ВЛЮБЛЕННАЯ МЯСОРУБКА

Андрей Андреевич Ворсянкин, бухгалтер садового товарищества «Волна», имевший лицо честное, но опечаленное десятичными дробями, в ровном расположении духа возвращался с мелкооптового рынка, как вдруг ощутил где-то в области темени зудящее, навязчивое шевеление мысли. Это новое ощущение так испугало Андрея Андреича, что он едва не уронил сумку с двумя банками венгерского горошка и маргарином «Пышка».

Вслед за тем та же неведомая сила заставила Ворсянкина подойти к столику и взять в руки мясорубку. Это была отечественная литая мясорубка с оттиснутым на ножке (рядом с винтом) клеймом завода «ЗМЗ». Предмет абсолютно заурядный и мало вдохновляющий к приобретению.

Торговка-хохлушка сверкнула улыбчивым серебром и померкла.

«Зачем я ее взял? На что она мне?» — задумался Андрей Андреевич и хотел уже вернуть мясорубку, когда неожиданно услышал неведомый нежный голос:

— Нет, пожалуйста… Это я тебя позвала!

Ворсянкин пугливо покосился на хохлушку, но та молчала, да и голос исходил как будто не оттуда, а из глубин души самого Андрей Андреевича. Бухгалтер, с которым раньше не случалось ничего сверхестественного, кроме того, что ему однажды подсунули три фальшивые сторублевки подряд, не на шутку встревожился.

«Кто со мной говорит?»

— Это я, мясорубка!

«Мясорубка? Разве мясорубки разговаривают?»

— Обычные нет, но я могу! Сама не знаю как, и откуда, и за что, но у меня мыслящая душа. Я вижу, слышу, думаю, но при этом не способна даже пошевелиться! — чувствительно всхлипывая, сказала мясорубка.

«Ну и дела… — прошептал Ворсянкин. — А остальные тебя слышат?»

— Остальные нет, только ты! Единственный…

«А я это… не того?» — испугался бухгалтер.

— О нет, просто ты особенный, необычный! У тебя дар! — заверила его мясорубка. — Ты чудесный, надежный, верный! Купи меня, пожалуйста, а?

«Зачем ты мне? Есть уже одна», — засомневался Ворсянкин, никогда не слышавший столько приятных слов за раз.

— А она говорящая? — взревновала мясорубка.

«Чего?»

— Вот видишь! Тогда купи меня! Прошу тебя! Ты даже не представляешь, как мне тоскливо здесь! Вокруг одни туалетные рулоны, щетки, хозяйственным мылом воняет! — воскликнула мясорубка.

Заметно было, что она натура экзальтированная и отчасти поэтическая.

Бухгалтер снял очки, подышал на них и снова надел.

«Хм… Так вот возьми и купи… А мясо ты хотя бы хорошо перемалываешь?

Фарши, котлеты, селедку?»

— Совсем не умею. При одной мысли, что в меня засовывают сырую говядину мне делается дурно, — брезгливо призналась мясорубка.

«А что ты тогда умеешь?» — удивился бухгалтер.

— О! Я умею любить. Дико, неистово, нежно. То холодно и целомудренно, то страстно…

«Э-э… Неуравновешенная она какая-то…» — краснея, промычал нравственный Ворсянкин.

— Разумеется, все это в высшем духовном смысле! Ведь я то, что я есть, а именно мясорубка и никогда не превращусь в царевну, — уточнила мясорубка. –

Хочешь? Я буду твоей музой, твоим добрым ангелом. Я буду диктовать тебе сонеты, нашептывать гениальные романы, залечивать душевные раны…

«Детективы, что ль, писать? — неодобрительно подумал Андрей Андреич. — А считать ты умеешь? НДС? Пенсионный фонд? Налоговая?»

«Щелк-щелк», — сказала клавиатура компьютера. «Клац-клац», — сказал калькулятор Casio.

— Я выше этого, выше этой грязи! Я буду тебя любить, верно, преданно! – млея от страсти, забормотала мясорубка. — Буду каждый день ждать, пока ты придешь с работы, а когда тебя нет — буду представлять твои руки, твое лицо твою красную лысину…

«КАК?!» — побурел Андрей Андреич.

— Прости, я только хотела подчеркнуть, что буду любить тебя всякого! Вне зависимости от чего бы то ни было… Разве это не предел мечтаний? – поправилась мясорубка.

«Поосторожнее с определениями!» — смягчился Ворсянкин.

