Сапфировый перстень

— Вот что я скажу, киммериец, — обратился он к Конану, — мне плевать, что вы там не поделили с моим парнем, но тебе лучше уйти отсюда. Видишь, сколько нас? Мы тебя не тронем, клянусь Белом, если ты уберешься из таверны.

Кровь бросилась Конану в голову, но он быстро овладел собой. Встав, он вытер рот тыльной стороной ладони, громко рыгнул прямо в лицо Фархиду, отчего тот отшатнулся, как от пламени из пасти дракона, и, схватив его левой рукой за бороду, громко и отчетливо произнес:

— А вот что я тебе скажу, замориец. Мне плевать, что вы делите с этим парнем, но это для тебя будет куда спокойнее убраться отсюда. Я, клянусь Кромом, не трону тебя и твоих воров, если вы очистите таверну. Я вижу, сколько вас тут, паучьих детей, — убирайтесь все! Понял, сучий потрох? Кстати, не ты ли сам посоветовал Слону избавиться от меня? — По страху, мелькнувшему в глазах разбойника, киммериец понял, что не ошибся в своих предположениях.

Фархид пытался освободиться из рук варвара, но с таким же успехом он мог вырвать из стены городские ворота — стальная хватка Конана напомнила ему слышанные в детстве легенды о каменных воинах.

— Эй, ребята! — позвал он своих на помощь, но у «ребят» хмель моментально выветрился из головы, и они не решались предпринять никаких действий. Один только Слон встал и, стряхнув с себя пытавшихся удержать его товарищей, бросился на помощь Фархиду. Меч у него был достаточно длинный и тяжелый, но размахивал он им с необыкновенной легкостью. Ну как же, ведь он был самым сильным бойцом в Шадизаре!

— Наконец то я по-настоящему выпущу тебе кишки, киммерийский ублюдок! — зарычал он.

Конан легко, как шелковое покрывало, бросил предводителя под ноги Слону и, воспользовавшись замешательством врага, выхватил свой меч. Привычные ко всему посетители таверны мгновенно отодвинули столы и превратили помещение в подобие арены, расположившись полукругом подальше от противников, дабы не попасть случайно под разящий удар меча, но и не упустить возможность развлечься явно любопытным зрелищем.

— Не споткнись о собственные уши, выродок! — парировал варвар, сверля взглядом противника.

Враги сходились, не спуская друг с друга напряженного взгляда. Конан ни капли не сомневался в том, что победа будет за ним. Сделав пару выпадов, он понял, каковы недостатки в умении работать мечом у своего врага.

— Клянусь Кромом, ты уже мертвец! — объявил он Слону и удвоил скорость, с которой вращал мечом.

Замориец отбил несколько атак, но меч Конана сверкал все быстрей и быстрей. Слон пытался противостоять этому напору, но тщетно. Киммериец теснил противника, не давая возможности развернуться, и хотя замориец тоже был не таким уж плохим рубакой, все действительно закончилось довольно быстро: в последний раз зазвенели столкнувшиеся мечи — и последовал коронный удар варвара. Конец меча вышел из спины Слона как раз в том месте, в которое тот метил, нанося сзади предательский удар киммерийцу. Конан взглянул в глаза противнику. Широко распахнутые, они быстро тускнели, напоминая стершиеся монеты.

Конан обвел взглядом оцепеневших зрителей.

— Еще кто-нибудь хочет проверить, как киммерийцы умеют обращаться с мечом? — спросил он спокойным голосом. — Мне кажется, вроде тебе не терпелось? — Конан указал концом лезвия в направлении Фархида.

У того громко застучали от страха зубы; не в силах вымолвить хоть слово, он судорожно мотнул головой. Варвар двинулся в его сторону. Передние ряды зрителей отпрянули, давя задних.

— Запомните, в ваш город пришел Конан из Киммерии, и всякий, кто попробует поступить, как вот этот, — варвар кивнул на распростершуюся на полу тушу своего бывшего врага, — получит свое.

— Эй, хозяин! — крикнул он Абулетесу. — Убери-ка эту вонючую падаль отсюда, а нам с Нинусом подай еще кувшин вина! Кстати, — вспомнил киммериец, повернувшись к предводителю шайки, — не забудь завтра принести сюда мою долю — иначе, клянусь Белом, я накормлю тебя твоими собственными потрохами!

Варвар вернулся за стол и налил себе и Нину-су по кружке вина.

— Неплохо, как ты думаешь, прополоскать горло после такой приятной беседы?

— Клянусь Владыкой Света, ты совершенно прав, — серьезно ответил Нинус.

На следующий день варвар решил, что, пожалуй, самое время наведаться к Ши Шеламу. С бурдючком хорошего вина он отправился в Пустыньку. Пройдя знакомыми пыльными проулками, он без труда нашел лачугу своего приятеля, однако дома того не оказалось. «Наверное, ушел по делам, — решил киммериец. — Хотя вроде бы рано еще, солнце стоит низко. Ну да ладно, мне не к спеху, могу и подождать». Конан заглянул в лачугу Шелама, взял со стола глиняную кружку и, расположившись на бугорке в глубине дворика, стал дожидаться хозяина, время от времени подкрепляясь хорошим глотком вина.

Солнце поднялось уже довольно высоко, когда за изгородью послышались шаги и во дворик, весело насвистывая, вошел Ловкач.

При виде Конана он издал радостный вопль и бросился к киммерийцу с распростертыми объятиями:

— Я уже не думал, что придется встретиться! Тут у нас всякое болтали…

— Этому вислоухому бурдюку не удалось отправить меня на Серые Равнины, — засмеялся варвар, похлопывая Шелама по плечу. — Но что было, то уже прошло, — продолжал он, — теперь у меня новые дела. Вот посмотри, — протянул он Ловкачу небольшой сверток.

Они прошли в лачугу Ши Шелама, хозяин расстелил на столе кусок материи, и Конан вытряхнул из кожаного мешочка кучку заигравших в солнечных лучах камешков — часть того, что они вчера с Нинусом добыли в доме почтенного Ахунда.

— Ого! Неплохо поработали, — похвалил его Ловкач и, склонившись над самоцветами, начал внимательно их рассматривать.

— Придется реализовать их в Офире, — наконец заключил он. — Камни очень хорошие, но здесь, я думаю, продавать их опасно. Поэтому сделаем так: отнесу их одному человеку, возьму за них хорошую цену, а он пусть сам переправит их в Офир. Подожди меня, я обернусь быстро.

Конан вновь пристроился в тени под оградой и предался размышлениям о Синем Сапфире, который никак не давал ему покоя.

«Копыта Нергала, — выругал он себя, — что же я Шелама-то не спросил? Он наверняка что-нибудь знает…»

Ловкач вернулся действительно очень скоро, а может быть, Конану так показалось за раздумьями, по-прежнему обильно сдабриваемыми вином из бурдючка.

— Старый скряга, — выругался Шелам, — вечно приходится с ним торговаться за каждую мелочь, все норовит посчитать в свою пользу. На, держи.

Ши Шелам бросил Конану увесистый мешочек, который варвар поймал с ловкостью факира.

— Неплохо, — взвесив монеты в руке, удовлетворенно протянул киммериец, — хватит выпить и закусить. А кстати, как поживает мой меч?

Лицо Шелама приняло такое ошеломленное выражение, что киммериец сразу заподозрил неладное.

— Твой меч? — переспросил Ловкач, почесывая бровь. — Твой меч?..

— Ну да, мой меч! — теряя терпение, рыкнул Конан. — Ты что, его отдал кому-нибудь?

— Я ду… думал, что ты никогда не вернешься уже… — запинаясь, начал Ши Шелам и осекся, взглянув на киммерийца.

— Уже… уже… — передразнил его варвар, — я уже вернулся. Где мой меч?

— Я его продал, — решился наконец Ловкач.

— Продал? Мой меч? — Конан не верил своим ушам. — Ты что, рехнулся, обглодыш? Или у вас здесь все такие?!

Варвара обуяла дикая ярость. Он готов был разорвать Шелама в клочья.

— Нет, ты спятил, определенно спятил! — Киммериец крепко сцепил руки, чтобы ненароком не зашибить Ловкача. — Продать мой клинок! Ну и местечко этот Шадизар! Определенно Город Негодяев!

Он взглянул на Ловкача, не зная, как поступить. Ярость постепенно проходила. К тому же на физиономии заморийца было написано такое искреннее раскаяние в содеянном, что Конан махнул рукой:

— Что с тобой сделаешь!

Он сел, обхватив голову руками. Ловкач молчал.

«Собственно говоря, — подумал варвар, — он же действительно не мог знать, что я выжил… Сколько ему было ждать моего возвращения? Год? Всю жизнь?.. Да и пес с ним, с этим мечом… Не оружие красит воина, а совсем наоборот. И с простыми мечами у меня, бывало, получалось не так уж плохо. Да и старик тот, вендийский, советовал от него избавиться».

Он поднял глаза на Шелама. Тот стоял в напряженной позе с поникшей головой.

— Прости меня! — великодушно сказал киммериец. — Цену хоть хорошую взял?

— Хорошую… — как эхо повторил Ловкач. Он осмелился посмотреть варвару в глаза и, видя, что его проступок вроде бы забыт, добавил уже окрепшим голосом:

— Очень хорошую цену дали, очень! Знаешь мне показалось, что этот меч искали, потому что человек, который купил его, назвал имя своего хозяина — Чиндара Хон.

«Великие боги! А я еще так наорал на него… — , Теперь раскаяние охватило уже киммерийца. Да ведь пройдоха Шелам, сам того не ведая, оказал мне услугу, которую и оценить-то невозможно! Что говорил старик? Он велел передать это Спящее Зло тому, кто назовет его имя. Как я мог не помнить об этом?! Хвала Солнцеликому Митре, все случилось как нельзя лучше…»

— Ладно, забудем, как будто ничего и не было. Хорошо хоть, что не продешевил. А такую удачную сделку неплохо бы и обмыть. Сейчас вот допьем, что я принес, а потом сбегай принеси еще — сегодня мы можем позволить себе раскошелиться. — Он, побренчав в принесенном Ловкачом мешочке золотыми монетами, бросил ему несколько штук и перевел разговор на другую тему: — А что у вас слышно нового?

— Да так, ничего особенного, если только не считать того, что у почтеннейшего Калоя… ты, конечно, помнишь его, — ухмыльнулся Ловкач, — так вот, у него караван пропал.

— Как пропал? — поинтересовался Конан. — Ограбили, что ли?

— Нет, — ответил Ши Шелам, разводя руками, — пропал без следа. Из Аренджуна вышел, прошел несколько селений, оставался день пути до Шадизара — и больше никто его не видел. Ни каких следов — как будто испарился. Калой нанял туранских всадников, они прочесали всю степь, но так ничего и не обнаружили.

— А откуда караван шел? — спросил Конан.

— Из Вендии — там для Калоя закупили благовония и самоцветы. Он наверняка неплохо бы заработал на этом, но вот не повезло. Может, поищут еще несколько дней да что-нибудь и вынюхают?..

— Если сейчас следов не обнаружили, то как их через седмицу найдешь? — рассмеялся Конан. — Шакалы уже все доедят и косточки оближут.

— Шакалы, конечно, все могут съесть — кроме мечей, щитов, шлемов и кольчуг, — возразил Ловкач. — Куда это все делось? Торговцы собираются снарядить новый караван, за невольницами, но рисковать не хотят. Этот сопровождала хорошая охрана, но, видишь, не помогло. Им надо бы взять людей половчее и посильнее; ты, кстати, пришелся бы там в самый раз. Калой тебя запомнил, точнее говоря, он хорошо помнит свой полет из веселого дома, — хохотнул Шелам.

— Ладно, — согласился Конан. — Если он ко мне обратится, да еще предложит хорошую плату… В общем, там посмотрим. А теперь давай выпьем. — Он потряс бурдюк, где еще булькали остатки принесенного вина. — Надо отметить нашу встречу — слава Митре, мы живы и здоровы.

Приятели уселись за стол, и через некоторое время бурдючок опустел. Ловкач сбегал и принес еще. Вино было неплохим, беседа текла весело, и Конан только под конец вспомнил, что хотел кое-что узнать у Ши Шелама.

— Послушай, — обратился он к Ловкачу, уже выходя со двора, — ты, случаем, ничего не знаешь о Синем Сапфире? Есть такой камень, и, говорят, он, скорее всего, где-то здесь, в Шадизаре.

Ловкач замялся.

— Вообще-то слышал я кое-что об этом камешке… Но, клянусь Белом, лучше бы тебе выбросить его из головы, — понизив голос, продолжал он, — мне рассказывали, что все, кто с ним связывался, плохо кончили. Да и зачем тебе эта магия? Сапфир стоит дорого, я понимаю, за год столько не заработаешь нашим ремеслом, но лучше быть бедным здесь, чем богатым на Серых Равнинах, — хихикнул он, довольный своей шуткой.

— Нет, ты не прав, — помедлив, ответил Конан, — если он и связан с магией, то не обязательно черной. К тому же если чего-нибудь очень сильно захотелось — надо этого добиваться. Такой уж у киммерийцев характер, — закончил он, похлопав на прощание по плечу Шелама. — Бывай — еще увидимся.

Дни шли за днями. Нинус продолжал выбирать объект для очередного похода, а Конан слонялся, в общем-то, без дела. За короткий срок он успел прославиться, и его авторитет в воровском мире не подлежал теперь ни малейшему сомнению.

Стоило киммерийцу появиться у Абулетеса, как он тут же попадал в окружение толпы почитателей, являвшихся одновременно и прихлебателями, начиналось веселье с обязательными восхвалениями и достоинств и умений варвара. Вино лилось рекой, услужливая воровская шваль наперебой вновь и вновь просила рассказать, как Конан разгромил «Улыбку Иштар» или о каком-нибудь другом происшествии из его жизни. Варвару это сначала льстило, но довольно быстро приелось.

