Рывок в будущее

Пролог

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. НОВО-ПРЕОБРАЖЕНСКОЕ. 10 февраля 1744 года.

– Петер, долго ещё?

Мою невесту немного утомила эта поездка. И эта, и вообще дорога. Как и меня, впрочем. С вечера снова повалил снег, и, к нашему выезду, дороги за городом ещё не укатали ломовые телеги. Так что наша квадрига плелась уже то шагом, то рысцой. Местами наш полозок вяз снегу. Надо было всё же ехать на возке, а не этой карете на полозьях. Но чего уж теперь? Где мой 2027 год? Где-то там, за поворотом реки времени. Там бы мы добрались в Люберцы за двадцать минут на автомобиле, а тут трясёмся в этих санях, хоть и в карете, Бог знает сколько уже времени. Целая экспедиция в заснеженное Подмосковье. Ничего не попишешь – просвещённый XVIII век, как-никак. Хорошо, что меня занесло не в век десятый или двенадцатый. Вот там была бы поездочка!

– Принцесса моя, потерпи. Ты уже преодолела путь через половину Европы по земле, плыла ко мне на фрегате через покрытую ледяным крошевом Балтику. Месяц как, с Матушкой нашей, из Петербурга в Москву ехали. Замучилась в дороге, – утешаю я свою невесту по-немецки, – Потерпи. Я люблю тебя. Вот остался последний рывок в Ново-Преображенское и мы дома. Там отдохнёшь. Ты просто устала. Сделаем баньку, накроем стол, чай, камин, весёлый огонь. Всё, как ты любишь.

Лина вздохнула мечтательно. Лишь, с напускным возмущением, заметила:

– Петер, что ты со мной сюсюкаешь, как с маленькой. И я больше не принцесса Каролина Луиза Гессен-Дармштадская, хватит меня так называть, а то обижусь, ты получишь по носу и останешься без сладкого. Я – Великая Княжна Екатерина Алексеевна, пора бы запомнить. А то я тебя тоже начну именовать герцогом!

Прозвучало, как угроза и я рассмеялся, притянув её в объятья. Обнимать девицу в длиннополой соболиной шубе, конечно, приятно, но я обошелся бы и без шубы. Ничего, скоро приедем, там уже нашу часть дворца наверняка должны были протопить. И баньку. Но, в целом, она права. Я могу именоваться и Герцогом Голштинским, этого титула, с принятием титула Государя Цесаревича-Наследника Всероссийского, меня никто не лишал, а вот она, да, теперь не какая-то там очередная принцесса из Германии, коих там без счёта. Она – Великая Княжна и официально объявленная Невеста Наследника Престола Российской Империи. В России у неё больше нет другого титула.

У нас, кстати, вчера в Успенском Соборе Кремля состоялась помолвка. Достаточно скромная, отнюдь не Коронация Елизаветы Петровны. Вышли из собора под звон колоколов, прошлись по территории Кремля, кортежем расфуфыренных саней проехались по Москве, дали бал и всё такое.

В общем, Лина теперь моя официальная невеста.

Приняла православие под именем Екатерины Алексеевны, но в «семейном кругу» она так и осталась Линой, и Матушка её иначе тоже не называет. Это традиция такая – есть официальное имя, а есть домашнее.

Для своих.

Правильная традиция, как по мне.

Невеста. Я так долго добивался этого. Именно её. Из всех принцесс. Решала Матушка и Лина не была на первом месте в приоритетах Императрицы, коей двигали исключительно Державные интересы.

Но, я добился того, чтобы конкурентки Лины слетали с дистанции одна за другой, как кегли в боулинге.

Наша зимняя карета примечательна тем, что в ней две пары едут, не глядя друг другу в лицо. Собственно, потому я её и выбрал для поездки. Впереди мой камер-интендант Густав фон Крамер чем-то смешит, приставленную Императрицей к Лине фрейлиной Марию Балк-Полеву. Мы не замечаем их, они нас… Приличия соблюдены, нам ещё неположено после помолвки надолго уединятся с Линой.

Благоглупости, но, тут ничего не поделать.

