Сборник рассказов

Волновики

_{Пер. М. Литвинова}

Краткий Вебстер-Хэмлин для средней школы, издания

1998 года, дает следующие определения:

Канонада вражеских пушек не оглушала, хотя слышали ее миллионы людей. И среди этих миллионов был Джордж Бейли, выбранный мною потому, что он один из всех высказал догадку, почти точно попавшую в цель.

Джордж Бейли был пьян. Но, принимая во внимание обстоятельства, его нельзя было осуждать за это. Он слушал по радио рекламы самого тошнотворного свойства. Он слушал их не потому, что ему хотелось - вряд ли об этом надо говорить, - а потому, что слушать ему велел его босс Д.Р.Мак-Джи из радио-корпорации "Юнион".

Джордж Бейли зарабатывал тем, что писал для радио рекламу. Рекламу он ненавидел почти так же, как радио, а радио ненавидел больше всего на свете. И вот он сидит и слушает в свое нерабочее время глупые, гнусные рекламы конкурирующей радио-корпорации. "Бейли, - сказал недавно Джорджу Д.Р.Мак-Джи, - вы должны лучше знать, что делает наш противник. В частности, вы должны быть в курсе дела, какую рекламу поставляют сейчас другим радио корпорациям. Я вам настоятельно рекомендую..."

Нельзя одновременно возражать начальству, которое тебе что-то настоятельно рекомендует, и занимать место, дающее двести долларов в неделю.

Но зато можно, слушая чужие рекламные объявления, пить виски с лимонным соком. И Бейли пил.

И еще можно в перерывах между передачами играть в кункен с Мейзи Хеттерман, хорошенькой, рыжеволосой, миниатюрной машинисткой из радиостудии. Квартира принадлежала Мейзи. И радиоприемник тоже (Джордж из принципа не покупал ни радиоприемник, ни телевизор), зато виски принес Джордж.

- ...только табак самых лучших сортов, - говорило радио, - идет пип-пип-пип лучшие в стране сигареты...

Джордж посмотрел на приемник.

- Маркони, - сказал он.

Он, разумеется, имел в виду "Морзе", но лимонный коктейль уже ударил в голову, и его первая догадка-обмолвка, как потом оказалось, почти точно попала в цель. Да, это был Маркони, в каком-то смысле. В каком-то очень и очень своеобразном смысле.

- Маркони? - переспросила Мейзи.

Джордж терпеть не мог разговаривать с диктором наперебой, поэтому он потянулся через стол и выключил радио.

- Я хотел сказать "Морзе", - поправился он. - Знаешь, чем пользуются бойскауты и военные связисты. Я ведь мальчишкой тоже был бойскаутом.

- Ты с тех пор сильно изменился, - сказала Мейзи.

Джордж вздохнул.

- Кто-то, видно, хочет связаться с самим чертом, посылая сигнал на такой волне.

- А что это значит?

- Как что значит? А-а, ты спрашиваешь, что значат эти сигналы? Гм, этот сигнал означает букву "с". "Пип-пип-пип" значит точка-точка-точка. А точка-точка-точка - буква "с". Знаешь, как звучит SOS? Пип-пип-пип, пии-пии-пии, пип-пип-пип.

- Значит "пии-пии-пии" буква "о"?

Джордж улыбнулся.

- Попищи еще раз, Мейзи. Мне очень понравилось. Ты пищишь, как птенчик.

- А вдруг, Джордж, это действительно сигнал бедствия? Включи приемник.

Джордж включил. Реклама табака все еще продолжалась.

- ...джентльмены, обладающие самым пип-пип-пип вкусом, предпочитают более тонкий аромат пип-пип-пип ...арет. В новой оригинальной упаковке, которая сохраняет пип-пип-пип и свежим.

- Нет, это не SOS. Это просто "с".

- Похоже на закипевший чайник. А может, Джордж, это рекламные штучки?

Джордж отрицательно покачал головой.

- Не может быть. Писк заглушает название рекламируемого товара. Так не делают. Давай-ка посмотрим, что на других волнах.

Он снова потянулся к приемнику и стал медленно крутить ручку сначала вправо, потом влево - ну лице его отразилось изумление и недоверие. Довел влево до самого отказа. Там не было ни станций, ни глушителей, ни несущих волн. А из динамика все вылетало: "пип-пип-пип".

Джордж покрутил до отказа вправо. Опять "пиппип-пип". Он выключил приемник и уставился на Мейзи невидящим взглядом, хотя не видеть ее было не так-то просто.

- Что-нибудь случилось, Джордж?

- Я надеюсь, - медленно и отчетливо сказал Джордж, - я очень надеюсь, что наконец-то что-то случилось.

Он потянулся было за бутылкой, но раздумал пить, его вдруг пронзило предчувствие чего-то огромного и небывалого. И захотелось поскорее отрезветь, чтобы в полной мере оценить происходящее.

Но он и не подозревал, какими грандиозными последствиями было чревато это безобидное попискивание.

- Джордж, что ты имеешь в виду?

- Сам не знаю что. Пойдем-ка, Мейзи, на радиостудию. Вот где, должно быть, сейчас потеха.

5 апреля 1957 года. Вечером этого дня околоземное воздушное пространство подверглось нашествию волновиков.

Вечер начался, как обычно. Но затем все пошло кувырком.

Джордж с Мейзи подождали такси, но такси не было, и они поехали на метро. Да, да, представьте себе, метро тогда еще работало! Вышли они из подземки за квартал до радиоцентра.

Студия походила на сумасшедший дом. Джордж, улыбаясь во весь рот и ведя Мейзи под руку, проследовал через вестибюль, вошел в лифт, доехал до пятого этажа и неизвестно по какой причине дал лифтеру доллар, хотя никогда в жизни не давал и цента.

Лифтер поблагодарил.

- Держитесь от начальства подальше, - предупредил он Джорджа. - Если сейчас к ним сунешься - сожрут живьем.

- Превосходно! - бросил Джордж и, выйдя из лифта, направился прямо в кабинет самого Д.Р.Мак-Джи.

За стеклянной дверью слышались громкие, раздраженные голоса. Джордж взялся за кругляк ручки, Мейзи попыталась его остановить.

- Джордж, - прошептала она, - тебя выгонят.

- Час пробил, - сказал Джордж - и, ласковой, но твердой рукой отстранив Мейзи от двери, прибавил: - Отойди от двери, миленькая. А теперь смотри.

- Что ты собираешься делать, Джордж?

- Смотри, - повторил он. Приоткрыл дверь, просунул в щель голову. Истерические голоса тотчас смолкли, глаза всех присутствующих обратились к нему.

- Пип-пип-пип, - пропищал Джордж. - Пип-пип-пип.

Отскочил он вовремя: со звоном посыпались на пол разбитые стекла, и в коридор вылетело массивное пресс-папье, а следом - мраморная чернильница.

Подхватив Мейзи под руку, Джордж бегом помчался по лестнице вниз.

- Вот теперь выпьем! - весело воскликнул он на ходу.

Бар напротив радиоцентра был полон, но в нем почему-то царила непривычная тишина. Из уважения к тому, что большинство завсегдатаев были причастны к радио, телевизора в баре не было, а только большой радиоприемник, и сейчас почти все, кто находился в баре, столпились вокруг него.

