Седьмой сын

6. Балка

В воздухе разносился мелодичный звон топоров, сильные голоса сливались в дружной песне, и над лугами у Поселения Вигора все выше поднималась новая церковь, где преподобный Филадельфия Троуэр вскоре начнет первую проповедь. Работа спорилась, преподобный Троуэр даже не надеялся, что церковь будет построена так быстро. Еще день-два назад была возведена всего одна стена молельни – как раз тогда-то и объявился этот пьяница, одноглазый краснокожий, пожелавший принять истинную веру. Если уж один вид будущей церкви вселял в языческие души желание присоединиться к цивилизации и христианству, что же будет, когда здание наконец вознесется над этими дикими лесами? И если такой презренный туземец, как Лолла-Воссики, присоединился к вере Христовой, то каких еще чудес обращения следует ждать в будущем?

Однако радоваться было рано, ибо преподобного Троуэра окружали враги цивилизации куда более опасные, нежели варвары-краснокожие, и общее положение дел выглядело вовсе не так благостно, как в ту минуту, когда Лолла-Воссики впервые надел одежду белого человека. Светлый, чудесный день омрачало отсутствие среди работающих Элвина Миллера. И жена его уже не могла найти оправданий. Сначала он ездил по округе, подыскивая подходящий камень для мельничного круга, затем отдыхал один день – это его право, – но сегодня он обязан был прийти.

– Надеюсь, он не заболел? – участливо осведомился Троуэр.

Губы Веры поджались:

– Когда я говорю, что он не придет, преподобный Троуэр, это вовсе не означает, что он не может прийти.

Ее слова только подтвердили зародившиеся в душе священника подозрения.

– Может, я чем-то обидел его ненароком?

Вера вздохнула и кинула взгляд в сторону столбов и балок, которые вскоре превратятся в новую молельню:

– Да нет, сэр, вы его не обидели, против вас он, как говорится, ничего не имеет… – Глаза ее настороженно сверкнули. – Это еще что такое?

У здания собралась небольшая кучка мужчин, привязывающих веревки к северной оконечности огромной кровельной балки, которая должна была послужить коньком церковной крыши. Поднять такую громаду – дело не из легких, к тому же работникам мешали мальчишки, путающиеся под ногами и возящиеся друг с другом в дорожной пыли. Именно эта возня и привлекла внимание Веры.

– Эл! – выкрикнула она. – Элвин-младший, а ну-ка немедленно отпусти его!

Она сделала пару угрожающих шагов к огромному облаку пыли, поднятому двумя шестилетними сорванцами.

Однако преподобный Троуэр не позволил разговору так легко закончиться.

– Госпожа Вера, – резко произнес он. – Элвин Мельник был первым поселенцем в этих местах, люди ценят и уважают его. Если по какой-то причине он настроился против меня, это может сильно навредить моим проповедям. По крайней мере хоть намекните мне, что я должен сделать, чтобы оправдаться перед ним.

Вера заглянула ему в глаза, как будто прикидывая, выдержит ли он, если она скажет правду.

– Все дело в вашей глупой проповеди, сэр, – сказала она.

– Глупой?!

– Ну, вы же не могли знать, вы приехали из Англии и…

– Из Шотландии, госпожа Вера.

– Получили образование в школах, в которых понятия не имеют…

– Я учился в Эдинбургском университете! Конечно, все постичь невозможно, но…

– О заговорах, заклинаниях, чарах, приворотах и прочем.

– Зато я знаю, что объявлять во всеуслышание об использовании этих темных, невидимых сил – значит оскорблять земли, повинующиеся лорду-протектору, госпожа Вера, хотя в своем милосердии он просто не заметит тех людей, которые…

– Вот-вот, о чем я и говорила, – торжествующе махнула рукой она. – Этому вас в университете точно не учили, я права? Но мы здесь так живем, и обзывать это предрассудками…

– Я использовал слово «истерия»…

– Бесполезно, поскольку заговоры все равно существуют.

– Это вы верите в их существование, – терпеливо объяснил Троуэр. – Но все в нашем мире есть либо наука, либо чудо. В древности чудеса творил Господь, но те времена давно прошли. Сегодня, если мы желаем изменить мир, на помощь приходит наука, а не чудо.

По выражению ее лица Троуэр понял, что отповедь не возымела ровно никакого эффекта.

