Начало 12 сентября 2020 года Проспект Багдади, Стамбул

Сегодня я видел сон. Это было само по себе не к добру. Обычно я сплю без снов.

Сон был черно-белый. В нем был снег. Такой, какой бывает в самом конце зимы – грязный, с черными, в разводах сугробами по обеим сторонам дороги. Я ехал на машине в каком-то городе… типичном постсоветском, с рядами унылых панелек, белыми сталактитами шестнадцатиэтажек и пристроенными к домам стекляшками. По протоптанным в неубранном снегу за время зимы тропинкам брели по своим делам люди, унылые, как и жилища, в которых они жили, как и магазины, в которые они ходили, серые и черные… казалось, в этом мире вообще нет ярких красок, только черный, белый и трагический серый.

Дорога шла резко вниз, да еще с поворотом. Въезжая в город, ты как бы спускался в него – не поднимался, как в Иерусалим, а именно спускался, как в ад или хотя бы в чистилище. Я начал притормаживать – и тут с ужасом понял, что под колесами не асфальт, а лед. Машину уже несло… я попытался направить колеса в сторону заноса и отпустил тормоз… не помогало. Ничего не помогало. Меня с ускорением несло по дороге, одновременно разворачивая на встречку. Я видел надвигающиеся встречные машины… грязная морда фуры становилась все ближе и ближе… и я ничего не мог с этим поделать…

Вот тут я и проснулся…

И понял, что будет беда…

Меня зовут Александр Баширов. Я родился в Казани, в обычной для Казани семье – отец татарин, мать русская. В семье главным был отец, потому я принял ислам. Хотя и сейчас я толком не знаю, кто я – русский, или татарин, или турок, или вообще – человек мира. И меня нельзя называть соблюдающим – пять раз в день я намаз не делаю. Хотя, наверное, это плохо…

В этом городе я живу уже несколько лет – приехал, как и все, по туристической визе, потом продлился на год, потом получил вид на жительство и право на работу, потом оформил гражданство. В прошлом у меня бизнес в России и несколько темных историй, о которых я не хочу говорить. В настоящем – бизнес здесь, квартира и жизнь типичного члена русской диаспоры, здесь довольно многочисленной. Здесь я немного блогер, немного журналист, немного торговец, немного переводчик, немного риелтор – после падения турецкой лиры недвижимость здесь, и так не слишком дорогая (дешевле Москвы), стала еще дешевле. Русские покупают, но немного – а вот из Средней Азии покупателей очень много. На первом месте… я бы сказал, Казахстан, как говорит мой компаньон по риелторскому агентству Кямран, многие покупают на случай, если дележка политического наследства елбасы перестанет быть томной, казахская перестройка превратится в перестрелку и из страны придется бежать. Он лучше знает, у него отец депутат, влиятельный член среднего жуза, но после смены власти ни в чем не уверен и сына заранее отправил сюда, готовить площадку и пристраивать наворованное. На втором месте узбеки, у них денег мало, но они чаще всего покупают не под сдачу, а насовсем, переезжать. У них преимущество в том, что их язык из той же группы, что и турецкий, – примерно как русский и украинский, взаимно понятные. Потому на простых работах – например, горничной в отеле – можно начинать работать сразу.

Татары, кстати, тоже понимают многие турецкие слова, так что мне выученный в школе татарский пригодился. Говорю я так, что все понимают, что я не турок, – но разговорный у меня уже на приличном уровне.

Я живу на проспекте Багдади. Это одна из стратегических трасс Стамбула, в азиатской части города, она начинается у стадиона Фенербахче, выходит из района Кадыкей и идет на выезд из города в сторону остальной Турции (Стамбул расположен у самой западной границы страны), это бывшая римская дорога. Улица эта – скорее торговая, здесь мало кто живет, в основном сюда ходят и ездят на шопинг. Но мне подвернулась приличная квартира, совсем недорого – купил и не жалею. В последнее время она сильно выросла в цене – здесь спрос появился.

Живу я на последнем, пятом этаже, и с моего балкона куда ни глянь – море. Вид красивый, хотя те, кто живет в центре, говорят, что с Босфором или Золотым Рогом не сравнить.

Это азиатский Стамбул – хотя и не такой ортодоксальный, как некоторые. Большинство русских селятся в других районах, но мне все равно. Здесь много площади за небольшие деньги, я одну комнату под спортзал даже переоборудовал. Те, кто живет в центре, за такие деньги, как я, не живут, а ютятся. И на шопинг никуда не надо ехать, все под рукой. В том числе море – в шаговой доступности…

Утро у меня было бы обычным, если бы не этот проклятый сон, пришедший совсем не вовремя и оставивший чувство надвигающейся непоправимой беды. Из-за этого я даже не стал готовить дома и спустился вниз. Торговый центр напротив уже работал, а мне всего-то надо пару чашек кофе. Но не турецкого, а нормального латте…

Еще там работала Марина.

Марину я встретил недавно… я избегаю отношений с местными, чтобы не получить в нагрузку толпу бабушек и дедушек. Марина из Киева, приехала сюда… Пытается пробиться… догадайтесь как. Я навел справки… по крайней мере, профессионально она этим не занималась, в полиции ее досье нет. Теперь я оплачиваю ее жилье и время от времени ее посещаю… но к себе переселять не хочу. Возможно, пока. Ничего хорошего в таких отношениях нет… плохого, впрочем, тоже. Кямран бы одобрил, если бы знал… впрочем, он тот еще бабник…

Марина – платиновая блондинка… для турок просто непреодолимый искус. По их меркам, тощая, они любят женщин в теле. Закончила КНУКИ – актерский в Киеве. Тоже была какая-то история, вынудившая ее уехать, которую я не знаю и знать не хочу…

Так как я здесь не чужой, я просто сажусь за стол и жду. Марина появляется с подносом, на котором две чашки кофе. Это мне, я всегда пью по две, если европейский.

Садится напротив и смотрит на меня, пока я пью кофе, стараясь избавиться от омерзительного привкуса того сна. Холод от него до сих пор остался в душе, и никаким кофе его не вытравишь…

– Саша…

Я смотрю на нее.

– Что?

– Да нет… ничего.

Я допиваю вторую чашку.

– Вечером дома будешь?

– Я приду, хорошо?

Она кивает.

Машина у меня, по местным меркам, приличная – «Мерседес МЛ», хотя и подержанный. Перед тем как ехать – передвигаю кобуру с пистолетом вперед, чтобы он не давил на спину и можно было выхватить сидя. Второй пистолет в бардачке. В последнее время много разбойничают по району – если раньше воровали, то с появлением беженцев – разбойничают. Просто подходят, пистолет в спину – отдавай деньги, ключи от машины. В Ирак угонят – с концами. Могут и убить.

