Саракш: Кольцо ненависти

Глава 8 ДЕТИ ГОР, ДЕТИ ПУСТЫНЬ

Горы приближались, но, как это бывает, они казались ближе, чем есть на самом деле. Выглядели они величественно — внушительные, основательно расположившиеся, — и высота их благодаря особенностям атмосферы Саракша казалась непомерной: вершины упирались в тусклое небо и выгибали его своими каменными мышцами — неудивительно, что эти места издревле считали сакральными. Однако нашлись и те, кого эта сакральность раздражала — незыблемую плавность контура горного хребта нарушал пролом, нелепый и уродливый, как дыра от выбитого зуба, и Максим вспомнил слова дядюшки Каана: «…в ту войну долбанули по этому хребту супербомбами». Ну да, конечно, подумал Мак, это у нас тут в порядке вещей: если что-то красиво, да еще и непонятно, да еще и трепет внушает, мы это что-то сразу бомбами — чтобы, значит, не внушало. Никакого военного смысла в атомной бомбардировке хребта не было — горцы, насколько мне известно, всегда жили особняком, практически не общались с внешним миром и уж наверняка не являли собой угрозу ядерным державам, сцепившимся в самоубийственной общеконтинентальной сваре. Кто, интересно, нанес удар по горам Зартак — имперцы или эти, из центральных держав, от которых остались одни лишь развалины да пустыни, зараженные радиацией? Хотя — какая разница, все они тут одним миром мазаны…

Встречный ветер, втекавший в открытые боковые стекла кабины, ерошил волосы. Максим наслаждался глайдером — приятно после примитивных и уродливых саракшианских машин ощутить привычную и удобную мощь земной техники. Сикорски, словно подслушав мысли Каммерера, а может, следуя своим собственным соображениям, вытребовал с Земли флаер и пару глайдеров, тщательно замаскированных под армейские колесные вездеходы-внедорожники саракшиан. В обычных условиях эти машины трудолюбиво топтали асфальт шоссе и грунт проселочных дорог рубчатыми покрышками, однако при необходимости их можно было перевести в режим полета — колеса отрывались от земли и лениво шевелились в воздухе, превращаясь в некое декоративное украшение. У отрогов Зартака, на окраинных землях, не приходилось опасаться чрезмерно любопытных и профессионально-опытных глаз, и Максим полетел, как только последние убогие поселки бывшей Империи и бывшей страны Неизвестных Отцов остались позади (держась на минимальной высоте и следуя изгибам местности — разыскивая обитателей предгорий, не стоило уходить высоко вверх).

Рада смотрела по сторонам с детским любопытством — юность ее пришлась на тяжелые послевоенные времена, и девушка почти ничего не видела, кроме столицы и центральных областей страны, унылых и далеко не живописных. И немного моря с родителями в детстве. А здесь посмотреть было на что: атомное эхо докатилось до западных отрогов хребта Зартак, но не опустошило эти места, и за прошедшие годы природа залечила раны — выросли новые леса, в которых гнездились птицы и шныряла мелкая живность, а в многочисленных ручьях и речушках (чистых, не радиоактивных) плескалась рыба. До нетронутых пандейских лесов верховьям Голубой Змеи было, конечно, далеко, но даже по ним можно было понять, каким был несчастный материк до начала ядерного безумия. И река здесь была другой — отравленной она становилась ниже по течению: там, где начинались ржавые леса и где в воды Голубой Змеи попадали активные изотопы, вымывавшиеся дождями из опаленной земли. И Максим вдруг подумал, как было бы здорово просто пожить в этих краях вдвоем с Радой хотя бы месяц, забыв обо всем, что оста лось там, позади. Не получится такая идиллия, сказал он себе, нет, не получится, а жаль…

Адаптированный глайдер легко скользил над самой землей. Дорог здесь уже не было, но машина с равнодушной легкостью оставляла позади рытвины, невысокие холмы, топкие низины, огибая плотные заросли кустов и лавируя между древесными стволами там, где они не смыкались в сплошную стену. Квазиживой организм очень естественно вписывался в этот мир, близкий к первобытному, и Максиму порой даже казалось, что машина мурлычет от удовольствия, петляя между деревьями и перепрыгивая через узкие прозрачные ручьи, тихо бормотавшие что-то свое. А горы становились все ближе, их призрачная голубизна густела и наливалась синевой, в которой постепенно проступала чернота обнаженных скал.

Ближе к вечеру, когда горы уже нависли над головами, Максим почувствовал чье-то пристальное внимание. Вокруг не было видно ни души, и тем не менее ощущение чужого взгляда не проходило — за глайдером явно наблюдали. Мак остался спокоен: он был уверен, что справится с любой угрозой, да и наблюдали за ними без враждебности, а всего лишь с интересом — это чувствовалось. Нас заметили, подумал Мак, и это хорошо — было бы хуже, если бы на нас не обратили никакого внимания и нам пришлось бы наматывать круги по предгорьям в поисках горских поселений, о которых говорил Ирри Арритуаварри. Вот тебе и контакт — тот самый, которым ты грезил три года назад, попав на обитаемый остров, — надо только немного подождать.

Ждать пришлось недолго. Глайдер, вспенивая несущим полем воду, перемахнул пруд, раздвинул носом колышущуюся завесу высоких стеблей, напоминавших земные камыши, и оказался на небольшой полянке, окаймленной сочной зеленью. И на этой поляне, скрестив на груди руки в позе спокойного ожидания, стоял человек в кожаной куртке — безоружный.

Мягко спружинив, машина опустилась на траву, снова превратившись в обычный автомобиль. Максим выключил двигатель и вышел, бросив Раде негромкое «Не волнуйся, все в порядке». Уже темнело, но он ясно видел, что перед ним горец, очень похожий на Ирри и на самого Максима — ошибиться было трудно.

— Мы ждали, — сказал незнакомец, вежливо наклоняя голову, когда Максим показал ему «ладонь птицелова». — Я покажу дорогу, Святой Мак.