– Наука… – фыркнула Вера. – Шишки на голове щупать – это, что ль, наука?

Ему показалось, что женщина даже не особо старалась скрыть свое презрение.

– Френология – наука новая, только-только вышедшая из колыбели, – холодно отчеканил он, – в ней много прорех, однако я ищу и наверняка открою…

Она рассмеялась – девчоночьим смехом, никто бы не сказал, что эта женщина выносила и родила четырнадцать детей.

– Вы меня извините, преподобный Троуэр, но я вспомнила… Мера тогда обозвал эту науку «мозгоходством» и добавил, что в наших краях вам ничего не светит.

«Вот уж воистину», – подумал про себя преподобный Троуэр, однако ему хватило ума не высказывать свою мысль вслух.

– Госпожа Вера, я прочитал ту проповедь, чтобы объяснить людям, что в сегодняшнем мире главенствует ученая, высшая мысль, так что мы можем наконец расстаться с древними заблуждениями, которые сковывали нас по рукам и ногам…

Бесполезно. Ее терпение истощилось.

– Прошу прощения, преподобный отец, но если я сейчас не вмешаюсь и не заберу Элвина оттуда, его точно прихлопнет каким-нибудь бревном.

И она ушла, дабы пасть на головы шестилетнего Элвина и трехлетнего Кэлвина, аки возмездие Господне. В искусстве устраивать головомойку Вере не было равных. Ее брань разносилась по всему лугу.

«Какое невежество! – воскликнул про себя Троуэр. – Я нужен, нужен здесь – и не только как волеизъявитель Господа Бога среди язычников, но и как человек ученый, очутившийся посреди склонных к предрассудкам глупцов. Кто-то шепчет проклятие, затем, шесть месяцев спустя, с человеком, которого сглазили, обязательно происходит что-то скверное – и это естественно: как минимум два раза в год в каждый дом приходит какое-нибудь несчастье. А эти люди делают вывод, что сглаз действует. Post hoc, ergo propter hoc» 4.

В Британии студенты еще в самом начале университетского образования учились разоблачать столь примитивные логические ошибки. Здесь же это был способ жизни. Лорд-Протектор был абсолютно прав, когда запретил практиковать в Британии всяческие магические искусства, хотя Троуэр предпочел бы, чтобы свой приказ Протектор обосновал тем, что волшебство есть просто глупость, а не ересь. Стоило объявить, что магия – это опасная ересь, как уважение к колдунам повысилось, и это означало, что магов не презирают, а боятся.

Три года назад, сразу после получения диплома богословского факультета и присвоения степени доктора, Троуэра вдруг осенило: он понял, сколько вреда принес лорд-протектор, заклеймив волшебников обыкновенными еретиками. Тот день стал поворотным пунктом в жизни преподобного Троуэра – ведь именно тогда к нему впервые явился Посетитель. Это случилось в маленькой комнатке, где ютился Троуэр, в домике священника у церкви Святого Иакова, что в Белфасте, – получив первое свое назначение после принятия духовного сана, он служил младшим помощником пастора. Троуэр в ту минуту рассматривал мировую карту, и взгляд его как раз упал на Америку, на выделенную территорию Пенсильвании, простершейся от голландских и шведских колоний далеко на запад, туда, где четкие линии, обозначающие границы, исчезали, превращаясь в нетронутые земли за рекой Миззипи. И вдруг карта словно ожила, его глазам предстал огромный поток людей, прибывающих в Новый Свет. Добропорядочные пуритане, преданные своей церкви, и всевозможные дельцы ехали в Новую Англию; паписты 5, роялисты 6 и разного рода мошенники отправлялись в восставшие рабовладельческие колонии, прозванные Королевскими и состоящие из Вирджинии, Каролины и Якобии. Все эти люди, обретя новый дом, навсегда оседали в тех краях.

Однако были и другие, те, кто ехал в Пенсильванию. Немцы, голландцы, шведы и гугеноты бежали из своих стран, превращая колонию, зовущуюся Пенсильванией, в котел, наполненный мутным варевом с накипью из худших человеческих отбросов всего континента. Что еще хуже, эти засиживаться на одном месте не собирались. Необразованные крестьяне сходили на берег в Филадельфии, понимали, что в населенной – Троуэр просто не имел права называть ее «цивилизованной» – части Пенсильвании мест уже практически не осталось, и немедля отправлялись на запад, в глубь страны краснокожих, дабы строить среди деревьев свои фермы. И плевать, что лорд-протектор специальным указом запретил всякие поселения в том краю, – что этой темноте до закона? Их интересовала земля и только земля, как будто одно владение куском грязи превратит крестьянина в уважаемого сквайра.