Здесь странное законодательство об оружии, нарезное нельзя, даже если не полуавтоматическое, а вот пистолет – можно, причем с емким магазином. Видимо, тут сыграла свою роль боязнь переворотов и восстаний. История Турции полна заговоров, восстаний, переворотов и мятежей. Потому и боятся. Если бы в шестнадцатом на руках были бы винтовки – крови было бы намного больше.

Меня это вполне устраивает, потом поймете почему.

Доезжаю до поворота на пристань – тут начинаются пробки, если проспект Багдади, по сути, загородная магистраль, то с поворота в город с набережной начинается хаос. Мне же надо к туннелю Евразия, он тут совсем рядом.

Переехав в европейскую часть Стамбула по туннелю, который так и называется Туннель, – я направляюсь в район Левент – самый деловой район Стамбула, где небоскребы соседствуют с жилыми и рабочими виллами. Средняя зарплата в этом районе примерно в десять раз выше, чем в среднем по городу.

Это район европейский. Дорогой. Вилла, которую мы с Кямраном купили, стоит полтора миллиона долларов США, что средний турецкий бизнесмен позволить себе не может. Но мы с Кямраном можем. Точнее, его отец. Потому что его отец был верный соратник елбасы вот уже полтора десятка лет и украл уже более чем достаточно. А теперь елбасы ушел, и перед его верными соратниками замаячила перспектива ответственности – у нового елбасы есть свои соратники, и они тоже хотят кушать. К тому же старший жуз всегда мечтал как следует раскулачить средний – и сейчас они близки к сбыче мечт[1]. Отец Кямрана один из наших постоянных клиентов, в тех небоскребах у него не один офис сдается. Размещает деньги в недвижимость здесь, в Дубае, в Абу-Даби…

Черная «БМ-шестерка» уже припаркована у офиса – значит, Кямран на месте. Смех… но машина ему обошлась… бесплатно. Подарок дочери какого-то крупного турецкого предпринимателя, которая по дурости решила, что Кямрана можно поставить в стойло и окольцевать. Дура – она дура и есть. Хотя Кямран не против… его, кстати, можно в боевиках снимать в качестве отрицательного героя – приглашения уже были. Типично восточные узкие глаза – и рост метр девяносто, он больше чем на голову выше среднего турка и запросто выжимает двести килограммов от груди. Я не рискну. Кямран еще и серьезный рукопашник, КМС по самбо, еще каратист. Он вырос в непростом месте, там исторически ссыльные чеченцы жили. Не научился бы руками махать – его бы сломали…

Кямран в белом кимоно с черным поясом колотит по макиваре, я прохожу к самовару. Огромное преимущество такого офиса – это как бы и не офис вообще. Травка. Сад. Павильон с самоваром во дворе – на местный манер он называется… киоск! Самовар, кстати, русский – на Ближнем Востоке очень уважают чай из русского самовара, и у кого есть старый, еще порой императорский самовар – очень этим гордятся. Правда, в чай кладут столько сахара, что это уже и не чай. Сладкая коричневая жижа.

Но я делаю себе как надо.

Пока я делаю чай – подходит Кямран. Я и ему сделал.

– Завтра прилетает Алиреза, – говорит он.

Я киваю.

Алиреза – иранец. Тоже сынок – только на сей раз генерала Корпуса стражей исламской революции. Папа контролирует границу с Афганистаном и, скорее всего, сильно наживается на наркоте. Ему тоже надо вложить деньги…

Стамбул теперь – это такой восточный перекресток миров. Не Запад, но и не Восток, и многие, очень многие едут сюда. Это не турецкий город, этнически он так же разнообразен, как Москва. Тут можно встретить кого угодно – от афганца до грузина. Иранцев тут хватает, особенно после того, как повторно ввели санкции. Контрабанда процветает, если не верите – поезжайте на границу с Ираном. Там грузовик меньше чем за год окупается, а вчерашние крестьяне строят трехэтажные виллы.

С иранцами и я имел дело – типичные мажоры. Отцы еще во что-то верят – но эти уже нет. Тбилиси забит клубами, открытыми для иранской молодежи, где клиентов обслуживают украинские проститутки. Уже идут массовые драки между грузинами и иранцами. В Ереване иранцы (их там зовут парсики) пьют коньяк, учатся и опять-таки б… ют. На побережье Каспия, в Туркменистане (бывшие Красные Воды), открыта целая игорная зона для иранцев в основном – хотя попадаются и арабы. И там – украинские проститутки. Этот строй – как и поздний советский – идет к своему концу. Только никто не знает, каким он будет, конец.

– Покажешь ему?

– Да. Только он еще заикался про Россию. В одну корзину… сам понимаешь.

Я киваю.

– Хорошо.

Вот и окончилась утренняя планерка. Хорошо помогать людям размещать наворованное!

Поработали. Дальше обед – турки никогда не пропустят обед, для них отдых не менее важная часть жизни, чем работа. На работе тут никто не убивается.

Обедать я еду в район Ортакёй, это напротив Кадыкёй, только в европейской части страны. Там есть хорошие рестораны со свежей рыбой. Туристов тоже много. Но есть места и для своих.

Место, где я обедаю, всегда одно и то же – рыбный ресторанчик, всего три места – но тут лучшая рыба в кляре. Хозяин ресторана – он же и повар, готовит эту рыбу тридцать лет – невкусно быть не может. Пока я жду рыбу и пока столик освободится – мы перебрасываемся фразами о политике, за которые, если услышат спецслужбы, нам несдобровать…

Здесь плохо… и чем дальше, тем хуже. Культ личности. Все-таки туркам нужен султан, как ни крути. Но теперь появилось еще и местное НКВД. У меня много знакомств среди турок-европейцев, и только за последний год не стало двоих. Самед не выдержал и уехал в Нью-Йорк, а Вахида убили. Он был журналист и писал не то, что надо, а на выборах агитировал против Эрдогана. Тайная полиция схватила его якобы за содействие терроризму, пытали, потом повесили в камере. Жене сказали, что повесился сам, чувствовал вину. Хотя следы жестокого избиения не спрячешь.

Я родился и вырос в стране, где в тридцать седьмом тень смерти коснулась своим крылом каждого, и вся разница в том, что кому-то повезло, а кому-то нет. И я отлично понимаю, что произошло – там тоже есть показатели… уже появились. Схватили, били… требовали, чтобы признался в антиправительственном заговоре и оговорил друзей. Вахид отказался… он был гордый… настоящий… мы вместе с ним переводили «Бесов» Достоевского, я давал ему читать «Раковый корпус» и «В круге первом». И он отказался… ничего не сказал. Поняв, что ничего от него не добьются, полицаи убили его, заметая следы.