- Пип, - сказало радио. - Пип-пип-пип-пип, пип-пип-пип, пип...

- Ну разве не красота? - шепнул Джордж Мейзи.

Кто-то покрутил ручку, еще кто-то спросил:

- Это чья волна?

- Полиции.

- Попробуйте иностранные волны, - предложил кто-то.

- Вот, кажется, Буэнос-Айрес.

- Пип-пип-пип, - отозвалось радио.

Кто-то, взъерошив пальцами волосы, рявкнул:

- Выключите его к черту!

Кто-то сейчас же снова включил.

Джордж, улыбнувшись, повел Мейзи к дальней кабине, где еще с порога заприметил Пита Малвени, сидящего в одиночестве за бутылкой. Они с Мейзи сели напротив.

- Привет, - напыщенно произнес Джордж.

- Привет, пропади все пропадом, - ответил Пит, возглавлявший отдел научно-технических исследований радиоцентра.

- Чудесный вечер, Малвени, - дурачась, сказал Джордж. - Ты заметил, луна среди кудрявых облаков плывет подобно золотому галеону в бурном море...

- Заткнись, - сказал Пит, - я думаю.

- Виски с лимонным соком, - заказал Джордж официанту. И, повернувшись к приятелю, продолжал: - Думай вслух, чтобы и мы могли знать, о чем ты думаешь. Как тебе удалось увильнуть от этого совета болванов? - Джордж махнул рукой в сторону радиоцентра.

- Меня выгнали, вышвырнули, дали коленкой под зад.

- Я жму руку. Меня тоже. Ты чем провинился? Сказал им "пип-пип-пип"?

Пит взглянул на приятеля с восхищением.

- А ты сказал?

- Да, и у меня есть свидетель. А ты что сделал?

- Объяснил им, что, по-моему, происходит, и они решили, что я спятил.

- А ты, может, и вправду спятил?

- Может, я и спятил. Но "пи-пи-пи" - это чистое безумие.

- Прекрасно, - сказал Джордж, - мы тебя слушаем. - Он прищелкнул пальцами. А как телевидение?

- То же самое. По звуковому каналу "пи-ни-пи", изображение плывет и мерцает, ничего разобрать нельзя.

- Здорово! А теперь объясни нам, что, по-твоему, происходит. Вообще-то мне все равно что, лишь бы было ни на что не похоже. Мне просто интересно, что ты об этом думаешь.

- Думаю, дело не обошлось без космоса. И еще космическое пространство должно быть искривлено.

- Старый, добрый космос, - вставил Джордж Бейли.

- Джордж, - сказала Мейзи, - пожалуйста, помолчи. Я хочу послушать, что скажет Пит.

- Ведь и космос небесконечен, - Пит налил себе еще. - Если будешь лететь во Вселенной все дальше и дальше, то в конце концов вернешься туда, откуда стартовал. Как муравей, ползущий по яблоку.

- Пусть лучше по апельсину, - не унимался Джордж.

- Пусть по апельсину. Предположим теперь, что первые радиоволны, все, какие были выпущены в эфир, совершили облет Вселенной. За пятьдесят шесть лет.

- Всего за пятьдесят шесть? Но ведь радиоволны, по крайней мере я так всегда думал, распространяются со скоростью света. Тогда за пятьдесят шесть лет они должны покрыть расстояние в пятьдесят шесть световых лет. Какой же это облет Вселенной, ведь существуют галактики, которые, мне помнится, отстоят от нас на расстоянии миллионов или даже миллиардов световых лет. Я точно не помню, но, кажется, даже наша собственная галактика растянулась раз в сто больше, чем на пятьдесят световых лет.

Пит Малвени вздохнул.

- Вот поэтому я и сказал, что пространство должно быть искривлено. Где-то, видно, имеется более короткий путь.

- До такой степени? Этого не может быть.

- Но, Джордж, ты только вслушайся в эту галиматью, которая неизвестно откуда взялась. Ты азбуку Морзе знаешь?

- Немного. Но такие частые сигналы разобрать не могу.

- А я могу, - продолжал Пит. - Это передачи первых американских радиолюбителей. Всем этим был наполнен эфир до того, как начались регулярные радиопередачи: линго, сокращения, трепотня радиолюбителей с помощью аппаратов Морзе, когерера Маркони или детектора Фессендена. Вот увидишь, очень скоро мы услышим соло на скрипке. И я тебе скажу, что это будет.

- Что?

- Это "Лярго" Генделя. Первая в мире запись на фонографе, переданная по беспроволочному телеграфу. Эту первую музыкальную радиопередачу провел Фессенден из Брант Рока в 1906 году. Сейчас мы услышим его позывные "СО". Готов спорить на бутылку.

- Идет. А что в таком случае означают первые "пип-пип-пип", с которых все началось?

- Это Маркони, Джордж, - улыбнулся Пит. - Тебе известно, когда он послал свой трансатлантический сигнал?

- Маркони? Пип-пип-пип, пятьдесят шесть лет назад?

- Да, 12 декабря 1901 года три часа подряд мощная радиостанция, которая находилась в Англии в Полду и принадлежала Маркони, с помощью двухсотфутовых антенн посылала в эфир прерывистый сигнал "пип-пип-пип", три точки, означающие букву "с". Маркони и его два помощника были в это время в Сейт-Джонсе, в Ньюфаундленде. Они ловили посылаемый в другом полушарии сигнал с помощью проволочной антенны, прикрепленной к воздушному змею, запущенному на четырехсотфутовую высоту, и в конце концов поймали его. Представь себе, Джордж, где-то в Полду, по ту сторону океана, из огромных лейденских банок выскакивает голубая искра и с огромных антенн стекает в эфир электричество напряжением в 20.000 вольт...

- Подожди, подожди, Пит, ты, видно, и впрямь спятил. Этот сигнал был послан, ты говоришь, в 1901 году, а первая музыкальная передача - в 1906, значит, "пип-пип-пип" Маркони и "Лярго" Генделя должны вернуться к нам, воспользовавшись твоей коротенькой дорожкой, с промежутком в пять лет. Так что, даже если во Вселенной и существует этот путь напрямик, и если радиосигналы, путешествуя в космосе, почему-то не затухают, все равно твое объяснение - явная нелепость и безумие.

- А я тебе и сам сказал, что безумие, - мрачно проговорил Пит. - Действительно, эти сигналы, совершив кругосветное космическое турне, должны были бы стать такими слабыми, что мы бы их и не заметили. А мы их слышим на всех волнах всех диапазонов, начиная с ультракоротких, и везде их мощность одинакова. При этом, как ты уже и сам заметил, за два часа мы перескочили через пять лет, что невозможно. Я же говорю, что все это чистое безумие.

- Но...

- Тс-с, - нрошептал Пит.

Из динамика донесся слабый, но вполне различимый человеческий голос вперемешку с сигналами Морзе. Затем приглушенная музыка, с шипением и треском, но, бесспорно, исторгаемая смычком из скрипки. Играли "Лярго" Генделя.

Звуки вдруг взметнулись до самых высоких нот, пронзительный визг, раздирая барабанные перепонки, поднимался все выше и, наконец, исчез за пределами слышимости. Стало совсем тихо. Кто-то сказал:

- Выключите эту чертовщину.

