Секретный рейд адмирала Брэда

1

Ноябрь 1946 года. Атлантический океан

Полярная эскадра адмирала Брэда.

Борт флагманского авианосца «Флорида»

Эскадра уходила на закате. После двухдневного отдыха в промозглой, всеми ветрами Антарктики продуваемой гавани Порт-Стэнли, контр-адмирал Роберт Брэд поспешно выводил ее из окаймленного болотистыми холмами Фолклендского залива и, ложась на зюйд-ост, ритуально нацеливал на Антарктический полуостров.

Где-то там, в северной части этой суши, на Земле Грейама, в конце сорок четвертого англичане заложили военный лагерь «Табарин», давший затем название всей секретной операции британского королевского флота по созданию на острове Кинг-Джордж и на Антарктическом полуострове трех военно-исследовательских баз[1].

Так вот, в одном из фиордов, южнее «Табарина», к эскадре должен был присоединиться отряд коммодора[2] Бертолдо – в составе двух военных ледоколов, с четырьмя самолетами ледовой разведки и батальоном полярных морских пехотинцев на борту, под прикрытием мощной подводной лодки «Хардести».

Однако слияние отряда Бертолдо с эскадрой должно было произойти лишь через несколько дней, а пока что контр-адмирал Брэд уводил от неприветливых берегов Восточного Фолкленда девять надводных судов и субмарину «Баунти». Лучшую субмарину американского подводного флота.

Исходя из радиоперехватов, осуществленных радистами тайной германской станции, все еще действующей на атлантическом побережье Аргентины, кодовую фразу «Приступаю к операции «Высокий прыжок»[3] флагманский авианосец «Флорида» должен был передать в штаб военно-морских сил США лишь через двое суток. Однако предшествовавшая его выходу в океан утечка информации была всего лишь контрразведывательной игрой, понадобившейся адмиралу, чтобы, выигрывая время, максимально приблизиться к Земле Принцессы Астрид в районе массива Вольтат, где, собственно, и должна начинаться основная фаза секретного рейда.

«Вольтат! – мысленно ухмыльнулся адмирал, вспомнив, что назван был так массив по воле рейхсмаршала Геринга, стремившегося увековечить на ледовой карте Антарктиды имя одного из финансистов фюрера. – А ведь могло случиться так, что эти или соседние горы носили бы твое имя, как и обещано было тогда командиром авианосца «Швабенланд» бароном фон Риттером».

Брэд вновь ухмыльнулся и пристально всмотрелся в горизонт, на котором вырисовывалось нечто среднее между призрачной белесой тучей и вполне реальным айсбергом.

Ему было что вспомнить. Еще бы: знаменитый полярник барон фон Риттер!.. Нашумевшая экспедиция германцев, с исследованием огромной территории Новой Швабии. Слухи об открытии каких-то таинственных, теплых, а посему вполне приспособленных к жизни пустот в толще материка…

Понятно, что эти воспоминания выглядели бы значительно конкретнее, если бы тогда, в тридцать восьмом, он безропотно согласился участвовать в экспедиции авианосца «Швабенланд». Не обращая при этом внимания на то, что большая часть команды судна была укомплектована эсэсовцами. Настоящей большой экспедиции, способной хоть как-то прояснить вопрос о том, что же на самом деле происходит в Антарктиде, есть ли обитатели в ее подземельях. И что в легендах и мифах, которые гуляли в среде полярников, так и следовало оставлять во власти мифов, а что нужно было воспринимать в виде отголосков реальной научной информации.

Это сейчас Брэд с облегчением мог сказать себе: «Как хорошо, что ты вовремя ушел из компании этого Странствующего Бездельника, с его скопищем эсэсовцев!» А тогда, читая в газетах о полетах над огромной территорией к югу от Берега Принцессы Астрид и Берега Принцессы Марты; о ледовых десантах и десятках тысяч авиаснимков, будущий адмирал терзался покаянными сомнениями: «Стоило ли впадать в политические амбиции, когда открывались такие возможности для исследования Антарктиды?!».

В конце концов, во главе экспедиции стояло двое его коллег, арктических исследователей: барон Людвиг фон Риттер, известный в кругу европейских полярников под прозвищем «Странствующий Бездельник», и не менее популярный арктический бродяга «Полярный Барон» Теодор фон Готт. Какие имена, какие исследовательские биографии, какая известность в научных кругах!