Схватить могут любого. И убить. Это новый тридцать седьмой, только не в таких масштабах, как у нас. Одного оппозиционера повесили в туалете аэропорта Кемаля Ататюрка[2]. То есть он купил билет до Парижа, потом передумал лететь и повесился. Но избиратели Султана этому верят. И самое страшное, что это все происходит здесь и сейчас, в этом жизнерадостном, полном туристов городе. Смех соседствует с застенками, а тусующаяся и отрывающаяся золотая молодежь может и не подозревать, что находится в соседнем доме. Местная секретная полиция не использует постоянных мест, она постоянно снимает новые. Научились у иранцев, видимо.

Страшно? Мне тоже, но я привык жить с чувством страха в обнимку. Потому давайте-ка я вам расскажу что-то хорошее о Стамбуле, пока рыбу жарят. Чем он отличается от остальных городов мира.

Душа Стамбула – это Босфор. Стратегический пролив, ведущий в Черное море, предмет постоянного раздора. Город лежит на обоих его берегах и сильно заходит на берег Мраморного моря в азиатской его части, там, где я живу – по сути, там сплошная набережная длиной миль двадцать. Босфор – это нечто среднее между рекой и морем, он очень широк, и в нем сильное и быстрое течение – что-то подобное припоминается только в Неве, но Босфор намного больше. Вряд ли можно припомнить такой большой город, расположенный на такой воде. Наверное, треть города живет в шаговой доступности от берега, а это несколько миллионов. И какого берега!

Потому Стамбул навеки связан с Босфором. На его берегах проходит жизнь стамбульцев, они ходят на берег, ездят на паромах и катерах по Босфору, едят выловленную здесь рыбу. Удивительно, но при этом в городе нет крупных грузовых портов, хотя пассажирские есть и пристани для контейнеров тоже есть, но небольшие. И есть дома – по старинной турецкой традиции они расположены вплотную к воде и называются ялу. В некоторых ялу в шторм вода бьет в окна, а когда ты сидишь на балконе с чашечкой кофе, то вода будет у тебя под ногами, потому что балконы строили над водой. Таких домиков уже мало, но они еще есть. В центре вплотную к воде могут подходить целые кварталы, а набережных нет.

Стамбульские турки – они внешне очень разные… среди турчанок встречаются блондинки, а сами турки могут иметь самый разный тип лица – семитский, кавказский, славянский. В свое время османы требовали с покоренных народов налог кровью – то есть отнимали в семьях детей и отправляли учиться в Турцию, разумеется, обращая их в исламскую веру. Но они не становились рабами – многие из них стали чиновниками, дипломатами, некоторые великие визири происходили из них, например Соколлу-паша был сербом по крови. Это превращало Стамбул в настоящий плавильный котел – и в то же время все эти люди разных кровей и вер становились турками и турчанками. Их праправнуки и составляют сейчас население этого крупнейшего города Европы…

– Вот и готово… эфенди.

Я беру рыбу, расплачиваюсь и иду за столик. Рыба вкусная… хотя какой же ей быть – хозяин покупает ее утром, и всего до обеда, а после обеда рыбаки принесут еще.

Русские могли взять этот город дважды – хотя я не знаю, что бы они с ним делали. Во время войны 1877–1878 годов русская армия стояла в двадцати километрах от города, но войти не посмела – вмешались англичане. Кстати, вмешались они отнюдь не потому, что каждый день вставали с мыслью сделать что-то плохое России. Причин было две. Первая – Турция была должна Англии столько, что в стране фактически было введено внешнее управление, налоги и таможенные сборы собирала не султанская, а британская администрация. Падение Константинополя могло означать законный отказ платить по долгам в связи с ликвидацией должника и мировой финансовый кризис.

Про вторую причину знали немногие. Турецкий султан был вождем правоверных всего мира, и в таком качестве его во многих местах признавали. В том числе и в британской Индии, где лучшие, пенджабские полки составлялись из мусульман, в домах которых висел портрет турецкого султана.

И если бы султана, которого прочно контролировала британская администрация, вдруг не стало – одному Аллаху известно, что было бы. А если бы султан попал в руки русских и издал бы, к примеру, фирман о начале джихада против британцев – по всем колониям, и особенно в Индии, полыхнуло бы так, что сикхские восстания были бы детским садом по сравнению с этим. Представьте себе тотальный джихад – но в реалиях девятнадцатого века, когда и пулеметов‐то еще не было. Так что англичане сделали все, чтобы русская армия не вошла в Константинополь, и им это удалось.

Второй раз – город должен был захватить десантом с моря адмирал Колчак – но кто-то взорвал линкор «Императрица Мария», а затем – грянула революция. Не вышло. Тех, кто заложил бомбу, поймали уже при Сталине, расспросили обо всем и – извините – расстреляли. Ибо нефиг. Ну и да… третий раз – это когда после войны Сталин потребовал отдать Армении и Грузии несколько провинций. Трумэн отказался и пригрозил ядерным ударом. Этот малоизвестный инцидент стал одним из тех, с которых началась холодная война.

Но теперь – двадцать первый век на носу, и русские оккупировали Турцию десантом туристов, жаждущих «олл-инклюзив», а турки строят в России дома и торговые центры. Но связи России и Турции не исчерпываются лишь этим…

Ем рыбу. Смотрю на чаек, устроивших склоку на крыше. Никого нет, я столько смотрел – проявились бы. Пока ем, левой рукой ощупываю изнанку столешницы и нахожу что ищу – СД-карту от сотового телефона, прилепленную скотчем. Это мне, спасибо…

Доем рыбу, и можно на работу ехать.

Левую симку в Турции достать сложно – тут даже иностранные блокируются, – но можно. Сажусь на паром и по пути успеваю перекодировать запись и сбросить ее в сеть на известный мне сервер. Как только заканчиваю с этим, телефон летит в воду Босфора – я никогда не отправляю ничего с одного телефона дважды…

Проблема еще в том, что послание содержит условный знак необходимости личного контакта. Этим займемся вечером.

Интересно, что случилось…

Старший комиссар Осман Джаддид из отдела по борьбе с организованной преступностью МВД – серьезная структура – работает на меня скорее по идеологическим мотивам. Хотя это не мешает получать ему некоторое вознаграждение – например, он сам и его родственники теперь живут в хороших районах в квартирах с очень большой скидкой. Мы с ним как раз и познакомились, когда он искал квартиру – чистая удача позволила мне получить, возможно, самый ценный источник российской разведки в Турции за последнее время. Хотя я не знаю ни того, кто работает рядом со мной, ни того, какие источники у них.

