Семя Гидры

Эпилог

Чёрная точка растворялась в дымке над водой. Она стала сперва бледно-серой, а после молочно-лиловой и едва различимой на горизонте.

Иван продолжал выжидающе вглядываться, хотя уже отлично понимал, рыбацкая шхуна, так неосмотрительно приблизившаяся к его острову, теперь подхваченная попутным зюйдом, вот уже несколько минут, как уверенно держит курс в противоположную сторону, к берегам Бангладеш.

Облегчённо выдохнув, Иван снял палец со спуска. Постучал костяшками по глиняному брустверу, осмотрел бревенчатый сруб, скрепленный бамбуковыми чопами, проверил на наличие влаги и грибка. Всё идеально сухо. За пять лет конструкция ничуть не утратила своей монолитности. Лишь приобрела. Просмаливаемые каждый год в несколько слоёв брёвна теперь выглядели точно каменные. Прочная сухая крыша, крепкие стены, ни единой щели. Под ногами выложенное обожжённой глиной с кокосовой пенькой углубление для ящиков с боекомплектом. Превосходный береговой дот, способный простоять лет пятьдесят, не меньше. Сентинельцы обзавидовались бы такой охране своей территории. Защите собственного маленького мирка.

Иван убрал из бойниц воронёные стволы, бойницы же плотно законопатил деревянными лючками. Оглядел пушки. Все в идеальном состоянии. Механизмы каждой недавно перебраны, смазаны и отлажены как часы. Всё уложил в чистые, сухие ящики. «Храни порядок, и порядок сохранит тебя» — флотская поговорка. А оружие любит порядок.

— Идём, дружище, — миролюбиво произнёс Иван. — Пора к обеду.

Он поскреб колючую кошачью холку. Бисмарк прижался к бедру и доверительно приподнял морду, подставляя подбородок под руку хозяина.

Они вышли из укрытия. Иван поднял с земли вязанку рыбы — их сегодняшний общий улов — и направился по тропинке. Бисмарк потрусил следом.

Когда оба подошли к калитке, Иван пальцем пригрозил Бисмарку.

— Не говори лишнего, — с нарочитой строгостью сказал он коту. — Мы ничего не видели. Мы просто задержались на рыбалке.

Они вошли на полянку и из хижины на встречу им вышла улыбающаяся Аолла с трёхлетним ребёнком на руках. Мальчик тянул к Ивану свои пухлые ручонки цвета капучино и заливисто смеялся.

— Папа Ван, — лепетал он вперемешку с жизнерадостным смехом.

Иван поднял вверх связку с рыбой, показывая знатный улов, и тоже рассмеялся в ответ.

— В следующий раз возьму Риши с собой. Пора делать из него помощника, — сказал он.

Аолла понимающе кивнула и положила ладонь на свой явно выпирающий животик. Ярко-голубые глаза мальчугана горели радостью и весельем.

Глядя на сына, Иван в полной мере испытывал настоящее человеческое счастье.

Больше в его маленьком уютном мирке впредь никогда не поселится беда. Он не допустит. И пусть цивилизация идёт своим путём, лишь бы подальше от его нового дома. Главное, чтобы и ветры перемен, и тяжёлая поступь человечества обошли стороной их с Аоллой и Риши тихое пристанище, а они уж проживут и без цивилизации.

В один момент Ивану нестерпимо захотелось забыть всё, что с ним произошло тогда. Вычеркнуть из памяти и навсегда перевернуть горькую страницу жизни. Неужели чем цивилизованнее становится человек, тем больше ему хочется заглянуть в бездну?

В первый год от таких мыслей Ивана долго мутило, и мучили кошмары. Лишь когда он убедил себя в том, что всё что не делается в этом мире, всё делается к лучшему, ночные видения прекратились.

Сентинельцы более не беспокоили их своими прибытиями. Вероятно, туземцы ушли далеко на север Сентинела. Восприняли водяное извержение как недобрый знак духов или предостережение к чему-то худшему. А может, решили, что высшие силы покарали этих, живущих внутри «каменного мешка» белых шаманов за их странные деяния. Как бы то ни было, на месте стойбища теперь чернели ямы от погасших костров и остовы от разобранных хижин. Вся юго-западная часть подножия вулкана превратилась в образованную извержением непроходимую водяную сельву, и всякий раз приближаясь к бухте на тримаране, Иван более не опасался быть пленённым дикими аборигенами.

С моря затопленный вулкан выглядел потрясающе. Его нельзя было назвать ни озером, ни горой. Он напоминал огромную переполненную чашу, из которой со всех сторон струятся нескончаемые потоки, образовывая под собой бесчисленное количество мелких озерков и заводей. Издалека это казалось так, словно громадный осьминог, разлёгшийся на вершине кратера, обвивает вулкан своими многочисленными светло-голубыми щупальцами. При этом щупальца эти живые. Они шевелятся, искрятся на солнце днём и переливаются серебром при лунном свете.