А что за их спинами просматривался лик фюрера Великогерманского рейха и рейхсмаршала Геринга… Ну так мало ли что! За кем-то просматривались хищные лики Сталина и Берии, за кем-то – Муссолини, Антонеску, Черчилля или Франко. И, поди, знай, кто и как будет оценен со временем этой «старой шлюхой» Историей! Зато, какой еще правитель довоенной Европы выделил бы для подобной экспедиции более трех миллионов рейхсмарок, не считая стоимости военно-технического участия флота и авиации, да частной поддержки влиятельнейшей авиастроительной компании «Люфтганза»?

– Видите вон ту скалу по левому борту, сэр? – хрипловатым голосом спросил командир авианосца кэптен[4] Николас Вордан, указывая на небольшой скалистый островок, открывающийся в розовато-фиолетовых лучах холодного предзакатного солнца.

Брэд молча навел бинокль на указанный им осколок суши, однако, не обнаружив там ничего достойного внимания, вопросительно, но как-то слишком уж заторможенно взглянул на командира авианосца.

– Именно там и завязался первый в моей жизни бой, когда совсем еще юным кадетом я вышел в океан на флагманском корабле английского адмирала Стэрди.

– Стэрди?! – удивленно переспросил Брэд, напряженно всматриваясь в лицо командира «Флориды».

– Пять наших, английских, крейсеров против четырех германских адмирала Шпее, – напомнил ему кэптен. – Потрясающее было светопреставление, сэр. Уйти удалось только одному германцу, и жаль, что с адмиралом на борту. Правда, мы тоже понесли потери, но, позволю себе заметить, сэр, это была настоящая битва.

– Это о какой такой битве вы мне пытаетесь поведать, Вордан?! – не сразу сообразил Брэд. – Не о той ли, которая происходила еще в Первую мировую?

– В начале декабря, четырнадцатого, сэр, если уж быть предельно точным.

– Хорошо хоть не во времена гражданской войны между Севером и Югом США, якорь мне в глотку! – иронично прокомментировал адмирал. Он был известным исследователем Антарктиды и Арктики, профессором, доктором, однако адмиральский мундир надела на него война, а не родовая военно-морская традиция. У Брэда не было за плечами военно-морской академии, он плоховато знал историю Военно-морского флота США, но еще хуже – имена его былых адмиралов и командоров. Настолько плохо, что уже давно не пытался скрывать этого, поскольку скрыть это уже было невозможно.

– …И начинал я тогда на британском флоте Его Королевского Величества, – все же счел нужным уточнить Николас Вордан. Он давно определил для себя, что единственное, что есть в адмирале Роберте Брэде от настоящего морского волка, – это его истинно пиратская присказка: «Якорь мне в глотку!», которая, впрочем, куда больше подошла бы какому-нибудь главному старшине[5], а не адмиралу с профессорским прошлым. Впрочем, присказку «якорь мне в глотку», по собственному признанию адмирала, он позаимствовал у какого-то германского морского офицера. Встречалась она не так уж и редко, однако в устах адмирала Брэда звучала как-то по-особому броско и цинично.

– А в прошлую войну сражаться в этих водах вам не приходилось? – спросил адмирал уже в те минуты, когда кэптену казалось, что тема исчерпана.

– В прошлую – нет, только в Первую мировую. В прошлую тоже сражался, но в других координатах. Однако противник, позволю себе заметить, сэр, был тот же, с которым нам вскоре предстоит встретиться в Антарктиде, – германцы.

– Считаете, кэптен, что они все еще там? – окончательно оставил в покое свой бинокль контр-адмирал. В это время он вновь вспомнил о двух германских баронах-полярниках – фон Риттере и фон Готте.

Уже готовясь к экспедиции, адмирал настоятельно потребовал от ее начальника службы безопасности полковника Ричмонда еще раз навести справки об этих «полярных баронах» рейха. Из самых секретных тайников американской разведки тот добыл для него те же гипотетические сведения, которыми он столь же гипотетически владел: что к концу войны барон Теодор фон Готт якобы являлся комендантом сверхсекретной германской военной «Базы-211», а барон Людвиг фон Риттер возглавлял ее службу безопасности.

