Крис Уэйнрайт
Сапфировый перстень
Глава первая

К вечеру Конан наконец добрался до шадизарских стен и башен. Перед ним на широкой равнине лежал прекрасный и порочный Город Негодяев — манящая и опасная цель его странствия. Здесь, в святилище Бела и в воровских кварталах Пустыньки, сбудется сокровенная мечта, согревавшая его долгими ночами в холодных гладиаторских казармах Халоги. Его обучат искусному и удачливому мастерству! Он станет вором — дерзким, умелым, лучшим из всех!

Уже смеркалось, и багровый Глаз Митры, склонявшийся к далеким отрогам Карпашских гор, золотил лишь зубчатые верхушки башен и купола храмов. Ворота, окованные широкими железными полосами, оказались закрытыми.

Если б на месте киммерийца был обыкновенный крестьянин или торговец, вряд ли он стал стучать в массивные створки в такое время и беспокоить стражу. У простого путника один лишь вид высоких стен привычно вызывал должное уважение — человек просто отошел бы от греха подальше за ближайший холм и скоротал там ночь, дрожа от холода и ожидая того времени, когда у вожделенных ворот начнут собираться торговцы овощами и живностью из ближайших селений, подойдут караваны из далеких стран — и стражники, опухшие от пьянства и бессонной ночи, проведенной за игрой в кости, лениво двинутся на свой пост.

Тогда разрешено будет путникам войти в город, но не бесплатно, ибо дань придется заплатить всем: и богатому караванщику, и бедному торговцу, и бродяге. Все, все должны раскошелиться на процветание прекраснейшего из городов Заморы! И еще не всякого впустят свирепые стражи — не понравится им кто-то своим видом, или мзда покажется недостаточной, не видать бедняге как своих ушей ни пышных храмов, ни богатых дворцов, ни шумного базара. Долго он будет вымаливать разрешение на вход, пока наконец, вдоволь натешившись его унижением и вытряхнув последнее из кошелька, ему дадут возможность войти в город. Как говорят мудрые, привратник на своем месте главней правителя, ибо тот далеко, а страж — вот он, рядом!

Конану, однако, рассуждать об этом было недосуг. Он не один день провел в пути, устал, несмотря на свою молодость и могучее здоровье, да и к тому же был страшно голоден — следовательно, зол и нетерпелив. Огромные и крепкие шадизарские врата не вызвали у него какого-либо уважения; он просто видел в них помеху на своем пути. Ни мгновения не раздумывая, Конан подошел вплотную и стукнул по обшарпанной доске. Удар могучего, как кувалда, кулака обрушился на створку, и дерево загудело подобно большому барабану под колотушкой глашатая.

— Кого еще Нергал принес в такое время? Эй, Кетаб, посмотри! Кетаб, сын пса, тебе сказано! Взгляни, кто там ломится в ворота! — Нехотя оторвавшись от кувшина с вином, старший стражник махнул рукой в сторону ворот.

Высокий тощий воин-замориец, недовольно ворча, поплелся в указанном направлении. Подойдя к воротам, он слегка отодвинул планку, закрывавшую смотровую щель. Возмутителем спокойствия оказался черноволосый высокий парень в потерявших всякий цвет лохмотьях; на поясе его висел кинжал, а из-за плеча виднелась рукоять меча. Стражник уже собирался послать бродягу подальше, но, встретившись с ним глазами, ощутил вдруг странную слабость в ногах. Стальной взгляд, словно пронизывавший насквозь, заставил заморийца поежиться от непонятного чувства страха, хоть он и был в полной безопасности за толстыми створками ворот. От этого юноши лет шестнадцати-семнадцати исходили сила и мощь, как от бойца, прошедшего сквозь множество битв.

— Ну, что ты там застрял? — нетерпеливо поинтересовался старший, видя, что Кетаб будто прирос к смотровой щели. Пока страж соображал, что ответить, начальник поднялся и, подойдя к воротам, встал рядом со своим воином.

— Ты что, язык проглотил? Дай я сам посмотрю! — Он плечом отодвинул Кетаба и приник к щели.

— Впусти-ка меня в город, отец доблести. Видишь, уже близится тьма, а я голоден и не хочу ночевать в степи, среди шакалов и ночных духов, — спокойно произнес стоявший у ворот. — У меня нечем заплатить, но, клянусь Кромом, я не забуду твоей доброты — и, как знать, может, и пригожусь тебе. А не пустишь, так это я тоже запомню!

Не в привычках шадизарских стражников было впускать кого-то в позднее время, а уж чтоб безвозмездно… И все же руки стражника словно сами собой потянулись к висевшим на поясе ключам.

«Лучше не связываться с этаким разбойником! Мало ли что может случиться?» Сдвинулись смазанные маслом засовы, и Конан вошел в город своей мечты.

Любого, попавшего в Шадизар, город подавлял своим великолепием и богатством. Он располагался на перекрестке торговых путей, что вели из восточных стран на запад — в Коринфию, Бритунию и Немедию, и дальше, в Аквилонию, Офир, Аргос, Зингару. Каждый день богатые караваны останавливались на шадизарских базарах, и купцы, укрывшись от палящих лучей солнца под балдахинами, вели нескончаемый торг; смуглые, босоногие и расторопные носильщики распаковывали тюки, разносили по лавкам и грузили верблюдов всевозможными товарами.

Вечером торг прекращался, и купцы обмывали удачные сделки в многочисленных тавернах и веселых домах, где можно было не только выпить прохладного терпкого вина, наесться до отвала жирной баранины или жареной дичи, но и насладиться ласками жриц любви, коих было в Шадизаре превеликое множество: и волоокие белотелые женщины с севера, из Гандерланда и Бритунии; смуглые узкоглазые невольницы из Кхитая, особые искусницы в любовных усладах; тихие покорные красавицы из Офира или Коринфии; словом, всякий удовлетворял здесь любые свои желания. Потом, вернувшись домой, купцы своими рассказами об этих веселых домах удивляли многих — и неизмеримо росла слава Шадизара, и все больше любителей острых ощущений пускались в далекий и опасный путь, надеясь на удачу в делах, а также поразвлечься всласть в этой Жемчужине Востока — так еще называли Шадизар.

На деньги гостей рос и богател Шадизар, на них укрепляли старые и возводили новые стены, строили дворцы, золотили купола храмов. И всем здесь находилось дело и заработок: и сборщикам податей, и стражникам, и писцам, и судейским чиновникам, и ростовщикам, и держателям таверен да веселых домов, и носильщикам, и водоносам, и шорникам, и медникам, и золотых дел мастерам — да мало ли кто кормился здесь и, в свою очередь, кормил этот город?

Ну, а где звенят монеты, там истинный рай для всяческих темных людишек: разбойников и мошенников, мелких воришек и взломщиков, скупщиков краденого и прочих обладателей ловких рук, умельцев в мгновение ока облегчить кошелек ближнего — то ли зазевавшегося купца, то ли деревенского простофили.

В таком городе юному Конану еще бывать не доводилось; он шел по чистым мощеным улицам, где за оградами из камня возвышались великолепные особняки, окруженные пышными садами; сияли разноцветные купола святилищ Митры, Бела, Иштар и других богов, тихий шепот фонтанных струй наполнял вечерний воздух прохладой и свежестью.

«Неплохое местечко, клянусь Кромом!» — отметил про себя юный киммериец. Перед его мысленным взором предстали бескрайние ледяные пустыни Гипербореи, и воспоминание это было таким отчетливым, что Конан даже поежился, несмотря на теплый ветерок, ласково овевавший его усталое тело. Он не знал еще, что в этом городе есть не одни лишь богатые кварталы, но и кривые пыльные улочки да проулки, где живет простой люд. Это будет потом, после; а пока — так уж случилось! — он попал в Шадизар прямо с парадного входа. Прохожих почти не было, лишь изредка проносилась колесница какого-нибудь знатного вельможи, запряженная сытыми лошадьми, с разряженным возничим да парой слуг с увесистыми дубинками; иногда в сопровождении пары вооруженных охранников и бежавшего впереди человека с фонарем на шесте попадался паланкин.

Конан прошел уже несколько улиц в поисках таверны и веселого дома, где Он надеялся найти кров, пищу и, конечно, женщину — ибо за время, проведенное в пути, он стосковался по этим простым радостям. Но нет — вокруг были только роскошные дома, дворцы, сады, храмы, и обратиться с расспросами куда-нибудь он не решался: почти все двери были закрыты на запоры. Справиться с ними, силой либо хитростью, не составило бы для киммерийца особого труда, но каждую дверь, как он полагал, охраняли стражники. В планы же Конана пока не входило затевать большую потасовку; он устал, он хотел есть и пить, он жаждал отдыха для души и тела.

Но тут ему повезло: на противоположной стороне улицы вдруг открылась дверь, и выглянувший оттуда мужчина в синих шелковых шароварах и расшитой желтыми цветами безрукавке поманил киммерийца к себе. Весь его вид говорил о том, что считает он себя человеком важным и значительным, а то, как круглился под его одеянием большой живот, доказывало, что живется ему совсем не плохо.

Привратник или приказчик, решил Конан, направляясь к нему.

— Слушай, приятель, — начал толстопузый, со знанием дела изучая внушительную фигуру варвара, — по виду ты нездешний и, похоже, ищешь работу. Моему хозяину нужны лихие парни вроде тебя, в охрану. Отличная кормежка, оденешься не хуже меня, да и оплата щедрая — двадцать монет в луну. А еще, — тут его рот растянулся до ушей, а лицо стало напоминать хорошо пропеченную и густо смазанную маслом лепешку, — еще у хозяина есть несколько молоденьких невольниц, и, коль он будет тобой доволен, сам понимаешь… — Толстяк причмокнул губами, и глаза его совсем исчезли в складках жирных щек.

Конан замер в нерешительности. Ему очень хотелось мяса и вина, и здесь, наверное, все это можно будет получить сразу, лишь только он согласится. Он уже представил, с каким наслаждением вопьется зубами в отлично прожаренного цыпленка и опрокинет пару чаш терпкого вина, а при одном только слове «невольницы» ноги сами понесли его вперед.

Итак, юноша сделал еще несколько шагов к заветной двери и загораживавшему ее толстяку. Искушение было так велико! Запахи мяса, вина и женской плоти уже щекотали его ноздри… Внезапно Конан опомнился. Как бы ни хотелось ему сейчас, не думая ни о чем, принять заманчивое предложение, но разве за этим пришел он в Шадизар? Чтобы снова сделаться рабом и слугой? Нет, хватит! Этого он успел нахлебаться в Халоге вдоволь.

— Работа мне нужна, да не нужен хозяин, — буркнул он. — А еще лучше бы раздобыть вина и жратвы без всякой работы! Вот и скажи мне, отвислое брюхо, где тут ближайшая таверна?

— Ну и дурень же ты, оборванец! Воображаешь, тебя там накормят? Ха! — Привратник в сердцах плюнул и, потеряв к киммерийцу всякий интерес, хлопнул дверью. Тем не менее изнутри глухо донеслось: — Ступай дальше по улице, там спросишь!

Глава вторая

Конан неспешно зашагал вдоль бесконечной череды каменных оград, из-за которых доносились божественные запахи еды, особо чувствительные для человека с пустым желудком. Еще он слышал сладкие напевы флейты, песни и смех веселившихся людей, которым дела не было до того, что он устал, голоден и зол, как оставшийся без добычи тигр.

Между тем улица вывела его на большую площадь с длинными рядами навесов из тростника; позади них виднелись лавки, закрытые коваными стальными решетками с крепкими запорами. В противоположном углу площади Конан разглядел людей в доспехах, которые, собравшись в кружок, о чем-то оживленно толковали. Не иначе как базарные стражники, подумал он, соображая, не подойти ли к ним, поинтересоваться, где тут ближайшая таверна. Однако стражей да охранников он не любил и потому решил не связываться с этим отродьем Нергала.

Пройдя в раздумье еще несколько шагов, киммериец вдруг резко остановился, прислушиваясь к шороху, что раздавался справа от него, за углом ближайшей лавки. На всякий случай он нащупал кинжал, не раз выручавший его во всяких переделках. Но на этот раз тревога оказалась напрасной — это фонарщик, забравшись на длинную легкую лестницу, заливал масло из длинногорлого кувшина в медный фонарь на высоком, отполированном временем столбе.

— Эй, почтенный, не скажешь ли, как добраться до постоялого двора? — спросил Конан.

Фонарщик, занятый своим делом, ответил не сразу. Он заткнул кувшин с маслом пробкой, обернутой тряпицей, не спеша прицепил его к наплечному ремню и, осторожно перебирая босыми ступнями, спустился на землю.

Фонарщик выглядел человеком степенным, деловым и важным, не чета всяким оборванцам, что шныряют в темноте. Но впереди у него была длинная ночь, когда он в одиночестве обходил свое хозяйство, следя за тем, чтоб огонь в фонарях не угас, и, кроме стражников, которые время от времени встречались на его пути, других собеседников не предвиделось. Поэтому он обрадовался новому человеку и, предвкушая долгий разговор, тщательно вытер руки, заткнул тряпку за пояс, после чего поднял глаза на киммерийца!

Он уже успел бегло рассмотреть его сверху, когда варвар окликнул его, но молодой голос и потрепанная накидка не внушили ему опасений. Очутившись же рядом с ним, фонарщик немедленно почувствовал сильный озноб, а язык его от страха прилип к гортани. Перед ним стоял молодой гигант с гривой спутанных черных волос, пронзительные синие глаза холодно мерцали в сумеречном свете наступающей ночи. Всякий люд попадался в Шадизаре, но такого молодца фонарщик видел впервые. Напугал его и меч, что висел у великана за спиной, ибо клинок тот был шириною в ладонь и длиной не меньше пяти локтей.

Конан, однако, за свою недолгую жизнь привык уже к тому, что многие в первый момент встречи с ним испытывают изумление — и от его громадного роста, и от вида могучих мышц, бугрившихся на груди и плечах. А потому он спокойно ждал, когда недомерок с кувшином придет в себя и сможет продолжить разговор. Наконец тот, овладев собой и с облегчением заметив, что стража находится достаточно близко, пробормотал:

— Тебе придется идти далеко, на другой конец города, странник.