Тем более что и монеты стали подходить к концу. Только что, когда они взяли, хвала Белу, тот клад у пьяницы Ахунда, денег была тьма, а вот уже приходится считать каждую монету. Конечно, любая шайка сочла бы за честь иметь в своих рядах такого бойца, и разбойники наперебой зазывали киммерийца к себе, но, помня случай со Слоном, Конан не спешил ни к кому присоединяться. Слишком ненадежным и вероломным казался ему шадизарский воровской мир. Выпить-закусить — это пожалуйста, но на дело с ними идти Конану не хотелось: невозможно заниматься чем-то серьезным и одновременно опасаться за свою голову. Не могут же боги всегда помнить о нем, тут и свое соображение иногда нужно иметь.

Варвар, вообще-то, не просто от нечего делать проводил время с шадизарскими грабителями и прочей швалью. Так, между прочим, стараясь не привлекать к этому внимания, он заводил разговоры о Сапфире, о вендийском купце, но никто ничего не слышал об интересующих его вещах. Иногда он чувствовал, что его собеседник, может, и знает что-то, но вокруг этого синего камня как будто существовал заговор молчания, и Конан уже начал терять надежду отыскать вожделенный перстень.

Как-то, когда киммериец, попивая холодное вино, лениво перекидывался в кости с одним из вышибал Абулетеса, к нему подошел сам хозяин.

— Конан, надо бы поговорить, если ты не против, — обратился он к варвару почти шепотом.

— Нергал с тобой, можешь на свой проигрыш купить новые кости — видишь, как тебе не везет с этими. — Киммериец пододвинул верзиле кучку мелочи, которую выиграл перед этим, и, поднявшись со скамьи, пошел за Абулетесом. Хозяин провел его во внутренний дворик, где за накрытым столом сидел лысый дородный замориец в богатой одежде. «Не иначе, — решил про себя Конан, — управляющий в каком-то знатном доме».

— Приветствую тебя, киммериец, — поднялся тот из-за стола, завидев входящих. — Абулетес, оставь нас, — приказал он властным голосом.

Судя по тону, незнакомец привык, что все его желания исполняются без промедления. Когда дверь за Абулетесом закрылась, человек, которого Конан счел управляющим, протянул варвару чашу с вином:

— О тебе так много говорят в городе, что мой хозяин хотел бы с тобой познакомиться. Не так много осталось у нас воинов, сравнимых с тобой доблестью, юный варвар.

Конан осушил чашу, но отвечать не спешил, поглядывая на собеседника и ожидая продолжения его речей. Оно последовало, и нельзя сказать, что не пришлось варвару по вкусу:

— Поскольку мой хозяин очень большой человек, он не может появиться здесь. Он зовет тебя к себе в гости.

Несмотря на то что приглашение в незнакомый дом, да еще к «большому человеку», могло таить за собой определенную опасность, Конан почти не раздумывал. Состояние безделья, в котором варвар пребывал несколько последних седмиц, успело ему достаточно надоесть, так что легкое разнообразие пришлось бы весьма кстати. Решение было принято, но виду киммериец не показал — жизнь дала ему порядочное число уроков, и один из них гласил: не спеши, когда спешишь — приходишь не туда и не вовремя.

— Это будет не просто праздная беседа, — видя, что киммериец молчит, продолжал лысый, — хозяин хочет поручить тебе важное и очень ответственное дело. Если выполнишь, тебя щедро наградят.

— А если не выполню? — резко спросил Конан.

— Я не могу пока тебе больше ничего сказать, — пожал плечами собеседник, — но если не боишься, то направимся во дворец, там все и узнаешь.

— Кром, еще никто не оставался живым, назвав меня трусом! — Глаза варвара сверкнули холодным синим пламенем. — Мне плевать на тебя и твоего хозяина — это я нужен ему, а не наоборот!

— Извини меня, доблестный киммериец, — видят боги, я не хотел обидеть столь храброго воина, — склонил голову управляющий. — Но все-таки прошу тебя подумать над этим предложением.

— Клянусь бородой Крома, — несколько успокоившись, ответил варвар, — почему бы и не попробовать!

Удовлетворенный его ответом, собеседник поднялся и хлопнул в ладоши. В углу каменной ограды открылась дверь, и во двор вошли человек десять вооруженных заморийцев.

«И где они подобрали таких?» — удивился про себя Конан. Вошедшие все были высокими, крепкими на вид, а местные не отличались такой статью: были они чаще всего худые и низкорослые.

Четверо слуг внесли паланкин, киммериец с управляющим разместились в нем, занавески были задернуты, и экипаж, плавно покачиваясь, понес Конана — он в этом почти не сомневался — к новым приключениям. Путь был довольно долгим, несколько раз Конан чувствовал, что они поднимаются и спускаются вниз, но сквозь темные занавеси пробивался только неяркий свет, и куда его несли, определить было невозможно. Наконец паланкин опустился на землю, и спутник жестом предложил киммерийцу выйти.

Щурясь от яркого солнца, варвар огляделся вокруг. Он находился на мощеной площадке рядом с большим домом, скорее, настоящим дворцом — стены здания были облицованы серым в белых разводах карпашским мрамором, окна и двери забраны затейливо выкованными решетками, а карнизы украшали мозаика и роспись. Дворец утопал в роскошном саду, слышалось пение птиц и журчание фонтанных струй.

«Не соврал, сын хромой верблюдицы, — решил про себя варвар, — действительно, хозяин его большой человек. Клянусь бородой Крома, дом Ахунда просто собачья конура по сравнению с этим дворцом!»

— Проводите гостя! — приказал управляющий двум слугам, склонившимся в низком поклоне. Польщенный такой встречей, варвар прошел за ними через несколько больших полутемных залов, где у каждого входа стояли вооруженные алебардами и кривыми кинжалами охранники. При приближении киммерийца стража с поклоном отворяла двери и бесшумно прикрывала их вновь за его спиной. Так они шли довольно долго, пока не спустились по узкой лестнице в небольшое помещение с зарешеченным окном высоко под потолком. Первый провожатый указал Конану на скамью, расположенную прямо под окном, и слуги удалились, оставив его в одиночестве. Спустя некоторое время в комнату вошел лысый.

— Хозяин сейчас будет говорить с тобой, но никто не смеет прийти к нему с оружием, — предупредил он варвара. — Поэтому отдай мне меч и кинжал.

Киммерийцу это совершенно не понравилось: он не привык расставаться со своим мечом, но особенно противиться смысла не имело. Раз уж он решился прийти сюда, то будь что будет — откупоренную бутылку надо допивать до конца.

Передав оружие вошедшему с ним охраннику, управляющий отворил вторую дверь и жестом пропустил Конана вперед.

Варвар очутился в большом зале с каменным полом, посыпанным песком. В противоположном углу находилось возвышение, за ним была видна массивная дверь. Вдоль стен проходили каменные балконы, в торцах которых находились двери в другие помещения. Свет проникал через большие окна, расположенные на достаточно большой высоте. Вид помещения сразу напомнил киммерийцу гладиаторскую арену, он обернулся, но тут щелкнул замок двери. Похоже, предчувствия его не обманули: это действительно была ловушка, и теперь она захлопнулась.

«Хвост и копыта Нергала, неужели попался?!» — мелькнуло в голове киммерийца. Он обошел зал, на дверях с этой стороны ручек не было, к тому же они открывались внутрь, так что нечего было и пытаться их выбить.

— Вот тебе и приглашение в гости, — усмехнулся варвар.

Кругом был только камень и песок, даже не на чем выместить обуревавшую его ярость.

— Подожди, лысый осел, клянусь Кромом, если выберусь отсюда живым, я посчитаюсь с тобой! — Сжав кулаки, варвар присел на возвышение. Делать было нечего — оставалось ждать.

Ожидание длилось недолго. Дверь позади него отворилась, и в зал вошли четыре здоровенных чернокожих человека, по сравнению с которыми охранники Абулетеса выглядели бы мальчиками.

«Наверное, невольники из Стигии», — решил про себя варвар. В руках у двоих из них были длинные бичи из бычьих хвостов, остальные были вооружены шестами с намотанными на конце тряпичными утолщениями. Киммериец почувствовал неладное. И не напрасно, потому что, разойдясь по разным углам зала, они, не произнеся ни звука, принялись методично избивать Конана.

Сначала варвар пытался увернуться от ударов, иногда это ему удавалось, но чаще плеть находила жертву. Удары сыпались один за другим, даже сквозь одежду варвар чувствовал жалящую боль. Конан пытался броситься на одного из своих мучителей, но двое с колотушками сбили его с ног, и избиение продолжалось.

Варвар лихорадочно метался по залу, поднимался и снова падал.

«Так они забьют меня до смерти, — жарко застучало в висках. — Великий Кром, как выпутаться?»

Киммериец попробовал схитрить: он резко бросился на раба с бичом и, мгновенно развернувшись, вырвал шест у чернокожего, пытавшегося сзади напасть на него. Маневр удался, раб опешил от неожиданности, а Конан чуть не наполовину вогнал ему в рот деревянный конец колотушки. Хрипя и булькая кровью, как распоротый бурдюк, противник рухнул на землю.

Обстановка разом изменилась, второму с колотушкой без помощи товарища уже не под силу было успеть за киммерийцем, как молния метнувшимся к одному из палачей, тупо продолжавшему размахивать своим бичом. Не обращая внимания на сыпавшиеся на него удары, Конан, как тараном, ударил его головой в живот, сбив с ног.

Варвар понял, что это не бойцы, а просто огромные и тупые невольники. Если бы они понимали хоть что-то в настоящем бою, то сгруппировались бы вместе, и тогда киммерийцу пришлось бы несладко. Теперь же он расправится с ними поодиночке. Увернувшись от удара шестом, варвар поймал конец второго бича и резко дернул его, едва не оторвав руку своего не желавшего выпускать оружие мучителя. Быстрота, умение и ловкость решили все дело. Вырвав плеть, киммериец ее рукояткой с такой силой ударил по голове своего противника, что у того из носа хлынула кровь. «На какое-то время этот не опасен», — мелькнуло в голове варвара, и он, как пантера, прыгнул на раба, бестолково размахивавшего шестом, и ударом ноги в пах заставил того попробовать зубами песок. Пока тот, уронив шест, со звериным воем катался по полу, Конан пригнулся, поймал на спину бросившегося на него третьего палача и, раскрутив его, швырнул под ноги товарища. Схватив шест, киммериец переломил его о колено.

В умелых руках два обломка дерева с острыми концами — неплохое оружие! Одним ударом киммериец избавил от мучений корчившегося от боли невольника, на губах у того выступила кровавая пена, и он затих. Двое, еще остававшихся в живых, бросились на Конана. Да простят их боги за неведение! Ударом, способным сломать хребет быку, варвар встретил одного из них, а второму просто воткнул обломок шеста в грудь, так что конец вышел из спины между лопатками. Конан уже собирался добить последнего, когда его остановил властный голос:

— Довольно, ты и так лишил меня троих самых сильных рабов! Остановись!

Киммериец поднял голову. На балконе рядом с уже знакомым ему лысым стоял человек с черной бородой, одетый в роскошное платье. Его толстую шею трижды обвивала массивная золотая цепь.

«Хозяин дворца», — сообразил Конан.

Еще не остывший от схватки, весь в крови, сочившейся из полученных ран, киммериец выпрямился и прямо посмотрел в глаза говорившему. Если бы взгляд убивал, то вряд ли чернобородый протянул более мгновения. Но, увы, пока это было Конану не под силу.

— Вижу, что меня не обманули — вряд ли найдется во всей Заморе воин, равный тебе, киммериец, — похвалил варвара чернобородый. — Пусть его приведут в порядок, а потом веди ко мне, — приказал он своему лысому управляющему и удалился.

В купальне десяток молоденьких служанок закрутился вокруг Конана, словно рой пчел. Его вымыли в душистой воде, смазали раны и ссадины бальзамом, одели в новую одежду, потому что его платье после такой схватки превратилось в лохмотья.

Конан с удовольствием нежился в ласковых руках служанок. В этом цветнике он чувствовал себя просто великолепно, его руки не знали покоя, так что визг и смех девушек разносился чуть ли не по всему дворцу.

«Вот здесь бы и остаться», — подумал он, но тут появился лысый, придирчиво взглянул на новое обличье варвара и жестом пригласил следовать за собой.

В зале, куда он попал, киммерийца ожидали мягкие подушки, столик, уставленный яствами, по сравнению с которыми еда в таверне Абулетеса годилась разве что собакам.

«По-моему, самое время подкрепиться», — решил Конан, наливая себе для начала чашу вина. Одним глотком осушив ее, он наполнил вторую и выпил ее уже медленно, наслаждаясь великолепным напитком. Такого вина он не пил давно, а может быть, и вообще никогда.

— Вижу, что ты освоился и не держишь на меня зла, — услышал он голос чернобородого, который вошел в сопровождении человека, несущего в руках свиток. Он развернул его по знаку чернобородого и, помогая себе скрюченным пальцем, принялся читать содержимое скрипучим, как несмазанные петли, голосом:

— Варвар из Киммерии, по имени Конан, в первый день пребывания в городе убил пять стражников городской охраны, разгромил заведение почтеннейшего Фаруха, поломано…

— Это пропусти, — махнул рукой чернобородый.

— В шайке Фархида участвовал в ограблении почтеннейшего Гиндоруса. Украдено штук шелка…

— Это тоже пропусти.

— Вместе с вором по имени Нинус участвовал в ограблении почтеннейшего Ахунда. Убиты семь охранников. Украдено алмазов…

— Хватит. Можешь идти.

Пятясь к выходу и кланяясь на каждом шагу, старикашка убрался восвояси.

— Видишь, киммериец, десятой доли этих дел хватит, чтобы твоя голова украшала самый высокий кол на главной площади. — Чернобородый налил себе вина и, медленно прихлебывая из чаши, выжидательно смотрел на Конана.

Варвар молча оторвал ножку фазана, обмакнул ее в соус и стал меланхолично обгладывать, не выказывая никаких чувств по поводу услышанного.

— Но я позвал тебя не за этим, — продолжал хозяин.

— Ты хотел, чтобы я помог тебе избавиться от самых тупых рабов? — перебил его варвар. Не в его привычках было лебезить и склоняться перед сильными мира сего, да простят его боги. Конан всегда вел себя как равный с равным, кто бы это ни был.

Такая дерзость, будь на месте варвара кто-нибудь другой, могла стоить ему головы, но сейчас чернобородый только рассмеялся.