Осман родился в Стамбуле, он коренной, не из понаехавших. Как и все, закончил училище МВД, затем его перевели в личную охрану самого Султана. На этом посту, в личной охране – Султан прикрепил его к своей семье и стал доверять самые грязные личные поручения – не только тещу к врачу отвезти. Сам Султан, кстати, был крайне жесток – по воспоминаниям тех, кто знал его с детства, никого так жестоко не бил отец, как его, а в том квартале били по-настоящему жестоко. И вот теперь, став президентом Турции, он приказывал, а Осман и такие, как Осман, приказы выполняли. Так Осман узнал, сколь велика разница между словами и делами, своими глазами взглянул в пропасть человеческого грехопадения, увидел ложь, коррупцию, воровство, лицемерие, не раз и не два видел, как в микрофон говорится одно, а мимо – совсем другое. Так он разуверился и стал внутренним диссидентом.

После попытки переворота, когда Султан чистил армию и спецслужбы, ему присвоили старшего комиссара через два звания и поставили на спецотдел МВД. Спецотдел МВД – это и есть та структура, которая занимается слежкой за оппозицией, похищениями и пытками, а то и убийствами оппозиционеров, провокациями. Осман не столько передает информацию, сколько собирает и передает компромат. У него постоянно при себе записывающая аппаратура – в часах, в сотовом телефоне (недавно сотовые охрана Султана стала отбирать, но часы – нет). Он документирует преступные приказы разобраться с одним или с другим, факты политических расправ, избиений, похищений, убийств, ложных обвинений, коррупции, давления на избирательные комиссии, на суды, на прокуратуру, ему нередко удавалось записывать голосовые файлы, как эти преступные приказы отдаются, и передает их мне. Он думает, что я передаю их в Вашингтон, так как считает, что я агент ЦРУ. Он думает, что это материалы для будущего международного трибунала над Султаном и его соратниками.

Выдать себя за агента ЦРУ было сложно, но для меня возможно. Я изначально готовился для Лондона, по линии «Западная Европа», здесь оказался почти случайно. Провалилась линия заброски из-за того, что Саакашвили начал войну 08/08/08, и произошло тогда первое осложнение в отношениях между Великобританией и нами. Но я какое-то время жил в США, и даже английский у меня американский, не лондонский с носовым прононсом и с американизмами. Там полно нюансов, например, если американец просто скажет straight, если ему потребуется выразить мысль «прямо», то англичанин скажет «as the crow flies» – как ворона летит. Это идиома из Чарльза Диккенса, прижившаяся именно в британском английском, в американском ее и в помине нет.

Комиссар передает все мне на картах памяти через кафе, в котором он завтракает по утрам, а я обедаю в середине дня, – а я все скидываю в Москву. Думаю, Султана в свое время ждет хороший сюрприз…

Что касается возможного суда над Султаном – даже если бы я и в самом деле был американским агентом, – это все равно было бы ошибкой. Судом тут дело не решишь. Можно держать Султана в узде и заставлять его принимать какие-то решения, но суд над ним ничего не даст. Те, что должны будут поверить в его преступления – простые граждане из среднего класса и бедные, религиозные, в основном деревенские, если и не по месту жительства, то по духу, – не поверят. Это будет еще одна пощечина им от чужого им европейского класса, который они и так подозревают в предательстве Турции и работе на Запад. И пойдя на вполне демократические выборы, они снова выберут Султана, а то и кого похуже. Потому что на такого, как Султан, есть большой электоральный запрос. И он в него идеально попадает – иначе бы не правил страной дольше, чем Ататюрк.

Турция – опасная, расколотая внутри себя страна. Многие путешественники этого не видят, раскол хорошо спрятан, а турки не любят пускать людей в душу, как мы, русские. Но он есть. И рано или поздно он даст о себе знать, в который уже раз…

Османы – это малоазиатское племя, которое вырвалось из своих мест, как вихрь, как всепожирающее пламя, поглощавшее все на своем пути. В зените своего могущества османские войска стояли под Будапештом и Веной, а Черное море было только их морем, как сейчас Мраморное. Проблема в том, что османы откусили намного больше, чем могли проглотить. И в отличие от нас, русских, с этим не справились.

Войдя силой в Европу, османы вынуждены были контактировать, налаживать связи, торговать с самыми разными нациями. Даже те, которые они покорили – такие, как сербы, – все равно оказывали на них какое-то влияние. Точно так же, как на Балканах шел процесс «потурчения», так же среди османов, особенно тех, что выезжали жить или служить в покоренные вилайеты, шел процесс европеизации. Османы не ограничивались Балканами, для многих османов из высшего света Париж был как дом родной. И так постепенно появлялись два народа, с одним названием, но разным менталитетом, разным отношением к государству, власти, обществу…

Младотурки – имя, ставшее нарицательным, – зародились на Балканах, это были офицеры, которые служили в балканских вилайетах и, претерпевая лишения и смертельную опасность, в какой-то момент осознали, что постоянная потеря ими территорий вызвана не силой врагов, а слабостью самих себя. Что главный враг не серб или черногорец, а сидящий в Истамбуле султан с его убогими, не меняющимися веками представлениями о власти и законе. И тогда они вернулись в Истамбул и угрозой штыков навязали султану свою волю – и если бы не Первая мировая, все могло бы и «выгореть». Им просто не хватило времени, и они неправильно выбрали союзника. Англичане, или французы, или американцы, как в соседней Персии, были бы намного лучшим выбором.

Полковник Мустафа Кемаль, или Ататюрк, отец турок, родился в ныне греческом городе Фессалоники, а служить начинал в той же самой Македонии, тесно общаясь с младотурками – впрочем, первую заговорщическую организацию он создал еще в военном училище. После страшного унижения и поражения в Первой мировой полковник Ататюрк, как единственный турецкий военачальник, на счету которого были победы, а не поражения, естественным образом сделался лидером нации. Полковник провозгласил республику, назвав последнего падишаха душителем народа, и сделался ее первым и пожизненным президентом. Он заставил турок брить лицо (и сам одним из первых сбрил гордость турка – усы), носить европейскую одежду, голосовать на выборах, выбрать себе фамилии (до Ататюрка у турок не было фамилий). Изменил алфавит турецкого языка с арабского на латиницу. Партии, объединяющие людей по признаку религии, были запрещены. Женщинам запретил носить паранджу и дал избирательные права. Всех турок заставил говорить на одном унифицированном турецком языке, запретив диалекты. Он учредил первый в стране современный банк, первую телефонную компанию, добился принятия закона о поощрении промышленности. Детей у него не было, но он взял восемь приемных дочерей и двух сыновей. Все стали уважаемыми людьми, дочь Ататюрка стала первым в истории страны летчиком-истребителем – женщиной. Во внешней политике Ататюрк одним из первых признал СССР и установил с ним хорошие отношения: на памятнике Ататюрку вторым рядом изображены фигуры его друзей и помощников, так вот одна из фигур изображает советского военачальника Михаила Фрунзе. Второй, кажется, Семен Аралов.