Единственное, чем мог похвастаться при этом Ричмонд, – что сведения подтверждены командиром одной из сдавшихся субмарин «Фюрер-конвоя» и еще кем-то там из ближайшего окружения переметнувшегося в США ракетного конструктора Вернера фон Брауна.

«Что-то я не слышал, чтобы в наших руках оказалась хотя бы одна субмарина «Фюрер-конвоя» – усомнился тогда адмирал. – То есть несколько германских субмарин все же были захвачены нами, как, например, те две, которые сдались моим морякам летом сорок пятого у берегов Аргентины. Однако никаких доказательств того, что они принадлежали к соединению «Фюрер-конвоя», не существует.

«Это было признано их командирами».

«Что и вызывает сомнения, колонел[6]. Соединение-то было секретным, и большинство командиров его субмарин приняли клятву членов СС. Да и субмарины этого конвоя были особой постройки, значительно превосходя своими размерами обычные. Разве что захваченные нами субмарины использовались командованием «Фюрер-конвоя» взамен погибших или в роли вспомогательных».

«Лично я приемлю любой вариант ответа», – раздосадованно заметил полковник Ричмонд. Он терпеть не мог, когда кто-либо из старших офицеров высказывал хоть малейшее сомнение в достоверности данных разведки.

«Да и вряд ли Дениц посвящал в свои тайны опального барона фон Брауна, которого фюрер чуть было не поджарил в одном из лагерных крематориев», – окончательно добил его контр-адмирал Брэд.

Тем временем капитан Вордан выдержал паузу, достойную старого морского волка, и, старательно погасив в пепельнице дотлевающую сигару, проворчал:

– Это вы, сэр, как исследователь Антарктиды должны были бы убеждать меня, что германцы все еще находятся в каких-то мифических подземельях Антарктиды, – напомнил ему командир авианосца «Флорида». – Как еще совсем недавно убеждали высшее командование Военно-морского флота и окружение президента. Так что, вам ли сомневаться, сэр?

– Если бы я не сомневался в том, что германцы действительно базируются в подземной части Антарктиды, то, якорь мне в глотку, эскадрой командовал бы кто-то другой. Я бы попросту потерял к этой экспедиции всякий интерес.

Вордан метнул подозрительный взгляд на контр-адмира-ла, и, следуя своей странной привычке, ожесточенно потер переносицу огромным, достойным кулачного циркового бойца, кулаком.

Брэд понял, что ответ прозвучал двусмысленно, однако уточнять его не стал. И потом, кто у них на базе не знал, что первоначально эскадру должен был возглавить Вордан? Для старого капитана это, очевидно, было последней возможностью достичь того, чего он так и не сумел достичь в годы минувшей войны, – сделать свой собственный «высокий прыжок»… в адмиралы. Но в таком случае поход эскадры с батальоном морской пехоты на борту к берегам Антарктиды выглядел бы в глазах мировой общественности обычным флотско-армейским рейдом. Именно таким и хотели бы видеть его полковник Ричмонд и кэптен Вордан. Да только антарктический исследователь профессор Брэд их союзником в этом вопросе быть не мог. И потом…

Как ни странно, против такого, сугубо армейского, подхода к этой акции выступило и командование Комитета объединенных штабов, и руководство Управления стратегических служб[7]. Во-первых, там справедливо полагали, что рейд в Антарктиду следует тщательно замаскировать под вполне благопристойную научную экспедицию, дабы не привлекать к ней особого внимания и русских, и своих недавних союзников. И лучшей кандидатуры, чем известный полярный исследователь адмирал Роберт Брэд, подыскать для роли руководителя этого похода было невозможно. А во-вторых, ни в УСС, ни в Объединенных штабах не было единства во взглядах на конечную цель экспедиции.

Но, в общем-то, все сходились во мнении: десант эскадры должен осуществить то же самое, что когда-то, еще в 1939 ом, было осуществлено экспедицией германского полярника фон Риттера[8], то есть исследовать и «застолбить» за Штатами значительную часть территории Антарктиды, которая вполне могла соответствовать территории германской Новой Швабии. Тем более что среди трофейных документов, добытых в штабе главнокомандующего германского Военно-морского флота, гросс-адмирала Деница, обнаружились несколько сотен аэроснимков, карта Новой Швабии и даже копия отчета капитана Риттера об итогах экспедиции.