Вдруг серая масса Америки, раньше вызывавшая у Троуэра холодное равнодушие, исполнилась чернотой. Он увидел, что в новом столетии в Америку пожалует война. Он предвидел, что французский король пошлет этого несносного корсиканского полководца Бонапарта в Канаду и его солдаты науськают краснокожих, живущих во французском поселении в Детройте, на англичан. Краснокожие нападут на поселенцев и перережут мирных жителей до единого человека – пусть они того заслуживают, пусть они бесполезные отбросы, но они англичане по крови, и от видения жестокости туземцев по коже Троуэра побежали мурашки.

Даже если Англия выиграет, результат все равно не изменится. Америка, простершаяся к западу от Аппалачей, никогда не узнает истинного христианства. Либо она достанется проклятым французским папистам, либо испанцы захватят ее, либо она останется в лапах чертовых язычников-краснокожих, а может, в этих краях поселятся самые поганые, самые презренные из англичан, которые станут жить там, процветать и поплевывать как на Иисуса, так и на лорда-протектора. Еще один огромный континент будет потерян для веры в Господа Иисуса. Видение было настолько ужасным, что Троуэр от отчаяния вскричал во весь голос, думая, что никто не услышит его за толстыми стенами комнатушки.

Но кто-то все-таки услышал его вопль.

– Вот она, работа целой жизни для человека, который представляет на нашей земле Бога, – раздался чей-то голос позади.

Троуэр в изумлении оглянулся, но голос был так мягок и нежен, лицо, испещренное морщинами, было исполнено такой доброты, что страх бесследно испарился, – хотя дверь и окно были плотно закрыты и ни один живой человек из плоти и крови не мог бы проникнуть в каморку.

Посчитав, что стоящий перед ним человек представляет собой часть видения, которое только что прошло перед его глазами, Троуэр обратился к нему с искренним почтением:

– Сэр, кто б вы ни были, секунду назад мне предстало будущее Северной Америки. И мне показалось, что победа досталась дьяволу.

– Дьявол одерживает победу тогда, – ответил незнакомец, – когда верующие в Бога утрачивают смелость и бегут, оставляя поле боя в когтях нечистого.

Сказав это, человек испарился, как не бывало.

В ту минуту Троуэр увидел цель своей жизни. Он должен был отправиться в дебри Америки, построить в какой-нибудь деревушке церковь и бороться с дьяволом в его же собственном логове. Три года он собирал деньги и выспрашивал разрешение на поездку у главенствующих сановников шотландской церкви 7, и вот наконец он здесь, а в небо поднимаются подпорки и балки его церкви, противостоя белизной обнаженной древесины темным лесам варварства, из которых был доставлен материал для дома Господа.

Столь замечательное творение никак не могло пройти мимо адских очей дьявола. Это так же несомненно, как и то, что главным апостолом дьявола в Поселении Вигора является Элвин Мельник. Пусть даже все его сыновья собрались, чтобы помочь построить здание церкви, – Троуэр знал, что это дело рук Веры. Женщина была допущена сюда, поскольку в самом сердце она несла дух шотландской церкви, хоть и родилась в Массачусетсе. Кроме того, ее участие означало, что Троуэр мог надеяться на постоянную паству – если, конечно, Элвин Миллер не зарубит все дело на корню.

Что он всячески пытался сделать. Другое дело, если б Элвина чем-то обидел случайный поступок или нечаянное слово Троуэра. Но с самого начала затеять спор о вере в волшебство – нет, из этого конфликта пути не было. Диспозиция войск уже намечена. Троуэр стоял на стороне науки и христианства, а против него выступали все силы тьмы и предрассудков; звериная, плотская натура человека противостояла ему, воплощенная в Элвине Миллере. «Я только начал праведный бой за Господа, – подумал Троуэр. – И если я не смогу одолеть своего первого противника, какая речь может идти об окончательной победе?!»

– Пастор Троуэр! – окликнул его старший сын Элвина Дэвид. – Мы готовы поднимать кровельную балку!