Незнакомец внушал фонарщику самые черные подозрения, но кликнуть стражу он не решался — вдруг этот варвар возьмет да свернет ему голову, как цыпленку!

— Кром! — рыкнул Конан. — Что, ближе ничего нет?

— Есть-то есть, да таких, как ты, туда не пускают, — с сомнением оглядывая его лохмотья, ответил фонарщик.

— Это уж не твоя забота, — усмехнулся варвар. — Ну, говори, куда идти?

— Минуешь эту улицу, — фонарщик не стал упорствовать, — там будет белый храм — вон, видишь его купол? Потом свернешь налево и доберешься до площади. Дальше найдешь сам.

Небрежно кивнув, Конан двинулся в указанном направлении. Фонарщик же, возблагодарив Бела за то, что остался цел и невредим, немедленно направился к стражникам, которые продолжали свой бесконечный спор и не оглядывались по сторонам.

— Почтенный Дасай, — с заискивающей улыбкой обратился фонарщик к старшему из воинов, — здесь шатается какой-то подозрительный малый. Я направил его к веселому дому — к тому, что около Аренджунского базара. Может, догоните да посмотрите? Только осторожно — он здоров, как стигийский бык, и по виду с севера — то ли гипербореец, то ли киммериец.

— А, это ты… — небрежно откликнулся стражник. Ему очень не хотелось отрываться от интересных баек о том, что в Черных Королевствах не надо платить женщинам за любовь, но наоборот, тебе еще приплатят, если проведешь ночь с чернокожей красоткой. Особенно там вроде бы ценились заморийские мужчины. Брат Косого Газзата недавно вернулся из Кутхемеса, и там ему эти байки напел торговец из Кешлы, что в Кешане. Дасай не сводил взгляда с рассказчика, и на лице его застыла похотливая улыбка — ну, разве интересовал его какой-то там бродяга?

Но настырный фонарщик не унимался и продолжал дергать его за рукав. Тогда Дасай раздраженно прорычал:

— Ну, куда, говоришь, ты его наладил? На Аренджунский базар? Ну, так пусть Файзул его хватает, там его квартал! А ты, фитиль из сушеного дерьма, иди себе, иди! Нечего тут молоть языком!

Конан уже приближался к храму, возле которого полагалось свернуть налево, когда вдруг услышал где-то в проулке топот ног и истошные крики: «Держи его, держи! Уйдет, клянусь Белом! Уйдет, верблюжья моча!»

Киммериец отступил в тень большого платана. Шум погони нарастал, словно приближавшаяся горная лавина.

Наконец из-за угла вылетел растрепанный худощавый человечек. Затравленно озираясь по сторонам, он явно пытался прикинуть, куда мчаться дальше. От своих преследователей ему удалось оторваться совсем немного, громыхание лат и пронзительные вопли слышались почти рядом. Конан не привык долго раздумывать. Он уже сообразил, что перед ним — местный воришка, которому сегодня не повезло, и закончиться этот вечер мог для него большими неприятностями: тюрьмой, а то и усекновением головы — органа не всегда полезного, но для жизни весьма необходимого. Еще со времен своего пребывания в Халоге Конан не питал большой любви к представителям закона, а уж к стражникам это относилось в особенности. Поэтому он ни мгновения не колебался, как поступить.

Одним прыжком настигнув воришку, он схватил его за ворот рубахи и за ногу и забросил на ближайшую ветвь платана, под которым только что прятался сам. От неожиданности тот даже не пискнул, но со скоростью белки скользнул еще выше и затаился в густых ветвях. Конан не успел отступить в тень; из-за угла вывалились потные, с вытаращенными глазами стражники.

— Ты, вонючая падаль, не видал здесь кого? — рявкнул их мордастый предводитель.

Конан молчал, хмуро уставившись на пятерых стражников; люди невысокие, как все заморийцы, плотного телосложения и умевшие обращаться с мечами и боевыми топорами.

Увидев, что перед ним всего лишь юноша, старший решил взяться за него всерьез.

— Ты что, оглох, скотина? — набрав в легкие воздуху, заорал он, — С тобой говорит десятник квартальной стражи! А ты кто? Чего здесь шляешься? Клянусь Белом, я посажу тебя в яму до утра, чтоб вспомнил, чего видел! А утром, с палкой да плетью, разберемся, что ты за птица!

— Я пришел сюда из Халоги и сейчас ищу, где поесть да заночевать, — спокойно ответил Конан. Он вовсе не собирался поднимать большой шум в первый день пребывания в городе, который весьма ему нравился. Но кулаки у киммерийца уже чесались.

На свою беду доблестный страж принял его за гиперборейца, а с гиперборейцами у него были свои счеты. Когда-то давно, в пьяной драке, гиперборейский наемник расшиб об его череп тяжеленную глиняную кружку, и с тех пор в голове довольно часто неприятно шумело.

— Ты, гиперборейский волчонок! — Выхватив меч из ножен, стражник бросился к киммерийцу. — Ну, сейчас я отправлю тебя погулять по Серым Равнинам!

Конан отступил, уклоняясь от клинка, со свистом рассекшего воздух над его плечом. В следующий миг мощный удар в челюсть добавил стражнику шума в голове — пролетев шагов пять, он рухнул в пыль и затих. Остальные воины в первый момент оцепенели, но, сообразив, что их четверо против одного юнца, полукругом двинулись в атаку.

Разумеется, если б стражам довелось побывать в Халоге на гладиаторских боях и поглядеть, как киммерийский раб-гладиатор орудует мечом, они остереглись бы с ним связываться — и завтра спокойно выпили бы по кружке винца в любой из шадизарских таверен. Но им не повезло; видать, светлый Митра, и хитроумный Бел, и луноликая Иштар были в этот вечер к ним немилостивы. Да и не могут же они, в конце концов, заботиться о всех и каждом! Тем более о квартальных стражниках.

Конан сделал два пружинистых шага назад.

— Ну, ублюдки, не пора ли вам отправиться за своим начальником? — прорычал он. Два шага Конана для заморийцев равнялись четырем, и они невольно ускорили атаку, стремясь настигнуть длинноногого варвара. Ровный их строй нарушился; киммериец бросился к стражнику, собиравшемуся поразить его секирой, и, схватив оружие за древко, резко крутанул вправо. Использовав его вместо палицы, варвар сбил с ног второго стражника.

Предоставив им разбираться, кто первым встанет с земли, Конан, выхватив огромный меч, бросился на тех двоих, что еще оставались на ногах. Дальше он все делал ловко, быстро и точно, как будто снова оказался на гладиаторских аренах Халоги. Отразив выпады противников, киммериец вышиб у одного из них меч и, пока тот поднимал оружие, снес голову его неудачливому товарищу. Но первого заморийца это вроде бы не устрашило, и этот несчастный не догадывался, что, несмотря на молодость, мало кто мог сравниться с Конаном в искусстве владения мечом; пребывание в Халоге, среди воинственных гиперборейцев и асов, не прошло для него даром. В результате поединок закончился быстрей, чем оказались на ногах оставшиеся в живых стражи. Их секиры оказались плохой защитой от меча. Секира хороша в сомкнутом строю, когда, вздымая боевые топоры, отряд наступает на врага; но здесь, против стремительного и ловкого варвара, шансов у стражников не имелось. И через несколько мгновений на улице вновь стало тихо.

Конан осмотрел их пояса и, обнаружив пригоршню серебряных монет, довольно хмыкнул; деньги пригодятся, решил он, ибо без них в этом городе нельзя ни поужинать, ни переночевать, не говоря уж о достойной оплате более приятных услуг. Затем, оглядев древесную крону и не обнаружив спасенного им вора, киммериец тихо посвистел, полагая, что тот спрятался где-то поблизости. Но ответа он не дождался — как и благодарности.

— Жаль, — пробормотал Конан. — Этот шельмец мне бы пригодился… Хоть до таверны бы довел!

Впрочем, долго сокрушаться об исчезновении воришки он не стал и, пристроив меч на прежнее место за спиной, продолжил путь.

* * *

Ши Шелам весь вечер просидел под раскидистой айвой, ожидая, когда в веселом доме «Улыбка Иштар», на противоположной стороне улицы, закончится пир. Причиной для сборища была на редкость удачная сделка, заключенная между Калоем, торговцем драгоценностями, и заезжим купцом из Хоршемиша. Вино, видимо, лилось в «Улыбке» рекой, поскольку голоса веселящихся уже заглушали и девушек-певичек, и гнусавый звук зурны, и даже щебетание птиц, устроившихся на ветках совсем рядом, прямо над его головой.

«Хорошо гуляют!» — с завистью подумал Ши Шелам. Ему в «Улыбку» вход был закрыт, рылом да кошельком не вышел — этот кабак предназначался для таких, как Калой и его приятели. И дело заключалось не в том, что все они относились к людям почтенным, торгового или ремесленного сословия. Нет, совсем не в том! В компании их присутствовали и главари воровских шаек, без которых не была бы столь успешной коммерция достойного Калоя; да и другие сомнительные личности. Но все гости считались большими людьми, удостоенными милостей Бела; одним словом, не мелочь какая-то, вроде Ловкача Шелама.

Собственно, и болтаться в этом богатом квартале такому человеку, как Ши Шелам, было совсем не с руки. Хорошо еще, что его знали некоторые местные стражники, а не то можно было бы получить хорошую взбучку или, хуже того, переночевать в яме да еще и заплатить наутро изрядный выкуп. Но уж очень хотелось ему переговорить с Калоем сегодняшним вечером. Ши Шелам не зря носил прозвище Ловкач — среди шадизарского воровского братства он славился как удачливый и умелый сбытчик краденого. Ребятишки с Восточного рынка потрошили лавки, а случалось, и караваны, опрометчиво заночевавшие неподалеку от городских врат, и с этих дел всем кое-что перепадало. Закончив свою часть работы, воры переправляли товар мелкоте вроде Ши Шелама, которые потом сбывали товар большим людям — тому же Калою, например.

Почтенный купец этот Калой, ничего не скажешь! Богатые караваны снаряжает и в Коф, и в Офир, и в Аквилонию! А что половина товаров была краденой, так на них не написано… Товар он и есть товар: дорогие камешки, кувшины с маслом да вином, ковры да ткани, ларчики да ларцы — вон сколько добра ходит-бродит по свету, поди разберись!

Темнело; постепенно вечер уступал место ночи. Уже и фонарщик со своей лестницей и кувшином прошелся по площади и зажег пару фонарей: один у входа в «Улыбку Иштар», другой шагов на сорок подальше, там, где начиналась улица, тянувшаяся прямиком до Большого Канала. А за ним лежала Пустынька, приют разного темного люда, где и обитал Ши Шелам. Жил он среди людей, подобных ему: воров, беглых каторжников, нищих, потрошителей караванов, скупщиков краденого и прочих умельцев, которые не слишком чтили закон и не испытывали особого почтения к властям предержащим. Пустынька — она и есть Пустынька! Один хитроумный Бел, покровитель воров да грабителей, властен над ней!

Ловкач устал ждать и уже подумывал, не плюнуть ли ему на Калоя и не пойти ли домой. Однако дело есть дело, и какое дело! Жаль, если сорвется…

«Вот шакалий потрох! Обещал ведь, вечером, мол, потолкуем!» — сокрушался про себя Ши Шелам. Он решил все-таки еще немного подождать.

Вдруг его тоскливые думы прервал легкий шорох. Ловкач обернулся: в трех шагах от него стоял высокий парень с черными, ниспадающими на плечи волосами. В колеблющемся неярком свете фонаря Ши Шеламу он показался несколько изможденным или, может быть, просто усталым. За спиной его висел меч, а сам незнакомец был облачен в потрепанный, видавший виды плащ и еще какие-то лохмотья.

«Подкрался, а я и не слышал! По воздуху летает, что ли? — пронеслось в голове Ши Шелама, пока он разглядывал путника. — Экий волчонок… голодный да злой… глаза так и сверкают!»

— Послушай, приятель, — обратился к нему парень. — Говорили мне, что есть тут место, в котором можно выпить да повеселиться. Ну, и где оно?

«Северянин, из Гипербореи либо Киммерии», — продолжал размышлять Ловкач, прислушиваясь, как незнакомец выговаривает слова на заморийском. Бел знает, как попал он в город в такой час! Пришел из северной части Шадизара, это точно, но как ему удалось миновать кварталы знати, не попавшись стражникам? Удивительно!

— Вот оно, видишь? — Ши Шелам махнул рукой туда, откуда доносились звуки веселой пирушки. — Только, думаю я, вряд ли он тебе подходит. Клянусь милостью Бела! Тебя и на порог не пустят, парень!

— А это уж не твоя забота, — усмехнулся северянин. Теперь Ши Шелам ясно видел, что он еще очень молод, несмотря на внушительный рост и могучие мышцы.

— Ты, видать, недавно в Шадизаре, — покачал головой Ловкач, — и не знаешь здешних обычаев. Может, тебя куда и пустят, но только не в этом квартале, — продолжал он. Парень пришелся ему по душе, но Ши Шелам даже не мог объяснить почему. Было в нем что-то намекавшее на судьбу необычную и высокую, будто боги отметили его своей печатью. Словом, Ши Шеламу захотелось предостеречь его от неприятностей.

— Что тут за квартал такой? — удивился парень. — Вино тут в золотых чашах подают, что ли?

— А ты как думал? Здесь гуляют не какие-то оборванцы, а люди почтенные и богатые, так что давай-ка я провожу тебя в другое место. Отсюда тебя вышвырнут, как щенка, да еще и ребра пересчитают — привратники уж больно свирепы!

Конан на мгновение задумался. Этот невысокий щуплый замориец, чье лицо напоминало смышленую хитрую мордочку хорька, наверняка был продувной бестией! Как раз из тех самых оборванцев, которых в приличный кабак не пускали. А молодой киммериец хотел свести знакомство с людьми именно этого сорта — иначе зачем он пришел в Город Негодяев?

Не в его характере было отступать от задуманного, а уговоры тощего заморийца только подлили масла в огонь. Конан усмехнулся:

— Видишь ли, мне как раз приспело время поужинать, и шакалы, что стоят здесь у входа, мне не помеха. Видит Кром, давненько я не выпускал шакальих кишок! Можно и размяться перед едой.