Её губы имели вкус малины. Откуда зимой в Москве малина? Известно откуда – из варенья. На меду. Да и сам мёд. Огурцы солёные и грибочки, маринованные из бочки (извините за рифму, невольно вырвалось). А горячий чай у нас в дороге – из термоса. Целая полка с держателями для термосов с разными вкусами чая и травяных настоев в нашей карете. И стоит эта походная полка с термоштофами и термокружками, как хороший крупный бриллиант. Мало у кого термосы есть сейчас, хотя купили бы многие… Так, ладно, что-то я отвлёкся. Видимо проголодался. Приедем во владения – покормлю Лину и сам покушаю.

Так вот, пахнущие малиной губы моей невесты…

– Тпруууууу!

Я выглянул в окно.

– Кажется… да, приехали.

Лина, глядя в зеркальце, быстро поправляла своей внешний вид. Негоже Великой Княжне и Невесте выглядеть как чушка с дороги.

Получив знак от девушки, я постучал пальцем в окошко. Дверь кареты тут же распахнулась, кучер облил кипятком из ведра выдвинутые ступеньки, и, удостоверившись, что наледь с металла смыло, снял шапку и поклонился.

– Приехали, барин.

Киваю. Выхожу сам и подаю своей прин… Княжне руку.

– Добро пожаловать домой, любовь моя.

Стараясь не запутаться в полах шубы, Лина сошла на грешную землю. Осмотрелась. А что тут смотреть? Старый дворец Алексашки Меншикова. Теперь, моя собственность. Флигели всякие, ступеньки, статуи, покрытый льдом пруд. Парк. Неработающие зимой фонтаны. Аллеи и заснеженные газоны между деревьями. За дворцом сад. В отдалении всякие хозпостройки. Ещё дальше – деревня Ново-Преображенское. Деревянные дома и храм Преображения Господня на холме. И лес вокруг. Чуть южнее ещё и болото, как без него. Довольно живописно. Прежний хозяин знал толк в приятностях и эстетике.

Киваю конвою.

– Приехали, господа! Благодарю за службу!

Кирасиры спешились, им тут же пригожие дворовые девки поднесли по чарке с дороги, а к нам уже спешила целая делегация – мой управляющий Арцеулов и другие сопровождающие лица. В основном из дворни. Ивана Лаврентьевича Блюментроста я отпустил. Точнее поставил на мои медицинские проекты. Они куда ближе сельских дел престарелому архиятору.

Лине девки тут же поднесли на рушнике каравай и соль. Как и положено, Княжна отломила краешек каравая и, мокнув в солянку, изящно отправила маленький кусочек в рот. Благодарно кивнула.

Местные что-то пели и играли, даже медведя привели для экзотики, но меня уже приветствовал мой управляющий.

– С приездом, Государь!

Жму руку здоровенному отставному офицеру-артиллеристу.

– Здравствуй, Аристарх Модестович. Рад видеть тебя.

Он кивает.

– Здравствуй, Пётр Фёдорович. Взаимно рад. Благополучно ли доехали?

– Да, всё хорошо. Устали только за эти дни.

– Понимаю. Банька готова.

– Благодарю, – оборачиваюсь к Лине, – дорогая, позволь тебе представить управляющего дворцом и всем нашим тут хозяйством.

Тот перед Великой Княжной попытался валенками изобразить щелканье каблуками, ничего понятно не вышло, но Лина приветливо улыбнулась.

Офицер четко и выверено кивнул головой.

– Ваше Высочество, разрешите отрекомендоваться. Майор артиллерии Арцеулов Аристарх Модестович. Имел честь быть представленным Петру Фёдоровичу в перерыве между штурмами крепости Гельсингфорс в сорок втором. Крепость мы тогда, с женихом вашим, взяли на бебут!

Усмехаюсь. Старый подхалим. Шучу. Он бравый и умный вояка. А бебут – это моя укороченная пехотная полусабля, выручавшая меня не раз. И в ночном лесу от стаи волков, и под стенами Гельсингфорса во время крайней войны со шведами.

Киваю.