Кто-то выключил, и на этот раз никто уже больше не стал включать.

- Я сам не могу этому поверить, - сказал Пит. - Все еще запутывается тем, что эти сигналы принимаются телевизорами, тогда как обычные радиоволны имеют другую частоту, и телевизоры для них недоступны.

Пит растерянно покачал головой.

- Нет, Джордж, видно, все-таки надо искать другое объяснение. Чем больше я думаю об этом, тем больше убеждаюсь, что я не прав.

Да, Пит Малвени не ошибался, он был не прав.

- Невероятно, - воскликнул мистер Оджилви. Он снял очки, свирепо насупил брови, снова водрузил очки на нос. Посмотрел сквозь них на листы бумаги с напечатанным текстом, которые держал перед собой в руках и, презрительно фыркнув, бросил на стол. Листы упали веером на треугольную табличку с надписью:

Б.Р.ОДЖИЛВИ

главный редактор

- Невероятно, - повторил он.

Кейзи Блэр, его лучший репортер, выпустил колечко дыма и проткнул его указательным пальцем.

- Почему? - спросил он.

- Потому что... потому что невозможно.

- Сейчас три часа утра, - сказал невозмутимо Кейзи Блэр. - Помехи начались в десять вечера, и вот уже ни радио, ни телевидение не могут передать ни одной программы. Все главные радиовещательные и телевизионные станции мира прекратили работу по разным причинам: во-первых, жалко впустую тратить электроэнергию, во-вторых, и комитеты и министерства связи во всех странах обратились к радио- и телекомпаниям уйти из эфира, чтобы легче было обнаружить источник помех. Поиски ведутся уже пять часов, используется новейшая аппаратура. И что же удалось найти?

- Невероятно! - опять воскликнул главный редактор.

- Невероятно, но другого объяснения нет. Гринвич, 23 часа по нью-йоркскому времени - я все время перевел на нью-йоркское - пеленг показал движение помехи в сторону Майами, затем далее на север, и около двух часов пополуночи на Ричмонд, штат Виргиния; Сан-Франциско, 23 часа, пеленг дает направление на Денвер, а три часа спустя на Туксон. В Южном полушарии из Кейптауна сообщают, что запеленгованы сигналы, двигающиеся от Буэнос-Айреса в сторону Монтевидео, который расположен на тысячу миль севернее. В Нью-Порке в 23 часа были пойманы слабые сигналы, перемещающиеся в сторону Мадрида, но к двум часам Нью-Йорк совсем перестал их слышать. - Кейзи Блэр выпустил еще одно колечко дыма и продолжал: - Возможно, потому, что в Нью-Йорке применяют антенны, которые вращаются только в горизонтальной плоскости.

- Чушь!

- Мне больше нравится ваше "невероятно", мистер Оджилви. Невероятно - да, но не чушь. Мне делается не по себе, мороз по коже дерет. Но от фактов деваться некуда. Если в качестве направляющих взять касательные к Земле, а не дуги, проведенные на ее поверхности, то все они укажут одно направление. Я сам все это проделал с помощью глобуса и карты звездного неба. И оказалось, что точка эта лежит в созвездии Льва.

Блэр подался вперед и постучал указательным пальцем по первой странице статьи, которую только что принес редактору.

- Станции, находящиеся в околоземном пространстве прямо под созвездием Льва, вообще не принимают никаких сигналов, - продолжал Блэр. - Станции, расположенные по краю земного диска, как он виден в наибольшем удалении от этой точки, регистрируют самое большое количество сигналов. Послушайте, Оджилви, свяжитесь с астрономами, пусть они проверят мои расчеты. Но поторапливайтесь, не то рискуете очень скоро прочитать обо всем этом в других газетах.

- А как же, Кейзи, слой Хэвисайда? Ведь он преграждает путь всем радиоволнам, отражая их обратно на Землю?

- Да, отражает, но, видно, где-то в нем имеется брешь. Или, может статься, слой этот непроницаем только для волн, идущих с Земли, и, наоборот, свободно пропускает волны из космоса. Ведь слой Хэвисайда все-таки не монолитная стена.

- Но...

- Я согласен, это невероятно, но факты упрямая вещь. А до выпуска номера остался всего один час. Я вам советую немедленно отослать статью в набор. А пока ее набирают, проконсультируйтесь с астрономами. К тому же надо выяснить еще один момент.

- Какой?

- У меня пол рукой не было справочника, чтобы проверить на сегодняшнюю ночь расположение планет. Созвездие Льва находится сейчас в плоскости эклиптики. Между нами и этим созвездием может оказаться на прямой какая-нибудь планета. Марс, например.

Мистер Оджилви на миг оживился, но глаза его тут же снова потухли.

- Если вы ошибаетесь, Блэр, - сказал он, - мы станем посмешищем в глазах всего мира.

- А если не ошибаюсь?

Главный редактор поднял телефонную трубку и коротко отдал распоряжение.

6-го апреля утренний (шестичасовой) выпуск "Нью-Йорк морнинг мессенджер" вышел под следующей шапкой:

РАДИОСИГНАЛ ИЗ КОСМОСА, ОБИТАТЕЛИ СОЗВЕЗДИЯ ЛЬВА ПЫТАЮТСЯ НАЛАДИТЬ С НАМИ РАДИОСВЯЗЬ

Все радио- и телепередачи были прекращены.

С утра акции радио- и телекомпаний стали стремительно падать. К полудню цена их немного поднялась благодаря обычному дневному оживлению спроса.

Реакция публики была двоякой: за приемниками, особенно портативными и настольными, были буквально драки. Телевизоры же перестали покупаться совсем. Поскольку телепередач не было, на экранах не было никакого изображения, даже расплывчатого, а по звуковому каналу шла все та же чертовщина, что, как объяснил Пит Малвени Джорджу Бейли, ни в какие ворота не лезло: ведь звуковой контур телевизора не мог принимать радиоволны.

И все-таки это были радиоволны, только искаженные до неузнаваемости. Слушать радио стало невыносимо. Временами, правда, бывали проблески. О да, бывали! Вдруг подряд несколько секунд вы слышали голос Уилла Роджерса или Джералдин Фарар, или вдруг раздавались пальба, вопли, взрывы - и вы попадали в разгар событий при Пирл-Харбор. (Помните Пирл-Харбор?). Но такие моменты, когда можно было что-то послушать, выпадали исключительно редко. По большей части радио выплевывало из своих недр окрошку из опер, реклам, душераздирающего визга и хрипа, бывших когда-то прекрасной музыкой. В этой какофонии не было никакой системы, и слушать ее подряд хотя бы несколько минут было нестерпимо.

Но любопытство - великий стимул. И спрос на радиоприемники не падал несколько дней.

Было еще несколько поголовных увлечений, менее объяснимых, менее поддающихся анализу. Память о панике 1938 года, которую вызвали марсиане Уэллса, породила внезапный спрос на пулеметы и пистолеты. Библии раскупались с такой же быстротой, что и книги по астрономии, а книги по астрономии расхватывались, как горячие пирожки. Население одного штата вдруг бросилось устанавливать на крышах громоотводы; строительные конторы были засыпаны срочными заказами.