Ататюрк умер в 1938 году на своем посту, но дело его продолжили военные. Армия была единственным по-настоящему реформированным институтом в Турции, Ататюрку удалось добиться ее полной светскости, что окончательно закрепило вступление Турции в НАТО. Как только корабль турецкой государственности начинал крениться в сторону популизма – левого или исламского, – армия производила переворот и восстанавливала европейский порядок в Турции, пусть и совсем не европейскими методами. Последний такой успешный переворот имел место в 1980 году. Последний неуспешный – в июле шестнадцатого.

Проблема Турции, турецкого общества была в том, что у него не было никакой самостоятельной идентичности, кроме двух – европейской или исламской. Европейскую насаждал Ататюрк, исламская была традицией, но этого было мало. Ататюрк пытался создать национальную турецкую идентичность, не основанную на исламе, – но как показало время, это у него не получилось. Для тех турок, что массово шли голосовать за Эрдогана (а он побеждал отнюдь не за счет админресурса или технологий), то, что они мусульмане, было важнее того, что они турки. Кстати, что показательно – Эрдоган победил среди гастарбайтеров, многие из которых были европейцами во втором, а то и в третьем поколении. Турок, даже живущий в Европе, оставался турком.

Провозгласить Турцию и турецкий народ уникальным и ни на что не похожим, как это сделали русские, турки не смогли. Альтернативой была Европа, но беда и была в том, что в Европе Турцию и турок не слишком-то ждали. Восьмидесятимиллионная, почти полностью мусульманская страна, которая не только в течение многих веков шла совершенно отличным от Европы путем, но и до сих пор вызывает аллергию у многих действующих членов ЕС, таких как Греция. Европеизированных турок было тоже немало, они никуда не уезжали из страны и настойчиво стучались в европейскую дверь. Все должно было решиться в две тысячи седьмом, когда Турция должна была получить план действий о членстве. Меркель и Саркози… в общем, они проявили свою сущность мелких сошек по сравнению с де Голлем и Аденауэром и ПДЧ не дали. Оглушительный звук хлесткой пощечины, слышный по обе стороны Босфора, положил конец шестидесяти годам пути Турции в Европу и начало всем тем проблемам, что есть сейчас. И тем, что еще будут.

С тех пор европейцы имели мало шансов… точнее, совсем никаких. Турецкий театр стал окончательно театром одного актера – теперь на сцене был Эрдоган.

Реджеп Тайип Эрдоган… его можно было бы назвать раскаявшимся правоверным. Но не в том смысле, что он изменил исламу, а в том смысле, что он изменил Европе. Его учил основоположник теории политического ислама Неджметтин Эрбакан, будучи премьер-министром, он популистски совмещал свою приверженность исламу с проевропейским политическим курсом и прогрессивными экономическими взглядами, обеспечившими Турции три пятилетки сильного экономического роста и выведшие ее в региональные лидеры. ВВП в Стамбуле до обвала лиры достигал двадцати пяти тысяч долларов на душу населения, что было в полтора раза больше, чем в России, – захолустье было конечно, беднее. Но пощечина, нанесенная Меркель и Саркози ему – гордому турку! – заставила этого, безусловно, очень неординарного человека многое переосмыслить. Турка нельзя бить по лицу, он выхватит нож. Если европейцы думали, что Турция будет и дальше униженно просить – они сильно ошибались. Очень сильно.

Эрдоган установил связи с Путиным. Ему удалось провести изменения в Конституцию, превратив Турцию из парламентской республики в президентскую. Деятели правящей Партии справедливости и прогресса заговорили о том, что Турция евроазиатская страна и так и должно быть. Европейские турки, которых до сих пор немало, почувствовали себя загнанными в угол.

Было и еще одно… то, что видели далеко не все, но что обостряло социальную обстановку до предела. Быстрый экономический рост Турции привел к взрывному росту населения городов, особенно Стамбула, ставшего с его четырнадцатью миллионами крупнейшим городом Европы, если считать его азиатскую часть одним целым с европейской. Это происходило за счет двух факторов – массового переселения из деревень в города и роста приезжих. В современном Стамбуле огромное количество деревенских людей и еще больше приезжих, география – начиная от Каира и заканчивая республиками Средней Азии. Узбеков в городе уже не менее ста пятидесяти тысяч, здесь они получают зарплату, как минимум в десять раз превышающую зарплату на родине. Приезжающие быстро заместили тех европейских турок, что не выдержали и уехали. Или им помогли – Орхан Памук, лауреат Нобелевской премии мира по литературе, был вынужден уехать из-за травли, после того как он публично признал геноцид армян. Так Стамбул меньше чем за одно поколение обновился, превратившись из турецкого и довольно бедного города в громадный мегаполис, цивилизационный центр Средней Азии, кипящий котел страстей и средоточие нерешенных противоречий, полный людей с деревенской, не городской ментальностью. В политическом плане это такая же бомба, как Киев в две тысячи третьем, готовая рвануть. Только в пять раз больше размером. События переворота лета 2016 года показали, помимо прочего, что со стамбульской толпой уже не справится даже армия. А резкое падение лиры осенью восемнадцатого, проблемы в отношениях с США и продолжающееся просачивание в город беженцев из Ирака и Сирии поднесли к этой бомбе зажигалку. Пока не зажженную…

До вечера работал, хотя работал так себе – все время отвлекали мысли о Джаддиде и его проблемах. Терять такой источник категорически не хотелось, а что будет, если он поймет, что отдавал документы русским, а не англичанам, я и думать не хочу.

Вечером я оставил машину у офиса. Взял другую. Другая у меня стоит на улице, это старый, но в хорошем состоянии «Рено Символ» – помните, такие еще в конце девяностых у нас продавались, пока «Логаны» их не вытеснили. Она так и стояла на всякий случай, купленная за наличные. Угонят – не жалко…

Явочная квартира стояла якобы на продажу, она была примерно в километре от площади Таксим. Комиссар якобы снимал ее, чтобы водить туда баб, второй ключ был у меня. Чего комиссар не знал, так это того, что квартира под ней тоже моя, у него третий этаж, а у меня второй. Обошлось в двести тысяч, но оно того стоило…

Тем более в этой квартире могу отлежаться и я, если что пойдет не так. Или продать.

