Самый лучший комсомолец. Том шестой [СИ]

Глава 13

Отмечать запись мы отправились в кофейню. Кофе-машина здесь американская, а зерна, понятное дело, из Африки, сорта «элитные». А других в СССР и не завозят, потому что наши люди достойны только лучшего! В зале привычно пусто, но через полтора часа закончится рабочий день, и сюда набегут швеи с фабрики игрушек — им кофейня особенно полюбилась, а эффект ко времени отбоя успеет выветриться, позволив спокойно уснуть перед новым рабочим днем.

Я сидел на мягком диване за установленным на металлические ножки столиком. Справа от меня, у окошка с видом на двор детского садика, где сейчас катаются с горок ребятишки — Виталина. Напротив — мистер Уилсон и сидящий у прохода дядя Семен. Через проход — Джон и Амаана, друг напротив друга и совсем не обращают на нас внимания.

— Ты правда хочешь поехать со мной⁈ — мастерски сымитировала удивление Амаана.

Леннон взял ее за руку и безапелляционно заявил:

— Я хочу прокатиться с тобой на оленях под северным сиянием!

— Как романтично, — поморщившись, шепнул посол.

— Поедете в тундру, мистер Уилсон? — хохотнул я.

— Увы, я и так сильно задержался на этом конце материка, — развел он руками. — Боюсь, повлиять на решение Джона не получится. Придется запросить ему нормальное сопровождение и, как у вас говорят, «содействие на местах».

— О «содействии» не беспокойтесь, мистер Уилсон — Амаана у нас звезда мирового масштаба, и мы ни в коем случае не допустим, чтобы с ней что-то случилось. Позаботимся и о Джоне, — утешил его я.

Посол отправился к расположенному на стене около стойки баристы телефону.

— Джон, там очень темно и холодно, — попыталась отговорить Леннона девушка. — Нет водопровода, туалета и электричества.

— Мне все равно! — горячо заверил ее Джон.

— Эх, любовь, — умилился я.

— Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним… — тихонько пропела Вилочка.

— И отчаянно ворвемся прямо в снежную зарю! — подхватил я.

— Хей-хей! — бодро вклинился вернувшийся мистер Уилсон. — Прошу меня простить, — он снял с вешалки пальто и начал одеваться. — Вынужден отбыть в Москву ближайшим рейсом. Вручаю мистера Леннона вашим заботливым рукам. До свидания.

— До свидания, мистер Уилсон, — поднявшись на ноги, я пожал протянутую руку. — Было весело.

— Было, — подтвердил он, пожимая руки остальным. — Мистер Леннон, желаю вам не замерзнуть до смерти в тундре.

— А? — вынырнув из карих глаз Амааны, Джон удивленно посмотрел на руку посла. — А, да! — пожал. — Всего доброго, мистер Уилсон. Надеюсь, мы больше не увидимся.

— Я тоже на это надеюсь, — не остался в долгу посол. — Мисс Заякина, моё почтение.

И мистер Уилсон нас покинул. Немного жаль — чисто по-человечески он мне нравится, хоть и вражина. Спустя еще пяток минут разговоров — Амаана успешно «уговорилась» взять Джона с собой — мы допили кофе, и я поднялся на ноги:

— Идем на телеконцерт.

Звездочка поехала с нами в РАФике, и по пути Леннон по ее настоянию записал список необходимого в поездке барахла, включая подарки — никакой «огненной воды», отец Амааны решительный ее противник. Пропустив Джона с девушкой вперед, в студию, я подкатил к Виталине:

— Он же «психонавт», значит срочно нужно организовывать аутентичного шамана, способного напоить Леннона отваром наших родных мухоморов и очень аккуратно «обработать» в нужную нам сторону.

Вилочка иронично на меня посмотрела с видом «а то без тебя никто не догадался».

— Ну и хорошо, — не обиделся я, и мы вошли в фойе, где усилились Олей.

Сдав куртки следом за Амааной и Ленноном и проводив взглядом отправившегося звонить куда следует дядю Семена, мы прошли в уже набитый массовкой зрительный зал, где за автографы Джона и звездочки купили возможность смотреть шоу из первого ряда. Я дал отмашку режиссеру, тот скомандовал «мотор», и под энергичную отбивку на сцену выкатились музыканты. Фронтмен-«монах» надел на себя балалайку и подошел к микрофону, толкнув подводку с характерным фольклорным выговором:

— Здравствуй, люд честной!