— Должен же я был убедиться, что мои шпионы меня не обманывают? — ответил он, усмехаясь. — Ты мне нужен для более важных и сложных дел.

«Да, слежка у них тут поставлена неплохо, — подумал про себя Конан. — Не знал я, что считаюсь в этом Шадизаре такой важной птицей. Надо же, только две луны прошло, как я здесь, а эта гиена знает про меня почти все».

— А если бы эти черные ублюдки убили меня? — спросил варвар.

— На все воля Солнцеликого Митры, — серьезно ответил ему хозяин, — значит, пришлось бы искать другого. Вот попробуй лучше рыбу, запеченную с листьями бамбука. Очень вкусно — по кхитайскому рецепту.

— Ты, верно, еще не понял, к кому попал, — помолчав немного, продолжал собеседник. — Я советник нашего повелителя, да продлятся дни его в благоденствии и сладости.

Конан мало чему удивлялся в последнее время, но эта новость даже его несколько озадачила.

«Да, для того чтобы сохранить на плечах голову, придется попотеть», — мигом смекнул он, а вслух сказал:

— Прости, почтеннейший, если своими необдуманными речами- или действиями я нарушил порядок и обычаи, принятые в твоем доме.

— Пустяки, — усмехнулся чернобородый, — что взять с варвара. Лучше раскрой уши и внимай тщательно, от этого зависит многое, и твоя жизнь тоже.

Конан налил себе новую чашу вина и приготовился слушать.

— Советником быть неплохо, — начал чернобородый, — пока к тебе благоволит повелитель, да продлятся его дни в почестях и сытости. Если же милости его начинают простираться на других больше, чем на меня, то самое лучшее, что меня ждет, — это с глаз долой подальше, а худшее — голова моя может оказаться на главной площади… насаженной на кол, разумеется. Вместо твоей, которой там самое место, — добавил он.

Конан не был по натуре человеком мрачным и ценил удачное слово, но шутки советника уже начали его раздражать. Что ж, Нергал сам выбирает себе любимчиков.

— Так вот, — продолжал хозяин, — у повелителя, да продлятся его дни среди красавиц и в силе, появился в последнее время еще один приближенный. Так себе человечишка, ничтожный лекарь. Разве может правитель любить лекаришку больше, чем своих советников, подарить ему перстень со своей руки? — спросил сам себя чернобородый. И сам ответил: — Нет, не может.

А между тем у этого коновала дворец теперь не хуже моего, и гарем больше, и стражников целая армия, он может всегда входить к господину, да продлятся дни его в сладости и великолепии, а я только по его разрешению. Разве этого я заслужил, ни сна ни отдыха не зная в делах государственных? Но это еще не самое плохое, — вздохнул он, — донесли мне, что намеревается сей ничтожный сын шакала и гиены убрать меня с дороги. Как он это сделает: подошлет ли убийц или подсыплет яду, как почтеннейшему Чураку, мир его праху, один Нергал знает, но я не намерен ждать этого, как ягненок.

Видно было, что предмет, который излагал Конану советник, уже стал у него чем-то вроде зубной боли — и сказать этого никому не скажешь — от его сана до головы на колу путь короткий, если язык длинный, — и терпеть уже невмочь.

«Вот бы Замиру сюда, наверное, прослезилась бы от жалости, — усмехнулся про себя варвар, — хорош, что твой соловей. Как поет — заслушаешься».

— Слезами тут не поможешь, — словно прочитав его мысли, вздохнул советник, — а вот твое умение и сила пригодятся. Ты убьешь этого лекаришку.

Конан уже и сам понял, к чему клонит чернобородый. Да, влип он по самые уши, глубже некуда. Здесь пока не убили, так в другом месте быстренько восполнят это упущение.

— Что ж, на все воля Владыки Света, — спокойно ответил он. — Не пристало мне бояться лишней снесенной головы, да простят меня боги. Тем более если он такой шакал, каким ты его расписываешь.

— Вот это правильно, голова ему явно мешает. Вижу, что я в тебе не ошибся. Настоящего воина видно издалека, — подхватил советник. — Если сумеешь сделать это, озолочу.

Подумав немного, он продолжал:

— Выполнить это будет непросто, стражников у него много, всех не перебьешь. Даже ты не сумеешь, — с сожалением добавил он. — Однако у меня есть кое-какой план. Завтра в дом к этому ублюдку привезут кедровые бревна — он, видишь ли, хочет сделать беседку в саду на пятьдесят человек гостей! Такой у самого правителя нет, да продлятся дни его в здоровье и радости! Мои люди договорились с возчиками бревен, да и бревно выдолбленное уже приготовлено. Тебя провезут в нем во дворец, а ночью вылезешь — и считай, что полдела уже сделано. Мой слуга Гисан объяснит, как проникнуть в его спальню. Если тебе повезет, ты сможешь его убить.

— А как я выберусь из дворца обратно? — полюбопытствовал киммериец.

— Это дело твое, сам не маленький. Жить захочешь — придумаешь.

— А если я откажусь?

— Прикажу убить здесь. У тебя все равно нет выхода. Ты что, хочешь, чтобы твоя голова красовалась на главной площади? Или чтобы тебя связали и забили палками? Я ведь ничего не теряю. Тебя здесь никто не видел, кроме моих верных слуг. У тебя единственный путь — сделать, как я велю, и постараться уцелеть.

— А потом ты прикажешь меня убить кому-то из твоих слуг?

— Это будет не так-то легко сделать. Мне рассказывали, что кое-кто пытался, но ты ведь сидишь здесь живой и здоровый, что меня совершенно устраивает. Все в руках богов, но вижу, к тебе они благоволят. Вот почему я выбрал тебя для этого дела. Но чтобы не возникло сомнений, я награжу тебя, щедро награжу прямо сейчас.

— Клянусь милостями Митры, это очень благородно! — воскликнул Конан. — Ты, почтеннейший, вознаградишь меня еще до выполнения дела? Чем же?

— Воин ты доблестный, — усмехнулся хозяин, — но проверим, как у тебя с головой. Что может быть лучше монет и драгоценностей?

— Ну… — на секунду задумался киммериец, — помощь в бою, хороший совет…

— Ты почти у цели, — кивнул советник, — я тебе дам что-то вроде дружеского совета.

— Это немало от такого человека, как ты, — поклонился варвар, — но надеюсь, что этот совет пойдет мне на пользу?

— Не сомневайся, — успокоил его советник, — чтобы услышать то, что я тебе скажу, многие осыпали бы меня золотом. Мне известны не только твои подвиги в нашем городе, но, кажется, я догадываюсь, что еще ищешь ты здесь. Пусть меня разотрет в пыль Нергал, если это не Синий Камень. Я не ошибся?

— Откуда ты знаешь? — Варвар подался вперед, и его глаза цвета сапфира чуть ли не прожгли насквозь советника.

— Мир не без добрых людей, слава Солнцеликому, — слегка поежился под его взглядом сановник, — но то, что я знаю это, не суть важно. Главное, что я знаю, у кого этот перстень. Имя этого человека Лиаренус, еще он известен под прозвищем Горбун. Если уцелеешь во дворце у лекаришки, то попробуй наведаться к нему. Но берегись — Горбун не прост, очень не прост; были охотники, позарившиеся на его добро, только вот что-то их с тех пор никому не приходилось видеть. А теперь, — закончил свою речь чернобородый, — тебе пора отдохнуть перед завтрашним днем.

Он позвонил в серебряный колокольчик, явился лысый управляющий в сопровождении невысокого старикашки с хитрой рожей.

— Гисан, ты расскажешь киммерийцу все, что знаешь про двор этого лекаря, а ты, — хозяин обратился к лысому, — отведешь его в покои на ночлег. Дай ему все, что попросит: еды, вина — ну, в общем, сам понимаешь. Пусть выберет себе на ночь девушку, если захочет, или двоих, — оглядев варвара, усмехаясь уточнил чернобородый, — чтобы ни в чем недостатка у него не было.

— Кроме этого, — перебил его Конан, — мне еще понадобятся кое-какие приспособления.

— Разумеется, — кивнул хозяин, — Гисан тебе поможет и в этом.

Когда слуги вместе с Конаном удалились, чернобородый не мог сдержать радости. Потирая руки, он удовлетворенно произнес:

— Вот теперь посмотрим — кто кого! Завтра этот лекаришка отправится на Серые Равнины, благодарение Митре, а его горбатому братцу, видать, скоро тоже будет приятный сюрприз!

Конан с трудом протиснулся в заготовленную для него колоду, отверстие закрыли. Ему предстояло провести так целый день до самой темноты. В общем, в бревне было не так уж плохо, душновато только, да еще не понравилась варвару разгрузка. Хорошо хоть, что бревно не треснуло, когда его свалили с повозки. Конан поглядывал в отверстие, проделанное для доступа воздуха. Он ждал, когда же можно будет вылезти из этого гроба. Все тело онемело от неподвижности, желание пошевельнуться становилось просто нестерпимым.

Наконец голоса снаружи смолкли, и в отверстие уже ничего было не разглядеть, сколь ни таращи глаза. Киммериец осторожно надавил на торец своего убежища и с превеликим трудом вылез наружу. Занемевшие от неподвижности руки и ноги едва слушались. Конан с наслаждением растянулся на траве и стал разминать мышцы на руках, потом плечи, живот — все тело. Легкое покалывание было приятным и возвращало бодрость. Оглядевшись вокруг, он определил, что находится в саду, недалеко от того места, где, как указал ему Гисан, можно взобраться по стене дворца до балкона, а дальше проникнуть внутрь. Киммериец, распластавшись на земле, подполз поближе к дорожке, окружавшей дворец, — по ней дозор обходил обитель своего господина.

Стражники двигались лениво, не обращая особого внимания на то, что происходит вокруг. Да и может ли произойти что-нибудь в саду, который был окружен двойной каменной оградой и двумя рядами охраны? Первое время они еще перекликались между собой, потом это стало происходить реже, потом они просто покрикивали: «Эй!» — и, услышав ответ, успокаивались.

«Благодарение Митре, стражники везде одинаковы», — порадовался Конан. Он решил проверить их бдительность и бросил камешек в сторону от того места, где лежал. Проходящий мимо него охранник даже головы не повернул. Мало ли какая птица трепыхается в кустах! Конан полежал еще немного, заметил расстояние между стражниками и, улучив момент, набросился на одного из них сзади, привычным движением, словно цыпленку, свернул шею и, подхватив под мышки, аккуратно уложил на траву.

Следующий охранник спустя некоторое время разместился рядом.

— Эй, — негромко крикнул киммериец, приложив ладони к губам, чтобы было труднее разобрать голос.

— Эй, — лениво отозвался кто-то. Пока все шло как надо.

Конан метнулся к стене — один момент, и крюк зацепился за перила балкона. Как ящерица, прижимаясь к стене, он через несколько мгновений очутился наверху, перебросил тело через перила и замер. Внизу послышались шаги охранника. Когда поступь стража стихла, варвар подполз к двери, ведущей внутрь. Два движения кинжалом, и задвижка подалась. Конан осторожно, чтобы не было слышно скрежета, острием кинжала продвигал металлическую планку до тех пор, пока не почувствовал, что дверь начала приоткрываться. Он торопился — надо было успеть сделать все до момента, когда стражники обнаружат отсутствие своих товарищей. Проскользнув в дверь, он очутился в небольшом темном помещении; только полоска света на противоположной стене указывала, где следующая дверь. Варвар приник к щели одним глазом. В соседней комнате, тускло освещенной одним светильником, находились два стражника: один стоял, глядя в окно, другой сидел на полу у двери и клевал носом. Конан легонько двинул дверь; слава богам, она подалась без скрипа. Когда щель расширилась достаточно, киммериец сначала метнул нож в шею стоящего охранника и, не дожидаясь, пока тот упадет, отправил и второй нож по назначению.

Следующая комната напоминала покои правителя, по крайней мере, Конан представлял их себе именно такими. Ковры устилали пол, висели на стенах; казалось, ими был покрыт даже потолок. Было бы время, киммериец полюбовался бы на это великолепие: яркие ковры сказочно хороши, мягкий ворс — загляденье.

Но он пришел не за этим, тем более что в соседней комнате послышались тихие шаги, дверь открылась, и вошел человек, одетый не хуже самого советника. Он держал в руках лампу, и ее свет не позволил ему сразу разглядеть киммерийца, притаившегося возле входа. Метнувшись к нему, Конан схватил вошедшего за горло и, приблизив к нему свое лицо, грозным шепотом спросил:

— Где хозяин?

Ослабив немного хватку, киммериец дал несчастному вдохнуть воздуха, но не более, чтобы он был в состоянии жестом руки показать — где.

— Такова воля богов, — прошептал варвар, вновь стискивая горло верного постельничего, или как его там, не важно.

Дернувшись несколько раз, тот отправился на Серые Равнины. Конан взял у него лампу и вошел в указанную дверь. Это помещение было еще более роскошным, чем предыдущее, кроме ковров ее украшала богатая мебель коричневого дерева. Кресла были инкрустированы серебром, и металл тускло поблескивал в свете двух высоких светильников из бронзы, стоявших в ногах огромного ложа. Под прозрачным балдахином спал лекарь, доставивший столько горьких мгновений человеку, пригласившему вчера в гости киммерийца… но времени было в обрез. Варвар склонился к спящему, потряс его за плечо и, когда тот открыл глаза, спросил:

— Ты лекарь повелителя нашего, да будут дни его благословенны?

Лекарь похлопал глазами, спросонья ответил утвердительно, но когда пробудился окончательно, то начал соображать, что же происходит. В глазах его мелькнул ужас; он открыл рот, чтобы закричать, но в этот момент Конан прекратил его дыхание своим обычным способом, сказать проще — задушил бедолагу, провинившегося тем, что украл у чернобородого советника часть любви его господина.

Убедившись, что все кончено, он снял с пальцев придворного лекаря перстни, в том числе и тот, который, к великому огорчению советника, подарил повелитель, и, не мешкая, покинул спальню.

Теперь предстоял обратный путь. Поручение советника он выполнил, не грех и позаботиться о собственной голове, а она киммерийцу совсем не мешала. Выбраться из дворцового сада прежним способом невозможно, и Конан, лежа среди кустов, пытался вспомнить, что еще рассказывал ему Гисан.