Каменный лабиринт казался бесконечным. Час за часом узкие коридоры ущелий сменялись долинами, зажатыми со всех сторон могучими телами утесов, по которым змеились пенные нити водопадов; едва заметные тропки, петлявшие по крутым склонам, рассекали пропасти, таившие гулкое эхо. Никаких дорог здесь не было и в помине — по этим диким горам не то что проехать, пройти было совсем не просто. Выручал глайдер — если бы не эта машина, путь к сердцу Зартака продлился бы неопределенно долго. Глайдер удерживался на гранях скал, перелетал через провалы, пересекал коварные осыпи, грозившие при первом же неосторожном движении породить грохочущую каменную лавину. Максим догадывался, что путешествие по горам окажется непростым, и хорошо знал возможности земной техники (поэтому, собственно, он и отправился на глайдере), однако заметил, что их провожатый, сидевший рядом (Рада перебралась на заднее сиденье), отнюдь не выказывал безмерного удивления при виде головоломных пируэтов глайдера, которые явно не могла выполнить ни одна саракшианская машина. Можно было предположить, что горцы просто далеки от цивилизации и не слишком сведущи в технике, но Мак подозревал, что причина индифферентности их проводника совсем другая. Несмотря на свое отшельничество, горцы были неплохо осведомлены о жизни внешнего мира, знали, что там и как, и если их не удивлял глайдер, значит… Значит, или они считают, что Святому Маку подвластна магия, или же они знают, с кем имеют дело, — без всякой мистики. Второе предположение вызывало множество вопросов, но Максим надеялся, что скоро получит на них ответы.

Однако пока ответов не было — наоборот, возникали все новые вопросы. Проводник был сдержанно молчалив — он не то чтобы уклонялся от беседы, но умудрялся отвечать так, что его ответы можно было толковать как угодно. При этом горец отнюдь не скрытничал — он всего лишь очень естественно жил в каком-то своем мире, который имел слишком мало точек пересечения с больным и суетливым миром Саракша, хорошо известным и ставшим уже привычным землянину Максиму Каммереру.

Не добавила ясности и ночевка в селении у подножья гор, куда они прибыли вчера вечером. Десяток хижин, сложенных из дикого камня, огонь очагов, смуглокожие мужчины и женщины, ненавязчиво любопытные дети, простая еда и ночлег, аура доброжелательного гостеприимства, и все — спустя час после того, как утром они покинули селение, Максиму казалось, что никакого поселка и не было и что все это ему только приснилось.

Загадочное племя, думал Мак. Откуда они взялись, так не похожие ни на один народ Саракша? Они ведь не мутанты, жертвы ядерной войны, нет — в них дремлет что-то древнее, бережно хранимое тысячелетиями. Загадочный народ… Зато теперь я знаю, как им удалось сохранить в неприкосновенности свой мир — по этим горам (он поглядел на мрачные пики, со всех сторон обступавшие глайдер) не пройдет никакая армия, не говоря уже о технике, да и летать здесь сможет только очень опытный пилот: вершины затянуты туманом, и врезаться в них проще простого.

Интересно, как они сами здесь ходят? Или легенды говорят правду, и горцы в самом деле умеют левитировать? Да нет, вряд ли — скорее всего, они (он посмотрел на проводника) просто великолепно развиты физически и прекрасно тренированы; для них эти горы — дом родной. А вот незваным пришельцам — да, тем тут приходилось несладко.

— Скажи, почтенный, — спросил Мак у проводника, огибая очередной каменный клык, — часто ли люди долин тревожили покой людей гор?

— Такое случалось нередко, — степенно ответил горец. — По нашим ущельям шагала панцирная пехота имперцев, скакала баронская конница, по склонам гор карабкались южные варвары. Они приходили и уходили, не найдя того, что искали, и оставляли своих мертвых на наших камнях.

— А чего же они искали?

— Золота, — спокойно пояснил горец, — и богатства вообще. Но они его не находили, потому что мы никогда не собирали богатств — у нас нет такого понятия. И они уходили ни с чем, а хищные птиц гор так объедались мясом погибших, что не могли летать, и мы ловили их голыми руками. Отсюда и пошло имя нашего народа — Птицеловы. А танкам Империи, которые пришли позже, здесь было не пройти, они, — он посмотрел на Максима без улыбки, — не умеют того, что умеет твоя машина. До нас трудно добраться, и главное — мы сумели стать ненужными людям долин: то, чем мы владеем, не представляло для них никакой ценности — оно им непонятно. Мы сами по себе — зачем ловить ладонью дым костра, если его нельзя положить в кошелек?

Значит, это дитя дымных костров заметило необычность глайдера, подумал Максим, заметило, однако не подало виду. Он хотел было спросить напрямик «А чем же таким вы владеете?», но удержался: что-то ему подсказывало — Святой Мак не должен задавать этот вопрос.

— А последняя война, ядерная, она тоже обошла вас стороной?

— Почти. Остался Атомный Шрам, — горец махнул рукой туда, где, как знал Максим, зиял в хребте пролом, оставленный ядерным взрывом, — но горы наши велики и крепки, их трудно разрушить. Мы пересидели огненную бурю и незримую смерть в пещерах — мы жили, пока люди долин бессмысленно убивали друг друга. И мы выжили, потому что должны были выжить, чтобы свершить Предначертанное.

Опять пророчество наподобие пандейского, подумал Максим. Щедр мой обитаемый остров на древние предания — остается надеяться, что в горах Зартака не спит в хрустальном гробу прекрасная принцесса, которую Святой Мак должен разбудить страстным поцелуем, а заодно провести с разбуженной красавицей брачную ночь. Никаких принцесс, хватит с меня местных принцесс, У меня есть Рада! А если Птицеловы будут настаивать…

Он не успел додумать эту мысль — дорога свернула в расщелину, и за кряжистой каменной глыбой, молотом нависшей над ущельем, открылась округлая зеленая долина, точнее, горное плато, огороженное зубцами остроконечных утесов.

— Сердце Зартака, — с оттенком благоговения произнес проводник, — За последние три столетия сюда ни разу не ступала нога чужеземца — ни гостя, ни пленника.

Если бы это орлиное гнездо было освещено лучами закатного солнца, это было бы очень красиво, подумал Максим К сожалению, это не Земля, это Саракш, где Мировой Свет с трудом сочится через плотную светящуюся атмосферу и где не знают дивных закатов и восходов. Здесь вообще не знают многих красивых вещей и понятий — к сожалению…

— Туда, — проводник вытянул руку, показывая направление. — Нас встречают.

Глайдер зализывал раны — квазиживой организм регенерировал шрамы, оставленные на его декоративной оболочке острыми камнями непростого пути через горы. Отдыхай, малыш, сказал ему Максим, похлопав машину по гладкому теплому боку, ты сегодня славно потрудился.

