздух родной! А билет мне теперь не нужен…» А в зале царила суета. Аппиры крутились вокруг Прыгунов, что-то рассказывая и объясняя, всё было срочно и важно. Только он, Льюис Тапиа, чувствовал себя здесь совершенно лишним. И ничего в этом не было удивительного. Пришел он сюда когда-то вместо Герца, занял его место, а теперь пора было возвращаться на свое. Сказка кончилась…

Прыгуны еще не успели как следует оглядеться, как в зал вбежала Флоренсия, маленькая, худая, в лисьей шубке и длинном красном шарфе. Она бросилась к своему заросшему черной бородой мужу в объятья. Это вышло так неожиданно и так пронзительно, что Льюис невольно позавидовал им. Его-то никто не ждал, тем более, Анастелла.

— Как ты узнала? — изумился Конс.

— Да я уже три ночи тут ночую, жду вас! — улыбаясь и вытирая слезы шарфом, рассказывала маленькая докторша, — хотя какой тут сон! Все стулья сожгли, а всё равно зубы стучат! Слонялась по Центру, как привидение… Господи, на кого ты похож!

— А где Кондор?

— Прячется во дворце. Сначала его арестовали и закрыли в больнице вместе с другим персоналом, но Герц его вытащил. Так что с ним всё в порядке, не волнуйся.

— Фло! — позвал Ольгерд, — а у нас не всё в прядке. Посмотри.

К сожалению, новостей было много. И хороших, и плохих. Лицо у счастливой докторши вытянулось. Она подбежала к Риции.

— Доченька, что с тобой?

Риция ответить ничего не могла. Флоренсию она тоже не узнала.

— Она никого не узнает, — сказал Конс со вздохом, — забирай ее в больницу. Может, удастся что-то сделать?

— В больнице нет отопления!

— Будет, — жестко сказал Леций.

— Фло, а где мои? — спросил Кера после тягостной паузы.

У Льюиса сердце сжалось от этого вопроса. Он и хотел, и боялся что-то узнать об Анастелле. Получалось, что звездные ночи в стогу ему ничем не помогли. Вернулось настоящее, и вернулась боль.

— Они во дворце, — тихо ответила Флоренсия, — там топят.

— С ними всё в порядке?

— Волнуются. А так — ничего страшного.

— А как Ингерда? — вмешался Леций.

— Ничего. Уже ходит.

— Что значит, уже ходит? — нахмурился правитель.

Докторша удивленно взглянула на него.

— Ты разве не знаешь? Ее же ранили.

— Как ранили? Кто?!

— Да успокойся ты… всё уже позади.

— Кто ранил мою жену?!

— Одна ревнивая дупложка. Невеста их царя. Знаешь, между нами, женщинами, всякое бывает.

— Попадись мне эта невеста…

Лицо у прекрасного Леция совсем посерело. Он взглянул на дядю Роя.

— Ты мне об этом не рассказывал.

— Я и так получил топором по затылку, — усмехнулся тот, — вы слишком нервные, Прыгуны. Особенно, если дело касается ваших женщин.

Ричард Оорл хмуро стоял рядом. Он ничего не спрашивал. Ни про дочь, ни про жену.

Флоренсия посмотрела на него.

— А Зела дома, Рик. Вчера ушла.

— Спасибо, — сухо сказал полпред и отвернулся.

— Что-то я не понял, Оорл… — сощурился дядя Рой, но договорить не успел.

В эту минуту в зале появился наследник престола. Появился тот, чье место Льюис так неосторожно занял. Узнать его было трудно, как будто годы и годы пронеслись с тех пор, как он разгуливал в доску пьяный с петушиным гребнем на голове. Деловитый красавец в строгом черном термостате, почти копия своего лучезарного отца, застыл в дверях, поспешно огляделся и направился к Прыгунам.

— Привет, путешественники!

Он тут же был окружен плотным кольцом, протиснуться сквозь которое уже не представлялось возможным.

— Времени мало, так что докладываю: дуплоги обессилены, чувствуют себя в ловушке, поэтому в диком страхе. Места их дислокации — дворец, полпредство, театр, больница, общага, главный супермаркет. и твой замок, дядя Азол. Около сотни торчат в лесу, пилят наши сосны и греются у костров. Я покажу, где. А сотни три отираются в космопорту, объедают продуктовые ангары. Так что распределитесь, кто куда отправится. Главное, чтобы неожиданно и одновременно.

— Так сразу? — спросил дядя Рой, — а пульт?

— Пульт у меня.

— У тебя?

— Конечно. Я что тут в куклы играю что ли?

— Ну, ты молодец, наследник. Как же тебе удалось?

— Я убил Улпарда. У них сейчас Гурбард за царя.

— Гурбард? Этот стар и ленив.

— Тем лучше.

Судя по возгласам, Рыжий вытащил пульт.

— Грэф, объясни скорей, как этой дурой пользоваться! Хожу как идиот, а ничего сделать не могу!

— Смотри…

Насколько Льюис понял, в эту секунду дуплоги остались без оружия. Их рассогласователи превратились в бесполезные трубки, которыми можно было в лучшем случае забивать гвозди.

— С Эдгаром также?

— Нет. С Эдгаром вот в таком порядке… но это лучше я сам.

— Ты не успеешь, Грэф.

— Что значит, не успею?

Голос у дяди Роя сразу осип. Видимо, он прекрасно понимал, что это значит.

Рыжий вздохнул.

— Скоро увидишь.

Ждать долго не пришлось. Уже через минуту в зале появились еще четыре фигуры. Они были в красных костюмах и белых плащах, высокие, мощные, совершенные, с суровыми лицами. Льюис смотрел как завороженный, как они медленно и неумолимо приближались к Прыгунам. Кольцо вокруг наследника распалось.

— Мендол, Рустар, Глостр, Хетвин, — усмехнулся дядя Рой, выходя вперед, — что-то давненько я вас тут не видел!

У Льюиса болезненно сжалось сердце. Он понял, что в события вмешивается сила еще более мощная, чем Прыгуны, сила из того мира, откуда отец пришел. То возмездие, которого ему за все его грехи было не избежать.

— Грэф Рой Геандр, — бесстрастно ответил крайний справа, — следуй за нами.

— Кто это? — спросил Льюис у Ольгерда.

— Эрхи, — коротко ответил тот.

— И куда они его?

— По всей видимости, в ад.

Мурашки пробежали по коже, а ноги почему-то вросли в пол.

— Могу я проститься? — спросил дядя Рой, оглядываясь.

— Ты уже ничего не можешь, — жестко ответили эрхи, Прыгунов они как будто не замечали вовсе, — ты будешь делать только то, что мы тебе скажем.

— Понятно…

Отец даже не думал сопротивляться. Даже не спорил. Льюис поймал его взгляд, спокойный и чуть насмешливый взгляд холодных синих глаз. Грэф Рой Геандр знал, в какие игры играет, и чем может за это заплатить. И эти цепи, в отличие от колодезных, сын никак не смог бы на нем разорвать.

— Кое-что я все-таки успел…

Больше Льюис его не видел. И ничего не знал о его судьбе. Только горечь осталась о недосказанном, недопонятом, недопрощенном…

Она вышли через распахнутые двери зала испытаний. Все пятеро. Еще долго остальные стояли в молчании, не зная что сказать. Пустота и холод заполняли просторный зал.

— Это только исполнители, — проговорил наконец Рыжий, — сам Кристиан Дерта за ним явился. Эрхи собираются нам помочь.

— Каким образом? — усмехнулся Леций, — тем что забрали у нас Грэфа?

— Мне самому это не нравится, па. Мне вообще они не нравятся! Ведут себя тут как хозяева.

— Бедная Пьелла, — вздохнул Руэрто, — сколько у нее хозяев!

— Давайте действовать, — предложил наконец молчаливый Ричард Оорл, — с Грэфом или без Грэфа, всё равно время не ждет.

— Мои аппиры готовы, — тут же отозвался Герц, — вы только решите, кто куда, а они всё объяснят в деталях.

Леций выбрал, конечно, свой дворец, Конс — больницу, Ричард — полпредство, Руэрто — театр, Кера — свой замок, Герц взял на себя главный супермаркет, а Ольгерд отправлялся в космопорт.

— Лью, а ты давай в свою общагу, — подошел к нему наследник, — там Циклоп и Пума тебя встретят.

— А что делать-то? — совсем смутился Льюис, — я убивать не могу.

— Не надо никого убивать, — похлопал его по плечу Рыжий, — они мне еще на Шеоре пригодятся. Твоя задача их обезвредить: обезоружить, связать, если надо, и запереть где- нибудь. Циклоп подскажет. А мы их потом погрузим в звездолеты и отправим на родину.

Понятно?

Льюис с трудом представлял себе подобную акцию, хотя Прыгуны и обучили его многим приемам.

— Понятно, — вздохнул он.

— А тебе идут мои штаны, — подмигнул ему Герц, — и вообще, ты молодец, что меня выручил.

Циклоп прохаживался во дворе общежития, из-под лохматой меховой шапки выглядывал его единственный желтый глаз.

— Ба-а! Да это Ангелочек! — развел он длинными ручищами.

— Привет, — с неприязнью приблизился к нему Льюис, он еще помнил, как уродливая троица в «Корке апельсина» высосала его до капли.

— Ты что, Прыгун что ли?

— Нет, на такси приехал.

— Чудно, — пожал плечом Циклоп.

— Говори мне быстро, что делать, — перебил его Льюис, обсуждать свое происхождение он с этим типом не собирался, — сколько тут дуплогов?

— Пятьдесят три штуки.

— Какое у них оружие, кроме трубок?

— Копья, мечи, ножи охотничьи, луки есть, но стрелы кончились… да это уже не важно.

— Как это?

— Они их поднять всё равно не могут. Лежат все по койкам, половина, наверно, перемерзла.

Урод довольно улыбнулся и потупил единственный глаз. Льюис поежился и быстро пошел к подъезду.

— Дров уже нет, — крикнул ему вслед Циклоп, — всю мебель пожгли!

В вестибюле тихо догорал маленький костерчик. Вокруг сидели аппиры, грея окоченевшие руки и ноги. Он остановился в тоскливом изумлении: разрисованная стена закоптилась, краски расплавились и потекли. Яркие цветы и бабочки, созданные нежной рукой Анастеллы, исчезли, превратившись просто в грязные пятна.

Ему стало так грустно, что сразу начало подташнивать. Потом он понял, что дело совсем не в этом. Изголодавшиеся мутанты почуяли Прыгуна и сразу облепили его своими присосками.

— Прекратите! — рявкнул он и закрылся в белой сфере.

— Какой красивый Прыгунчик! — заверещали девицы, — и такой молоденький! Откуда он такой взялся?

— Дура, это Ангелочек, сын Грэфа.

— Ангелочек, сын Дьявола!

Как видно, слухи распространялись тут мгновенно! Чернокожая девушка с неживыми желтыми волосами и в такой же желтой шубке резко встала.

— Заткнитесь!

Это была Пума, он когда-то видел ее в «Корке».

— Садись, погрейся, — предложила она.

Льюис вообще представлял себе свою миссию как-то иначе.

— А где студенты-то? — спросил он растерянно.

— Разбежались кто куда, — ответили ему, — тут им не выжить!

И это было верно. Неизвестно только, чье соседство было страшнее: дикарей- захватчиков или местного вампирья.

— А дуплоги как?

— Ихний рай называется «Долина Теней», — ответили ему, — они теперь там.

— Все умерли что ли?

— Да не слушай ты их, — усмехнулась Пума, — здесь они все, в комнатах. Утром сама пересчитывала.

— Ясно…

— Показать?

Согрев пальцы, Льюис встал. Хотелось всё сделать побыстрее.

— Пойдем, посмотрим.

Девушка провела его по общежитию. Картина открылась ужасная, такого он никак не ожидал. Костры разводились прямо в коридорах и вестибюлях, вся мебель была уничтожена, потолки почернели, а стены закоптились, везде пахло гарью. Впрочем, это было не самое страшное. Самое страшное было то, что везде лежали мертвые или полумертвые, косматые, небритые, посиневшие, окоченевшие, в конец обессиленные люди, в одиночку и обнявшись.

Некоторые стонали. Вампиры и холод поработали на славу.

Бороться было, собственно, не с кем. Льюис в полном шоке вернулся в вестибюль, к костру.

— Давайте соберем их всех в спортзале, — предложил он, — там места хватит.

— На третий этаж? — заныли аппиры, — таких детин?

— Ничего, вас много.

— А «белой сирени» подкинешь?

— Белой сирени?

— Ну да! У тебя же полно!

Льюис еще не умел с ними разговаривать. Он вообще не умел командовать.

— Дам, — согласился он и сел поудобнее.

Два десятка мутантов присосались к нему как туча комаров. Герц учил, что самое главное — вовремя закрыться, пока на это еще есть силы. Он предупреждал, что это — игры с огнем.

Льюис сидел, играл с огнем, смотрел на поблекших бабочек и сквозь невыразимую тошноту вспоминал тот счастливый летний день, когда нынешний кошмар и представить было невозможно. Он просто вошел в этот вестибюль, пахло краской, она стояла спиной, выводя кистью усик бабочки, и ему только предстояло увидеть ее милое личико и заглянуть в ее серые глаза. И это было бесконечно давно…

Потом он восстанавливался почти час. Это Рыжий был «спринтером». Другим требовалось время. За это время, пока аппиры с проклятьями таскали дуплогов в спортзал, а он тупо сидел у стены, ему много о чем удалось подумать. Раньше было просто некогда. Они всё время спешили: в лес, в саркофаги, по местам…

А теперь он наконец осознал то, что случилось в зале испытаний. Он потерял отца совсем. Эти каменнолицые эрхи оказались неумолимее, чем четыреста столетий. Бывали минуты, когда он ненавидел отца, презирал его, отрекался от него мысленно, но теперь, когда дьявол раскаялся, когда сам решил всё исправить, потерять его было еще больнее.

Обидно было, что они так и не простились.

А еще он вспоминал летние ночи в стогу, вкус земляники из дальнего леса, запах жареного мяса и стружки, вечера у костра, рассказы Прыгунов, скрип крылечка, рябиновые бусы на шее Элгиры, ласковый взгляд Ричарда Оорла, как на собственного внука… теперь это всё было безвозвратно потеряно.

А что оставалось? Обгорелая общага?

Едва оправившись от пустоты, тошноты и головной боли, Льюис поднялся на третий этаж. Дуплоги лежали на желтом полу, грязные, косматые, мощные, настоящие машины для войны и убийства. Да они ничего другого и не знали, кроме этой войны и борьбы за существование, и, наверно, каждый из них был бы страшен со своим копьем в руке и звериным оскалом небритого лица.

Он видел это в фильмах и компьютерных играх, он ненавидел слепую жестокость и не понимал, зачем столько игр и фильмов о ней? Для кого? Неужели кому-то это интересно?

— Справа живые, слева мертвые, — объяснили аппиры, преданно заглядывая ему в глаза, — всех притащили, как ты велел.

— И все — безопасные, — хищно улыбнулась Пума.

Она была жутко красивая, эта вампирша, скорее не пума, а черная пантера.

— Вы не перепутали? — спросил он, содрогаясь от ее ядовито-зеленого взгляда, — живых к мертвым не положили?

— Да могли и перепутать, — засмеялась она, — разница не велика!

Льюис всей кожей ощутил, что попал из сказки в фильм ужасов. Хорошо было у золотых львов, светло и радостно. Жаль, что они вымерли. Жаль, что вообще все светлое и радостное не выживает, оно неизбежно проигрывает слепой жестокости!

Была мама, светлая и добрая женщина, ее убили. Был дядя Рой, добрый и щедрый — оказался дьяволом, была Олли, тоже исчезла, превратившись в какое-то чудовище, была любовь — оказалась мукой, была любимая наставница Риция, которая хотела заменить ему мать, а теперь она сама беспомощнее младенца. Ее просто нет! Неужели вся жизнь — сплошное крушение надежд и воздушных замков?

Он шел, переступая через дуплогов. Когда-то в этом зале было тепло, и шумно, тренажеры не стояли так уныло, а баскетбольные мячи не валялись по всем углам, как рассыпавшиеся апельсины. Кто бы мог подумать, что через месяц здесь будет лежать гора трупов?

Живых было все-таки больше, хотя жизнь в них едва теплилась. Льюис вздохнул, остановился посреди зала и снова вошел в режим «белой сирени».

Четыре эрха создавали такой мощный силовой колпак, что вырываться было бессмысленно. Грэф ожидал их появления, но не так скоро. Все-таки Мудрые были тугодумами, до сих пор ему всегда удавалось одурачить их при помощи их же гордыни и самоуверенности.

— Ну? И куда мы двинем? — спросил он уже в коридоре Центра.

За дверями остался зал испытаний, осталось детище его гения — круговая установка, остались Прыгуны, с которыми удалось найти общий язык, и сын. Он и не заметил, как даже в мыслях стал называть мальчишку сыном.

— Следуй за нами, — хмуро ответил ему Глостр, — и не вздумай дергаться. Будет больно.

— Не держи меня за идиота, — усмехнулся Грэф.

С эрхами шутки были плохи. Это он знал. Знал и всё равно играл в эти игры. И до сих пор выигрывал.

— Приготовились, — скомандовал Мендол.

Они телепортировали куда-то недалеко. Как оказалось, во дворец, в ту самую янтарную гостиную, которую он привык считать своей. От желтых стен исходило мягкое, золотистое сияние. Даже пасмурный день казался в ней солнечным.

В одном кресле сидел Кристиан Дерта. В другом — Зела. Странно было, что эрх привлек ее в свидетели, и чертовски неловко. Выглядеть побежденным перед красивой женщиной — это было уж слишком!

— Ты отрываешь меня от важных дел, — заявил Грэф раздраженно.

— Ты меня тоже, — ответил ему Кристиан.

И это вместо приветствия. Они смотрели друг на друга без малейшей симпатии.

— До вас, как всегда, доходит с опозданием, — сказал Грэф, — нашли, когда вмешаться!

— Лучше поздно, чем никогда.

— Идиоты. Я собираюсь всё исправить. И кроме меня никто с этим не разберется.

Кристиан хмуро смотрел на него пронзительными черными глазами.

— Многое уже не исправишь — это раз. Матрикат ты больше не получишь — это два. Кое- что мы можем и без твоей помощи — это три. И ни одному твоему слову я больше не верю — это четыре.

— Идиоты, — раздраженно повторил Грэф, — создавали мне матрикаты, когда я вас дурачил.

И отказываете в этом, когда я действительно тут нужен. Если в этом Мудрость, то я предпочту быть дураком!

— Пока ты просто хам, Грэф, — заявила Зела презрительно, — отвечать за свои делишки тебе придется. К сожалению, и нам тоже. Поэтому мы здесь.

Он с ужасом понял, что это Анзанта. Мог бы и сразу догадаться! Слишком молодой, цветущей и прекрасной была эта женщина, слишком шикарным было ее изумрудное с переливами платье, и слишком надменным был ее взгляд. Земная Зела выглядела скромнее и несчастнее. Земная Зела была в тысячу раз лучше этой холодной красавицы. И как он мог раньше желать эту самовлюбленную куклу? Краска бросилась ему в лицо.

— А ты, богиня, могла бы даже сказать мне спасибо!

Брови Анзанты удивленно надломились.

— Это за что же?

— Твой ненаглядный Ольгерд снова холост.

— Что?!

— Кажется, об этом ты мечтала? Ну так поблагодари меня.

Такой насмешки надменная эрхиня не вынесла. Она вспыхнула, вскочила с кресла, но тут же под непривычной тяжестью матриката упала обратно.

— Мерзавец!

— Я еще хуже, дорогая. Не затрудняйся в поисках определения.

— И не собираюсь. Этим займутся другие. Надеюсь, они правильно тебя определят.

— Это при вашей-то Мудрости?

За дверями раздался какой-то шум, топот и визги. Похоже, что-то тяжелое катилось по парадной лестнице.

— Что это? — насторожилась Анзанта, тут же забыв про свой гнев.

— По всей видимости, хозяин вернулся, — усмехнулся Кристиан.

— Не он вернулся, а я его вернул, — заметил Грэф.

— Да, ты, — сказал эрх сурово, — мы это знаем. Но твои благие деяния никогда не перевесят твоих преступлений.

— Конечно! Вы же не даете мне времени!

— Твое время вышло. И ты, и твоя подружка Сия будете отвечать перед Советом Мудрых.

И, думаю, просто изгнанием вы не отделаетесь.

Самым страшным было стирание памяти. Фактически, это было смертью и превращением в новую личность. Это было концом и на игру уже не походило.

— А что с ней? — спросил Грэф хмуро. Олли была дорога ему по-прежнему.

— Стоит у камина. Вне времени.

— До сих пор?

— Сейчас Аггерцед передаст нам пульт. Ты ее оживишь. А потом убьешь.

— Что?!

— Что тебя удивляет, не понимаю?

— Олли — не Сия. У нее не матрикат, а обычное плотное тело. Она живет в этом мире, понятно? Это я распадусь тут через неделю, я — ваша добыча, со мной делайте, что хотите. Но на ее жизнь вы не имеете никаких прав!

— У нас другое мнение на этот счет, — холодно сказала Анзанта, — Олли — только субличность Сии. Ты создал ее тело, ты его и убьешь.

— Я?!

— И не думай, что это сделает за тебя кто-то другой.

На минуту Грэф закрыл глаза. Он знал, что сопротивляться бесполезно. Один против шести эрхов, тем более, против самого Кристиана Дерта он ничего не мог сделать. И он понял, что это его расплата. Час ее пришел. Он проиграл.

— Потом убьешь себя, — докончила Анзанта, просвечивая его беспощадной зеленью своих глаз, — ты стольких убил, что пора уже на себе это попробовать.

— Могу я увидеть сына? — спросил он с ледяным спокойствием.

— Не можешь, — отрезала Анзанта, — тем более, что и сын-то не твой.

— Мой!

— Матрикаты не дают потомства. Это было бы нарушением законов.

— Но я его вырастил!

— После того, как убил его мать? Больше ты к нему и близко не подойдешь!

И это тоже было расплатой. Грэф молча сел на диван, закинул ногу на ногу и принялся ждать своей участи.

Примерно через час шум и топот смолкли. В гостиную заглянул Леций. Эрхи ждали Герца, поэтому слегка встрепенулись, когда появился его отец.

— Что тут происходит? — спросил он, окидывая комнату усталым взглядом.

— Извини, правитель, у нас свои дела, — сказал ему Мендол, сразу переходя из зеленого режима в синий.

— В моем дворце?

— Разве мы мешаем тебе, Леций Лакон?

Голубоглазый правитель, самый красивый и самый терпеливый из Прыгунов, выглядел на этот раз совсем не ласковым.

— Я запер в подвале четыре сотни дуплогов не для того, чтобы терпеть у себя дома еще каких-то незваных гостей, — заявил он возмущенно, — мне плевать, что вы эрхи! Пока я здесь хозяин и я желаю знать, что здесь происходит!

Грэф получил огромное удовольствие от этого выступления, возможно, уже последнее в жизни. Кристиан встал.

— Извини, правитель, — сказал он вполне вежливо, — мы здесь находимся с согласия твоего сына. И ждем его.

— Не горячись, Леций, — улыбнулась Анзанта, — мы только заберем Грэфа и Сию и оставим вас в покое.

— И ты здесь? — удивился он, — я думал, Зела.

— Как можно спутать! — возмутилась эрхиня.

Сравнение ее явно задело. Грэф смотрел на нее как будто совершенно другими глазами.

Когда-то он считал Зелу примитивной, а сам был не менее самовлюблен, чем эта надменная красавица. А она даже его умудрялась презирать. И чтобы доказать ей, что она не права, он завертел всю эту историю и чуть не погубил лучшую из женщин. Теперь смешно и горько было всё это осознавать.

— Вот именно, — усмехнулся он, — как можно спутать!

В награду он получил уничтожающий взгляд холодных зеленых глаз.

— Где Аггерцед, правитель? — спросил Кристиан.

— Вместе с Кера гоняется за остатками дикарей по лесу. Там их не больше сотни.

— Сколько времени им понадобится?

— Часа два, если лес не поджигать.

«Два часа у меня еще есть», — подумал Грэф, глядя в серый квадрат окна. Конечно, у него был запасной вариант и на этот случай, но он был последний, самый крайний и отнюдь не безболезненный.

— Госпожа! Вы там не задохнулись?

Норки лежала, свернувшись клубком в тесном ящике под кроватью. Наследник велел сделать его еще в ранней юности, чтобы прятать бутылки от отца. Знала об этом только Кеция. Она и посоветовала ей спрятаться.

— В первый раз в жизни солгала своему господину, — призналась карлица, — выпуская Норки наружу, — а ведь я служу ему уже сто лет!

— Сто лет?!

— Почти.

— Сколько же вы живете?

— Кто по тридцать лет, а кто по триста. Кому как повезет, госпожа.

— Значит, Арктур тоже может прожить триста лет?

— Если на то будет воля Создателя.

Новость совсем не обрадовала. Мало того, что он был монстром, он еще и мог пережить ее на два столетия, а то и больше! «Какой ужас», — подумала Норки, — «в кого я влюбилась!» Она сидела на полу, потирая затекшие ноги. Во дворце было уже тихо. Как сказала Кеция, всех дуплогов обезоружили и заперли в подвале.

— Зачем ты меня прячешь? — спросила Норки тоскливо, — и врешь своему хозяину?

— О! Он был так зол, госпожа! — округлила глаза карлица, — никогда его таким не видела!

— Ну и что?

— Я испугалась, что он убьет вас под горячую руку. Ведь это вы ранили его жену. Знаете, как он любит ее!

— Ну и убил бы, ну и что?

— Как? Вы не хотите жить, госпожа?

Норки вздохнула.

— Вот именно. Не хочу.

Ей было мерзко и стыдно. Она жалко пряталась под кроватью, а ее товарищи, которых сама же и предала, безоружные, достались на растерзание этому монстру, наверняка еще более жуткому, чем его сыночек!

Только сейчас, когда она почувствовала всем телом, как содрогается дворец от ярости вернувшегося хозяина, ей стало понятно до конца, что же произошло, какую планету они пытались захватить! Здесь жили боги! Свирепые боги огня, грома и молнии, Сарпург и Кварлар. А может, и беспощадный Увувс прилетал на Шеор отсюда? Да разве ж можно воевать с богами?! Подлый шаман Рой обманул их. Заманил их в ловушку и бросил!

Как это было глупо: завоевать благодатный Плобл, чтобы погибнуть вот здесь, в логове свирепых богов, или навеки стать их рабами!

— Где сейчас твой хозяин? — спросила она Кецию.

— Дворец большой, госпожа. Не знаю.

— Узнай. Я не могу больше прятаться. Лучше уж сразу умереть.

Кеция покачала головой.

— Вы с ума сошли! Хотите заживо сгореть как свечка?! Хозяин очень зол!

— Уж лучше так, чем вечно прятаться!

— Вам не придется вечно прятаться! Скоро вернется господин Аггерцед, и всё объяснит отцу.

— Что объяснит?