«Так, двойная ограда и такие же дозоры, как и здесь, вокруг дворца, — размышлял он. — Попробовать, как с этими? Нет, дважды кости одинаково вряд ли лягут. Что еще? — Он вспомнил, что из бассейнов вода уходила за пределы сада по каналам. — Это спокойнее, но насколько крепки там решетки? Есть ли рядом стражники?» — крутились в его голове лихорадочные мысли. Время, отпущенное ему, стремительно таяло.

Вдруг на песчаной дорожке, ведущей к дворцу послышались шаги. Варвар приподнялся на локтях, чтобы получше разглядеть, кто идет. Высокий человек, с длинным мечом на поясе и светильником в руках, отбрасывавшим неяркий свет на дорожку, направлялся к дворцу.

«Это начальник стражи, — сообразил киммериец, — сейчас они обнаружат пропажу двоих, и начнется такое, что самому Нергалу будет жарко».

Он хотел уже убраться подальше от этого места, но решил посмотреть, что все-таки произойдет. В конце концов, невелика разница, когда они начнут ловить его: мгновением раньше или позже.

Начальник подошел к дворцу, и в этот же момент, на удачу Конана, появился один из стражников.

— Ну как? Все в порядке, сонные мухи?

— Все в порядке, досточтимый, не сомневайся.

— Смотрите у меня, если еще раз найду кого-нибудь спящим в кустах, всем вам по двадцать плетей. Понял, сучий потрох? — Поднеся к носу стражника увесистый кулак в подтверждение своих намерений, удовлетворенный беседой начальник пошел обратно, бормоча что-то себе под нос. Его самого не было видно в темноте ночи, только колеблющееся в такт шагам световое пятно указывало, где он находился.

«Чем Нергал не шутит! Рискну». Конан змеей скользнул по траве поближе к дорожке и, бесшумно поднявшись, встал за дерево, поджидая начальника стражи..

Движения киммерийца были настолько плавными и отработанными немалым опытом, что если бы кто наблюдал за ним, то наверняка решил бы, что Конан танцует. Через некоторое время тишину нарушил хруст ломающихся шейных позвонков.

«Многовато треска получается. Надо будет над этим поработать, — решил Конан. — Но это после».

Киммериец сорвал с лежащего на траве стражника его бурнус и, взяв светильник, направился к внутренней ограде. Прикрыв свет полой одежды, он осторожно, прячась за деревьями, приблизился к цели. Отодвинув ветку, мешавшую увидеть площадку перед первыми воротами, Конан напряженно вглядывался в ночной мрак. Луны в этот день не было, темень стояла, как в утробе Нергала.

Прошло немного времени, и варвар увидел отблески света сначала на камнях ограды, а потом и на траве. Стражник с факелом направлялся к воротам. За ним, приглядевшись, киммериец различил еще несколько теней.

«Выпускает смену наружу, — догадался варвар. — Ну, помоги мне, Митра!» — прошептал он, выходя на дорожку и направляясь к воротам.

В толпе стражников произошло какое-то движение, и Конан услышал сдавленный шепот:

— Тихо, видишь, он идет.

Гремя ключами, стражник с факелом поторопился открыть калитку, чтобы не задерживать начальство. Группа посторонилась, и варвар решительными шагами направился к калитке. Когда он поравнялся с ключником, тот взглянул на него при свете факела и понял свою ошибку. Крикнуть он не успел — под его ребро вонзился нож, но теперь присутствие варвара было раскрыто. Стражники бросились на Конана, но тому удалось, отбросив ближайшего ударом ноги, вырвать ключи из рук убитого. Метнувшись в калитку, киммериец захлопнул ее перед носом охранников и повернул ключ. Немного времени он выиграл, но крики уже всполошили всю стражу.

В кольце между двумя оградами деревьев не было, только небольшой кустарник. Варвар успел отбежать от ворот шагов на двадцать и распластался на земле. Мимо него пронеслись человек пять-шесть стражников, гремя оружием и скверно ругаясь. Пока они выясняли через запертые ворота с оставшимися внутри, что случилось, киммериец мешкать не стал. Крюк взвился в воздух, веревка натянулась, и в одно мгновение Конан уже оседлал ограду.

Спрыгнув вниз, он не стал дожидаться, чем закончится ночной переполох во дворце любимчика повелителя, а постарался как можно быстрее убраться восвояси, дабы ко всем прочим удовольствиям сегодняшней ночи не встретиться с городской стражей.

— Повтори, повтори, — попросил Конан, — ты думаешь, что одарен Силой?

— Это у меня наследственное, — тихо сказал Нинус, — вся наша семья одарена: и бабка, и мать, и сестра. Только у них это проявилось, а у меня пока не особенно получается.

— Как — сестра? — переспросил киммериец. — Ты хочешь сказать, что Денияра — колдунья?

— А ты и не заметил? — удивился Нинус. — Разве удалось бы тебе выжить, если б не ее волшба.

Они сидели в саду у Денияры и попивали вино. Пару раз они уже ощутимо облегчили сундуки местной знати, что позволило им безбедно жить некоторое время, но много доходов — много и расходов, пора было браться за новые дела. И тогда Нинус поведал варвару свою заветную мечту.

Хвала богам, у него уже стали получаться кое-какие из заклинаний, но ему хотелось чего-то большего. По слухам, у одного из купцов, живущих неподалеку от Аренджунского базара, есть волшебная книга и с ее помощью можно стать настоящим магом.

Нинус считал, что у него должно получиться. Дело было за малым — требовалась книга, которую он и предлагал похитить у того купца, а заодно и освободить его от лишних, по мнению Нинуса, ценностей.

Киммериец с младых ногтей инстинктивно не любил все, что хоть как-то связано с магией, колдовством, волшбой, и мысль, что сидящий рядом приятель собирается стать колдуном, с трудом укладывалась в голове у варвара.

«Это надо хорошенько отметить», — решил Конан.

— Замира, — крикнул он, — принеси еще кувшинчик — видишь, этот уже пуст.

У Денияры вино было куда лучше, чем у Абулетеса, поэтому и выпить можно было гораздо больше, тем более раз обнаружился такой подходящий повод.

— Я узнал, что скоро этот купец уезжает на пару седмиц в Офир. В доме никого не будет, вот мы и возьмем книгу. Охранников он не оставляет, надеется на свои запоры, но пойдем вместе — я там тебе кое-что покажу, да и все-таки с тобой спокойнее.

Конан не возражал. За то время, что он работал с Нинусом, они уже не задавали друг другу лишних вопросов — надо, так надо.

— А как имя этого купчишки? — все-таки поинтересовался киммериец.

— Лиаренус, — ответил Нинус. — А еще его зовут Горбун.

Вот так-так! Вопрос оказался совсем не лишним, спасибо Солнцеликому, что надоумил! У варвара даже дыхание перехватило. Сердце застучало, как от близкой встречи с возлюбленной. Синий Камень — голубая мечта его жизни!

Он ничего не сказал Нинусу. Всего не доверяй никому: одним больше, другим меньше — так учил его тот старый киммерийский воин.

Дом у купца на первый взгляд выглядел небогато: никаких вензелей на воротах, сад обычный, без фонтанов и бассейнов, но обширный и заросший так, что напомнил киммерийцу его родные северные дремучие леса. Дом тоже скромный, из сероватого камня, но не маленький, локтей по пятьдесят в длину и ширину, покрытый темно-красной черепицей. Все в хозяйстве этого человека говорило о солидности, прочности.

Здесь денег на ветер не бросали, почитали богов, и они в ответ не оставляли хозяев своей милостью. Решетки на окнах были простые, без украшений, но такой толщины, что варвар задумчиво почесал в затылке:

— Тут даже мне, пожалуй, не справиться, рог Нергала ему в задницу!

Нинус, не обращая внимания на сомнения киммерийца, направился прямо к двери дома, вид которой вызывал еще большее уныние: дверь была сделана из толстенных кедровых досок — что там городские ворота! — и еще окована железными полосами невероятной толщины. Замок был продет в проушину толщиной со слоновий хобот и выделялся своим затейливым внешним видом.

— Из этого железа можно наделать доспехов для всей городской стражи, — мрачно поделился киммериец своими соображениями с Нинусом. — Клянусь Кромом, мне непонятно, зачем мы вообще пришли сюда, — продолжал он.

Конан вообще-то не был склонен предаваться унынию и растерянности. В своей жизни он попадал в такие передряги, что их хватило бы на сотню простых людей. Хвала Митре, варвар всегда выходил с честью из любых испытаний, но даже ему не под силу было совершить то, что выходило за пределы человеческих возможностей.

— Даже если Бел будет помогать тебе изо всех сил, — сказал Конан, — ты все равно не сможешь открыть его. Посмотри, тут даже нет скважины для ключа.

Действительно, огромный, плоский, покрытый затейливым узором замок выглядел как насмешка над незадачливыми воришками: никакой ключ здесь не смог бы помочь — его просто некуда было вставлять.

— Так я и думал, — наконец проронил Нинус. Он молчал все это время, не очень-то прислушиваясь к мрачным восклицаниям своего товарища, а внимательно рассматривая узоры на замке.

— Да, эта вещь заколдована. Письмена говорят об этом. Ну что ж, чем боги не шутят, попробуем, — оптимистично закончил свою небольшую речь Нинус.

Варвару приходилось сталкиваться с колдовством, тут надо держать и глаз и ухо наготове, поэтому он покрепче сжал рукоятку меча и сделал шаг в сторону. Машинально он поправил ленту, которой Денияра повязала ему волосы, перед тем как они с Нинусом покинули ее дом. Она сказала на прощание свою обычную фразу:

— Тигра не удержишь в клетке, но хотя бы не снимай ленту, пока не вернешься.

Нинус тем временем вытащил из поясного кошелька щепотку зеленоватого порошка, посыпал им дужку замка и сделал вокруг нее несколько плавных движений ладонями. Конан с изумлением наблюдал, как изменился в этот момент его приятель: обычно сутуловатый и хилый на вид, он словно стал выше ростом, складки на лице разгладились, и только сейчас стало заметно его сходство с красавицей сестрой. Дальше стало происходить совсем, с точки зрения Конана, невероятное: дужка замка как бы съежилась в несколько раз и превратилась в тонкую веревочку, которую Нинус без труда разорвал, киммериец с его силой тут был не нужен.

— Пошли, — сказал Нинус. Магические действия дались ему нелегко, он был весь в поту, руки дрожали. Правда, его физиономия уже приняла свой обычный сморщенный вид, и киммериец почему-то вздохнул с облегчением. Вытащив заранее припасенный светильник, они вошли в здание.

Внутри дом тоже не отличался роскошью, но все было прочное и крепкое, как будто хозяева собирались прожить здесь не одну сотню лет. Незваные гости прошли несколько помещений обычных для каждого дома. «Кухня, комната для гостей, комната для слуг», — машинально отмечал про себя киммериец. Наконец они остановились перед старинной, украшенной затейливой резьбой дверью. Казалось, дверь сделана гораздо раньше, чем сам дом, — ее доски заметно потемнели с годами. Нинус потянул за медную позеленевшую ручку, и дверь отворилась легко, как будто сама пошла навстречу входившим.

Внутри помещения было несколько столов, тоже на вид очень древних, на которых лежали огромные старинные книги.

«Удивительный дом», — подумал Конан. Ему никогда в жизни не приходилось видеть столько книг сразу. По правде сказать, у него не было времени и возможностей научиться этому мудреному делу — чтению, и все, что находилось вокруг, было для него совсем непонятным.

— Времени у нас мало, — предупредил его Нинус, — пока я поищу книгу, посмотри в других комнатах, чем там можно поживиться.

Товарищи принялись за дело. Киммериец методично перерыл все сундуки и ларцы, которые ему попадались. Кое-что стоящее там было: золотые монеты туранской чеканки, затейливые украшения — все это он сложил в кожаный мешочек. В общем, улов был немалый, но заветного перстня он не нашел.

«Где же он может его прятать? — размышлял Конан. — Или у этого советника сведения неверные, или он просто меня обманул?»

Печально вздохнув, киммериец вернулся в комнату, где Нинус продолжал перебирать книги. Конан присел на скамейку и тоже открыл книгу, лежавшую ближе всех к нему. Варвар с трудом попытался отличить одну букву от другой, они все на первый взгляд выглядели одинаковыми, только хвостики у этих букв располагались то сверху, то снизу, то сбоку.

Перевернув несколько страниц, варвар обнаружил картинку — на ней был изображен не то какой-то сад, не то лес. Пейзаж показался Конану знакомым.

«Где-то я уже это видел», — мелькнуло у него в голове. Он поднял голову и заметил на столе глиняную кружку, из которой торчали гладко оструганные деревянные палочки коричневого цвета. Киммериец вытянул одну палочку и заложил ею страницу с картинкой.

«Еще раз рассмотрю потом и вспомню», — решил он, продолжая переворачивать тяжелые листы. Через несколько страниц он опять наткнулся на картинку. Здесь были нарисованы очаг, стол, скамьи, полка, на которой стояли медные котлы, сосуд для вина.

«Клянусь Кромом, это же кухня, в которой мы недавно были, — догадался киммериец, — чудак этот купец, зачем ему рисовать собственную кухню? — Он покачал головой, хотел спросить об этом Нинуса, но, подняв на него взгляд, решил не отрывать от дела. — Спрошу потом».

Он оглядел помещение, в котором они находились. Не нравилось оно киммерийцу, непонятно почему, но какое-то скверное предчувствие вызывали и эти каменные стены, и вековые доски, из которых была сделана мебель.

— Печальная комната, — пробормотал Конан. Он бросил взгляд на одну из полок на противоположной стене. Она была уставлена глиняными чашами вперемежку с небольшими фигурками, сделанными вроде бы из серой обожженной глины. Киммериец поднялся, подошел поближе и взял одну из фигурок, чтобы получше разглядеть. Даже мельчайшие подробности лица вроде ресниц или бородавок были выполнены неизвестным мастером с такой тщательностью, что казалось, это не человеческая работа, а забава демонов. Холодок пробежал по спине варвара. Он поставил фигурку на место и решил посмотреть, нет ли чего в чашах. Перевернул первую — ничего, заглянул во вторую и — о боги! — не поверил своим глазам.