В тот памятный день вода выплюнула наружу много чего, некогда принадлежавшего Виртукону. Части мебели, кровельное железо, деревянные балки перекрытий. Книги, части медицинского оборудования, кухонную и бытовую утварь. У подножия вулкана в образовавшихся болотцах плавали изодранные матрацы, исковерканные оконные рамы, узлы и детали, изуродованные картины, ковры, одежда и обувь. Каждый день в течение месяца Иван перевозил всё это к себе на остров. Из четырёх бочек из-под масла он соорудил «баржу» — дощатую платформу — и, прикрепив её жёстким бамбуковым фаркопом к корме тримарана, переправлял на ней всю громоздкую поклажу. Кровлю, балки и прочие плавучие штуковины он сплавлял, привязав их канатами позади «баржи». Всё что не всплыло, осталось затопленным под многометровой толщей воды.

Иван несколько раз совершал длительные глубоководные погружения в новообразованное вулканическое озеро, стремясь найти ответ на вопрос — остался ли кто в живых, или нет?

Взрыв вырвал водонапорную башню — её прибило к расщелине в стене — и проделал на месте бассейна огромную полынью, раскроив на части бетонный настил и раскрыв подземное озеро как перезревший бутон. Глубина доходила до тридцати метров и продолжить поиски удалось лишь, когда ему посчастливилось наткнуться на коморку в затопленном Виртуконе с четырьмя полностью заряженными аквалангами и ещё с несколькими комплектами водолазного оборудования.

Потоп напрочь разрушил два крыла здания. Третье, что было подальше от бассейна осталось целым, но под завалами трудно было пробраться внутрь, пока Иван не расчистил один из оконных проёмов. В ближайшей из комнат он сразу натолкнулся на изъеденный рыбами труп в изодранном белом халате. Идентифицировать тело не было никакой возможности, но на обглоданных костях с ошмётками галифе висели чудом уцелевшие офицерские сапоги, а рядом с черепом лежали очки со стеклами больших диоптрий, некогда принадлежавшие Кунцу.

В одном из затопленных помещений цокольного этажа Иван обнаружил дизель-генератор, нет, целую электростанцию, а на полу, между высокими трансформаторными стойками обуглившиеся, изуродованные, изъеденные солёной водой трупы неизвестных ему белых людей.

В противоположном конце коридора оказалась почти не разрушенная детская комната. Ярко выкрашенные стены, шведская стенка увитая молодыми водорослями, несколько красочных гантелей, стол с компьютером, пластиковый шкаф с разложившимися от воды книгами и картами и ещё один шкаф с одеждой на двенадцатилетнего подростка. На небольшой односпальной кровати запуталась в простынях истлевшая, как и всё вокруг изъеденная соленой водой ярко-голубая футболка с контуром дельфина и надписью «2000 Year of the Dolphin».

На месте их с Чакрабати стоянки теперь разливалось широкое солёное озеро. Иван месяц искал по джунглям своего друга-профессора, надеясь, что талант того к самовыживанию и немалая удача и на сей раз спасут никогда не унывающего старика. Но все поиски оказались безрезультативными.

Больше Иван не нашел ни признаков жизни, ни свидетельств смерти. Зато нашел много полезного и нужного для быта, что вполне могло пригодиться в будущем.

И пригодилось.

За прошедшие годы он обжился. Практически заново перестроил всю хижину и наладил быт на своем островке. Частоколом обнёс полянку вокруг жилища, саму хижину расширил вдвое и установил на фундамент на глинистом растворе из ракушника и остатков стен Виртукона. Укрепил потолок балками, крышу перекрыл привезенным с Сентинела железом. Поставил двери и окна. Кое-где даже вставил стёкла, уцелевшие после извержения. Внутренний интерьер обустроил выловленной из заводей и заток под водопадом и высушенной на солнце мебелью.

В прошлом году он даже занялся земледельцем, и вот уже несколько месяцев Аолла готовила вкуснейшие хлебные лепешки в выложенной Иваном печи.

В последний год Иван не бывал на Сентинеле. Плавать к вулканическому озеру больше не было ни необходимости, ни желания. Тримаран он теперь использовал исключительно для рыбной ловли. «Баржу» разобрал, а бочки приспособил под тару для солений.

— Где твоя подружка? — Иван почесал Бисмарка за ухом: — Или ты, дружище, как и я когда-то гуляешь, где хочешь, свободен как ветер и не желаешь расстаться с этим ради уютного дома, вкусной рыбы и будущего потомства? Идеальное сочетание оптимизма и наивности.

Кот-рыболов в ответ примирительно потёрся об Иванову ногу. Иван ухмыльнулся.

«Обмануть жизнь и несмотря ни на что, остаться самим собой» — то, что не удалось Чакрабати, стало его уделом.

«Я сам своя свобода».

Иван нежно поцеловал Аоллу, потрепал по черной курчавой шевелюре улыбающегося во весь рот Риши и пошел потрошить и чистить утренний улов.