— Ну, что же, вот и двери, — указал на вход в «Улыбку» Ловкач Ши. «Хочет свернуть себе шею, так Нергал с ним. Светлый Митра видит, я пытался его отговорить!» — подумал он, а вслух сказал:

— Может, оставишь мне плащ, великий воин? Подстелю его здесь, на камнях, чтоб тебе не больно было падать, а?

— Сказано было — о том забота не твоя, тощий хорь! — Глаза Конана холодно сверкнули, еще раз заставив Ловкача вспомнить о волчонке. — А плащ и вправду постели, только свой. Сгодится трупы заворачивать!

И с этими словами он решительно направился к массивным, из толстых кедровых досок, богато изукрашенным резьбой дверям. Замориец еще раз подивился, что почти не слышит его шагов.

«Такой большой и тяжелый, а ступает легко, как вендийская танцовщица!» Еще облик и повадки юноши напомнили Ши Шеламу хищного зверя, неслышно подбирающегося к своей жертве, — но вот какого зверя, Ловкач пока толком не уяснил.

Тем временем на стук молодого варвара двери растворились, шум гулянки вырвался наружу. Конан вошел, закрыл дверь; затем прошло немного времени, и голоса внутри внезапно стихли. Ловкач на всякий случай отступил еще дальше от входа и спрятался за деревом, куда не достигал свет фонаря. Вскоре шум возобновился, но звуки его были уже совсем иными, поскольку к человеческим голосам прибавился какой-то звон, возня и глухие удары — будто кто-то в «Улыбке» затеял выбивать ковры.

Внезапно тяжелые дверные створки разлетелись вдребезги, и наружу выпал какой-то бесформенный предмет, похожий на мешок тряпья. Ши Шелам с изумлением узнал в нем почтенного Калоя. Охая, купец попытался приподняться, но сделать ему этого не удалось, ибо, с таким же воем и такой же скоростью, из разбитых дверей один за другим начали вылетать его собутыльники. Казалось, дверь эта была пастью огромного чудища, и теперь оно выплевывало приятелей Калоя одного за другим.

— Бел, заступник! — в изумлении прошептал Ши Шелам.

Впервые он был свидетелем такого потрясающего зрелища — а уж он-то повидал всякого! И теперь, пока Ловкач, затаившись в тени дерева, с восхищением любовался, как росла перед входом в «Улыбку» груда тел, в его хитроумной голове закружились всякие мысли. Если быть точным, целых три! Во-первых, он понял, что напрасно ошивался здесь целый вечер — разговор с Калоем сегодня вряд ли состоится; во-вторых, он искренне сознался в ошибке — не плащ стоило подстелить на крыльце, а. ковер, да побольше; и в-третьих — это самое главное! — Ловкач теперь уяснил, что за зверь появился в Шадизаре.

Не волчонок — тигр!

* * *

Чем больше спишь, тем меньше возможностей сделать какую-нибудь глупость. Слава Подателю Жизни, сон у киммерийца был крепким и здоровым. Он проспал бы и больше, но его разбудили воробьи.

Их чириканье было звонким и громким; казалось, они прыгают и дерутся прямо внутри его черепа. Конан спустил ноги на прохладный земляной пол и с трудом принялся вспоминать, что же произошло вчера вечером. События медленно всплывали у него в голове, но полной ясности эти картины еще не обрели. Видимо, вино, которым потчевали в таверне, оказалось слишком крепким для его ослабленного долгой дорогой тела, а может быть, и это скорее было похоже на истину, терпкого шадизарского напитка выпили слишком много.

— Кром, пирушка была что надо! — Киммериец с наслаждением потянулся, словно большой кот. Мысли начинали обретать четкость, тело требовало движения. После хорошего крепкого сна он почувствовал знакомый прилив сил и желание сжевать парочку поросячьих ножек либо такой же кусок баранины, который он проглотил вчера за ужином.

Окончание вчерашнего вечера — в отличие от его начала — прошло спокойно. Разгром, который он учинил в веселом доме «Улыбка Иштар», наделал большого шума. Выбросив пару заносчивых привратников и заодно всех попавшихся под руку посетителей, Конан, не на шутку разъярившись неласковой встречей, собирался в клочья разнести это заведение. Хозяин, пару мгновений назад надменно приказавший своим прислужникам выбросить нахала на улицу, сразу понял свою ошибку и униженно молил о пощаде. От окончательного краха заведение спасло присутствие напугавшихся до смерти и плачущих женщин, их стенания и слезы подействовали на варвара; к тому же в «Улыбке» появился его новый знакомый Ши Шелам, которому удалось уговорить Конана покинуть сей прелестный уголок и отправиться в более спокойное и чистое место.

Варвар превратил помещение, где происходило пиршество местных грабителей и купцов, в нечто похожее на городскую свалку: всюду валялись обломки мебели вперемешку с раздавленными фруктами и осколками того, что еще совсем недавно было фарфоровыми вазами, смятые серебряные кубки, стены пятнали потеки вина и того, что совсем недавно было изысканными кушаньями, — в общем, для приличной трапезы этот зал уже явно не годился. Это как раз и объяснял киммерийцу Ловкач в перерывах между тем, как очередной предмет, пущенный мощной рукой, разлетался вдребезги, ударившись о стену. Шеламу наконец удалось завладеть вниманием буйного юноши, и, немного успокоившись, тот согласился с новым приятелем. Таверна Абулетеса, хотя и не выглядела столь шикарно, как этот веселый дом до прихода Конана, но зато была куда более подходящей для того, чтобы спокойно поужинать. И действительно, там он наконец получил столько еды и вина, сколько желала его душа.

— Что, проснулся наконец бычий загривок? Я уж думал, до вечера продрыхнешь. — С этими словами, отодвинув занавеску, из-за которой брызнул сноп яркого солнечного света, в комнату вошел Ловкач, сопровождаемый невероятно ароматным и ни с чем не сравнимым запахом свежеиспеченных лепешек.

— Ну и навел ты вчера шороху! Действительно тигр! — продолжал Ши Шелам, раскладывая на столе аппетитные лепешки, сыр, не очень-то любимую Конаном копченую рыбу и несколько круглых желтовато-зеленых фруктов, которых киммерийцу видеть до сих пор не приходилось. — Тебе некоторое время лучше не показываться в районе Восточного рынка, клянусь Белом, да и вообще нужно будет держаться подальше от тех кварталов. Там вчера вечером кто-то укокошил пяток стражников, а это даже в славном Шадизаре происходит не каждый день, понимаешь? Возможно, ты к этому непричастен, — хитро прищурился Шелам. Видно было, что уж он-то ничуть не сомневается в том, чьих это рук дело. — Сегодня с самого утра стражники обходят все дома в Восточном квартале и пытаются что-нибудь вынюхать, на Аренджунском базаре только об этом и говорят. В Пустыньку-то они носа не сунут, здесь их и больше пяти пропадало, случалось, — усмехнулся Ловкач. — Ну да ладно, давай лучше позавтракаем, затем я найду тебе кое-что из одежды, а потом уж обсудим наши дела.

Киммерийца никогда в жизни не приходилось дважды приглашать к трапезе. Через очень короткое время все, что было на столе, благополучно перекочевало в их желудки.

— Я так и думал, что ты успеешь как следует проголодаться со вчерашнего вечера, когда ты умял целого барашка, — довольно улыбаясь, проговорил Ши Шелам.

— Я целых три дня не ел, — счел нужным объяснить Конан. — Но вино в этой таверне не бог весть какое.

— Конечно, — кивнул Ши Шелам, — но зато там чувствуешь себя спокойно, можно и о делах поговорить, а если что, смыться легко через задний двор. Абулетес свой человек, не продаст, клянусь Белом. А теперь подожди немного, я поищу тебе одежду, хотя это непросто — у нас в Заморе не часто встретишь такого буйвола, как ты.

— Чем тебе не нравится моя одежда, обглодыш? — усмехнувшись, поддел его Конан. Со времени их встречи не прошло еще и полудня, но они обходились друг с другом вполне по-приятельски. Ши Шеламу было лет тридцать, но рядом с варваром он выглядел ребенком: невысокий, тощий, смуглый, как все заморийцы. До того, как стать одним из самых ловких и удачливых скупщиков краденого в городе воров Шадизаре, кем он только не был: служил у купца, потом попал на хлопковые плантации, ходил с караванами в Офир и Коринфию — словом, повидал достаточно. Об этом киммериец узнал из его рассказа вчера по пути от веселого дома до таверны Абулетеса.

— Чем больше ты будешь походить на нас, тем лучше, — объяснил Ловкач. — Из-за твоей накидки на голое тело любой поймет, что ты не местный: еще лето не наступило, ночью прохладно, здесь сейчас одеваются потеплее. Я тебе подыщу шаровары, рубаху и безрукавку да плащ поприличнее, не так будешь бросаться в глаза. Постараюсь найти такое, чтобы тебе подошло. — При последних словах замориец с сомнением окинул взглядом приятеля и, махнув рукой, вышел из лачуги.

Конан последовал вслед за ним во дворик. Прищурив глаза от яркого солнца, юноша с удовольствием потянулся.

«Ну что ж, — размышлял киммериец, — дела обстоят совсем неплохо. Ловкач обещал познакомить с предводителем одной шайки, глядишь, все образуется как надо. Зря, что ли, я притащился сюда, в этот разбойничий город?»

Конан присел, прислонившись спиной к стене дома, и предался мечтам, греясь под ласковыми лучами Глаза Митры. Все шло хорошо, напряжение последних дней спало, и ему уже стало казаться, что не было ни гиперборейских казарм, ни кровавых гладиаторских боев, ни бегства от стаи голодных волков по ледяной пустыне, ни страшилища в склепе — не было ничего, только теплое солнце и ощущение приятной тяжести в желудке.

Конечно, он постигнет ремесло воров, спору нет, но не только за этим он пришел в Город Негодяев. Словно наяву вновь увидел он вендийского мудреца и дымок от костра, сквозь который мерцали звезды. У старца, которого звали Чиндара Хон, были худые, темные от времени, словно прокопченные руки, и когда он вздымал их к небу, широко разводя в стороны, то казалось, что он пытается снять эти звезды своими скрюченными пальцами.

Они развели огонь на опушке леса, и под треск прогоравших сучьев тихим голосом Чиндара Хон поведал ему много древних и удивительных историй, одна из которых, произведшая неизгладимое впечатление на душу варвара, и явилась одной из причин, приведших Конана в Шадизар.

«В давнюю пору, — рассказывал старик, — никто не помнит, как давно это было, может быть, даже в те времена, когда Светлоокий Митра еще не отлучил Сета от своего благословения — в Вендии жил богатый купец. Снаряжал он богатые караваны и на север, и на юг, и на восток — в Кхитай. И везде торговлю вел большую и прибыльную, богател с каждым годом. Дом у него был большой и красивый, и сад, и диковины разные, со всего света. Наложницы его были одна другой краше, и если одна пела, как соловей, то другая танцем своим завораживала до изнеможения, а третья вышивала лучше, чем кхитайские мастерицы, а четвертая… — тут старик сделал паузу и, раскинув руки, показал то, что словами не объяснить, — словом, все было у этого купца. Кроме одного — боги не даровали ему самой великой радости, детей.

Хотя, сказать надо, что был человек он благочестивый и богобоязненный, и слава о нем распространилась далеко за вендийскими границами. Почему-то боги не наградили до сих пор его за праведную жизнь. Но неисповедимы пути богов, и недоступны они нашему слабому разуму.

Взмолился купец, воззвал к богам, и Податель Жизни смилостивился над ним и послал ему сына. Не чаял души в нем отец, лучшие мудрецы обучали его наукам, храбрейшие воины воспитывали его дух и закаляли тело. Когда вырос и возмужал юноша, отец отправил сына с караваном, чтобы обучился он делу купеческому, чтобы в надежные руки перешло то, что тяжким трудом, усердием и помощью богов нажито.

Когда покидал сын свой дом, отец надел ему на руку кольцо, которое, в свою очередь, получил от своего отца, тот от своего — в общем, с незапамятных времен переходил этот перстень из поколения в поколение. И сказано было следующее:

— Перстень этот дорог не камнем своим и не видом необычным. Охранит он тебя от невзгод всяческих. Пока мой дар с тобой — будь спокоен, но никогда не снимай его с руки и не отдавай никому.

Перстень, какого-то серебристого тяжелого металла, был необычным: украшали его непонятные знаки, а внутри находился камень дивной красоты — огромный сапфир глубокого синего цвета — как твои глаза», — добавил старик, внимательно посмотрев на киммерийца.

«Сын несколько лет ходил с караванами, обучился ремеслу купца, да так, что известность и достоинства его стали даже затмевать славу отца. Но так и должно быть, слава Великому Митре, ибо если бы не были наши сыновья лучше нас, то так и пребывал бы род человеческий в дикости». Старец опять воздел руки к небесам, как бы желая, чтобы они подтвердили его слова, но ни грома, ни молний с небес не последовало, и рассказчик продолжил:

«И вот однажды пришел он с караваном в Шадизар. Закончил свои дела и направился выполнить поручение отца, передать одному местному вельможе письмо. Встретили юношу приветливо, усадили как дорогого гостя на лучшее место, потчевали изысканными яствами. Когда уже заканчивался пир и гость собирался уходить, в зал вошла дочь хозяина дома, необыкновенная красавица. Что дальше рассказывать? Обычное дело, — вздохнул старик, — сын ничего не жалел для красавицы, влюбившись в нее до беспамятства. Тратил направо и налево свое золото, и очень скоро дошло до того, что у него почти ничего не осталось. Не с чем было даже вернуться к отцу. Тогда он пренебрег запретом родителя, пошел к ростовщику и заложил свой перстень, рассчитывая получить его обратно, когда вновь вернется в Шадизар. Заплатил караванщикам, направлявшимся в Вендию, и они взяли его с собой. Больше никто и никогда не видел ни его, ни этого каравана. Божий промысел неведом смертным. Что с ними произошло: погибли от рук разбойников, а может быть, заблудились в пустыне в песчаную бурю или замерзли где-нибудь на снежном перевале? Об этом можно только гадать. Вот такая история, — подытожил старик, — или сказка, или правда, теперь уж тяжело судить».

— Почему же этот камень не предостерег сына? — спросил киммериец.