— Что он любит вас!

— Любит? — Норки даже зажмурилась от досады, — да он просто отомстил мне, разве ты не поняла? Обесчестил меня и бросил на произвол судьбы. Хотя по нашим законам — я его жена.

Ты это называешь любовью?

— Для мужчин любовь всегда не на первом месте, госпожа. Тем более, для правителей.

— Тогда пропади они пропадом со своей любовью и своими царствами!

Она ждала его. Все эти дни. Ей было ужасно плохо, но он даже не появился. Получил свой пульт и забыл про нее.

— Найди своего хозяина, — повторила Норки решительно, — или я сама пойду его искать.

— Господи, зачем?!

— Пусть убьет меня, но прежде узнает, кто я. Я этого позора больше не хочу!

— Госпожа!

— Я жена царевича. И умру его женой! Даже если он не хочет отдать мне свой пояс!

— Дались вам эти пояса… — вздохнула Кеция.

Через полчаса она вернулась. Вид у нее был весьма несчастный.

— Хозяин у себя в кабинете, — сказала она, — он ждет вас.

— Ждет?!

— Ну да, вы же сами просили.

— Я просила только найти его…

Норки стала нервно затягивать свои ремни. Непослушные волосы она обмотала вокруг шеи, они всё еще были черными.

— Хозяин зол, — предупредила карлица, — в «синем луче».

— Тем лучше.

Кеция проводила ее тревожным, полным жалости взглядом.

Норки шла умирать. Она шла по разоренному дворцу к ужасному монстру, которого вдобавок разозлили до предела, вторгшись в его владения. Ни один маломальский дупложский вождь не простил бы такого своим врагам. Она и сама бы не простила.

Слуг кругом оказалось неожиданно много. Где они только прятались все это время?

Мужчины убирали камни от порушенных стен, а женщины подметали полы и протирали пыль. Это занятие им явно было по душе. Всё менялось в этой жизни, менялось стремительно и неумолимо, неслось, как горная лавина, растревоженная жестоким Увувсом.

Вчера еще она ходила по этим коридорам как хозяйка, а сегодня шла за возмездием. Время дуплогов на этой планете кончилось.

Норки остановилась перед серебристой дверью кабинета, сердце сжалось от ужаса. Ей страшно было войти к этому чудовищу, но отвращение к себе было еще сильнее. Она постучала. Потом гордо вскинула голову и вошла.

— Ты искал меня, царь? Я пришла сама!

— Вижу, — сказал царь.

В его голубых глазах никакого гнева не было, одна усталость. Он был вовсе не грозен и не страшен, а так же красив, как его сын. Нет, гораздо красивее и великолепней. Костюм на нем был белоснежный с золотом, сапоги тоже, плащ мерцающе-синий, лицо чисто выбрито.

Он брезгливо перешагивал через мусор на полу. За спиной его полыхали малиновым закатом окна, и простирался морской залив во льдах.

— Значит, ты Норки?

Откуда он узнал ее язык, она так и не поняла.

— Да, я…

С минуту они смотрели друг на друга.

— Ты можешь убить меня… — начала она давно заготовленную фразу, и поняла, что говорит что-то не то.

Голубоглазый бог этого делать явно не собирался.

— Я никого не убиваю, — устало сказал он, — мы всех отправим назад на Шеор. И тебя в том числе.

— Меня на Шеор?! — Норки вспыхнула, — а что мне теперь там делать?! Это ты сам решил или вместе с сыном?!

— Ты еще и недовольна? — удивился правитель.

— Лучше умереть здесь, чем с позором лететь на Шеор, — заявила она.

— С каким позором?

— С каким? Я помогла вам и предала своих, я отдала Арктуру пульт.

Голубые глаза царя взглянули на нее удивленно.

— Вот как?

— Да, — кивнула она и потупилась, — но это еще не всё.

— А что еще?

— А еще… — ей очень трудно было это произнести, но она всё же решилась, — я жена твоего сына. Вот так.

Правитель молчал, казалось, целую вечность, а она не смела поднять глаза.

— По-моему, у меня еще пробелы с вашим языком, — наконец проговорил он, — кто ты моему сыну?

— Жена, — повторила Норки.

— И… когда же вы успели пожениться?

— Это у вас женятся, а у нас просто любят друг друга.

— Ясно… — он вздохнул и кивнул на кресло, — садись.

Норки послушно села. Ни ноги, ни руки от волнения и стыда не слушались ее. Хозяин, видимо, понял это и налил ей красного вина в бокал.

— Видишь ли, охотница, боюсь, ты плохо себе представляешь, что такое — мой сын.

— Почему?

— Вы — одни, мы — другие. У вас свои законы, у нас — свои. Ты очень красивая девушка, я это вижу… но то, что тебе кажется очень серьезным, для Герца вполне может быть просто пустяком. Если б он женился на каждой девице, с которой занимался любовью, у него был бы уже гарем.

— Гарем?!

Сердце остановилось. И почему она решила, что у Арктура тоже всё было впервые?

Только потому что он был так же юн, как она? Потому что смотрел на нее с таким изумлением и трепетом, как будто никогда не видел женщины? Или просто потому, что она — круглая дура?

— Да, вы другие, — проговорила она непослушным языком.

Что тут было еще сказать! Она была виновата сама кругом и во всем. Виновата, что влюбилась, что отдалась этому ничтожеству и монстру, что предала ради него своих товарищей, виновата, что жива до сих пор…

— Герц еще слишком молод, чтобы жениться, — уже жестче добавил красавец-правитель, — а когда это случится, ему прежде всего нужно будет подумать о наследниках. С меня хватит того, что мой старший сын женился на лисвийке. Смешанных браков я больше не допущу.

Так что отправляйся на свой Шеор и живи там, как знаешь. В конце концов, мы вас не приглашали… А теперь можешь идти. Я слишком устал.

При всей своей красоте он все-таки оставался чудовищем. Норки как во сне добрела до своих покоев. Ноги подкашивались.

— Слава Создателю! — обрадовалась Кеция, — госпожа жива и невредима! Я так боялась, что он вас убьет!

— Лучше б он меня убил, — вздохнула Норки.

4

Герц уже потерял счет своим прыжкам за этот день. Только убедившись, что с дуплогами везде покончено, даже Ольгерду остались последние два ангара в Космопорту, только тогда он вспомнил, что его ждут эрхи. И что он еще даже не обнял отца.

Родственные чувства перевесили. Оказавшись во дворце, он тут же расспросил слуг и побежал к нему в кабинет.

— Наконец-то, — улыбнулся Леций.

Отец успел уже побриться и надеть свой праздничный костюм. Он был великолепен, как всегда, хотя и выглядел усталым. Как же Герц любил им гордиться! И любил чувствовать себя под его защитой. Он с наслаждением прижался щекой к его щеке. Свидетелей этой детской слабости к счастью не было.

— Папочка! Я уже думал, что никогда тебя не увижу!

— У меня тоже были такие минуты, — признался Леций.

— Я чуть с ума не сошел!

— Представляю, малыш.

— Всё сразу свалилось…

— Ты у меня молодец, — отец погладил его волосы и чуть отстранил его голову, — дай я хоть посмотрю на тебя.

— Могу доложить, — сказал Герц довольно, — дуплоги везде обезврежены, Кера скоро будет во дворце, дед тоже, Нрис уже в Космопорту, помогает Ольгерду, им осталось два ангара… а я жутко устал. До Эдгара мне сегодня не допрыгнуть. Это жаль.

— Ты хочешь сам оживить Эдгара? — улыбнулся Леций.

— Конечно! Из-за меня он влип, я его и вытащу.

— Что ж, это справедливо. А где Кантина?

Герц вздрогнул.

— Как? Ты ничего не знаешь?

— Чего я не знаю? — нахмурился отец.

Портить ему настроение не хотелось, но другого выхода не было.

— Она погибла, па. Улпард убил ее.

— Черт возьми, — сказал Леций с досадой, — Эдгар расстроится.

— Па, она всё сделала, чтобы освободить его. Мировая баба оказалась.

Герц тоже расстроился, когда узнал про Рицию. Но что тут можно было поделать? На отчаяние просто не оставалось времени. Он заметил на столе открытую бутылку и молча влил себе в рот пару глотков.

— Мне пора, па. Эрхи ждут.

— Хорошо. Потом поговорим.

— Надеюсь, ты тут управился без меня?

Леций усмехнулся.

— С трудом.

Слуги ему, конечно, помогли, но красоту своего дворца отцу пришлось порушить основательно. Дуплоги здесь были самые сытые и отогревшиеся, поэтому еще живые и наглые. Это в общаге их можно было складывать штабелями. Судя по трещинам в стенах, он предпочитал «синий луч».

Уже в дверях Герц замер и резко обернулся.

— А как моя Норки? — спросил он, — где она? Надеюсь, ты ничего с ней не сделал?

— Я-то нет, — внимательно посмотрел на него отец, — а вот что ты с ней сделал?

— Я?!

— Ну да. Она почему-то считает себя твоей женой.

— Что, так и сказала? — обалдел Герц.

— Дикари бывают очень наивны, сынок. Юные дикарки в особенности. Пора бы это знать.

— Вообще-то… она не такая как все.

— Еще бы. С кинжалом бросилась на твою мать.

— Значит, уже знаешь…

Герц еще сам не разобрался, что у него с этой дикаркой, даже не было времени об этом подумать. Явились эрхи, забили голову планами спасения Шеора вплоть до смещения оси вращения планеты, одновременно надо было готовить отряды захвата в местах дислокации дуплогов, прыгать во все точки, чтобы быть в курсе событий да еще и подпитывать энергией дежурную группу в Центре Связи. И это не считая всяких мелких дел.

Иногда ему хотелось увидеть Норки, но перед глазами всё время вставала эта безобразная картина: она снизу, Улпард сверху, руки ее белые, а платье на ней такое красное- красное…

— О чем ты только думал? — недовольно поморщился Леций.

— Ни о чем я не думал! — неожиданно разозлился Герц, — я тут остался один, понимаешь?

Один за всех! Это вы там загорели и отъелись, а я устал как собака! И я уже отвык, чтобы мне читали мораль!

— А я вообще не привык, чтобы на меня кричали, — спокойно ответил отец, — ты что так распалился? Устал? Ну так отдохни. Уже можно.

— Извини, — Герц потупился, на самом деле ему было стыдно, что он связался с этой хитрой, коварной и расчетливой девицей, да еще и влюбился в нее до полного оглупления, — я потом зайду.

Эрхи расположились в янтарной гостиной, пожалуй, единственном месте во дворце, сохранившем свой первоначальный вид. Все они были как-то тошнотворно хороши и гармоничны, эти пришельцы с неба, особенно красавица Анзанта. Она была почти как Зела, только чересчур яркая. Ослепительная, пересахаренная Зела, приторная и ненастоящая. Герц слышал эту историю о том, что бабулю сделали по образу и подобию какой-то небесной красавицы, но всё равно испытал легкий шок, когда впервые увидел ее.

Злосчастный Грэф с обреченным видом арестованного сидел в углу на стуле. Нечего и говорить, вовремя они его сцапали! Он поднял голову и бросил на Герца совершенно непередаваемый взгляд.

— Быстро ты вернулся…

— Пульт у тебя? — спросил Кристиан.

— Естественно!

— Передашь его мне на время, или пойдешь с нами?

Отдавать пульт кому бы то ни было Герц не собирался.

— Пойду с вами.

— Тогда пошли. Вставай, Грэф.

Арестованный поднялся, повел плечами, почесал двухдневную щетину на подбородке и посмотрел в окно, как будто там оставалось что-то очень важное. Но там ничего не было, кроме ледяного залива.

— Пошли, — дернул его за рукав Хетвин.

Они прошли в покои Риции. Герц вспомнил, что случилось с ней, и у него сжалось сердце. Бедняжка-сестра вряд ли когда-нибудь будет читать ему проповеди и учить его жить.

Она не будет на него злиться, он не будет к ней приставать и дразнить ее… ничего этого больше не будет. И, наверно, они теперь помирятся с дядей Ольгердом, чего уж теперь? И ни к чему теперь скрывать ото всех ее тайну. «Эх, Рики, ты и не узнаешь, что твоя мать Эния тоже погибла», — подумал он, обводя взглядом разоренное жилище сестры.

Эта мразь, что устроила Риции такую ловушку, стояла у горящего камина. Давно стояла.

Когда-то ее звали Олли, но на самом деле это была тетя Сия, жуткая женщина из жуткого прошлого династии Индендра. Это Грэф сам ему рассказал. Рыжее пламя освещало ее бледное, зловещее лицо.

— Оживи ее, Аггерцед, — велел Кристиан.

— Эту суку?!

— Она должна предстать перед Советом Мудрых.

— А они там не слишком добрые?

— Они мудрые.

Эрхи ждали. Они стояли правильным полукругом, занимая всё пространство комнаты.

Он набрал комбинацию кнопок, как показывал Грэф, направил дуло на Сию и нажал красную кнопку пуска.

Звук был такой, как будто лопнула огромная натянутая струна, как будто всё пространство в комнате раскололось пополам. Все содрогнулись от этого звука. Потом он плавно угас. В наступившей тишине тело Сии как подкошенное свалилось на пол.

— Она очнется? — повернулся к Грэфу Кристиан.

Тот стоял с совершенно посеревшим, перекошенным лицом.

— Да.

Она очнулась довольно скоро, сначала пошевелились ее пальцы, потом голова, потом плечи. Потом она села, обводя всех ужасным взглядом, как будто смотрела с того света.

— Олли, что с тобой? — первым не выдержал Грэф.

— Как… как долго, — проговорила она непослушным языком, — и страшно. Что это было?

Герца всего передернуло от ужаса. Он подумал, что Эдгару, наверное, не лучше. Значит, это не мгновение — выпасть из времени. Это наоборот очень долго. И страшно!

— Что за адскую машину ты придумал! — крикнул он Грэфу.

— Откуда я знаю! — раздраженно ответил ему Грэф, — я там не был.

— А пора бы!

— Помолчи, Аггерцед, — остановил его Кристиан, — он свое получит.

— У меня брат на Тритае!

— А на Шеоре у тебя еще двадцать тысяч.

Герц смолк. Пульт за пазухой стал неимоверно тяжелым, а жизнь показалась еще в сто раз сложнее, чем была.

Грэф склонился над своей скрюченной подружкой.

— Доронг вогнал тебя в безвременье, Олли.

Она еще не понимала, что происходит, что ее из одного кошмара сейчас быстренько отправят в другой. И лучшего эта тварь и не заслуживала.

— Ужас… это просто ужас.

— Почему? Что там было?

— Ничего. Но очень долго.

— Ты что-то осознавала там?

— Только то, что весь мир — прямая линия, а я — точка. И я падаю вдоль этой линии бесконечно вниз. У нее нет дна! Это ужасно…

Сия с изумлением взглянула на свои руки и потрогала их, повертела перед глазами.

— Есть! Выпуклые, объемные… я не сплю?

Наверное, после точки приятно было приобрести три измерения! Но радоваться этой стерве было рано. Ее вернули из линейности безвременья вовсе не за тем, чтобы она наслаждалась тут своим телом.

— А я всегда утверждала, что время содержит в себе все измерения плюс направление движения, — заявила она поднимаясь, — без времени мир схлопывается. Остается одно направление. Пришлось доказывать это на собственном опыте…

Ошалевшие глаза ее наконец увидели всех в этой комнате.

— А это еще кто?!

— Мы арестованы, — спокойно ответил ей Грэф.

— Ты можешь идти, — повернулся Кристиан к Герцу, — дальше уже наше дело. Мы забираем их.

— Нет уж, я останусь, — помотал головой Герц, — а лучше и остальных позвать.

— Зачем? — не понял эрх, — чем быстрее мы ее заберем отсюда, тем лучше.

Иногда его непонятливость просто бесила. А еще назывался Мудрым!

— Не догадываешься? Нрису она мать, отцу и Консу — сестра. И вообще, мы все ей родня.

И каждому есть, что сказать этой суке на прощанье.

— Он прав, — вмешалась Анзанта, — мы должны позвать всех. И Ольгерда в том числе.

Сия стояла между Хетвином и Глостром, высокая, надменная, скрестившая руки на груди.

— Кого это, всех? — спросила она громко, — я их отправила так далеко, что вы не докричитесь, эрхи. А своего ненаглядного Ольгерда, Маррот, ты больше никогда не увидишь!

Анзанта только презрительно взглянула на нее, но ничего не ответила.

— Я вернул их, Олли, — сказал Грэф.

— Что?!

— Я всех вернул.

— Врешь! Ты не мог этого сделать!

— Тебя слишком долго не было, Олли. Многое уже изменилось.

— Идиот… — она закрыла лицо руками, — с кем я связалась!

— С игроком, — криво усмехнулся он.

Герц не хотел бы оказаться сейчас на его месте, но и сочувствовать этому авантюристу он не собирался. Мертва была Эния, без памяти Риция, Эдгар пропадал в жуткой одномерности безвременья, мертвая Кантина лежала в холодильнике… И всё это не без его участия, всё — благодаря его «игре».

— Можешь позвать свою родню, — сказал ему Кристиан, — мы подождем.

Душой он рвался на Тритай, чтобы поскорее освободить брата, и копил для этого силы, но прыгать пришлось на космодром. Что же еще было делать, если единственным видом связи на этой планете остался Прыгун!

Мела поземка. Огромное открытое пространство то и дело пересекалось вспышками лучеметов. Дуплоги здесь нарвались на случайно не замороженный оружейный склад и быстро освоили современную военную технику. Смышленый был народ. И агрессивный.

— Сюда! — замахал ему кто-то рукой из-под опоры планетолета, — мы здесь!

Под брюхом корабля горел костерчик из ящиков. Аппиры сидели кружком, обнимая свои лучеметы. У бедняги Фальга так мерзло лицо, что он всё время закрывал его шарфом. Видны были только его желтые крокодильи глаза, полные безумного блеска.

— Территория слишком большая, — сказал он, шмыгая носом, — они разбежались, как ушмешуки. Мы тут стережем выход из пятого ангара, а остальные следят за восьмым и девятым.

— Отлично, Фальг, — похлопал его по плечу Герц, — а Прыгуны где?

— В буфете. Кофе пьют.

— Кофе пьют?!

— Ну да. А чего им тут сидеть? Мы и сами справимся.

Глаза юного динозавренка жутко сверкнули. «Боже, что из него вырастет?!» — содрогнулся Герц, хотя в целом парень ему нравился.

— Ладно, — сказал он, — продолжайте наблюдение.

Буфет был под огромным куполом Космопорта. Представлял он из себя тоже жиденький костерчик с кипящей на нем закопченной кастрюлей. На полу лежало сотни три связанных или мертвых дуплогов. Нрис и Ольгерд сидели на стульях и уныло глотали из стаканов коричневую бурду.

— Эта дрянь под названием «растворимый кофе с Магниады» сохранилась на складах только потому, что дикари в кофейных напитках ничего не смыслят, — поморщился Нрис, — а консервы сожрали подчистую, даже закусить нечем.

— Это не кофе, это опилки какие-то, — Ольгерд пнул ногой пустую банку, и она с грохотом покатилась по полу, — хуже травяных чаев. Посмотри до чего дожили!

Трое аппиров рядом с ними были менее капризны, их не пичкали травяными чаями далекие предки, им просто давно уже нечего было есть. Поэтому они просто пили.

— Как дела? — спросил Герц подсаживаясь.

— Ты что, не видишь? — пожал плечом Руэрто, — трупов больше, чем живых. Они, черти, отстреливаются, приходится отражать. А штук двадцать крышей придавило, не рассчитал немного.

— А наши все живы?

— Двое убиты, пятерых задело.

Он выяснил, что операция затягивается. Остатки дуплогов крепко засели в двух ангарах, к которым трудно было подобраться. Разобраться с ними можно было быстро, обвалив крышу или взорвав все к чертовой бабушке, но хотелось без жертв.

— С ними бы надо переговорить, — сказал Ольгерд, — в конце концов, мы добиваемся одного и того же. Они хотят драпануть на Шеор, а мы хотим их туда отправить. Полный идиотизм получается.

— Чего же вы сидите? — удивился Герц.

Они оба усмехнулись.

— Переводчика ждем.

Про эту мелочь он как-то и забыл. Отец уже успел во дворце проглотить дозу дупложского языка, а остальные еще нет. Корявый был язык и довольно примитивный, для любви и философских рассуждений не годный вообще, зато кое в чем очень доходчивый.

Дуплоги не знали условных наклонений: «если бы» да «кабы». Они просто употребляли будущее время как настоящее и в этом, как ни странно, были похожи на эрхов.

Получалось, что беседовать с его будущими подданными кроме него больше некому.

— Хорошо, — вздохнул Герц, — я сам с ними перетру. Только чуть позже.

— Почему не сейчас? — посмотрел на него Ольгерд.

Он с ним говорил совершенно серьезно, на равных. Герц такого и припомнить не мог.

— Речь надо подготовить, — отшутился он по привычке, но потом хмуро добавил, — а вообще-то я за вами. Нам всем нужно быть во дворце. Срочно.

— А что случилось?

— Эрхи забирают Сию. Я подумал, вам захочется проститься.

Он сказал и только по их реакции понял, что значила для них обоих эта женщина. Руэрто поперхнулся своим опилочным кофе, а красавец-дядя просто позеленел от злости.

— На этот раз я снесу ей башку!

— Запишись в очередь, — усмехнулся Герц.

Над прозрачным куполом уже сгущались сумерки. Вот и еще один день пролетал стремительно и незаметно, а впереди была еще скуча дел: вернуть Эдгара, уговорить дуплогов сдаться, разморозить подстанции и коммуникации, оживить тысячи людей и аппиров, объяснить им как-то, что произошло, отправить корабли на Шеор… и всё срочнее срочного, потому что нет еды, нет тепла, нет света, и всем хочется жить. Он даже не представлял, когда вздохнет, когда сможет хоть что-то отложить и когда наконец увидит Норки.

Конса он нашел в больнице, а отца — у матери в спальне. Ходить она уже могла, но предпочитала лежать. Герцу всё время хотелось забыть, что именно Норки ее ранила.

— Представляешь, — пожаловалась мать, — нам легче построить новый дворец, чем отремонтировать этот.

Глаза ее при этом были совершенно счастливые, к тому же умело подкрашенные. О, эти женщины, какая катастрофа их остановит, если они хотят нравиться своим мужчинам! Еще вчера была бледная и зеленая, а сегодня уже цветет и светится! «А Норки краситься не умеет», — подумал он, — «да и не идет ей».

— Не преувеличивай, — улыбнулся Леций, целуя жену в висок, — я и расколол-то всего пару стен да парадную лестницу.

— Папа! — покачал головой Герц, — до чего ты докатился! До сих пор в этом доме стены крушил только я.

— Ну, ты же мой сын!

— Теперь я в этом не сомневаюсь!

Они посмеялись, он поцеловал мамочку в щеку. На этом семейная идиллия кончилась.

Даже на это времени не оставалось.

— Папа, эрхи ждут, — сказал он коротко.

— Зачем? — спросил отец.

— Идем. Увидишь.

Прошло, наверно, не больше получаса. В покоях Риции ничего не изменилось, только роскошная Анзанта села на диван, а Сия с еще более надменным видом уселась в кресло у камина. Мужчины стояли.

Герц поразился невозмутимости этой бестии, которая наверняка знала, что ей уготовано, и спокойно смотрела в глаза своим братьям и сыну. Последним вошел хмурый Ольгерд.

Тогда она чуть заметно вздрогнула.

— Больше никого не ждем? — уставилась она на Герца своими торфяными глазами.

Он и раньше замечал, какой тяжелый взгляд у этой девицы, а теперь, когда узнал о ней всё, невольно съежился.

— Никого.

— И этих подонков ты называешь моей родней, Кристиан? — презрительно усмехнулась Сия и кивнула на Руэрто, — вот этого неврастеника, который отрубил мне голову? Или вот этого… — она повернулась к Лецию, — этого извращенца, который носил мою голову на подносе землянам, а второй братец помогал ему?! Династия!

От такого наглого заявления у Герца просто волосы встали дыбом.

— Ты первая собиралась убить нас, Сия, — сказал Конс.

— Да! Потому что было, за что. Но я не стала бы над вами глумиться!

Эрхи молчали. Отец вышел вперед, на середину ковра.

— За что ты хотела убить нас, сестра? — спросил он хмуро.

— За то, что вы слишком любите власть, — ответила она с ненавистью, — особенно ты, Леций! Мне не оставалось ничего, а моему сыну и подавно. И сейчас всё то же самое. У него нет ничего! Он такое же ничтожество, как и был. Вы поручили ему внешнюю разведку?

Другие планеты? Да вы просто выжили его с Пьеллы, избавились от лишнего голоса в своей Директории!.. Да что мой сын! Ты и своему-то слова не даешь! Чуть мальчишка послабее — ему уже нет места в вашей Директории!

Отец молчал.

— Ты самый хитрый из Индендра, — продолжила она, — ты прибрал к рукам всё, и при этом еще ухитряешься выглядеть хорошим! Это потому, что ты всё умеешь делать напоказ. Все знают, что ты подбирал любую падаль на Наоле, но никто не знает, что до своей собственной сестры в это же самое время тебе не было никакого дела!

— Ты сама пряталась ото всех, Сия.

— Это ты меня прятал! Ты вообще прячешь всех, кого стыдишься! А я была слишком уродлива, чтобы выставлять меня напоказ земным гостям. Ольгерду ты даже не сказал, что у тебя есть сестра!

— Его проще было познакомить с глубоководной рептилией, чем с тобой. Ты и меня-то избегала. О чем ты говоришь, Сия?!

— Только о том, что вы слишком стеснялись моего уродства! Вы презирали меня!

— Ты сама себя стыдилась, при чем тут мы?

— Мы сами были уродами, — вмешался Конс.

Она тут же накинулась на него.

— С Земли ты вернулся красавцем!

— Потом прилетела Фло и вылечила всех остальных. Ты сама три года отказывалась от осмотра. Не выдумывай теперь.

— Дурак, — усмехнулась Сия, — всех, кто видел мое тело, я потом убивала. И любовников, и служанок, и врачей, которые меня оперировали. Если б за это взялась твоя жена, ее бы не стало. Ты этого хотел?

Конс замолчал, потрясенный.

— Я пожалела твою жену, — чуть привстала она, опираясь на подлокотники, — и что я получила в награду? Ты предал меня! Ты всю жизнь пресмыкаешься перед Лецием: подчиняешься ему, доделываешь за него грязную работу, растишь его детей, глумишься над телом сестры по его приказу. Ты просто тень этого властолюбивого выскочки, хоть ты и старший брат. Я-то это знаю! Давай-давай, прогибайся под ним и дальше, другого ты не заслуживаешь!

— Мама, что ты говоришь… — не выдержал Нрис.

— А! И ты заверещал! — хищно повернулась она в его сторону, — и ты еще смеешь произносить это слово? Я жизнь положила, чтобы вытащить тебя из дерьма, и чем ты отблагодарил меня, сыночек?

— Я не просил тебя о таком одолжении, — проскрипел он зубами.