Куда идти, было понятно, — вверх по склону, там, где отчетливо были видны темные зевы пещер, горел высокий бездымный костер и стояли люди, десятка два, — однако Максим с Радой, соблюдая ритуал, неспешно последовали за проводником. В первобытных ритуалах есть своя польза, думал Мак, шагая за горцем, — еще до начала разговора можно спокойно рассмотреть тех, с кем будешь говорить. Так, пока я не вижу ничего необычного — костер, разостланные на земле шкуры (первобытная мебель), торжественность на смуглых лицах. Еда-питье — ну, это само собой, как же без тостов и прочего. А вот это у нас, надо полагать, вождь-старейшина — седой, и держится с достоинством императора. Хм, честно-то говоря, я ожидал большего. Чего именно? Не знаю — во всяком случае, не примитивного заседания возле костра у входов в пещеры — горцы все-таки, легендарное племя Птицеловов. Ладно, посмотрим, что будет дальше…

— Народ Зартака и я, Хранящий Память, — звучно произнес седовласый на хорошем имперском, когда Максим с Радой приблизились к огню, — приветствуют Святого Мака и ту, что идет с ним рядом. Люди племени Птицеловов рады, что вы приняли наше приглашение. Садитесь, гости, — он широким жестом указал на шкуры, — ваши места здесь, рядом со мной.

Максим почувствовал легкое разочарование — очередной мелкий первобытный царек, рудимент Давно минувших эпох, представляющий интерес лишь для космоантропологов, но не для профессоров. А я-то размечтался, поверил в сказку, подумал он с досадой, стараясь, однако, чтобы это детское разочарование не слишком явственно проступило на его лице. И потом, не стоит делать поспешных выводов — все еще только начинается.

— Мы рады, что нашли дорогу к вашим кострам, — ответил Мак. — Прости, что нам неведом язык племени гор.

А мех мягкий и густой, подумал он, усаживаясь вместе с Радой на звериные шкуры. Интересно было бы поохотиться на носителей этих шкур — такая охота наверняка будет не хуже пандорской охоты на тахоргов или на панцирных волков.

— То, что тебе неведом язык племени гор, — медленно проговорил вождь, — это не так важно. А знаком ли тебе этот язык, пришелец со звезд? — и старейшина произнес длинную тираду на певучем, чуть свистящем языке, абсолютно незнакомом Максиму Каммереру.

Хорошо, что я сижу, подумал Максим, а то можно было бы упасть от изумления. Во-первых, «пришелец со звезд» — это значит, что Птицеловы что-то знают о земном присутствии. А уж слово «звезды» использовано прямо по старым континентальным хроникам. И во-вторых — язык, на котором заговорил вождь, не саракшианский: он не похож ни на один из известных мне языков этого мира — слишком уж нетипичная у него тональность. Эх, сюда бы хорошего структурального лингвиста, он бы разобрался что к чему.

— Нет, Хранящий Память, — ответил он с видимым сожалением, что было нетрудно, — ему действительно был жаль, — этот язык мне неведом. А чей он, вождь Птицеловов?

— Что ж, — старейшина был разочарован, — мы надеялись, что ты тот, кого мы ждали и ждем. Это язык Отцов Небес, наших прародителей, давших жизнь племени гор и обещавших вернуться, когда придет срок и мир наш окажется на грани гибели. Жаль, Святой Мак… Хотя это может означать лишь то, что ты из другого племени звездных людей. Мы знаем — обитаемых миров множество и они населены множеством народов.

Спокойно, сказал себе Максим. Потомки небесных богов — это обычная мифология, знаем мы про такое, читали. А вот абориген замкнутого мира, с поверхности которого не видно звезд, рассуждающий о множественности обитаемых миров так, словно речь идет о чем-то обыденном и само собой разумеющемся, — это уже любопытно. Очень любопытно, так что не зря я сюда приехал, и лучше мне спрятать подальше снисходительность и мысли о примитивных дикарях, рудиментах прошедших эпох.

— А где Ирри Арритуаварри? — спросил он, чтобы получить маленькую передышку и собраться с мыслями. — Ваш посланец, приходивший к нам в Город, — я его не вижу.

— Ирри нет — он ушел к живущим в личине зверя. Он разведчик — у него своя тропа. Разве тебе, — в голосе горца прозвучала едва уловимая ирония, — не хватает собеседников? — он обвел рукой сидевших у костра. — Мы все готовы говорить и слушать, Святой Мак.

— Ирри был первым человеком вашего народа, которого я встретил, — пояснил Максим (еще и личина зверя!), — поэтому я о нем и спросил. А людей для беседы здесь достаточно, Хранитель Памяти (кажется, получилось нормально — вежливо, но с достоинством). Расскажи мне о ваших прародителях, вождь, — может быть, мне что-то известно о них.

Рассказ вождя был обстоятельным, и хотя он очень напоминал типичные легенды, широко распространенные во многих мирах, Максиму удалось извлечь из него рациональное зерно. Если отбросить мифологию, заключил он, можно предположить, что всего несколько сотен лет назад некий народ — Небесные Отцы, как называли их горцы (это наверное традиция на Саракше — Отцы, простая мезолитическая, но традиция!), — провел на Саракше генетический эксперимент, изменив дикое горное племя и создав сообщество Птицеловов — тех самых, которых он сейчас видит. Возможно, хотя мотивы неясны — зачем это было нужно? И главное — кто они такие, Отцы эти Небесные? Кто они, эти генетические экспериментаторы? В известной человечеству части Галактики нет реальных кандидатов, а сами земляне несколько сот лет назад были заняты другими делами. И тем не менее — факт налицо, вот он этот факт, сидит себе у костра и смотрит на меня золотистыми глазами, в которых светится ясный разум — который так хочется видеть в глазах учеников. А если местные, то кто? Да, вот это задачка…

— И Небесные Отцы, — завершил Хранящий Память, — завещали нам зажечь огонь настоящего разума на этой планете — это и есть Предначертанное. Я все сказал, Святой Мак, теперь я хочу послушать тебя.

— Мы недавно вышли на звездные дороги, — начал Максим, взвешивая каждое слово, — и мы не знаем тех, кого вы называете Отцами Небес. Но Вселенная велика, и, может быть, ваши прародители еще вернутся. Ну, а пока — пока мы, люди Земли, готовы вам помочь, если, конечно, вы примете нашу помощь.

— Нам нужна помощь, — веско произнес старейшина, — потому что… — и вдруг перебил сам себя, обращаясь к женщине в длинном плаще, сидевшей по другую сторону костра: — Ты хочешь что-то сказать, Слышащая Тишину?

— Да. Меня зовет Мать Матерей — она хочет поговорить с той, что идет рядом со Святым Маком.

С этими словами она встала, подошла к входу в ближайшую пещеру и сделала Раде приглашающий жест рукой.

— Пойдем со мной, женщина долин, — тебя хочет видеть наша Мать Матерей.

К удивлению Максима, Рада, все это время сидевшая молча и молча слушавшая, так же молча встала и спокойно пошла к пещере.