— У богов много больших дел, иногда могут и не досмотреть за такими червями, как мы. Да и Сет с Нергалом тоже не дремлют.

— А где же кольцо?

— Оно поменяло многих владельцев и исчезло из виду. Прошло еще много-много лет, и перстень опять всплыл на свет божий, и где ты думаешь?.. Опять в Вендии! Один из предков правительницы Офира то ли получил в подарок, то ли нашел этот камень в развалинах древнего города — точно не знаю, — но известно, что перстень долго переходил в качестве семейной реликвии в этой семье. Совсем недавно при весьма загадочных обстоятельствах он опять исчез.

— Как, совсем исчез? — удивился киммериец.

— Ну нет, не растворился же он в воздухе, — усмехнулся старик. — Сказывали, что его похитил человек, живущий в Шадизаре.

Рассказ Чиндары Хона запомнился варвару. Найти бы этот сапфир, который оберегал своего владельца от превратностей судьбы! Правда, Конан не очень верил во всяческую магию и, в общем, старался держаться подальше от нее, но камень этот в любом случае не помешал бы. Если, скажем, вернуть его обратно в семью правителей Офира, то награда окажется немалой; а если он захочет к тому времени променять вольную жизнь на службу, то, пожалуй, и хорошую должность в армии удастся занять. И вот, слава Митре, он в том городе, где у кого-то, должно быть, хранится до сих пор этот удивительный перстень.

Глава третья

Тебе должно быть впору, — прервал его приятные думы возвратившийся Ши Шелам. Действительно, и зеленые шелковые шаровары, и отличная — похоже, новая — рубаха, и безрукавка, не такая цветастая, как у привратника, встреченного вчера, но вполне приличная — все подошло, как будто специально сшито для Конана.

— Взял в лавке у Шелудивого Нарбека, — пояснил замориец. — Он держит много тряпья, народ разный попадается, видишь, и для такого громилы, как ты, нашлось.

Закончив с переодеванием, они собрались выйти прогуляться по базару да зайти к Абулетесу — там Ши Шелам должен был встретить кое-кого, переговорить о вступлении киммерийца в шайку. Конан решил не брать с собой меч, а ограничиться кинжалом — дел никаких не намечалось, да и Ши Шелам как-никак в этих местах считался своим человеком.

Пустынька и базар, который примыкал к ней с южной стороны, отличались от того квартала, по которому шел Конан вчера. Там — широкие мощеные улицы, сады, фонтаны на площадях, роскошные здания, здесь — узкие улочки и проулки, покосившиеся глинобитные заборы, чахлая растительность, пыль, грязь-Базар был полон народу. Возгласы торговцев, зазывающих покупателей, гнусавое пение зурны и глухие удары барабанов бродячих артистов, рев ослов и блеяние баранов в скотном ряду, шарканье сотен босых ног, крики мальчишек, сновавших между торговых рядов, рычание и лай собак — эта музыка базара окутывала площадь почти осязаемой густотой.

Базары, которые Конану доводилось видеть раньше, на севере, были жалким подобием этого великолепного торжища. Варвар с любопытством озирался вокруг: от обилия зелени, овощей и фруктов рябило в глазах, запахи дурманили голову, а впереди виднелись ряды тканей, ковров, медных и серебряных изделий. Кукольники и толпящиеся около их ширм зрители, факиры с покачивающимися змеями — все искрилось весельем и яркостью. Захваченный шумным водоворотом многоголосого восточного базара, Конан еле поспевал за ловко пробиравшимся сквозь гомонящую толпу Ши Шеламом.

— Придерживай кошелек, клянусь Белом: глазом не успеешь моргнуть, как будешь пустой, — посоветовал он киммерийцу. — Здесь народ не дремлет.

Миновав базар, они свернули в переулок и через пару десятков шагов вышли на небольшую площадь. Это место Конану уже было знакомо: вчера после расправы в веселом доме именно сюда привел его Ши Шелам. Таверна снаружи представляла собой двухэтажное здание из желтого необожженного кирпича, с невысокими окнами, как бы щелями, под самой крышей из добротной офирской черепицы. Никакой, даже самой простой вывески не было, только начищенный до блеска медный фонарь на столбе у крыльца. В этом, собственно говоря, и не было нужды, ибо все, кому надо, и так знали — здесь находится таверна Абулетеса.

Кивнув в знак приветствия двум заморийцам, сидевшим на камне неподалеку от входа, Ловкач открыв дверь, знаком пригласил киммерийца следовать за собой. Конану, как и вчера вечером, пришлось слегка нагнуть голову, чтобы войти. Внутри таверна представляла достаточно просторное помещение, гораздо большее, чем можно было бы предположить по ее внешнему виду. Первый зал с несколькими рядами длинных столов из кедровых досок со скамьями без спинок, и второй, поменьше, отделенный от большого рядом деревянных колонн, между которыми было натянуто что-то наподобие рыбацкой сети с мелкими ячейками. Во втором зале вместо лавок у столов стояли тяжелые деревянные табуреты. Здесь было несколько дверей, выходивших в кухню и другие помещения, а также и во внутренний Дворик, где Абулетес принимал особо знатных гостей. Собиравшиеся в таверне разбойники вели себя достаточно пристойно, а если кто из гостей, слишком разгорячившись вином, затевал ссору, то на этот случай у хозяина в услужении были два гиганта, которые быстро объясняли забияке его ошибку, а если это не помогало, то он пробовал своим лбом крепость входной двери.

В таверне можно было подкрепиться в любое время суток, ведь у воровского мира нет расписания, и работа идет не только глубокой ночью, но, случается, и днем, если это удобно для дел. Время близилось к вечеру, залы уже заполнялись пестрой и шумной публикой.

Расторопные мальчуганы сновали от кухни к столам и обратно, поднося гостям жареную баранину, кур на вертеле, кувшины с вином, сласти и. много других кушаний, которые Конану даже не. были известны.

Проходя, Ши Шелам здоровался со знакомыми, иногда даже останавливался перекинуться парой слов, так что прошло достаточно много времени, прежде чем они добрались до свободного стола во втором зале. Тотчас к ним подбежал мальчишка, неся в одной руке большой кувшин' с вином, а в другой — блюдо с лепешками.

— Принеси-ка баранью лопатку, запеченную cv-сыром, и парочку кур, — распорядился Ловкач.

Варвар тем временем оглядывался по сторонам. Вчера они ужинали здесь поздно ночью, народу почти не было, да и Конан настолько устал и проголодался, что для него самым важным была еда, а где это происходило и кто там присутствовал, не имело особого значения. Хотя в этот город он попал только что, но народ особого рода, что собрался здесь, Конану был знаком: отчаянные, лихие ребята — выхватить кинжал и пырнуть противника им ничего не стоит. Такая порода одинакова везде, что в Гиперборее, что в Аквилонии, что в Бритунии — да на всем свете их не перепутаешь ни с кем.

Внушительная фигура варвара вызвала оживление в зале, и пока он проходил, его провожали одобрительные возгласы и шепот. Конан ожидал, по обыкновению, что кто-нибудь начнет задираться, но заморийцы не отличались крепким телосложением, и никто из присутствовавших не видел себя достойным противником этому неизвестному юнцу гигантского роста.

— Думаю, через некоторое время сюда придет Фархид со своими, — начал Ши Шелам, но остановился, потому что мальчишка уже ставил на стол блюдо с парой сочных, с хрустящей корочкой, кур. Ловкач налил себе и Конану по кружке вина, оторвал изрядный кусок у ближайшей к нему курицы и только после того, как прожевал, продолжил: — Я днем, пока был на базаре, шепнул Малому, чтобы он поискал Фархида и спросил, будет ли тот сегодня у Абулетеса. Обещал попозже появиться, у него дела с Сангаром.

— Клянусь брюхом Крома, здесь действительно неплохо! — Конан не отставал от Ши Шелама, прислушиваясь к беседе за соседними столами. Он не очень хорошо понимал местный язык, особенно если говорили быстро, но уловил, что в основном все обсуждают происшествия вчерашней ночи — вчера кто-то убил пять стражников и разгромил веселый дом недалеко от Аренджунского базара.

— Без магии не обошлось, — уверял собеседников лопоухий человечек, на лысом черепе которого багровел совсем свежий шрам. — Как они могли летать по воздуху?

— Да, да, — подтверждали из-за соседнего стола, — почтенный Калой долетел до дома и только там пришел в себя.

— Выходит, какие-то демоны посетили вчера ваш город, — удивился киммериец, дочиста обгладывая куриную косточку. — Куренок хорош, — продолжал он, запивая съеденное доброй кружкой вина, — но как тебе нравится эта история?

— Здесь и не такое услышишь, — усмехнулся Ши Шелам, его хитрая мордочка хорька расцвела от удовольствия: лестно казаться опытным и бывалым человеком в глазах этого могучего варвара.

«Это и к лучшему, — подумал киммериец, — чем больше тумана вокруг этого дела, тем мне спокойнее».

— А вот и тот, кто тебе нужен.

Широкоплечий бородатый мужчина, одетый пестро, с некоторым щегольством, вошел в зал, сопровождаемый дюжиной личностей, при взгляде на которых любой сразу определил бы, что ничего хорошего ждать от них не придется. Это был Фархид. Он указал своим головорезам на свободный стол, а сам направился к одной из дверей. Видимо, заранее предупрежденный своими мальчишками, из двери выскочил Абулетес и почтительно приветствовал предводителя крупной шайки. Абулетес, сам недюжинный мужчина, в сравнении с Фархидом несколько проигрывал в размерах. Но и предводитель оказался не самым большим в своей шайке. Последним вошел наголо обритый замориец, одетый в такие же шаровары и безрукавку, как и у Конана, и почти такой же огромный. В ширину он был гораздо объемистее киммерийца, а длинный висячий нос и оттопыренные большие уши придавали ему сходство со слоном.

— Слон, — будто бы отвечая на мысли Конана, шепнул Ловкач. — В Шадизаре нет человека сильнее, чем он.

— Эй, Абулетес, — заорал Слон через весь зал, — не забудь, что бобы в соусе я люблю самые горячие, и не приведи Митра, если ты принесешь мне то пойло, которое давал мне позавчера!

— Будет сделано, — почтительно отозвался хозяин. Он открыл дверь и пропустил Фархида перед собой. Киммериец увидел тенистый дворик, в глубине которого на мягких диванах восседали, потягивая душистый дым из кальянов, двое важных и небедных на вид мужчин.

— Надо бы поговорить с ним раньше, чем они перейдут к своим делам, — заторопился Ши Шелам, — посиди пока, может быть, все сложится как надо. — Замориец встал и направился к двери, за которой скрылся Абулетес. Конан налил себе новую кружку вина и с удовольствием отпил глоток. Сегодня, не в пример вчерашнему, вино было много лучше, конечно, не аргосский нектар, но все же пить вполне можно. Слон, ожидая, когда ему принесут вожделенные бобы в соусе, лениво оглядывал таверну и посетителей. Он вел себя надменно, напоминая теперь уже другого представителя животного мира — петуха, восседающего на насесте. Видимо, зная его привычки, все, встречаясь с ним взглядом, опускали глаза. Конан его не знал и, когда гордо возвышавшийся над низкорослыми заморийцами грабитель посмотрел на киммерийца, продолжал потягивать вино из кружки, не отводя спокойного взгляда. Слону это явно не понравилось.

— Что еще за молокосос сидит вон там? — указывая на варвара, нарочито громко, чтобы слышали все, раздраженно обратился Слон к соседу.

— Наверное, какой-нибудь попрошайка с базара, — подобострастно хихикнул тот.

Конан был человеком далеко не робким и не одного такого смельчака уже отправил на Серые Равнины за гораздо меньшее оскорбление, но сейчас решил не обращать внимания на забияк. Находясь в хорошем расположении духа, он налил себе очередную порцию вина и сделал добрый глоток. Ему было не до каких-то заморийцев, желающих потешить себя, — он размышлял о будущем.

— Не слышишь, придурок, что к тебе обращаются? — заорал Слон, упиваясь силой своего голоса.

В таверне вдруг стало тихо, и ответ киммерийца прозвучал негромко, но четко — так, что его тоже расслышали все присутствующие:

— Слышу, шелудивый шакал, но лучше бы ты закрыл свой гнилой рот, а то я помогу захлопнуть его — и надолго.

Это была неслыханная дерзость — подобным образом с одним из самых сильных людей в Шадизаре не осмеливался разговаривать никто. Все онемели; в наступившей тишине было слышно, как на кухне повар затачивает нож: вж-ж-жик, вж-ж-жик, вж-ж-жик… Киммериец, словно ничего не произошло, продолжал с невозмутимым спокойствием потягивать вино. Ошеломленный Слон явно не знал, что ему следует делать дальше.

В этот момент мальчишка с подносом вылетел из кухонных дверей и почтительно поставил блюдо с горячими бобами перед Слоном. Блюдо было таких размеров, что в нем запросто можно было приготовить похлебку человек на десять или выкупать ребенка. Это вывело Слона из состояния столбняка, и он со словами: «Ах ты, верблюжья задница, ну я тебе сейчас покажу» — схватил стоявший на столе кувшин с вином и с быстротой, какую трудно было предположить в столь грузном человеке, швырнул его в киммерийца.

Если бы кувшин попал кому-нибудь в голову, то это наполненное вином добротное медное изделие запросто проломило бы бедолаге череп. Однако с киммерийцем расправиться подобным образом было трудно. Он ловко пригнулся и, пока снаряд летел дальше к стене, уже был на ногах. Кувшин еще не успел удариться о стену, как варвар оказался рядом со столом, где сидел Слон с товарищами. Конан отшвырнул двух из них, расположившихся на ближней к нему скамье, чтобы освободить себе место, и, перегнувшись через стол, поймал в кулак воротник рубахи своего противника. Хватка у варвара была стальная. Опешивший разбойник успел только открыть рот, как его голова по самые уши погрузилась в блюдо с бобами. Бобы были горячими, как он и заказывал.

— Ну как, облезлая гиена, вкусно? — осведомился Конан, позволив ему вдохнуть воздуху, и снова, теперь еще глубже, воткнул его физиономию в любовно приготовленное лучшим поваром таверны кушанье. Слон пытался выпрямиться, опираясь руками о стол, но его противник оказался сильнее. Грабители сидели словно приклеенные к своим скамьям.