Неизвестно по какой причине (не выяснено это и по сей день) в Мобиле, в штате Алабама, публику охватила повальная страсть к рыболовным крючкам. Все скобяные лавки и магазины спорттоваров распродали годичные запасы крючков чуть ли не за два часа.

Публичные библиотеки и книжные магазины осаждали охотники за астрономической литературой и книгами о Марсе. Да, о Марсе, хотя Марс в то время находился по другую сторону Солнца и все газетные статьи на злобу дня подчеркивали тот факт, что между Землей и созвездием Льва в данный момент нет ни одной планеты Солнечной системы.

Творилось что-то непостижимое уму. И никакого вразумительного объяснения происходящему пока дано не было. Все новости черпались только из газет. Люди толпились у редакций, дожидаясь свежего выпуска. Заведующие тиражом буквально сбивались с ног.

Любопытные собирались маленькими группками перед смолкнувшими радиои телестудиями, переговариваясь между собой приглушенными голосами, точно на поминках. Входные двери радиоцентра "Юнион" были заперты, но в проходной все время дежурил привратник, который впускал и выпускал сотрудников научно-технического отдела, тщетно бившихся над решением загадки. Те, кто был в студии, когда радио пропищало первый раз, не спали уже больше суток.

Джордж Бейли проснулся в полдень. После вчерашней выпивки у него немного побаливала голова. Он побрился, принял душ, выпил чашку кофе и снова стал самим собой. Купил несколько утренних газет, прочитал, усмехнулся. Предчувствие не обмануло его: происходило нечто небывалое, нечто из ряда вон выходящее.

Но что же все-таки происходило?

Ответ появился в вечерних выпусках газет. Заголовок был набран самым крупным тридцатишестимиллиметровым шрифтом:

УЧЕНЫЙ УТВЕРЖДАЕТ: ЗЕМЛЯ ПОДВЕРГЛАСЬ НАПАДЕНИЮ ИЗ КОСМОСА

Ни одна американская газета, выпущенная в тот вечер, не была доставлена подписчикам. Разносчики газет, выходя из типографии, тут же попадали в объятия толпы. В тот вечер они не доставляли газеты, а продавали их. Самые беззастенчивые брали за номер по доллару. Тем, кто почестнее и по-глупее, совесть не позволяла торговать товаром, за который уплачено. Но что они могли поделать - газеты буквально вырывались у них из рук.

Утренние газеты только немного изменили шапку, совсем немного с точки зрения наборщика. Но смысл от этого изменился во сто крат. Заголовок теперь гласил:

УЧЕНЫЕ УТВЕРЖДАЮТ: ЗЕМЛЯ ПОДВЕРГЛАСЬ НАПАДЕНИЮ ИЗ КОСМОСА

Вот что может сделать простая замена единственного числа множественным.

В полночь, за несколько часов до утреннего выпуска, в Карнеги-холле была прочитана лекция, содержание которой прозвучало подобно взрыву бомбы. Лекция не была объявлена заранее, афиши ее не анонсировали. За полчаса до полуночи профессор Хелметц вышел из поезда на вокзале в Нью-Порке. Его тут же окружила толпа репортеров. Хелметц, профессор Гарвардского университета, был тот самый ученый, который первый заговорил о нападении из космоса.

Харви Амберс, директор Карнеги-холла, пробивался с опасностью для жизни сквозь толпу навстречу профессору. Лишившись сил, а заодно шляпы и очков, директор, однако, не лишился присутствия духа. Он схватил профессора за руку и закричал ему на ухо: "Мы приглашаем вас, профессор, прочитать лекцию в Карнеги-холле. Пять тысяч долларов за одну лекцию о космических пришельцах".

- Непременно. Завтра в три часа дня.

- Завтра?! Сию же минуту, немедленно. Такси нас ждет.

- Но...

- Аудиторию мы обеспечим. Скорее! - Он обернулся к толпе. - Дайте пройти! Здесь никто профессора не услышит! Едемте все в Карнеги-холл! Профессор будет говорить там. По дороге сообщите своим друзьям и знакомым.

Весть о лекции облетела Нью-Йорк с быстротой молнии. Когда профессор подошел к микрофону, зал уже был набит битком. Спустя несколько минут громкоговорители были установлены на улице, чтобы могли слышать те, кому не посчастливилось пробиться в зал.

Не было на Земле ни одного импресарио, имеющего в кармане миллион долларов, который с радостью не отдал бы этот миллион, чтобы организовать передачу лекции по радио и телевидению. Но радио и телевидение молчали.

- Вопросы есть? - спросил профессор.

Репортер в первом ряду задал первый вопрос.

- Профессор, - сказал он, - а что, все пеленгаторные радиостанции подтверждают то, о чем вы сейчас говорили? Я имею в виду ослабление сигналов, которое началось сегодня днем.

- Все без исключения. Сегодня в полдень все сигналы, принимаемые радиостанциями, стали слабеть. В 14 часов 25 минут сигналы прекратились совсем. До этого времени, как установлено, радиоволны приходили из одной точки космоса, находящейся в созвездии Льва.

- С какой-нибудь определенной звезды созвездия Льва?

- Если и со звезды, то эта звезда не обозначена на наших картах звездного неба. Радиоволны либо испускались точкой космического пространства, либо посылались со звезды; которую не видно с помощью наших земных телескопов. Сегодня те, или, точнее, вчера, поскольку сейчас уже больше полуночи, в 14 часов 45 минут все пеленгаторные радиостанции замолчали. А радиопомехи продолжают существовать, причем радио и телеприемники ловят их на волнах всех диапазонов. Таким образом, космические пришельцы полет на Землю завершили. Это единственный возможный вывод. В настоящее время атмосфера пронизана излучениями типа радиоволн, которые не имеют источника, распространяются в эфире в любых направлениях и могут произвольно менять волну. Длина пришлых радиоволн равняется длине земных, каковые и явились приманкой для агрессора.

- Как вы все-таки считаете, они были посланы с какой-то звезды или просто испускались точкой космического пространства?

- Я склоняюсь ко второй гипотезе. В самом деле, в этом нет ничего невозможного. Они ведь не вещественные существа, а имеют волновую природу. Если все-таки они родились на звезде, то тогда, по всей вероятности, мы имеем дело с "черной дырой", поскольку, находясь не так далеко от нас по масштабам Вселенной, а именно на расстоянии каких-то двадцати восьми световых лет, звезда эта в наши телескопы не видна.

- Как было рассчитано расстояние?

- Можно предположить с большой долей вероятности, что космические пришельцы пустились в путь, когда обнаружили радиосигналы "С-С-С", посланные в эфир пятьдесят шесть лет тому назад. Ведь первые радиопомехи были копией именно этих сигналов. Ясно, что сигналам, распространявшимся со скоростью света, понадобилось двадцать восемь лет, чтобы достичь источника радиоволн, совершивших нападение. Столько же, то есть двадцать восемь лет, потребовалось и пришельцам для перелета на Землю, поскольку и те и другие распространяются с одинаковой скоростью, а именно со скоростью света. Но тогда расстояние от нас до источника излучения в космосе равно двадцати восьми световым годам. Как и следовало ожидать, только первые пришедшие из космоса сигналы имели вид сигналов Морзе. Последующие имели уже иной вид, уподобляясь встречавшимся на пути волнам. Точнее было бы сказать, не уподобляясь волнам, а поглощая их. И вот теперь в атмосфере Земли витают обрывки радио- и телепрограмм, которые передавались не только в более давние времена, но и два-три дня назад. Несомненно, эфир кишит сейчас и обрывками самых последних передач всех радио- и телецентров, но распознать их довольно трудно.