Мы ответили аплодисментами.

— Ох долгохонько в лесу я жил, даж с медведём дружбу завел. Поздоровайся с народом-то, мишка!

«Медведь» помахал нам лапой.

— А это вот — Никодим, — указал монах на клавишника. — Шарманщик наш, таланту невероятного, в городе музицировать учился. А в барабан стучать будет Ваня, — указал на ударника. — Долго на кадках да ведрах ремеслу учился, всех птиц лесных распугал.

Тот изобразил бодрую короткую дробь. Похлопали.

— Ну а я, стало быть, Феофан, — погладил фронтмен окладистую бороду. — Сидели мы как-то в избушке моей, на балалаечке играли, и придумали жанр новый, музыкальный — «драм» называется. Слово непривычное, небывалое, с иноземного как «барабан» переводится, что, стало быть, сущность передает. Музыка плясовая, но с умом! Быстрая, но мелодичная! Материалистическая, но богоугодная! А когда мы первый раз сыграть попробовали, так вся изба ходуном ходила! Покажу!

И лихо затренькал на балалайке. Постепенно подключились остальные, погрузив зал в прыжки и танцы, тон которым со сцены задавал Медведь. [Нейромонах Феофан — Изба ходит ходуном] [ https://www.youtube.com/watch?v=thZTZk09Cp4&ab_channel=%D0%9D%D0%B5%D0%B9%D1%80%D0%BE%D0%BC%D0%BE%D0%BD%D0%B0%D1%85%D0%A4%D0%B5%D0%BE%D1%84%D0%B0%D0%BD%E2%80%94NeuromonakhFeofan]

— Вот как-то так наш драм и звучит, — когда музыка и последовавшие аплодисменты стихли, важно пояснил Феофан. — Придумали, значит, и призадумались — такую музыку лисам да зайцам играть, конечно, благостно, но смысла нет — нету в зверях греха, но и разума тож нету. Собрали в узелок сухарей да в город пошли, люд честной, люд Советский искать, и пришли сюда, к вам.

Народ поощрил аплодисментами.

— Чтобы Русь славить, да драм! — зычно огласил фронтмен и снова активировал балалаечку. — В полях широких, что покрыты зеленью… [Нейромонах Феофан — В душе драм, в сердце светлая Русь] [ https://www.youtube.com/watch?v=dqBZsB9j7CU&ab_channel=%D0%9D%D0%B5%D0%B9%D1%80%D0%BE%D0%BC%D0%BE%D0%BD%D0%B0%D1%85%D0%A4%D0%B5%D0%BE%D1%84%D0%B0%D0%BD%E2%80%94NeuromonakhFeofan]

Хороший материал получится — зал колбасится как надо, а на монтаже я обязательно вклею трясущего патлами, неплохо прокачавшегося от «эклектики на фольклорную тему» Леннона.

Хронометраж у нас полтора часа, и за это время все от физической нагрузки вымокли как мыши. Даже думать не хочу, каково бедолаге-Медведю, мы, конечно, старались обеспечить как можно более комфортные условия, но кондиционер, как в костюм Робокопа, медведю не встроишь.

— И напоследок кое-чего скажу, — с оправданной легкой одышкой фронтмен погладил бороду. — Советская власть — она справедливее царской, а значит — богоугодна, и в основе нее — стремление человека к добру. А добро, товарищи, оно всегда побеждает.

Мне Леннону переводить не приходится — эту функцию подмяла под себя Амаана. Музыканты отыграли последнюю песню [Нейромонах Феофан — Велики силы добра][ https://www.youtube.com/watch?v=W3k8Q9Kecs8&ab_channel=%D0%9D%D0%B5%D0%B9%D1%80%D0%BE%D0%BC%D0%BE%D0%BD%D0%B0%D1%85%D0%A4%D0%B5%D0%BE%D1%84%D0%B0%D0%BD%E2%80%94NeuromonakhFeofan], и мы вместе с усталым, а потому не обращающим на нас внимания народом покинули студию.

Вдохнув ледяной воздух, Леннон совершенно по-русски «ухнул» и похвалил проект:

— Вот это да!

— Сережка и не так может! — продемонстрировала лояльность Оля, помахала ручкой подъехавшему «Москвичу», за рулем которого сидела ее мама, попрощалась с нами и уехала.