— Не просил? И что же смог ты сам, без меня? Ты всё в том же дерьме, Эрто! Леций и Оорлы командуют тобой, ты у них на побегушках! Они выжили тебя с Пьеллы на Наолу, они всё здесь решали без тебя и в угоду землянам… они даже чуть не женили тебя на этой слезливой дурочке Анастелле! Тебе и в этом выбора не оставили. До чего ты докатился, Эрто!

— Всё не так, мама!

— Помолчи уж лучше! Ты думаешь, тем, что таскаешь мне цветы на могилу, заслужишь мое прощение? Слюнтяй!

Герц перестал понимать, кого здесь судят. Получалось, что обвиняла всех эта жуткая женщина, по-королевски рассевшаяся в кресле. Жить ей оставалось, по всей видимости, недолго, но эту малость она использовала с огромным удовольствием! Похоже, всю родню просто парализовало при встрече с ней.

— Ол, скажи что-нибудь! — дернул он своего дядю за рукав.

— Пора кончать с ней, — повернулся Ольгерд к Кристиану, — иначе она будет брызгать ядом до утра.

Эрх согласно кивнул.

— Ты хочешь покончить со мной? — зловеще усмехнулась Сия, — ты правда в это веришь, мой ненаглядный Ольгерд? Ты веришь, что есть такая сила, которая нас может разлучить?

— Замолчи, — коротко сказал он.

Она встала, но не замолчала. Лицо было ужасно в свей надменности.

— Если уж ты вернулся ко мне из глубокого прошлого, куда я, казалось, запихнула тебя навечно, то почему же мне не вернуться к тебе с того света? Я найду тебя везде, мой любимый, можешь не сомневаться! Если надо, я воскресну в третий раз! И снова приду к тебе. И ты снова меня не узнаешь…

Она подходила к Ольгерду всё ближе, а он уже сжимал кулаки.

— Никто не любил тебя так как я! А любовь сильнее смерти! Я докажу тебе это. Ни одна женщина этого не сможет, а я смогу! Я из пепла восстану, если понадобится!

Герц смотрел на эту жуткую женщину и верил, что так оно и будет, что она способна на всё и что она сильнее тут их всех, вместе взятых. «Бедный дядя Ольгерд», — подумал он с ужасом, — «так вляпаться!»

— Хватит! — визгнула Анзанта, — заткните ей рот, или я сама это сделаю!

— Очнулась! — обернулась к ней Сия, — завидуешь?

— Что?!

— Богиня любви! А любить не умеешь. Так поучись у меня!

На этот раз дар речи пропал и у богини, она только безумно и возмущенно распахнула свои изумрудные глаза и вцепилась каменеющими пальцами в подлокотники кресла. Сия стояла посреди комнаты с торжествующим видом и озираясь как стервятница.

— Ну хватит, — сказал у нее за спиной Грэф, — поговорили. Герц, принеси мне меч. Что-то я тут не вижу ни одного.

— Зачем такая дикость? — спросил Кристиан, — у нас приготовлены капсулы для распада матрикатов. И ей, и тебе.

— За кого ты нас принимаешь? — усмехнулся Грэф, — оставь эти пилюли для нервных дам.

— Ты отказываешься?

— Мне твои поблажки не нужны. Я играю до конца. Герц, чего ты ждешь?

Герц выбежал в коридор. Мечей от дуплогов осталось полно, они были короткие и длинные, широкие и узкие, кривые и с зазубринами, но все были медные. А у него на чердаке, в кладовке валялся свой меч, стальной. Эдгар прихватил его когда-то из музея Оорлов, чтоб развлечь младшего братишку. Говорили, что этим мечом горбун Ольвин Оорл убил своего отца. Герцу тогда это было совсем не интересно.

Теперь он взял наследие предков в руки с каким-то трепетом, смахнул пыль, погладил, вынул из ножен. Много оружия придумали потом: и огнестрельное, и лучевое, и паралитическое, и даже временное, но меч всегда оставался символом войны, символом поединка, символом мужества.

Подивившись его тяжести и слабости своей руки, Герц вернулся в покои сестры. По дороге он шел и думал: какой же сильной должна быть Норки, хрупкая девушка с фиалковыми глазами! Она говорила, что спала на снегу, обливалась ледяной водой, воевала, убивала… и никогда не любила. До чего же они были разные! До невозможности, до абсурда разные! Похожи они были только в одном — он тоже никогда не любил.

Пришел он уже к развязке. Сия стояла у камина, уже не так победоносно как раньше.

Руки были опущены, на лице смятение.

— Годится, — сказал Грэф, взмахнув мечом.

— Ты… ты в самом деле хочешь убить меня? — спросила она изумленно.

— Мы проиграли, Олли, — ответил он спокойно, — пора это признать.

— Но ты ведь этого не сделаешь. Ты не сможешь!

Грэф шагнул к ней.

— Смогу.

— Дядя Рой! Не слушай их! Им нужна какая-то Сия, а я-то тут при чем?!

— Перестань…

— Сначала раздели нас, а потом убивай!

— Вас невозможно разделить. К несчастью.

— Ты же любишь меня, дядя Рой! Как же ты сможешь убить меня?! Ну, посмотри, ты же сам меня создал!

Грэф остановился. Рука его с мечом мелко дрожала. На его месте Герцу хотелось быть всё меньше.

— Не смейте меня трогать! — визгнула Сия, — я не матрикат! Я живая! Я Оливия Солла и я хочу жить! Какое вы имеете право?! Вы, эрхи! И вы — Прыгуны-правители! Собрались здесь, чтобы вершить суд над простой практиканткой, над девочкой, которой еще нет восемнадцати! Додумались!

— Мы проиграли, Олли, — еще раз глухим голосом повторил ей Грэф.

— Только не я! — крикнула она, — это ты всё разрушил! Ты! Пожалел какую-то Зелу! А меня не пожалел! Она всё равно будет презирать тебя, а я тебя любила! Дурак…

Сия снова обвела всех своим жутким взглядом.

— Трудно жить среди идиотов, — снова с презрением сказала она, — вы не можете оценить любовь, вы предпочитаете служить тем, кто вами вертит. И ты, Конс, и ты, Ольгерд, и ты, Руэрто, и ты, Грэф. Вы неблагодарны и любите неблагодарных! Вы рабы своей глупости!

Она говорила так убежденно и страстно, что Герцу на миг показалось, что это может быть правдой, вся та грязь, которую она изрыгала. Тогда ему показалось, что он сходит с ума.

— Ты готова? — хрипло спросил Грэф.

— Ничтожество, — сощурилась она, — и я еще принимала его за мужчину! Жалкий прислужник эрхов! Предатель!

— Ты готова, Олли?

— Я всегда готова! Это ты жуешь сопли, а еще меч взял в руки! Это тебе не кукла, что ты мне дарил! Это совсем другой подарочек. Я приму его, не бойся! Что? Руки дрожат?

Грэф всадил ей меч в живот. Было слышно, как треснула тугая ткань ее платья, а потом чавкнуло что-то мягкое. Он просто пригвоздил ее мечом к кирпичной каминной стенке. Сия рявкнула и застыла с выпученными глазами, словно не веря, что это с ней произошло. Герцу тоже не верилось. Ему казалось, что эта тварь живуча и бессмертна как само зло.

— Прости, Олли, — хрипло сказал Грэф, выдернул меч и отвернулся.

Она больше ничего не сказала, только схватилась за живот и так и сползла по стенке на пол с остекленевшими глазами. С минуту все стояли молча. Отец подошел к Герцу и обнял его за плечи.

— Надеюсь, третьего раза не будет, — первым нарушил он молчание.

— Не будет, — ответила ему Анзанта, — об этом мы позаботимся.

— Да уж постарайтесь!

Грэф присел рядом с Сией на корточки и закрыл ей глаза, ее огромные торфяные глаза под крутыми дугами бровей. Говорили, что она — копия царицы Нормаах. Он гладил ее волосы и щеку, и непонятно было, с кем он прощается: то ли с девчонкой Олли, то ли с прекрасным телом этой царицы.

— Прими капсулу, — посоветовал ему Кристиан.

Грэф встал, он не выпускал меч из руки.

— Ты что, хочешь лишить меня последнего удовольствия?

— Я хочу покончить с этим как можно быстрее.

— Я тоже.

Герцу захотелось зажмуриться. Он ткнулся лбом отцу в грудь, но потом всё же посмотрел одним глазом, как это было.

Меч был слишком длинным. В живот Грэф не мог его направить. Он приставил его острием к горлу, держа двумя руками, оглядел всех, зажмурился и резко согнулся. На этот раз раздался хруст. Потом хлынула кровь, потом он упал согнувшись на ковер, дернулся пару раз и затих.

Герц чувствовал тупую досаду и горечь. Этой смерти он не хотел, отец, наверняка, тоже.

Этого не хотели и эрхи. Этого просто требовал какой-то закон возмездия, который они строго выполняли! Никто в отдельности этого не хотел, но это происходило! Нормальный, крепкий, здоровый мужик, готовый помогать и расхлебывать свои грехи, протыкал себя мечом как коллекционную бабочку! Зачем?! Даже прятаться со слугами на кухне было не так унизительно, как наблюдать за этой сценой.

А потом случилось самое невероятное: тело Грэфа заискрилось как бенгальские огоньки, без запаха и дыма, засверкало, запульсировало всеми цветами радуги и за минуту исчезло совсем вместе с лужей крови на ковре. Свитер, джинсы и сапоги остались. Они как-то нелепо лежали рядом с мечом в ногах у мертвой Сии.

Герц впервые видел, как распадается матрикат. Ему показалось, что он попал в компьютерную игру, и всё действительно — только игра, глупая такая кровавая шуточка с захватом планеты, провалами в прошлое и любовью к коварной дикарке.

За окнами стало совсем темно. Облизывался, догорая, огонь в камине. Эрхи преспокойно огляделись, удовлетворенно кивнули и вышли. Они сделали свое дело.

Осталась только Анзанта, она продолжала сидеть в кресле и смотреть на Ольгерда. Тот, конечно, не выдержал и подошел к ней.

Говорят, они были женаты! Герц с трудом представлял себе такую семейку. Даже они с Норки, такие разные, подходили друг другу больше! У нее хотя бы тело было, а не матрикат!

Он еще раз посочувствовал своему красавцу-дяде, которого так обожали женщины. Если его жена периодически взрывалась перед ним вот такими радужными брызгами, то как он еще с ума не сошел?!

— Ты очень устал, сынок, — сказал Леций, — пойди отдохни.

— Мне надо речь сказать, — поморщился Герц, — дуплогам в ангаре.

— Утром скажешь.

— До утра они там перемерзнут.

— Не перемерзнут. Там мебельный склад.

Отдохнуть и правда не мешало, слишком много было впечатлений.

— Па, — Герц посмотрел отцу в глаза, — какая жуткая женщина!

— Да, — кивнул Леций, — и нашей Риции досталось от нее больше всех.

Они оба взглянули на нее. Сия так и сидела с закрытыми глазами, схватившись обеими руками за живот. Платье на ней было коричневое, на шее сверкало бриллиантовое колье, темные волосы резко оттеняли зловеще-синеватую белизну ее лица.

Руэрто подошел к ней, потом наклонился и поднял ее на руки. Лицо было почти такое же бледное как у нее.

— Ру, ты что? — удивился отец, — слуг полно!

— Отстаньте, — сказал тот со стиснутыми зубами, — я сам.

— Зачем тебе это надо?

— Это моя мать. Другой у меня нет.

Тяжело ступая со своей ношей, он вышел за дверь.

— Я тоже пойду, — сказал Герц отцу и подошедшему дяде Консу.

— Где тебя искать? — спросили оба хором, когда они не ссорились, то часто говорили одновременно.

— Как где? — вздохнул он, — в моей постели. Сколько можно спать в подвале?

Ноги почему-то к себе не шли. Наверно, потому что он до сих пор не решил, что сказать этой дикарке. Простить ее или не простить? Поверить или не поверить? Забыть этот кошмар с Улпардом, или не получится?

Норки стояла над кроватью и собирала свой походный мешок, она вздрогнула, обернувшись на дверь, глаза вспыхнули. Герц обомлел, какая она красивая, когда злится.

Какая она вообще красивая!

— Т-ты куда собралась? — только и смог он вымолить.

— К своим, — резко ответила она, — в подвал.

Он подошел ближе, сердце колотилось.

— Почему… почему моя жена должна жить в подвале?

— Жена?! — вспыхнула Норки, — у тебя таких жен целый гарем!

— Что?!

Герц совсем растерялся. Он не ожидал от своего сердца такой прыти, а от своей дикарки такого норова. Норки затянула мешок и вскинула на плечо.

— Пусти меня!

— Я не понимаю, о чем ты говоришь!

— А я не желаю тебя знать!

— Ты что, Норки?!

— Дура была, вот что!

— Да нет у меня никакого гарема!

— Значит, был!

— Мало ли что у меня было?! Ты что думала, я тут сидел и тебя дожидался?!

— Я думала, ты мальчик из обслуги, а ты развратный наследник и монстр! Пропади ты пропадом вместе со своим царством и своими девицами!

— Мальчик из обслуги для тебя был слишком ничтожным, а наследник — слишком развратным! Тебе не угодишь!

— А мне и не надо угождать! Пусти меня!

— Пустить?! Ну и катись к своим дуплогам!

— А ты к своим аппиркам!

— Ну и дура!

Герц захлопнул за ней дверь и уселся на пустую кровать. Его трясло. Синяя энергия бурлила и клокотала. Он понял, что сна уже не будет: ни сладкого, ни кошмарного. Разве можно уснуть, когда рассорился с женой вдрызг!

5

— Пойдем к нам, — позвала Пума, — ты тут замерзнешь совсем!

Льюис сидел на своей кровати, закутавшись в три одеяла. За окном сгущались темно- синие, беззвездные сумерки, мокрый снег сыпался на унылую спортивную площадку, женский корпус напротив смотрел слепыми черными окнами. Странно было сознавать, что тут, в этой комнатушке, он совсем недавно жил беззаботным студентом-практикантом, зубрил физику, распивал чаи с друзьями, болтал с Олли и даже целовался с Анастеллой. Тогда было тепло и светло.

— Не хочу, — коротко сказал он.

— А хочешь, пойдем с тобой в «Корку»? — спросила она, — там топят. Выпьем, консервов пожуем?

— Пума, у меня больше нет энергии, — усмехнулся Льюис, — и денег тоже.

— Дурак, — пожала она плечом, — думаешь, если мы вампиры, то способны только брать?

Он именно так и думал, к тому же терпеть не мог их логово — «Корку апельсина», но признаться в этом постеснялся.

— Откуда мне знать, на что вы способны…

— Странный ты, — Пума вздохнула и вышла.

Стало совсем пусто. Анастелла была где-то рядом, в этом времени, на этой планете, в этом городе, но ничего как будто не изменилось. Он вдруг понял, что ближе они не стали ни капли. До нее как была бесконечность, так и осталась, и дело тут было не в пространстве и не во времени, а просто в том, что она его разлюбила.

Анастелла разлюбила, а все остальные просто забыли про него, разбрелись по семьям, по домам, по любимым женам и детям, и кому теперь нужен какой-то Льюис Тапиа, которого они брали на охоту? Тоска разъедала сердце прямо как соляная кислота. «На Землю!» — думал он, тупо глядя в темно-синее окно, — «только заберу документы, накоплю сил и не останусь тут больше ни секунды!» Дверь снова скрипнула. Замок был выломан с корнем, так что заходили все подряд. На этот раз заглянул Циклоп.

— Эй, Ангелочек! Там Сверчок пришел из дворца, про твоего отца рассказывает.

— Что рассказывает? — напрягся Льюис.

— Пошли, сам узнаешь.

Пришлось пойти. Льюис присел к костерку вместе со всеми. Сверчок раздавал тремя руками брикеты с сухими водорослями, видимо, последнее, что удалось стащить из дворцовой кухни, а четвертой, самой короткой, почесывал себе лысину.

— Как же они меня боялись! — гордо рассказывал он, — как увидят, сразу пятятся и сплевывают, а в глазах паника. У них там бог какой-то есть многорукий, очень злой. У них вообще полно злых богов.

— Это они нашего Паралича не видели! — захохотали аппиры.

Льюис слышал, что особых уродов во дворце не держали. Те больше прятались по подвалам и чердакам и выходили только ночью, так что дуплогам просто повезло в этом отношении. На Сверчка смотреть было неприятно, но вампиры с чешуйчатой кожей, тыквообразной головой, белыми глазами и самыми разными наростами по всему телу выглядели не лучше. Привыкнуть к этому было трудно, особенно после лесной сказки!

Сухие водоросли на вкус были тошнотворны.

— Как там мой отец? — спросил Льюис, отказываясь от угощения.

— Грэф что ли? — заморгал глазами Сверчок.

— Ну да.

— Плохи твои дела, парень. Отец твой мечом себя проткнул. Сначала эту… Оливию, а потом себя. Ему эрхи велели.

Подробности Льюис слышал уже плохо. Ему казалось, что весь мир, вся вселенная повернулась к нему спиной, всё рушилось, всё разбивалось, всё ускользало из рук. И ничего нельзя было изменить, даже обладая силой Прыгуна. Вот и сидел он, Прыгун, с уродами у костра, беспомощный, одинокий, нелюбимый, несчастный, никому не нужный…

Потом ему самому стало стыдно, что он так раскис. Наверняка этим уродам не слаще. А он распустил нюни!

— Значит, осталось два последних ангара? — уточнил он деловито.

— Да. Дуплоги там хорошо упаковались. Руэрто и Ольгерд их вышибить оттуда не могут.

— А Кера уже освободил свой замок?

— Да! Забрал жену и дочку.

— Они… они в порядке?

— Рады до смерти!

— Ну, это понятно…

На ватных ногах Льюис вернулся в свою темную комнату, нашел свечку в ящике стола, зажег ее, чтобы было хоть какое-то освещение. Из темноты проступили раскиданные стулья и разбросанные вещи. Книги дуплогов не интересовали даже в качестве топлива, зато одежду они перетрясли основательно. Исчезли и зимняя куртка, и теплый свитер, и шарф с шапкой.

Запасы супов, чая и печенья с сухарями тоже испарились.

Красный чайник валялся на полу, без электричества он годился разве что для поливки цветов, которые все померзли. На стене покосился календарь с морским прибоем и белой яхтой вдали. За стеной совсем недавно жила Олли.

Льюис поднял чайник, встал, уперся лбом в эту стену. Олли там больше не было. Ее вообще больше не было. Отец проткнул ее мечом, потом убил себя… к этому предстояло еще привыкнуть.

Свечка горела на столе. Одинокая свечка для одинокого человека, у которого всё, всё, всё, всё обрушилось. Аппиры хохотали в вестибюле. Льюис не хотел к ним. Там он всё равно оставался один, это было не то одиночество, от которого можно излечиться в шумной компании, одиночество непонятости, одиночество покинутости. Он сидел, кутаясь в одеяло, и смотрел на дрожащее пламя свечи.

Странно, почему-то у него никогда не было близких друзей, кроме Олли. Он не вписывался ни в одну компанию, вечно ему было как-то неловко или скучно, он вообще был какой-то не такой как надо, наивный звездный мальчик со стихами под подушкой! Таким можно жить только в прекрасных сказках, но сказки, если и приходят, быстро кончаются.

Неожиданно смех утих. Он услышал шаги в коридоре и почему-то сразу понял, что это к нему. «Наверно, Рыжий», — подумал он, — «неужели не забыл про меня?» Дверь открылась. Это был не Рыжий. В полумрак комнатушки шагнул Верховный Правитель во всем своем великолепии и тут же наткнулся на опрокинутый стул.

— Что за черт?!

Он был совершенно невозможен здесь, этот сказочный король в белоснежном с позолотой костюме и переливчатом плаще, наконец-то гладко выбритый и пахнущий изысканным лосьоном. В домике Элгиры он выглядел попроще.

— Лью, ты где?

— Я здесь, — Льюис вышел из темного угла.

Леций сощурился привыкая к тусклому освещению.

— И как ты тут?

— Нормально. Как все.

— Давай присядем что ли?

Они сели на кровать. Льюис догадывался, с каким известием пришел к нему Верховный Правитель, хотя лично мог бы и не беспокоиться. С этим неплохо справился и Сверчок.

— Вообще-то я всё знаю, — опередил он долгие объяснения.

— Что ты знаешь? — посмотрел на него Леций.

— Отец убит. Сия тоже.

Правитель вздохнул.

— Да… нам всем сейчас несладко. Ты знаешь, мы ведь ничего не могли сделать. Да и негодяй твой отец порядочный, так что, чему тут удивляться?

— Да, я знаю…

— Вот что, — Леций обнял его за плечи, — я пришел за тобой. Собирайся.

— Куда?

— Домой. Во дворец.

— Во дворец?!

— Я вообще не понимаю, что ты тут делаешь, в этом морозильнике?

— Живу.

— Здесь жить нельзя.

Он был прав. Какая уж тут была жизнь!

— Вообще-то я собираюсь на Землю, — опустил голову Льюис.

Ему совершенно не хотелось на Землю, особенно сейчас, когда рука Леция лежала у него на плече, просто он никак поверить не мог, что о нем вспомнили.

— На Землю мы с тобой отправимся в отпуск, — улыбнулся правитель, — только до отпуска еще далеко. Прыгунам и на Пьелле дел хватит.

— Я… не ваш Прыгун. Я отродье Грэфа, разве вы забыли?

— Послушай, — Леций обнял его еще крепче, — нас так мало! Неужели мы будем копаться в родословной? Ты наш, Лью. Мы все тебя любим. Так что об этом даже и не думай.

Льюис почувствовал, что его мелко трясет. И не от холода. Ему хотелось плакать, рыдать, кричать и выть, отрыдаться за все годы своего одиночества, за всю боль, что он прятал за вежливыми улыбками и кротко опущенными ресницами, за всю свою бестолковую жизнь.

Слезы подступали, от этого было стыдно.

— Спасибо. Я приду, — сдержанно проговорил он, — соберусь и приду. Вы меня, пожалуйста, не ждите. Я сам.

— Ну вот и отлично, — улыбнулся Леций вставая, — за тобой модуль прислать?

— Модуль? — совсем обалдел он, кареты за ним еще никто не присылал.

— У тебя энергия на нуле.

— Это дуплоги. Они там, в спортзале.

— Оно и видно. Я тоже сегодня порастратился.

— И я…

— Значит, за тобой прилетят. Собирайся, сынок. Полчаса тебе хватит?

— Вполне, — стуча зубами сказал Льюис.

В спальне как-то странно пахло, пахло женщиной, хоть она и ушла со своим рюкзачком на плече. Норки не пользовалась ни духами, ни ароматными кремами, но всё равно всё пропахло тут ею и как будто преобразилось: и подушка, и покрывало, и ковер, и полог над кроватью, и сам воздух. Герц, в конце концов, вскочил. При всей своей усталости заснуть он не мог.

Мириться с Норки ему не хотелось, да он и не представлял как! Уговаривать дуплогов тоже не было сил. Пожалуй, единственное, чего хотелось — это поговорить с отцом, сесть рядышком и всё ему рассказать, всё-всё, как было. Он решил, что его еще мало похвалили, мало погордились им и мало погладили по головке за то, что он такой хороший сын. Этого всегда недоставало, а сейчас в особенности.

Он устало доплелся до дверей отцовского кабинета, но только приоткрыл их, как сразу услышал, что Леций не один: он с матерью, и они ссорятся. Это было тем досаднее, что только что наблюдалась полная семейная идиллия! «Черт бы вас побрал!» — подумал Герц, — «не успели встретиться, как уже что-то не поделили! О чем это они, интересно?»

— Ты мог хотя бы посоветоваться? — нервным голосом выговаривала мать, он сам терпеть не мог этот ее тон, — или ты, как всегда, предпочитаешь ставить меня перед фактом?

— Послушай, я не могу бросить мальчишку на произвол судьбы. У него никого нет, ты понимаешь? Совсем никого. Была какая-то родня на Земле, так они от него отказались.

Хочешь, чтобы и мы туда же?

— Теперь ты хочешь выставить меня безжалостной эгоисткой?

— Герда!

— Ты всегда всех подбирал, я же терпела! Но то были слуги! А теперь ты решил, что двух сыновей тебе мало. Нужно третьего! Это уже слишком!

— Да мало! Оба сына Прыгуны, а династию продолжать никто не собирается. Ни тот, ни другой!.. Льюис отличный парень, и мне плевать, что он не Индендра. Если хочешь знать, я всегда мечтал о таком сыне!

— Ты что? Ты совсем с ума сошел в своем прошлом? А как же Герц?!

Герц стоял перед дверью, словно облитый кипятком, он задыхался как в душной бане, а земля уходила из-под ног.

— А что Герц? — спросил отец спокойно, — он дружит с Льюисом.

— Ты в самом деле ничего не понимаешь? — дрожащим голосом проговорила мать, — он же боготворит тебя, он копирует тебя во всем! Он ревнует тебя даже ко мне! А тут какой-то Льюис!.. Ты или не знаешь своего сына совсем или не дорожишь им ни капли!

— Это ты его совсем не знаешь!

— Мальчик только взялся за ум, стал взрослым! Ты хочешь, чтобы он снова спился? Ты этого хочешь?!

— Я хочу любить тех, кого люблю. И я имею на это право. Аггерцед — мой сын, но к Льюису я тоже привязался. Ты, когда узнаешь его поближе, поймешь. Он замечательный.

— А ты совершенно несносен! Что за семейка?! Один тащит жену-стерву с Вилиалы, другой сыночка — отпрыска Грэфа! Тебе что, мало, что у нас теперь трое зеленых внуков?

— Один черный.

— Какая разница!

Герц наконец прикрыл дверь. Сначала ему хотелось войти и высказать своему папочке, что его замечательный Льюис, о котором он всю жизнь, оказывается, мечтал, вовсе не его сыночек, а Ольгерда. И хлопнуть дверью. Потом решил просто хлопнуть дверью. А потом и этого не сделал. Просто решил напиться.

Сразу всё потеряло смысл: освобождение планеты, восстановление, латание дыр…

Только что он ощущал себя важным и незаменимым, он был уверен, что никогда уже не вернется к прежним попойкам и дурачествам, а будет вкалывать, расчищая свою планету, наравне с другими Прыгунами. А оказалось, что отцу этого мало! Ему нужен еще и Льюис, красавчик-Ангелочек, лишенный всяких недостатков! Вот о каком сыне он мечтал!

На лестнице он встретил Кристиана и Анзанту. Они удивленно посмотрели на возбужденного наследника.

— Я согласен! — выпалил Герц, — я отправлюсь на Шеор! И чем быстрее, тем лучше.

— Что ж, это хорошо, — просветил его черными глазами эрх.

— Замечательно! — усмехнулся Герц, стискивая в карманах кулаки.

— Я же говорил, что это будет твое желание.

— Ага. Причем страстное.

Он почти бегом забрался в свой модуль на стоянке и рванул в «Корку». Желание на самом деле было одно — напиться и устроить какой-нибудь пьяный скандальчик для успокоения души. Это Льюис пускай корчит из себя святого, а ему теперь всё можно!