- Вы не могли бы, профессор, описать хотя бы одного представителя космических пришельцев?

- Разумеется, могу, ибо вряд ли кто знает о радиоволнах больше, чем я. Ведь космические пришельцы - это, в сущности, настоящие радиоволны. Единственная их особенность заключается в том, что у них нет источника излучения. Они представляют собой волновую форму живой природы, зависимую от колебаний поля, как наша земная жизнь зависит от движения, вибрации вещества.

- Какой они величины? Одинаковые или все разные?

- Все они имеют разную величину. Причем измерять их можно двояко. Во-первых, от гребня до гребня, что дает так называемую длину волны. Приемник ловит волны определенной длины какой-то одной точкой диапазона. Что же касается пришельцев, то для них шкалы радио-приемника просто не существует. Им одинаково доступна любая длина волны. А это означает, что либо они по самой своей природе могут появляться на любой волне, либо могут менять длину волны произвольно, по собственному желанию.

Во-вторых, можно говорить о длине волны, определяемой ее общей протяженностью. Допустим, что радиостанция ведет передачу одну секунду, тогда соответствующий сигнал имеет протяженность, равную одной световой секунде, что составляет приблизительно 187 000 миль. Если передача длится полчаса, то протяженность сигнала равна половине светового часа и т.д. и т.п.

Что касается пришельцев, то их протяженность разнится от индивидуума к индивидууму в пределах от нескольких тысяч миль - в этом случае мы говорим о протяженности в несколько десятых световой секунды - до полумиллиона миль, тогда протяженность волны равна нескольким световым секундам. Самый длинный зарегистрированный сигнал - отрывок из радиопередач - длился восемь секунд.

- А почему все-таки, профессор, вы считаете, что эти радиоволны - живые существа? Почему не просто радиоволны?

- Потому что просто радиоволны, как вы говорите, подчиняются определенным физическим законам, подобно всякой неодушевленной материи. Камень не может, подобно зайцу, взбежать на гору, он катится вниз. Вознести его на гору может только приложенная к нему сила. Пришельцы - особая форма жизни, потому что они способны проявлять волю, потому что они могут произвольно менять направление движения, а главным образом потому, что они при любых обстоятельствах сохраняют свою целостность. Радиоприемник еще ни разу не передал двух слившихся сигналов. Они следуют один за другим, но не накладываются друг на друга, как бывает с радиосигналами, переданными на одной волне. Так что, как видите, мы имеем дело не "просто с радиоволнами".

- Можно утверждать, что эти волны - мыслящие существа?

Профессор Хелметц снял очки и долго в глубокой задумчивости протирал их.

- Сомневаюсь, - наконец, сказал он, - что мы иногда-нибудь это узнаем. Их разум, если он им присущ, явление до такой степени отличное от нашего человеческого, что вряд ли мы когда-нибудь сможем вступить с ними в общение. Мы - существа вещественные, они - полевые. Общего языка нам не найти.

- Но если они все-таки разумные существа...

- Муравьи тоже разумные существа, в каком-то смысле. Называйте их разум инстинктом, но ведь инстинкт - это особый вид осознания. Во всяком случае, с помощью инстинкта они совершают действия, которые могли бы совершать с помощью разума. Однако мы ведь до сих пор не установили контакт с муравьями. Общение с космическими пришельцами еще менее вероятно. Да, я не верю, что мы будем когда-нибудь с ними общаться.

Профессор, как показало будущее, оказался прав. Никто из людей так никогда и не вступил в общение с пришельцами.

На следующий день радиокомпании вздохнули спокойно: их акции на бирже стабилизировались. Но днем позже кто-то задал профессору Хелметцу вопрос, оказавшийся роковым для радиовещания. Ответ профессора был немедленно опубликован всеми газетами.

- Вы спрашиваете, сможем ли мы когда-нибудь снова наладить радиотрансляцию? Думаю, что нет. Во всяком случае до тех пор, пока пришельцы не покинут околоземное пространство. А зачем, собственно, им покидать нас? Предположим, что где-нибудь во Вселенной жители какой-нибудь отдаленной планеты изобретут у себя радио. Наши гости каким-то образом почуют новый источник излучения и пустятся в новое дальнее странствие. Но стоит нашим радиостанциям заработать, как они тут же вернутся обратно, если не все, то во всяком случае, некоторые из них.

А спустя час после опубликования этого ответа все радиокомпании почили с миром - стоимость их акций упала до нуля. Все произошло тихо-и благопристойно: никакой паники на бирже, никаких безумств, потому что никто ничего никому не продавал и никто ничего не покупал. Ни одна акция ни одной радиокомпании не перешла из рук в руки. Администрация, рабочие, актеры, писатели, художники - словом все, кто был причастен к работе радио- и телестудий, бросились на поиски другого заработка. И надо сказать, что недостатка в работе не было. Все другие виды массового развлечения - цирк, эстрада, театр - вдруг вступили в полосу бума, народ валом валил на любые представления.

- Двух нет, - сказал вдруг Джордж Бейли.

Бармен удивленно поднял глаза и спросил, что Джордж хочет этим сказать.

- Я и сам не знаю, Хэнк. У меня предчувствие.

- Какое?

- Тоже не знаю. Смешай-ка мне еще порцию, и пойду я домой.

Электромиксер не работал, и бармен стал встряхивать питье рукой.

- Отличное упражнение, Хэнк. Как раз для тебя. Жирок-то мигом порастрясешь, - пошутил Джордж.

Хэнк улыбнулся, опрокинул над бокалом миксер с коктейлем, кубик льда весело звякнул о стекло.

Джордж Бейли, не торопясь, выпил коктейль и вышел на улицу. Снаружи бушевала первая апрельская гроза. Джордж стоял под навесом, вдыхая влажную весеннюю свежесть, и дожидался такси. Рядом стоял незнакомый старик.

- Дивная погодка, - заметил Джордж.

- Хе-хе-хе. Вы тоже обратили внимание?

- На что обратил?

- А вы понаблюдайте, мистер. Понаблюдайте!

Старик уехал. Зеленого огонька все не было. Джордж смотрел на льющиеся с неба потоки, на плотные свинцовые тучи, слушал раскаты грома и вдруг понял. Понял, о чем говорил старик. Челюсть у него отвисла. Захлопнув рот, он двинулся обратно в бар. Вошел в телефонную будку и стал звонить Питу Малвени.

Первые три раза он попадал не туда. На четвертый голос Пита сказал: "Слушаю".

- Привет, старина. Говорит Джордж Бейли. Ты обратил внимание на грозу?

- Конечно! Чертовщина какая-то. Молний-то нет. А должны быть при такой грозе.

- Что ты об этом думаешь? Неужели волновики?

- Разумеется, они. И это только начало. Если...