– А ещё, дорогая, Аристарх Модестович – наш сосед, у него деревня недалеко от Ново-Преображенского и большой любитель шахмат. Так что – рекомендую.

Лина улыбнулась и протянула руку для поцелуя. А она это делает вне высшего света не так часто.

– Рада познакомитса.

Управляющий галантно поцеловал руку Великой Княжны и будущей Хозяйки.

– Это честь для меня, Ваше Высочество.

Кивок.

– Для вас – просто Екатер’ина Алексеевна.

– Благодарю, Екатерина Алексеевна.

На русском Лина говорила всё ИСЧО слабенько, писала ещё хуже, гессенский акцент никуда не делся, она старалась, учила язык и произношение. Здороваться ей приходилось часто, потому, при знакомствах, она говорила по-русски. Но, она ничуть не стеснялась говорить на родном немецком в сложных ситуациях.

Я не возражал особо. Со временем научится. Времени у нас вагон.

Времена французского для русской аристократии ещё не пришли. А может, и не придут. Пока обойдёмся немецким. Высший свет и многие офицеры владели им, в той или иной степени. Вплоть до, как шутили в моём будущем: «Говорить не могу, читаю со словарём». Да и много сейчас тут немцев со шведами.

А потом и Лину в части русского языка подтянем, и остальных в чувство приведём.

Мне торопиться некуда. Впереди лет двадцать. Матушка со своим обмороком в дороге, напугала, конечно, но, слава Богу, вроде обошлось. Не праздна Матушка. А тут ещё поставленной мною печью Её возок перетопили. Довезли до Всехсвятского, отдохнула Государыня немного, и въехала в Москву под Рождество. Даже Царские часы и Божественную Литургию отстояла. А то, честно сказать, я уже испугался, что она решила досрочно Богу представиться и Корону свою на меня сбросить. Нет-нет, Матушка. Живи долго и счастливо. У меня и так дел хватает, и без интриг Двора, и без происков иных держав.

Так что, Боже, Царицу храни!

Тем более что угроза заговора и переворота никуда не делась. Сидим, как на пороховой бочке. Матушка тасует туда-сюда чиновников, войска, наших родственников сидельцев и самого малолетнего Императора Иоанна, меняет спальни, в которой спит в Зимнем дворце этой ночью. Триста Лейб-Кампанейцев, что те Триста спартанцев – последний редут в защите Матушки, ибо знают, что их убьют первыми, вдруг что. Тайная канцелярия работает без устали, а дыба у генерала Ушакова готова допрашивать без перерывов на обед. Но, уверенности нет никакой. Нет у меня уверенности, что ночью не прискачет гонец и не сообщит, что в столице или Первопрестольной случился государственный переворот и Престол возвращён законному Императору Иоанну Третьему, именуемому в моём прежнем веке Шестым. И тогда мне придётся хватать Лину и скакать к верным частям, пытаясь возглавить подавление мятежа против Елизаветы Петровны. Или меня самого, если я уже вдруг Император.

Весело у нас.

Так и живём.

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. НОВО-ПРЕОБРАЖЕНСКОЕ. ДВОРЦОВЫЙ ПАРК. 10 февраля 1744 года.

Зима в Подмосковье – это вам не зима в Питере. Даже в моём столичном Итальянском дворце зимой сыро и холодно, никакие камины не спасают. Протопить весь огромный дворец невозможно. Да и дорого очень. Потому и обитаема только часть дворца, остальные залы и помещения, которые не используются, просто изолируются, в том числе и утепляются, чтоб холод и сырость не шли в жилую часть. У Матушки в Зимнем ещё хуже. Во-первых, Зимний находится на побережье и с моря всё время дует сырой промозглый ветер. Во-вторых, во дворце слишком много помещений, которые так или иначе периодически используются. А их нужно топить. Да, и, вообще, Петербург построен у моря, посреди рек и болот. Климат отвратный даже летом, про зиму и говорить нечего. Угораздило же деда там строить…

Проблему с паровым отоплением дворцов я не решил пока. Ветхий дворец Меншикова. Проще новый, по уму, построить. Но, не сейчас. Да и не хочу светить лишний раз технологии. Разного рода иностранные лица часто бывают и в Зимнем, и у меня. Зачем показывать прогресс? Я хочу хотя бы лет пятнадцать форы. И не только в части отопления дворцов. Пароходы те же. И многое другое. Не зря говорят, что терпение – одна из главных добродетелей.

