Сегодня – позавчера

Телячья отбивная. Что делать?

Вот так вот. Сорок первый. Известие меня убило напрочь. До моего рождения ещё больше сорока лет. Твою-то в атом! Это как же так-то? А любимая моя? А сын? Блин, до его рождения-то вообще больше шестидесяти лет. Увижу ли я их? Как? Своим ходом? Доживу?

Сначала я решил, что это розыгрыш такой. Ну как по телеку. Напугают, потом выбегают: «Мы вас разыграли! Там стояли скрытые камеры!» Но нет. Мне было слишком хреновато, чтобы надо мной подобные опыты ставить. У меня ведь, в самом деле, рука сломана, всё тело изорвано (врачи так сказали), да я и сам чувствую себя изжеванным куском мяса. Двадцать первый век жесток и бесчеловечен, но не настолько же? Да и многовато актеров, настолько вжившихся в образы. Слишком масштабная постановка для меня одного. Кто я такой-то?

Испытание, говоришь? Быть куском бэушного мяса? Ничего нового. Итак, почти все кого я знаю – ходячие мясные куски. Только не рваные, как я.

Испытание. Из двадцать первого века в сорок первый год. Да, год знаковый. Для чего? Изменить что-то? Тогда почему я? Я же не знаю ничего и ничегошеньки не умею. Почему не историк какой, на этой теме двинутый, в смысле продвинутый. Или спецназовец. Или Шаманов? ВДВ командует, умеет. Чеченов бил нехило. Вот он помог бы. А я? Я даже автомата Калашникова в руках не держал. И в армии не служил. По образованию – экономист – вообще бесполезный человек.

Я представил – прихожу в НКВД, или как он тут называется. «Здравствуйте, я из будущего!» А они мне: «Очень хорошо! И чем вы нам можете помочь?» И тут я приплыл. Ничем, твою матом, ничем! Бездарь я, ничегошеньки полезного не знаю и не умею. Коекакер типичный!

Что я помню о сорок первом? Сильные бои шли под Могилёвом, Смоленском. Под Вязьмой наших окружили. И путь на Москву стал открыт. Киев не сдавали. Может, специально подставили наши войска под окружение, надеялись на Киевский укрепрайон? Гудериан отвернул от Москвы на юг. Под Киевом наших навестила полненькая и пушистая полярная лиса. Кто ж думал в сорок первом, что можно окружить целый фронт? Надеялись на стойкость русского солдата. Что удержит, свяжет чудо стратегического мышления – танковые армии. Не вышло. Драпали. А если бы Гудериан не пошел на Киев, а ударил бы на Москву? Удержали бы? Потеря Киева – тяжелая потеря. А потеря Москвы? Москва – узел всех возможных коммуникаций, даже сейчас. А в сорок первом? Оправились бы?

И это всё, что я помню. Но я уверен, что Сталину и его наркомам и без моих сопливых и так всё понятно. Не помню я ни расположения войск, ни направлений ударов, ни количества привлечённых сил, ни одной даты. Так, чуть-чуть, общие тенденции. Но их и так несложно вычислить мозговитым офицерам Генштаба из простого анализа разведданных.

Технические детали? А я и не знаю никаких. Даже нарисовать не смогу ни одного самолета времен ВОВ.

Ничегошеньки-то я не знаю.

И самый главный вопрос – как я в глаза-то Сталину посмотрю? Я здесь единственный представитель их потомков. С меня за всех и спросится. Что я ему скажу: «Просрали мы Родину, товарищ Сталин. На колбасу поменяли. Лохи мы позорные. Повелись на красивые обещания дяди заокеанского и были кинуты, как последние лохи. Героическое прошлое своё, щедро кровью оплаченное, оболгали, предали. Светлое будущее наших детей, вами авансом проторенное, разменяли на сникерсы и китайские цветастые шмотки. Да, у многих из нас есть автомобили, компьютеры, у всех – аудио, видео, телеки. Но нет у нас будущего. Не видим этого, потому что не хотим видеть, не хотим поверить этому. Но подспудно это давит. Поэтому гнетёт безнадёга, мужики убегают от этого в иллюзии, кто пьёт, кто в виртуалке компа тонет, кто на наркоту падает. Некоторые даже отказались от чести быть мужиком и нести тяжесть мира на своём хребте, отвечать за всё. Они бабами попытались стать. Пидоры! Они-то слиняли. А мы нормальные? Депрессия. Серая безнадёга. Максимка вон вообще решил дитём остаться. И не пидор, и не мужик. И спроса никакого. Убогий. Да, убогие мы все! И нет нам прощения. И расстрела за такое мало».

Так ему сказать? Последнюю опору из-под старика выбить? Чтобы и его жизнь и борьба потеряла смысл? А он в запой уйдёт? Война кончится в сорок первом. Исчезновением русского народа как исторической сущности. И меня не будет. И сына моего.

Да ё-моё, почему я-то? Толку-то от меня?