Это еще куда, забеспокоился Мак, что им нужно от моей Рады? Помнится, Ирри, как его там, настаивал, чтобы мы приехали вдвоем..

— Не беспокойся, — произнес старейшина, заметив тревогу гостя, — с твоей спутницей не случится ничего дурного. С ней хочет поговорить наша Мать Матерей — это важно.

— О чем?

— Не все сказанное женщиной женщине надо знать мужчине, равно как и женщинам не нужно знать все, о чем говорят между собой мужчины.

Голос вождя Птицеловов звучал ровно и спокойно, однако Максим — впервые за все три года своего пребывания на Саракше — испытал довольно странное чувство. Вот ведь вопрос, кто тут из нас «пришел со звезд», подумал Максим, взглянув на неподвижное лицо старейшины в мерцании багровых отсветов пламени. Дети Неба, надо же. И я, получается, вовсе не из племени их Отцов Небес, я тут так, случайно заблудившийся и совсем не тот, кого они ждали. Но кто же они, эти Отцы Небес? Вот тебе и дикие горцы-аборигены — интересный расклад, очень интересный… Не удивлюсь, если они и в самом деле могут читать хоть часть моих мыслей.

Он почувствовал на себе внимательный взгляд вождя и успел заметить легкую тень улыбки на его губах. А может, и умеют… Максим быстро взял себя в руки. Даже если так, то что из этого? На Земле есть ридеры, феномен известный, так по чему бы ридерам не быть и на Саракше? Вспомним дисциплину мысли, а то разбаловал тебя твой обитаемый остров, разбаловал, прямо скажем. Привык быть Святым Маком, да? То-то же, Максим Каммерер!..

— Твой народ когда-нибудь видел звезды? — спросил Максим, подчиняясь какому-то внезапному внутреннему импульсу.

— Нет, — ответил старейшина — Но мы знаем, что они есть. Там, — он поднял лицо к темному слепому небу. — И когда-нибудь мы увидим эти звезды — обязательно. Но пока наша жизнь здесь, на земле — на этой земле.

Где вы — хозяева, мысленно добавил Максим, а я всего лишь гость, и гость незваный. Вы тут в своих горах разбирались с такими гостями просто и без затей — что будет, когда вы станете хозяевами всей планеты (именно «когда», а не «если»)?

— Вам известно, что такое башни противобаллистической защиты?

— Мы знаем о Темном Голосе, — спокойно отозвался Хранящий Память. — Но нам он не опасен — мы его не слышим.

Вот это да! Птицеловы иммунны к излучению! Кем бы ни были ваши Небесные Отцы, они постарались на славу… Какой сюрприз для Рудольфа — саракшиане, не один, не десять, а целый народ, причем достаточно многочисленный и невосприимчивый к полю. И что теперь будет делать Сикорски со своей позитивной реморализацией всей планеты? Мы просто самоуверенные идиоты, растерянно подумал Максим, идиоты, считающие себя умнее всех…

— Нас мало, — все так же спокойно проговорил старейшина, — и если мы спустимся с гор, мы растворимся бесследно среди людей низин. Люди долин живут во власти тьмы, люди островов — во власти злобы, а люди песков…

— Ты говоришь о мутантах?

— Нет. Мутанты — это жалкая тень людей, умирающий упрек военному безумию. Я говорю о народах, живущих в пустынях Юга.

— Пустыни смертельно радиоактивны — как там могут жить люди?

— Они живут там. Возможно, ты сам это узнаешь, Святой Мак, и скоро.

Вождь помолчал, глядя в огонь костра, и добавил с еле уловимым оттенком грусти:

— Наш мир качается на краю пропасти, и я не знаю, сумеем ли мы его удержать. Мы надеялись на твой совет…

Что я могу им посоветовать, подумал Максим, ощущая гадкое чувство бессилия. Что мы вообще можем сделать? Мы лечим бывшую страну Неизвестных Отцов, а ведь есть еще Островная Империя, которая наверняка пополняет свои арсеналы атомными бомбами и готовит дальнобойные ракеты для запуска с белых субмарин. И что тогда? Ракеты излучением не остановишь, массаракш!

— Мы можем помочь вам техникой, — хрипло произнес он. — И можем вывезти людей с этой планеты, если случится худшее.

— Нет, — старейшина отрицательно покачал головой. — Это наш мир, нам с ним жить, нам с ним и умирать. А за предложение помощи — спасибо, Святой Мак. Может быть, она нам понадобится.

Тут из темноты пещерного свода появилась Рада в сопровождении двух горянок, и вождь ограничился тем, что крепко пожал Максиму руку — так обычно и понятно.

Максим улыбнулся ей. Что ж, «не все сказанное мужчиной мужчине надо знать женщине, равно как и мужчинам не нужно знать все, о чем говорят между собой женщины»…

Главное было сказано, и дальнейшая беседа шла легко и непринужденно — радушные хозяева встречали желанных гостей. Еда, напитки, говорили обо всем и ни о чем.

— А потом была ночь, которую Максим с Радой провели в уединенной пещере, на пещерном полоке, выстланном меховыми шкурами горных медведей и пещерных барсов, — фауна Зартака, как и сами Птицеловы, похоже, удачно пережила атомную войну. И в этом крошечном коконе хватало места только для них двоих. А может, думал Максим, вглядываясь в загадочно искрящиеся глаза Рады, и ты пришла со звезд? И уже засыпая, он поймал себя на мысли: что же такого сказали Раде? Не буду спрашивать, решил он, захочет — расскажет сама.

— Вы были правы, Максим, — Лев Абалкин подобрал небольшой камешек, бросил его в темный коридор и прислушался, как он щелкает, отскакивая от стен, — это не собаки, это разумные существа. Скорее всего, голованы сформировались как разумная раса задолго до ядерной войны, и пережили они эту войну только потому, что они разумны. А упыри — это те из киноидов, кто подвергся мутациям: радиация действует на голованов точно так же, как на любые другие биологические организмы.

Голованы, подумал Максим, название довольно меткое. Головы у хозяев подземелий Крепости и в самом деле внушительные, они кажутся непропорционально большими. Ну что ж, голованы так голованы — трудно возразить. Да, я был бы страшно рад, если бы встретил этих разумных киноидов сразу после моего появления на Саракше (а это вполне могло случиться) — установил бы с ними контакт и контачил бы себе потихоньку, не зная ни о башнях, ни о ядерной войне, ни о прочих прелестях моего обитаемого острова. И по возвращении на Землю написал бы монографию под названием «Разумные собаки с планеты Саракш», приобрел бы известность в научных кругах, и родители успокоились бы насчет моего будущего — у сына все, как у людей, — и Дженни, наверное, вышла бы за меня замуж.

