Семь безликих святых

6. Роз

Только практически добравшись до дома, Роз наконец успокоилась и смогла мыслить здраво. Как Дамиан вообще посмел! Сейчас даже и вспоминать было смешно, что когда-то она считала, будто не выживет без него. Что она каждый день проверяла вывешиваемый в Базилике список имен и с неутомимым усердием молилась, чтобы его там не оказалось.

Но она выжила; прошли месяцы, и единственные известия, получаемые с севера, были сообщениями о смертях, не связанных с Дамианом. Ни слова о нем. Должно быть, святые все-таки слышали, как бы к ним ни относился ее отец.

Тем не менее однажды утром они с матерью получили совсем другое известие.

А следом – посылку у дверей.

С тех пор Роз больше ни о чем не просила святых. По ее мнению, существовало два объяснения такому исходу. Первое: святые услышали ее молитвы, но были не в силах вмешаться. Если так, то какой смысл молиться им? И второе: святые все же обладали властью что-то изменить, но предпочли этого не делать.

В любом случае это не имело значения. Потому что, когда ее мир рухнул, она точно знала, кого винить. Она увидела свой родной город другими глазами, словно мерцающая завеса приподнялась, и ее взору предстала прогнившая изнанка. Она отреклась от святых с их ухищрениями и игрой в фаворитов и больше никогда не взывала к ним.

Но если бы святой покровитель Ярости существовал, Роз без колебаний стала бы молиться ему.

Квартира, где Роз жила с матерью, располагалась вдали от главной сети дорог квартала – маленькая и скромная, но вполне хорошая по меркам жилищ последователей. Девушка на дрожащих руках взобралась по стене соседнего здания и запрыгнула в окно, через которое обычно попадала в квартиру. Она предпочитала, чтобы никто не видел, как она уходит или приходит. Из-за повышенной ранимости ее мать плохо воспринимала незнакомцев. Только Пьера, часто приносившая еду, была желанным гостем в их доме.

– Мама, – позвала Роз, заходя внутрь. Каприс Ласертоза еще не спала и сидела за круглым кухонным столом, уставившись в одну точку.

Каприс отличалась невысоким ростом, ее темные волосы были собраны в неряшливый пучок на макушке. У нее было угловатое печальное лицо и такие же, как у Роз, загорелая кожа и голубые глаза. Но если раньше глаза Каприс выглядели живыми и умными, то теперь казались пустыми.

Она тоже относилась к последователям Терпения, но покинула храм, как только Якопо отправился на войну, и не приближалась к нему даже после возвращения мужа, убежденного в порочности государственной системы. Роз никогда не видела у матери проявлений магии и в глубине души была рада, что Каприс не хватало ясности ума догадаться, что ее дочь живет жизнью, от которой она сама отказалась.

– Россана, – проговорила Каприс, ведя пальцем по поверхности стола. Еды перед ней не было, женщина просто сидела, ссутулив плечи. – Где ты была?

Роз распустила свою тугую косу.

– Была на работе, – ответила она. Уголки губ матери поползли вниз.

– Я повсюду искала тебя. Думала, ты умерла.

Святые! Похоже, Каприс считала Роз умершей всякий раз, когда та исчезала из поля ее зрения дольше, чем на несколько минут. Возможно, это объяснялось случившимся с Якопо или же у Каприс усилились проблемы с памятью.

Она сильно изменилась после смерти мужа. Роз не могла найти другого объяснения резко ухудшившемуся здоровью матери с того самого рокового дня, когда на пороге их дома появилась злосчастная коробка. Всего за одну ночь Каприс стала другим человеком. Она ничего не помнила. Отказывалась выходить из квартиры. Иногда общалась с людьми, которых не было в комнате, или смеялась над нерассказанными шутками.

Здравомыслие постепенно покидало Каприс, и Роз стало ясно: ее мать больше не сможет их содержать. А поскольку Якопо считался дезертиром, они не имели права на то мизерное пособие, что получали другие семьи погибших на фронте. Поэтому Роз устроилась на работу в «Бартоло», согласившись на небольшую плату, которую могла ей предложить Пьера, владелица таверны. Но этого было мало. Очень мало, учитывая, насколько дорогой была жизнь в Омбразии. Зато, по крайней мере, Пьера могла выслушать ее. Вытирая стаканы, женщина позволяла Роз говорить столько, сколько ей угодно, и всегда давала содержательный ответ. Она приносила Каприс еду и ничего не требовала взамен. Именно поэтому Роз не могла просить у Пьеры большей платы, и ей оставалось только смириться с трудностями.