Варвар еще немного подержал голову толстяка среди бобов, а затем отпустил, хотя запросто мог добавить свой коронный удар по шее, и тогда Слон отправился бы гулять по Серым Равнинам.

— В следующий раз шевели мозгами, скотина, — посоветовал ему Конан, — если они у тебя есть, конечно, — добавил он, усмехнувшись.

С обожженным лицом, вымазанный соусом с прилипшими к нему бобами, едва дышавший разбойник являл собой нечто среднее между только что пойманной рыбой и огородным пугалом. От такого зрелища вся таверна, несмотря на страх перед Слоном, взорвалась громким хохотом. Киммериец тем временем возвратился на свое место и возобновил прерванное инцидентом занятие — потягивать вино из своей кружки. Наконец Слон пришел в себя, кое-как отер громадной пятерней бобы с лица и плюхнулся на лавку. Конан на всякий случай нащупал рукоятку своего кинжала, но продолжения не последовало. На счастье Слона дверь, ведущая во двор, отворилась, и в зал вошли Фархид с Ловкачом.

— Что за шум? — осведомился Фархид у ближайшего посетителя. Тот, давясь от смеха, пересказал ему происшедшее.

— Ничего себе, надрал Слона? — удивился предводитель и, обращаясь к варвару, добавил: — Сила есть, клянусь Белом! Проверим тебя в деле. Приходи завтра вечером, Шелам тебе скажет куда.

Сделав знак членам своей шайки, Фархид вышел, остальные последовали за ним. Киммериец и Ловкач принялись за барашка.

— Ловко ты его проучил! Однако теперь будь поосторожнее, он тебе этого не забудет, — предупредил Ши Шелам киммерийца.

* * *

На следующий вечер, когда уже начинало смеркаться, Конан подошел к окраине базара, где ему была назначена встреча. Из оружия он взял с собой только кинжал, да и то так, на всякий случай, поскольку Фархид намекнул на то, что дело предстоит легкое, без кровопролития.

Площадь была пустынна. Конан огляделся в поисках подельников, но рядом никого не было. Вдруг послышался тихий свист и затем варвар услышал, как его шепотом зовут:

— Эй, киммериец!

Он обернулся и увидел, что из-за угла ему машет рукой невысокий замориец, один из членов шайки.

— Иди за мной, — велел тот, и они отправились в ближайший к площади дом, где уже собрались грабители во главе со своим предводителем. Слон исподлобья глянул на Конана, в глазах его горела плохо сдерживаемая ненависть.

— Слушайте внимательно, — приказал Фархид и продолжил: — Вчера купец Гиндорус привел караван с шелком из Кхитая. Часть товара перенесли в сарай, что находится за лавкой Рыжего Шарипа. Сегодня Косой проверил, охраны нет — Рыжий надеется на свои решетки и городскую стражу. Это нам на руку.

— Слон и новичок пойдут со мной и Петухом, а Челюсть и Косой, — ткнул рукой Фархид в двух разбойников, — отправятся на тот конец базара. Вы двое, — он указал на следующих членов шайки, — идете на этот конец. Если услышите стражу, подайте сигнал — этому-то, надеюсь, вас учить не надо. Пока я не скомандую, на стражу не нападать. Лучше будет, если мы все сделаем тихо, и тогда завтра ночью спокойно перенесем товар в другое место. Все поняли, бездельники? Чтобы не было как в прошлый раз! Крюки приготовили? — Он погрозил кулаком в направлении заморийца, приведшего Конана. — Еще раз сделаешь такую ошибку, зарежу! — пообещал он, и по выражению лица предводителя было понятно, что зарежет — как пить дать зарежет.

— Ну, пошли! — скомандовал он. — Все остальные ждут здесь! Да поможет нам Бел!

Дозорные, прижимаясь к стенам домов, поспешили на свои позиции, а четверо во главе с Фархидом пересекли площадь и направились к глинобитному забору с кованой железной дверью.

Изгородь была локтей пятнадцать в высоту, и даже Конан с его ростом вряд ли достал бы до верха, хотя и мог прыгнуть очень высоко. Вор по кличке Петух снял с пояса веревку, на конце которой киммериец заметил медный блестящий крюк, и, сделав несколько вращений правой рукой с зажатым в кулаке концом веревки, хорошенько размахнувшись, выпустил его. Петля с крюком описала полукруг, крюк зацепился за верхнюю кромку забора. Фархид подергал конец для проверки надежности.

— Пошли! Сначала ты, Петух.

Тот повиновался; упираясь ногами в стену и подтягиваясь на веревке, вор быстро взобрался наверх изгороди.

— Теперь ты, Слон, — приказал главарь.

Слон таким же образом, правда гораздо менее проворно, очутился наверху. Веревка под весом его туши натянулась как струна, но выдержала. Фархид и Конан взобрались последними. Бросив конец веревки внутрь двора, они спустились вниз.

— Вот оно, — указал главарь на стоящее в конце дворика небольшое здание с дверью, забранной решеткой из толстых стальных прутьев. В слабом свете луны тускло отсвечивал замок величиной с баранью голову. — Давай, — кивнул он Слону.

Тот вытащил из-за пояса металлический стержень, и, просунув его в дужку замка, попытался повернуть. Петля не поддалась.

— Крепкая, Нергал ее побери! — выругался Фархид. — Попробуйте-ка вместе, — сказал он киммерийцу.

Вдвоем с варваром дело пошло значительно лучше. Повращав рычагом несколько раз вперед-назад, они почувствовали, что петля, на которой висел замок, изогнулась; еще несколько движений — и она с тихим скрежетом переломилась. Конан сорвал замок, повернул решетку на петлях и дернул за ручку двери.

— И там замок! Клянусь Белом, нам повезло: товару, наверное, много, — удовлетворенно потер руки главарь. — Давай, Петух! — приказал он.

Петух вытащил из-за пояса несколько железных предметов, похожих на спицы, которыми в Киммерии женщины вяжут из шерсти теплые вещи, и, склонившись к двери, начал свою работу. Он вставлял свои железки в замочную скважину одну за другой и пытался отомкнуть замок. Тот, однако, не поддавался.

— Что там у тебя, вшивый ублюдок? — набросился Фархид на взломщика. — Опять не можешь? Я всегда говорил, что у тебя руки растут из задницы. Давай быстрей, а не то я, клянусь Белом, могу рассердиться.

— Подвинься-ка, — предложил Петуху Конан. Тот повиновался, киммериец отклонился назад и, выпрямив ногу, со страшной силой ударил в то место, где находился замок. Доска треснула, варвар ударил еще раз — и дверь рухнула внутрь сарая.

— Неплохо, — хмыкнул Фархид. — Теперь тебя, Петух, можно и на Серые Равнины отправить — ты нам больше не нужен.

Замориец от таких слов посерел лицом — видно было, что он напуган до смерти.

— Не бойся, шучу, — успокоил его главарь. — Давай иди.

Тот послушно юркнул в дверной проем и исчез внутри. Через секунду раздался глухой стук, хриплый вопль, и все стихло. Конан едва успел отпрянуть, скорее почувствовав движение воздуха, чем увидев какую-то тень. Во двор влетел огромный черный пес, с горящими яростью глазами. Промахнувшись, зверь развернулся на задних лапах и беззвучно, как призрак, вновь бросился на киммерийца.

— Мастаф, — в один голос выдохнули Фархид и Слон, в ужасе прижавшись к стене. Конану приходилось видеть таких собак. Это были не какие-то сторожевые шавки, заливающиеся лаем при малейшем шуме, — натасканные на убийство бойцы, с челюстями, способными в одно мгновение перекусить руку или шею, беспощадные и не чувствующие боли.

«Лучше бы пять стражников, клянусь Кромом!» — мелькнуло в голове у Конана. Он сделал движение в сторону и прикрылся решеткой — быстроте движений варвара мог бы позавидовать даже пес-убийца. В прыжке он налетел на препятствие и, сильно ударившись мордой, упал на песок, однако мгновение спустя вскочил и вновь прыгнул на варвара, намереваясь вцепиться в горло.

Киммериец успел выхватить кинжал и, прикрывшись левой рукой, правой нанес удар в бок своему противнику. Клинок, видимо, наткнулся на кость, поэтому, слегка отброшенный ударом, мастаф вновь прыгнул — по-прежнему не издавая ни звука, отчего все происходящее выглядело еще более ужасно. Это было похоже на поединок не с живым существом, а с каким-то магическим порождением Темных Сил. Слон и Фархид, объятые ужасом, не сделали ни малейшей попытки помочь киммерийцу в борьбе с шандаратским псом.

Однако Конан уже не нуждался в их помощи. Второй выпад был точен, хотя мастаф и успел вцепиться мощными клыками в его руку. Однако сжать челюсти у пса уже не хватило сил. Кинжал вонзился в его грудь по самую рукоятку, и только тогда зверь издал первый звук, оказавшийся предсмертным хрипом.

«Слава Крому, он был один, — подумал киммериец. — Что там стая волков, с ними было справиться куда легче», — вспомнил он недавнюю схватку на гиперборейской равнине.

Они вошли в помещение и, когда глаза привыкли к темноте, увидели на полу в луже крови тело Петуха. Мастаф вырвал ему горло.

— Нергал с ним, — равнодушно произнес Фархид, к которому вернулся его прежний начальственный тон. — Зажги факел, — приказал он Слону, — и давайте за дело.

Тот повиновался. Когда факел разгорелся, они увидели, что помещение доверху набито тюками с материей.

— Смотрите внимательно, нам нужен только шелк, — предупредил главарь. — И пошевеливайтесь!

Втроем они быстро вынесли по нескольку тюков и сложили их вдоль забора. Фархид повторил тот же прием с крюком, который недавно выполнял несчастный Петух, и, взобравшись на верх забора, тихо свистнул. Услышав ответ от своих дозорных, он склонился к ожидавшим его распоряжений Конану и Слону и скомандовал:

— Слон, залезай наверх, а ты, киммериец, будешь кидать ему тюки, да побыстрее — надо успеть до обхода стражи.

Работа закипела, и скоро кучка тюков уже лежала вдоль забора с внешней стороны. Теперь предстояла не менее важная часть воровского Дела: надо было, стараясь не попасться на глаза стражникам, обходившим ночью этот квартал, перенести добычу в тот дом в конце базара, где они встретились. Конечно, если бы стражники их увидели, грабителям пришлось бы расправиться с ними — но тогда надо было уничтожать весь дозор, а это не всегда получалось, в стражу тоже набирали не одних лопоухих и безруких. Ночные старания могут пойти насмарку — что толку грабить, если наутро весь город будет знать, что произошло и где спрятана добыча.

В этот раз Бел-покровитель повернулся к шайке воров Фархида лицом. Главарь подозвал на помощь еще двоих, и впятером они достаточно быстро перенесли все тюки с шелком в потайное место.

— Удачно, клянусь богами, — радостно потирая руки, ухмыльнулся Фархид, — теперь неплохо бы и пропустить по кувшинчику винца. Я угощаю. А ты неплохой боец, из тебя, пожалуй, выйдет толк, — похвалил он киммерийца. — Быстро ты расправился с мастафом. Жаль, что он не на меня напал, иначе конец был бы еще более скорым, — не преминул добавить предводитель шайки.

«Да уж, — подумал про себя варвар, — тебя бы он загрыз гораздо быстрее, чем я его зарезал». А вслух с почтением в голосе произнес:

— Конечно, клянусь Кромом, ты, наверное, уже много раз побеждал таких свирепых псов, а мне еще только предстоит научиться у тебя этому.

— Но прежде, чем идти к Абулетесу, — вдруг спохватился Фархид, — ты, киммериец, и ты, Слон, уберите куда-нибудь то, что осталось от Петуха. Лучше, если никто не узнает, что там были мы.

Тем же путем, как и в первый раз, они перелезли через забор, завернули несчастного Петуха в кусок ткани, перетащили на улицу и отнесли к каналу, благо он был рядом.

Конан сделал несколько шагов от берега, и вдруг все вокруг заволокло красноватым туманом. Падая на пыльную песчаную тропинку, он почувствовал острую боль в спине, в голове пронеслись, сталкиваясь друг с другом обрывки мыслей: «…надо повернуться назад… что это?… Обернись, обернись!… Нет сил… конец… все…»

Да, замориец может улыбаться и кланяться: «Все хорошо, почтеннейший, все хорошо», а стоит чуть зазеваться, тут же этому почтеннейшему и нож в спину…

— Вот так, вонючая киммерийская падаль, это тебе за вчерашнее, — криво улыбаясь и вытирая о безрукавку Конана кинжал, пробормотал Слон. — Мы своих обид не прощаем. А тебя теперь сожрут бродячие псы!

* * *

Он бежит, спотыкаясь и падая, вновь встает и продолжает карабкаться по каменистым обломкам. Лай приближается, кажется, его вот-вот настигнут… Последние ступени, заветная дверь, он хватается за ручку, дергает, дергает — никак не открыть… Вожак стаи делает прыжок, он бьет по оскаленной морде, которая брызжет бешеной слюной прямо в его лицо… Дверь распахивается, он судорожным движением проскальзывает внутрь, поворачивается, чтобы запереть засов…

«Вот и ты, киммериец!» — не голос человека, но рык зверя. Он поворачивает голову — поздно, уже ничего не сделать: огромное копье вонзается ему в спину… адская боль…

…Эта боль продолжает терзать его, он не может даже спокойно прилечь, чтобы чуть-чуть перетерпеть, превозмочь ее. Их много, может быть, десятки, может, сотни. Свирепые, в черных коротких гладиаторских туниках, они хватают его, перебрасывают от одного к другому, и каждый бьет по ране — это уже невозможно вынести, нет таких человеческих сил, кажется, что он сейчас лопнет, как бычий пузырь. В мозгу вспыхивает яркий, ослепительный, сжигающий свет… и наступает желанная прохлада, вокруг роща из раскидистых деревьев. Тропинка извивается среди громадных, замшелых стволов…

…Шум базара, в глазах рябит от потока людей и лошадей. Громкий спор торговцев, не разобрать слов, только эхо разносит звон колокольчиков… Огромная толпа калек окружает его. Все они кричат: слепые и паралитики, карлики и прокаженные бросаются к нему и не дают проходу, они ползут по дороге между ног его лошади, оглашая воздух воплями и молитвами; покрытые ужасными запыленными язвами, они идут и идут, сгорбленные, высохшие, безобразные и страшные. Он бросает монеты, но тщетно — хрипя и давя друг друга, его стаскивают с лошади, и вновь невыносимая боль застилает все вокруг…

…Зигзаги молнии вспыхивают все чаще и чаще, лошадь несется во тьме под ливнем, оглашая воздух испуганным ржанием, грива развевается по ветру. Вокруг бескрайние поля, покрытые песком и пеплом.