Потерпим. Христос терпел и нам велел, как говорят в народе.

Мы с Линой гуляем по парку. Дворец она уже обозрела. Прошлась по всем залам и комнатам. С балкона поглядела вдаль, оценив. Моя невеста, по-хозяйски, осматривает не только достопримечательности, но и хозяйство, которое отнюдь не народное, а вполне частное.

– Петер, а что тут будет?

Она указывает на засыпанное снегом явно незаконченное строительство у стены дворца.

– Думаю сделать зимний сад, так, чтобы с дворцом соединялся. Выпишем растения всякие. Птички поют.

– Петер, но Зимний сад – это очень дорого отапливать. Даже в Европе мало кто может себе это позволить.

Улыбаюсь. Хозяйственная моя.

– Придумаем что-нибудь. Паровые машины должны помочь с центральным отоплением. Там, правда, мороки много ещё, сами паровики, насосы, трубопроводы, радиаторы. Надеюсь, за год сделают. И для сада, и для дворца, и для мастерских. Склады с углём и дровами, подвоз организовать, рабочих. Много и по технической части нужно сделать. Пойдем внутрь мастерской, я тебе покажу котёл и насосы.

Мы заходим, и невеста моя с большим любопытством рассматривают металлические чудища.

– Это всё работает?

Усмехаюсь.

– Работает. Только недолго и опасно. Надо довести до ума. Поэтому в действии я пока тебе показывать не хочу. Мало ли что. Зачем нам нехорошие приключения.

Кивок.

– Ничего, любимый, я подожду. Я тебя больше ждала.

Мы нежно целуемся среди железных монстров будущего. У нас пока ничего такого-эдакого-личного нет. У Лины пунктик – до свадьбы ни-ни. Такое вот воспитание. А свадьба у нас нескоро. Так что пока просто поцелуйчики и воркования.

Выходим в парк и моя невеста, окинув взглядом окружающее, видимо посчитала место подходящим.

– С Днём рождения, любимый. Это тебе.

Плоская коробочка мейсенского фарфора с золочеными пелями и застёжкой. Монограмма «П» и тремя бриллиантиками между ножек буквы на её крышке. Ниже скрещённых шпаг клейма фабрики – дата. Сегодняшняя.

Открываю. Внутри на крышке картинка рыцаря, бредущего через снежную бурю. На дне шкатулки – позолоченная цепочка. На ней продолговатый кулон с портретом Лины.

– Спасибо, любовь моя. Счастье моё.

Встретил ли я подругу всей жизни? Надеюсь, что – да. Мы говорим схоже, думаем схоже, нам хорошо вместе. Интересы у нас одинаковые. Что ещё нужно человеку для счастья?

Возвышенные цели?

Есть ли у меня вообще итоговая цель? Ну, не знаю, какая. Или какие.

Прибить щит к воротам Царьграда, сделать всех счастливыми, протянуть железную дорогу до Владивостока, или построить Царствие Божие на Земле?

Нет. Таких целей у меня нет.

У меня, как у того самурая – нет цели, есть только Путь. Путь в будущее. Я просто делаю, что могу.

Fac quod debes, fiat quod fiet.

Делай, что должно, и будь, что будет.

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. НОВО-ПРЕОБРАЖЕНСКОЕ. ДВОРЕЦ. 12 марта 1744 года.

– Доброе утро, Петер.

Слегка, по-утреннему растрёпанная, и в домашнем платье Лина вплыла в мой кабинет.

– Доброе, моё солнышко. Чаю хочешь?

Поцелуй.

– Хочу.

Прозвучало томно, но, увы, мне, увы. Только чай. Шалунья. Будет так дразнить до самой свадьбы.

Женщины. Никак без вас.