Остановив машину, я набросил на голову капюшон от флиски и надел темные очки. Выглядит глупо, а капюшон еще и ориентироваться мешает – но лучше так, чем кто-то запомнит, а то и заснимет мое лицо. Не нравится мне это… сон, теперь требование личной встречи…

Пошел по улице… район этот застраивался частично при Ататюрке, частично – поздняя империя, лифтов нет, узкие лестницы, прямо по стенам трубы – это, простите, от сортира. Камни брусчатки… для нас, выросших в типовых многоэтажках спальных районов, это непривычно, но это и не должно быть привычно. Это не типовой спальный район, это город, который существовал еще до Рождества Христова. Этот город требует любви. И принимать его таким, каков он есть…

Мы родились в тесных квартирах новых районов,

Мы потеряли невинность в боях за любовь.

Нам уже стали тесны одежды,

Сшитые вами для нас одежды,

И вот мы пришли сказать вам о том, что дальше…

Дальше действовать будем мы![3]

Осмотрелся… вроде нет никого, но до конца быть уверенным ни в чем нельзя. Что угодно может быть. И кто угодно.

Ладно…

В подъезде темнота, тишина, решетки – воров тут хватает. Осторожно поднимаюсь, прислушиваюсь – никого. И ничего. Знакомая дверь… ключ в замок. Снова прислушиваюсь…

Тишина.

Внутри темно, в воздухе пылинки – я не включаю свет. Понимаю, что тут никого нет – я бы понял, если бы кто-то был.

Закрываю дверь и в последний момент слышу стук входной двери внизу и топот тяжелых ботинок – несколько человек, не один.

Твою мать!

Скорее всего, ждали в соседнем здании.

Закрываю дверь и задвигаю засов, но долго дверь не выдержит. Она деревянная, не стальная – тут стальных нет почти ни у кого. В крохотной прихожей старый холодильник – я опрокидываю его поперек – хоть какое-то препятствие. Но надолго это их не задержит.

Надо бежать. Инстинктивно понимаю, что второй этаж не выход – не найдя меня здесь, они начнут обыскивать дом. Похоже, что Осман все-таки засыпался. И назвал это место. Насколько я знаю местные порядки – МВД захочет само решить дело. Вот и послали коллег комиссара с закатанными рукавами – тех самых, которые тут решают вопросы.

Выбираюсь на балкон. Тут их вообще два, один на улицу, другой во внутренний колодец двора, там жители устроили небольшой садик. Слышу, как ломятся в дверь, кажется, выстрелы. Это совсем плохо…

Третий этаж. Какие-то горшки с цветами, внизу тоже цветы, грядки какие-то…

Ну, спаси Аллах…

Повисаю на вытянутых руках над бездной, потом отпускаю – и валюсь вниз, с грохотом сшибая какие-то горшки. Но падаю на мягкое, даже не вывихнув лодыжку. Сверху на меня сыплется какая-то земля и еще что-то, но главное – я цел и на земле.

Бежать!

Под возмущенные крики бегу на выход – он тут один и узкий, по пути молю Аллаха, чтобы не перекрыли. Рядом что-то шлепается… раз, второй, понимаю, что это выстрелы из пистолета с глушителем. Но стрелок не успевает – я исчезаю в тесной и узкой арке, под которой никто не ходит. С диким мявом из-под ног прыскает кошка – кажется, я ей на хвост наступил.

Выскакиваю в проулок и лицом к лицу сталкиваюсь с парнем в кожаной куртке, в руке у него пистолет. Он тоже бежал… но я бросаюсь не от него, а к нему. И, прежде чем он успевает понять, что происходит, правой рукой отбиваю руку с пистолетом, а левой провожу удар, как меня учил Кямран. Самый простой – прямой в лицо.

Парень молод и силен, но пропущенный удар не дает ему перейти в контратаку… я налетаю на него всем телом, и мы падаем. Он пытается ударить меня, но я бью его еще раз, и он, кажется, теряет сознание. Отбрасываю пистолет и бросаюсь прочь, в сгущающуюся темноту, пока не подоспели остальные…

Комиссар Осман живет в районе Кадыкёй, это на азиатском берегу, не очень далеко от меня. Я добираюсь туда на пароме, по пути выбросив очки и ветровку.

Дом его я знаю, там стоят машины, видна пожарная. Понимая, что дело совсем плохо, я сворачиваю. Вереницей печальных стен тянутся дома, все первые этажи забиты магазинами и кафе, и там уже все знают. Пора узнать и мне…

– Чай и что-нибудь к нему. У вас есть пахлава?

– Конечно, есть, эфенди.

– Вкусная?

– Конечно, вкусная, как ей не быть вкусной, если пахлаву готовил еще мой прадедушка.

– Тогда давайте пахлаву и чай. А как, кстати, звали вашего прадедушку, уважаемый?

Хозяин кафе, седобородый дед, приносит чай в маленькой чашке, похожей на бутон тюльпана, и отдельный чайник, тарелочку с пахлавой и садится рядом, обрадованный возможностью поболтать с кем-то новым. Так за десять минут я узнаю, что его зовут Аслан, а прадедушку звали Орхан, и он не отсюда. Прадедушка жил в Салониках, и у него там была большая торговля, но греки выгнали его, как и других турок, и пустили по миру – и их семье пришлось переезжать в Стамбул и начинать все с нуля. Ругать греков – тема благодарная, ненависть между турками и греками глубока и непреходяща, и просто удивительно, что эти две страны состоят в НАТО. Если заставить греков и турок воевать вместе – они скорее будут стрелять друг в друга, чем во врага. Ругание греков занимает минут десять, после чего я и задаю интересующий меня вопрос:

– Эфенди, а что там пожарная машина стоит?

– О, это большое несчастье, Аллах нас карает…

И честный торговец рассказывает мне о постигшей район беде. Произошла утечка газа – видимо, комби установили неправильно. И вся семья отравилась газом. Говорят, глава семьи важный человек был. Аллах за что-то карает…

Аллах нас карает…

Я лежу на кровати… спальня маленькая… шторы откинуты. Через окна в спальню заглядывает луна – яркая, серебряная, полная.

Цыганское солнышко…

Отравились газом – здесь довольно распространенная тема. В Стамбуле нигде нет центрального отопления, а это не такой уж и жаркий город, зимой бывает даже снег. Хотя в середине декабря здесь плюс десять, плюс пятнадцать. Горячего централизованного водоснабжения тоже нет. Потому все устанавливают комби – водогрейные газовые котлы местного производства. А так как их и делают кривыми руками, и устанавливают – случаи отравления нередки.