— Серые Равнины!.. Великий Кром!

…Впереди огонь. Вот он ближе и ближе. Ливень стих, и буря как будто уже пронеслась. Возле костра фигуры людей, вид которых не предвещает ничего хорошего. Пламя освещает их черные лица и белоснежные зубы. Белый пахучий дым поднимается к небу — это дым жертвоприношений. Они не видят его. Чья-то тень колышется вместе с пламенем костра, ее причудливые очертания растягиваются по темной земле. Языки огня бросают свой отсвет на темную женскую фигуру, извивающуюся в танце. Какая-то птица подлетает к ней, взмахивает своими черными крыльями и садится вдали, испуская жалобный стон.

Однорукий старик с кожей цвета ореха отделился от остальных и выжидает, когда киммериец приблизится, глаза его свирепо сверкают.

— Вот он! — кричит старик. — Хватайте его!

Огромного роста черный разбойник в мокром платье, вода струится с его одежды, вытаскивает нож. Толстые губы его расплываются в ухмылке. Он сбрасывает блузу; на его обнаженном торсе, словно выточенном из черного камня, еще блестят капли влаги.

Вся шайка вдруг поворачивается к киммерийцу и бросается на него, они цепляются за его руки, одежду, волосы скрюченными пальцами, стаскивают с коня, волокут по песку.

— В котел его, падаль вонючую! — раздаются вокруг яростные и неистовые крики. Старик поворачивается к нему и смотрит горящими от ненависти глазами. Его козлиная бородка трясется от гнева.

— Будет чем заплатить Нергалу!

— Постойте! — Женщина, только что самозабвенно отдававшаяся танцу, подбегает к ним, и вся эта крикливая и алчущая крови шайка вдруг стихает и почтительно склоняется перед ней. Ее власть столь велика, что они безропотно отдают ей истерзанного пленника и, что-то бормоча себе под нос, исчезают в кромешной тьме. Прохладные, ласковые руки касаются его разгоряченного лица, и он вдыхает сладостный аромат благовоний. Постепенно, как бы мерно покачиваясь на волнах, он погружается в сон, лихорадочный и тревожный…

— Наконец-то очнулся, — произносит тихий, ровный и нежный голос. — Благодарение Митре, будет жить.

Конан открыл глаза и увидел распахнутое окно, зеленую листву, сквозь которую пробивались розоватые лучи утреннего солнца, и склоненное к нему лицо женщины из сновидения, нежное и печальное. Ее губы шевелились, но дальнейших слов он уже не разобрал и вновь провалился в сон — на этот раз глубокий и освежающий.

Глава четвертая

Выздоравливал он быстро. Могучий организм пересилил рану, которую предательски нанес ему вислоносый замориец. Слон метил прямо в сердце, но лезвие его ножа, скользнув по перевязи, отклонилось, и это спасло киммерийцу жизнь. У него еще хватило сил в полубеспамятстве доползти до какого-то дома, стоявшего неподалеку от канала.

На его счастье хозяйка еще не спала и, услышав стоны, выглянула на улицу. Вид красивого юноши, истекающего кровью у порога ее дома, не оставил женщину равнодушной. Она крикнула служанок, и вчетвером они с трудом приволокли киммерийца в дом.

Женщине, подобравшей Конана, было уже лет двадцать пять, но она выглядела свежо и молодо. Ее покойный муж был вором, таким же, каким намеревался стать киммериец, но ему повезло меньше — погиб в схватке со стражниками несколько лет тому назад, и теперь вдова жила одна с тремя преданными служанками. Кое-что ей досталось от мужа; кроме того, она занималась врачеванием и даже немного волшбой: бабка обучила ее в детстве некоторым магическим заклинаниям, и теперь она предсказывала судьбу, отвращала сглаз и порчу и настолько преуспела в этом ремесле, что не только жители ближайших кварталов, но и богатые купцы и вельможи обращались за помощью к умной прелестной женщине, щедро одаривая ее золотом и драгоценностями.

Киммериец пролежал в беспамятстве целых пять дней. Денияра — так звали его спасительницу—и ее служанки все эти дни не отходили от его ложа, готовили отвары из трав, окуривали целебным дымом, меняли повязки с вендийским бальзамом, и смерть отступила.

Через несколько дней после своего пробуждения Конан уже мог самостоятельно принимать пищу и даже приподниматься. Силы быстро возвращались к юному варвару. Прошла еще седмица, рана затянулась, и киммериец решил, что вполне может покинуть этот дом — тем более что у него руки чесались найти этого ублюдка Слона и выпустить ему кишки. Его даже не так интересовало отомстить именно за этот подлый удар в спину, как хотелось избавиться от мерзкого ощущения, которое не покидало его с того самого момента, когда он пришел в сознание.

«Лопоухий болван! — не переставал укорять он себя. — Какой же из меня воин, а тем более вор, если каждый шелудивый осел может подойти ко мне со спины и ударить ножом! Великий Кром, спасибо, что не сильно наказал меня, а только испугал».

Мысли варвара занимали еще три вещи. Первая — почему Ши Шелам не ищет его, вторая — что, кроме отмщения своему обидчику, надо бы с этой шайки еще получить свою долю. А она должна быть немалой. Не оставлять же ее просто так этому ублюдку Фархиду — Конан был уверен, что Слон без позволения вожака вряд ли мог решиться на убийство новичка. И третья — он вспомнил, как старик из Вендии говорил ему, что пока с ним этот меч, который он называл «Спящим Злом», его, Конана, будут подстерегать беды и несчастья. Возможно, кинжал, предательски всаженный в его спину, — как раз и стал наказанием за то, что он не внял совету мудреца?

Но самое главное: киммерийцу казалось, что, пока он не отомстит обидчику и не потребует свою долю, он не сможет чувствовать себя прежним — ловким, смелым и сильным. Это чувство было столь всепоглощающим, что он даже не замечал, что рядом с ним все эти дни находится несколько на редкость привлекательных женщин. Ухаживая за ним, принося ему еду и питье, служанки старались как бы ненароком прижаться к нему бедром или грудью, а в их взглядах сквозили нежность и обещание исполнения любых желаний. Раньше у Конана при одной мысли о женщинах вскипала кровь, а сейчас даже все их прелести, которые были едва прикрыты легкой тканью — наступило лето и было жарко, — не вызывали у него интереса.

— Ну вот, повязка больше не нужна, — сказала Денияра, осмотрев его рану в последний раз, — еще немного, и ты будешь совсем здоров.

— Я уже в порядке, — твердо возразил киммериец, — и решил, что пора мне убираться отсюда. Клянусь Белом, у меня очень много дел!

— Не сомневаюсь, что у такого отважного мальчика дел невпроворот, — улыбнулась хозяйка. — Тебя никто не удерживает, но если кроме мускулов ты имеешь еще и голову, то послушай меня и останься здесь еще на два-три дня. Тебе надо набраться сил. Выпей это снадобье, оно должно помочь.

Кровь бросилась варвару в голову — никогда еще женщина не осмеливалась разговаривать с ним подобным образом, но он вспомнил, как нежно и заботливо она и ее служанки ухаживали за ним, когда он был совсем плох, и устыдился своего гнева.

— Ну что ж, пару дней, пожалуй, еще можно, раз ты так считаешь.

Взгляд, полный благодарности и невысказанной мольбы, который он получил в ответ, заставил его задуматься, но мысли о мщении вновь заполонили душу и мозг варвара, отодвинув на задний план все остальное. Он послушно выпил чашу зелья, которое по знаку Денияры поднесла ему одна из служанок, и через некоторое время его сморил крепкий и здоровый сон.

На следующее утро Конана разбудил звонкий женский смех, доносившийся из сада. Варвар встал с постели и подошел к окну. Окно в его комнате располагалось достаточно высоко, под самым потолком, и обычный человек должен был подставить что-нибудь, чтобы посмотреть наружу. Конан же при его росте просто заглянул в него и увидел, что в бассейне резвятся служанки. Их тела в сверкающих брызгах воды переливались на солнце, как драгоценные камни. Киммериец засмотрелся на это прекрасное зрелище и даже не слышал, как кто-то вошел в комнату. Очнулся он от звуков ласкового голоса Денияры:

— Вот теперь я могу сказать, что ты совершенно здоров!

Варвар, вздрогнув от неожиданности, обернулся. Хозяйка, видимо, тоже только что выкупалась — вокруг ее тела была небрежно обернута белая ворсистая ткань, волосы распущены, влажная кожа источала необыкновенно свежий аромат.

— Я не ошибаюсь, сегодня ты чувствуешь себя по-другому? — спросила Денияра, подходя к нему совсем близко. Гибкие руки обвили его шею, ткань, покрывавшая ее тело, соскользнула к ногам. Конан сжал ее в объятиях с такой силой, что женщина застонала.

— Не раздави меня, дикарь! — воскликнула она, закрывая его рот мягкими, как лепестки розы, губами. Конан не противился, да и не смог бы, даже если бы собрал всю свою волю в кулак.

Последующие две седмицы прошли как в сладком сне. Конан, подобно могущественному владыке, купался в неге и обожании, утопал в сладостном и упоительном восторге любви, который самозабвенно дарила ему судьба. О Великий Податель Жизни, если ты хочешь вознаградить раба своего, то щедрость твоя не знает предела! Конан с юношеским пылом предался страсти, ради которой стоило перенести те удары жизни, что выпали на его долю.

О Денияра! Ее красота и облик богини, ее змеиная гибкость, пышные бедра, ее искушающая улыбка, изящные ноги — все, что он видел, возбуждало его плоть. В глазах ее, укрытых длинными пушистыми ресницами, было что-то таинственное, призрачное, далекое, напоминавшее о древних и благородных народах, которые в далекие времена основали великие империи под светлым Оком Митры.

В божественном, райском саду, раскинувшемся вокруг дома, Конан вкусил величайшие, еще неведомые ему радости любви, какие только фантазия могла выткать своей золотой нитью.

Как-то раз прелестная возлюбленная, перебирая задумчиво пряди его густых темных волос, спросила:

— Не приелась ли тебе, мой воин, спокойная жизнь, не устал ли ты от нашей любви?

— Что тебе сказать? — ответил Конан, который не привык хитрить с женщинами. — Рука тоскует по рукоятке меча, но мне не хочется расставаться с тобой.

— Как ты считаешь, восстановились ли силы твоих мускулов настолько, что ты можешь участвовать в сражениях?

— А ты разве не чувствуешь это, когда бываешь со мной? — немного обиделся киммериец.

— О, это другое, — серебристым колокольчиком залилась Денияра, — вот давай испытаем тебя способом, которым у нас определяют силу воина.

— Согласен, — кивнул варвар.

— Посмотри. — Женщина указала на толстую медную цепь, свисавшую с векового ствола чинары. — Встань спиной к дереву, теперь давай сюда руки, — приказывала она.

Кольца замкнулись, варвар напряг все силы, пытаясь разорвать их. После неудачи он пытался сделать это еще и еще раз — ему так не хотелось уронить себя в глазах возлюбленной!

— Не получается! — наконец с горечью вынужден был признать Конан.

— Какой же ты еще мальчишка! — засмеялась Денияра. — Такую цепь не то что человеку — слону разорвать не под силу. Теперь же в наказание за хвастовство стой вот так, привязанный.

Вокруг ярко сверкавшей серебряной струи фонтана легким туманом светились мельчайшие капельки живительной влаги. На прогретой солнцем площадке, под синим небом, глядя на раскинувшуюся шатром чинару, слушая полную свежести музыку журчащей воды, киммериец даже со скованными руками ощущал удивительное отдохновение — как путник, достигший оазиса после длительного и трудного пути по пустыне.

— Ну хватит, отпусти меня, — взмолился он наконец, — в следующий раз я хорошенько подумаю, прежде чем браться за невыполнимое.

— Быстро же ты хочешь получить прощение еще не время, — засмеялась Денияра.

Она была удивительно хороша, едва прикрытая прозрачной шелковой туникой, сквозь которую просвечивало ее тело богини. Обольстительная, смуглая, с улыбкой на губах, с распущенными волосами, ниспадавшими на обнаженные плечи!

Денияра забавлялась, покусывая ему руки. Потом медленно, очень медленно, с лукавой улыбкой поглядывая на варвара, она стала расстегивать свой корсаж. О том, что он закован, она, казалось, совсем позабыла. О боги, сжальтесь над бедным юношей! Сладостная пытка продолжалась. Раздевшись, она умастила смуглое тело благовонными маслами и легла на стоявшее под деревом ложе. Конан упивался ни с чем не сравнимым наслаждением видеть ее и сам хотел уже, чтобы другие наслаждения еще не наступали, дабы в священной тишине этого утра он мог вкушать их потом все по одному.

Голубое небо, ароматы осыпавшихся в саду лепестков роз — все наполняло его тело ни с чем не сравнимым ощущением полета.

Женщина вскочила с ложа, по трепету ее тела было видно, что и она не может более сдерживать себя. Кольца разомкнулись…

Великое пламя страсти лизало их огненным языком. Охваченные им, они не знали усталости, в них рождалась та бессмертная сила, которой в наслаждении отмечены боги.

Глава пятая

Когда Конан не вернулся в Пустыньку после того, как ушел на первое дело, Ловкач Ши Шелам не придал этому особого значения: мало ли где загулял парень после удачно проведенного налета — дело молодое. Но прошел день, за ним другой, третий, и Шелам забеспокоился. Он разыскал Фархида, но тот не сообщил о варваре ничего определенного.

— А, этот твой здоровенный киммериец? После того, как он получил свою долю, я его не видел, наверное, гуляет где-нибудь в веселом доме.