В трубке что-то щелкнуло, и голос Пита пропал.

- Алло, алло, Пит! Ты слушаешь?

Из трубки доносилась игра на скрипке. Пит, как известно, на скрипке не играл.

- Пит! Что, черт возьми, происходит?

- Жми ко мне, - снова послышался голос Пита. - Телефон при последнем издыхании. И захвати с собой... - В трубке снова что-то зажужжало и чей-то голос сказал: "Посетите Карнеги-холл. Самые лучшие мелодии..."

Джордж бросил трубку.

Под проливным дождем он пешком двинулся к Питу. По дороге купил бутылку виски. Пит сказал: "Захвати"... Может, он имел в виду виски?

Да, именно это имел в виду Пит.

Приятели приготовили коктейль и подняли бокалы. Свет вдруг замигал и погас. Зажегся снова, но волосок в лампочке едва накалился.

- Нет молний, - посетовал Джордж. - Нет молний, и скоро не будет света. Барахлит телефон. Интересно, что они делают с молниями?

- Думаю, что едят. По-моему, они должны питаться электричеством.

- Нет молний, - повторил Джордж. - Проклятье. Я могу обойтись без телефона. Свечи и керосиновые лампы, на мой взгляд, - отличное освещение. Но мне жалко молний. Я люблю, когда сверкают молнии. Проклятие!

Свет потух совсем.

Пит Малвени потягивал коктейль в темноте.

- Электрический свет, холодильники, электрические тостеры, пылесосы...

- Автоматические проигрыватели в кафе, - продолжил Джордж. - Вот счастье-то - не будет этих подлых проигрывателей. А как же кино?

- Тоже не будет. Даже немого. От керосиновой лампы не сможет работать никакой кинопроектор. Слушай, Джордж, а ведь и автомобилей не будет. Бензиновый двигатель без электричества - груда металлолома:

- Почему это? Двигатель заводится не только стартером, но и рукой.

- А искра, Джордж? Ты что, не знаешь, откуда берется искра?

- Я и забыл про искру. Значит, и самолеты приказали долго жить? А как реактивные?

- Некоторые типы реактивных двигателей как будто могут обойтись без электричества, да толк-то какой? На реактивном самолете, кроме двигателя, до черта всяких приборов, и все они работают от электричества. Голыми руками самолет от земли не оторвешь и на собственную задницу не посадишь.

- Радара не будет. Да и на кой черт он теперь? Войн ведь не будет по крайней мере в ближайшие сто лет.

- Если не двести.

- Послушай-ка, Пит, - Джордж вдруг выпрямился в кресле. - А что будет с атомным распадом? С атомной энергией? С ней ничего не случится?

- Сомневаюсь. Внутриатомные явления все имеют электрическую природу. Держу пари, они питаются не только электронами, думаю, не гнушаются и свободными нейтронами. (И Пит выиграл бы это пари: атомная бомба, которую испытывали в тот день в Неваде, зашипела, как подмоченная шутиха, и тут же погасла, а ядерные реакторы на атомных электростанциях один за другим выбывали из строя. Правительство, правда, предпочло об этом в печати не сообщать.)

Джордж медленно покачал головой, лицо его выражало крайнюю степень изумления.

- Автомобили, троллейбусы, океанские лайнеры, но ведь это значит, Пит, что мы возвращаемся к допотопной лошадиной силе. Рысаки, тяжеловозы! Если ты думаешь, Пит, вкладывать во что-то деньги, покупай лошадей. Дело верное. Особенно кобыл. Племенная кобыла будет стоить столько, сколько кусок платины, равный ее живому весу.

- Пожалуй, к тому идет. Хотя мы забили про пар. У нас еще останутся паровые машины, стационарные и локомотивы.

- А ведь верно. Снова впряжем стального коня. Для поездок на дальние расстояния. Но для ближних поездок - верный добрый конь. Ты ездишь верхом?

- Когда-то ездил. Теперь уж годы не те. Я предпочитаю велосипед. Советую тебе завтра купить первым делом велосипед, пока еще страсти вокруг них не разгорелись. Я так непременно куплю.

- Это идея, Пит. Я когда-то очень недурно ездил на велосипеде. Как теперь славно будет прокатиться на велосипеде: едешь и не боишься, что вот-вот тебя собьют, сомнут, раздавят. И знаешь еще что...

- Что?

- Куплю-ка я себе корнет-а-пистон. Мальчишкой я очень прилично играл на корнете. Думаю, что и сейчас еще смог бы. И еще, может, уеду куда-нибудь в глухое местечко, напишу наконец свой ро... Послушай, а как насчет типографии?

- Не бойся, книги умели печатать задолго до электричества. Конечно, все печатные станки придется переделать, перевести с электричества на пар, на что потребуется время. Но книги, Джордж, будут выходить, слава богу.

Джордж Бейли усмехнулся и встал из-за стола. Подошел к окну, посмотрел в черноту ночи. Гроза прошла, небо было ясное.

Напротив, посередине улицы, застыл, как мертвый, пустой трамвай. Из-за угла выехал автомобиль, остановился, двинулся было с места, немного проехал, снова остановился. Свет его фар быстро слабел и наконец погас.

Джордж взглянул на небо, поднес бокал к губам, сделал глоток.

- Нет молний, - печально проговорил он. - Я начинаю жалеть о молниях.

Жизнь, вопреки ожиданию, входила в колею довольно гладко.

Правительство на чрезвычайной сессии приняло мудрое решение о создании единого органа с неограниченными полномочиями - Совета экономической реорганизации с тремя подведомственными ему комиссиями. На Совет была возложена задача координировать действия этих трех комиссий и быстро, без проволочек, урегулировать между ними споры и разногласия. Причем решения его были окончательные и обязательные для всех.

Первая комиссия ведала транспортом. Она немедленно взяла под свое начало все железные дороги страны. Было отдано распоряжение отвести на запасные пути все дизельные локомотивы, в самый короткий срок привести в порядок и пустить в действие все имеющиеся в наличии паровозы, наладить работу путей сообщения без телеграфа и электрической сигнализации. Пока все это приводилось в исполнение, комиссия занималась очередностью перевозок. Было решено в первую очередь перевозить пищевые продукты, затем топливо: уголь и нефть. И затем уже промышленную продукцию по степени важности ее для экономики страны. Вагоны за вагонами, груженные новыми радиоприемниками, электроплитами, холодильниками и другими столь же ненужными теперь товарами, бесцеремонно опрокидывались под откос вдоль железнодорожных линий, откуда их увозили потом на переплавку.

Все лошади были объявлены собственностью государства, зарегистрированы и распределены в зависимости от физического состояния либо на различные виды работ, либо для воспроизводства на племенные заводы. Ломовые лошади использовались для перевозок только в самых экстренных случаях. Особое внимание было уделено разведению лошадей. Комиссия подсчитала, что конный парк за два года удвоится, за три возрастет вчетверо, а через шесть-семь лет лошадь уже будет в каждом гараже вместо автомобиля.

Поскольку фермеры временно остались без конного тягла, а тракторы ненужным хламом ржавели в полях, приходилось обучать их использовать крупный рогатый скот для вспашки и других сельскохозяйственных работ, вплоть до перевозок на небольшие расстояния легких грузов.