Массивное кольцо из серебристого металла с незнакомыми ему письменами. Неужели?! Он бережно, не веря в удачу, взял перстень в руки, осторожно повернул печатку, и… глазам его предстал удивительной красоты изумруд, глубокий зеленый цвет которого напоминал краски родного Конану киммерийского леса. Варвар испытал в первый момент немалое разочарование, но потом здраво рассудил, что это тоже хорошая добыча и стоить будет немало, а Синий Сапфир найдется — он в этом не сомневался!

Он оглянулся на Нинуса. Тот по-прежнему был занят своими книгами. Конан аккуратно вернул камень на место и надел перстень на палец, потом вернулся к сообщнику и продолжал нехотя перелистывать книгу.

Через несколько страниц он наткнулся на совершенно удивительную вещь: на картинке была тщательно, с мельчайшими подробностями, нарисована та самая комната, в которой они сидели. Столы, скамьи, книги — все было как на самом деле, даже два человека сидели на скамьях и читали книги. Конан вгляделся внимательнее в рисунок, и тут его прошиб холодный пот: это же он и Нинус!

— Нашел! — услышал он в это мгновение счастливый возглас своего товарища. — Теперь все будет в наших руках, слава Митре! — радостно продолжал его приятель, потрясая небольшой книжицей в розовом сафьяновом переплете.

— Посмотри сюда, что-то я не понимаю. — Киммериец ткнул пальцем в рисунок, Нинус подошел к нему.

— Не время рассматривать картинки, — сказал он, — пора уходить, раз дело сделано.

Однако его взгляд тоже привлекли фигурки на полке. Он решил получше рассмотреть их.

— Удивительно! Как этот болванчик похож на одного разбойника, который ошивался здесь лет пять назад! — воскликнул Нинус. — Демон меня сожри, если я не прав, это офирская работа. Да, я всегда говорил, что у нас так сделать никто не сумеет.

Слушая его, киммериец никак не мог отделаться от ощущения, что он говорит что-то совсем не то. Ага, вспомнил! Советник, который назвал ему имя Лиаренуса, предупреждал:

«Много охотников было на его богатства, но все до одного куда-то пропали…»

Великий Кром! Озноб охватил его тело, и волосы сами собой зашевелились на голове.

— Нинус! А другие фигурки тебе не напоминают кого-нибудь? — поинтересовался киммериец, уже почти зная ответ, в нем мертвенным холодом начало распространяться предчувствие чего-то жуткого и непонятного. Против воли он сжал рукоятку своего меча с такой силой, что хрустнули пальцы.

— Надо же! — вдруг удивленно воскликнул его приятель. — Вот этот похож на Большого Кумрана, был такой лихой предводитель… одной шайки…

Конец фразы он вымолвил запинаясь, видимо, и у него возникли какие-то подозрения.

Варвар мельком бросил взгляд на книгу, которая лежала у него перед глазами. Великий Митра! Рисунок изменился! Теперь Конан сидел у стола, а Нинус стоял у полки. Киммериец не успел как следует обдумать происшедшее, потому что услышал за спиной леденящий душу скрип двери. Она медленно-медленно двигалась, закрывая выход.

— Хвост и рога Нергала! — выругался Нинус.

Он лихорадочными движениями стал шарить в своем кошельке, и, вытащив щепоть порошка, с помощью которого расколдовал замок, бросил ее в сторону двери. Порошок рассыпался у порога, Нинус начертил в воздухе какой-то знак, но дверь продолжала свое движение. Варвар почувствовал, что с ним происходит что-то неладное, непостижимое разуму, но не мог понять — что. С комнатой тоже творилось нечто невероятное, ему показалось, будто стены ее зашевелились. Он оглянулся вокруг, но все вроде оставалось на своих местах.

— Демоны меня побери! — закричал вдруг Нинус. — Я перепутал знаки! Конан! Конан, не дай двери закрыться, иначе пропадем!

Киммериец ринулся к двери, но неведомая слабость сковала все его тело, он едва сумел пошевелить рукой. Взглянув на Нинуса, Конан увидел, что тот тоже старается сдвинуться с места, но не может. Его побелевшие губы пытались что-то произнести, но ни одного звука варвар не слышал. Киммериец взглянул на книгу. Приведшая его в такой ужас картинка как бы сползала к верхнему углу листа, уменьшаясь на глазах.

Варвар почувствовал, как что-то упало с его головы на плечи. Он скосил глаза и увидел, что лента, подаренная Дениярой, выросла, да так что сейчас сползет с плеч! Точно! Она скользнула к его ногам и, стремительно увеличиваясь в размерах, стала разрастаться, отодвигая столы к стенам. Киммериец очутился как бы внутри большого круга. Обруч достал до Нинуса, ударил его под ноги, и тот повалился, как кхитайский болванчик. Его ноги не двигались и посерели, приобретя цвет материала, из которого были сделаны фигурки на полке.

«Мы уменьшаемся! — мелькнула догадка, которая заставила его похолодеть. — Великий Кром!

Вот куда пропали все воришки, пробравшиеся сюда… Он превратил их в эти глиняные игрушки!» Конан чувствовал, что тоже каменеет — застывает начиная с ног. С невероятным усилием, сцепив зубы, он вытащил свой меч и, падая, попытался достать им до двери. На миг он представил, как возвратившийся хозяин поднимает с пола и ставит на эту треклятую полку двух глиняных болванчиков — его и Нинуса…

— Ну, нет! — захрипел варвар, жилы на его руках вздулись; теряя остатки сил, он успел просунуть кончик меча в щель, причем сделал это в последний момент — еще мгновение, и дверь бы захлопнулась.

Раздался жуткий скрежет. Какая-то исполинская сила пыталась закрыть дверь, но меч не давал этого сделать. Казалось, что кто-то толкает, давит, жмет на дверь с той стороны. Доски начали выгибаться, как лук в сильных руках.

«Если попадешь в беду, — вспомнил он слова, как-то сказанные Дениярой, — выкрикни мое имя, может быть, это тебе поможет».

— Денияра! — во всю силу своих легких заорал Конан.

Как бы повинуясь его словам, гигантский обруч, в который превратилась шелковая повязка, выгнулся петлей в направлении закрывающейся двери и встал на ее пути как скала. Потом раздался ужасающий раскат грома, сверкнула ослепительная вспышка света, и наступила темнота…

Очнулся киммериец на крыльце дома, рука продолжала судорожно сжимать рукоятку меча, в другой руке он держал ленту, которую повязала ему на прощание Денияра. Рядом лежал Нинус, прижимая к себе заветную книгу, мечту его воровской жизни. Конан посмотрел на дверь: замок, цел и невредим, висел на своем месте, как будто и не был вскрыт с помощью зеленого порошка. Сколько времени прошло с тех пор, когда они были в этой проклятой комнате? Или все, что произошло, ему просто приснилось?.. Луна вовсю светила сквозь густую листву сада. Судя по всему, была уже глубокая ночь.

«Нергал с этим домом, пора выбираться отсюда», — решил варвар. Он потряс Нинуса за плечо, тот слабо застонал и открыл глаза.

— Где это я? — спросил он, озираясь вокруг.

— Забыл? — хохотнул киммериец. К нему понемногу возвращалось его обычное боевое настроение. Да и почему бы не прийти в хорошее расположение духа, если боги в очередной раз не оставили его? Из такой переделки выйти живым — это тебе не пьяных стражников резать… — Сам же хотел магическую книгу, и меня, олуха, Нергал послал с тобой. Вспомнил?

Нинус поглядел на предмет, который продолжал судорожно прижимать к себе, и на лице его можно было прочесть одновременно и радость от такой добычи, и желание бросить эту книгу и никогда ее больше не видеть. Первое чувство оказалось сильнее.

— Благодарю тебя, Солнцеликий! — возопил Нинус, потрясая вожделенным сокровищем. — Ты не забыл своего преданнейшего раба!

— Хватит тебе, потом возблагодаришь, — весьма невежливо прервал его общение с богами варвар, — нам еще надо до дома добраться. Я что-то не пойму, как мы от забора дошли до этого места?

Действительно, сад, с тех пор как они вошли сюда, изменился — и отнюдь не по вине ночного освещения. Раньше перед домом была довольно-таки обширная площадка, от забора, где они перебрались в сад, с улицы вела утоптанная тропинка. Теперь же сад — или лес? — подходил к самым стенам, не оставляя ни малейшего пространства, где можно было бы не то что пройти — протиснуться. Мощные ветви, перевитые лианами толщиной в руку, низкий плотный кустарник у самой земли — это даже не лес, а чащоба, кролик вряд ли мог сквозь нее прошмыгнуть. Конан вгляделся внимательнее и вспомнил один из рисунков в той жуткой книге. Это же лес с той картинки! Опять стало холодно спине — наверное, боги пошутили немного и теперь готовили ему новое испытание.

«Податель Жизни, неужели придется сгинуть в этом саду? Ну нет, так просто нас не возьмешь!» Киммериец схватил свой меч и принялся прорубать дорогу в том направлении, где, как ему казалось, должен был быть путь к спасению. Он двигался подобно свирепому дикому быку, с твердостью воина, разбивающего тараном крепостную стену, с упорством искателя кладов, долбящего киркой камень.

Нинус едва успевал за ним, а сзади ветви вновь смыкались непроходимой стеной, как будто это были не растения, а темная вода, которая поглотила бы их, если бы не ярость и сила Конана. Призрачный свет луны играл на его вздутых от напряжения мускулах, он рубил и рубил, не уставая.

Сколько продолжалась эта битва — сказать было невозможно. Когда Конан увидел перед собой камни ограды, уже светало.

Они одним махом, будто кто-то подбросил их, перескочили через нее и огляделись. Вдали уже светилась полоска утренней зари, воздух был чист, свеж и удивительно приятен. Они поспешили вперед по знакомой улице, не оглядываясь на тот дом, который остался, хвала богам, позади, за этим каменным забором. Нинус еще не мог прийти в себя от пережитого, его зубы клацали в такт шагам, как колокольчик у пасущегося верблюда.

Кругом уже начиналась обычная утренняя жизнь, слышалось блеяние овец, кудахтанье кур, возгласы людей, приступивших к своим делам. Какая-то собачонка, вылетев из-под ворот, с лаем набросилась на Нинуса, норовя цапнуть его за штанину. Замориец пинком отбросил назойливую шавку, и это маленькое происшествие разрядило его, зубы перестали стучать, он наконец-то перевел дух. Тут Конан вдруг рассмеялся.

— Ты что скалишься? Еле ноги унесли, не до веселья, — буркнул Нинус.

— Дешево отделались, — давясь от смеха, ответил киммериец, — вот только что ты пнул эту сучку, а я подумал, что ты мог бы быть сейчас величиной с собственное яйцо, и тогда она проглотила бы тебя — и даже не заметила этого.

— Ну, не такие уж они у меня маленькие, — обиделся было Нинус, но, взглянув на Конана, махнул рукой и присоединился к хохоту товарища. Взрывы смеха спугнули стаю ворон, мирно дремавшую на дереве, и долго еще в утреннем прохладном воздухе слышалось их возмущенное карканье.

Колдун Лиаренус беспокойно заворочался во сне, что-то душило его, как будто огромная птица, усевшись ему на горло, своими широкими крыльями совсем перекрыла доступ воздуху. Он взмахнул руками, отгоняя тварь, и проснулся, с трудом приходя в себя от ночного кошмара.

«Только сон», — подумал про себя колдун и бросился к заветной шкатулке, лихорадочно нащупал на шее маленький золотой ключ, отомкнул замочек. Все было на месте: и перстень, и его заговоренный золотой полумесяц, и клочок магического вендийского пергамента, он выиграл его в кости у одного колдуна из Кофа.

Горбун вытер со лба холодный пот и хотел было продолжить сон, но безуспешно. Неспроста же снится такое! Добро бы это приснилось какому-нибудь скотоводу, купцу или солдату, но ведь он же маг, и далеко не последний в этом мире! Лиаренус в своем городе старался не показывать своих чародейских способностей, и поэтому в Шадизаре его считали обычным, хотя и весьма удачливым купцом. Только покойный брат, лекарь повелителя, да не исключено, что еще два-три человека, не более, могли подозревать что-либо подобное. Он обычно держался в стороне от своих якобы собратьев по торговому делу, не участвовал в их пирушках и сборищах, но на торг кое-что привозил — и немало.

Конечно, у пытливого наблюдателя могло вызвать удивление, что никто и никогда не видел, как он снаряжает или встречает караваны, не было купцов, которые могли бы припомнить о каких-то совместных сделках или путешествиях, но мало ли что бывает в жизни. Товар у него всегда был отменный: вендийские и кхитайские благовония, самоцветы… У него можно было найти, если кому-то очень требовался, даже порошок черного или желтого лотоса. Так что в Шадизаре Лиаренус был известен как нелюдимый, но надежный купец — если ему что-нибудь заказывали, товар всегда прибывал вовремя и столько, сколько было нужно. К тому же при таком брате, который был чуть ли не самым первым лицом в городе, лишние вопросы могли окончиться весьма плачевно для любопытного.

Семьи у него никогда не было, и теперь, когда его брат был задушен в своей опочивальне, Горбун остался совершенно один. Но, собственно говоря, ему никто и не был нужен. Зачем тому, кто собирался владеть всем миром, помеха в виде жены, детей или других родственников? Собственно говоря, он и о смерти брата не очень-то горевал: этот гуляка, выпивоха, любитель роскоши и женщин только даром растрачивал свои способности. На что? На лишний ковер в свой дворец, на лишнюю девку или еще один перстень!

— Тьфу! — У Лиаренуса даже стало горько во рту. Да если бы он захотел, то этих побрякушек имел бы столько, что никакому владыке и не снилось! Не в этом сладость жизни, не в этом! Чтобы эти людишки, эти твари, слепленные из горстки мяса и костей, пить и есть, ходить и спать, даже дышать не могли без его соизволения — вот на что можно положить свою жизнь! Да и не такую, как у всех, а в пять, нет — в десять раз более длинную, а может быть, и вечную!