Троуэр было сорвался с места и затрусил по направлению к рабочим, но вдруг вспомнил о своем сане и духовном достоинстве и оставшуюся часть пути преодолел степенной, неторопливой походкой. В писаниях ничего не говорилось о том, чтобы Господь когда-нибудь бегал – нет, он всегда ходил, как и полагалось ему по положению. Конечно, у апостола Павла встречаются заметки по поводу поспешаний и убеганий, но то всего лишь аллегория. Священник обязан быть отражением Иисуса Христа, должен ходить, как Он, и представлять имя Его людям. Именно так простой человек может приблизиться и воспринять величие Бога – никак иначе. Обязанностью преподобного Троуэра было отринуть бьющую через край юность и ходить величественным шагом пожилого человека, хоть и исполнилось ему всего двадцать четыре года.

– Вы хотите благословить эту балку, да? – поинтересовался один из фермеров.

Фермера звали Оле, он родился в Швеции, а сюда прибыл с берегов Делавара, поэтому до сих пор в душе оставался лютеранином, однако, вспомнив, что ближайшая церковь – это папистский собор в Детройте, он проявил искреннее желание помочь построить здесь, в Воббской долине, пресвитерианскую церковь.

– Разумеется, – ответил Троуэр и возложил руку на тяжелую, недавно обтесанную балку.

– Преподобный Троуэр, – раздался из-за его спины детский голосок, настойчивый и громкий, как у каждого ребенка. – А разве это не чары, вы же благословляете кусок дерева?!

Троуэр повернулся как раз тогда, когда Вера Миллер сердито цыкнула на мальчика и закрыла его рот рукой. Всего шесть лет ему, а уже можно сказать: Элвин-младший вырастет таким же рассадником бед и напастей, как и его отец. Может, все будет намного хуже – по крайней мере у Элвина-старшего хватало благоразумия держаться от строящейся церкви подальше.

– Продолжайте, – сказала Вера, – не обращайте на него внимания. Я не успела научить его, когда следует говорить, а когда – молчать.

И хотя рука матери крепко зажимала ему рот, мальчик упорно не сводил со священника вопрошающих глаз. Повернувшись обратно к балке, Троуэр увидел, что все взрослые мужчины смотрят на него с таким же ожиданием. Вопрос малыша был вызовом, на который он обязан ответить, чтобы не превратиться в глазах будущих прихожан в лицемера и глупца.

– Да, если вы считаете, что мое благословение и в самом деле изменит что-нибудь в природе балки, то это, может, вправду сродни волшебству, – начал он. – Только дело все в том, что балка – всего лишь повод. В действительности же я благословляю всех христиан, что соберутся под этой крышей. И ничего волшебного в этом нет. Мы просим у Господа Бога любви и силы, а не заговоров от бородавок или отвода сглаза.

– Жаль, однако, – пробормотал кто-то. – Заговор от бородавок пришелся бы кстати.

Все рассмеялись, и беда благополучно миновала. Когда балка поднялась в воздух, ее держали руки истинных христиан, а не язычников.

Он благословил балку, специально подобрав молитву, которая бы не оскорбила никого из собравшихся здесь людей. Затем мужчины потянули за веревки, и Троуэр во всю мощь своего прекрасного баритона запел «Воскликните Господу, вся земля» 8, чтобы воодушевить работников и помочь им тянуть слаженно.

Однако все это время он ощущал за спиной присутствие мальчишки, Элвина-младшего. Прозвучавший минуту назад вопрос-вызов был здесь ни при чем. Малыш, как и все прочие дети, не имел в виду ничего дурного – это вряд ли. Троуэра озадачивало кое-что другое. И не в самом мальчика, а в людях, окружающих его. Такое впечатление, они старались не упускать его из виду. Не то чтобы они глаз с него не сводили – это было бы весьма непросто, поскольку мальчишка носился взад-вперед как заведенный. Они просто чувствовали его присутствие, как университетский повар всегда чувствовал в кухне присутствие пса – он никогда ничего не говорил, просто переступал через собаку, обходил и продолжал заниматься своим делом.

Причем к мальчику подобным образом относились не только члены семьи, но и все остальные – немцы, скандинавы, англичане, пришлые и старожилы. Как будто все сообщество задалось целью взрастить этого ребенка – словно церковь построить или мост через реку перекинуть.