Вторая комиссия называлась Бюро перемещения рабочей силы, и занималась она в точности тем, что следовало из ее названия. Бюро выплачивало пособия и компенсации миллионам людей, которые временно остались без работы, подыскивало им новое дело и помогало устраиваться на новом месте.

Третья комиссия, ведавшая всеми энергетическими ресурсами страны, занималась решением самых трудных задач. Ей предстояло выполнить грандиозную задачу: перевести все предприятия страны с электричества на пар и наладить выпуск приборов, машин, двигателей и аппаратуры, работающих без электричества.

Было разыскано несколько стационарных паровых двигателей, которые в те первые дни работали безостановочно все двадцать четыре часа в сутки. Они приводили в действие токарные, штамповочные, строгальные и фрезерные станки, которые, в свою очередь, производили детали новых паровых двигателей всех размеров и любой мощности. Число паровых двигателей росло в геометрической прогрессии, как и число лошадей на племенных конезаводах. Принцип был тот же. Первые паровые двигатели так и назывались в шутку "племенными жеребцами". В металле недостатка не было. Склады фабрик были забиты продукцией, которую нельзя было перевести на другую тягу и которая вследствие этого ожидала своей очереди в переплавку.

И только когда паровых двигателей стало достаточно, чтобы обеспечить энергетическую базу тяжелой промышленности, их стали использовать для производства товаров широкого потребления: керосиновых ламп, одежды, керосинок и примусов, печей, которые топятся углем, ванн, кроватей, велосипедов.

Некоторые крупные фабрики и заводы нельзя было перевести на новую тягу. Они закрывались и прекращали свое существование. Вместе с тем в период реконструкции в различных местах возникали тысячи мелких кустарных предприятий. Мастерские, где работали один или два человека, производили и починяли мебель, обувь, свечи и другие самые разнообразные товары, производство которых не требовало сложного дорогостоящего оборудования. На первых порах они давали ничтожную прибыль. Но мало-помалу самые преуспевающие стали вставать на ноги: покупали небольшой паровой двигатель, станки, приводимые в действие этим двигателем, и по мере оживления деловой активности, восстановления занятости населения и роста покупательной способности разрастались и крепли, начиная конкурировать с уже более крупными существующими предприятиями по количеству производимого товара и обгонять их по качеству.

Конечно, в этот первоначальный период реконструкции не обошлось без жертв: крушений надежд, внезапного обнищания, личных драм, но все это ни в какое сравнение не шло с тем морем бедствий, которые породил великий кризис начала тридцатых годов. И оздоровление экономики шло куда более быстрыми темпами.

Причина была очевидна: борясь с кризисом и его последствиями, правительства действовали вслепую. Они не знали истинных причин кризиса, вернее, им были ведомы тысячи причин, противоречивых и недостоверных, но как избавиться от кризиса, они не имели ни малейшего понятия. Они полагали, что кризис - явление временное и случайное и что он должен изжить сам себя - в этом было их главное заблуждение. Честно говоря, они не понимали тогда ничего. Вокруг них рушились состояния, тысячи людей оставались без крова, работы и куска хлеба, а они экспериментировали наугад, позволяя кризису расти с неумолимостью снежного кома.

Положение, в котором очутилась страна в 1957 году (и все другие страны, разумеется), было ясным и понятным: из жизни было изъято электричество. Отсюда сам собой вытекал неопровержимый вывод: надо вернуться к пару и лошадиной силе.

Ясно и понятно. Никаких там "если бы", "но", "на всякий случай". И весь народ, кроме, как водится, горсточки маньяков, принялся активно перестраивать жизнь.

Так подошел 1961 год.

Был сырой промозглый апрельский день, накрапывал дождь. Джордж Бейли ожидал прихода трехчасового поезда на маленькой станции городка Блейкстаун, что в штате Коннектикут. Он прохаживался под навесом вдоль платформы, гадая, кто может пожаловать к ним в такую глушь с этим поездом.

Поезд подошел в три Шестнадцать. Пыхтя и отдуваясь, паровоз тащил за собой три пассажирских вагона и один багажный. Дверь багажного вагона открылась, просунулась рука с мешком почты, и дверь снова закрылась. Багажа никакого - значит, никто не приехал...

Высокая темная фигура появилась вдруг на площадке последнего вагона. Человек спрыгнул на перрон, и у Джорджа Бейли вырвался из груди радостный вопль.

- Пит! Дружище! Каким ветром тебя занесло к нам?

- Бейли! Вот уж неожиданность! Что ты здесь делаешь?

- Я? - Джордж тряс руку Пита. - Я здесь живу. Вот уже два года. Купил в 59-м газетку "Блейкстаун уикли". Купил, можно сказать, даром. И вот теперь в одном лице совмещаю владельца газеты, редактора, репортера и сторожа. Держу одного печатника. Отдел городской хроники ведет Мейзи. Она...

- Мейзи? Мейзи Хеттерман?

- Мейзи Бейли, лучше скажи. Мы поженились, как только я купил газету, и переехали сюда. А ты как здесь оказался?

- Я сюда по делам. До завтра. Должен встретиться с неким Уилкоксом.

- С Уилкоксом? Это наш местный чудак. Не пойми меня неправильно. В общем-то он славный парень. Увидишь его завтра. А сейчас давай к нам. Пообедаем, переночуешь у нас. Мейзи очень тебе обрадуется. Моя двуколка ждет у вокзала.

- Отлично. Едем, если ты уже кончил здесь все свои дела.

- Да я затем только здесь, чтобы посмотреть, кто приедет. А приехал-то, оказывается, ты. Так что все в порядке. Идем.

Приятели сели в двуколку. Джордж взял вожжи.

- Н-но, Бетси, - понукнул он кобылу и сказал, обращаясь к Питу:

- Ты чем теперь занимаешься, старина?

- Провожу исследования для одной газовой компании. Ищем более экономичную газокалильную сетку. Чтобы давала более яркое пламя и не так изнашивалась. Этот парень Уилкокс написал нам, что у него есть кое-что интересное для нас. Компания и послала меня взглянуть, что он придумал. Если дело стоящее, приглашу его с собой в Нью-Йорк, и компания попробует заключить с ним контракт.

- А как идут дела компании?

- Блестяще. Перед газом будущее, Джордж. Каждый новый дом теперь газифицируют, и многие старые переводят на газовое освещение и отопление. У тебя дома как?

- Тоже, конечно, газ. К счастью, один из моих линотипов очень старого образца, и тигель в нем нагревается от газовой горелки. Так что газ к дому был подведен очень давно. Наша квартира расположена прямо над типографией, и газ пришлось тянуть всего на один этаж. Газ великая вещь. А как поживает Нью-Йорк?

- Прекрасно! Нью-йоркцев теперь всего один миллион. Народу на улицах мало, места стало хватать всем. Воздух лучше, чем в Атлантик-Сити. Представляешь себе огромный город, не отравленный бензиновым перегаром?

- Лошадей для поездок хватает?

- Можно сказать, хватает. Но главный вид транспорта теперь велосипед. Всех от мала до велика охватила велосипедомания. Спрос так велик, что удовлетворить его нет никакой возможности. Заводы работают на полную мощность и не справляются. Почти на каждой улице открылся вело-клуб. На велосипедах ездят на работу и с работы. Очень полезно для здоровья. Еще два-три года - о докторах и думать забудем.