А сейчас, после всего, что случилось за эти три года, я не испытываю никакого азарта — пусть с голованами возится Лев, мне они неинтересны, да. Вот только вряд ли он сможет всецело посвятить себя контакту с разумными киноидами — Лев Абалкин нужен Рудольфу Сикорски совсем для другого (для чего Экселенц и запрашивал с Земли нового сотрудника: молодого, способного и прошедшего специальную подготовку). Страннику не до собак, будь они хоть трижды разумными, — у Странника хватает проблем с людьми…

Доклад Каммерера о визите к Птицеловам Экселенц выслушал очень внимательно, пробормотал «Вот и еще один неучтенный фактор влияния…», но Максим видел, что шефа что-то беспокоит и что он, слушая его, одновременно думает о чем-то еще. Максима это не удивило — он привык, что Рудольф делает несколько дел сразу и при этом не ошибается, — однако встревоженность Странника он уловил.

— У нас очередные неприятности? — спросил он напрямик, закончив доклад.

— В Республике и у наших ближайших соседей пока спокойно, — буркнул Сикорски, — относительно спокойно. Зато айкры… Есть сведения, что они готовят войну — ядерную.

— Ракетный удар с подводных лодок — издалека, не входя в зону действия башен?

— Именно так — островитяне многому научились, и ошибок они не повторяют. Флота и дальней авиации у нас нет — перехватить подводные ракетоносцы в океане, до их выхода на стартовый рубеж, мы не сможем. Значит, или придется привлечь земные звездолеты, что не слишком желательно — принцип дозированного вмешательства, массаракш, — или…

— Или?

— Или использовать ту же методику, которую мы с успехом применяем вот уже много лет в Хонти: внедрение в Островную Империю одного или нескольких землян-прогрессоров с тем, чтобы они сыграли там роль ингибитора нежелательных процессов. Наши сведения об айкрах теперь куда более подробны, чем до вторжения, — мы подвергли ментоскопированию всех пленных офицеров и многое узнали. Империя Тысячи Островов далеко не монолитна — там сейчас идет очень жесткая борьба за власть, в ходе которой жречество консолидируется с промышленными и финансовыми кругами. Конечные цели у жрецов и у дельцов разные, но противник один: Великий Кракен и поддерживающая его каста военных аристократов. На островах назревает что-то вроде классической буржуазной революции — это когда реальная власть переходит от носителей мечей к держателям кошельков. Фанатики твердят о древней мести, тогда как прагматики отнюдь не рвутся разжигать всепланетный атомный пожар, не без основания полагая, что им самим мало не покажется. И этой ситуацией можно — и нужно — воспользоваться.

— И вы хотите послать туда меня?

— Тебя? Нет, Максим, тут нужны люди со специальной подготовкой, которой у тебя нет, да и личность ты на Саракше слишком известная — тебе будет трудно работать агентом под прикрытием. Так что оставайся Святым Маком, а с «ингибитором» я тебя сейчас познакомлю — он недавно прибыл с Земли, но успел уже побывать в лагерях военнопленных и познакомиться с айкрами.

Сикорски щелкнул клавишей стационарного коммуникатора и произнес:

— Лев, зайдите ко мне, пожалуйста.

И добавил, обращаясь к Максиму:

— Съездишь с ним за Голубую Змею — посмотришь, что он за парень, проверишь. Тебе все равно нужно там побывать — тебя хочет видеть Колдун.

— Колдун?

— Он самый. Твоя популярность, — Странник усмехнулся, — растет день ото дня, тобой интересуются самые важные персоны планеты. Не удивлюсь, если завтра тебя захочет видеть господин хонтийский президент или даже сам островной император.

— А на кого я оставлю Город Просвещения? Это же мое основное дело, Рудольф!

— У тебя есть Рада — способная девочка, очень способная. Есть оперившиеся ученики, да и мои ребята помогут. К тому же не думаю, что твой визит к чревовещателю окажется продолжительным. Но съездить надо обязательно: Колдун не из тех, кто страдает дефицитом общения или праздным любопытством. Просто так он никого звать не будет — он у нас вещь в себе, причем вещь самодостаточная. Съездишь, навестишь Колдуна, проведешь «ходовые испытания» нашего нового сотрудника, а заодно узнаешь, что там за слухи о варварах, якобы зашевелившихся в пустынях Юга. О них тебе ведь и горцы говорили, а дыма без огня, как известно… Войдите!

В человеке, появившемся на пороге кабинета, Максим сразу узнал землянина, а по стремительной текучести его движений он понял, что перед ним профессионал, профессор высокого класса — поединок с ним Максим наверняка бы проиграл, да и самому Страннику в таком поединке пришлось бы несладко.

— Знакомьтесь, товарищи, — голос Сикорски источал радушие, но глаза его оставались холодными: Странник оценивающе присматривался к новому сотруднику.

— Лев Абалкин.

— Максим Каммерер.

Мы с ним ровесники, подумал Максим, пожимая крепкую руку Абалкина, только я все еще любитель, а он уже выбрал свою стезю.

— Вы, Лев, отправитесь с Максимом в краткую командировку на Юг, — резюмировал Сикорски. — Попробуете Саракш на вкус, посмотрите, во что превратила ядерная война огромные цветущие территории, и увидите, чего нам надо избежать — это вам пригодится. А Максим…

Слова «посмотрит на вас» произнесены не были, но они подразумевались, и Абалкин это понял.

— Когда мы отправляемся? — уточнил он, не выказывая никаких эмоций.

— Завтра утром.

…Рада весть об отъезде Максима восприняла спокойно — надо, значит, надо.

— Не волнуйся, — сказала она, — здесь все будет нормально. Мы справимся.

В том, что она справится, Максим не сомневался. А уж они — и подавно. Его Рада уже не была той Радой, которая в ужасе вжалась спиной в стену, когда на них с Маком в темной подворотне напали бандиты Крысолова. Девушка пользовалась в Городе заслуженным уважением, и вовсе не только потому, что она была тенью Святого Мака Тень эта давно обрела самостоятельность: имя «Идущая Рядом» (так ее теперь называли) означало именно рядом, а не позади, как положено тени. Максим был и рад, и не рад этому — он гордился Радой, но чувствовал, что она постепенно отдаляется от него, и это ему не нравилось. И сейчас, после ее спокойной фразы, он ощутил легкую досаду — неужели у Рады уже не осталось. Для него более теплых слов?

— Только возвращайся скорее, — добавила Рада, словно услышав его мысли, — живой и невредимый.

— Что со мной может случиться? Я же Святой Мак — не ты ли это говорила?

— Возвращайся, я буду ждать… — просто ответила она.