— Ты завтра с Амааной в тундру, так? — запросил я у Джона официальное подтверждение.

— Если ты не против, — улыбнулся ей Леннон.

— В санях для тебя найдется место, — улыбнулась она в ответ.

— Час на отдых, час вам на шоппинг, двадцать минут на то и сё, — посмотрев на часы, прикинул я. — Через два часа двадцать минут приглашаю тебя вон туда, — указал на нужный павильон. — Поиграть, а то вдруг тебя съедят волки, а я потом буду жалеть до конца жизни, — застенчиво шаркнул ножкой.

Гоготнув, Джон хлопнул меня по плечу:

— Я приду!

И Амаана повела его к «Чайке».

— Совет да любовь, — тихонько пожелал я им вслед.

— Не сглазь, — хохотнула Вилка. — Домой?

— Домой, — согласно кивнул я, и мы забрались в обезлюдевший РАФик.

Как-то грустно даже.

— У меня еще заготовки на тему секс-меньшинств для споров с Йоко Оной остались, но теперь не пригодятся, — пожаловался я Виталине по пути к студии.

— Это где замена уголовной ответственности за гомосексуализм на запрет его пропаганды? — догадалась она.

— Представь — выходит товарищ Щелоков такой важный в телевизор и говорит небывалое: «Пи*ор — тоже человек».

Виталина и КГБшники радостно заржали.

— Но для государственного строительства не так полезен, как человек нормальной ориентации, — продолжил я. — Потому что не способствует воспроизводству населения. Ай, пофигу, — отмахнулся, замяв тему.

— Пофигу, — одобрила Вилка. — Операция прошла как нельзя лучше — Уилсон всё понял, но сделать ничего не смог и не сможет — ему нельзя, это же мы «кровавый режим», а у них — свобода личности, и, если она хочет ехать в тундру, значит придется смириться.

Время уже вечернее, и лишившийся солнечного света город осветили фонари, окна, вывески и уличная иллюминация. По случаю пятницы количество радующегося наступающим выходным народа на улицах удвоилось, и Хрущевск производил самое приятное впечатление — лучшего вечера для Леннона, который будет прощаться с городом посредством посещения катка в компании Амааны — двадцать минут назад туда сходить договорились, нам докладывали — и придумать было нельзя. Сложные хитрые планы — это, конечно, здорово, но без совершенно не бьющейся с материалистическим мировоззрением удачи многие их них были бы обречены на провал. Хорошо, что мне как будто само мироздание ворожит. А может и не «будто» — пиндосов-то никто не любит!

Стратегическому врагу-то нынче ох как несладко — в еженедельном режиме приходится разгонять вспыхивающие тут и там беспорядки и демонстрации, в ряде городов процветает старый добрый «лутинг» — это когда негры тащат все, что лежит плохо и не очень — и программа «Время» каждый вечер смакует очередной виток «загнивания», радуя Советских граждан. Причина бурлений американского общества — нифига не Вьетнам, а комплекс вполне экономических проблем: десятки тысяч рабочих из ассоциированных с сельским хозяйством и рыболовством людей потеряли работу, цены на жратву выросли с начала года уже на пятнадцать процентов, и все это — на фоне привычных для капитализма прелестей в виде разгула преступности всех мастей, возросших расходов на поддержание общественного порядка — а печатный станок-то пока не включен на полную, и доллар в полном смысле «золотой» — и общей тревожности бытия, когда сосед теряет работу, а ты в любой момент можешь стать следующим. Ну а заранее прикупившие пищевых фьючерсов КГБшные «нелегалы» стремительно богатеют, а у нас самих закрома полны, и, если надо, завезем еще — деньги на это дело есть — а там и сельское хозяйство на ноги встанет, будем жировать да над буржуями потешаться, учитывая, что «шатание» еще только выходит на рабочие мощности, не ограничиваясь одними Гибридами и толстолобиками. А впереди — неизбежные негритянские погромы по всей стране и скудное на нефть десятилетие.

В недрах партии под это дело зреет законопроект об облегчении иммиграции для иностранцев — не служил в силовых структурах, не имеешь судимости, минимально владеешь языком и не запятнал себя в борьбе с коммунистами — добро пожаловать, но в закрытые города тебе нельзя. А так — живи, работай, соцпакет такой же как у всех, а дети вообще полноправными гражданами будут — даже в Партию вступать можно, но для этого нужно родиться на территории в СССР. Но всё равно типа поражение в правах, и это многих отпугнет. Увы, иначе пока никак — это ж какой простор для шпионской деятельности.