Он отомстит всем, кто так или иначе заслужил это! Всем: и тем, кто в детстве дразнил его — они сейчас уже дожили до старости, тем страшнее будет для них его кара. Так и стоит в ушах их крик: «Горбатый, горбатый, иди стучи лопатой, горбатый, горбатый…» И женщинам, которые пренебрегали им тогда, и тем, которые живут сейчас — они тоже оттолкнули бы его — всем придется заплатить, всем! И детям их, и детям их детей… И этим вельможам, и купцам, и прочим тварям людским. Лиаренус заскрежетал зубами, так велико было его желание поквитаться с этими не заслуживавшими прощения убожествами.

Скоро, скоро не подозревающие о его будущем могуществе людишки почувствуют его силу. Все! Сначала Шадизар, потом вся Замора, потом Коф, Коринфия, Офир… У Горбуна даже дыхание перехватило, он закашлялся, его седая бороденка др0. жала, как хвост трясогузки. Ладно, пора вставать — и за дело!

Сначала надо узнать, почему его посетил такой сон. Лиаренус вставил ноги в расшитые шелком дорогие сафьяновые туфли и засеменил к огромному сундуку, стоявшему в противоположном углу его обширной спальни. Сундук был старинной работы, доски потемнели от времени, зеленоватый налет покрывал бронзовые обручи, охватывавшие стенки и крышку.

Открыв сундук, маг вытащил из него огромную книгу в кожаном переплете. Положив книгу на столик черного дерева, ножки которого были затейливо вырезаны в виде драконов, Лиаренус вновь залез в сундук и, пошарив в его утробе, извлек небольшой серебряный ларчик. Открыв его, колдун взял оттуда несколько стержней коричневого дерева и, склонившись над книгой, принялся перелистывать ее тяжелые пергаментные листы.

Его губы шевелились, шепча магические заклинания, в скрюченных пальцах левой руки он держал связку палочек и иногда проводил ими по страницам.

— Негодяи! — Вопль прорезал ночную тишину. — Ублюдки, шакалы, семя вонючей гиены, как они сумели?

На рисунке, занимавшем почти весь лист, была изображена та комната, в которой Нинус и Конан искали магическую книгу. Колдун провел по картинке своими коричневыми палочками, и перед ним, повинуясь магическим заклинаниям, возникли две фигуры — неясные, как будто подернутые туманной дымкой. Лиаренус еще пошептал что-то, потер рисунок стерженьками, но изображения не стали лучше.

— Что-то их защищает. Ну что ж, попробую по-другому.

Он напрягся, на лбу вздулись жилы, капли пота выступили на сухой, как пергамент, старческой коже. Его старания, однако, успехом не увенчались: фигуры остались по-прежнему размытыми.

— Ладно, пока оставим, — сдался Лиаренус, — но я все равно узнаю рано или поздно, кто это побывал в моем доме.

Раздосадованный неудачей, он наградил подзатыльником вбежавшего на звук колокольчика мальчишку:

— Спишь, сын шакала? Давай завтрак, и побыстрее!

Киммерийцу все еще не давал покоя сапфир. Где же этот Лиаренус его прячет? «Надо спросить у Денияры, — решил Конан. — У женщин свои связи, свои друзья, свой мир — может быть, там прошел какой-нибудь слух, который не дошел до мужчин, до воровского сообщества?»

— Вряд ли я могу сообщить тебе что-то новое, — выслушав его, сказала Денияра, — я знаю только то, что знают все. Но, пожалуй, радость моя, помочь я тебе смогу, во всяком случае, попытаюсь. Тебе повезло, что сейчас весна. Как знать, может быть, нам скажут что-то весенние духи? Мне надо приготовиться к этому обряду, дело очень непростое. Что, если мы попробуем через два дня? Приходи, как зайдет солнце, и будь готов к тому, что обряд потребует от тебя значительных усилий.

— Да я согласен сделать что угодно! — воскликнул Конан. — А сил у меня, вообще-то, много, — гордо добавил он, — так что, будем надеяться, справлюсь!

Через два дня Конан пришел даже раньше назначенного часа. Ему не терпелось как можно быстрее узнать про Синий Сапфир, и, кроме того, слова Денияры о том, что придется потратить много сил, вызвали в нем сильное любопытство.

Денияра уже ждала его. На мгновение она прильнула к его могучей груди, но быстро отстранилась.

— Не время сейчас для этого, — сказала она серьезным голосом и, взяв киммерийца за руку, повела по винтовой лестнице в подвал дома. Конан, хотя и пробыл здесь почти целую луну, даже не подозревал о существовании подземелья.

— Теперь приготовься, испытание будет очень трудным. Я пошлю тебя на встречу с весенними духами — у них, может быть, ты узнаешь что-нибудь новое о перстне с сапфиром. Но я не могу послать мужчину в тот мир одного — он может попасть туда только с женщиной — причем с той, которую любит. Конечно, туда пошла бы с тобой я — если ты меня любишь, конечно, — смутившись, добавила она, — но тогда некому будет вернуть тебя обратно. Поэтому я пошлю тебя вместе с кем-нибудь из своих девушек. Если духи почувствуют неладное, то вы можете и не вернуться в этот мир. Можешь отказаться, но если согласишься, выбери девушку сам.

Конан не одобрял колдовства в любом его виде, но любопытство было куда сильнее страха неизвестности, да и, кроме того, он знал, что Денияре можно довериться — она не причинит ему зла.

Мгновение поколебавшись, он сказал:

— Что ж, я постараюсь, а какую девушку взять — мне все равно. Ты их знаешь лучше, тебе и выбирать.

— Хорошо, — кивнула Денияра, — подожди, я сейчас вернусь.

Варвар присел на широкую деревянную скамью, с любопытством разглядывая подземелье. Помещение было большим — наверное, оно занимало все пространство под домом. Своды потолка и стены выложены из белого камня, пол — земляной, только в противоположном углу и посередине разостланы большие цветастые ковры с вытканными на них таинственными знаками. Деревянные скамейки и огромный стол из толстых досок, пара сундуков да несколько серебряных зеркал на стенах — вот и все, что было в помещении. В углах подземелья на железных треножниках масляные лампы горели неярким, но ровным пламенем.

На лестнице послышались легкие шаги, и в помещение вошли Денияра и Мадина. Усадив девушку на скамью рядом с киммерийцем, Денияра принялась за приготовления. Сначала из одного из сундуков она вытащила небольшую жаровню в виде цветка подсолнуха и поставила ее на стол, затем из другого — маленький резной ларчик и несколько флаконов из разноцветного стекла. Взяв из кожаного мешочка щепоть зеленоватого порошка, Денияра бросила его на жаровню, сделала руками несколько плавных движений, и яркий изумрудный огонь сам вспыхнул на металлических лепестках.

— Встаньте сюда, — Денияра указала на ковер посреди комнаты.

Мадина и Конан молча повиновались. Налив себе в ладонь белой жидкости из самого большого флакона, Денияра смазала ею брови, ноздри, ушные раковины и суставы пальцев на руках и ногах девушки и варвара. Неведомый терпкий аромат был настолько силен, что у Конана слегка закружилась голова, смазанные места легонько покалывало, тело стало наливаться теплом, как будто внутри его развели большой и жаркий огонь.

— Теперь снимите с себя все и одежду отдайте мне, — сказала Денияра, и голос ее звучал так, как будто она была где-то далеко внизу.

Когда киммериец и девушка разделись, Денияра приказала им улечься на ковер ногами в разные стороны и положить головы на плечо друг другу. Их платье она поднесла к зеленому пламени; вспышка, и мгновение спустя хлопья легкого пепла кружились в воздухе, опускаясь на пол — вот все, что осталось от ткани, застежек, кожаных ремешков, словом, от того, что раньше было одеждой. Из маленького красного флакона женщина побрызгала на лоб Конана и Мадины розовой жидкостью и вновь, как будто издалека, они услышали ее слова:

— Возьмитесь за руки. Конан, не забудь, что я сказала тебе.

В то же мгновение ковер отделился от пола и поплыл вверх, поднимаясь все выше и выше. Происходило что-то странное: ковер поднимался вверх, а потолок не становился ближе, он тоже уходил от них все дальше и дальше, пока все пространство над ними не стало темным и далеким, как пасмурное небо в безлунную ночь. Изредка сквозь разрывы в этом куполе проглядывали звезды — невероятно яркие, таких они никогда не видели раньше на настоящем небе. Вдруг налетел яростный вихрь, он подхватил ковер и быстро понес его куда-то вбок. Холодные струи воды, резкие, как лезвие кинжала, обрушились своими потоками на их нагие тела, жестокий ветер гнал их ложе все дальше и дальше к встававшей на горизонте белой стене, которая, казалось, обнимала весь видимый мир снизу доверху.

— Мне холодно и страшно… — услышал киммериец рядом с собой голос Мадины.

Он хотел повернуть голову, чтобы увидеть ее лицо, но не смог, потому что все его тело было неподвижным, как будто невидимые путы сковали его руки, ноги, шею. Только губы, глаза и язык повиновались его желаниям, и он сказал:

— Не бойся, девочка, все пройдет, и мы вернемся.

Вихрь закрутил их и поднес совсем близко к белой ледяной стене. У самого ее подножия сидела мерзкая старуха, обросшая рыжей шерстью — повелительница зимы. Хриплым дребезжащим голосом она сзывала снег, метель, бурю, свинцовые удушливые туманы, вихри и ураганы. Град со снегом, ледяные брызги морской соленой воды — стихии смешались в жутком танце, сковывавшем тело и леденившем душу. Вокруг старухи в бешеной пляске носились косматые уродливые существа с ледяными осколками вместо глаз. Руками, больше походившими на корявые сучья и обломки веток, они пытались схватить край ковра, на котором лежали киммериец и девушка. Злобным воем встречали мерзкие подданные повелительницы зимы каждую свою неудачную попытку добраться до людей; их вопли сливались с неумолчным хором бушующей природы.

— Мне жутко, я не выдержу этого, я умираю… — вновь послышался жалобный стон девушки.

Он не мог ничем помочь ей, лишь кончиками пальцев пожал ее узкие ладони, которые лежали в его руках.

— Потерпи, девочка…

Вдруг в этом мраке зимнего смерча стали пробиваться тонкие лучики света, сначала еле заметные, как забытые на черной пашне соломинки, потом все ярче и ярче. Конан и Мадина услышали глухие удары, словно кто-то тараном крушил ледяную стену. Удары становились все мощнее, их грохот уже перекрыл и вой ветра, и свист ледяных струй. Наконец стена раскололась, лучи яркого животворящего света залили все вокруг, глыбы льда вперемешку с камнями и песком неудержимым потоком устремились вниз, засыпая старуху и ее подданных.

Свист и вой ветра прекратились, светлый день засиял на небесах. Вдали показалась сверкающая всеми красками радуги колесница, запряженная тройкой лошадей, окруженных ореолом солнечных лучей. Она приблизилась, гигантским полумесяцем очертила небо вокруг, а потом стала возноситься все выше и выше. В колеснице стоял золотоволосый великан, нагой и прекрасный, под взмахом его руки с зажатым в ней мечом все вокруг стало окутывать животворящее тепло, и неземной хор прекрасных голосов заструился с небес.

— Солнцеликий Митра! — У киммерийца перехватило дыхание.

За тем местом, где стояла ледяная стена, простерлись изумрудного цвета поля с яркими блестками весенних цветов. Еще взмах руки огненного великана — и с небес на белом воздушном облаке спустилась нагая белокурая женщина неописуемой красоты. Она склонилась перед колесницей.

— Я пришла, о повелитель!

И Солнцеликий, указывая на лежащий перед ними мир, проговорил голосом, который своей мощью заполнил все вокруг:

— Это все твое, весна, теперь ты владычица здесь.

И колесница вновь поплыла в ярких сполохах солнечного света, постепенно удаляясь, все выше и выше гигантской спиралью расцвечивая небеса. Из глубины зеленых полян появились мириады странных существ: духи полей, лесов и земных глубин. Гомон, свист, смех заполнили все пространство.

Ковер, на котором в оцепенении лежали Конан и Мадина, плавными кругами опустился на зеленую поляну, и киммериец почувствовал, что путы, сковывавшие тело, спали с него, теперь он мог шевелиться.

Приподнявшись, варвар увидел, что все необъятное поле вокруг них заполнили человечки в высоких колпаках и красных сафьяновых сапогах, размахивавшие лампадами, в которых бледным пламенем светился неведомый огонь; уродцы с квадратными головами без глаз и рта. Бесформенные каменные глыбы передвигались на каменных ножках, ежеминутно меняя свои очертания. Были здесь и твари, словно сотканные из веток и стеблей травы, в глубине этих переплетений мерцали влажные огромные глаза, приковывавшие взгляд. Ящерицы с головой петуха; лошади с хоботом, как у слона; страшилища, покрытые рыбьей чешуей, прыгавшие на длинных и тонких, как у саранчи, ножках — каких только порождений дьявольской прихоти не было вокруг!

Вся эта масса неведомых существ окружила место, на котором приземлился ковер, и с гомоном и свистом понеслась в бешеном хороводе. На их шум слетелись тысячи птиц и бабочек.

— Все, теперь мы погибли, — прошептала Мадина, не отрывая взгляда от скопища уродцев.

Где-то впереди послышался мерный перезвон колоколов. По мере того как он приближался, пляска духов становилась все медленней и медленней, и наконец они остановились совсем, плотным кольцом окружив юношу и девушку.

К гулу больших колоколов прибавились звонкие трели маленьких колокольчиков, и внезапно из-за склона холма выплыла колесница, окутанная венками полевых цветов и изумрудных трав. Она неслась в воздухе, тысячи птиц поддерживали ее своими крыльями. В колеснице в окружении прекрасных девушек восседала та белокурая красавица, которую Конан и девушка видели, когда рухнула ледяная стена. На девушках не было одежды, только струящийся водопад золотистых волос прикрывал их наготу — Конану никогда в жизни не приходилось видеть таких совершенных тел.

— Слава! Слава повелительнице! — возопило сонмище духов, когда колесница приблизилась к тому месту, где, безмолвно прижавшись друг к другу, в неподвижности замерли Конан и Мадина.

— Тихо! — Богиня весны подняла руку и указала на людей.

Чудовища словно только что увидели их. Дикий вой, крики и визг обрушились на поляну:

— Вот они! Хвала тебе, повелительница!