Пока однажды она не почувствовала его.

Жар в ладонях, практически нестерпимый. По мере того как он разгорался, к ее горлу подступала паника. Роз выбежала с кухни в переулок за таверной. Когда жар сменился покалыванием, она осознала, что происходит.

«Вы обладаете какими-либо экстраординарными способностями? – спросил представитель Палаццо у Дамиана и Роз около пяти лет назад. – Перемещались ли когда-нибудь вокруг вас предметы, к которым вы не прикасались? Насколько искусно вы работаете руками? Ощущаете ли вы сильную связь с другими людьми?»

Это были лишь несколько вопросов из, казалось бы, бесчисленного множества, и в то время она честно ответила на них. Нет, она не обладала магией. Роз знала, что не была последовательницей и не получала благословения святых.

И потому предположить не могла, как все изменится.

Стоя в том переулке, Роз со слезами на глазах прижимала ладони к холодной каменной стене, пытаясь их охладить. Она была дочерью своего отца, а Якопо с гордостью носил статус заурядного. Для нее стать кем-то другим означало предать его память. В конце концов, какие еще варианты у нее были? Терпение. Терпение – святая противоречия и выдержки. Святая, необъяснимым образом связанная с кузнечным делом – ремеслом, не вызывающим у Роз никакого интереса.

Она потянулась за ножом, молясь как ни в чем не бывало святым, в которых больше не верила.

Но металл изогнулся в ее руке.

Для того, кто давно решил, что ненавидит последователей и всю систему, возможностями которой те пользовались, это было настоящим проклятием. А потом, когда Роз стала применять эти способности в своих интересах, ее начало терзать ужасное чувство вины.

Она аномалия – такое заключение вынес мужчина, тестировавший ее несколько лет назад. Дитя, которому невероятно посчастливилось получить благословение святых намного позже большинства. Представ в храме Терпения, она почувствовала себя любопытным экземпляром в свете ярких ламп.

Тем не менее в таверне «Бартоло» она нашла выход своей ярости: здесь она могла общаться с точно такими же людьми, как она. Людьми, чьи близкие не пришли с войны или же, вернувшись, безвозвратно изменились. Людьми, чьи постаревшие родители сошли с ума из-за потери ребенка или спутника жизни. Людьми, пострадавшими от несправедливости существующей системы. Потому что было нечестно, что самые влиятельные последователи управляли городом. Нечестно, что они уклонялись от призыва на военную службу, в то время как остальные сражались с Бречаатом из-за религиозной семантики и ресурсов, которыми практически не имели шанса воспользоваться.

– Прости, прошлой ночью меня не было дома, – чересчур запоздало пояснила Роз, стараясь не обращать внимания на щемящее чувство в груди. – После работы я осталась у Пьеры.

Ей стало неловко, когда лицо матери расслабилось. Каприс до сих пор считала, что она работает в «Бартоло», и Роз не видела смысла говорить ей правду. Та лишь смутит и расстроит ее. К тому же мать никогда не выходит из квартиры, а значит, у нее нет возможности обо всем узнать.

– Ты всегда так много работаешь. – Лицо Каприс просияло. – Что бы мы без тебя делали, tesoro[4]?

Роз понятия не имела, кого на этот раз имела в виду Каприс под «мы», но спрашивать не стала, ограничившись сдержанной улыбкой. Ответ и без того был очевиден: без Роз ее мать зачахла бы в этой квартире. Вот почему она заставляла себя играть роль хорошей последовательницы. В некотором смысле все, что она делала, было ради Каприс. Роз нуждалась в возмездии за страдания своей семьи, как в воздухе.

– Я что-то давно не видела Дамиана, – продолжила ее мать. От этих слов Роз застыла. – Чем же он так занят?

Откуда она узнала? Для того, кто, казалось бы, редко обитал в реальном мире, Каприс была пугающе проницательна. Ей всегда удавалось затронуть именно ту тему, которая волновала Роз, независимо от того, имела ли она смысл или нет.