Перебравшись из машины в павильон, повесили верхнюю одежду на вешалку и пошли на репетиционную базу. Музыканты — в наличии, Леннона нет.

— Все подключено, настроено и отрепетировано, — после приветствий проинформировал меня ударник.

— Я в вас, мужики, и не сомневался, — улыбнулся я им. — Дядь Семен, узнайте, пожалуйста, где там гость.

Кивнув, КГБшник пошел в коридор — там у нас телефон висит. Вернувшись, поведал:

— В семи минутах.

— Давайте тогда последние четыре минуты прогоним, — решил я и взял гитару.

Начало идеально отработано, а последние четыре минуты — метал, он местами сложный. Леннон метала еще не слышал, но интуитивно «лажу» почувствует, опозоримся. Прорепетировали — чуть лучше, чем было в прошлый раз. Значит на финальном прогоне, пред очи Джона, получится еще лучше. Ну физически времени не было, что я сделаю? К черту — долой перфекционизм, даешь «и так сойдет!» — первый Советский попаданец Вовка фигни не посоветует!

— Пойдет, нам это на пластинку не записывать, а Леннон и так впечатлится, — успокоил я немного нервничающих мужиков. — После этого в отпуск с семьями до двадцать девятого декабря на Кубу полетите, там сейчас тепло и океан есть. Таню, Колю и Игоря я от школы отмазал, — добавил для имеющих детей.

— О*уеть! — возрадовался ритм-гитарист.

— Спасибо, Серый! — поблагодарил ударник.

— Теперь лажать точно нельзя! — зарядился мотивацией клавишник.

— Я тебе ракушку привезу, — пообещал клавишник.

— Мне ракушки нравятся, — улыбнулся я.

Дверь открылась, впустив Леннона в сопровождении дяди Вити — он у них с Амааной водителем подрабатывал.

— Йо! — помахал я ему и познакомил всех со всеми.

— Что будем играть? — надела звезда свободную гитару.

— Покажи что-нибудь с альбома, — попросил я.

— Тогда это не нужно, — он с улыбкой снял гитару и уселся за фортепиано. — I believe in night, I believe in day… — исполнил песню «God», в которой рефлексирует на тему распада «Битлз» и подводит грустный итог — он теперь не «морж», а просто «Джон».

Можно даже в Советскую ротацию пустить — там же как раз про материализм и утрату уважения к мракобесию. Теперь Леннон верит только в себя и Йоко — оно, конечно, оппортунизм, но я пропихну. О, споткнулся об имя жены и рожа несколько помрачнела. Как бы не соскочил с крючка. Нужно растормошить как можно быстрее.

— Круто! — оценил я.

Мужики одобрительно покивали.

— Ни у кого не получается быть на вершине все время, — добавил я. — И вопрос только в том, что остается, когда пик пройден. «Просто Джон» достаточно талантлив в качестве мужика за фортепиано, чтобы писать хиты.

Абстрагировавшись от грустных мыслей о миссис Леннон, Джон хохотнул:

— Когда-то я смеялся над «мужиками за фортепиано», а теперь сам стал одним из них! А у тебя есть что-нибудь новенькое?

— Конечно, — ответил я, поднявшись со стула, на котором слушал песню Леннона. Надев гитару, объявил. — У меня есть видение развития рок-музыки на ближайшие тридцать лет. Раз уж ты теперь «мужик за фортепиано», показывать не боюсь — не украдешь, — нахально ухмыльнулся.

Джон одобрительно гоготнул и махнул рукой — давай, мол.

Начав с актуального данному временному периоду репертуара «Цветов» и «Ласкового мая», перешли на прог-рок, затем — хард-рок, который трансформировался в глэм и поп-рок. Короткая пауза на осознание и мы грянули панкуху, продемонстрировав изменения в жанре от начала до моего времени. Снова короткая пауза, шары у Леннона — по двадцать копеек — и пошел метал, по окончании которого звезда выглядела полностью раздавленной, а мы — немножко взмокли.

Пожевав губами, Джон жалобно спросил меня:

— Кто ты?