Твари кричали и улюлюкали, злобно оскалившись, указывали на дрожавших от ужаса людей. Конан и Мадина боялись пошевельнуться и только широко раскрытыми глазами оглядывали бесновавшуюся толпу монстров.

— Зачем вы здесь, ничтожные? — наконец вымолвила повелительница всего этого сонмища.

Конан раскрыл было рот, чтобы ответить, но выскочивший вперед змееподобный монстр крикнул:

— Это не его женщина!

— Да! Он прав! — закричали остальные. — Скажи имя! Скажи имя!

Твари вновь завопили, засвистели, заскрежетали с такой силой, что у Конана от этого жуткого шума начала раскалываться голова. Мысли путались, он не мог припомнить даже свое имя. Варвар попытался махнуть рукой, чтобы они на мгновение замолчали, но шум только усилился, чудовища визжали с удвоенным старанием.

— Отдай ее нам! Нам! Нам! — разобрал он в этой какофонии звуков.

Повелительница махнула рукой, духи налетели на Мадину, и киммериец только мог заметить, как раз или два мелькнуло ее вытянутое струной обнаженное тело среди мчавшегося прочь клубка сцепившихся тварей. Все стихло. На поляне остались только варвар и богиня с ее приближенными.

— Тебе жаль ее? — спросила повелительница. — Не горюй, можешь выбрать любую из моих девушек. Такого мужчину из смертных я вижу впервые, поэтому я не отдам тебя своим духам. Слишком ты хорош собою. Ты вспомнил, зачем ты здесь?

Конан потряс головой, пытаясь собраться с мыслями. Да, конечно же, он хотел узнать про перстень с синим камнем.

— Повелительница, — запинаясь начал он, — помоги узнать, где находится Синий Сапфир…

— Гнусное порождение раба! — Глаза богини налились гневом. — Как ты смел беспокоить меня по такому ничтожному поводу?

Девушки теснее окружили свою повелительницу и укоризненно покачивали головами, глядя на киммерийца.

— Ты мне неинтересен! — Взмах руки, и вновь тысячи монстров невесть откуда появились на поляне.

Приплясывая в жутком танце, они вцепились в варвара и помчали его прочь, перебрасывая друг другу. Злобный хохот и визг вновь заполонили все вокруг. Сколько продолжалось это, понять было невозможно — может быть, миг, может быть, сто лет — духи несли его над всем миром: горы сменялись пустынями, леса — пашнями, озера — морями. Гонка становилась все стремительней. Последнее, что сумел запомнить Конан, была степь, под склоном холма поле странных цветов, похожих на подсолнухи, но вместо сердцевины у них среди желтых лепестков жутко мерцали человеческие глаза. Горбатый старик с козлиной бородкой в синем одеянии пас стадо рогатых животных; он протягивал в его направлении руку и грозил скрюченным пальцем. Монстры принесли его к черному отверстию среди голых скал и бросили в эту пропасть. Летя и кувыркаясь в полумраке, он заметил внизу кружащееся в падении мраморно-белое тело девушки.

— Мадина! — крикнул он, но не услышал своего голоса. Все потонуло во мраке.

Конан ощутил тупую боль в затылке, словно по его голове ударили дубиной. Не открывая глаз, он провел рукой по своему телу. Дикая боль сковала все мускулы, он чувствовал себя так, будто на нем поплясала дюжина бритунцев.

— Ну вот, все в порядке, — услышал он донесшийся издалека знакомый нежный голос. — Выпей вот это…

С трудом разлепив глаза, варвар увидел сквозь дымку склонившуюся над ним Денияру, которая держала в руке чашу с каким-то напитком. Он приподнял голову и с трудом сделал несколько глотков. Горячее густое варево имело горький неприятный привкус, но зато через несколько мгновений киммериец почувствовал себя значительно лучше, боль в затылке утихла, и он, опираясь на локоть, приподнялся и осмотрелся вокруг.

Он лежал в том же подземелье, откуда начал путь к весенним духам, но на другом ковре — не на середине комнаты, а у стены. Рядом с ним лежала Мадина, накрытая вышитым шерстяным одеялом. Ее грудь мерно поднималась и опускалась в такт дыханию.

«Слава богам, жива», — подумал Конан и перевел взгляд на Денияру, которая сидела рядом с ним на ковре. Около нее стоял затейливой работы медный кувшинчик, прикрытый крышкой.

— Помогло? — спросила Денияра. — Еще? — Она вновь протянула ему чашу, которую держала в руке.

Киммериец отхлебнул еще пару глотков, сморщился и отодвинул от себя чашу.

— Экая пакость твой напиток. Я лучше выпью вина.

— Действительно, сил в тебе много, — засмеялась женщина. — Я думала, что ты будешь отходить гораздо дольше, а тебе уже и вина захотелось.

— А почему бы и нет? — К Конану возвращалось обычное бодрое настроение, он чувствовал, что силы прибывают с каждым мгновением. — А почему ты меня не накрыла одеялом? — спросил он, заметив, что лежит обнаженным.

— Мадине пришлось труднее, чем тебе, ее знобит после ваших приключений, а так здесь тепло, — ответила Денияра. — Да и я люблю смотреть на твое тело, когда ты без одежды.

— Уф! — выдохнул он с облегчением. — Милостивая Иштар, и натерпелся же я страху!

— Можешь рассказать, что было с вами? — Денияра пристально смотрела на него.

— Лучше потом, — притягивая ее к себе, ответил Конан. — Я очень соскучился по тебе за последнее время.

— Прямо сейчас? А Мадина? — слегка противилась Денияра.

— Пустяки, видишь, она крепко спит, — расстегивая на ней одежду, ответил Конан.

Он не хвастал. Сил у него на самом деле было много, в чем Денияра могла убедиться тут же — и не один раз.

Так ты посмел ослушаться меня? — Лиаренус трясся от ярости и, брызгая слюной, осыпал ругательствами съежившегося от страха гирканца, валявшегося у него в ногах и умолявшего о пощаде. — Отродье шелудивого пса! Ты хочешь, чтобы я отправил тебя на поляну? Добавьте! — Колдун кивнул двум рабам, вооруженным бичами из воловьих жил.

— О! Пощади! Ты же знаешь, как я предан тебе! — вопил несчастный.

Рабы знали свое дело, удары сыпались на гирканца один за другим с мерностью маятника, разрывая в клочья одежду и оставляя на теле длинные багровые полосы, которые на глазах вспухали и начинали сочиться каплями крови.

— Клянусь рогом Нергала, ты еще пожалеешь, что появился на свет, ленивое порождение верблюда! — Горбун дал знак прекратить избиение и, наклонившись к гирканцу, вцепился ему в плечи своими длинными тонкими пальцами. — Ты сговорился с ним? Отвечай!

— Нет! Нет! Мой повелитель, нет! Я подумал… я подумал, что он крепко спит, и решил дать ему напиток утром. — Гирканец пытался поймать сапог Лиаренуса и запечатлеть на нем свой поцелуй, но удар плети вновь отбросил его на землю.

— А-а-а! — завыл бедняга, катаясь по земле в тщетной попытке увернуться от ударов.

Под вопли избиваемого слуги Лиаренус размышлял, как же ему поступить. Все-таки лишиться этого гирканца — значит добавить самому себе лишние хлопоты: надо приставить к этому делу нового человека, пока обучишь его, пройдут дни, а время не ждет. С другой стороны, он может затаить зло, и тогда на него совсем нельзя будет положиться… Горбун еще раз бросил взгляд на несчастного и решил, что, пожалуй, пока с него хватит.

— Оставьте его! — приказал он палачам.

Те послушно опустили бичи, заученными движениями обернулись назад, взяли большой кувшин и окатили водой свою жертву, которая не подавала признаков жизни. Гирканец застонал и мутным взглядом обвел стоявших перед ним. Сознание вернулось к нему, и он вновь попытался подползти ближе и облобызать сапог своего повелителя.

— Безмерна твоя доброта… — еле шевеля запекшимися губами, прошептал слуга. — Я… я сделаю все… я искуплю… — Голова несчастного вновь ткнулась в обильно политый собственной кровью песок.

— Отнесите его к Колченогому Карбану, пусть приведет его в чувство, — приказал Лиаренус рабам и направился к выходу из подземелья, бормоча себе под нос ругательства.

Колдун всегда начинал утро с обхода своих владений. Сперва, как обычно, он садился на своего любимого гнедого рысака и направлялся на пастбище, где под присмотром троих пастухов паслось стадо круторогих стигийских быков. Этих быков он за очень большие деньги приобрел несколько лет назад и очень дорожил ими: их кровь была самой питательной, она больше всего подходила для его дел. Увидев сегодняшним утром, что одного пастуха нет, Лиаренус, дав шпоры коню, поскакал в поместье. Тотчас по его приказу десяток всадников обшарили все поля и перелески в округе, но пастуха из Офира и след простыл. Представший перед ним гирканец, который каждый вечер обносил всех слуг Лиаренуса особым напитком, признался, что поленился разбудить этого пастуха и напоить его зельем, что обязан был сделать. Лиаренуса не очень беспокоило то, что сбежавший пастух может принести ему какой-то вред: до ближайших селений два дня пути верхом по пустыне, и пеший беглец скорее всего сдохнет от нехватки воды. Просто людей для работ было маловато, тут дорога каждая пара рук. Любая задержка в работах выводила из себя, колдуна обуревала ярость. Ему не терпелось начать покорение мира, которое было целью его жизни, а для этого надо было еще сделать много, очень много…

Далее Лиаренус обязательно шел к Колченогому Карбану. Это был его единственный подданный, на которого он мог полностью положиться. Они встретились давно, когда Горбун еще только приступал к своему грандиозному замыслу. Тогда на базаре в Ианте он обратил внимание на сборщика податей, который с отрядом солдат обходил ряды торговцев. Он присмотрелся к нему повнимательней, надвинув на лицо капюшон плаща, чтобы не привлекать внимания, сопровождал сборщика в его походах по кварталам, где жил работный люд: ремесленники, кузнецы, прочие мастера. Ему понравилось, как безжалостно и скрупулезно этот хромоногий собирал положенную плату, не обращая внимания на мольбы об отсрочке, на стенания вдов и плач детей. Он не гнушался погрузить в тележку, запряженную облезлым мулом, даже помятый медный кувшин или поношенное платье. Если же у несчастных не было и этого, то по приказу колченого их хватали стражники. Людей ждала долговая яма, откуда, если за них не заплатит родственник или кто-нибудь из сердобольных соседей, только один путь — на невольничий рынок… Теперь этот жестокий и злобный человек был ближайшим подручным Лиаренуса, посвященным почти во все его планы.

Вот и окованная позеленевшими медными полосами дверь, ведущая в подземелье, где Колченогий Карбан проводил почти все свое время, лишь изредка поднимаясь на поверхность, но не затем, чтобы глотнуть свежего воздуха или насладиться чистотой бескрайнего неба и сиянием лучей солнца, а для того, чтобы, пройдя расстояние в пятьдесят шагов, спуститься в другой подвал. Там он мог получать удовольствие, наблюдая, как провинившаяся в чем-нибудь очередная жертва, прикованная короткой цепью к столбу наказаний, корчилась в муках и истекала кровью под ударами бичей из воловьих жил. Палачи были его гордостью, они исполняли свои обязанности с наибольшим тщанием и старательностью.

Хороши были и мясники — их задачей было ежедневно забить десяток быков, освежевать их, выпустить кровь и разлить ее по бурдюкам, расчленить туши и разрубить мясо на куски — для людей и собак, подготовить шкуры для выделки. В полном молчании — а слов им и не было нужно — они проделывали свою работу: взмах тяжелого молота, очередной бык падает на колени; вот он уже, поддернутый крюком, висит на цепи; взмах ножа, кровь хлещет в подставленный таз; распорото брюхо, и кишки свисают на расстеленную шкуру предыдущего животного. И так день за днем, уже много лет.

Такими же были и трое подмастерьев, которые скребли и дубили кожи, сушили их, вновь вымачивали, растягивали на распялках… Тупая, однообразная работа. Они двигались в помещении кожевенной мастерской словно привидения, окутанные ядовитыми испарениями, поднимавшимися из громадных чанов, не произнося не то что слова, но даже какого-либо звука.

Вечером мясники, палачи, кожевенники и еще несколько подобных им рабов, исполнявших однообразную работу, сидели на деревянных скамьях за простым столом и, глядя Друг на друга невидящими глазами, ели из громадных мисок, мерно и истово пережевывая пищу, как коровы, жующие свою жвачку. Слышался только равномерный хруст двигающихся челюстей и довольное сопение: ни слова, ни постороннего звука, будто это были шелковичные черви за своей непрестанной работой. Насытившись, они получали по большой ложке зеленоватого густого варева, выдаваемого гирканцем, и, довольные, укладывались спать на соломенные тюфяки. Они оживлялись только раз в пять дней, когда им полагалась на ночь женщина. Тех, чья очередь была сегодня, уводили в соседнее помещение, где уже ждали прикованные к ложам, чтобы не вырвались, несчастные, дрожащие от смертельного ужаса нагие невольницы. Эти полуживотные брали женщин грубо, с той же деловитостью, с которой резали быков, пахали землю или секли провинившихся; удовлетворившись, возвращались на свои подстилки и засыпали. Рабыни не могли выдержать такое по нескольку раз, и это было головной болью Горбуна — приходилось покупать все новых и новых невольниц.

— Ну, как твои дела сегодня? — спросил Лиаренус, подходя к большому столу, где Колченогий Карбан, склонившись над расставленными перед ним флаконами, кувшинчиками, кружками, отмерял и раскладывал листья и сушеные цветы.

— У нас кончается желтый лотос, — ответил Карбан. — Его хватит на одну луну, не более.

— Я не об этом! — рассердился колдун. — Ты подобрал мне снадобья по последнему списку?

— Исполнено, хозяин, — ответил Карбан и, припадая на правую ногу, направился вглубь своей кельи, Сняв с шеи кожаный шнурок, на ко тором был прикреплен изящный серебряный ключик, он отомкнул потертый ларчик черного дерева и вытащил оттуда небольшой стеклянный флакон. Вернувшись к столу, он поставил сосуд ближе к свету, который проникал через маленькое оконце под самым потолком. Оказалось, что флакон наполовину наполнен буроватой пузырившейся жидкостью.