– Дамиан больше сюда не приходит, – ответила Роз резче, чем намеревалась. Она знала, что не стоит обижаться на склонность матери ворошить прошлое, но ничего не могла с собой поделать – оно всегда причиняло боль.

Каприс выпятила нижнюю губу.

– Рядом с ним ты больше улыбаешься.

Роз не стала говорить ей, что она скорее врежет Дамиану, чем улыбнется ему. А вместо этого растянула губы в улыбке, больше, наверное, напоминавшей гримасу.

– Ты заставляешь меня улыбаться не меньше. Хочешь чего-нибудь поесть? – Она обогнула круглый стол из красного дерева по пути на кухню. Вся квартира сверкала стерильной чистотой. Ее мать только и делала, что убиралась, терла и смахивала пыль, все время что-то напевая или бормоча себе под нос.

Каприс помотала головой.

– Я не голодна. Ох, я вчера ужасно волновалась за тебя, tesoro.

И все же Роз достала из шкафа сковороду. Они вновь пришли к тому, с чего начали.

– Я же сказала, что меня не будет дома.

– Ты не говорила!

– Говорила. Сразу после ужина, помнишь? Мы сидели здесь, – она указала на темно-зеленый диван, – и я сказала тебе не ждать меня.

На лице Каприс отразилось смятение, и Роз тут же пошла на попятную, проглотив ругательство. Ее мать частенько, приходя в замешательство, расстраивалась.

– Ладно, не бери в голову, – пробормотала Роз. – Возможно, ты права. Наверное, я и правда забыла сказать.

После этого принялась заваривать чай: достала пузырек, купленный в Меркато, и высыпала его содержимое в чашку вместе с ароматными листьями. Снадобье должно было помочь Каприс успокоить нервы и, надо признать, действительно хорошо работало.

Готовя, она молилась про себя, чтобы Каприс сменила тему, но вскоре пожалела об этом. От ее следующих слов к горлу Роз подкатила тошнота:

– Мы получили письмо от твоего отца.

Роз, разбивавшая яйца, застыла на месте; ее взгляд метнулся к листу пергамента в руках матери. Каприс часто упоминала Якопо Ласертозу в настоящем времени, но никогда раньше не заявляла о полученном от него письме. Еще реже спускалась вниз к почтовому ящику.

– Как мило, – сказала Роз, осторожно приближаясь к ней. – И о чем он пишет?

Глаза Каприс округлились. Пальцы, сжимавшие письмо – или нечто похожее на него, – задрожали, и на миг Роз решила, что она не ответит. Но все равно продолжала ждать, стараясь не делать резких движений, будто имела дело с испуганным зверем.

Наконец Каприс заговорила:

– Это было предупреждение.

Роз расслабилась. Уж лучше оно, чем, скажем, обещание Якопо вернуться домой через неделю. Она видела реакцию матери, которая снова поняла, что ее муж больше не придет.

– Он хочет, чтобы мы покинули город, – прохрипела Каприс, и по коже Роз побежали мурашки. – На улицах обитает нечто темное.

– Что?

– Вот, послушай! – взмолилась она, бегая глазами по пергаменту. – «Моим дорогим Каприс и Россане. Я ужасно скучаю по вам. Пишу, чтобы предупредить и просить немедленно покинуть Омбразию».

Роз снова сковало напряжение, ее охватило беспокойство.

– Можно мне взглянуть? – попросила она, однако Каприс не собиралась идти ей навстречу. Одним резким движением она вскочила на ноги, ее голос взлетел до отчаянного вопля.

– Оно убьет тебя! Убьет нас всех!

– Эй! – это слово Роз произнесла с угрозой. Затем схватила мать за плечо и силой усадила обратно на стул. Сделать это оказалось несложно: в отличие от хрупкой Каприс она была мускулистой. – Успокойся. Давай немного отдохнем, ладно? Я принесу тебе чай.

После некоторых пререканий и уговоров они легли вместе на кровать. Роз ждала, когда дыхание матери станет глубоким. Только после этого она выскользнула из постели и тайком вернулась к столу.

Как она и ожидала, письмо оказалось пустым.

И все же это удивило ее.