– Тихо, тихо! Потихоньку! – закричал Нет, устроившийся, как на насесте, рядом с восточным отверстием для балки. Действительно, тяжеленную кровельную балку надо было ставить очень осторожно, чтобы стропила легли ровно и крыша получилась надежной.

– В твою сторону слишком много дали! – прокричал Мера.

Он стоял на лесах, возведенных над балкой-крестовиной, на которой было укреплено короткое бревно – именно оно должно было поддержать концы двух бревен, предназначенных снести вес всей крыши. Наступал самый ответственный момент – и самый сложный, поскольку концы двух громадных кровельных балок должны были уместиться на верхушке подпорки, ширина которой не превышала двух ладоней. Потому-то Мера и стоял на лесах: острый глаз и невероятная точность полностью оправдывали имя юноши.

– Правей! – крикнул Мера. – Еще!

– Снова на меня! – заорал Нет.

– Так держать! – приказал Мера.

– Встала! – отозвался Нет.

Затем то же самое выкрикнул Мера, и рабочие на земле потихоньку отпустили веревки. Тросы упали на землю, и у рабочих вырвался дружный восторженный вопль, ибо огромная балка, на которой будет покоиться крыша, достигла ровно середины церкви. Конечно, это был не собор, но все же церковь выглядела внушительно для здешних диких мест – на сотни миль в округе не было здания подобной вышины. Сам факт его постройки объявлял всему миру, что поселенцы останутся здесь навсегда и ни французы, ни испанцы, ни роялисты, ни янки, ни даже кровожадные краснокожие с их огненными стрелами – никто не заставит местных жителей покинуть это место.

Конечно, преподобный Троуэр не выдержал и устремился внутрь, вслед за остальными, чтобы взглянуть на небо, которое пересекала кровельная балка длиной не меньше сорока футов, – и это только половина дела, ведь следом ляжет еще одна. «Моя церковь, – подумал Троуэр. – Даже тот собор, что я видел в Филадельфии, не сравнится с ней».

Наверху, балансируя на шатких лесах, Мера вгонял деревянный шпон в отверстие на конце кровельной балки, закрепляя ее на подпорке. На другой стороне крыши тем же самым занимался Нет. Шпоны удержат бревно на месте, пока не положат стропила. Когда это будет сделано, кровельная балка без труда выдержит вес крыши. Крестовину, что проходила ниже, можно было бы вообще убрать, если б не люстра с канделябрами, которая будет освещать церковь по ночам. А витражи будут отбрасывать цветные блики, удерживая тьму вне здания. Именно такой грандиозный проект вынашивал в уме преподобный Троуэр все это время. Всякие простаки будут замирать в восхищении при виде его церкви, в которой воплотится величие Господа.

Он полностью погрузился в сладкие мечты, когда Мера вдруг закричал, и все в ужасе увидели, что от удара молота по деревянному шпону бревно-подпорка расщепилось и, спружинив, подбросило огромную кровельную балку футов на шесть в воздух. Дерево вырвалось из рук Нета, придерживающего его на другом конце, и размело леса в щепки. На какой-то момент кровельная балка будто бы зависла в воздухе, выровнялась, после чего с огромной скоростью устремилась вниз, словно сам Господь Бог собственной ногой ступил на нее.

Можно было даже не оглядываться, преподобный Троуэр знал, что кое-кто из присутствующих всенепременно окажется прямо под балкой, прямо там, куда она ударит всем весом. Он знал, потому что ощущал этого мальчишку, чувствовал, что он бежит не в ту сторону. Священник не сомневался, что его окрик «Элвин!» заставит мальчика остановиться именно там, где стоять как раз не следовало.

Когда он все же взглянул в ту сторону, все обстояло так, как ему привиделось: малыш Эл стоял как вкопанный, глядя изумленными глазами на приближающееся сверху гладко обтесанное дерево, которое превратит его в лепешку и вобьет в пол будущей церкви. Больше ничего непоправимого не случится, балка хорошо уравновешена, поэтому удар придется по всей длине пола. Тельце ребенка даже на миг не остановит громадину. Его сломает, разотрет, и кровь брызнет на белую древесину церкви. «Ее ж не отмыть будет!» – в панике подумал Троуэр. Чистое безумство думать об этом в такую минуту, но разум, столкнувшись со смертью, выходит из подчинения.