Темный, мокрый город выглядел с высоты мрачно, только кое-где светились окна и горели костры. Герц сделал несколько крутых виражей для встряски и только потом приземлился на Счастливой улице. Его по-прежнему трясло.

В подвале было дымно от курева и от печурок, которыми здесь отапливали, вместо музыки пьяный квартет на сцене лупил по гитарам и стучал в барабаны. Биар что-то пела, но забывала слова. Вампирье глотало самогон и закусывало остатками консервов, ничего приличнее виалийских водорослей, витаминизированной лягушачьей икры и маринованных медуз уже не осталось.

Он закашлялся от дыма и подошел к стойке бара.

— Привет, Крю!

Бармен Крючок перестал ухмыляться и поспешно вытянулся в струнку.

— Привет. А что случилось?

— Да, собственно…

Герц не успел договорить, как его облепили со всех сторон.

— Что происходит, наследник? Что там во дворце? Дуплогов повязали? А нам что теперь делать?

Этот град вопросов смутил его совершенно. Кажется, вампиры уже не представляли, что он может прийти сюда, чтобы просто надраться с ними как свинья. И, наверно, они были правы. От Рыжего не осталось ничего, даже парика.

Он усмехнулся, вздохнул и деловито поделился последними новостями. На него смотрели самые разные, но преданные глаза. Ему верили, его слушали, ждали его указаний.

И это совершенно не зависело от того, какого сына предпочитает отец: его или Льюиса!

— Наследник! Говорят, ты будешь всех оживлять? Когда?

— Для оживленных это шок. Сначала надо наладить отопление, подвезти продукты с дальних складов, подготовить больницу на всякий случай, а потом постепенно этим заниматься. Воскрешать всегда труднее, чем убивать, вы разве не знали?

— А дикарей когда отсюда вышвырнут?

— Отправим их сразу, как снарядим корабли.

— А если какие разбегутся?

— Что ж, пусть выживают!

— А Прыгуны все вернулись?

— Все.

— А что там, в прошлом? Они рассказывали?

— Не успели еще…

Пока он говорил, к нему подбежали все, всем было интересно, все хотели быть в курсе последних событий, и даже Биар перестала голосить. Только один тип продолжал равнодушно сидеть за столиком в самом углу и надираться мутным самогоном. И когда Герц наконец узнал его, то от изумления и возмущения забыл про всё на свете, даже про ту обиду, что привела его сюда. Это был его дед, Ричард Оорл.

— А этот что тут делает? — спросил он потрясенно.

— Не знаем, — ответили ему наперебой вампиры, — землянин какой-то, давно тут сидит, ни с кем не разговаривает.

Герц раздвинул толпу уродов локтями и медленно подошел к деду. Тот хмуро взглянул на него и потупился.

— И что всё это значит, господин полпред?

Ричард не отвечал. Он курил дорогую сигарету и запивал дешевым пойлом.

— Дед, я с тобой разговариваю!

— Тебя что-то не устраивает? — усмехнулся дед.

Герц чуть не задохнулся от возмущения. Он уселся на стул, протянул руку и вырвал у него недопитый стакан.

— Я не понимаю, что тут происходит? Какого черта ты здесь торчишь? Бабуля вся извелась, наверно! Ты был у нее? Ты ее видел?

— Нет.

— Ничего себе! Да ты знаешь, что она тут из-за тебя вытерпела?! Ты знаешь, что если б не она, ты бы до сих пор торчал в прошлом, и все остальные тоже? Да если б меня женщина так любила…

Ричард резко взглянул блеснувшими глазами, Герца как будто полоснуло болью.

— Я не уверен, что дело во мне.

— Да ты что, с ума сошел?!

— Хотел бы, да не получается.

— Дед, но это же глупо… я же лучше знаю!

Ричард воспользовался его растерянностью и отобрал свой стакан. Герц с ужасом осознал, что сам сделал немало, чтобы рассорить их. Он ревновал бабулю, злился на деда и вообще мало задумывался о последствиях. Ему тогда казалось, что дед совершенно каменный, что ему на всё плевать.

— Я… я же тебе врал, дед, — признался он с отчаянием, — Кси никогда не был ее любовником. Он писал про нее пьесу. Отличную пьесу, я знаю, я читал!.. Хочешь, я поклянусь тебе? А хочешь, я притащу тебе этого Кси, и он сам тебе всё расскажет?

Ричард дрожащей рукой загасил окурок в консервной банке.

— К черту твоего Кси, — сказал он севшим голосом, — я буду говорить только с ней.

— Она тебя любит, — виновато улыбнулся Герц, — и я тебя люблю. Прости меня, дед!

Ричард не спешил. Он брел по темному городу, давя ботинками жидкую кашицу снега с грязью. Почему-то не было ни торжества, ни радости. Он никак не позволял себе поверить, что его счастье и жизнь вернулись, вот так взяли и вернулись назад. Вместо желания скорее увидеть жену были только страх и неловкость.

Если б всё было так просто, как думал Герц! При чем тут какой-то Кси? Какая разница, был он ее любовником или не был? Дело совсем в другом, в том, что они стали чужими, стали далекими, как будто и не прожили вместе сорок лет. Дело было не в ее любви к другому, а в том, что она разлюбила его.

Разлюбила. Он так привык к этой мысли, что уже не мог от нее отказаться. Даже в том, что случилось, он видел не любовь к себе, а просто ее ненависть к Грэфу, борьбу двух самолюбий, вселенское упрямство, которое с ней иногда случалось. А когда он позволял себе думать иначе, сердце начинало оживать и болеть в груди как оттаявший кусок льда. Он ничего не понимал!

Они расстались в больнице. Она смотрела своими запавшими зелеными глазами, очень бледная, очень нервная, очень серьезная.

— Ричард, нам надо поговорить.

А дома был бардак. Она вообще не ночевала дома, а потом пришла и перевернула всё вверх дном. И он испугался. Испугался, что и жизнь у них тоже вот так же перевернулась, как домашнее барахло, и он сейчас это услышит. У него тогда была лишь одна мысль:

«Только не сейчас!» И он сбежал, как последний трус. А потом, в прошлом, только одно его утешало: что он этого никогда от нее не услышит! Хоть тут обманул судьбу!

А теперь ему говорят, что она его любит. Говорят те, кто никогда не видел ее холодных, отчужденных глаз!

Их дом утопал во тьме, как и весь квартал. Вместо деревьев вдоль дороги стояли сплошные пеньки, тишина была просто мертвая. Ричард начал уже сомневаться, дома ли Зела, но потом заметил тусклый отсвет в окне гостиной. Сердце отозвалось на это как обычно — волнением и болью.

Он открыл калитку, подошел к дому, зашел в дверь, в полной темноте медленно поднялся по ступеням. Так уж вышло, что первый этаж они оставили для гостей, а сами жили на втором. Он шел, и как будто вся жизнь в этом доме пронеслась перед глазами: как пахло свежей краской, как заносили мебель, как устраивали все комнаты, как принимали гостей, как испытывали на прочность все кровати…

А потом он остановился у раскрытой двери гостиной, за которой дрожал тусклый свет живого пламени, и зажмурился. Это длилось всего секунду. Быть взволнованным мальчишкой он себе не позволил. Где это видано, чтобы хозяин не смел переступить порог собственной гостиной? Где это слыхано? Вошел он уверенно и огляделся уверенно.

Камин горел, прямо у огня на одеяле сидела Зела, обыкновенная маленькая Зела, закутанная в плед. Рядом на подносе стоял скромный ужин: бутылка, фужеры, кирпичик хлеба и знакомые консервные банки.

Его как будто током пробило. Она сидела одна в пустом, холодном доме, ждала его, она сделала невозможное, чтобы он вернулся, а он как последняя свинья напивался в «Корке апельсина»!

Медленно, как во сне, Ричард опустился рядом с ней на одеяло, заглянул ей в глаза, ужаснулся, как болезненно осунулось ее прекрасное личико, как впали ее щеки, как потускнела ее атласная кожа и поблекли золотые волосы.

— Зелочка, что с тобой?! — прошептал он, потеряв даже голос от такого потрясения.

— Постарела, да? — грустно улыбнулась она, — стала некрасивой? Я думала, в темноте будет не так заметно.

Ричард схватил ее и крепко-крепко прижал к себе, она барахталась в своем пледе, а он целовал торопливо и нежно ее губы, волосы, глаза, морщинки под ними, складочку меж бровей, прежде ее не было.

— Что с тобой, девочка моя, любимая моя? Что случилось? Неужели Грэф так замучил тебя?

— Я сама себя замучила. Я совершенно не могу жить без тебя, Ричард.

Он стиснул ее еще крепче.

— Думаешь, я могу?! Думаешь, я жил без тебя там? Но всё это кончилось, правда? Я здесь, ты со мной, всё будет хорошо, моя ласточка. Я больше ни на минуту тебя не оставлю. Уйду с работы и буду сидеть на всех твоих репетициях и спектаклях. Хочешь? Води меня по всем выставкам и магазинам на веревочке, хочешь, Зелочка? Хочешь такого мужа?

— Тебя хочу, — грустно улыбнулась она, — любого. И навсегда… Я люблю тебя, Ричард, и так рада, что успела тебе это сказать. Остальное уже не важно… Представляешь, ведь этого могло не случиться?

— Не могло, — покачал он головой, — я бы сам нашел к тебе дорогу.

— Сквозь время?

— Сквозь что угодно! Я бы прожил эти сорок тысяч лет, я бы их прополз и всё равно бы встретился с тобой.

— Так долго не живут, — вздохнула она и снова улыбнулась, — все когда-то умирают.

— Просто никто не пробовал, — усмехнулся он.

— Наверно…

Она откинула плед и протянула к нему руки.

Счастье было совершенно полным, как будто на свете не существует ничего другого, кроме любимой женщины. Еще вчера это казалось совершенно невозможным! Он вернулся домой, он снова молод и полон сил, и жена по-прежнему любит его.

— Я очень постарела? — спросила она смущенно.

В полумраке она выглядела прекрасно, так он ей и сказал.

— Это ты выглядишь прекрасно, — возразила она с оттенком сожаления, — как будто время текло для тебя вспять. Видишь, как всё переменилось? Ты помолодел, а я постарела.

Почему-то от этого он любил ее еще больше. Ей всегда не хватало обычности, земной реальности, и морщинки наконец сделали ее просто живой женщиной, подвластной времени. Почему-то он никогда не задумывался, что его жены это тоже коснется. Он старел, она оставалась прежней, и это казалось уже нормальным и неизменным.

— Не переживай, — сказал он, осторожно целуя ее лицо, — у вас, у женщин, так много всяких средств! Ты успокоишься, отдохнешь, Фло подлечит твои нервы, и всё образуется. А для меня ты всегда будешь самой красивой и желанной, это я тебе сто раз уже говорил.

— За что ты меня любишь, Ричард? — вздохнула она, — я такая ужасная женщина!

— Знаешь, — ответил он подумав, — наверно, есть что-то свыше. Мы те самые две половины, которые созданы друг для друга.

— Я — женщина из пробирки, у меня не может быть половины.

— Ну о чем ты? — ему не понравился ее грустный настрой, — я люблю тебя больше жизни, при чем здесь какая-то пробирка? Об этом никто кроме тебя и не помнит.

— Прости, — Зела прижалась к нему всем телом, мягким и нежным, — я больше не буду ничего говорить. Поцелуй меня лучше…

Заснул он под утро, обнимая ее нежное тело, слыша ее дыхание, вдыхая ее запах. Потом с удивлением проснулся. Не от петушиных криков, не от клекота кур и не от шагов Кера, сотрясающих дощатый пол. Он проснулся от холода и вспомнил, где находится. Камин погас, серое утро хмуро заглядывало в окна без занавесок. «Зела!» — словно солнце вспыхнуло в его мозгу, и хмурый мир сразу стал прекрасным.

Он пошел искать ее, заодно разглядывая при свете свое разоренное жилище. Дуплоги явно побывали тут, забрали всё теплое, блестящее и съедобное, поломав при этом мебель. То, что Зела начала когда-то, они с успехом завершили — перевернули всё вверх дном. «Начнем сначала», — подумал он бодро, — «всё-всё-всё начнем сначала!» Любимая жена стояла у окна на кухне. Распущенные волосы падали на плед, в который она от холода завернулась.

— Вот ты где, — улыбнулся он, — разве тут есть что-нибудь съестное?

Она не ответила. В ее странном молчании, в ее позе, в ее опущенных плечах Ричард почувствовал что-то не то, какой-то надлом. Но этого просто быть не могло после такой счастливой ночи, после такой долгожданной встречи, после всего, что они друг другу сказали! Неужели это опять было только притворство?!

Сердце болезненно сжалось. Он приблизился осторожно, почему-то даже притронуться к ней не смог.

— Что случилось, Зела? Что с тобой?

Она опустила голову еще ниже.

— Не смотри на меня, Ричард.

— О, господи! — вздохнул он с облегчением и взял ее за плечи, — и ты из-за такой ерунды всё еще переживаешь? Думаешь, при свете дня ты не так красива, как ночью?

Волосы ее были наполовину седы, чего он в полумраке не заметил. Грустно было смотреть на это посеребренное золото, но он прекрасно знал, что у женщин есть сотни красок всех оттенков на этот случай. Это не могло быть большой трагедией.

— Зелочка, успокойся, родная…

Ричард погладил ее волосы, потом медленно повернул ее к себе, чтобы поцеловать. А потом ему едва хватило сил, чтобы не закричать. То, что он увидел, было чем-то невозможным. На него смотрела совсем уже пожилая женщина с отвисшим морщинистым лицом и пергаментной кожей, как будто какой-то дьявол за одну ночь заколдовал его прекрасную жену!

— Ужасно, да? — спросила она виновато.

— Что… что с тобой? — проговорил он потрясенно, — что происходит?!

— Я не хотела сразу говорить… ты был такой счастливый…

— Что случилось?!

— Случилось то, что мое время вышло, Ричард. Я умираю. Старость поедает меня. Еще несколько дней, и пробирочной красотки больше не будет. У меня кончился завод.

— Господи, что ты говоришь?!

— У каждого свой срок. Мы слишком долго были счастливы с тобой, целых сорок лет, неужели ты думаешь, это могло продолжаться вечно?

— Я не верю!

— Не веришь своим глазам?

Боль была нестерпимая, никакие муки ревности не шли с ней ни в какое сравнение.

Кажется, он впервые столкнулся лицом к лицу с Неизбежностью. Всё остальное было только ее подобие, ее легкая тень! Прекрасная женщина, самая прекрасная во вселенной, ускользала, исчезала, облетала как завядшая роза, и для этого были какие-то свои причины и законы, и он был готов эти законы возненавидеть.

Потом он наконец понял, что ужас на его лице причиняет ей еще большую боль. Пора было брать себя в руки.

— Я не верю, что ничего нельзя исправить, — сказал он, — всё возможно в этом мире, теперь я это знаю наверняка!

— Если б так!

— Подожди, детка, — он прижал ее к сердцу, слегка покачивая, как грудного ребенка, — успокойся. Не будем отчаиваться. Мы что-нибудь придумаем. Есть же врачи! Мы сейчас же отправимся на Землю!

— Земные врачи мало понимают в аппирских проблемах.

— Тогда обратимся к нашим врачам.

— Ричард! Мне всё это предсказал Кондор. Он ничего не может сделать!

— Я помогу ему! Надо только действовать, дорогая. Я отправлюсь на Наолу, я разыщу этот чертов институт, где тебя создали, я найду всех живых специалистов, мы обязательно что- нибудь придумаем!

Зела тяжело вздохнула.

— У тебя нет на это времени, Ричард.

Двери ангара медленно расползлись, окоченевшие дуплоги впустили Герца, но сами попрятались за стеллажами и ящиками, высунув оттуда только дула лучеметов. Он стоял в белой сфере, но всё равно было как-то не по себе. Раннее утро скупо освещало это забитое хламом помещение сквозь узкие окна в куполе. Темных углов было предостаточно, и это было скверно.

— Э-эй! — гаркнул он по-дупложски, — кто тут главный?! Выходи!

Свод ангара гулко срезонировал.

Шеорцы завозились. Что такое Прыгуны, они уже поняли, правда название придумали свое, языческое — боги-молнии. Юный бог-молния в дверях очевидно внушал им суеверный ужас.

— Я никого не трону! Клянусь здоровьем вашего Великого Шамана!

На его призыв вышли сразу трое. Очевидно, дуплоги впопыхах не успели договориться, к кому перешла власть. Один был совершенно квадратный, низкого роста, но широченный в плечах, его звали Мрутр, второй — рослый и очень бледный богатырь со шрамом на лице, вождь подземелов Клатавр, третий был смуглый как мореный дуб с очень злобной и противной рожей — Пратарх. Все были косматы и смотрели на Герца хмуро и настороженно.

Он постарался сразу их запомнить, на будущее.

— Я сын правителя Аггерцед Арктур, — представился он сам, — правитель прощает вас.

Единственное, чего мы хотим — это отправить вас на Шеор.

— Вы разоружите нас, а потом всех перебьете! — злобно проговорил Пратарх.

Известная логика в этом заявлении, конечно, была.

— Я мог бы вас уничтожить вместе с ангаром в одно мгновение, — спокойно ответил ему Герц, — я этого не делаю, чтобы спасти вас.

— Зачем вам спасать своих врагов? — сощурился квадратный Мрутр.

Как-то сразу стало ясно, что ни в какие соображения о гуманности они не поверят, слишком примитивен и жесток был их мир. Пришлось сказать вторую часть правды.

— Вы мне понадобитесь там, на Шеоре. Я собираюсь победить ваши ветра, улучшить климат, а потом править вами всеми.

Дикари остолбенели.

— Ты… ты не сможешь победить наши ветра, бог-молния! Увувс непобедим!

Очевидно на этой злосчастной планете ветра были страшнее грозы с громом и молнией.

Это отразилось и на богах. Громовержцы явно уступали богам Ветров.

— Великий Шаман сказал, что смогу, — усмехнулся Герц.

— Если ты подаришь подземелам небо, — сказал бледный богатырь, — они будут молиться тебе до Тьмы Оконечной!

— Ты что, ему веришь?! — прошипел Пратарх, — о, эти жалкие подземелы! Готовы продаться кому угодно, лишь бы отсиживаться в своих норах!

— Я ему верю, потому что он не убил нас.

— Да ты просто трус, Клатавр! Испугался его молний!

— Сам ты жалкий трус!

— Это я-то?!

Они вцепились друг в друга. Герц хотел разнять их и в это время увидел вспышку. Кто-то выстрелил из лучемета прямо в него. Белая сфера отразила луч, он вернулся назад под некоторым углом. Никого, к счастью, не задело, но стекла из окон посыпались.

— Не стреляйте, идиоты! — рявкнул он, — расплавитесь к черту!

Парочка строптивых вождей прекратила выяснять свои отношения. Они потрясенно смотрели на гостя.

— Мне понадобится ваша помощь, — сказал он твердо, — и сейчас, и потом.

— Что хочет бог-молния? — спросил Мрутр.

— Всех надо срочно разоружить. Вы видите, что творится? Лучеметы — не игрушки.

— А что с нами будет потом?

— Сейчас я вам немного обогрею помещение, через час подвезут дрова и еду. Как только подготовим корабли, всех отправим туда. Сколько у вас народу?

— Надо пересчитать. Не больше сотни.

— Хорошо. Я полагаюсь на тебя, Мрутр.

Герц огляделся, взобрался по ящикам повыше к потолку, а потом перешел в режим «голубой плазмы» и устроил своим окоченевшим дикарям маленькое лето.

В модуль он сел опустошенным. «Сотня здесь, четыреста в подвале дворца, двести в супермаркете, сотня в общаге…», — вертелось у него в мозгу. Всего получалось около тысячи живых дуплогов. И среди них одна дупложка, которая не желает его видеть.

Он нашел ее в подвале поздно ночью, сразу после «Корки», где не выпил ни капли.

Обида на отца осталась, но даже назло ему расхотелось превращаться в пьяного оболтуса.

Совершенно трезвый, уставший и издерганный, он спустился в подвал с одной только целью — помириться наконец со своей дикаркой и хотя бы об этом потом не переживать.

Дуплоги были слабы. Их даже связывать не понадобилось. Они лежали по всем коридорам и кладовкам, теплым, но довольно пыльным и тускло освещенным. Герц брел, переступая через тела, ловил на себе хмурые взгляды этих косматых пленников и невольно по-хозяйски их пересчитывал. Запах от этой массы косматых, немытых тел стоял невыносимый.

Норки оказалась сто тридцать восьмой. Она уныло сидела рядом со своими приятелями Темидхом и Стрархом, все трое вздрогнули, увидев его. Страрх попытался закрыть Норки своим телом. Она же закрыла лицо руками.

Герц вдруг понял, что происходит. Раньше не понимал, а теперь вдруг увидел своими глазами и всё осознал.

Норки сидела со своими друзьями-соплеменниками. Она по-прежнему оставалась для них невестой Улпарда и сестрой Лафреда, священным и неприкосновенным существом. А он был врагом, загнавшим их в ловушку. Выдать ее сейчас было бы жестоко. Связи с врагом ее друзья не простили бы ей никогда. Кажется, в первый раз он взглянул на всё это ее глазами.

— Зачем ты пришел?! — испуганно и гневно взглянула она, — я не звала тебя!

— До тебя мне дела нет, — усмехнулся он, — я ищу вашего Гурбарда.

Норки вспыхнула, даже в тусклом свете дежурных ламп ее щечки запылали.

— Гурбарда?!

— А с какой стати мне искать тебя? Думаешь, аппирского принца интересуют чужие невесты? Да еще бывшие?

— Негодяй, — прошептала она.

Подозрения ее друзей, кажется, были рассеяны, зато ссора наоборот сгустилась и конденсировалась. А он-то размечтался, что уснет сегодня не один, что наконец прижмется к ее горячему, гибкому телу крепко-крепко, и всё повторится, как в первый раз. Куда там! До этого было еще так далеко!

— Гурбард дальше по коридору, — сказал Темидх, — вон там, — и махнул рукой.

— Вам еду приносят?

— Нет. Только воду.

Запасы во дворце кончились.

— Ладно, — сказал он, — потерпите несколько дней.

Гурбард уже знал, что убивать их не собираются, хотя и слабо верил в это. Они обсудили порядок отправки в космопорт и на корабли. Потом, совершенно ошалев от духоты и пыли, Герц прыгнул прямо к себе в спальню, оставив бедных дикарей в недоумении.

Сон так и не получился. То дед стоял перед глазами, то отец, то Эдгар, то разгневанная Норки. Льюису, этому ангелочку и всеобщему любимчику, тоже хотелось сказать пару ласковых… В общем, на рассвете он, так и не выспавшись, отправился в Космопорт.

Там, по счастью, всё прошло нормально, не считая разбитых окон. Сначала он хотел заглянуть к Зеле, проверить: помирились они с дедом, или как? Потом подумал, что еще слишком рано, лучше уж не мешать. Это ему, дураку, всё не спится! И полетел домой.

6

Льюис открыл глаза. Потолок был расписан под голубое небо с облаками, стены покрыты стереообоями, изображающими сосновый бор, кондиционер выдавал запах хвои.

Всё это было бы неплохо, если бы еще вчера он не просыпался в настоящем лесу с настоящими соснами. Как ему сказали, это была одна из спален госпожи Ингерды, лучше всех уцелевшая в этом погроме.

Вчера королева встретила его довольно прохладно. К счастью, было уже поздно, и им не пришлось долго говорить. Он смущался ее красоты, ее высокого положения, ее родства с Оорлами. Она тоже была чем-то раздражена, скорее всего тем, что сын Грэфа будет жить в ее дворце, поэтому беседы не получилось. Герц же и вовсе куда-то пропал.

Утро было хмурым, но сквозь оранжевые фильтры в ставнях казалось солнечным.

Льюис зашевелился на широченной кровати с пенно-легким одеялом. Очевидно, это было сигналом: тут же вошел слуга с подносом.

— Сок, мой прекрасный господин. Лимонный, апельсиновый, клубничный. Господин Аггерцед предпочитает лимонный.

— Откуда сок в такое время?

— У нас свои запасы, господин.

Чтобы погрязть в этой роскоши до конца, Льюис выпил клубничного соку и огляделся в этом стереобору.

— Спасибо. Где тут туалет?

— Голубой — направо, розовый — налево, за душем.

— А… а я думал — прямо в соснах.

Слуга юмора не понял.

— Сосновый туалет дальше по коридору, но его еще не починили.

— Понятно.

— Завтрак ровно в десять в белой столовой, господин. Вас проводить?

— Спасибо, сам как-нибудь найду.

— Костюмы я принесу, господин.

— Да обойдусь…

На душе было по-прежнему скверно. Он, конечно, знал, что когда-нибудь привыкнет к этой роскоши и этой семье, это было все-таки лучше, чем нищета и одиночество, но легче от такой здравой мысли не становилось.

Слуга снова заглянул через полчаса.

— Все уже собрались, господин. Ждут только вас.

— Хорошо, я сейчас иду.

Он не знал, что все — это все Индендра! В блестящем, позолоченном белом зале за накрытым столом сидела вся аппирская знать: правитель с женой, его сын, его брат с женой и сыном, его зять, его племянник Руэрто, и его троюродный брат Азол Кера с женой и дочерью. Они все ночевали во дворце. Рядом с Ольгердом сидела невозможной красоты женщина, похожая на Зелу, и с ней такой же царственный мужчина в черном.

Льюис чуть с лестницы не свалился, когда увидел всю эту роскошную компанию. Колени подогнулись. Его появление тоже спровоцировало немую сцену. Еще бы! Вчера здесь казнили его отца, а сегодня приглашали к завтраку сына. Анастелла же просто смущенно потупилась.

— Ну чего ты встал как столб, Лью? — первым опомнился Герц, — может, тебя пультом разморозить?

— Доброе утро, — выговорил Льюис.

— Садись, не стесняйся, — улыбнулся Леций, — места много.

Льюис сел на свободный стул рядом с Кондором. Ему очень хотелось удрать отсюда как можно скорее, хотя на него и перестали обращать внимание. И без того хватало забот.

— А где Ричард Оорл? — спросил он шепотом своего соседа.

— На Наоле, — почему-то вздохнув, ответил юный доктор.

— На Наоле?! Зачем?

— У Прыгунов везде дела.

— Понятно. А… а это кто?

— Эрхи.

— Понятно…

Кондор был немногословен, его вежливость оказалась предельно лаконична. Да и жевал он без особого аппетита.

— Как дела, Лью? — спросил Конс наклоняясь.

— Спасибо, — так же лаконично ответил он, — всё нормально.

Завтрак был подан в роскошной посуде, но состоял из обычных консервов. Содержание намного уступало форме, но форму Прыгуны явно уважали. Они как-то мигом забыли, что еще вчера закусывали у костра, ходили в холщовых рубашках, не брились и утирались рукавом. Азол Кера восседал в аппирском халате, Леций — в своем белом костюме с голубым плащом, Конс — в фиолетовом с белым, Руэрто — в желтом с синим, Герц — в малахитово- зеленом с золотистым, совершенно неузнаваемый без своего парика и краски. Женщины были еще более нарядны, а эрхи и вовсе великолепны.