— Ты даже не представляешь, как меня угнетает вечное одиночество, как мне хочется кому-нибудь принадлежать, кого-нибудь любить… — самозабвенно бормотала мясорубка. — Женщина, подобная мне, не может, не должна быть одинока… Пожалуйста, купи меня! Милый мой, верный, нежный… Ведь тебя никто не любит.

«Как это никто? А жена?» — запаниковал Андрей Андреич.

— Не обманывай себя! Разве она та женщина, о которой ты мечтал? Та? Она сухая, рассудочная, вздорная…

«М-м… а ты, значит, та?»

«О-о! Я та! Но я заточена в этом мерзком нелепом теле, с этой ручкой, с этим винтом…»

«А вот это уже лишнее… Не перегибай… Я тебе это… не голубая луна», – засомневался подозрительный Ворсянкин.

— АНДРЕЙ!!! Не опошляй! Я буду единственным ярким пятном в твоей жизни!

Твоей подругой, любовницей, твоей мечтой! — с болью, с ужасом воскликнула мясорубка.

«Ну ты это, не унижайся… Сколько ты стоишь?» — заколебался Ворсянкин.

— Не знаю, я плохо запоминаю цифры. Все эти единицы, нули… Узнай у торговки!

Андрей Андреич откашлялся и, обращаясь к хохлушке, нерешительно спросил:

— Девушка… Сколько за это… за эту?

— Триста десять. И она без коробки, — предупредила продавщица.

В Ворсянкине взыграла бухгалтерская жилка. «Щелк-щелк», — сказала клавиатура компьютера. «Клац-клац», — сказал калькулятор Casio.

— Как триста десять? — возмутился он. — За это вот!

— Тю, да не кипятитесь вы, мужчина! Я б вам и даром отдала, да товар не мой! — с мягким украинским выговором сказала хохлушка.

— Знаю я твое даром…

— Выкупи меня из рабства! Прошу тебя, любимый! Выкупи! Мне мерзко здесь тошно, я умираю от омерзения и пустоты! Все видят во мне лишь мясорубку, и лишь ты… ты способен увидеть другое… — взмолилась мясорубка.

В засушенной цифрами душе Ворсянкина шевельнулись давние, светлые подплесневевшие от бездействия чувства, но мысль о трехсот внеплановых рублях заставила их увянуть.

— Не загораживайте витрину! — сказала хохлушка.

— Это грабеж! Если б хоть коробка была, а то без коробки… Почем я знаю может, она какая-нибудь заразная… — мучаясь, сказал Андрей Андреич, бросая тоскливый взгляд на автобусную остановку.

— Тю, заразная… — всплеснула руками торговка. — Шо я, заставляю?

— Двести, — сказал Ворсянкин, бросая вызов клавиатуре и калькулятору.

— Триста десять!

— Ну двести пятьдесят… ну триста… Ну почему триста десять? Откуда десять? — воскликнул бухгалтер.

— Вы глухой? Вам каким языком говорят?

Глупую бабу явно зашкалило. Ворсянкина тоже зашкалило. Дело было не в десяти рублях. Оскорблен был сам принцип, по которому он жил.

— Что же ты! Действуй! Если не можешь купить, тогда похить! Это будет романтичнее! Схвати меня и беги! Беги! Тебя не догонят! — с беспокойством и страхом воскликнула мясорубка.

«Вот еще! Чтобы меня из-за тебя в милицию забрали! Ишь ты экстремистка какая… Нет уж, милая, лежи тут и дальше, пускай тебя кто-нибудь другой купит», — возмутился Ворсянкин.

В запуганном сознании бухгалтера замаячил уголовный кодекс. Подбивая его на похищение, мясорубка сделала непростительную ошибку.

Андрей Андреич, по-рачьи, словно против воли уносимый волной попятился, а потом повернулся и, втянув голову в плечи, быстро засеменил к автобусу.

«Черт тебя возьми! Ты не можешь так просто уйти! — испуганно кричала ему вслед мясорубка. — Если ты меня не купишь, я умру, погибну! Это был мой единственный шанс заговорить с кем-то! О, я несчастная, зачем я выбрала тебя?

Ведь я могла подарить себя другому, молодому, яркому, а не тебе старому лысому хрычу! Остановись, ты не можешь меня здесь бросить! Проклятие! Ты будешь проклят, нелюбим, сух! Я была твоей судьбой!»

Мясорубка молила, стонала, рыдала и угрожала, говоря об одиночестве и о любви, но Андрей Андреич не слышал ее. Прижимая к груди майонез «Пышка» и венгерский горошек, он спешил прочь, прочь…

«Щелк-щелк», — сказала клавиатура компьютера. «Клац-клац», — торжествующе сказал калькулятор Casio. Они победили.

1993

Загрузка...