Удар превратился в ослепительную вспышку света. Троуэр услышал скрежет дерева о дерево. Раздались крики. Затем зрение его прояснилось, и он увидел кровельную балку, лежащую на досках, куда ей и положено было упасть. Только ровно посредине она была расщеплена на две половинки, между которыми стоял побелевший от ужаса маленький Элвин.

Целый и невредимый. Мальчик был цел и невредим.

Троуэр не понимал ни немецкого, ни шведского, но догадывался, о чем бормочут окружающие его мужчины. «Пусть себе святотатствуют, а я должен понять, что же такое здесь случилось», – подумал Троуэр. Подскочив к мальчику, он принялся ощупывать его, ища следы удара. С головы Элвина не упало ни волоска, правда, от нее исходило тепло, скорее, даже жар, как будто секунду назад малыш стоял рядом с огнем. Затем Троуэр встал на колени и изучил одну из половинок кровельной балки. Бревно было словно ножом разрезано, разошлось ровно на ширину детского тельца.

Спустя мгновение рядом оказалась мать Эла, стала трясти его, всхлипывая и облегченно причитая. Маленький Элвин тоже разрыдался. Но Троуэр весь ушел в решение загадки. Как-никак он был ученым человеком, а то, что он видел, считалось невероятным. Он заставил рабочих шагами измерить длину кровельной балки, затем лично перепроверил получившийся результат. Длина балки осталась прежней, во всяком случае она лежала так, как и должна была лежать. Вот только из середины куда-то подевался целый кусок. Исчез в мгновенной вспышке света, которая вырвалась из головы Элвина, испарив дерево и не оставив никаких следов.

И тут принялся орать Мера, который, падая, сумел зацепиться за крестовину, когда леса были снесены ударом падающей балки. Нед и Кальм взобрались наверх и помогли ему спуститься. Преподобный Троуэр не обращал внимания на царящую вокруг суету. Он думал только об одном – о шестилетнем мальчике, который может спокойно стоять под падающей балкой, и дерево само разойдется, чтобы не причинить ему вреда. Как Красное море расступилось перед Моисеем, образовав проход 9.

– Седьмой сын, – хмыкнул Нет. Юноша сидел на сломанной балке, неподалеку от священника.

– Что-что? – переспросил преподобный Троуэр.

– Так, ничего, – пожал плечами юноша.

– Ты упомянул седьмого сына, – настаивал Троуэр. – Но ведь седьмым в вашей семье был Кэлвин.

Нет покачал головой.

– У нас был еще один брат. Он умер спустя пару минут, как родился Эл. – Нет снова тряхнул волосами. – Седьмой сын седьмого сына.

– Но ведь это означает, что он отродье самого дьявола, – в отвращении отшатнулся Троуэр.

Нет презрительно посмотрел на священника.

– Может быть, это вы так в Англии считаете, но нам-то известно, что такие люди становятся хорошими врачевателями или умеют заговоры творить. По крайней мере от седьмого сына зла никто не видел. – Затем Уэйстнот вспомнил что-то и широко усмехнулся. – Отродье дьявола, – повторил он, передразнивая священника. – Не знаю, истерия какая-то.

В ярости Троуэр пулей вылетел из церкви.

Он нашел госпожу Веру сидящей на табуретке. На руках у нее комочком свернулся хныкающий Элвин-младший. Она нежно его укачивала и ласково попрекала:

– Говорила же тебе, не лезь, не поглядев по сторонам, всегда ты под ногами крутишься, на месте тебе не сидится, одуреешь за тобой приглядывать…

Заметив стоящего рядом Троуэра, она сразу замолкла.

– Не волнуйтесь, – сказала она. – Я больше не пущу его туда.

– Исключительно ради его собственной безопасности, – кивнул Троуэр. – Если б я знал, что моя церковь будет построена ценой жизни младенца, то предпочел бы до конца жизни проповедовать под открытым небом.

Она пристально посмотрела на него и поняла, что слова эти были произнесены от чистого сердца.

– Не ваша это вина, – сказала она. – Он вечно какой-то неуклюжий. Другой ребенок давным-давно погиб бы.

– Мне бы хотелось… мне бы хотелось понять, что здесь случилось.

– Подпорка треснула, – пожала она плечами. – Такое бывает.