Но сейчас…

Тепло сейчас… днем на улице больше двадцати градусов – зачем топить котел? Душ горячий принять? Ну… если только. Но отравления именно сейчас, ранней осенью, редки – это зимой травятся, когда котел работает на полную мощность. Да и потом, если греть воду для душа, ее ведь днем греют. Зимой потому и травятся, что оставляют котел включенным на ночь, а он гаснет – ложатся спать и не просыпаются.

Не сходится.

Вспомнилась одна история – много лет назад как раз от такого котла насмерть отравился премьер-министр Грузии. Это было как раз в первый год правления Саакашвили – он назначил свидание своему молодому любовнику в какой-то дыре, приказал оставить их одних, а утром обоих нашли мертвыми. Дело замяли… Грузия не та страна, где такое можно говорить о покойнике… но то, что отравление газом было, – это объявили.

Теперь и тут…

То, что убили и самого Османа, и всю его семью, – знак плохой. Неизвестно, что он им сказал. Единственно, что он не знает, кого я представляю, а турки вряд ли захотят связываться с британцами. Скорее они попробуют подчистить концы – то есть, убрав Османа, уберут и меня.

Надо уходить…

Вариантов несколько. Первый – взять яхту или катер и добраться до Тартуса, где стоят наши корабли. Второй – самолетом. У меня в загашнике лежит иранский паспорт, подлинный, сделанный через вороватого генерала КСИР – просто дружеская услуга. С этим паспортом без визы пускают в Боснию и Герцеговину, это благодарность за то, что в девяностые во время войны Иран туда поставлял оружие и направлял боевиков сражаться с христианами. Из Боснии можно без проблем перейти в Республику Сербскую, у них как бы единое государство, конфедерация. А из Республики Сербской – в саму Сербию, где русских пускают без виз и русскому всегда помогут. Если будет закрыт путь на Сербию – можно будет попробовать перейти в Македонию, где полно наших, оттуда можно попасть в Болгарию… в общем, вариантов полно. Третий – перейти границу с Грузией в районе Батуми, там она почти не контролируется, потому что турки имеют в виду рано или поздно вернуть Батум. Четвертый…

– Саша…

– Что-то не так?

– С чего ты взяла? Все нормально.

Марина ничего не отвечает, но женщины обычно чувствуют.

Если ее оставить тут – с ней разберутся, турки такого не прощают. Взять с собой? К семейной паре будет меньше подозрений. А что потом?

Потом…

Вот это самое страшное слово – потом.

Потом.

Утром я вышел от Марины, небритый, но накормленный. Она снимала большую квартиру с такими же, как она, горемыками – и явно поднялась в их глазах. Для таких, как она, выгодное замужество, когда еще берут, – последнее, что убережет от окончательного падения.

Дерьмовое время… и чем дальше, тем дерьмовее. Знаете, что в нем самое дерьмовое? Люди не нужны. Вообще. Еще пару десятков лет назад люди были нужны – а теперь не нужны. Нигде и никому…

Сажусь в долмуш – маршрутку. Не знаю, стоит ли вообще появляться на работе, наверное, не пойду, на край скажу, что заболел. Вообще нельзя появляться где-то, где всегда бываешь. Надо сообщить в Центр о провале и ждать ответа.

Четырнадцать миллионов населения – если не светить сотовый, не найдут.

У стадиона покупаю с рук два сотовых. Оба явно ворованные, но мне ненадолго. С каждого сделаю по одному звонку, а потом – концы в воду.

Меняю симку, захожу на сайт – этот сайт используется для срочного контакта, там форум есть, на котором можно эзоповым языком общаться. Регистрируюсь… и вижу личное сообщение. Открываю…

Мать твою…

Самое лучшее место для контактов такого рода – это курсирующие по Стамбулу паромы.

Они старые, и для них по берегам полно пристаней, а само их наличие помогает довольно быстро передвигаться по городу, попадая в нужные районы и не простаивая при этом по часу в пробке. Пробки, ранее бывшие бичом только старого города, теперь есть везде, от аэропорта можно час простоять. Все покупают сейчас жилье в пригородах, а едут работать в город, железная дорога тут слабая, не так, как в Нью-Йорке или Москве, и принять на себя основной поток пассажиров в город не может. Метро растет, но город растет еще быстрее. Автобусов хватает, но они едут по тем же дорогам и тоже занимают место.

А вот если добираться пароходом – пробок нет, ты сидишь, можно чая выпить, смотря на красоты Босфора. И еще одно – здесь намного сложнее следить за человеком. Видно, кто садится, кто выходит, и если покататься рейс-другой, то слежка сразу будет видна. Если ты видишь людей раз, два, три, если они отличаются от тех, кто ездит обычно, если они ни с кем не общаются, а знакомые турки тут же начинают говорить друг с другом, если выдастся свободная минутка, – значит, следят.

Но слежки не было. Могли следить с беспилотника, но думаю, это слишком…

Так я, вместо того чтобы готовить сделку для сына коррумпированного генерала Корпуса стражей исламской революции, катался на пароходике от одной пристани к другой.

Красота!

Морская вода, быстрое течение, проплывающие суда и рыбацкие лодки. Стамбул хорош еще и тем, что он устроен как бы террасами, прямо от воды начинаются холмы, на них строятся плотно, как муравейники. Потому многие, очень многие в Стамбуле рождаются с видом на Босфор и с ним же умирают…

– Не оборачивайся…

Голос был знакомым. Это был мой куратор, еще с академии, я его знал как полковника Хамроева. Про него было известно только то, что он родился в Ташкенте, еще в детстве родители отнесли его к мулле, и он стал мусульманином. Начинал он в Иране, хотя знает весь регион. Поговаривали, что он не узбек, а бухарский еврей.

Пыхтит пароходик, свежий, сильный ветер уносит едва произнесенные слова. Реют чайки, купаясь в ветре.

– Гости есть?

– Нет.

– Вот и я так думаю.

Полковник – если он еще полковник, что вряд ли – сидел спиной ко мне, на верхней палубе. Народу было немного, все-таки рабочий день, середина дня. Не пятница…

– Ты просил связи.

– У меня ЧП. Саурон погиб. Мне надо уходить.

– Саурон погиб – это точно?

Вопрос не такой простой – труп-то я не видел.

– Сложно сказать. Я видел пожарную машину, говорил со стариком, который держит там локанту. Тот сказал, что вся семья газом отравилась. Могли, конечно, инсценировать, но…

– За тобой следили?