Улыбаюсь.

– Сейчас заварю.

– Чем занят, любимый?

Уже возясь с заваркой волшебного напитка, отвечаю:

– Еду к Матушке сегодня к обеду. Хочу выпросить участок под строительство дворца на холме напротив Боровицких ворот.

Собственно, я имел ввиду место, где при моей прошлой жизни стоял Дом Пашкова. Его ещё нет, но, я построю лучше, только длиннее. Почему не выше? Нельзя строить выше башен Кремля ничего, кроме храмов. Храм я тоже построю при дворце, но это отдельный вопрос.

«На закате солнца высоко над городом на каменной террасе одного из самых красивых зданий Москвы… находились двое: Воланд и Азазелло. Они не были видны снизу, с улицы…Но им город был виден почти до самых краев.»

М. А. Булгаков, «Мастер и Маргарита»

Лина с любопытством рассматривала мои чертежи, точнее, эскизы.

– Интересно. А зачем такой большой? Балы давать?

Усмехаюсь.

– Вот поедет твой муж, когда мы с Матушкой в Москве, на приём в Кремль, а зима, снег, дороги в Ново-Преображенское замело, где прикажешь мне ночевать? На постой проситься?

Понятно, что в такой ситуации Императрица бы меня из Кремля просто не выпустила и где преклонить голову мне бы нашлось, но, не суть. Мне нужна резиденция в центре Первопрестольной. Ново-Преображенское – отличное и уютное место для семейного гнёздышка, равно как и имение под Петербургом, которое мне обещала отписать Матушка после свадьбы, может быть сколь угодно прекрасным, но оно не в столице и никак не заменит Итальянский дворец. У меня не те запросы и не те масштабы, чтобы сидеть в плетённом кресле в халате, и, как Манилов, попивать вишнёвую наливочку, и, глядя в закат, мечтать о несбыточном.

Нет. Нет и нет.

Мне нужны базы и опорные пункты в важнейших городах. И для торговли, и для управления промышленностью, для управления наукой и образованием. И, да, как центр притяжения для местных элит по всей нашей благословенной и Богоспасаемой Империи.

Петербург. Тверь. Москва. Нижний Новгород. Самара. Казань. Екатеринбург. Цепь узлов моего влияния с запада на восток страны.

Понятно, что пока это планы на далёкую перспективу, но, так и планы у меня далекоидущие.

– И балы тоже, счастье моё. Как без них в наше время. Но, вообще, это моё представительство в Первопрестольной. Буду через него решать дела и в Москве, и в центре России. А ещё, я планирую открыть при этом дворце бесплатную публичную библиотеку для всех. Самую большую в Первопрестольной. И, надеюсь, Матушка дозволит позже построить рядом с этим дворцом Императорский Московский университет.

Невеста смеется.

– Так это когда ещё будет. А сейчас, вдруг что, где будешь в Москве ночевать? К Матушке попросишься на постой?

Я некуртуазно почесал нос (свои все).

– Честно сказать, мои представители ведут переговоры с разными владельцами об аренде особняка со всеми удобствами в самом центре. Пока не решил вопрос. Но, решаем.

Лина пила чай.

– Петер, когда мы назад?

– Не знаю, любовь моя. От Матушки зависит. Пора бы уже. Март на улице. Скоро апрель и одному Богу известно, не застрянем ли мы в пути на раскисшей дороге. Не хотелось бы. Но, Матушка тянет вопрос. Не знаю. Ничего не могу сказать. Что-то происходит, но, я не знаю, что. Ей виднее.

Я не знаю, но примерно представляю.

ЗАГОВОР.

Ничего другого не держало бы Императрицу в Первопрестольной столько времени. Петербург, через верных людей, она контролирует, а вот Москву – нет. А очень удобно внести «спасённого Истинного Императора Всероссийского Иоанна» в Кремль под звон колоколов Успенского Собора.

Ибо никто не видел его живым уже давно. Даже я.

Потому Матушка и сидит в Кремле лично. Не поехала в своё имение в Подмосковье.

Как говорится, к чему бы это?