- У тебя самого-то есть велосипед?

- А как же! Еще старинного образца, эпохи электричества. Делаю на нем ежедневно по пять миль, чем и нагуливаю прямо-таки волчий аппетит.

- Скажи Мейзи, чтобы включила в меню ярочку покрупнее, - пошутил Джордж. - Ну вот мы и приехали. Тпру-у, Бетси.

Окно на втором этаже поднялось, высунулась Мейзи, глянула вниз.

- Пит! Здравствуй! Надолго к нам?

- Ставь на стол еще один прибор, - крикнул жене Джордж. - Вот только распрягу лошадь, покажу Питу наше хозяйство, и будем обедать.

Из конюшни Джордж черным ходом повел Пита в типографию.

- Наш линотип, - гордо сказал он, показывая на станок.

- Работает от парового двигателя?

- Еще не работает, - улыбнулся Джордж. - Набираем пока вручную. Мне удалось достать всего один двигатель для ротации. Но я уже заказал еще один и для линотипа. Получу его через месяц. Мой наборщик Поп Дженкинс научит меня работать на линотипе, и мы распрощаемся. С линотипом я смогу вести все дело один.

- Не жестоко ли это по отношению к Дженкинсу?

- Какое там жестоко, - покачал головой Джордж. - Он ждет не дождется, когда двигатель наконец придет. Ему седьмой десяток, хочется и на покой. Он и поработать-то согласился временно, покуда я не могу обходиться без него. А это мой печатник, старый добрый Мейол. Он у нас не стоит без дела. А это редакция, окна ее выходят на улицу. Хлопотливое дело, но стоящее.

Малвени оглядел все кругом и, улыбнувшись, сказал:

- Я вижу, Джордж, ты нашел свое место в жизни. Ведь ты прирожденный газетчик, собиратель новостей и средоточие общественных интересов маленького города.

- Прирожденный, говоришь? Я влюблен в свою работу. Веришь ли, я работаю, как вол, и счастливее меня нет человека на земле. Ну, а теперь идем наверх.

- А как роман, который ты все грозился написать? - спросил Пит, поднимаясь по лестнице.

- Половина уже написана. И знаешь, по-моему, получается неплохо. Но разве тогда я думал о настоящей литературе? Я был циником. Только теперь...

- Я вижу, Джордж, космики твои лучшие друзья.

- Какие космики?

- Интересно, сколько времени нужно словечку, родившемуся в Нью-Порке, на то, чтобы завоевать право гражданства в провинции? Я говорю о волновиках, разумеется. Один ученый, занимающийся ими, как-то в разговоре назвал их "космиками". Ну и пошло, космики, космики... Мейзи, привет. Какая ты стала красавица!

Ели за обедом неторопливо, с чувством. Джордж принес из погреба холодное пиво в бутылках.

- Боюсь, Пит, ничем более крепким не могу тебя угостить, - сказал он смущенно. - Последнее время совсем перестал пить. Может...

- В трезвенники записался?

- Не то чтобы записался. И зароков как будто не давал. Но вот уже почти год во рту ни капли спиртного не было. Не знаю даже, чем объяснить...

- А я знаю, Джордж, - прервал приятеля Пит. - Я точно знаю, почему ты не пьешь, я ведь и сам теперь пью очень мало. Мы не пьем, потому что для этого нет больше причин. У тебя радиоприемник есть?

- Есть, - усмехнулся Джордж, - бережем, как память. Не расстанусь с ним ни за какие деньги. Взгляну на него другой раз и вспомню, какую чушь мне приходилось выдавливать из себя для его ублажения. Тогда я подхожу к нему, щелкаю выключателем и ничего - тишина! Тишина, по-моему, самая чудесная в мире вещь. Осыпь меня золотом, я не стал бы сейчас включать этот сундук, если бы в проводах бежал, как раньше, электрический ток. Большое удовольствие слушать этих космиков! А что, эфир все еще забит ими?

- Скорее всего, забит. Научно-исследовательский физический центр в Нью-Йорке проводит ежедневные пробы. У них есть крошечный генератор, приводимый в действие паровым двигателем, который они регулярно пускают. И результат всегда один: космики мгновенно пожирают генерируемый ток.

- А вдруг в один прекрасный день они улетят обратно?

- Хелметц считает, - пожал плечами Пит, - что бояться этого не надо! Он говорит, что волновики размножаются пропорционально имеющемуся в их распоряжении электричеству. Даже если еще где-нибудь во Вселенной изобретут радиовещание, и космики, соблазнившись, отправятся туда, часть их все равно останется. И стоит заработать нашим динамомашинам, оставшиеся особи начнут размножаться, как мухи, и опять наводнят эфир. Сейчас же они питаются атмосферным электричеством. А как вы здесь развлекаетесь? Что делаете по вечерам?

- По вечерам? Читаем, пишем, ходим в гости, участвуем в любительских спектаклях и концертах. Мейзи - руководитель любительской театральной студии. Я тоже иногда участвую в спектаклях, на третьих ролях, конечно. С тех пор как кино отошло в область преданий, все поголовно увлечены театром. И представь себе, у нас в Блейкстауне обнаружились настоящие таланты. Еще у нас есть шахматный и шашечный клубы, часто устраиваем пикники, велосипедные прогулки по окрестностям. Времени на все не хватает. Я уж не говорю о музыке, сейчас все играют на каком-нибудь инструменте или по крайней мере пытаются играть.

- А ты?

- Играю, конечно. На корнет-а-пистоне. Первый корнет в нашем местном оркестре, играю и соло. К тому же... Боже мой, я и забыл. Сегодня у нас репетиция. В воскресенье даем концерт в городской ратуше. Мне очень не хочется покидать вас...

- А мне нельзя с тобой пойти? Я перед отъездом сунул на всякий случай в саквояж флейту...

- Флейту? Чудесно. У нас как раз не хватает флейт. Неси ее сюда и пойдем. Держу пари, наш дирижер Си Петкинск пленит тебя до воскресенья. Оставайся. Что тебе - ведь это всего на три дня. Давай перед уходом сыграем несколько пассажей для разминки, и двинули. Мейзи, тащи скорее на кухню остатки пиршества и садись за пианино.

Пит Малвени прошел в отведенную для него комнату за флейтой, а Джордж Бейли взял с пианино корнет-а-пистон и проиграл на нем нежную, полную грусти мелодию в минорном ключе. Звук был чист, как звон колокольчика. Губы Джорджа были сегодня в полном порядке.

Держа в руке серебристо поблескивающий рожок, он тихо подошел к окну и поглядел на улицу. Сумерки сгустились совсем, дождя не было.

Невдалеке, цокая копытами, галопом проскакала лошадь, звякнул звонок велосипеда. На другой стороне улицы кто-то наигрывал на гитаре и пел. Джордж глубоко и умиротворенно вздохнул.

Нежно и терпко пахло весной, влажной весенней свежестью.

Мирные апрельские сумерки.

Отдаленное бормотание грома.

"Господи, - подумалось Джорджу, - хотя бы одну малюсенькую молнию".

Джордж жалел о молниях.