– Нет. Но на квартиру наведались.

– Как ты ушел?

– Чисто.

Правда, кого-то чуть не убил. Это брак в работе. Нельзя светиться.

– Я не ночевал дома, не ходил в офис. Но Саурон знал меня в лицо, я его лично вербовал.

Это не по правилам. При первой возможности контакт стараются обезличить – очень опасно, если агент знает вербовщика в лицо, а тут у меня есть и другие задачи. Нить надо обрывать при первой возможности. Но Саурон – мы так его назвали – помогал получать критически важную информацию, позволяющую не только знать, что происходит, но и давить на турецкие верхи. А второе намного важнее первого – знать сейчас знают все, да никто даже не скрывает… есть такие придурки, что на уме, то и в Твиттере. А вот заставить принять то или иное решение – непросто. Особенно учитывая ситуацию в Сирии да и вообще – обстановку в мире. Идет стратегическая игра – за целые страны, за каналы поставок энергоносителей, за зоны торговли, за резервные валюты. Есть, например, договор о зоне свободной торговли между Украиной и Турцией – он только что подписан. В нищую разворованную Украину заходят турецкие предприниматели, скупают активы, которые почти ничего не стоят за счет мудрой политики украинских властей. Но если у нас есть гарантированный канал давления на Турцию, можно и нам попробовать зайти под чужим флагом и скупить в доле какие-то интересные вещи. Только так, что если Банковая вновь надумает давить – чтобы давление на нас означало давление и на Турцию. Мы там немало потеряли, при Яныке очень резко наши банки зашли, развернули кредитование. Потом все это ахнулось. Но так как активы, отжатые у нас, стоят копейки, можно попробовать их за копейки и купить. Тот же Одесский порт. Или еще круче – взять в долю и китайцев.

Чувствуете, какого уровня игра и что стоит на кону? Права на ошибку нет, от того, как мы разыграем наши, прямо говоря, не блестящие карты, зависит то, как будут кушать наши дети. Кто они будут – хозяева половины континента или и в собственной стране не хозяева…

– Ты знаешь, что Саурон передал в последнем пакете?

– Нет.

– Карта на твоем сиденье, сзади – почитаешь.

Интересно, когда Хамроев успел?

– Если кратко – из Гвадара в Фамагусту должен пойти сухогруз. Скорее всего, он уже идет. На сухогрузе боевое отравляющее вещество. – Хамроев помолчал и добавил: – Десять тонн…

Десять тонн отравляющего вещества – этого достаточно, чтобы превратить в пустыню половину Сирии. Адресат понятен – экстремисты в Идлибе, осиное гнездо террора. Порт Фамагуста – на турецком Кипре, контролируется турецкими спецслужбами, активно используется в противозаконной деятельности. До Сирии – рукой подать, как, впрочем, и до Израиля. Планы боевиков, судя по всему, неизвестны, они могут нанести удар и по Израилю. Применение ОМП против Израиля – это гарантированная война, как минимум крупная региональная, если не мировая. Израиль в ярости будет бить по всем, скорее всего, под удар попадет и наш контингент. Инцидент с «Ил‐20» позапрошлого года показал, как хрупок лед.

Вопрос, как Саурон об этом узнал. Если план действительно существует – это дело рук военных, не полиции. Военные способны на все, особенно после того как Султан перетряхнул всю верхушку. А ведь есть еще и Серые волки – отряды турецких националистов, глубоко проникшие во все силовые ведомства Турции и пропагандирующие создание Великого Турана с захватом всей Средней Азии и большей части Поволжья – Казань тоже должна стать частью Великого Турана. Раньше это начиналось болтовней в соцсетях – и ей же и заканчивалось, но не сейчас. Турция использовала отряды Серых волков для борьбы с курдами, для поддержки боевых отрядов протурецкой направленности в Сирии, и сейчас Серые волки превратились в полноценную военизированную организацию с хорошо подготовленными отрядами боевиков, с лагерями в пограничной зоне, с большим количеством припрятанного трофейного оружия. К Султану, кстати, Серые волки относятся хорошо – они всегда были против сотрудничества с Западом, а сейчас почуяли кровь. Проблема в том, что они и против России тоже, потому что валидовцы. Валидовщина – политический фашизм в Турции, связан с именем Заки Валиди, башкира, переехавшего в Турцию из СССР. Именно он привил волкам русофобию. Валидовщина – по факту то же самое, что и бандеровщина. И валидовцы не только здесь, они и в нашем Поволжье есть.

Возможно, спецотдел МВД кого-то арестовал, и он раскололся и проговорился о плане. Или Саурон узнал от кого-то из военных по своим каналам. Или Саурон что-то подслушал в Анкаре во дворце – это значит, что поставка организуется или самим Султаном, или кем-то из его ближайшего окружения.

Или это провокация, нацеленная на то, чтобы проверить Саурона или даже нас. Нам слили дезу и смотрят, кто и какие действия сейчас будет предпринимать. Не исключено, что даже сам Саурон решил проверить, на кого он работает на самом деле – хотя это самое маловероятное из всех.

Но информация не проверена. Для ее подтверждения нужно то же самое еще хотя бы от одного источника. А подтверждения нет.

– Судно он назвал?

– Нет.

Это плохо.

– В Фамагусту мало что ходит, верно?

– Легально – да. А нелегально – немало. Десять тонн – не так и много.

Я посмотрел на берег. Мы шли мимо самой живописной европейской его части.

– Что делать?

– Мы начинаем операцию. Ты – будь на связи, но не отсвечивай. Просто будь осторожен. Я попрошу диаспору за тобой присмотреть.

Диаспора – не русская, а чеченская. Чеченцев тут полно – и наших, и не наших. Еще со времен Дудаева здесь работает главная зарубежная резидентура чеченской разведки – не в Европе и не в США, а здесь. После того как власть в Чечне сменилась, часть перешла на нашу сторону, часть против нас, но исторически Стамбул – это столица продудаевской оппозиции. Здесь есть люди, которые с первой войны живут беженцами, целыми семьями и местные паспорта не получают, верят, что вернутся.

Вернутся победителями.

– Мне-то что делать?

– Ничего. Если что, я с тобой свяжусь. Если надо будет – я каждый день, кроме пятницы, в середине дня буду ловить рыбу у Галатского моста. Всё.

Полковник – седой, лет шестидесяти на вид, совершенно не отличающийся от местных стариков – встал и поковылял на вход, придерживая удочку. Я, вставая, провел пальцами и нащупал крохотный пластмассовый квадратик…

Загрузка...