А еще в руки американских офицеров попал доклад адмирала Деница, в котором самим главкомом германского Военно-морского флота были подчеркнуты слова: «Мои подводники обнаружили в глубинах Антарктиды настоящий земной рай. Мы создали там для фюрера неприступную крепость, где вырастет будущая раса «подземных арийцев»[9].

Именно наличие в руках американской разведслужбы этого документа и стало самым веским доказательством правоты адмирала Брэда, настаивавшего на неотлагательном рейде к берегам Антарктиды. Причем неотлагательность эта определялась исключительно военно-стратегическими соображениями: нужно исследовать, а по возможности – и уничтожить, антарктическую германскую базу до того, как германцы намного опередят страны наземного мира в своем военно-техническом развитии.

Единственное, чего американской разведке пока что не удалось заполучить, так это конкретных и достаточно проверенных сведений о некоей секретной подземной базе германцев в Антарктиде, именуемой в некоторых агентурных донесениях то «Базой-211», то «Рейх-Атлантидой». Как не получено было и никаких данных о связях рейха с «высшими посвященными» Шамбалы и представителями внеземных цивилизаций. Однако отсутствие этих сведений лишний раз мотивировало подготовку к операции, уже получившей кодовое название «Высокий прыжок».

В то же время кое-кто считал, что следует ограничиться сугубо научной экспедицией, которая должна оставить после себя две-три полярные станции, то есть пойти тем же путем, которым пошли англичане в районе Антарктического полуострова. А тут еще ходили упорные слухи о появлении в различных антарктических районах «летающих дисков» и прочих диковинных летательных аппаратов, а в прибрежных водах Южной Америки и Южной Африки – германских подводных лодок из состава «Фюрера-конвоя». И это сейчас, осенью 1946 го, почти через полтора года после окончания мировой войны и капитуляции гитлеровского рейха!

Естественно, у военной разведки возникал вопрос: откуда «летучие голландцы океанских глубин» берутся, за счет каких ресурсов осуществляют плавание, а главное, какова цель их скитаний? И существует ли у этих подводных скитальцев какая-то связь с «летающими дисками». Да и вообще, что там, у берегов шестого континента, и на его ледниках происходит?

– То есть вы, сэр, не уверены, что германская секретная «База-211» в Антарктиде действительно существует? – обескураженно попытался уточнить командир «Флориды».

– Если бы я был достаточно уверен в ее существовании, у меня пропал бы всякий научный интерес к этой экспедиции.

– «Научный»? – снисходительно хмыкнул командир авианосца, пожимая плечами. – Ах да, я забыл, что, прежде всего, вы – полярный исследователь, а уже затем моряк и даже адмирал. Но зато вы единственный во всей эскадре, кто действительно познал, что такое зимовка за полярным кругом, – тотчас же попытался Вордан загладить свою вину, – и в палатке, и в этом, как его там, в эскимосском снежном домике.

– Иглу.

– Простите?

– На языке эскимосов их снежное жилище называется «иглу».

– Именно это я имел в виду, сэр.

– Мало кто согласится со мной, что иглу – гениальное изобретение, максимально приспособленное и обоснованное самим способом бытия полярных народов. Только благодаря этому типу жилища, выжили тысячи полярных охотников, а значит, выжил сам полярный народ.

– Недавно я прочел «Дневник капитана Скотта» с комментариями по поводу его экспедиции к полюсу и его гибели. Преодоление ледовой пустыни, это, позволю себе заметить, сэр, особое мужество. Но преимущество Амундсена в том и заключалось, что он привез с собой кого-то из северных, кажется из гренландцев, которые и строили для него эти самые «иглу».

Адмирал вновь мельком взглянул на Вордана. То, что этот морской бродяга хоть иногда предается чтению сочинений, уже само по себе вызывало у него уважение.

Но еще большее уважение вызывало у Брэда то, что командир авианосца завел речь о «Дневнике капитана Скотта», книге, которая лежит сейчас у него на столике, в адмиральской каюте.

Он, ясное дело, мог бы возразить кэптену, что преимущество норвежского полярника Амундсена заключалось не только в использовании иглу, позволявшему его группе достаточно комфортно чувствовать себя во время привалов и ночевок. Но это уже переросло бы в полунаучную полемику, смысла в которой адмирал пока что не видел.