Вот об этом я и думал, пока лежал в палате. Оглушенный, полуослепший, прикованный к койке. Оказалось, у них здесь насчёт обезболивающих совсем никак. Даже простенького баралгина нет и не было. И антибиотиков нет. Только стрептоцид. И спирт. Какие-то лекарства были, но я даже не слыхал о таких.

Время шло. Я всё больше отчаивался. С каждым прошедшим днём положение на фронтах всё ухудшалось. Я-то знал. Но я ничем не мог помочь. Я был близок к отчаянию. Разум убеждал меня, что помочь предкам я ничем и так не смогу. Но душа отчаянно вопила, звала помочь им.

– Не время отчаиваться. А вот в голос реветь в самый раз! – пробормотал я. Не знаю, слышал меня кто-либо или нет. Я был «аутентичен» – глухотой и слепотой отрезан от мира. Звуки были искажены до неузнаваемости, видел только цветные пятна. Чтобы я не мучился, глаза и уши мне замотали чем-то. Наверное, бинтами. Я был отрезан от внешнего мира. Самое время подумать. Как говорил один знакомый капитан ВВС из аэродромной обслуги, с которым мы раньше дружили семьями: – «Отставить рефлексию!»

Значит, эмоции отставим на потом, подойдём к вопросу рационально.

И что же мы имеем? Имеем мы одно покалеченное тело, отсутствие полезных знаний и навыков. Это плохо. А что хорошего? А хорошего мало: только сильное желание помочь Родине.

Ладно, может, что наскребём по сусекам памяти. Нужен план. По пунктам. Мне так всегда было легче, нагляднее что ли.

«План помощи» – назовём так. Как можно, ну хотя бы теоретически, ускорить свидание Рейха и полярной лисички? А кто его знает? Это не конструктивно. Ладно, значит, нужен «ход конём», как говорят: не пускают в дверь – надо лезть в окно. Напрягаем память.

Почему сейчас на фронте полный абзац? Танков, самолётов, пушек, людей, оружия и нас было больше, но кровушкой умылись. Какое сегодня число? Наверное, все девять мехкорпусов по тысяче танков в каждом уже сгорели в приграничных контрударах. Без заметных успехов. Самолёты сожжены на базах, без топлива, без связи, без управления, целеуказания. Вот тут кое-что есть. Надо обдумать. Людей больше? В данный момент это означало лишь – больше жертв. Больше пушек? А куда им стрелять? Как до огневых добираться? И для всех одна и та же беда: отсутствие связи, отсутствие снабжения, отсутствие управления, отсутствие целеуказания, отсутствие разведданных и связанная с этим неадекватность противодействия на действия противника.

Почему так? Тут опять по пунктам надо проявлять.

Связь. Ясно, что вестовые с записками – это каменный век. Кто из армейских «кабинетных теоретиков» думал, что обстановка может меняться настолько быстро? Мог ли кто представить темп наступления сто кэмэ в сутки? Просто вообразить себе? Это мы, в двухтысячных, привыкли к бешеному ритму, к повсеместности связи, к моментальной передаче данных, к быстрому реагированию, оперативному управлению процессами по сотовому. А маршалы Сталина? Подобного даже в фантастике тогда не было. Да и была ли фантастика тогда? А и была, читали они её? Когда? Молодое тогда советское государство строило в условиях экономической и информационной блокады армию, опираясь лишь на опыт Первой мировой, Гражданской войн, да и ограниченных конфликтов в Испании, Монголии и Карелии. Но те конфликты действительно были ограниченны, опыт, вынесенный из них, был ограниченно применим. Да, с типами танков, пушек, автоматизацией стрелкового оружия, обмундированием они помогли. Но кризисы гасились свежими резервами, связь и снабжение успевали на ограниченных географически театрах военных действий. Да и финны с японцами – не немцы. Подобной немцам маневренности и управляемости резервами, ресурсами, огнём, оперативности и адекватности принятия решений, инициативности и ответственности на всех ступенях управления мир ещё не знал. За что и поплатился.

Чем больше я вспоминал, тем больше мне это напоминало схватку каратиста Брюса Ли с каким-нибудь борцом или сумоистом. Маленький, вертлявый китаёза был везде и нигде. Наносил быстрые, точные удары в болевые точки, легко уходя от мощных, но неуклюжих ударов и захватов. Борец рано или поздно сдастся (Франция), сбежит с поля боя (Англия) или будет повержен ударом в челюсть или висок (Польша). Или другой вариант – используя большую выносливость, уйти в глухую оборону, пытаясь контратаковать (чтоб не расслаблялся), и, заранее простившись с рёбрами, почками, печенью, выбитыми коленями, беречь челюсть и голову. Подловить устающего каратиста на ударе, произвести захват, сломать что-нибудь навроде руки, потом ещё что-либо и добить удушающим приёмом. Не так ли вышло? Подловили выдохшихся немцев под Москвой, в Сталинграде, под Курском, а потом непрекращающимися ударами и захватами по всем фронтам и добили. Тут мне предков и нечему научить. Самим поучиться упорству, выдержке и самопожертвованию.