Горбун, взяв сосуд в руки, повертел его перед глазами, удовлетворенно причмокнул губами и поставил обратно, Видно было, что один вид этой жидкости доставляет ему удовольствие.

Лиаренус проверил, хорошо ли закрыта пробка, и, довольный, положил флакон в карман своего халата. Теперь действительно главное осталось за ним. Он всегда готовил сам свои колдовские снадобья — эти тайны он хранил от любого глаза, — но Карбану тоже поручал кое-что по мелочи: подобрать травы и порошки или, скажем, растереть их до нужной кондиции. Сегодня ночью он приготовит напиток и наложит на это зелье свое заклинание, и тогда, пожалуй, можно будет попробовать… Дело в том, что ему никак не удавалось сделать снадобье, приняв которое человек мог бы выполнять сложную работу и при этом не желать ничего, кроме пищи, сна и женщины. Тут Лиаренус, вспомнив о том, что нужно пополнить гарем, поморщился — он, как и Колченогий, не любил тратить деньги.

Даже пастушескую работу нельзя было поручить рабам, подготовленным подобно мясникам и палачам. Однажды непонятно почему они увели быков так далеко от поместья, что их искали два дня, и еще хорошо, что животные остались целы, а не подохли где-нибудь в песках без воды и пищи и не попали на прокорм волкам и шакалам. Тем не менее мысль сделать послушных рабов для более сложных работ не покидала мага. Ему и так приходилось держать у себя достаточно много обычных людей: охранников, слуг, пастухов, наложниц; и хотя он давал им заколдованный напиток, выпив который они не хотели покидать его поместье, но все же определенная опасность существовала. А вдруг кто-то из них попадет в Шадизар или еще куда-нибудь, и его тайна станет известна всем? Горбун даже поежился — нет, этого нельзя допустить ни в коем случае!

Место, где помещались в своих подземельях кожевенники, мясники, палачи, келья трудолюбивого Колченогого и еще несколько запретных для остального люда помещений были отделены от остального поместья небольшой рощицей и вдобавок окружены высоким каменным забором. У ворот бессменно дежурили самые свирепые из охранников, дабы никто не смел туда и носа сунуть. Ежедневно внутрь ограды гнали десяток быков, приносили еду, приводили двух наложниц, и на этом связь с остальным миром заканчивалась, потому что великая тайна Горбуна была именно там, и ее он охранял от чужих глаз тщательнее, чем свои сокровища.

Лиаренус подошел к небольшому холму в глубине огороженного двора, вытащил большой бронзовый ключ и, оглянувшись, чтобы никто его не увидел, дважды повернул ключ в замочной скважине еле заметной двери, которая находилась в нише насыпи. Убрав ключ, он нараспев пробормотал заклинание, в двери что-то щелкнуло, и она медленно-медленно стала поворачиваться на заржавленных петлях. В нос ударил резкий и тяжелый запах то ли солдатской казармы, то ли скотного двора. Горбун, еще раз оглянувшись, вошел внутрь, тщательно прикрыв за собой дверь.

Он находился на небольшом, огороженном каменными перилами, возвышении. Перед ним простиралась обширная и глубокая пещера, освещенная лишь в центре и там, где находился Горбун. Свет поступал из нескольких небольших отверстий, пробитых в своде подземелья. Лиаренус подошел к краю возвышения, облокотился на перила и, поднеся к губам изящную дудочку, издал с ее помощью тихий, жалобный и заунывный Звук. Через некоторое время в глубине пещеры послышалось шуршанье, словно миллионы мышей вышли на свой промысел. Звук усиливался, становился более резким, и вот уже казалось, что это шлепают своими лапами тысячи уток или гусей.

Вдруг на середину пещеры, как будто выползающее из опары тесто, начала распространяться какая-то масса темно-зеленого цвета. Ближе, ближе к возвышению — в неярком свете уже можно различить сотни крепких, упругих, как наполненные вином бурдюки, тел. Скопище невысоких человекоподобных существ ползло к ногам своего повелителя. Они были похожи на упитанных детей, только больше раза в два и с непомерно развитыми мускулами. Они, веселясь, подпрыгивали вверх на высоту человеческого роста, тузили друг друга от избытка сил и энергии, и вся эта прыгающая, барахтающаяся, бушующая масса валом накатывала на возвышение.

— Мои байраги! — с неожиданной для этого злобного и жестокого человека лаской в голосе произнес Горбун. Глаза его увлажнились.

Байраги продолжали без устали резвиться. Наиболее проворные пытались допрыгнуть до балюстрады, на которой стоял их хозяин. Лиаренус вновь поднес дудочку к губам и извлек из нее несколько тихих звуков. Словно наткнувшись на невидимое препятствие, байраги мгновенно замерли и расположились по квадратам, как будто войско по приказу своего командующего. Все это происходило в мертвой тишине, без единого звука, и потому производило особенно жуткое впечатление. Ровные каре зеленовато-грязных монстров с плоскими голыми головами, на лбу у которых, как светляки, поблескивали четыре глаза…

Еще один свисток, и вся масса, словно солдаты на параде, стройными рядами замаршировала в конец пещеры, и через несколько мгновений только звук шлепающих о землю конечностей напоминал о том, что происходило здесь чуть раньше. Еще немного, звук все дальше, дальше — и все стихло. На лице Горбуна было написано неподдельное счастье. Казалось, он находился в трансе: глаза его были полузакрыты, руки тряслись мелкой дрожью, губы беззвучно шептали благодарение богам, по щекам текли обильные слезы.

— Вот про это расскажи подробнее, — потребовала Денияра, — попытайся вспомнить все до мелочей. Может быть, в этом что-то есть.

Они сидели на мягких подушках в комнате для гостей. В который уже раз Денияра просила Конана и Мадину пересказать тот или иной эпизод их путешествия в мир весенних духов. Киммериец и девушка честно пытались выполнить ее просьбу, но из их рассказов ничего не могло навести на след Синего Сапфира. Наконец какая-то — она даже не сразу поняла, какая именно, — деталь показалась ей существенной, и женщина попросила Конана повторить рассказ об этой части путешествия.

— Говоришь, Горбун в синем? — переспросила она. — Солнце мое, припомни, что там была за местность. Мадина, может быть, ты тоже видела это?

— Нет, я там не была. В конце я очутилась в какой-то пещере… или подземелье.

— И что там было?

— Не помню точно. Вроде бы какие-то младенцы. — Девушка задумалась, пытаясь что-то вспомнить. — Да! Младенцы, но похожие на лягушек.

— Каких лягушек? — мягко спросила Денияра. — На длинных лапах?

— Нет! — Девушка полузакрыла глаза. — Вот, вижу! Вспомнила! Они зеленого цвета, но темнее лягушек, скорее, как жабы — темно-зеленые.

— А потом что произошло? — продолжала допытываться хозяйка. — Помнишь еще что-нибудь?

— Нет, потом ничего больше не помню… я падала… и очнулась здесь, на ковре. Это все.

— Да, не совсем удачно, — поджала губы Денияра, — я рассчитывала на большее. Но все же можно попытаться… Кстати, Конан, — обернулась она к варвару, — ты не знаешь, где мой братец? Что-то давно я его не видела здесь. Вы когда встречались в последний раз?

— Пару дней назад, — ответил киммериец.

— Надеюсь, Нинус очень даже сможет нам помочь, — сказала Денияра, — Иногда от него можно услышать на редкость дельные вещи.

В этот момент в саду послышался знакомый голос, и Нинус с полным бурдюком вина вошел в комнату. Обняв сестру, он кивнул варвару.

— Давай по кружечке, — предложил он, наливая вино, — а потом поговорим о твоем деле.

— Ты можешь прояснить то, что произошло тогда с нами?

— Лучше, чем вино, для прочистки мозгов еще ничего не придумали, — заметил Нинус. — Ничего точно по вашим рассказам сказать невозможно. Единственно, что книги подтверждают, — это то, что камень действительно у Лиаренуса. Но не здесь, в городе, а в другом месте. Судя по всему, у него есть дом где-то в степи, наверное, к северу от Шадизара, может быть, у Кезанкийских гор. Там места довольно малолюдные, почти нет селений, степь, скалы — словом, нетрудно спрятаться от людей.

— Ты не знаешь кого-нибудь, кто бывал в тех краях? — спросил киммериец, задумчиво потягивая вино.

— Уж не хочешь ли ты снарядить туда караван? — усмехнулся Нинус. — Впрочем, порасспрашивай своего приятеля Ловкача Шелама, он, кажется, бывал там когда-то. А вообще-то, — добавил Нинус, — я не советовал бы тебе заниматься этим камнем и для этого лезть в пасть к Лиаренусу. Неужели забыл, как мы еле ноги унесли из его дома?

— Как не помнить! — Конан на мгновение задумался. — Но у меня такое чувство после того, как мы побывали у него в гостях, что он сам постарается достать нас. Уж лучше напасть первым! Тут уже не о перстне разговор — дело идет о наших с тобой головах.

— Почему ты так считаешь? — встрепенулся Нинус. — Не хотелось бы тебя пугать, но нам с Дениярой тоже так показалось. Правда, мы решили еще раз это проверить, и только потом поговорить об этом с тобой.

— Великий Кром! — Варвар сжал кулак так, что побелели костяшки пальцев. — Я не привык бояться чего-либо, и всякой волшбы тоже, хотя и стараюсь держаться от нее подальше. Если ты чувствуешь, как и я, опасность, надо шевелиться побыстрее. Я найду этого колдуна и оторву ему башку раньше, чем он превратит меня в глиняного болванчика. Я вырву ему печень, клянусь бородой Крома!

Нинус был прав — когда прочистишь мозги, то и дело становится понятнее. Или вино было очень хорошим?

Теперь пора и на Поляну — так Лиаренус называл небольшое поле, находившееся внутри ограды и, в свою очередь, окруженное высоким каменным забором. Закрыв дверь в пещеру, он снова пробормотал себе под нос несколько заклинаний и отправился по извилистой тропинке, обсаженной высоким кустарником.

Проделав такие же манипуляции, как и с дверью пещеры, он миновал ограду Поляны. На поле, разделенном на ровные квадраты, росли странного вида цветы величиной с хорошее блюдо. Они были высокими, примерно в половину человеческого роста, имели толстый и, по-видимому, очень крепкий стебель.

Для непривычного взора эти растения представляли собой необычное и жуткое зрелище. Окаймленное двумя рядами желтых крупных лепестков, в сердцевине каждого цветка тускло светилось студенистое, влажное, величиной с небольшую дыню, выпуклое полушарие, напоминавшее глаз человека. Когда колдун подходил к какому-нибудь цветку, он поворачивался и «смотрел» прямо на него, помахивая, как ресницами, огромными желтыми лепестками. Но Горбуна это зрелище не пугало.

— Отлично, — бормотал про себя Лиаренус, обходя квадраты, — уже скоро они подрастут, еще чуть-чуть, и, слава богам, они у меня попляшут: эти мерзостные порождения похотливых самок, все эти короли, стражники, купцы и крестьяне. Придет ваш срок, непременно придет!

Он еще раз окинул взором свою Поляну. Сколько трудов положено на то, чтобы вырастить эти цветы! И вовсе не для того, чтобы любоваться ими — из них он приготовит эликсир, вкусив который его байраги будут уметь все, что должен храбрый, обученный и ловкий воин, — уж он постарается!

Когда ему удалось вырастить несколько первых существ, с помощью которых он собирался завоевать весь мир, они оказались сильными, бойкими, но абсолютно тупыми — как те быки, чьей кровью они питались каждый день. Сколько ни бился колдун, ему не удавалось научить их хотя бы обычным осмысленным действиям — даже собака лучше поддавалась дрессировке, чем эти монстры.

Он пытался заколдовывать их, но магия не действовала долго, проходил день-два, и эти маленькие чудовища вновь становились глупее новорожденных детей.

Как сделать из этих демонов умелых и послушных воинов? Лиаренус перепробовал все, что было в его силах, — ничего не получалось. Он даже совершил несколько поездок в Коф, Офир, Хауран и Хорайю: к магам и чародеям, чтобы пополнить свои знания и умения, хотя это и стоило много-много монет — кто же согласится бесплатно раскрывать свои секреты! Лиаренус сотни раз вновь, и вновь перелистывал страницы старинных магических книг, пытаясь найти нужное ему заклинание или какой-нибудь рецепт, но успеха так и не достиг.

Проклиная Нергала, он снова и снова варил различные колдовские зелья — все было тщетно, но, как часто бывает в жизни, ему помог случай — а может быть, Сет сжалился над своим преданнейшим последователем и надоумил его.

Как-то раз, забавы ради, Лиаренус бросил на съедение байрагам одного из своих провинившихся в чем-то рабов. Бывший воин умел только размахивать мечом — неплохо, правда, но больше ни на что не годился.

Байраги вмиг разорвали беднягу на части, под сводом пещеры был слышен только хруст разгрызаемых костей. Видно было, что пища им понравилась: расправившись с бывшим воином, чудовища столпились у подножия возвышения, где наблюдали за происходящим Лиаренус и Колченогий Карбан. Из темно-зеленой шевелящейся массы к ним протягивались короткие мощные руки.

— Вот Нергалово племя! — поежился Карбан. — Хозяин, мне страшно, как бы они нас не сожрали когда-нибудь…

— Не бойся, — удовлетворенно хмыкнул Лиаренус, — подожди, я выращу таких бойцов, перед которыми не устоит ни одна армия, а потом научу их отличать нас с тобой от всей остальной сволочи, так что нам ничего не грозит.

Прошло два или три дня, и Лиаренус заметил, что байраги — сами без команды — умеют строиться в ряды, да так споро и умело, как будто всю жизнь обучались военному делу. Теперь к месту кормежки они не подкатывались бесформенной зеленой массой, а подходили стройной колонной. Раньше они подлетали к корыту, где для них была приготовлена обычная смесь из перемолотой травы, бобов и бычьей крови, облепляли как мухи свою кормушку — теперь же колонна останавливалась в двух шагах от пищи, потом, как будто по команде, первый ряд подходил, насыщался и уступал место следующим. Лиаренуса это крайне заинтересовало.