Что-то в словах Фархида — точнее, в том, как это было сказано, — вызывало недоверие, но, решив про себя, что он становится слишком уж подозрительным, Ши Шелам попытался раздобыть какие-нибудь сведения о киммерийце на базаре, среди завсегдатаев таверн и веселых домов. Он расспрашивал фонарщиков, которые много знали о ночной жизни Шадизара, говорил даже с некоторыми стражниками. Но странно — никто ничего не мог сказать о Конане, как будто юный гигант провалился сквозь землю — был и нет его. Шелам знал по опыту, что ничто не проходит бесследно: как ни таились воры и перекупщики, как ни старались они делать свои дела тихо и скрытно — кое-что рано или поздно становилось известным, если и не всем, то тем, кто этого очень хотел.

Правда, несколько таких случаев все же было: воры исчезали без следа, их не видел потом никто ни на базаре, ни в тавернах или веселых домах, ни в городской тюрьме, ни даже головы их не было на колу на главной площади. Но Пустынька знала, что промышлять они отправились в квартал магов, а коли связался с волшбой, никто не поставит и медяка против того, что не превратился неосторожный в жабу или конское дерьмо, а то и вообще рассеялся в воздухе струйкой сизого дыма. Но чародейство дело такое, незачем удивляться и роптать на судьбу — сгинул и сгинул, значит, богам так было угодно, не ходи на промысел куда не надо.

«Тут что-то другое, — размышлял Ши Шелам, — все вроде понятно: провернули дело, разделили добычу, с волшбой не связывались… Так куда же он все-таки делся? Нет, что-то здесь явно нечисто».

По прошествии дней десяти стали до Ловкача доходить слухи, что вроде бы Слон наказал своего врага. Наверное, сам выболтал за кружкой вина кому-то из грабителей, а может быть, и намеренно — чтобы все знали и боялись его еще больше.

Шелам не стал допытываться о подробностях — много любопытствуешь, меньше живешь, — он и так понял, что, пожалуй, больше не увидит этого ловкого и сильного синеглазого киммерийца, так пришедшегося ему по душе; не придется вести с ним дела, пропускать по кувшинчику доброго вина…

«Если бы не эти ублюдки, из киммерийца мог бы получиться вор, какого в Шадизаре и не видели никогда. Но что мы можем, земные черви, поделать против воли богов? Значит, так им было угодно… Но все-таки жаль парня», — мрачно размышлял Ши Шилам.

У Ловкача остался меч Конана — длинный клинок с тяжелой, обмотанной ремнями рукоятью. Для заморийца он был слишком велик, вряд ли кто-нибудь из здешних мог управиться с таким оружием. Сначала меч стоял в углу Шеламовой лачуги, потом он спрятал его под кровать, и так бы меч пылился там неизвестно сколько, но подвернулся случай.

Как-то у Ши Шелама было небольшое дельце с одним торговцем из Зингары. Поторговались, купец взял товар; как водится, отметили сделку кружкой доброго вина. Слово за слово, зашел почему-то разговор об оружии, Ловкач и вспомнил про меч. Зингарец не поленился сходить с Шеламом в Пустыньку, очень тот заинтересовал его рассказом о якобы хранящемся у него огромном мече.

— Вот это вещь! — восхитился торговец, внимательно рассматривая оружие. — И знаешь, один мой компаньон говорил, что у него есть знакомый из Вендии, Чиндара Хон его зовут, так вот он искал как раз такой меч. Продай! Я хорошо заплачу.

Ловкачу вообще-то не хотелось продавать меч киммерийца — все же это была память о нем. Но, подумав немного, он согласился, тем более что цену купец действительно предложил приличную. Потом Шелам сам себе не мог объяснить, почему все-таки пошел на это — словно что-то подтолкнуло его под руку. Так или иначе, они ударили по рукам, и оружие пропавшего приятеля отправилось в далекую Зингару — или, скорее всего, в еще более дальнюю Вендию.

* * *

Проходили дни. Как-то ранним утром, когда Конан разминал свои могучие мышцы, поднимая и опуская на землю огромную деревянную колоду на заднем дворике, он услышал скрип входной двери и радостный голос Шаризы, одной из служанок:

— Денияра, Денияра, пришел Нинус!

Конан никогда не страдал отсутствием здорового любопытства. Чем больше увидишь и узнаешь сейчас, тем легче будет потом — так его учил еще в далеком детстве один старый воин, плечом к плечу с которым они штурмовали Венариум.

Киммериец подтянулся на руках и заглянул через ограду в первый двор. Он увидел, что Денияра обнимается с невысоким и худощавым заморийцем, одетым, как обычно одеваются все местные: в синие шелковые шаровары, белую блузу и безрукавку. Пришедший показался Конану знакомым, похоже, где-то он уже его встречал. Великий Кром, да это же тот воришка, которого он спас от разъяренной погони в свой первый вечер в этом городе! Какое он имеет отношение к Денияре, почему его так радостно встречают?

Киммериец не очень любил предаваться размышлениям, мало ли кто может это быть, Нергал с ним! Хотя, пожалуй, где-то в глубине его души шевельнулось чувство, похожее на ревность. Он с еще большим усердием принялся за колоду, но тут вошла Замира, еще одна из служанок Денияры, и скромно стала рядом с ним, ожидая, пока не обратит на нее внимание.

— Что нибудь случилось? — спросил варвар.

— Денияра зовет тебя.

Конан подошел к бронзовому тазу, наполненному водой, настоянной на травах с Карпашских гор, и поплескал себе на лицо, шею и плечи. Божественный аромат одним своим дыханием придавал силы, не зря Денияра утверждала, что тот, кто умывается по утрам настоем из этих трав, становится сильным, как снежный барс — хозяин этих гор. Юноша чувствовал себя великолепно, рана уже совсем не беспокоила, и как ни было ему хорошо и сладко здесь, натура требовала действия. Хрустнув мышцами, да так, что За-Мира вздрогнула, он набросил на себя шелковую блузу и направился в дом.

— Здравствуй, радость моя, — приветствовала его Денияра. Она сидела, как обычно, на своем любимом, работы кхитайских мастеров, маленьком диванчике, а напротив нее расположился тот самый замориец.

— Познакомься с моим братом, — указала она на гостя, — Нинус, может быть, будет полезен тебе, а ты — ему.

— Что-то ты не рассказывала мне ни о каком брате, — заметил киммериец, протягивая тем не менее руку, — я уже здесь почти целую луну, а ни разу о нем не слышал.

— Да как-то не пришлось к слову, — улыбнулась Денияра. — К тому же, если бы ты узнал о Нинусе, ты сразу же захотел бы с ним связаться, а мне не хотелось расставаться с тобой.

— Ты зря беспокоишься, — покачал головой варвар. — Разве по мне так уж заметно, что я хочу тебя покинуть?

— Конечно, глупенький, а ты думал, что нет? — не очень весело рассмеялась женщина. — Тигра не удержишь, если только не посадишь в клетку. Я же вижу, что тебе нужно действие, мой нежный дикарь. Мне не хотелось говорить тебе о Нинусе, потому что профессия у него наследственная, как у нашего отца, да и у моего мужа, — он тоже промышляет отнюдь не выделкой кож.

— Что ты ему рассказываешь? — усмехнулся Нинус. Голос у него был басовитый, густой, не сколько неожиданный для внешне столь невзрачного человека. — Около луны назад он здорово помог мне, помнишь, я тебе рассказывал? Думаю, что парень хоть и очень молод, но не так глуп, чтобы предположить, что стражники гнались за мной в надежде угостить шербетом или предложить сыграть партию в кости. Клянусь Белом, этот молодец сам меня может научить кое-чему. Не так ли? — Он обернулся к Конану.

— Ты преувеличиваешь, — скромно отозвался киммериец, польщенный тем, что о нем отозвались так лестно. — Я не силен в твоем ремесле, ведь до Шадизара я был воином и гладиатором. Здесь же мне привелось участвовать в одном деле, вот только ничего хорошего из этого не получилось.

Вспомнив об оплошности, едва не стоившей ему жизни, он даже зажмурился и скрипнул зубами, досадуя на себя.

— Я еще поквитаюсь с этим шелудивым ослом. — Конан налил себе кружку молодого вина и одним глотком осушил ее. — Клянусь Кромом, этот проклятый шакал еще пожалеет, что появился на свет!

— Конечно, — согласился Нинус. Он видел варвара в деле и ни секунды не сомневался в том, что свою угрозу этот молодой, ловкий и сильный боец выполнит, как только представится малейшая возможность. — Думаю, что это для тебя будет даже не дело, а так — легкий пустячок. Я видел, как ты работаешь мечом. Таких мастеров у нас нет; может быть, только если бритунские наемники, да и то… — с сомнением покачал он головой. — Однако у меня к тебе другое предложение.

Нинус занимался более тонким ремеслом, нежели шайка Фархида или множество им подобных. Братец Денияры промышлял по богатым домам в квартале у Восточных врат, освобождая купцов и вельмож от лишних, по его мнению, золотых монет и драгоценностей, коими были переполнены их сундуки. Вор он был отчаянный и наглый, пробирался в тайники даже в то время, когда хозяева были дома. Как правило, ему все сходило с рук, не считая двух-трех раз, но тогда выручали быстрые ноги, воровское счастье и снисходительность богов. Тот случай, когда Конан спас его, навел Нинуса на мысль о сообщнике, который, в случае чего, мог отбиться от преследователей. Вдвоем с таким, как этот головорез, можно было бы проворачивать дела гораздо успешнее.

Конана не пришлось уговаривать долго. Да и Денияра не удерживала его: бесполезно привязывать орла, расправившего крылья.

— Ты будешь навещать меня хотя бы изредка? — Слезы навернулись на глаза женщины, она понимала, что расстается с ним, может быть, навсегда, потому что жизнь вора не может быть предсказуемой и размеренной: сегодня он здесь, а завтра приходится быть совсем в другом месте; новые люди, новые женщины — ничего постоянного… Тем более Конан еще так молод!

— Все во власти Митры, — ответил киммериец, чувствуя, как дрожит прильнувшее к нему тело, — я всегда буду помнить о тебе! — На мгновение в нем вспыхнуло желание, но он подавил его в себе: негоже мужчине быть привязанным к женской юбке; настоящий мужчина — а Конан считал себя таковым — должен действовать.

Позади остались слезы Денияры и причитания ее верных служанок, мужчины вышли на улицу и, обсуждая на ходу план своих будущих действий, не спеша направились вдоль берега Большого канала. Воздух в утренние часы был упоителен своей свежестью, до дневной жары было еще далеко. Киммериец давно не ощущал такого приподнятого и радостного настроения, как в этот миг, и даже расставание с прекрасной женщиной не могло омрачить его духа.

Конан уже почти целую луну, с того самого момента, как получил нож в спину, не был в городе и не видел никого, кроме четырех женщин. Сытная и сладкая жизнь в гостеприимном доме, объятия прелестной хозяйки… но не могло же так продолжаться вечно! Да и потом, не может же мужчина навсегда оставаться со всеми теми женщинами, с которыми его сводит судьба! Хвала Митре, будут и другие, но Денияру он, конечно же, не забудет…

— Посмотри на тот берег, — прервал его мысли Нинус. — Видишь дом из розового камня?

Дом, на который указал воришка, принадлежал известному во всем городе землевладельцу Ахунду. Его поместья, раскинувшиеся в степи недалеко от Шадизара, приносили громадные доходы. Тысячи рабов возделывали хлопок, ухаживали за фруктовыми плантациями, пасли тысячные стада овец. А второго такого гуляки и выпивохи в городе, наверное, больше не было! Почти каждый день в его саду звучала музыка, кружились в знойном танце полунагие танцовщицы, веселились гости.

О его сказочных сокровищах много рассказывали в Шадизаре. Иногда он, в порыве бахвальства, снимал с пояса связку ключей, с которой не расставался никогда, открывал кованые двери в сокровищницу и показывал наиболее доверенным из собутыльников диковинные камни со всего света: мерцавшие синеватым блеском сапфиры из Вендии, офирские изумруды, аметисты из Карпашских гор, своим оттенком напоминавшие цветы вереска, — да мало ли там было других сокровищ!

О них давно мечтали не только многие местные красавицы, желая завладеть не только сердцем богача, а также и воры, которым до его сердца не было вообще никакого дела. Пару раз в сокровищницу пробовали проникнуть, но, видимо, дело затевалось не богоугодное, потому что заканчивалось оно плачевно: чудом уцелевшие разбойники долго потчевали завсегдатаев таверн рассказами о свирепых и скорых на расправу охранниках.

Все это Нинус сообщил Конану, пока они рассматривали каменный забор, за которым среди кипарисов возвышался дворец Ахунда.

— Много ли у него стражников? — спросил киммериец. — Давненько я не брал в руки меча, — добавил он, — да и меч мой остался в Пустыньке.

Хотя, — Конан задумался на мгновение, — столько времени прошло с тех пор, неизвестно, верну ли я свой клинок.

— Это не вопрос, — махнул рукой Нинус, — достану я тебе что-нибудь подходящее. Шадизар город большой и богатый, тут есть все.

— Тогда все в порядке, пусть нам поможет Бел.

— В саду я уже побывал, — доложил Нинус. — Стражников всего десять, пятеро охраняют сад и сокровищницу, а пятеро отдыхают, но в любой миг могут прибежать на помощь.

— Значит, клянусь Кромом, пять сначала и пять потом — правильно я тебя понял?

— Сколько будет потом, сказать трудно. Тут уж как повезет, — пожал плечами Нинус. — Может ведь явиться и городская стража, если услышит шум или если их позовут…

Конан вспомнил, что тогда за воришкой гнались пять стражников.

— Да, десяток сразу — это будет многовато… Но как же они не схватили тебя, если ты побывал в этом саду? — продолжил киммериец, явно заинтересовавшийся планом нового знакомого.

— Я договорился со знакомым торговцем вином, и он взял меня с собой — не бесплатно, конечно, — под видом подручного, — ответил Нинус. — Пока мы разгружали бочонки с вином, я высмотрел, что там и как.

— Клянусь рогом Нергала, ты ведь неспроста рассказываешь мне эти сказки, — усмехнулся Конан. — У тебя есть какой-нибудь план?