Но я отвлёкся. Что там, связь? Оно же снабжение. Телефон, рации, грузовики. Нереально. Несопоставимо с Германией. Огромные капиталовложения. Целенаправленные. Они могли себе позволить, тем более – прихватизировав промышленность и ресурсы всей Европы, да еще и при поддержке негласного (но почти нескрываемого) международного банковского синдиката. А Россия? Пожар братоубийственной Гражданской войны и хаос первых лет правления еврейского Интернационала вычеркнули и так аграрную страну из списка держав. Куда-то глубже Польши. Голод, разруха, хаос. Экономическая блокада зарождающегося социализма со стороны капиталистов (для них сильно запахло жареным – пришлось делиться с рабочими, этого они простить не смогли никогда). Какая телефонизация? Какое развитие радиотехники? Какие автозаводы? О чем вы? Жрать нечего. Пока к власти пришли патриоты, пока выжгли окопавшихся в партии масонов и их агентов, пока изыскали ресурсы – поезд ушёл. Имеем то, что имеем. Коняшек в голод слопали, грузовичков не успели нашлёпать. Одно спасение – железные дороги. Не зря развитие железные дороги и паровозостроение Сталиным лично контролировалось. Поэтому на железных дорогах – порядок, как в НКВД. Тут нечем помочь. Все проблемы проявлены на высшем уровне, развитие упирается в ресурсы. Как всегда ограниченные.

А как хотелось бы приспособить какой-либо гаджет будущего здесь. И раз – чудо! Враг повержен малой кровью. Какой гаджет? Сотовый? Пока разработают – война кончится. Противотанковые гранатометы? Автоматы Калашникова? Сильно они Гитлеру помогли? У них был свой «Калаш» – штурмовая винтовка stg 44. В 44-м начал в войска поступать. И что? Только перья от немцев летели. Новый автомат был лучше МР-40, но дороже, значит, выпускали их меньше. Новый боеприпас – неизбежные проблемы снабжения. Гранатометами они пожгли много наших танков, но не победили. Не вариант.

Новые танки? Я могу припомнить общее устройство Т-72. А смысл? Нужен дизель из Т-72. Его в Т-34 или в КВ поставить и Т-72 на… не нужен. А что я знаю о двигателе-строении? Из рекламы: «Двигатели внутреннего сгорания бывают двухтактные и четырехтактные». Всё!

Самолёты? Знаю точно – самолет проектируется под конкретную задачу вокруг двигателя. Именно так – основа двигатель. А насчет этого уже разобрались.

И тут голяк.

А во! Убить Гитлера! Даже самому смешно. С его-то охраной? Кого помельче? Бессмысленно. Редко когда личность определяет ход истории. Как дедушка нацистов Маркс говорил – на ход шестерёнок истории влияют лишь производящие силы и производственные отношения. Личность может повлиять на эти весы истории лишь в определённые моменты неустойчивого равновесия. Когда вероятность нескольких вариантов развития событий равна. Как это называется? Точка бифуркации, или что-то навроде того. Гитлера убивать поздно. Это ничего не изменит. Вой на и победа Рейха нужна не ему, а всем немцам. До лета сорок четвертого. А там уже и сам Сталин не остановит наш народ. Гитлера надо было бы убивать в Мюнхене тридцатых. Да и то не факт. Была бы у вождя Рейха другая фамилия, да и только.

Вот зараза! Куда ни кинь – везде клин. Предки не дурнее нас были. Зачем я здесь?

Так я ничего и не придумал. Весь план, со всеми «пунктами» – коту под хвост.

Но я-то ведь здесь? С «испытанием». Значит, не просто так? Что-то должно быть.

Ладно, подождём, а там посмотрим. Как говорится – делай, что должен, а там видно будет.

Отступление от повествования

Телефонный разговор:

– Здравия желаю!

– Как отпуск, Сара?

– Нормально, но тут возникли обстоятельства.

– Докладывай, что, унюхал что-то?

– То-то и оно, унюхал. Тут эшелон разбомбили. В бреде один боец очень необычное болтал.

– В бреду чего только не бреханут.

– Но не так! Чую я – ЧУЖОЙ он! Совсем чужой.

– Чуешь, говоришь? Немец?

– Не знаю. Вроде и наш, а вроде и не наш.

– Арестовывай.

– Так не за что ещё. Кроме чутья моего и нет ничего. А если вспугнём? А если он не один?

– Что предлагаешь?

– Наблюдать. Объект всё одно не сбежит. Не помер бы. Прошу разрешения залегендироваться в больнице для наблюдения.

В трубке некоторое время было только сопение.

– Ты знаешь, какая в тебе потребность?

В ответ усмешка:

– Знаю, но у меня такое чувство, что это самое необычное и интересное дело в моей жизни.

В трубке опять некоторое время было только сопение.

– Чуешь, говоришь?

– Моё чутьё сколько раз наши задницы спасало?

– Ладно! Так и быть! Посмотрим, что ты там нароешь. Что нужно тебе от нас?

Дальше пошёл деловой разговор по деталям.