Голованы так голованы, пусть будут голованы. Хм, а не к этим ли «живущим в личине зверя» отправился горец Ирри Арритуаварри? Птицеловы, несмотря на свое отшельничество, знают все, происходящее на континенте. Готовятся выполнить Предначертанное. Да, очень на то похоже… А Лев молодец — общение с киноидами он ведет легко и быстро. Если у него так пойдут дела и на островах, то, возможно, глобальной ядерной катастрофы и в самом деле удастся избежать. Но голованы голованами, а нам надо двигаться дальше — я забрался в эти гиблые места не роди контакта с разумными собаками: меня ждет Колдун.

— Пойдемте, Лев, — сказал Максим. — Уже темнеет, а до поселка мутантов в руинах нам с вами еще ехать и ехать. А ночью по этим смертоносным лесам особо не разъездишься даже на глайдере — древняя боевая автоматика по-прежнему работает, и неплохо.

— Пойдемте, — с видимым сожалением согласился Абалкин, — вы правы.

А ведь он, подумал Максим, с гораздо большим удовольствием остался бы общаться с этими разумными собаками, чем лететь в другое полушарие планеты для общения с куда менее приятными существами.

— Так вопрос не стоит, — с некоторым удивлением ответил Абалкин, когда Максим прямо спросил его об этом — Прогрессорство — это моя работа, и моя задача — острова. Я охотнее занимался бы киноидами — они мне более симпатичны, чем островитяне, — но голованы дождутся меня, а вот островитяне — нет. Так что как только мы с вами вернемся, я сделаю себе биопластику и отправлюсь на Благословенные Острова — как же иначе?

Биопластика, подумал Максим. Да, Абалкину потребуется коррекция внешности — на островитянина он, мягко говоря, не очень похож. Мы, земляне двадцать второго века, научились быть высококлассными шпионами, нас примут за своих где угодно. Биопластика, психологическая адаптация — наверно (если возникнет такая необходимость), землянина можно замаскировать даже под голована вопрос только в том, что это за необходимость и как она возникает…

— А что там, дальше? — спросил Абалкин, всматриваясь в жаркое марево, дрожавшее над холмами, поросшими скрюченным чахлым кустарником.

— Пустыни, — ответил Максим, — сплошные пустыни, тысячи километров зараженных пустынь. Территория бывшей страны Неизвестных Отцов — это всего лишь часть бывшей Империи, примерно ее треть, и столица до войны была там, — он показал на юг, — километров триста отсюда. Но потом упали атомные бомбы, и от всех стран Центрального блока — и от большей части Империи — остались радиоактивные пустоши. А если острова развяжут новую ядерную войну, в пустыню превратится весь континент и, наверное, вся планета.

— Понятно, — сказал Лев.

Да, подумал Максим, логично. У голованов нет атомного оружия, и острой ненависти к людям они вроде бы не испытывают. Приоритеты расставляются сами.

— Думаю, — сказал он, — вы еще сможете пообщаться с вашими разумными киноидами — не так долго, как хотелось бы, но все-таки. Колдун — личность своеобразная, он приглашал за чем-то меня, а на вас его приглашение не распространяется. Там, куда мы едем, есть тоннели метро, и в них тоже обитают голованы. Так что пока я буду на аудиенции, вы сможете посмотреть тоннели — только, прошу вас, будьте осторожны: кроме голованов в них водится и другая живность, не столь разумная. И достаточно неприятная в общении — попросту говоря, опасная. Одни упыри чего стоят, не говоря уже о мутантах-пресмыкающихся и земноводных, каких на Саракше раньше, до войны, отродясь не было.

— Не волнуйтесь, Максим, — холодно отозвался Абалкин, — с неожиданностями я справлюсь.

Глайдер обогнул холм, впереди показались развалины, и разговор сам собой затих: оба землянина почувствовали что-то недоброе, затаившееся среди руин города, сожженного атомным огнем Максим поднял спектролитовый обтекатель машины — злой воздух Саракша, дышащий радиацией, старой болью и смертью, остался снаружи, — а Лев активировал панель управления оружием: из гладкого корпуса глайдера выпучилась турель спаренного пулемета.

Развалины, служившие пристанищем маленькой общине мутантов, возглавляемой принцем-герцогом, выглядели так же, как и три года назад, — остатки стен, пустые оконные проемы, каменная чаша фонтана, заваленная мусором, оплавленный памятник неизвестно кому, — но что-то было не так, а что именно не так, Максим понял, увидев на земле темные пятна. Это были трупы тех самых мутантов, существ несчастных и безобидных, уродливых и в жизни и в смерти, разбросанные в беспорядке по бывшим улицам бывшего города.

Кому они помешали, успел подумать он, легионеры давно уже не совершают рейдов в эти края, а в следующую секунду из-за косо срезанной стены, наполовину вросшей в землю и только поэтому до сих пор не рухнувшей, выползла нелепая и жутковатая машина.

Она напоминала телегу, сляпанную кое-как, на скорую неумелую руку, — широченные колеса, высокие хлипкие борта с узкими гцелями-бойницами, подобие водительской кабины без стекол. Двигатель у этого монстра был самый примитивный — за телегой тянулся шлейф лохматого дыма, — однако самоходная колымага не была автоматическим устройством; в ее кабине сидели люди. Что это за люди, Максим разглядеть не успел — в бойницах засверкали вспышки выстрелов, и вокруг глайдера заплясали фонтанчики сухой земли и песка, выбитые пулями. Одна из них с визгом срикошетила от спектролита обтекателя, а затем посвист пуль, частую трескотню выстрелов и шуршание земли, разрываемой попаданиями, перекрыл рокот крупнокалиберного пулемета.

Лев Абалкин умело, расчетливо и хладнокровно рубил «телегу» длинными очередями из обоих стволов. Бронебойно-зажигательные пули решетили борта; странная машина грузно осела на простреленные колеса, из кабины кто-то вывалился и застыл на земле кучей тряпья. Гулко ахнуло, и колымага выбросила клуб бурого дыма и огня — взорвался топливный бак.

— Все, — спокойно сказал Абалкин, — живых там не осталось. Можно идти смотреть, кто они такие, эти приветливые прохожие.

Что за варварское сооружение, думал Максим, разглядывая расстрелянную «телегу». Варварское? Так вот кто это такие. Наслышаны, наслышаны — легенды оказались правдой. Хотя кто бы сомневался, если уж и Птицеловы, и Колдун говорят о варварах как о реальном народе. Жители песков — ну да, конечно: конструкция машины облегченная, борта из тонкого железа, шины широкие, похожие на поваленные набок короткие цилиндры (как раз для езды по барханам). Но с технологиями у вас туго: такое ощущение, что ваш вездеход вы собирали вручную, и не по чертежам, а по картинке, и вообще ваша повозка — кустарная самоделка, слепленная из подручного материала. И слава богу — значит, можно надеяться, что ни ракет, ни атомных бомб у вас нет, господа варвары.