— Есть, — сощурился Нинус. В этот момент он очень походил на хитрого лиса. — У этого Ахунда на вечеринках народу бывает много. Когда они вдоволь налакаются вина и кровь заиграет, то разбредаются по всему саду с наложницами. Стражникам, естественно, велено не обращать на них внимания, да они всех и запомнить-то не могут, люди ведь у него бывают разные. Они, стражники эти, и сами здоровы выпить, а когда приложатся к бурдюку с вином — хоть это им на посту и строго-настрого запрещено, — внимательно охраняют только вход в сокровищницу. Я несколько раз видел это сквозь щели в заборе.

— Уж не хочешь ли ты пробраться в сад под видом гостей? — уточнил киммериец.

— Вот именно. Смотри, сразу за забором растет густой кустарник. Если мы в подходящее время окажемся там, то дальше все может пройти быстро и гладко. Вход в сокровищницу с той стороны. — Нинус присел и стал быстро рисовать на песке план сада и построек. Видно было, что он долго вынашивал свою идею, прежде чем поделиться ею со вновь обретенным компаньоном.

Конан опустился на песок рядом с Нинусом и внимательно следил за его пояснениями.

— Понимаешь, у двери одновременно находится не более двух-трех человек, да и то они чаще всего играют в кости или дуют вино. Если незаметно подойти к ним поближе, то ты, я думаю, сможешь их быстро успокоить. Главное, чтобы никто не поднял шума, — излагал свой план Нинус. Киммериец удивился про себя его способностям. Сам он по этой части большим мастаком не был — его дело было работать руками и, если придется, мечом.

— Разорви меня Нергал, если это плохо придумано! — хлопнул он по плечу Нинуса. Бедолага шлепнулся на землю — восхищенный варвар от избытка чувств явно не рассчитал силу своего удара.

— Прости, — смущенно пробормотал Конан. — Похоже, твоя сестрица переусердствовала, откармливая меня.

— Ничего, — отмахнулся воришка, выплевывая изо рта песок, — только в следующий раз помни, пожалуйста, о своих возможностях.

Он стер нарисованный план, отряхнул руки и предложил:

— Пойдем ко мне, там все обговорим, а заодно и подберем, что тебе может понадобиться, кроме кинжала…

* * *

Они тихо прокрались вдоль берега Большого канала до знакомого забора из розового камня. Шум пирушки разносился по всей округе. Похоже, что музыканты тоже были навеселе, потому что из довольно-таки слаженной поначалу мелодии вдруг вырывался какой-нибудь инструмент, музыка спотыкалась, и потом все перекрывали взрывы смеха, пьяные выкрики и громкие удары барабана.

— Хорошо гуляют, — с легкой завистью прошептал Нинус. Он пытался вслушаться и определить, не находится ли кто-нибудь за забором рядом с ними, но из-за всплесков бурного веселья это было совершенно невозможно.

— Давай рискнем, — предложил киммериец. Это было не в его духе — сидеть под забором и неизвестно чего выжидать. Конечно, у Нинуса хороший план, но если представлялась возможность действовать быстрее, варвар всегда предпочитал именно это.

Не дожидаясь ответа, он забросил свой крюк и легко, как белка, взлетел на верх ограды.

— Залезай, все в порядке, — поманил он сообщника, и через мгновение они, прижавшись к плоскости верхней кромки, наблюдали, что происходит в саду. Поблизости от них, слава Белу, не происходило ничего, поэтому они спрыгнули вниз и, укрываясь за рядами ровно подстриженного кустарника, тихо, как два призрака, проскользнули к вожделенному входу в сокровищницу.

Стража, как и предполагал Нинус, была сильно навеселе. Трое сидели привалившись к стене дома и лениво перебрасывали кости. Один дремал неподалеку, а пятого вообще нигде не было видно.

С того места, где находились Конан и Нинус, хорошо просматривался помост, на котором, развалившись на мягких подушках, человек десять пирующих наблюдали за танцем трех живописно одетых девушек.

Пир был в самом разгаре. Три музыканта: барабанщик, флейтист и зурнач, которых хозяин, по своему обыкновению, отменно напоил, с трудом управлялись со своими инструментами, компенсируя этот недостаток громкостью звучания. Видно было, что гостям представление очень нравилось. Правда, танцевать под такую музыку было совершенно невозможно, и девушки только изгибались и подрагивали телами, стараясь хоть как-то попасть в такт.

Только на первый взгляд они казались живописно одетыми, киммериец пригляделся внимательнее и понял, что на них, кроме пышных головных уборов из перьев павлина, нет ничего, если не считать ожерелий да блестящих поясков шириной с лезвие ножа — ничего особенно не прикрывавших, но зато подчеркивавших стройность их бедер.

Где же пятый стражник? Осмотревшись повнимательней, Конан обнаружил его рядом с помостом — тот зажигал факел. Он, похоже, был новичком в этом доме и, в отличие от своих собратьев, не обращавших никакого внимания на происходящее, таращил глаза так, что напоминал жабу — тем более что одежда у него была грязновато-зеленого цвета.

Конан подтолкнул локтем Нинуса. Тот кивнул в ответ и вытащил из-за пазухи заранее приготовленный камень. Размахнувшись, он швырнул его в сторону забора. Камень, прошуршав по веткам кустов, ударился о землю. Стражники, сидевшие у входа, обернулись на шорох, и в этот момент киммериец бросил один за другим два метательных ножа. Два охранника повалились, как кули с мукой, третий из сидевших у стены смотрел в это время в другую сторону, а когда повернулся, то его настиг нож Нинуса: лезвие вонзилось точно в горло, третий страж сполз на землю, даже не успев захрипеть.

Стражник, который спал, был разбужен варваром, и последнее, что он ощутил в своей жизни, было опустившееся на его шею ребро ладони Конана. Теперь настал черед Нинуса. Замориец был опытным и умелым вором — ловко и аккуратно действуя отмычками, он в два счета отомкнул замок хоарезмской работы, которым так гордился Ахунд. Все произошло довольно быстро — девушки на помосте не успели обойти и двух кругов.

Конан тоже не дремал — он выдернул ножи из тел охранников, вытер их и заткнул за пояс. Заодно он быстро проверил, не завалялось ли у бедолаг чего-нибудь в кошельках, но здесь ему не повезло — пусто, как в брюхе у голодного шакала.

— Нергал с вами, обойдемся, — не огорчился киммериец.

Нинус, как ящерица, юркнул в дверь, а Конан остался наблюдать за танцами девушек, весельем гостей и пятым стражником. Время тянулось долго и томительно, его товарищ все не появлялся. Хотя в саду стоял невероятный шум, натренированное ухо варвара выделило какое-то шуршание справа от дома. Киммериец легко, как пантера, метнулся к стене и, прижавшись к ней всем телом, застыл, словно изваяние. Еще двое стражников, один за другим, вышли из-за угла и, не заметив Конана, направились к своим товарищам. Дорожка к крыльцу проходила всего в двух-трех шагах, но густая растительность и сумерки скрывали варвара.

— Вот негодяи, опять спят, — взглянув на охрану, недовольно пробурчал первый из пришедших. — Клянусь Митрой, скажу хозяину, чтобы выгнал их. Шкуры ослиные, а не стражники!

Он потряс ближайшего к нему охранника, чтобы разбудить, и, не преуспев в этих действиях, склонился пониже. Звуки вытекавшей из горла крови наконец-то заставили его понять, что здесь произошло.

— Слушай… — начал было он, обращаясь к своему товарищу, но вместо него увидел гигантскую фигуру, которая, казалось, возникла перед ним прямо из вечернего воздуха. Киммериец всадил ему в живот свой кинжал по самую рукоятку, и несчастный прямиком отправился на Серые Равнины — последнее прибежище тех, кто, занимаясь столь опасным ремеслом, переоценивает свои способности. Конан оттащил трупы обоих стражей подальше в кусты: первого он прикончил кинжалом немного раньше и, пока тот падал, успел подхватить и осторожно положить на землю, так что не произвел ни малейшего шума.

Прошло еще несколько томительных мгновений; Нинус не появлялся. Пятый охранник, вдоволь насмотревшись на обнаженных танцовщиц, зажег наконец факел и, пошатываясь от неудовлетворенного вожделения, направился как раз в сторону Конана. Варвар сдернул с головы одного из стражей бурнус и, накинув его себе на голову, сел рядом с трупами у стены.

— Послушай, напрасно ты не пошел со мной поглядеть, — стражника прямо-таки распирало от желания поделиться своими впечатлениями с товарищем, и он наклонился к киммерийцу поближе, — какие у них груди, а…

Дальнейшее описание прелестей танцовщиц неожиданно прервалось: Конан как клещами схватил его руку с факелом, и по спине доблестного стража поползла струйка холодного пота — он понял свою ошибку. Все нужно делать вовремя, аккуратно и внимательно, если занимаешься ремеслом охранника! К его несчастью, урок этот уже не мог ему пригодиться — киммериец второй рукой сдавил ему горло с такой силой, что глаза несчастного вновь вылезли из орбит, на этот раз не от удивления, а от нехватки воздуха. Слабо хрюкнув, он замертво свалился рядом со своими незадачливыми товарищами. Конан усадил его поудобнее, вставил горящий факел за пояс его шаровар, полюбовался на всю эту живописную группу и отошел к двери дожидаться Нинуса.

«Клянусь Кромом, он, наверное, хочет унести все сундуки», — подумал варвар, прислушиваясь к слабому шороху внутри помещения.

Наконец сообщник появился, волоча за собой достаточно увесистый мешок.

— Все в порядке, да будет благословен Бел, — прошептал он. — Ты знаешь, слухи оказались точными — у этого благороднейшего ублюдка всего навалом. Для него одного, пожалуй, и многовато. Лишнее я взял — надо же, в конце концов, делиться с ближними!

Рассуждать особенно было некогда, и, подхватив добычу, киммериец быстро направился к забору; Нинус поспешил за ним. Сопровождаемые веселой музыкой, приятели перебрались на берег канала и, под прикрытием ночной темноты, которая сгустилась над городом, благополучно вернулись в дом Нинуса.

Теперь предстояла самая приятная часть их приключения — дележ награбленного. Конан убедился, что Нинус не промахнулся: все, что он за короткое время сумел извлечь из сундуков Ахунда и теперь вывалил на расстеленную на полу кошму, блестело и переливалось всеми цветами радуги и сулило очень немалое количество монет.

— Я знаю, кто нам поможет это пристроить, — заявил киммериец, — есть у меня один человек.

— Когда это ты успел? — В голосе Нинуса послышалось удивление, смешанное с неподдельным уважением. Да, совсем не промах этот варвар!

Киммериец, в душе польщенный, не стал особенно распространяться на эту тему, только веско продолжил:

— Человек надежный. Правда, я не знаю, что с ним сейчас, целую луну не виделись.

— Тогда я, наверное, знаю, кто это, — вдруг сказал Нинус. — Не Ловкач Ши Шелам, случаем?

Теперь настала очередь удивляться киммерийцу:

— Как ты угадал?

— Наше ремесло такое — своих знаем. Он искал тебя, кого только не расспрашивал. Человек он действительно надежный, мне тоже приходилось иметь с ним дело.

Разделив добычу, они решили отпраздновать начало совместной деятельности. Да не обойдут боги их своим благословением в дальнейших предприятиях!

Глава шестая

Верно, боги их не забывали. Когда киммериец отворил дверь таверны Абулетеса, куда они направились с Нинусом — а куда, собственно, еще идти в такой поздний час? — первое, что ему бросилось в глаза — это сидящий спиной к ним Слон.

«Вот бы врезать тебе сейчас, паршивая ослиная задница», — подумал Конан, привычно нащупав рукоятку кинжала. Но не в его правилах — бить врага в спину, поэтому он ничего не сказал вслух, и они с Нинусом присели за стол у стены, ожидая, когда мальчишка подбежит за заказом.

У шайки Фархида, по всей видимости, дела тоже шли неплохо: все лучшее, что можно было получить у Абулетеса, заполняло стол, за которым расселись гомонящие и размахивающие кружками с вином члены шайки.

Они не обратили внимания на вошедших, и киммериец решил, что Слон от него не уйдет, а пока они с приятелем принялись за барашка с чесноком.

— Да будет благословен Податель Жизни. — Нинус одним махом осушил чашу с молодым терпким вином. Киммериец последовал его примеру, но заметил краем глаза, как из двери, ведущей во внутренний двор, выбежал Абулетес и прямиком направился к их столу.

— Прошу тебя, киммериец, не устраивай у меня разгрома, какой ты устроил в веселом доме. — Он уставился на Конана взглядом, в котором одновременно читались и подобострастие, и страх.

— С чего ты взял, что он разгромит твое заведение? — ответил за варвара Нинус. — Мы пришли просто посидеть и обсудить свои дела.

— Не прикидывайся, Нинус, будто ты ничего не знаешь, — укоризненно покачал головой Абулетес, тревожно кося глазом на Конана. — Весь воровской мир говорит о том, что Слон убил его. Теперь, когда я вижу, что слухи эти — слава Животворящему Митре — лживы, твой приятель не может не отомстить Слону. Я, само собой, ничего не имею против этого — умоляю только, чтобы это произошло не в моей таверне.

— Тогда, любезный, раз тебя так уж беспокоит судьба твоего заведения, объясни этим ублюдкам, что сегодня они могут сожрать твое варево, не опасаясь моего меча — мне сейчас не до них, — усмехнулся варвар.

Абулетес направился к столу, за которым расположилась шайка Фархида, и, наклонившись к предводителю, что-то зашептал ему в ухо.

Грабители прекратили жевать и уставились на Абулетеса. Внезапно один из сидящих узнал Конана и знаками показал Слону, чтобы тот посмотрел назад. Вор повернулся, и его лицо приняло такое выражение, будто ему в обличье киммерийца явился сам Нергал. В таверне вдруг стало очень тихо.

Конан продолжал свою трапезу, как будто происходившее вокруг совершенно его не касалось.

— Налей нам еще, надо воздать достойную жертву богам, — предложил он Нинусу, и они пропустили еще по кружке вина.

Мальчишка принес кур на вертеле, фиников, свежие лепешки с медом. Киммериец, однако, не забывал краем глаза наблюдать, что происходит за столом у воров.

Тем временем предводитель шайки встал и направился к столу Конана. Видимо, хмель в голове не лучший советчик, не то он трижды подумал бы, прежде чем связаться с варваром.

Загрузка...