Только в Ольгерде Оорле осталось что-то простое и родное — обычный серый свитер с закатанными до локтя рукавами. Он сидел хмурый, и только когда принесли кофе, оживился.

— Хоть тут наконец напьюсь по-человечески!

— Мы припрятали в подвале настоящий кофе, — улыбнулся слуга у него за спиной, — да дуплоги его и не потребляют.

— Неужто не распробовали?

— Мы сказали, что это порошок морить клопов.

Все рассмеялись, Льюис тоже.

— Откуда во дворце могут быть клопы? — раздраженно спросила Ингерда, — что за глупость? Это же не ночлежка.

— Но дикари-то об этом не знали, — пожал плечом слуга, — у них везде клопы, госпожа, даже во дворцах.

— Какая гадость…

— Ничего, выведем, — уверенно сказал Герц, — очистим Шеор от всякой нечисти.

— Что значит, выведем? — строго посмотрела на него королева, — ты-то здесь при чем?

— Ты разве не знаешь, мамочка, что я решил отправиться на Шеор?

— Зачем? Морить клопов?!

Рыжий пожал плечом.

— Развлекаться. Здесь-то и без меня обойдутся. Разве нет?

— Аггерцед… — посмотрела она на него с ужасом.

— Что? — уставился он на нее со своей пошловатой улыбочкой.

— Герц, мы это еще не обсуждали, — сказал ему Леций нахмурившись.

Рыжий только невинно захлопал своими голубыми глазами.

— Я должен с тобой это обсуждать?

— Прекрати. Это серьезный вопрос.

— Серьезные вопросы, папочка, ты решаешь на совете Директории. А я, как известно, туда не вхожу.

— Что за чушь ты говоришь?

— А я кроме чуши ничего и не умею говорить. Ты что, не знал? Тебе вообще с сыном не повезло.

Ингерда резко встала из-за стола.

— Я тебя предупреждала, — нервно сказала она Лецию, — вот! Полюбуйся!

Леций побледнел, красивое лицо его застыло.

— Сейчас не время для семейных сцен, — сказал он сухо.

— У тебя никогда нет времени для семьи! — тут же взорвалась его нервная жена и вышла из зала.

Рыжий продолжал спокойно жевать бутерброд с паштетом.

— Никогда не женитесь на женщине с зелеными глазами, — усмехнулся Руэрто, — они слишком непредсказуемы!

— Ты в чем-то прав, — кивнул Ольгерд, — но у нас это семейная болезнь.

— У вас много семейных болезней, — недовольно заметила Анзанта.

Льюис чувствовал себя не в своей тарелке. Он слишком мало об этом смешанном семействе знал и еще меньше понимал, что тут происходит. На что злилась Ингерда? Зачем придурялся Рыжий? Что так задело прекрасную эрхиню? Почему Ричард Оорл на Наоле? Всё, что он понимал — это то, что совершенно здесь лишний.

Анастелла почти не смотрела на него, но потом, когда все поели, все-таки подошла к нему.

— Здравствуй, Льюис.

Наверно, когда-то это должно было случиться. Вот и случилось. У него снова стали ватными колени. Он оперся руками о подоконник и даже оглянулся на сосны за окном, чтобы за эту секунду взять себя в руки.

— Здравствуй.

Она была худенькая, с короткой стрижкой под мальчика, веснушек поубавилось, а реснички оставались все такими же белесыми.

— Как твои дела?

— Как? Нормально.

— Вряд ли, Лью. Я же всё о тебе знаю.

— Правда, нормально, — потупился он, — бывало хуже.

— Извини…

— Да не за что…

Они оба смущенно замолчали на какое-то время. Казалось, и говорить-то больше не о чем. Всё прошло, всё кануло, и даже бабочки на стене закоптились.

— Ты теперь будешь жить у Леция?

— Да.

— И в Директорию войдешь?

— Это они на совете решат.

— Конечно, войдешь, раз Леций хочет. Ты же Прыгун. И место Риции теперь свободно.

— Не хотелось бы занимать чье-то место.

— Займи свое.

Льюис с трудом сдерживал колотящееся сердце, он плохо понимал, о чем разговор и зачем он нужен. Просто стояла она, смотрела своими серыми глазами, девушка, которую он любил, и которая разлюбила его.

— Ты теперь прекрасный принц, — грустно улыбнулась она, — а не бедный студент. У тебя всё будет хорошо… А я улетаю на Землю. Я так решила.

— На Землю? — вздрогнул он, — зачем?

— Учиться у мастера Ламгарди. Он хвалил мои работы. Да и не могу я больше на Пьелле.

— Почему?

— Мы тут тоже натерпелись. Хочу забыть всё поскорее.

Глаза у нее были грустные-грустные.

— Родители еще не знают, — вздохнула она и опустила дрожащие ресницы, — они теперь хотят, чтобы я вышла за тебя замуж. Только как я могу? Студента бросила, а за принца пойду?

Какая-то пошлость получается…

Льюис себя принцем рядом с ней не чувствовал, он вообще этого не чувствовал и всего на свете смущался. Действительно получалось неловко: теперь ей навязывали в мужья его!

— А как же Руэрто? — спросил он севшим голосом, — ты же его любишь?

— Его нельзя любить, — ответила Анастелла убежденно, но с таким чувством, что всё стало понятно, — я его скорее ненавижу! Для него существует только одна женщина — его мать, остальные для него просто игрушки. По-настоящему он любит только ее, эту злодейку!

Представляешь? Во всех видах любит: и живую, и мертвую… он и в общежитие к ней приходил… а сегодня всю ночь над ней просидел как привязанный. Как так можно?! Она же чудовище!

— Когда-то тебе нравилась эта легенда, — вспомнил Льюис.

Когда-то она водила его по кладбищу и увлеченно, как экскурсовод, рассказывала про тетю Сию и ее несчастную любовь к Ольгерду Оорлу, про убийства и отрубленную голову.

— Да, — покраснела Анастелла, — я была такой наивной! Даже хотела подражать ей: всю мастерскую твоими портретами увешала… Глупо, да? Никому нельзя подражать, Лью! Тем более таким чудовищам. Надо свою жизнь прожить, не выдуманную.

— Конечно, — согласился он, — хватит сказок. И страшных, и прекрасных.

Риция прошла по гостиной из угла в угол, взяла книжку с полки, покрутила ее в руках, куснула и бросила на пол. Она вела себя, как маленький ребенок, изучающий этот мир.

— Найми сиделку, — сказала Анзанта чуть раздраженно, — или отдай ее в больницу. Что ты как привязанный к ней?

Ольгерд положил книжку на место.

— Она редко встает. Чаще просто лежит.

— И что?

— Ничего! — тоже сорвался он, — чужих она боится. Какие сиделки? Какая больница?!

— Извини, но это просто тень от твоей Риции. Это ее тело, сообщество плотноматериальных клеток. Ты что, собираешься всю жизнь с этим сообществом так и просидеть?

— Это моя жена, — сказал он сухо.

— Это давно уже не твоя жена, — вздохнула Анзанта, — впрочем, как и я…

Она стояла возле двери, собираясь уходить от него. За спиной Риция опять что-то уронила. Ольгерд вздрогнул как от удара и в этот момент почувствовал всю безнадежность своего одиночества. Зела умирала, Анзанта отправлялась к себе на небеса, а от Риции осталось только тело, беспокойное и беспомощное.

— Ты уж постарайся, чтобы Сия больше не вернулась, — сказал он хмуро.

— Это я тебе обещаю, — кивнула Анзанта, — больше она ничего тебе не сделает.

Ольгерд горько усмехнулся.

— Да куда уж больше? Ничего не осталось.

Они встретились с отцом рано утром в больнице. Он забирал Рицию домой, а Ричард говорил с Кондором. Тут его и застала эта новость: Зела умирает, прекрасная, неповторимая Зела, которую он нашел на этой планете и любил бы всю жизнь, если б она тогда выбрала его. Она всегда была особым существом для него, глубоко запрятанным кусочком боли в его сердце. До сих пор ему иногда казалось какой-то невероятной ошибкой, что она предпочла отца.

Потерять же ее вслед за Рицией было совсем невыносимо. А теперь уходила и Анзанта.

— Женщины всегда будут любить тебя, Ол. Ты еще найдешь свое счастье… если, конечно, не посвятишь свою жизнь этому телу.

— Это моя жена, — повторил он хмуро.

— Как знаешь, — вздохнула она, — я еще вот что хотела сказать… насчет Льюиса.

— Что насчет Льюиса?

— Понимаешь, у матрикатов не бывает потомства. Грэфу он точно не сын. Может, твой?

— Не мой, — покачал головой Ольгерд, — к сожалению. Ты же знаешь, я верный муж.

Она это знала. Он не смог даже поцеловать ее, пока Риция что-то роняла в другой комнате.

— Что ж, прощай, верный муж, — усмехнулась она.

— До встречи, — ответил он.

Риция ползала на четвереньках по грязному ковру. Он за руку отвел ее на кухню и попытался напоить чаем. Аппетита у жены явно не было. Она крутила головой и расплескала весь бокал по скатерти. Потом заплакала.

— Успокойся, — с жалостью сказал он, выпустил ее из-за стола, утер слезы полотенцем, — не надо плакать, детка. Иди играй…

Надо было как-то переделать квартиру, чтобы ей удобно было здесь жить. Он сидел на диване, бессильно уронив руки, и прикидывал, где сделать детскую с матрасами, качелями и яркими игрушками, чтобы Риция хоть ненадолго могла оставаться там одна. Она так страдала, что у нее нет своих детей! А теперь сама превратилась в ребенка.

Потихоньку жена добралась в спальню и что-то там разбила. Он даже смотреть не стал.

За окном был серый день, дуплоги, наверно, уже сдались, отец отправился на Наолу, а Герц — за Эдгаром, а он сидел тут один, без всякой связи и информации и не мог никуда отлучиться. Тоска была полная…

Потом в дверь осторожно постучали. Он удивился, кто бы это мог быть такой робкий?

Встал, доплелся до двери, за спиной в это время опять что-то разбилось.

Но пороге стоял Льюис, он, как всегда, смущенно улыбался.

— Я проведать Рицию. Можно?

— Конечно.

Юный принц прошел в гостиную. Леций приодел его в роскошный белый термостат и сапоги. Везде успел, правитель! Отхватил такого парня… Ольгерд сам привязался к мальчишке, но что он мог ему предложить? Свою скромную квартиру и больную жену в придачу?

— Вот, — Льюис выложил из рюкзачка на стол консервные банки и пару бутылок, — у вас же, наверно, пусто?

— Да она ничего не ест, — с досадой сказал Ольгерд.

— А вы?

— Я?

Про себя он как-то забыл.

— Я вам кофе принес. Настоящий, как вы любите. Где вы воду кипятите, в камине?

— Иногда взглядом, но чаще на решетке.

Риция вышла из спальни к ним. Увидела гостя и улыбнулась, просто так улыбнулась, как младенцы из кроватки. Других она боялась.

— А она ничего, — обрадовался Льюис, — уже сама ходит.

— И всё колотит.

— И пусть колотит! Зато живет.

— Это верно.

— Давайте я ее попробую накормить? У меня получалось.

Ольгерд усмехнулся.

— Она вообще тебя любит.

— Я тоже. Вы сидите, я сам.

Через десять минут всё было готово. Они сидели за столом, кофе дымился в закопченном чайнике, Риция возила ложкой по тарелке с подогретой фасолью и не капризничала. Она даже смирилась с полотенцем, которым Льюис обвязал ее шею.

Новости были хорошие. Дуплоги разоружались, Леций и Герц отправились на Тритай за Эдгаром, инженеры уже прикидывали, что будет, если вытащить из безвременья отопительную систему: не лопнут ли трубы, и не застыла ли в них вода.

Риция бросила ложку, встала и пошла в спальню.

— Вы так и будете тут жить? — спросил Льюис, провожая ее взглядом.

— Так и буду, — кивнул Ольгерд.

— Вдвоем?

— Конечно.

Звучало это как-то безрадостно. По сути он оставался один.

— Когда-то она хотела, чтобы ты жил с нами, — вспомнил он с горечью, — но кто же знал, что так получится…

Жена легла на кровать и там затихла. На этот раз ничего не разбилось и не упало. Стало очень тихо, только огонь потрескивал в камине. Льюис молчал.

— Заходи почаще, — попросил Ольгерд, — если сможешь. Ты ей нужен.

— А вам? — вскинул на него свои синие глаза мальчишка.

— Мне?

— Я-то знаю, как плохо одному.

— Плохо, мой мальчик, — согласился Ольгерд, — это верно. Но ты уже натерпелся в этой жизни, поживи теперь во дворце…

— Да что я забыл в этом дворце? — перебил его Льюис, глаза заблестели от подступающих слез, — какой из меня принц?! Там всё чужое, я там просто лишний…

Сердце почему-то сжалось.

— А со мной ты бы остался, Лью?

— Конечно!

Ольгерд почувствовал, что сам сейчас прослезится, в глазах защипало. Он и не подозревал, что мальчишка так к нему привязан. Ну ходили вместе в лес, ловили рыбу, строили крыльцо, следили за Рицией, спали рядом на полу, но ему всегда казалось, что парень его боится в глубине души. Еще бы, чуть не убил его однажды! И вообще особой любовью его не жаловал. И вот на тебе, такой подарок!

— Ну и правильно, — сказал он растроганно, — оставайся. Я и сам дворец не люблю. И Рицию оттуда забрал, и тебя заберу. Пусть уж лучезарный Леций не обижается.

Льюис несмело улыбнулся.

— Тогда… я никуда не пойду?

— Куда тебе идти? Ты дома.

И всё как будто встало на места, всё стало, как и должно быть. Мальчишка был на своем месте, с ним и с Рицией. Дома. И был, кажется, совершенно счастлив. Они смотрели друг на друга.

— Полки надо повыше перевесить, — заметил Льюис, — чтобы она не достала. И вазы попрятать.

— Сначала надо выкинуть осколки, — усмехнулся Ольгерд, — и вообще тут пора навести порядок. От пыли дышать нечем.

— Так чего мы сидим?

Дотемна они убирались: мыли полы, трясли покрывала, двигали мебель, выбрасывали старье… это оказалось очень увлекательным занятием. Ольгерд никогда бы этого не узнал, если бы не вырубился, как и всё остальное, его бытовой робот.

Риция наблюдала с любопытством, но особо не мешала, под конец взяла тряпку и стала возить ею по подоконнику. Интеллекта в ней при этом было не больше, чем в обезьянке.

Тело училось жить и подражать.

— Смотрите, уже помогает нам! — обрадовался Льюис, — скоро она и говорить научится!

Вот увидите!

— Вряд ли, — сказал Ольгерд, — если она на стадии младенца, то это надолго.

— Вы забываете одну деталь.

— Какую?

— Она же аппир. Я слышал, у них дети очень скоро взрослеют.

Эта идея Ольгерду как-то не приходила.

— Может, ты и прав, — вздохнул он.

Радоваться особенно было нечему. Всё равно это была бы уже другая личность, а не его жена.

Потом незаметно подкралась ночь. И всё было так же как и в домике Элгиры. Они лежали на полу, справа от него у стены спала Риция, слева вертелся мальчишка и задавал свои бесконечные вопросы. Только холодно было во всем доме, да камин догорал в изголовье.

— А вы меня возьмете на раскопки?

— Возьму, когда сам смогу вырваться. Куда же я от нее сейчас?

— А вы… вы ее очень сильно любите?

— Очень, — выдохнул Ольгерд.

Мальчишка не унимался.

— А можно одну женщину любить очень-очень… а потом полюбить другую? Так же сильно. Как вы думаете, можно?

— Наверно. Жизнь длинная, Лью. Всякое случается.

— А Ричард говорит, что нельзя.

— Что ж, может, он и прав…

— Как же тогда жить? Если ты любишь, а тебя нет?

— Люби поменьше, вот и всё. Не всегда это смертельно, часто только кажется.

— Она на Землю улетает, — сказал Льюис печально.

— Кто?

— Анастелла.

Ольгерд вспомнил, как они с Руэрто поджидали эту влюбленную парочку у общежития.

Ему стало даже неловко. Нашли, кому завидовать! Мальчишке-сироте, которого впервые в жизни кто-то полюбил.

— Ты же Прыгун, — сказал он в утешение, — найдешь ее и там.

— Что толку? Она же меня не любит.

— Знакомая история, парень. Я сам такой же.

— Вы?! — Льюис даже подскочил от удивления.

— От этого никто не застрахован, — усмехнулся Ольгерд, — даже белые тигры.

— Странно… — задумался мальчишка, — я тоже белый тигр. А мой отец — золотой лев. Разве так бывает?

— Кто их разберет там, наверху? Мой отец черный, Эдгар — черный, а я — белый. Главное, что ты Прыгун и будешь теперь в нашей стае. Верно?

Льюис улыбнулся.

— Верно.

Он снова нырнул под одеяло, закрылся до подбородка, уткнулся носом Ольгерду в плечо и наконец уснул.

Ричард видел много планет, пригодных для жизни и непригодных, прекрасных и чудовищных, но ни одна не выглядела так печально, как брошенная. Наола была брошена.

Пьелла оживала, Наола умирала. Остатки аппиров, не пожелавших переселиться, еще прозябали на ней, как-то приспособившись, но в основном везде царило запустение и разруха.

Останавливались заводы, ржавели конвейеры, осыпались стены домов, зарастали дороги… Он видел это беспощадное влияние времени и тут же вспоминал постаревшее лицо жены. Зела исчезала, тело ее разрушалась, как и всё, созданное на этой планете.

Институт он нашел, но даже подступиться не смог к обесточенной информации в компьютерах. И не было там ни души, чтобы расспросить. Глупая была идея что-то тут найти спустя сто лет.

Он вернулся домой. Энергия была на нуле, настроение ужасное.

— Розы? — удивилась Зела.

— У них там лето.

— Спасибо, Ричард.

Удивительная была женщина. Седину закрасила, морщины запудрила, платье надела подходящее, старалась, бедняжка, победить неумолимое время. Превратилась в хорошо ухоженную элегантную старушку. Он обнял ее, осторожно и виновато целуя в мягкие щеки: ведь ничего хорошего, кроме цветов, он с Наолы ей не принес.

— Ничего там нет, Зелочка. Одни развалины. Прости.

— Я знала.

— Мы еще что-нибудь придумаем. Я найду выход, вот увидишь!

— Ричард! — Зела обняла его крепко, со всей силой своих ослабевших рук, — не надо ничего искать! Со смертью не поспоришь. Лучше побудь со мной, пока я еще здесь! Нам так мало с тобой осталось…

— Ну уж нет, — сказал он, — я тебя просто так не отдам. Говоришь, со смертью не поспоришь? Васки спорили, а мы не можем?

— Васки?

— У них был источник Термиры, он возвращал молодость. Значит, это как-то возможно!

— Это только легенды, Ричард.

— Какие легенды! Я сам туда окунался! Посмотри на меня. Видишь?

Зела подняла на него свое увядшее личико, в глазах появилась робкая надежда.

— Это правда?

— Конечно.

— Но ведь это в прошлом!

— Придется вернуться в прошлое.

— Я боюсь поверить, Ричард. Я ведь уже смирилась.

— А я нет!

Уже через полчаса он разыскал в Центре Связи Герсота. От волнения голова шла кругом.

Он действительно верил, что всё получится.

— Увы, это невозможно, — покачал головой ученый уродец, — совершенно невозможно.

— Почему?

— Установка рассчитана на Прыгунов. Ваша жена не пройдет всех режимов, и ее энергии никак не хватит для временного сдвига.

— Это точно? — мрачно спросил он.

— Совершенно точно, господин полпред.

На ватных ногах он вышел в коридор, прошел в испытательный зал, пнул установку сапогом. Земная комиссия всё еще сидела окаменев в креслах. Ему показалось, что все они смотрят на него и усмехаются.

Потом он сидел у Кондора в кабинете, уже плохо соображая от отчаяния.

— Послушай, изучи меня, Кон! Вот тебе подопытный кролик, которого омолодили за пять минут. Ведь как-то же это произошло! Исследуй меня, препарируй, сделай что-нибудь!

— Дядя Ричард, — вздохнул юный доктор, — я могу тебя исследовать до каждой молекулы, но на это уйдут месяцы. А у Зелы отсчет пошел уже на дни.

Возвращаться домой с такой убийственной новостью было выше его сил. К тому же во дворце был Кристиан Дерта собственной персоной. Ричард решил поговорить с ним.

Возможно, Мудрый мог что-то посоветовать ему?

— Папа! — обрадовалась Ингерда, — хорошо, что ты пришел. А наших еще нет, я так волнуюсь!

— Кого нет? — не понял он, все мысли были о Зеле.

— Эдгара! Леций с Герцем на Тритае.

Дочь прекрасно выглядела, даже нервный румянец ее красил. Он смотрел на ее гладкую кожу, на пухлые, налитые как вишни губы, на ее точеную шею, на ее молодость. Теперь он стал это как-то особенно замечать.

— Пойдем, — потянула она его за рукав, — я тебя кофе напою, твоим любимым.

— А Кристиан где?

— С дуплогами беседует в подвале. Пойдем, па. Тут такое творится! Я тебе расскажу!

Они прошли в ее дубовую гостиную, сели в кресла. Им принесли кофе на золотом подносе, аромат заполнил всю комнату. Ричард с удивлением обнаружил, что жизнь продолжается: суетятся слуги, ропщут дуплоги в подвале, волнуется дочь, крутится на своей орбите Тритай…

— Ты такой усталый, па. Что там на Наоле?

— Ничего хорошего.

— Бедная Зела… хоть бы Эдгара дождалась!

— Что у тебя тут произошло? — посмотрел он на нее, говорить про Зелу было больно.

— Что? — дочь сразу переменилась, как будто ее укололи, перекинула ногу на ногу, расправила подол алого платья, капризно скривила вишневые губки, — ты же знаешь, Леций умеет испортить мне настроение!

— Сама выбирала, — усмехнулся он.

— Да нет, муж у меня хороший, — поправилась она, — я люблю его… просто его благотворительность переходит иногда все границы! Представляешь, он решил усыновить этого мальчишку, Льюиса. Тот ему, видишь ли, очень нравится! А на собственного сына ему плевать!

— Леций взял Льюиса?

— Да! Мало нам Сии, теперь еще потомство этого Грэфа будет в семье. Сумасшедший дом какой-то… Герц ревнует, снова всем хамит, а я этого Ангелочка просто видеть не могу!

Ричард понял, что молчал слишком долго. Сначала он сам хотел забрать внука к себе, но уж больно сложные были отношения с Зелой, а потом он и вовсе про всё забыл. А жизнь, оказывается, продолжалась.

— Успокойся, королева, — сказал он, — Льюис тебе ничего плохого не сделал. Только заменил Герца в эксперименте и всех нас выручил таким образом.

— Может, он и здесь его собирается заменить? — раздраженно ответила дочь, — ну уж нет!

Мой сын Аггерцед, и я должна заботиться о нем в первую очередь.

Эта дама была капризна и непреклонна, как всегда. Она и с ним умудрилась двадцать лет не разговаривать.

— Значит, наш мальчик тебе не понравился, — заключил Ричард.

— Не понимаю, что вы все в нем нашли? — возмутилась она, — смазливый, хитрый, скрытный! Сначала к Анастелле приставал, потом к Риции, потом к Герцу, теперь и до Леция добрался. Весь в папочку! Вы что, ему верите? Кому! Этому дьяволенку?

Ричард это выслушивать больше не мог.

— Этот дьяволенок — твой родной племянник. Мой внук.

— Что?!

— Он такой же Оорл, как мы с тобой. И вряд ли Лецию удастся его усыновить, потому что у Льюиса есть родной отец. Ольгерд.

— Боже мой, — пробормотала дочь, — что ты говоришь, па? Откуда у Ольгерда дети?

— Это надо его спросить… только ему сейчас не до того.

— А ты-то откуда знаешь?

— А что тут знать? Парень красив как бог, Прыгун, белый тигр. Посмотри на него в профиль, если хочешь убедиться.

Зеленые глаза дочери растерянно моргали.

— Так Ольгерд ничего не подозревает?

— Они оба ничего не подозревают. Даже не представляю, как им сказать.

— А тебе-то кто сказал?

Ричард грустно улыбнулся, вспомнив Элгиру.

— Одна лесная ведьма.

— Это у которой вы жили? Леций рассказывал.

— Да.

— Почему же она от Ольгерда скрыла?

— А как им скажешь? Они друг друга терпеть не могут. Особенно Ол. Чуть не убил мальчишку в ярости.

— Ну братец!..

— Ну сестрица! — передразнил Ричард, — чуть живьем не съела своего племянника.

— Ну кто же знал, па, — смутилась Ингерда, — да я его любить буду как родного! Господи, племянничек, золотой, единственный, такой красивый!..

Она вызвала служанку и велела узнать, что там делает Льюис. Через пять минут девушка вернулась.

— А господин Льюис исчез.

— Как исчез?!

— Никто не знает, где он, госпожа. Он вообще не ночевал.

— Ну вот, — с досадой сказала дочь, — только этого не хватало…

— И рад бы тебя утешить, да нечем, — сказал Кристиан, — я сам через это прошел. Есть законы, которые неумолимы.

Они сидели в янтарной гостиной, хмарь за окном постепенно рассасывалась, от этого желтая комната казалась совсем солнечной. И здесь тоже продолжалась жизнь.

— Даже мы не знаем, кто твоя жена, Оорл. Ее плотное тело создано искусственно, откуда пришла ее душа — неизвестно, но уж точно не из наших миров. Смерти нет, но с ней ты больше никогда не встретишься. Смирись с этим, черный тигр.

Ричард молчал, уронив голову и руки.

— Ты сейчас молод и полон сил, — продолжил эрх, — у тебя еще много дел в плотном мире.

А у нас тебя ждет Шейла. Она любит тебя по-прежнему.

— Да я-то люблю Зелу! — взорвался Ричард, — можешь ты это понять, чертов эрх, или нет?!

Я люблю ее! И мне плевать, что со мной будет потом!

— Не ты первый, — жестко ответил Кристиан, — я тоже любил Астафею. Я умер вместе с ней, я пытался удержать ее, мне ведь никто не говорил, что это невозможно. Поверь, я не самый слабый из эрхов, но нас разметало как пылинки. Не делай этого, Оорл. Это я тебе говорю.

— Насколько я знаю, для тебя нет невозможного, — покачал головой Ричард, — ты даже время можешь повернуть вспять, чтобы всё исправить.

— Да. Я многое могу, — согласился эрх, — но я никогда не нарушу своей волей высших законов. Я исправляю только то, что недопустимо, грубое вмешательство извне, которое вызвало парадокс. На это я имею право. А если женщина в плотном мире стареет и умирает — это вполне закономерный процесс. Никакого парадокса тут нет.

— И ты говоришь, что любил Астафею?!