Тот, кто выпал из кабины, лежал навзничь, и Максим смог его рассмотреть. Плотная кряжистая фигура, желтоватая кожа, курчавые темные волосы, узкие глаза (они остались открытыми), мелкие ощеренные зубы — варвар оказался не похожим ни на имперцев, ни на пандейцев, ни на островитян, ни тем более на горцев Зартака Еще одна раса саракшиан, пережившая войну и не превратившаяся в карикатурное подобие людей. Поверх безрукавки, открывавшей мускулистые руки, на убитом был шипастый панцирь (чистое Средневековье!), неплохо, по всей видимости, защищавший своего владельца в рукопашной, но не спасший от крупнокалиберных пуль, разодравших его практически в клочья. В кабине, уткнувшись в рулевое колесо, лежал еще один варвар, но Максим не стал его разглядывать — у водителя было снесено пол черепа и мешал смрадный дым: «телега» лениво, но чадно горела.

Тем временем Абалкин деловито вышиб прикладом заднюю дверцу, нырнул в дым, повозился внутри — слышно было, как он пробирается, — и вернулся, неся пару старинных (не автоматических) винтовок.

— Там смотреть не на что, — сообщил он. — То ли шесть, то ли семь трупов, точнее не сказать, их всех порвало на куски. Кто они, Максим?

— Варвары. Жители песков. Я их вижу впервые, хотя много о них слышал. Вероятно, разведчики. Жаль, что не удалось взять пленного — кто его знает, может, они авангард целой армии.

— Боюсь, что с этим пленным было бы тяжеловато общаться, — произнес Лев с какой-то странной интонацией, — и даже просто находиться рядом с ним было бы небезопасно.

— Что вы имеете в виду?

— Они фонят так, что любой саракшианин минут через пятнадцать такого общения получит смертельную дозу. Да вы сами посмотрите, Мак.

Максим наклонился над телом варвара в панцире и кожей лица ощутил характерное жжение — труп действительно был радиоактивным.

— При таком уровне радиоактивного заражения они давно должны быть мертвецами, — задумчиво проговорил Абалкин, — а они ездят и стреляют. Интересно, не правда ли?

— Очень, — согласился Максим — Вот что, — он огляделся по сторонам, — надо бы его во что-нибудь упаковать и взять с собой: этот феномен нужно доставить Рудольфу. Никогда не слышал ни о чем подобном.

— Заверну в пленку и закину в грузовой отсек глайдера, — предложил Абалкин, — места хватит. Однако неплохо бы его прикрыть хотя бы стальным листом — сидеть не один час рядом с таким сильным источником радиации не слишком полезно даже для нас с вами. Пойду поищу в развалинах что-нибудь подходящее, в крайнем случае — дотянем до леса, там неподвижной и ползающей брони более чем достаточно. Вы делайте свое дело, Максим, с погрузкой нашего трофея я справлюсь один.

Он уверенной походкой направился к руинам, не обращая внимания на трупы мутантов, а Максим смотрел ему вслед и думал, что Лев успешно прошел «ходовые испытания». Прогрессор Абалкин, посланец Земли и проводник ее воли; совершенная боевая машина, заточенная под вполне определенную задачу и функционирующая без сбоев и без рефлексий, мучивших арканарских наблюдателей и спасателей на Сауле. Похоже, стрелять Абалкин будет не особо раздумывая. Максим Каммерер был в этом уверен. Вот тебе и вся проверка, подумал он с горечью…

— Вы опоздали, Мак, — Колдун покачал своим огромным черепом, покрытым густым жестким волосом, похожим на серебристый мех.

— Они погибли? Все? И принц-герцог?

— Не все, — Колдун говорил негромко, но в подвале был отличный резонанс, и каждое слово различалось отчетливо. — О приближении пустынников мутанты узнали еще вчера, и принц-герцог ночью увел всех, кто хотел и мог уйти. Остались только те, кому было уже все равно, жить или умирать. И они умерли — варвары убили всех, кого застали.

— И вы не смогли помешать? — резко спросил Максим, пристально глядя в глаза Колдуна: в узкие и длинные нечеловеческие глаза с вертикальным, как у змеи, зрачком — Вы ведь кое-что умеете — я помню, как вы усыпляли упырей.

— Умею, — легко согласился Колдун, — но незачем мешать. Мутанты — те, которые здесь остались, — сами выбрали свою судьбу; они могли уйти — и не ушли. Они выбрали смерть как благо.

Да, подумал Максим, бывает. Несчастные создания, не нужные даже самим себе… А я, помнится, при расставании с доктором, которого здесь зовут принцем-герцогом, клятвенно обещал никого не забыть после полной и окончательной победы и наступления всеобщего равенства и братства. И вот — опоздал…

— И главное, — продолжал Колдун, не разжимая губ маленького рта, сложенных так, словно он собирался свистнуть сквозь зубы, — во что вмешиваться? Конечный итог любого действия невозможно предугадать. Я созерцатель, а вы — нет, поэтому вам трудно меня понять. Помните наш разговор три года назад? Вы сила, Мак, вы взбудоражили этот мир и вывернули его наизнанку — почти вывернули. И как я вам говорил, сила ваша не осталась свободной — Странник, загадочный человек из вашего мира, взял вашу силу себе. Ваше стихийное возмущение порядком вещей сделалось целенаправленным, вы уже не бунтарь-одиночка — вы стали элементом системы, осуществляющей определенную задачу. Но в ходе вашей бурной разрушительно-созидательной деятельности и вы лично, и все вы, пришельцы, резко нарушили равновесие и продолжаете его нарушать, и последствия этого нарушения непредсказуемы.

— Вы пригласили меня только для того, чтобы побеседовать на философские темы? — спросил Максим, борясь с подступившим гневом.

— Не только, — Колдун шевельнулся, и слепая ночная птица, сидевшая на его плече, переступила с ноги на ногу и взъерошила перья. — Я хочу видеть, каким вы стали, Мак, и сказать вам о варварах. Вам надо их учитывать. Помните, что говорили о пустынниках мутанты? Они — страшные люди, из железной проволоки, ни плакать не умеют, ни смеяться; живут в пустыне, песок жуют, песком запивают. Варвары первобытно жестоки — вы сами видели, что они здесь натворили, но вот насчет питания песком — это не просто метафора. Вы расстреляли повозку варваров и наверняка осматривали их трупы — вам ничего не показалось странным?