– Нет, я имел в виду… как получилось, что балка не задела мальчика. Она разделилась на две части, не успев коснуться его. Если вы не возражаете, я хотел бы осмотреть его голову…

– На нем ни царапинки.

– Да нет, я знаю. Я просто хочу проверить…

Она закатила глаза и пробормотала:

– Ну да, мозгоходство это ваше…

Но руки отвела, чтобы он мог пощупать голову мальчика. Теперь его пальцы двигались медленно и осторожно, прощупывая карту черепа малыша, считывая выступы и шишки, впадинки и углубления. С книгами можно было не сверяться. Все равно в них пишется всякая чушь. Это он выяснил довольно быстро, наткнувшись на пару-другую идиотских утверждений типа: «У краснокожих сразу над ухом имеется шишка, указывающая на дикость и каннибализм». Между тем головы краснокожих так же отличались друг от друга, как и головы белых людей. Нет, в такие книжки Троуэр не верил, зато сам он открыл некоторые закономерности в общем расположении шишек. Он развил в себе дар понимания карты, на которую наносились особенности человеческого черепа. И стоило ему пробежаться пальцами по волосам Элвина, как он сразу все понял.

Понял, что ничего особенного здесь не найдет. Никаких шишек, никаких углублений. Самая обыкновенная голова. Обыкновенное не бывает. Настолько обыкновенная, что может служить наглядным пособием для какого-нибудь учебника, если вообще на свете есть учебник, который стоит читать.

Он оторвался от изучения, и мальчик, который, почувствовав прикосновение его пальцев, сразу перестал плакать, повернулся, чтобы взглянуть на него.

– Преподобный Троуэр, – произнес он, – у вас такие ледяные руки, я чуть не замерз.

Сказав это, он одним движением вывернулся из объятий матери и вприпрыжку побежал к одному из мальчишек, к тому самому, с которым недавно яростно боролся в пыли.

Вера угрюмо усмехнулась:

– Вот видите, как быстро они умеют забывать?

– И вы не отличаетесь от них, – заметил Троуэр.

Она покачала головой.

– Увы, – печально улыбнулась она. – Я как раз ничего не забываю.

– На ваших губах улыбка…

– Жизнь течет своим чередом, преподобный Троуэр. Я просто продолжаю жить. Это не значит, что я забыла.

Он кивнул.

– Так… расскажите мне, что вы обнаружили, – попросила она.

– В каком смысле?

– Ну, когда ощупывали его шишки, вы ведь мозгоходством занимались. Есть у него в голове что-нибудь или надеяться нам не на что?

– Все нормально. Абсолютно нормальная голова. Ни одной необычной черты.

– Ничего необычного? – ехидно переспросила она.

– Именно так.

– Ну, не знаю, мне так кажется, что необычности в этом хватает, главное, мозгов бы хватило, чтоб понять все.

Она подняла табуретку и пошла в сторону дома, зовя Эла и Кэлли.

Только спустя мгновение преподобный Троуэр осознал, насколько права была женщина. Средних людей в природе не существует. Каждый человек имеет ту или иную черту, которая преобладает над остальными. У Эла все слишком складно – такого быть не может. Человеческий череп отражает склонность к ремеслам – у Эла способности к любому труду присутствовали в абсолютно равных пропорциях. Нет, средним человеком здесь и не пахнет, ребенок оказался исключительным, хотя Троуэр понятия не имел, как эти особенности отразятся на дальнейшей его жизни. Вырастет ли он полным неумехой? Или, наоборот, ему будет подвластно все?

Суеверия суевериями, а Троуэр крепко призадумался над этой загадкой. Седьмой сын седьмого сына, поразительная форма головы, и чудо – иначе не назовешь – с балкой. Обычный мальчик погиб бы. Того требовали законы природы. Но этого ребенка кто-то или что-то защищает, и закон природы был переписан заново.

Когда разговоры исчерпались, мужчины вернулись обратно к работе над крышей. Первая балка уже никуда не годилась, поэтому две ее половинки вынесли наружу. После того, что случилось, люди прикасались к ней крайне неохотно. Поплевав на руки, к полудню они выстрогали другую кровельную балку, заново возвели леса, и к закату кровля была готова. Никто больше не упоминал о случившемся, по крайней мере в присутствии Троуэра. А когда священник вышел поискать расщепившуюся подпорку, из-за которой и случилось несчастье, то нигде ее не нашел.