— Ты не понимаешь, черный тигр. Чем больше власти, тем больше ответственность.

Моей силы не хватило, а перекраивать мир из-за своей любви я права не имел.

Эрх был величаво спокоен, черные глаза уверенно и властно сверкали.

— Значит. просить тебя бесполезно?

— Ты даже не представляешь, о чем просишь.

— Только вернуть мне Зелу.

— Я исправляю только парадоксы, — повторил Кристиан, — я даже для себя не сделал исключения.

— Тогда зачем ты вообще сюда явился? — раздраженно бросил Ричард и резко встал.

Вся вселенная была против. Он вышел из дворца и побрел вдоль ледяного залива в сторону Менгра. Зела ждала его дома, в холодной комнате с едва тлеющим камином, а он ничем не мог ее утешить. Он, черный тигр, помолодевший, полный сил, любящий ее больше жизни, ничего не мог для нее сделать!

Малиновый закат все-таки прорвался сквозь тучи, дул свежий ветер, приближалась весна, всё постепенно налаживалось в этой жизни, только это уже не имело никакого значения.

7

Эдгар падал очень долго, так долго, что не мог уже охватить этого промежутка времени, он сжался в точку и скользил вдоль линии то ли вниз, то ли в сторону. Было ощущение тесноты, невыносимой тесноты и стремительного движения. Других ощущений не было.

Думать он не мог, оценить происходящее с ним тоже, ничего не мог, только несся куда-то, зажатый во всех измерениях, и не знал этому конца…

Потом появилось тело, оно вдруг обрело объем и вес. Яркий свет ударил в глаза, в ноздри залетел раскаленный воздух. Тело упало, каждая клетка, каждый атом в ней разорвались от боли, но это было наслаждение — снова воплотиться в объеме!

Он увидел желтую траву перед собой, он лежал на ней. Легкие втягивали и выталкивали душный воздух раскаленного плоскогорья. Травинки были трехмерные, выпуклые, они имели структуру, цвет и запах. Это было потрясающе! «Кто я?» — подумал он, — «где я? Что со мной происходит?» Через минуту он смог пошевелить пальцами, они тоже имели объем и принадлежали ему, правда плохо слушались. Ноги отозвались глухой болью, но пошевелились.

Постепенно память возвращалась. Он вспомнил, что его зовут Эдгар Оорл, что он на плоскогорье Огненных змей, что перед ним с ухмылкой стоит Рой и целится в него, что Фальг в руках у этого мерзавца, а Кантина наверняка волнуется… Кантина — его жена. Он женился на Кантине!

Эта мысль придала ему сил. Эдгар встал на четвереньки и поднял голову. На траве рядом с ним сидел отец, чуть подальше от него — брат с пультом в руке. Солнце светило им на головы, отражаясь от блестящих термостатов. Ему показалось, что он не видел их миллион лет!

— Ну ты как, сынок? — спросил Леций, — жив?

— А Рой где? — пробормотал Эдгар непослушным языком.

— Да его уж нет давно. Не волнуйся.

— А сколько времени прошло?

— Меньше месяца.

Ему казалось, что больше вечности. Он как будто раздвоился: один говорил с отцом, а другой всё еще летел в пропасть.

— А Фальг где?

— Дама твой Фальг, во дворце. Ждет тебя.

— А Канти?

— Братишка! — вдруг радостно завопил Герц и бросился на него всей тяжестью своего кошачьего тела, — очухался! Ура-а-а! Па, он очухался!

У Эдгара даже сил не было вырваться из его цепких объятий. Они покатились по траве, над ними закружилось бронзовое небо Тритая с багровыми башнями кучевых облаков, цепи гор понеслись хороводом.

— Пусти! — рассмеялся наконец Эдгар, — что за чертенок вырос!

Герц победоносно восседал на нем верхом и улыбался во весь рот, пот струился ручьями по его довольному лицу.

— Это он тебя вытащил, — сказал отец.

— Я твой раб навеки, — прохрипел Эдгар, хотя и не понимал, как это удалось такому непутевому парню, как его братец.

Леций поднялся.

— Летим, ребята. Иначе мы тут расплавимся.

Жара и правда была ужасная. Невдалеке стоял модуль тритайской конструкции, зеленый в крапинку. Эдгар с трудом доплелся до него на непослушных ногах. Никакой энергии не было и в помине. Он лег на заднем сиденье и даже глаза прикрыл от избытка впечатлений.

— Куда мы летим? К Нуру в его курятник?

— К Нуру. В резиденцию.

— Куда?!

— Мы сами не ожидали. Эд. Тут у них такое творится…

Отец замолчал, зато Герц продолжил с энтузиазмом.

— Фальг прирезал Проконсула. А поскольку наш дед его сразу забрал, то никто ничего не понял. Прислали комиссию с Вилиалы во главе с Ва… га… ва… па, как его там?

— Вагравгриваалем, — уточнил Леций.

— Вот-вот. Этот Ваг спелся с Нуром, они старые приятели, Тирамадида арестовали, заводы его прикрыли, власть поменялась… В общем, Нур теперь за наместника. Говорит, это ты его надоумил.

— А Проконсул теперь кто?

— Еще не выбрали. Не ожидали, что их Бугур так быстро загнется!

— А у нас-то как, дома?

Леций оглянулся и тронул его за плечо.

— Это долгая история, Эд. Отдохни пока.

Его спасли, это было хорошим признаком, но он понял, что не все новости будут приятными. Да и чему тут было удивляться, если вспомнить, что затеял Рой! Если ему хоть что-то удалось из его гнусных планов, это было ужасно. Эдгар так и не открыл глаз и спрашивать дальше побоялся.

Потом ему всё рассказали, подробно и осторожно. Сначала про мать, потом про сестру, потом про жену, а потом и про бабулю.

Они сидели в гостиной у Нура, в переделанном по последней виалийской моде храме Намогуса. Лысый жрец в золотом халате выглядел так же величаво, как в пору своего правления. Герц, кажется, совершенно от него обалдел.

— А Фальг — молодчина, — бодро заметил брат, — не сломался, воевал не хуже наших!

— Фальга я могу забрать к себе, — сказал жрец, — и дочку Кантины тоже. Нужды у них ни в чем не будет.

— Как будто у нас будет! — возмутился Герц.

— Пьелла для лисвисов не очень-то подходит, — заявил Нур снисходительно, — тем более для детей.

— Тритай тоже!

— Тритай всё же лисвийская планета. Я знаю, Фальг всегда мечтал о ней.

— Впервые слышу!

— Возможно, Нурвааль прав, сынок, — вмешался Леций, — здесь им будет лучше.

— Фальг за Пьеллу воевал!

— Но тут его родина.

— Понятно! Зачем тебе Фальг, когда у тебя есть Льюис!

— Герц, что ты говоришь?

— Что слышишь!

Эдгар тупо разглядывал интерьер, пока наконец до него дошло, что делят его детей.

— Мои дети останутся со мной, — сказал он сухо, — все трое. Спасибо, Нур.

— Ты так решил? — посмотрел на него Леций.

— Да.

— Не пожалеешь потом?

— Это мои дети, — еще раз повторил Эдгар.

Его мучила мысль, что если б он не забрал Кантину на Пьеллу, она была бы жива.

Понаобещал дворцов, любви и семейного счастья, а сам исчез и застрял на плоскогорье!

Как же это случилось?! Эдгар не сомневался, что если б он вернулся тогда, всё пошло бы по-другому. Он сорвал бы Рою его гнусные планы! Но он не вернулся. Он сам отдался Рою в лапы, встал под его прицелом, а потом падал в одномерную бездну, в то время как саранча с Шеора разоряла его планету и убивала самых любимых женщин. Как же он допустил такое?!

«Если б не Фальг», — подумал он, потом посмотрел на брата, — «если б Герц не притащил его на Вилиалу!» Но было ведь и еще что-то. Его считали погибшим, он на это рассчитывал. Как же Рой узнал, что он жив? Как он догадался, что Эдгар на Тритае вместе с мальчишкой, и, похитив мальчишку, его можно брать голыми руками?!

— Выпей еще, — посоветовал ему Нур, — Кантину не вернешь, Аурис тоже. Давай еще по одной, Эдвааль.

— Неужели это так надолго? — с тоской взглянул на него Эдгар, — двадцать лет прошло, а ты еще не забыл ее?

— Время лечит, — усмехнулся жрец, — хотя и, медленно. Я даже решил жениться, раз уж возвращаюсь к светской жизни. Наместник — не Верховный Жрец, ему положена жена. К тому же Орма так долго этого ждет.

— Орма?!

— Чему ты удивляешься?

Он не удивился, он просто вспомнил кое-что и как-то сразу всё понял, в одну секунду. Он был единственным, кто знал, как на самом деле погибла Аурис. Орма так обожала своего Верховного Жреца, что не задумываясь убрала с пути соперницу. А потом убрала и Эдгара, чтобы не разболтал лишнего. А он еще понять не мог, чего она боится? Она боялась прошлого, своего предательского прошлого, которое могло внезапно всплыть!

— Зачем тебе эта коварная змея? — спросил он Нура.

— Коварство — отнюдь не недостаток для женщины, — усмехнулся тот, — тем более для жрицы Намогуса.

— Эта жрица выдала меня Рою.

— Орма? Не может быть.

— Она знала всё: и про меня, и про мальчика.

— Ты что-то путаешь, Эд, — нахмурился Нур, — Орма всегда помогала мне, она и сейчас почти всё устроила, чтобы я сидел в этой резиденции.

— Ты — в резиденции, а я на плато Огненных змей.

— Да зачем ей помогать Рою?!

— Да ей плевать на Роя! Ей надо было убрать меня, и она это успешно осуществила.

— Зачем?!

Щадить эту переливчатую змею Эдгар больше не собирался.

— Чтобы я не рассказал тебе, кто убил твою Аурис.

Черный жрец позеленел, так лисвисы обычно бледнели. Рука его с бокалом «Сладкой тины забвения» окаменела.

— Кто убил мою Аурис?

— Не догадываешься?

— Кто?!

— Она не сама упала. Орма и Кливия скинули ее с балкона.

— Ты… ты не мог этого видеть.

— Иногда я вижу воспоминания. Я всё прочел в ее воспаленном мозгу, когда она приходила ко мне ночью. И она это знает.

— Мой сын эксперт, — добавил Леций.

— Я знаю…

Жрец сидел потрясенно.

— Жаль, что ты не сказал мне об этом сразу.

— Жаль, — кивнул Эдгар, — если б ты придушил ее еще тогда, возможно, и Пьеллу бы мы не потеряли, и Канти была бы жива, и сестра моя, Риция…

— Всё из-за баб! — подскочил от негодования Герц, — все войны из-за них! А главное, они как будто ничего не делают, пальчиком пошевелят, и полный обвал! А верить им вообще нельзя!

Сначала Эдгару показалось, что брат повзрослел, но тот как был мальчишкой, так и остался.

— Успокойся, — посоветовал он ему, — и не пей больше. С тебя хватит.

Орма вошла деловитой походкой, цокая каблучками о зеркальный пол. Официальная мода ее больше не касалась, поэтому наряд на ней был жреческий: золотое платье, цепи, браслеты, алые ленты в распущенных волосах. Тонкая, гибкая, переливчато-зеленая, с желтыми змеиными глазами, она была невероятно красива и ужасна одновременно.

Эдгара она заметила сразу, но даже не вздрогнула, только вежливо улыбнулась белым гостям.

— Ты звал меня, дорогой?

— Сядь, — сказал Нурвааль хмуро.

Она приняла какую-то немыслимо изломанную и вызывающе сексуальную позу в кресле.

— Это Эдвааль, ты не узнаешь, Орма?

— Эдвааль? Прости, дорогой, но они все на одно лицо, — улыбка ее была ядовито- ослепительной, — рада видеть вас живым и невредимым, Эдвааль вэй.

— Во дает! — прошептал Герц по-аппирски.

— А это Левааль, правитель Пьеллы, — продолжил Нур, — его ты тоже должна помнить.

— Конечно, помню, — сверкнула она змеиными очами в сторону Леция, — как мило, что вы посетили нас спустя столько лет, вэй. По счастью, теперь мы можем оказать вам достойный прием в нашей резиденции, правда, дорогой? Мы ведь…

— А это принц Гервааль, — перебил ее жрец.

— О! Юный белый принц, — оживилась Орма, — такой же прекрасный, как его отец! Очень рада познакомиться!

Губы ее улыбались отдельно, а глаза отдельно. Эдгар сосредоточился и попытался проникнуть в ее змеиную душу, но, видно, порастерял все свои возможности в безвременье, или собственная боль мешала. Ничего у него не вышло.

— Ормавээла, ты знаешь, зачем я тебя вызвал? — спросил Нур.

— Пригласил, — уточнила она.

— Я тебя вызвал, — жестко повторил он, — чтобы ты рассказала нам, зачем выдала Ройваалю моего друга.

— О чем ты? — нежно улыбнулась она ему, — я не понимаю.

— Ты сказала, что Эдвааль живет у меня, и с ним мальчик.

Орма перестала улыбаться, обвела всех взглядом и твердо заявила:

— Ничего подобного.

Это явно означало: «Да. Но вы этого не докажете».

Эдгар и в самом деле доказать ничего не мог, да и не собирался. Ему было всё равно, что будет с этой змеей, выйдет она замуж за Нура или получит по заслугам. Одной ногой он был еще в бездне, он понял цену этой жизни, каждой ее секунды, каждого кубического сантиметра пространства, даже все потери казались на этом фоне не такими ужасными.

— Решай сам, Нур, — сказал он, — тебе с ней жить, не мне.

— Орма, мне не нужны твои признания, — мрачно сказал жрец, — я знаю, что ты убила Аурис, и ты выдала Эдвааля. И я слишком хорошо знаю тебя. Мне этого достаточно.

Рот у зеленой красотки скривился, но она выправила его в улыбку.

— Я столько лет была предана тебе, а ты веришь словам каких-то белых авантюристов?

Откуда Эдвааль может знать, что я столкнула Аурис? Его даже не было на балконе! Мало ли, что ему потом привиделось! У него богатая фантазия, он может выдумать, что угодно! То он торговец косметикой, то главный разработчик, то землянин, то аппир, то васк, то он живой, то мертвый… Всех запутал: и Тирамадида, и Бугурвааля, и Ройвааля, и тебя в том числе!

— С чего ты взяла, что я это узнал от Эдвааля? — еще мрачнее спросил ее Нур.

Жрица поняла, что проговорилась. Улыбка ее сползла с лица окончательно, поза стала напряженной, зеленые, длинные пальцы с позолоченными ногтями вцепились в подлокотники кресла.

— Я просто предположила. У него еще тогда была навязчивая идея, что это я столкнула Аурис. Вот я и подумала…

— Ты поэтому хотела он него избавиться?

— Ничего я не хотела! Прекрати этот допрос, Нур. В конце концов, это унизительно! Если ты мне не веришь, я ничего не смогу доказать. Впрочем, как и они, — она с вызовом обвела всех ядовитым взглядом, — только вспомни, что эти белые пришельцы явились, разрушили твое царство и ушли, а я все эти годы служила тебе преданно и верно! Я люблю тебя! И это я помогла тебе вернуться сюда, а не они!

— Женись на ней, — усмехнулся Эдгар, — она тебя и Проконсулом сделает с такими способностями.

— Я мог бы убить тебя, — сказал ей Нур, — но я это помню. И я сам тебя такую создал. Ты уйдешь отсюда живой и невредимой. Но не вздумай больше попадаться мне на глаза.

Поняла? Даю тебе час на сборы.

Орма посмотрела на него, снова натянула желтые губы в улыбку и встала.

— Ты очень великодушен, дорогой. Я этого тоже не забуду. Прощайте, вэи. Очень рада была повидать вас. Надеюсь, что не в последний раз.

Он молча смотрели ей вслед, Орма уходила гордо как царица, золотое платье колыхалось над полом, бедра раскачивались, рыжие волосы струились по узкой спине. Роскошная была бы супруга для тритайского наместника.

«Что за эпидемия такая?» — подумал Эдгар с горечью, — «все остаются без жен: и я, и дед, и Ольгерд… и даже Нуру досталось!» Что-то в этом духе он и проговорил, осушив бокал «Тины».

— Да, печально всё это, — вздохнул Леций, — хоть бы Руэрто что ли женился…

— От него ты не дождешься, — сказал Герц, деловито размазывая лягушачью икру по лепешке, — он сто лет еще будет искать… а вот я уже нашел.

— Что?! — поперхнулся отец.

— Ты?! — обалдел Эдгар.

Даже жрец забыл, зачем нагнулся.

— Да я уже женат в общем-то, — пожал плечом этот чертенок, — надо только ей свой пояс подарить. Обычай у них такой идиотский.

— Ты в своем уме? — возмущенно спросил Леций, — или это шутки у тебя такие неуместные?

— Я думал, ты обрадуешься, папочка, — ответил Герц и откусил от своего огромного бутерброда огромный кусок.

— Если ты хотел меня порадовать, то это не лучший способ.

— Почему?

— Ты прекрасно знаешь, почему.

— Что тут происходит? — вмешался Эдгар, он догадался, что многое пропустил в этой истории.

— Кажется, наш герой собрался жениться на дикарке с Шеора, — пояснил отец раздраженно, — на той самой, что чуть не убила вашу мать.

— Ну не убила же! — фыркнул брат.

— Ты и правда свихнулся? — недоуменно уставился на него Эдгар.

— Весь в тебя!

Крыть было нечем. После Кантины он уже не мог давать никаких советов по этому поводу.

— Ты хоть ее любишь?

— Еще не понял, — усмехнулся Герц, — но, как честный воин-охотник, просто обязан вручить ей свой пояс и вплести ей в косу. Понятно?

— Понятно… Что ж ты сразу-то не вручил ей свой пояс как честный воин-охотник?

— А мы еще не помирились!

— Ах, вот так даже?

— Да. И момент неподходящий. Мы же враги пока с дуплогами.

— Детский сад какой-то, — вздохнул отец, качая головой, — ну кто же женится в двадцать лет на первой встречной девице? Только потому, что у них на Шеоре такие дикие обычаи! Ты аппирский принц, а не кто-нибудь.

— Да поздно, па, — поморщился Герц, — я уже всё решил. Давай лучше выпьем.

Управы на парня не было никакой! Леций нехотя наполнил фужеры.

— Смотри. Тебе с ней жить. Я, честно говоря, этого не представляю.

— Я тоже, — пожал плечами Герц.

Эдгар вздохнул, присоединяясь к ним.

— Она хоть красивая?

— Конечно, красивая! — ответили оба хором.

— Тогда за красоту! — усмехнулся он и поднял фужер.

Возвращаться на Пьеллу еще не было сил. Вечером он слонялся по храму, обжигаемый воспоминаниями. Виалийцы как ни пытались, не смогли уничтожить колорит этого мощного сооружения. Так же холодны были каменные коридоры, так же загадочны темные залы. Даже запах остался прежний, землисто-травный.

Кантина мерещилась за каждым углом. Казалось, вот-вот она выйдет в своем алом платье старшей жрицы, прежняя, молодая, пышнотелая, самоуверенная, пахнущая русалкой.

Сколько лет его преследовал этот образ! Неужели он обрел ее, чтобы тут же потерять?

Эдгар зашел в зал для омовений. Он был цел, только вода в бассейне была обычная, не рубиновая, и курильницы не дымились. Вместо факелов на колоннах были электрические мерцающие светильники. Такой же зал был дома. Оба — для нее. А ее не было! Какой-то ублюдок проткнул ее копьем. Надо же было им встретиться на Пьелле: дикарю с Шеора и тритайской жрице Намогуса, дуплогу и лисвийке!

Эдгар сел на пол, вспомнил, как прибегал к ней сюда, восторженным влюбленным мальчишкой, как они обманывали природу, как ударил его дед, а потом превратился в черного тигра… Он и не заметил, как рядом оказался Герц.

— Эд, я его тоже копьем убил. Точно так же. Он свое получил, этот Улпард.

— Спасибо, братишка.

— Знаешь, как она тебя любила? Она ведь для тебя старалась, хотела вытащить из безвременья. Я раньше не знал, что женщины на такое способны, тем более эти, зеленые!

— Женщины, они или любят, или нет, — сказал Эдгар, — а цвет здесь ни при чем.

Льюису снился прекрасный сон: лес, лето, малина на изумрудно-зеленых кустах. Ягоды свешивались с веток и сами просились в рот. Он хватал их губами, щурясь от яркого солнца.

Потом вышел на тропинку. Там стояла мама в пестром сарафанчике, солнце нежно падало на ее мягкие русые волосы. Лица он почему-то не разглядел, только ее синие глаза. Ни у кого больше не было таких больших синих глаз! Наверно, поэтому все звали ее Синела.

Ему стало стыдно, что он один съел всю малину.

— Подожди, мамочка, я тебе сейчас нарву!

Она улыбнулась, кивнула… но когда он вернулся с пригоршней ягод в руках, ее уже не было. Только солнце светило по-прежнему на лесную тропинку.

Он проснулся в смятении, было чувство, что мама действительно только что была тут, прикоснулась к нему и исчезла. Даже лица он ее как следует не разглядел.

Камин в изголовье горел, на решетке стояла кастрюля с водой, крышка на ней уже подпрыгивала. Риция спала рядом, а Ольгерд сидел за столом, нарезая ломтиками засохший хлеб.

— Ты чего, Лью?

Он был здесь, реальный, настоящий, небритый, в обычном сером свитере, такой сильный и независимый, такой близкий и такой недостижимый.

— Ничего, — сказал Льюис, глядя на него, — ты только не исчезай. Не бросай меня, ладно?

Он никогда раньше не говорил Ольгерду Оорлу «ты», не смел просто. А сейчас как-то само вырвалось. Ольгерд сдвинул брови и долго смотрел на него своими грустными черными глазами.

— Знаешь что… давай с тобой дом построим? На берегу озера. Ты ведь хотел?

— Хотел, — сказал Льюис, — у меня никогда не было своего дома.

— Теперь будет.

Он медленно выполз из-под одеяла и перебрался за стол, его немного знобило, то ли от холода, то ли от волнения.

— А еще мы с тобой отправимся на Землю, — улыбнулся Ольгерд, — в Лесовию. У нас там фамильный замок баронов Оорлов, а в нем музей. Я тебе всё покажу. Тебе понравится.

— А мама меня водила в этот замок, — признался Льюис, — только я был еще совсем маленький, почти ничего не помню. Рыцари там стояли в большом зале Тим и Том, да?

— Да. Они и сейчас там стоят.

— И женщина с зелеными глазами на портрете.

— Изольда.

— Я помню, мне там очень понравилось. Я как будто в сказке побывал. Я хочу туда снова, правда… только как же Риция?

Риция признавала только тех, кто был с ней в хижине Элгиры. Остальных она, как дикий зверек, боялась, а одну ее оставлять было никак нельзя.

Ольгерд посмотрел на спящую жену и вздохнул.

— Придумаем что-нибудь.

Крышка настойчиво стучала по кастрюле. Они заварили кофе, разогрели консервы прямо на огне. Всё это напоминало немного жизнь а лесу, только не хватало блеянья овец и куриного клекота.

С Ольгердом интересно было говорить. Он много знал и много видел, и как будто с полуслова понимал всё, что ты хочешь сказать, все твои сентиментальные бредни. Даже с дядей Роем так не было.

Льюис давно заметил, что из всех Прыгунов его тянет именно к этому. Почему-то было важно, что скажет или сделает именно он. Сначала ему казалось, что это из-за Риции. Потом он думал, что просто хочет этому невзлюбившему его человеку что-то доказать, что не так уж он плох на самом деле… А потом он как-то сидел с Ольгердом на крыльце, молчал, смотрел на облака, на сосны, на горшки на плетне и желтых цыплят в тени спиленных досок и сам не заметил, как прижался к его плечу. И стало так легко и спокойно, как в раннем детстве.

— Теперь пора во дворец, — сказал Ольгерд, глядя на часы, — Эдгар уже должен вернуться.

— Отправляйся, — кивнул Льюис, — я за ней присмотрю.

— Найдешь, чем накормить ее?

— Конечно.

— Ты тут не скучай без меня. Я скоро вернусь.

— Можешь не торопиться. Только насовсем не исчезай.

— Куда же я от вас? — улыбнулся Ольгерд.

Риция спала еще долго. Потом послушно дала умыть себя холодной водой из таза, съела сухарь с паштетом. Комбинезон она при этом запачкала окончательно. Льюис заглянул в ее шкафы, выбрал костюм потеплее, чистое белье, носки. Богиня доверчиво позволила себя переодеть, как большую живую куклу. Глаза ее при этом с любопытством смотрели на окружающий мир. К словам она тоже стала прислушиваться.

— Умница, — сказал он ласково, — хорошая девочка. Скоро мы построим дом, и ты будешь гулять в саду. Я тебе качели повешу. Хочешь?

Потом он нашел у зеркала ее щетку, расплел ей косу и стал расчесывать ее густые черные волосы. Раньше он и не подозревал, что существует на свете такое наслаждение — расчесывать женские волосы, гладить их, перебирать, пропускать между пальцами. Риция терпела, или ей это тоже нравилось. Он тогда подумал, что хватит с него блондинок, что в следующий раз он полюбит черноволосую девушку, если вообще когда-нибудь кого-нибудь полюбит.

Потом в дверь постучали. Это было так неожиданно, что оба вздрогнули.

— Сиди тихо, — сказал он Риции, — я скоро.

Почему-то в голову взбрела безумная мысль, что это Анастелла. Герц не стал бы стучать, остальные Прыгуны тоже. А кому еще до них есть дело? Он медленно открыл дверь. На пороге стояла королева собственной персоной в распахнутой шубе и с сумками в руках.

— Льюис?! Ты здесь?! — ахнула она.

— Да, — смутился он, — с Рицией сижу.

— А Ольгерд?

— А Ольгерд у вас во дворце.

— Странно, — она нервно улыбнулась и кивнула на сумки, — держи, это продукты.

Сумки были тяжелые. Риция с любопытством смотрела на разноцветные банки, бутылки и брикеты. Королева попыталась подойти к ней, но сразу ее напугала.

— Пожалуйста, не надо, — попросил Льюис, — отойдите от нее подальше.

— Значит, правда, — сказала Ингерда с досадой, — а что это вы тут делаете?

— Причесываемся, — ответил он краснея.

— Тебя она не боится?

— Нет.

Он закончил выкладывать гостинцы на стол и не знал, что дальше делать. Похоже, королева тоже не знала. Они смотрели друг на друга.

— Что ж ты не предупредил, куда уходишь? — спросила она наконец.

— Я не знал, что здесь останусь.

— И… надолго ты здесь останешься?

— Навсегда.

— Навсегда?!

Льюис чувствовал, что крайне неловко заявлять королеве, что жить в ее дворце он не хочет. Он надеялся, что Ольгерд всё объяснит ей сам. Увы, они разминулись.

— Извините, ваше величество, — потупился он, — я не могу жить там, где убили моего отца.

— А здесь? Можешь?

— Здесь могу.

Ингерда удивленно подняла свои красивые брови.