— Показалось, — ответил Максим, еще не понимая, куда клонит Колдун. — Тела убитых радиоактивны, причем настолько, что уровень радиации несовместим с жизнью.

— С обычной биологической жизнью, — поправил его Колдун, — а жизнь как таковая — она многообразна. Есть биоорганизмы, которые отлично переносят повышенную радиацию — например, насекомые. А есть и такие, для которых радиация — хлеб насущный.

— Вы хотите сказать…

— Варвары — это новый вид людей, они — дети войны и огромных зараженных территорий. У них кардинально изменился метаболизм. «Горячие воины» варваров могут очень долго обходиться без еды. «Песок жуют, песком запивают». Повышенный радиоактивный фон — это для них естественная среда обитания. Это новые хозяева планеты — если новая война выжжет весь континент и уничтожит все его население, они заселят пустые земли, и чем выше будет уровень радиации на атомных пепелищах, тем лучше для варваров. Один раз появившись, жизнь не хочет исчезать, она приспосабливается к любым условиям, и появление «горячих воинов» — наглядный пример. Варвары уступают нынешним обитателям планеты по умственным способностям. Их ум — это звериная хитрость. Они грубы, жестоки, не склонны к абстрактному мышлению, используют жалкие крохи прежних технологий. Это своего рода резервный вариант Мироздания — явный регресс с точки зрения развития разума, но в то же время — явно позитивная генетическая мутация, которая позволяет выжить в изменившихся условиях, смертельных для прежних разумных обитателей Саракша. Пройдут тысячелетия, и варвары, быть может, создадут новую цивилизацию, но вот какой она будет и будет ли — не знаю. А пока у них есть примитивное феодальное общество и маленькое южное княжество Ондол. Пока маленькое — оно постепенно расширится по мере роста населения и заселения зараженных пустынь. Но крупного наступления варварских орд на север можно не опасаться — центральных пустынь «горячим воинам» хватит на десятилетия. И варвары не спешат — они ждут войны, которая подарит им новые земли, пригодные для обитания.

Ядерной войны, подумал Максим. Разумно — не такие же они и дураки, эти «горячие воины». Чистые районы им не нужны, а во встречном бою «драконы» и «вампиры» перемелют их убогие «телеги» в труху.

— Откуда вам все это известно? — спросил он.

— У меня есть помощники, — сказал Колдун.

— Насекомые, птицы, звери, летучие мыши. И сам я, как вы совершенно правильно заметили, кое-что умею. Так что учтите «варварский фактор» в расчетах. И подумайте, пожалуйста, о равновесии — хорошенько подумайте, Мак. Вам только кажется, что человек всесилен, а на самом деле это не так…

Задумавшись, Максим не заметил, как дошел от обиталища Колдуна — от подвала в дальнем конце разрушенного города — до центральной площади, где под присмотром Льва Абалкина остался глайдер. Слова Колдуна о нарушении вселенского равновесия мало тревожили Каммерера — он думал о радиоактивных пустынниках. Не верить Колдуну оснований не было, вид разгромленной колонии был красноречивее разговоров.

Они враждебны всем людям Саракша, думал он, враждебны только потому, что люди не могут жить там, где живут варвары, и наоборот. Двум разумным видам не ужиться на одной планете — людям надо дезактивировать зараженные территории (об этом Сикорски говорил еще три года назад), а для варваров это смерть в самом прямом смысле слова. Пока южане немногочисленны, конфликта еще можно избежать, но что будет лет через сто, когда они размножатся, а заодно, что весьма вероятно, овладеют всем техническим наследством выжженных держав? Любая разумная раса стремится расширить свой ареал обитания, и в данном случае это стремление обернется беспощадной войной на уничтожение. Час от часу не легче — теперь понятно, почему желтокожие воители открыли огонь по глайдеру, даже не поинтересовавшись, кто в нем сидит: любой чужой для них враг по определению — враг, с которым говорить не о чем. Теоретически можно разделить континент на две зоны, однако наличие на материке обширных радиоактивных пустынь неминуемо приведет к вырождению (или к перерождению) биосферы всей планеты. Так что — или-или. Вот только этого нам и не хватало, массаракш-и-массаракш! И кстати, как действует на «горячих воинов» излучение и действует ли вообще? Колдун об этом не сказал, а я не спросил.

Глайдер стоял на месте, но Абалкина возле него не было. Максим обошел машину, заглянул внутрь. Грузовой отсек ощутимо фонил — значит, Лев уже загрузил туда «феномен» и, судя по тому, что радиация была вполне терпимой, чем-то его экранировал. Но где он сам? Неужели полез в тоннели к голованам? Не слишком осмотрительно, надо сказать, особенно для профессора уровня Абалкина, — а вдруг появится еще одна варварская «телега»? Может, он просто зашел в ближайший уцелевший дом, вон в тот? Хм, а домик-то знакомый…

Это был тот самый дом и та самая комната — выцветшие обои, скукожившиеся то ли от жары, то ли от старости; рассохшийся паркет, выгоревший в углу; единственное окно без стекла. И самодельный деревянный стол, за которым сидел Гай и чистил автомат, мучаясь от синдрома лучевого голодания. Бедняги Гая уже три года как нет в живых, а колченогий стол стоит себе как ни в чем не бывало — вещи обладают удивительной способностью переживать людей.

Максим подошел к столу и коснулся пальцами его шершавой поверхности. Да, стол тот самый, и табуретка, на которой сидел Гай, та же самая, и вторая табуретка стоит там же, где стояла три года назад. Здесь ничего не изменилось — ничего, — только Гай никогда уже не сядет за этот стол…

Снаружи, за окном, что-то метнулось, словно невидимая птица взмахнула крылом. Максим быстро переместился к оконному проему, готовый ко всему, и вдруг почувствовал, что в комнате кто-то есть. Он медленно повернул голову и замер.

За столом в спокойной позе сидел человек, которому неоткуда было взяться — секунду назад его не было. Максиму показалось, что это Гай — или призрак Гая? — человек был одет в армейский камуфляж, но это был не Гай, Максим понял это со второго взгляда. Незнакомец был совсем не похож на саракшианина — он больше походил на горца или на землянина. Но как он здесь оказался? Ведь комната только что была пустой! Нуль-транспортировка?

— Кто вы? — спросил Каммерер, старясь сохранять спокойствие.

Если это призрак — ну что ж, пообщаемся с призраком, Саракш и не такому научит.

— Я один из тех, кого называют Странниками, — сказал «призрак». — Никакой мистики. Я просто вошел.