— А я слышала, вы с Ольгердом враждуете.

— Он сам попросил меня остаться, — сказал Льюис смущенно.

У него было чувство, что он оправдывается перед этой надменной дамочкой, он вообще всю жизнь почему-то оправдывался. Это его в конце концов разозлило.

— И ты остался? — уточнила Ингерда.

— Остался, — сказал он раздраженно, — ну и что? У меня никого нет в целом свете, а здесь я хоть кому-то нужен!

Теперь, кажется, смутилась она.

— И ты ничего не знаешь?

— Что я должен знать?

После долгой, неловкой паузы она отвернулась.

— Прости, Льюис, я пойду.

— Что я должен знать, ваше величество?! — крикнул он ей вслед.

В дверях она остановилась и посмотрела на него.

— Ничего. Всё в порядке. Ты всё правильно решил.

Он и сам это понимал. Неловко было только перед Лецием.

— Извините, — еще раз повторил он, замечая, как красиво накрашены ее зеленые глаза и подчеркнуты контуром ее вишневые губы.

— Это ты меня извини, — кротко сказала красавица-королева, — я иногда бываю совершенно несносной и вздорной. Мы, Оорлы, все такие. А вообще я бываю и хорошей.

Правда. Я твоему Ольгерду родная сестра, ты знаешь?

— Знаю.

— Вот и хорошо. Не забывай об этом.

И пока он растерянно искал слова, она как девчонка встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.

К вечеру разыгралась метель, сырость за окном сменилась морозом, и в квартире стало еще холоднее. Льюис нашел для Риции занятие — он читал ей сказки вслух. Познавать предметы ей уже надоело, и она внимательно слушала его, сидя на полу у камина и раскачиваясь из стороны в сторону. Вряд ли она что-то понимала, но интонации ее завораживали.

— И Железный король отдал ему свою дочь в жены. И он увез ее в свою страну. И они жили долго и счастливо, и умерли в один день, — Льюис улыбнулся, — вот так все сказки кончаются. Но в жизни так не бывает, Рики. В жизни все как-то по-дурацки. Ты уж извини.

— Метель, — сказала Зела, глядя в темное окно, — бесконечная зима… а что сейчас в Дельфиньем острове?

— Конец мая, — ответил Ричард, — отойди от окна, а то еще продует.

— Мне теперь ничего не страшно, — усмехнулась она.

Это было какое-то необычное состояние, когда нечего уже терять, нечего ждать, не на что надеяться. Зеркало уже перестало пугать ее, будущее тоже. Ее последние дни они решили провести на Земле, в Дельфиньем Острове, и провести так, как будто ничего не случилось.

Хотелось напоследок окунуться в это давно забытое счастье.

Тело ее постарело, но душа как будто обновилась от этого. Все чувства обострились, всё стало ясно и понятно, каждая мелочь стала значимой.

— Где же Эдгар? — вздохнула она, — неужели до сих пор не вернулся?

— Не волнуйся, — в который раз сказал ей Ричард, — он обязательно вернется и непременно к тебе придет. Куда же он от нас денется?

— Я же его выгнала! Вдруг он думает, что я не хочу его видеть?

— Да такого просто быть не может.

Зела прошлась по комнате, ноги еще держали ее.

— Я больше не могу, Рик. Летим во дворец.

— Во дворец?! — изумился муж.

Еще вчера она ему заявляла, что никогда не покажется там в таком ужасном виде. Но то было вчера, когда она еще на что-то надеялась и хотела выглядеть.

— Конечно. И я волнуюсь, и ты вместе со мной. Тебе вообще надо было бы быть на Тритае.

— И еще в десяти местах, — усмехнулся он и обнял ее, — но теперь я буду только с тобой.

Она надела закрытое темно-зеленое платье, белый шарфик на шею, шляпку с вуалью, чтобы не шокировать своих близких так уж сразу, перчатки на руки, туфли без каблуков.

Старушка получилась вполне элегантная. Ричард рядом с ней выглядел ее почтительным, заботливым внуком.

Он отнес ее по лестнице на руках, посадил на сиденье модуля, укрыл колени пледом. Она наслаждалась каждой секундой близости с ним, и в то же время была как будто уже где-то далеко. Наверное, он еще будет счастлив, у него будут другие женщины, другая любовь, другая жизнь без нее. Ей не дано этого изменить, с этим можно только смириться.

— Всё в порядке? — спросил он ласково.

— Да. Только волнуюсь.

Ричарду она успела сказать, что она его любит, а Эдгару еще не успела. Это было очень важно, особенно теперь. Как она могла тогда выгнать его из гримерной, его, своего мальчика? Какие мелочи ее тогда волновали: интриги, сплетни, ревность, обиды на давно прошедшее!

Ну женился мальчик на Кантине, наверное, очень любил, раз пошел на такой скандал. А ей тогда хотелось, чтоб ее внук любил только ее одну! Любил, обожал, боготворил! Она к этому привыкла и думала, что так будет всегда. Она хотела быть единственной.

Того же она требовала и от мужа: чтобы думал только о ней, чтобы смотрел только на нее, чтобы засыпал с ее именем на устах, чтобы любил, как при первой встрече. Она была ужасно жадная!

— Я была ужасно жадная, — повторила она вслух.

— Не замечал, — посмотрел на нее Ричард.

— Не в смысле денег, Рик, — вздохнула она, — я тянула из всех любовь как бездонная бочка.

У меня ее было так много! А мне было всё мало и мало. Представляешь, я каждое утро просыпалась, смотрела на тебя и думала: любит он меня сегодня как прежде, или уже немного меньше? Мне это было так важно!

— Ты просто самая настоящая женщина, — улыбнулся Ричард, — насколько я слышал, они все на этом помешаны.

— Хочешь сказать, что я как все? — вспыхнула она, но сразу опомнилась и засмеялась, — ну вот, опять я за старое!

Ричард обнял ее правой рукой.

— Ты великолепна.

— А ты меня любишь?

— Ужасно.

— До сих пор?

— А как же иначе?

— А сегодня чуть меньше, чем вчера, или нет?

— Когда ты задаешь такие вопросы, я люблю тебя просто безумно!

Они посмеялись, и это немного затмило ее волнение. Дворец сверкал всеми окнами, внутри наверняка царила суета, слуги убирались, готовили, сплетничали, охрана следила за дуплогами в подвале. Леций не выносил уединения, он всегда окружал себя людьми, событиями, роскошью, центр вселенной должен был находиться где-то рядом с ним.

Идти ей было уже трудно, ослабевшие ноги плохо слушались, спина сразу уставала, сердце останавливалось после каждой ступеньки. Увы, тело отработало свой ресурс. Зела опиралась на руку Ричарда, но потихоньку шла сама.

Их встретила Ингерда, она сказала, что все вернулись, и всё хорошо, а сама смотрела на Зелу с плохо скрываемым ужасом.

— Посади нас куда-нибудь, — намекнул ей Ричард вполне конкретно.

— Конечно! — спохватилась она, — идемте ко мне!

— А где же Эдгар? — спросила Зела, с трудом преодолевая лестницу.

— Он с детьми прощается с Кантиной.

— Он очень расстроился?

— Он вообще очень изменился. Там ведь ничего хорошего, в этом безвременье!

— Бедный мальчик.

Они с Ингердой никак не могли его поделить. Но потом появился Герц, и надобность в этом отпала. С младшим сыном было столько проблем, что ни о чем другом бедная мамаша и подумать не успевала.

В гостиной Зела добрела до кресла и долго приходила в себя после такого путешествия.

Странно, но уже за сутки она привыкла к своей слабости и разбитости, и даже перестала удивляться, замечая иссохшуюся кожу рук.

— Папа, я была у Ольгерда, — сказала Ингерда, — представляешь, Льюис там, он живет у него!

— Как у него, почему? — изумился Ричард.

Зела уже слышала от мужа, что у них есть еще один внук, это было замечательно, но, поскольку она уже не могла задержаться в этой жизни, ее эта новость почти не коснулась.

Она уже ничего не могла дать этому милому мальчику.

— Невероятно, па… но, по-моему, просто голос крови. Они оба ничего не знают.

— Ты уверена?

— Вполне.

— Чтобы наш Ольгерд кого-то к себе пустил?

— Да! Наш Ольгерд — не Леций! Но я сама видела, своими глазами. Хотела даже сказать всё, но язык не повернулся. Оказывается, это так трудно, папа.

— Да они и сами скоро всё поймут. Без нас с тобой.

В коридоре послышались шаги. Зела с волнением посмотрела на дверь. Эдгар зашел вместе со своими лисвисятами. Они все были разноцветные, и это выглядело очень забавно.

Высокий, бледно-зеленый Антик с длинными белыми кудрями был похож на поэтичное привидение. Коренастый, совершенно черный Фальг с ножом за поясом напоминал маленького разбойника. А крохотная ящерка Аола была цвета спелого огурца и совершенно очаровательна.

Сам Эдгар был очень бледен, плечи его как-то ссутулились, руки обвисли, виски поседели. Ингерда сказала правду: его трудно было узнать. Он взглянул на нее, молча подошел, сел в ногах и положил ей голову на колени. А что было говорить? Жалеть друг друга?

Зела сняла перчатку и гладила его черные с сединой волосы. Ричард тоже присел рядом на ковер. Это было поразительно — внук выглядел старше деда. Она уже ничего не понимала в этой жизни! Всё переворачивалось с ног на голову: мертвые воскресали, живые умирали, враги выручали, друзья предавали, молодость и старость менялись местами… волшебно это было или ужасно, она не знала. Всё мерцало как в мозаике, такой же разноцветной, как эти лисвийские дети…

Она не заметила, как в комнату вошел Герц, за ним Леций с Ольгердом. Все сели у нее в ногах.

— Что же вам сказать? — улыбнулась она, — я поняла, что никогда не нужно отчаиваться. И в тот момент, когда уже кажется, что всё, что конец, что хуже не бывает… именно в тот момент начинается что-то новое и прекрасное. Надо только уметь терпеть. И любить. Я всех вас очень люблю.

8

Она простилась со всеми, и была совершенно спокойна. Яркое летнее солнце освещало знакомый номер-грот, запах морского прибоя врывался в его распахнутые окна, будоража старые воспоминания. Конечно, в прошлое вернуться было невозможно, на пляже и в кафе их принимали за старушку с внуком или правнуком, и силы были не те, чтобы без устали плавать, гулять и лазить по горам, но она была счастлива.

Ей достаточно было только бросить взгляд на какой-нибудь знакомый уголок, и всё отзывалось в душе щемящей радостью. Это было с ней! Она была здесь, молодая и прекрасная, полная сил, желаний и надежд, и Ричард любил ее! Этого уже не отнимешь, это ее, навеки ее, это вписано в историю вселенной!

Вставать было уже трудно. Зела вдруг почувствовала, что каменеет тело, становится совсем чужим и непослушным. Жара уже не могла его согреть. Она поняла, что это то самое.

Пришло.

Ричарда как назло не было, он куда-то пропал с самого утра, хотя и обещал не оставлять ее ни на минуту. Она очень боялась умереть без него, не сжимая его руки. С усилием она дотянулась до браслета, непослушными пальцами нашла его номер.

— Рик, где ты? — прошептала она, — скорей, прошу тебя…

— Сейчас буду, — спокойно отозвался он, — потерпи одну минуту.

Зела закрыла глаза, яркое солнце уже не радовало, а мешало. Ей показалось, что эта минута растянулась в вечность. И за эту вечность она вспомнила всё.

Он смотрел на фреску, она смотрела на него. Тогда она его еще не любила, а просто придумала. Придумала героя-эрха и целых двадцать лет жила этой несбыточной мечтой. А может, она уже тогда почувствовала, что этот капитан — ее судьба?

Потом она в жутком страхе и стыде прилетела на прекрасную планету прекрасных людей и вдруг увидела его! Увидела и поняла, что уже ни секунды его отсутствия не вынесет. Боже, как она его изводила этим! Бедный Ричард, он всё время брал ее с собой, терпел ее упрямство и молчание, ее страх, ее капризы, ее истерики! Она была уверена, что полюбить он ее не сможет, но ведь полюбил же.

Ей было странно, что он так быстро смирился с ее смертью, хотя… этому надо было только порадоваться. Что толку, если б он мучился и изводил себя в поисках выхода, которого нет? Они счастливо прожили эти пять дней в Дельфиньем Острове, разве не этого она хотела?

Ричард возник посреди спальни с охапкой белых роз.

— Зелочка, ты как? Что с тобой?

— Тело каменеет, — призналась она, — я его почти не чувствую. Наверно, это конец, Рик.

— Ты, главное, ничего не бойся, — спокойно сказал он, — смерти нет.

— Для вас нет, — вздохнула она, — а я — неизвестно кто.

— Почему же неизвестно? Я черный тигр. А ты — моя вторая половина. Нас ничто разлучить не может.

Ричард высыпал все цветы на кровать.

— О чем ты? — изумилась она.

— Сейчас мы с Ольгердом были в Совете по Контактам. Я передал ему все дела. Теперь он будет полпредом на Пьелле.

— А ты?

— А я свои дела в плотном мире закончил.

— Рик! — ужаснулась Зела, — ты что, с ума сошел?!

— Почему?

— Посмотри на себя! Посмотри! Тебе еще жить да жить!

— Зачем? — пронзительно взглянул он.

Она вцепилась деревенеющими пальцами в его руку.

— А зачем тебе умирать? Нас ведь всё равно с тобой разбросает по разным мирам! И никто не знает, когда мы еще встретимся!

— Так же как никто не знает, на что способен, — серьезно сказал Ричард, он ласково погладил ее волосы, — я готов рискнуть.

Они смотрели друг другу в глаза. Долгие споры были ни к чему. А она еще удивлялась, что он так быстро смирился! Это он-то, Ричард Оорл! А он просто принял решение.

— Тогда я тоже готова рискнуть, — прошептала Зела.

Солнце было яркое, пахло розами и морским прибоем, шум волн долетал в раскрытое окно. Она слышала, как муж позвонил Ольгерду и спокойно сообщил ему, когда прилетать.

Потом принес два стакана с водой и две красные капсулы.

— Смерти нет, — сказал он, — но боль, к сожалению, есть. Мы должны это вытерпеть, родная. Ты ведь умеешь терпеть?

У нее сил на ответ уже не было, она только кивнула. Терпеть так терпеть. Всё когда- нибудь кончается: и солнечное утро, и мучительная боль. Главное, что Ричард был рядом, она держала его за руку. А чтобы заслужить его и дальше, нужно было пройти через что-то ужасное.

Он приподнял ее от подушки, поднес стакан к губам.

— Ты только всё время держись за меня, хорошо? Что бы ни случилось, держись.

— Я люблю тебя, — шепнула она.

Они проглотили капсулы одновременно. Он огляделся, лег рядом и крепко ее обнял.

Потом стало тихо и темно, как будто на окна повесили черные шторы. Невидимая уже комната закачалась.

Тело перестало мешать своей тяжестью и неподвижностью. Оно осталось где-то внизу.

Зеле показалось, что она — просто мысль, и существует отдельно от всего. Потом она ощутила себя каким-то сгустком без рук и ног, без определенной формы, но с совершенно другими характеристиками: теплотой, плотностью, напряженностью. Цвет ее был золотисто-белый.

Рядом она увидела другой сгусток, ярко-сиреневый, и поняла, что это Ричард. Они слились как два облака в одно, от этого стало горячо.

Потом был поток, уносящий их в неведомые измерения. Она уже не боялась потеряться, настолько они превратились в одно целое. Это было блаженство — ощущать Ричарда каждым своим атомом, каждым мельчайшим кирпичиком, из которого состоит материя. Это целое летело и летело, потом покачивалось в нежном сиреневом пространстве, купаясь в лучах неведомых энергий.

Иногда ей казалось, что она видит его лицо, Ричард как будто проступал из облака и снова растворялся. Руки его держали ее крепко…

Потом, как и всё на свете, это блаженство кончилось. Едва убаюкав их, поток усилился, скорость стала немыслимой, сиреневый свет сменился полной чернотой. И где-то в этой жуткой черноте они и оказались на распутье.

Их облако распалось. Зела поняла, что она уже отдельное существо, у нее есть руки, ноги и голова, и она не может быть частью Ричарда. Их разрывало как будто сильным течением и ветром. Потом ветер превратился в бурю.

— Вот теперь держись, — прокричал Ричард, сцепив руки у нее за спиной.

Она вдруг панически испугалась, что это конец. Сила потока ужаснула ее, неумолимость высших законов стала вдруг совершенно очевидна. На что они надеялись, глупцы! Песчинки!

Букашки!

— Ри-ик! — визгнула она.

— Терпи! — рявкнул он.

Больно стало не сразу. Боль как будто постепенно накапливалась вместе с их упрямством.

Вообще это состояние даже болью назвать было нельзя, это была какая-то невыносимость.

Ее силы давно уже кончились, она только терпела и молила Создателя сжалиться над ними, терпела и ждала. Ричард же упорно стискивал ее безвольное тело. В какой-то момент ее терпение кончилось, она подумала, что любой конец лучше, чем это бесконечное мучение.

Она сдалась, и именно тогда стала выскальзывать из его рук.

Жуткая чернота куда-то тянула ее за ноги, как будто гигантский спрут обвил ее своими присосками. Ричард был еще рядом, но теперь было ясно, что это уже последние мгновения.

Он схватил ее за локти, потом за запястья, потом за пальцы, она кричала что-то отчаянное, как будто под ногами у нее огненная лава. И в тот момент, когда пальцы готовы были разжаться, он взревел совершенно по-тигриному и отпустил одну руку, а другой умудрился схватить ее за волосы.

Теперь от нее не зависело уже ничего, она барахталась, брыкалась, визжала от боли, даже кричала, чтобы он отпустил ее, но Ричард был беспощаден. Он волок ее за волосы в свой поток.

Сколько это продолжалось, Зела уже не помнила. Бесконечно долго. Но, как и всё бесконечное, это тоже закончилось. Вспыхнул яркий свет, боль прекратилась, они мягко упали на зеленую траву. Огромное голубое небо простиралось над снежными вершинами гор, ласковый ветер обдувал воспаленную кожу.

Она стонала, плакала и смеялась одновременно, а Ричард лежал с закрытыми глазами совершенно без сил. Ветер теребил его волосы. Зела не стала беспокоить своего тигра, просто легла рядом и обняла его. Руки оказались легкими, почти невесомыми, они наполовину погрузились в его тело. Это было блаженство.

— Ты прав, она прекрасна, — услышала она голоса над собой.

— Теперь ты его понимаешь?

— Всегда кто-то должен быть первым. Серый Коготь — великий тигр.

Язык был незнакомый, но смысл почему-то был ей ясен. Зела медленно подняла голову.

Невесомое тело очень странно двигалось, она чуть не взлетела при этом.

— Ты очнулась, прекрасная женщина черного тигра?

На нее улыбаясь смотрел юноша, похожий на индейца. На нем была только набедренная повязка, да алые перья в волосах. Рядом с ним стоял серьезный Кристиан Дерта.

— Как ты себя чувствуешь, Зела?

— Там было ужасно, — призналась она, — а здесь — пока не поняла. Всё так странно!

— Это Плавр Вечный Бой. Он проводит вас в деревню.

— Плавр?! О, я слышала о тебе! Ты наставник моего внука!

— Мне нравится твой внук Лисий Ум, — снова улыбнулся индеец, — он очень находчив.

— Скажите, — Зела тревожно огляделась, — а я теперь навсегда тут? Или меня снова может унести? Только честно!

— Здесь никто не лжет, — наставительно сказал Кристиан.

Он, видимо, не знал про Эдгара.

— Отсюда тебя уже никто не унесет, — добавил Плавр, — успокойся, прекрасная львица, ты много вытерпела, теперь можешь отдохнуть.

— Спасибо, — вздохнула она, — а разве я львица?

— Ты чудесная золотая львица, Зела. Вообще-то львы не живут с нами, но раз уж Серый Коготь вытащил тебя сюда сквозь каналы Восхождения, кто же посмеет возразить ему?

— Он очнется?

— Конечно. Он отдал всю энергию до капли. Только при таком условии мы вмешались и помогли ему. Над высшими законами есть сверхвысшие законы. Правда, Мудрый?

— Вряд ли я теперь останусь Мудрым, — усмехнулся Кристиан, — нам запрещено вмешиваться в структуры Судьбы. И сама идея моногамии эрхам непонятна.

— Зачем запрещать то, что и так невозможно? — пожал плечом Плавр.

Глаза его сияли каким-то удивительным солнечным светом. Он выглядел невинным юношей рядом с великолепным эрхом.

— Что значит, невозможно? — взглянул на него Кристиан, — мы же вмешались, когда помогли Оорлу.

— Мы могли помогать ему сколько угодно, — улыбнулся индеец, — но мы бы ничего не смогли сделать, если б не помогли нам. Неужели ты думаешь, что мы с тобой — конечная инстанция, Мудрый?

Зела совершенно запуталась, кто там отвечает за структуры Судьбы, да ей это было и не важно. Главное, что Ричард был с ней, а она с ним. Они просто любили друг друга вопреки всяким законам. И теперь уже ничто не могло их разлучить никогда.

Он лежал на траве, глаза были закрыты, ветер трепал его русые волосы. Она наклонилась и коснулась губами его губ.

Похороны были чисто семейные, на фамильном кладбище возле замка. Была только дочь Ричарда Оорла и оба его внука.

Себя и Ольгерда Льюис, конечно, не считал. Они всё знали с самого начала и вместе отправились на Землю, чтобы всё подготовить. Риция осталась с отцом.

Домик в Радужном был очень уютный, только в нем давно никто не жил. Пока Ольгерд принимал дела от отца в Совете по Контактам, Льюис бродил по поселку, гулял в лесу, купался в Сонном озере. Ему всё здесь казалось родным и знакомым. Кажется, мама давным- давно привозила его на это озеро, они плавали на лодке и собирали чернику. Эти светлые воспоминания детства немного согревали угнетенную душу.

Льюис Ричарда любил, он представить не мог, что того больше не будет, но какой-то тихий внутренний голос подсказывал, что так надо.

— Смерти нет, — успокаивал его Ольгерд, — мы с тобой тигры, должны это понимать.

А сам садился по вечерам на крыльцо и стискивал голову руками. Льюис не знал, чем ему помочь. Он жарил грибы с картошкой, взбивал коктейль из клюквы с малиной и копался в сломанном роботе.

Потом это случилось. Они прилетели в раскаленный южный город, в маленькую гостиницу на побережье, вошли в номер. Ему казалось, что всё это сон. Кровать была засыпала белыми розами, молодой мужчина обнимал ветхую старушку, они лежали тихо и спокойно, как будто тоже спали. Шум волн врывался в раскрытые окна вместе с другими звуками и запахами томного курортного лета.

— Они жили долго и счастливо и умерли в один день, — проговорил Льюис и уткнулся Ольгерду в плечо…

Над кладбищем повисла тучка, начал накрапывать дождь. Эдгар увел свою заплаканную мать в замок. Они с одних похорон сразу попали на другие. Кантину и Энию похоронили на Пьелле.

Герц стоял как каменный. Раньше Льюис считал, что больше двух секунд это существо неподвижным быть не может. Сейчас же того как будто погрузили в безвременье.

— Пойдем, — позвал его Ольгерд, — пора выпить чего-нибудь.

— Я не пью, дядя Ол. Свою норму по спиртному выполнил досрочно.

— Шутишь?

— Какие уж шутки? Мне теперь за целую планету отвечать.

— Мне тоже. Пойдем выпьем, племянник?

Герц посмотрел на него в раздумье, потом кивнул.

— Ладно, в последний раз.

Они втроем двинулись к левой, жилой башне крепости. Всего башен было четыре, они были сложены из огромных камней землисто-серого цвета.

— Все-таки Оорлы затащили меня в свой замок, — заметил Герц по дороге, — придется осмотреть ваши владения.

— Сегодня нет экскурсий, — сказал Ольгерд, — я договорился. Можете разгуливать с Льюисом по замку сколько захотите.

Внутри было прохладно. Они все посидели за столом в полутемной каменной столовой, Эдгар припомнил что-то из истории, а Ольгерд рассказал про транслятор в спальне Эриха Второго, через который он попал на Наолу.

Льюис больше молчал. Ингерда сидела рядом и всё время норовила положить ему что- нибудь в тарелку, а аппетита совсем не было.

— Мам, он уже не маленький, — заметил Герц с усмешкой, — хотя очень, очень красивый. И просто замечательный. Что ты его пичкаешь?

Королева почему-то смутилась и виновато заморгала своими длинными ресницами.

— Извини, сынок, я просто…

— Да чего там!

— Хочешь блинчик?

— Мам, я тоже уже не маленький.

Потом Герц потащил его бродить по замку. Они лазили по лестницам, открывали все двери, забирались в самые потаенные уголки. Детство как будто вернулось, он вспомнил маму, экскурсию, свое изумление и свое отчаяние оттого, что он родился не в то время. Ему хотелось в прошлое, ему хотелось в сказку.

Рыжий снял шлем с рыцаря в нише и примерил на себя.

— Ну как?

— Здорово.

— У меня получше шлем есть. Золотой.

— Зато этот древний.

— У меня еще древнее!

— Откуда?

— Пока секрет. Пойдем лучше на транслятор посмотрим.

Они вошли в совершенно пустую комнату с табличкой «ВХОД ВОСПРЕЩЕН», стены, пол и потолок в ней были сделаны из серебристого металла. Раньше здесь была спальня с кроватью, пологом и гобеленами, а теперь осталась только блестящая пустота. Льюису эта сверкающая коробка не понравилась, в ней было что-то зловещее. А Герц, кажется, был в восторге. Его еле удалось оттуда вытащить.

— Послушай, — вопросительно взглянул на него Льюис, — как же ты до сих пор ни разу тут не был? Это же твои предки, твой замок, здесь всё твое!

— Не задались у меня с Оорлами отношения, — усмехнулся Рыжий, — с самого детства. Я всегда считал себя Индендра.

— Ну ты даешь!

— А что такого?

Они вышли на крышу четвертой башни, дождь уже кончился, летнее солнце ярко сияло над лесом, каменный двор был поделен тенью пополам.

— Ты ненормальный! — возмущенно проговорил Льюис, — отказаться от своих предков!

Здесь же сама история! Да если б у меня был такой замок!..

— То что? — насмешливо уставился на него расточительный приятель.

— Ничего… всё равно ты не поймешь. У тебя всё было в таком избытке, что ты даже мечтать разучился!

Льюис отвернулся и наклонился вниз, рассматривая железные ворота крепости. Герц пристроился рядом и толкнул его плечом.

— Послушай, Льюис Оорл, сколько можно строить из себя бедного родственника?

— Что?!

— То! Вот он, твой замок, у тебя под носом, а ты всё о нем мечтаешь!

— Болтун ты, Рыжий. И всегда был болтуном.

— Да? А ты дурак, каких мало. Ты что, до сих пор думаешь, что твой папаша Грэф? Да на черта бы ты ему сдался, если б он не хотел отомстить Ольгерду!

Льюис вдруг заметил, что стоит очень высоко. У него закружилась голова.

— Ольгерду?

— Конечно! — Герц уставился на него голубыми, прищуренными глазами, — ты немного старше, чем думаешь, на пару месяцев. Грэф исправил тебе дату рождения. Только при этом он не сумел исправить ни твою тошнотворно красивую рожу, но твой занудливый характер.

Ольгерд Оорл в миниатюре!

— Откуда ты знаешь? — потрясенно спросил Льюис.

— Откуда? — Герц пожал плечом, — да все уже знают, кроме вас двоих. Мать прямо не знает с какого боку от тебя сесть и чем тебя накормить, ангелочка ненаглядного! А еще на отца ругалась… Отец просто как чумной от радости: одним Прыгуном у него в Директории больше!.. Знаешь, — добавил он с досадой, — хорошо, что я смываюсь на Шеор. Пусть они теперь с тобой носятся. Я балбес, а у тебя — куда ни глянь, одни достоинства.

Льюис не расслышал его обиды, он был просто оглушен этой новостью.

— Неужели Ольгерд в самом деле мой отец? — проговорил он изумленно.

— Да. Такой же нудный как ты. А Ричард — твой дед. Ингерда — твоя тетушка. Эдгар — твой брат. Я, кстати, тоже. А легендарный Энди Йорк, на которого ты сильно смахиваешь, — твой пра-пра-пра-пра… дедушка. Ты хорошо вписался в нашу вздорную семейку, Лью.

Льюис развернулся и сел прямо на каменный пол. Надо было всё осмыслить. Надо было понять, принять и провести черту между прошлой жизнью и этой, новой. Всё вырвалось из памяти разом: воспоминания, сомнения, подозрения, обиды, мечты… Герц постоял над ним, потом сел рядом и вытянул ноги.

— Да ладно тебе, Лью. Всё же хорошо!

— Да. Только Ричард уже умер.

— Ну… это да… Дед у нас, конечно, был что надо.

— Ты же с ним ссорился всю жизнь?

— Я?! Ничего подобного! Ну разве что застукаешь его в кабаке, отберешь у него стакан:

«Дед, не пей, не солидно!» А вообще мы мирно жили, он меня слушался.

Льюис вздохнул.

— Болтун ты, Рыжий.

— Это точно, — кивнул Герц, — хочешь, пойдем опять на кладбище? Простишься с ним как с дедом?

— Я лучше сам. Один. Ты извини.

Льюис долго бродил по кладбищу, могилы заросли травой и цветами, но надгробные камни были ухожены. Странно было осознавать, что всё это — твои предки. Он как будто вдруг увидел бесконечную цепочку поколений, уходящую вглубь истории, крайним звеном в которой был он сам.

Он нашел своих предков. Легче не стало. Наоборот стало тяжело, как будто гранитную плиту наподобие той, что была на могиле прабабушки Илги Оорл, взвалили на плечи.

Детство закончилось. Впереди его ждали дела, дела и дела. Дела, достойные белого тигра и рода Оорлов. Ольгерд сказал как-то, что только после смерти отца перестал быть ребенком.

Льюис сейчас его понял.

Свежая могила, одна на двоих, одиноко и печально смотрелась на фоне зеленой травки и солнечных одуванчиков. Он знал, что смерти нет, но больно было оттого, что в этом мире, рядом, Ричард Оорл больше не появится. К нему не придешь в гости на чашку кофе, не посоветуешься, не взвалишь на него свои проблемы, не пойдешь с ним на охоту и за ягодами, не прижмешься к нему и не уткнешься ему в плечо мокрым носом. Еще вчера это было реально…

А красивую женщину, из-за которой дед ушел из этой жизни, Льюис к сожалению почти не знал. Он мог только догадываться, насколько она была любима всеми и насколько добра.

Эта часть семейной истории прошла без него.

В тени липовой аллеи показался Ольгерд. Он медленно подошел, поднял лопатку, поправил край могилы.

— Как жить без него, не знаю. Ни у кого не было такого отца.

— Неправда, — сказал Льюис взволнованно, — у меня такой отец.

Ольгерд взглянул на него грустными черными глазами.

— Тебе уже сказали? — спросил он.

— Да, — покраснел Льюис.

— Это миф, мой мальчик. Очередная семейная легенда. У меня никогда не было женщины по имени Анна.

— Как не было? — прошептал он в отчаянии, — как же так?!

Всё снова переворачивалось с ног на голову, а этого уже так не хотелось!

— Да ты не расстраивайся, — улыбнулся Ольгерд, он подошел и обнял Льюиса крепко своими могучими руками, — какая нам разница? Ты мой мальчик. Мой. Я никогда тебя не брошу.

— Я знаю! Я просто не понимаю…

— Чего?

— Зачем мама приводила меня в твой замок? Зачем возила на Сонное озеро? Зачем читала те же сказки, что у тебя на полке? Зачем?!

— Погоди, малыш… — Ольгерд заглянул ему в лицо, — какое озеро, какие сказки?

— Может, ты просто забыл? — с надеждой заговорил Льюис, — у тебя, наверно, много женщин было… а она была такая простая, не яркая, самая обыкновенная…

— Да нет, Лью…

— У нее только глаза были синие, очень красивые. Может, вспомнишь? Ну ты подумай, папа, ну вспомни же!

— Синела? — изумленно проговорил Ольгерд.

— Да, — еще больше изумился он сам, — Синелой ее тоже иногда звали.

— Господи, какой же я дурак…

Они долго стояли обнявшись над могилой. Белые тигры, отец и сын. Шелестели листвой липы, светились желтыми солнышками одуванчики в траве, легкие, кружевные облака проплывали в высоком летнем небе. И мир даже здесь, в этом печальном месте облеченных в гранит потерь, казался прекрасным и вечным в своем бесконечном и мудром обновлении, в своей неизбежной смене поколений.

— Свет от звезд идет очень долго, — сказал капитан, — сотни лет, тысячи лет, миллионы лет.

Мы видим картину далекого прошлого.

Он стоял в свете огромного звездного экрана, маленький, лысый уродец с огромной головой и печальными глазами. Норки любила беседовать с ним. Она очень много узнала в часы ночных дежурств, только понять не могла, как это пространство может искривляться.

Куда? Вправо? Влево? Вниз? Вверх? В какую кривизну ныряет корабль-замок, чтобы из одной точки сразу оказаться в другой? Оказаться быстрее света!

— Скажи, Сгин, как же вы научились строить такие корабли? Почему дуплоги этого не умеют, а вы умеете? Как это возможно?

— Нам понадобились века, — улыбнулся аппир, — многие века выживания, войн, освоения природы, познания ее законов, борьбы со своими же ошибками. Наш путь был долог, Норки.

Мы очень древняя раса.

— Но я хочу, чтобы дуплоги тоже научились строить такие корабли! Разве можно сидеть на одной планете, если знаешь, что мир так огромен?!

— У вас сейчас другие задачи.

— Какие?

— Выжить.

— На Шеоре очень трудно выжить. Боги ветров отбирают у нас всё.

— Я знаю. Вам достались крайне суровые условия. Но ведь это ваша родина. Другой у вас нет.

— Ты прав, — согласилась Норки, — другой нет. И деваться нам больше некуда.

Они летели уже месяц. Их оранжевое солнце уже стало размером с крупную горошину на экране. Корабль стремительно несся ему навстречу. Ей уже не верилось, что это когда-нибудь закончится: узкие корабельные коридоры, стерильный воздух, тесная каюта, столовая- конвейер, разогретые брикеты вместо обеда, вот эта капитанская рубка со звездным экраном и мерцающими приборами.

Всё это было очень реально. Пьелла, дворец, мокрая зима, трупы, уроды на каждом шагу, красавец-монстр Арктур остались далеко позади. Военные дороги Плобла и Лафред — и того дальше. А родная деревня, подруги, детишки, мудрые старухи, собственная теплая дуплина — те совсем превратились в туманное воспоминание.

Маленькая бродяжка, теперь уже космическая бродяжка, сидела в мягком кресле первого пилота и всматривалась в звездную пыль. Домой ей было нельзя. Увы, колдовское средство аппирских красавиц уже не могло ей помочь. Стало только хуже. Волосы отрастали. Корни их были предательски белыми.

Норки, когда поняла это, пришла в ужас. Белую-то краску она взяла, а про черную даже не подумала, решила, что они навсегда почернели! Она носила кроваво-красную повязку на голове в знак траура по жениху, но вечно это не могло продолжаться. Ей оставалось только сбежать в какие-нибудь далекие края, где ее никто не знает. Или остаться навсегда с этими уродами на корабле и летать по космосу туда-сюда, от звезды к звезде.

Была уже поздняя ночь. Норки простилась с капитаном и побрела в свою каюту. В ночном режиме длинные лампы на потолке горели тускло и красновато. Это чем-то напоминало родные оранжевые закаты. А тишины не было никогда, всегда слышался глухой равномерный гул, как будто водопад шумел вдали.

Норки приложила ладонь к индикатору, дверь раскололась пополам, пропуская ее. Как единственная женщина на корабле, она жила одна, хотя кроватей в узкой комнатке было две.

Одна с синим одеялом, другая с желтым. На желтом сидел Темидх.

Она не поняла, как он вошел и когда. И зачем. Просто устало опустилась напротив.

— Всё торчишь в рубке с этим уродом? — усмехнулся он.

— Он не урод.

— Да уж, конечно! Красавец! Тебе по пояс с тыквой вместо головы. Достойная замена Улпарду!

— Да как ты смеешь! — разозлилась Норки.

— Это ты забываешься, — нахмурился он, — столько достойных воин-охотников ждут, пока закончится твой траур, а ты без стеснения всё время проводишь с этим заумным карликом.

— Ну и что?!

— Ты вдова нашего царя, наша святыня. Твой выбор должен быть достойным, Норки.

Она поняла, что Улпард и после смерти будет ее преследовать.

— Я не была его женой, — попыталась она оправдаться.

— Но ты была его невестой.

— Да! Была! Но он мертв. И на этом покончим! Мне никто больше не нужен! Убирайся, Темидх, зачем ты пришел?!

— Я твой друг, Норки. Ты это знаешь. И я пришел предупредить тебя, что никто тебе не позволит сделать недостойный выбор и осквернить память нашего царя. Ты должна знать наши законы.

— Может, у вас и жених для меня есть? — усмехнулась она.

— Желающих много, — сказал Темидх, — мы будем драться. Ты достанешься сильнейшему.

— Ах, вот как! А меня кто-нибудь будет спрашивать?!

— Зачем, если боги и так рассудят? Победит самый достойный.

— Но я не хочу!

— Ты хочешь остаться черной девой, Норки?

— А если и так?

— Мы такого позора не допустим.

— А я не вижу тут никакого позора!

Темидх покачал своей седой, косматой головой.

— Беседы с аппирами плохо на тебя влияют, девочка. Наши мудрые законы гласят, что надо продолжать род от самого достойного. У них другие законы — и посмотри на них? Одни уроды. Вот до чего доводит такая неразборчивость.

Возразить было нечего. Аппиры действительно в большинстве своем были уродами.

Норки закрыла лицо руками. Ей захотелось побриться налысо.

— Почему вы не хотите оставить меня в покое?!

— Ты — наша святыня, Норки. Твой брат — великий Лафред. Мы не позволим тебе продолжать столь славный род от кого попало.

Норки сидела, стиснув мякоть одеяла одеревеневшими пальцами и чувствовала, как затопляет и душит ее отчаяние.

— Когда же вы устроите свой… турнир?

— Как только прилетим. Твой траур к тому времени закончится.

— Ты тоже собираешься участвовать?

— Хотел бы. Но у меня мало шансов. Я слишком стар.

Уснуть она не смогла, с ужасом представляя, как жених снимет с нее траурную повязку.

Оставалось только прирезать его раньше и сбежать. Предусмотрительные аппиры отобрали у дуплогов любое оружие, даже кухонных ножей им не выдавали. Кинжал предстояло непременно раздобыть, потому что голыми руками с мужчиной, сильнейшим из воин- охотников, она бы ни справилась ни за что.

Время прилета неумолимо приближалось. Норки ходила по кораблю и замечала на себе жадные взгляды самцов, изголодавшихся по самкам. Она была тут одна, и только почтение к усопшему царю удерживало их на расстоянии. Многие не смели о ней и мечтать, но желающих побороться за синеокую красавицу тоже нашлось немало.

Скоро она узнала всех участников предстоящего турнира. Вряд ли кто-то из них по- настоящему любил ее. Просто, поделив доспехи царя, они решили поделить и его женщину.

Раньше она сочла бы это нормальным, а сейчас ей это казалось просто диким.

Норки сидела в рубке, когда корабль вышел на орбиту Шеора. Капитан позволил ей присутствовать, он вообще слишком много ей позволял. Ни он, ни его помощники почти ничего не делали, они только следили за экранами и иногда отдавали команды какому-то невидимому компьютеру.

— Посмотри, девочка, на свой Шеор, — сказал Сгин с улыбкой, — когда еще придется!

— Вот-вот, — усмехнулась она, — зароешься в землю или в дупло и глаз к небу не поднимешь.

Они плыли по орбите над пестрым шариком планеты. На полюсах лежали белые шапки льдов, сине-зеленые океаны окружали буро-желтые, скалистые и каменистые материки, кое- где мелькала лесная зелень, и всё это было запорошено оранжевыми вихрями облаков.

— Вот в этих широтах формируются ваши ветра, — штурман увеличил изображение, — просто ад какой-то!

Норки увидела несколько рыжих смерчей, вцепившихся друг в друга, они беспорядочно носились по огромной, голой пустыне, давно уже стерев все горы и перемолов все камни в песок.

— Что это за пылесос там орудует? — изумился второй пилот, — никогда такого не видел!

— И самое интересное, — добавил капитан, — только в определенные часы. Строго по графику.

— В этих широтах не так велики суточные перепады температур. С чего бы?

— Промасштабируй еще. Может, разглядим что-нибудь?

Норки показалось, что они буквально ворвались внутрь смерча. Земли не было видно за песчаными вихрями. От этого ужаса она забыла про всё на свете.

— Здесь живет Увувс, — сказала она с трепетом, — жестокий бог ветров.

Никогда она не думала, что ей придется заглянуть в его логово.

— Подождем, пока он уснет, твой жестокий бог, — предложил капитан.

Через час все смерчи внезапно рассеялись. Они опали грудами песка и пыли на землю.

Корабль медленно проплывал над бурой, волнистой пустыней, похожей на вечерние облака.

— Теперь и подавно ничего не разглядишь, — проворчал штурман, — всё в песке!

— Вообще-то это не входит в нашу задачу, — заметил Сгин, — мы — транспортный корабль, а не научная разведка.

— Научная разведка только у землян! А у нас когда будет?

— Полпред Ольгерд обещал, что скоро. Земля поможет с оборудованием.

— Вот тогда и возьмемся за эту загадку!

— Конечно. Хорошая планета, красивая, обитаемая. А жизни никакой!

Норки позавидовала этим уродам. Они будут летать среди звезд, изучать планеты, разгадывать загадки, а ей придется возвращаться в свою дикую страну с ее жестокими законами.

— Сгин! — умоляюще посмотрела она на капитана, когда они остались одни, — я прошу тебя, не высаживай меня на землю! Я не хочу туда! Я останусь с вами!

— Ты ведь говорила, что хочешь домой? — удивился он.

— Нет! — замотала она головой, — нет, нет, нет! Я не хочу домой! Я останусь на корабле, можно?

— Нельзя, — коротко ответил капитан.

— Почему?!

— Я подчиняюсь нашему правителю. Он велел непременно высадить тебя на Шеоре.

— Отец принца Арктура?

— Да, Леций Лакон.

— Велел высадить меня непременно?

— Да.

— Он так хотел от меня избавиться?

— Не знаю. Мне было велено следить, чтобы с тобой на корабле ничего не случилось.

Надеюсь, ты осталась довольна путешествием, Норки?

— Еще как довольна, — вздохнула она.

Путешествие окончилось. Дуплогов организованно поместили в три планетолета и высадили безоружными в чистом поле, недалеко от Хааха.

Первая весенняя травка только начала пробиваться на влажной, черной земле, плодородной земле Плобла. Ветер дул прохладный. Для Шеора это был не ветер, а так, сквознячок, но они отвыкли и от такого. Было зябко.

В первые минуты все сходили с ума: кричали, пели, танцевали, падали на землю и целовали ее, катались по траве. Норки решила воспользоваться всеобщим экстазом, чтобы убежать, но ее тут же остановили.

— Ты куда это?

— Никуда. Просто дышу!

Да и куда тут было бежать в чистом поле?

Гурбард объявил своему безоружному войску, что ждет гонцов из Хааха. Если всё подтвердится, они двинутся в Хаах, где новый царь должен взять их на службу. Рург это будет или кто-нибудь из южных племен, никто не знал. Да и выбирать не приходилось. Они сами бросили Плобл на произвол судьбы.

Кто-то поверил, кто-то разбежался, чтобы разбойничать на дорогах, а на подходе были еще два корабля. Норки уныло сидела на холодной земле и ждала, чем всё это закончится.

Голова кружилась от волнения и свежего воздуха родной планеты.

— Начинайте, — скомандовал Гурбард.

Он имел в виду состязания. Дуплоги хотели поделить свою святыню поскорее, пока не высадились их соплеменники из двух других кораблей, и на нее не позарился кто-нибудь еще.

Она с тоской огляделась: защититься было нечем.

Дрались в рукопашную, не до смерти, но зрелище было жуткое. Дуплоги засиделись во дворце и в корабле без дела, а дел они знали только два — воевать и охотиться.

Страфарг повалил троих, Тертегу даже сломал руку. Норки ужаснулась, что этот кровожадный, злобный мутарх будет ее мужем! К счастью богатырь Виластр одним ударом лишил его сознания. Страфарг рухнул как подстреленный бхэнк.

Виластр был, конечно, достойный воин, но ему не повезло. А может, он устал, победив пятерых. Декорхи вышел свежим и отдохнувшим, страстно взглянул на Норки и так же страстно ринулся в бой. Несколько раз ударив соперника в лицо, он умудрился взвалить его себе на спину, раскрутить и сбросить наземь. После этого Виластр уже не поднялся.

Норки была в отчаянии, она терпеть не могла этого выскочку и завистника. Его бы она прирезала без сожаления, будь у нее кинжал! Еще двоих он раскидал. Она всё ждала, что кто- нибудь вызовется еще, но больше никто не решился. Декорхи всех распугал своей яростью.

Весь окровавленный, потный, грязный, он подошел к ней, утираясь рукавом. На его тупом лице была не радость, а злорадство. Радоваться он просто не умел.

— Боги благоволят ко мне. Ты моя, Норки.

Этого она вынести уже не могла. Для нее самым большим позором было бы достаться вот этому «самому достойному».

— Вовсе нет, Декорхи, — сказала она с презрением, — я не твоя. И уже давно!

— Что ты мелешь, женщина?!

— То что слышишь! Ты думаешь, меня можно получить, сломав кому-то хребет?

Все изумленно смотрели на них. Норки сорвала траурную повязку и показала всем свою голову.

— Я давно уже отдана другому! Я люблю его! А это только краска, чтобы вас дурачить!

Это был полный шок. С минуту все потрясенно молчали, даже Гурбард потерял дар речи.

Оскверненная святыня в их планы никак не входила.

— Ах, ты, тварь распутная! — взревел очнувшись оскорбленный победитель, — вы только посмотрите на нее! Аппирские ведьмы дали ей свои краски, и она обманула нас всех! Она даже Улпарда обманула, эта шлюха! У нее даже пояса нет!

Норки не успела отскочить, как он вцепился в нее своими огромными ручищами.

— Где твой пояс, мразь! Кому ты посмела отдаться?! Мерзкому аппиру, ничтожному уроду?!

— Не ваше дело!

— Ни один воин-охотник не посмел бы к тебе прикоснуться! Пока мы молились на тебя, ты спуталась с презренным аппиром! Ты опозорила весь наш род!

— Пусти!

— Что?! Пусти?! Да мы свяжем тебя и поведем по всему Плоблу в родной Аркемер! Пусть твои сородичи посмотрят на тебя и забросают камнями!

Ужасно было, что больше никто не сказал ей ни слова, даже Темидх. Ей грубо связали руки за спиной и пихнули на землю. Она села, не поднимая головы. Что толку было смотреть на этот безумный мир?

Скоро приехали гонцы из Хааха. Это были теграи, наемники с юга, живые и невредимые.

Они восторженно рассказали, что в столице Плобла теперь царствует бог света, который их всех оживил. Он щедр, не жесток, молод, красив, светит и греет как солнце, обладает огромной силой, носит золотой шлем и белый плащ и дружит с другими солнечными богами.

Он сказал, что на Шеоре кончается эпоха ветров и начинается эпоха солнца.

— Наконец-то боги сжалились над нашей злосчастной землей, — тяжело вздохнул Гурбард.

— Сами не можем поверить, — признались теграи, — вы наши враги, но лучезарный Аггерцед велел пощадить вас и привести к стенам города. Наш царь велик и добр.

— Лучезарный Аггерцед?! Это же бог-молния с планеты Пьелла!

— О, да! Но теперь он спустился с небес к нам. Радуйтесь, злосчастные дуплоги и подземелы, дерзнувшие захватить планету богов! И следуйте за нами!

У Норки бешено заколотилось сердце. Она поняла, что Арктур здесь, он правит рургами и другими близлежащими племенами, он рядом, он в Хаахе! Но помнит ли он о ней? Нужна ли она ему?

Она всё ждала чего-то, когда их отправляли на корабль, даже поднимаясь по трапу всё оглядывалась, но он не появился. Двери планетолета захлопнулись. Она поняла, что забыта.

Да он и сам сказал, что до нее ему дела нет. Это то, что он сказал. А Великий Шаман сказал, что царь в золотом шлеме будет ее мужем! И теперь он царь Плобла, Аркемера, и Долины Вдов, и шлем у него золотой! Пророчество почти сбылось! Так неужели же Шаман ошибся?

Норки не знала, верить ей в чудо или нет, отчаяние сменялось надеждой, душевная боль — тайной радостью. Казалось бы, всё было против, а сердце говорило: «Да!» Войско двинулось в сторону столицы. Шли налегке и очень быстро. Теграи на лапаргах ехали впереди. Норки тяжело было так быстро идти со связанными руками, она почти бежала, но о ней никто не думал, все презирали падшую святыню. О том, что ждало ее дальше, и подумать было страшно. Лучше уж было как Эдева разбиться о скалу.

Темидх незаметно пристроился рядом. Она не смотрела на него, глядя только под ноги.

— Почему ты не сказала мне сразу, Норки? — спросил он шепотом.

— Зачем?

— Я отдал бы тебе свой пояс.

— Спасибо, — прослезилась она, — хоть один друг все-таки нашелся в этом первобытном стаде, — спасибо тебе. Но мне не нужен твой пояс. Я жена царя и только его.

Темидх посмотрел на нее как на сумасшедшую.

— Бедная девочка…

На закате небо стало бронзовым. Норки уже отвыкла от родного неба. Деревянно- кружевной город в оранжевых лучах заходящего солнца казался сказочным и теплым. Она видела его в снегу, окруженным войском мертвецов, он показался ей жутким. Теперь, ранней весной, всё было иначе.

Дуплоги выстроились перед главными воротами, свежий ветер обдувал их суровые лица и трепал их косматые волосы. Потом, как во сне, ворота распахнулись, из них выехал на белом лапарге прекрасный царь в золотом шлеме и в белом плаще, а за ним — его приближенные. Норки хотела пробиться к нему, но ее не пустили.

— Давно вас жду! — улыбнулся Арктур, — как долетели?!

Он сказал, что берет всех на службу, выдаст оружие, назначит жалованье, но убивать и грабить никому не позволит. Он был великолепен и совсем не страшен. Норки любовалась им, даже не вспоминая, что он монстр, и что ему нет до нее дела.

Воин-охотники остались в восторге от нового царя. Они все с детства слышали эту легенду, что придет однажды великий царь в золотом шлеме и победит грозного Увувса. Они приняли присягу и долго радостно вопили.

Арктур поднял руку.

— Хватит! Тихо!

Лицо его было румяным и веселым, как будто он не царствовал, а развлекался.

— Так, значит, я ваш царь?

— Да-а-а!

— Вы признаете это?

— Да-а-а!

— Я вам больше не враг?!

— Не-е-е-ет! Ты наш ца-а-арь!

— Ну, наконец-то… — Арктур взглянул поверх толпы, — тогда срочно верните мне мою царицу!

— Царицу, господин?

— Надеюсь, вы ее не потеряли по дороге? Где моя Норки?

Норки подумала, что сердце сейчас вырвется у нее из груди. Оно разрывалось от боли и радости одновременно. Еще секунду назад она мечтала об этом, но сейчас ноги как будто окаменели от обиды. Она не могла сделать ни шага.

Толпа изумленно расступилась. Арктур спрыгнул с лапарга и подошел к ней. Радость на его лице сменилась ужасом.

— Норки! Что они с тобой сделали?!

— То же, что со всеми падшими, — отчужденно сказала она.

И почувствовала, как горячие волны гнева пошли от него.

— Развяжите же ее! — рявкнул он, — это моя девушка! Если я не достоин ее, тогда валите в свой Аркемер и ползайте под корнями!

— Мы не знали, что это ты, господин! — забубнили дуплоги, — разве мы могли подумать…

Арктур взял ее затекшие руки в свои. Его голубые глаза взволнованно блестели.

— Ну что ты молчишь? Ты не рада? Ты не хочешь быть моей женой?

— Где ты был? — спросила она хмуро.

— А что я мог поделать? Ты видишь, они только сейчас перестали считать меня врагом. И знаешь, чего мне это стоило? Я весь Плобл уже перевернул!.. Ну прости меня, Норки! Я люблю тебя! Я же не знал, что они такие дикие!

Она невольно прослезилась.

— Они… они хотели выдать меня за Декорхи.

— За эту обезьяну с бицепсами?

— Да. Это ужасно.

— Лучше уж за аппирского монстра, правда?

Норки наконец улыбнулась.

— Монстра я все-таки люблю.

Арктур выпустил ее руки, откинул плащ и расстегнул свой пояс со львиными мордами.

— Я расспросил ваших старух. Ты должна перекинуть косу на правое плечо, а я должен ее обвязать. Всё в общем-то понятно, только…

Волосы у Норки были такие длинные, что она обматывала их вокруг шеи. А косу вообще никогда не заплетала. Она тряхнула волосами, убрала их с шеи и положила на правое плечо.

Декорхи злобно смотрел на нее, Темидх улыбался. Всё войско затаило дыхание.

Всё произошло очень быстро и в полной тишине. То, о чем еще до войны поведал ей Великий Шаман, и о чем она так долго и безнадежно мечтала.

— Ну что? Тяжело? — спросил Арктур, с сочувствием глядя на свой бронзовый пояс в ее волосах.

Вес у этого ювелирного изделия и правда был приличный. А характер у мужа — еще тяжелее.

— Ничего, — уверенно сказала она, — я выдержу.

11.96–20.08.98

Елена Федина