Рысюхин, надо выпить!

Глава 18

До ужина успел немного передохнуть, так что я уже не выглядел жертвой пыток, но всё ещё чувствовал себя измотанным.

«Вот они — муки творчества! Настоящие, а не это вот ваше всё!»

Дед язвил и издевался, но не обидно, потому как видно было, что и он вымотался в ходе этого эксперимента. Всё же ясно стало, что рисование — это в равной степени и не моё, и не его. Причём начертить всё, что угодно он мог, в том числе и трёхмерные изображения в самых разных проекциях — взять хотя бы, как лихо он чертил объекты туристического комплекса, что на бумаге, что в моём воображении. Вот вообразить совершенно, на мой взгляд, головоломную деталь в любой проекции и в объёме это он запросто, как и мне передать, а как только дело касается живописного образа — всё, стоп, «плуг в землю», как выражается сам дед про такое резкое торможение.

За ужином бабушка даже начала переживать, не заболел ли я и хотела звонить доктору. Пришлось убеждать, что я просто перестарался с магической тренировкой, получив на это отдельную отповедь о необходимости меру знать. Даже и возразить было нечего, да и не хотелось. Поужинав и убрав посуду — Ядвига, как обычно, уже ушла домой — просто отправился спать.

Утром проснулся с убеждённостью, что наше художество в целом одобрено, при условии, что не станет причиной насмешек. На этот раз Рысюха аудиенции не удостоила, но своё мнение как-то донесла. Настроение было хорошим, я даже принялся напевать очередную забавную бессмыслицу:

Не скакала бы коза вдаль через ухабы,

Не страдали б мы фигнёй — кабы, кабы, кабы…

Кстати, насчёт страданий фигнёй. Надо сделать разминку и выплнить комплекс упражнений с мечом, а то наставник ругался, что у меня «слабый прогресс», видите ли. В качестве разминки засчитал себе расчистку площадки для занятий на заднем дворе — Семёныч разумно ограничился прочисткой дорожек, так что пришлось сносить целую гору слежавшегося снега, которая естественным образом сформировалась ближе к центру участка.

Во время выполнения упражнений опять попробовал заполнить клинок своей силой — и, внезапно, у меня это получилось без таких усилий, как раньше, можно сказать, естественным образом. Я аж удивился, едва не потеряв концентрацию. Вчерашнее занятие с красками так сказалось, что ли, или количество повторений переросло в качество? Не знаю, но радует. И меч перестал восприниматься лишним грузом в руке, железной палкой-копалкой. Кажется, я понял, что имел в виду мастер, когда требовал «почувствовать клинок».

Вдохновлённый успехом, на завтрак пришёл в приподнятом настроении и с такой же бодростью духа отправился позже звонить профессору. Лебединский ответил почти сразу.

— Юра, как хорошо, что вы позвонили! Надеюсь, сессия у вас уже закончилась?

— Да, сдал на «отлично», уже даже домой приехал.

— Поздравляю, поздравляю! Первая сессия — она очень важная.

— Да, я в курсе — сначала ты работаешь на зачётку, потом она на тебя. Я хотел про договор о новом тираже спросить.

— Вот о нём и я хотел бы поговорить. Лучше бы, конечно, лично, но в общих чертах можно, наверное, и так.

Я помимо воли застыл в испуге — неужели предположения деда оправдываются, и «Надежду» кто-то успел спеть раньше⁈

— Какие-то проблемы?

— Можно, наверное, и так сказать…

Онемение усилилось.

— Но проблемы не у нас, а у изготовителя пластинок.

Резкое облегчение ударило в голову, как хмель.

— И чем это нам грозит?

— Грозит? Некоторой затяжкой сроков, дополнительными переговорами и увеличением доходов.

— Увеличением⁈ Из-за проблем⁈

— Проблема в том, что торговля готова взять больше пластинок, чем могут напечатать наши могилёвские партнёры. Они попытались было арендовать производственные площадки у коллег, но те заинтересовались — для чего? В итоге выставили встречное предложение: самим выпустить часть тиража и заняться распространением. В общем, сейчас эти ребята сговариваются между собой и периодически названивают мне, поскольку время от времени некоторые хотят пересмотреть нашу долю, но я отбиваюсь. В общем, у них там дело идёт к согласию, недельки через две подпишем договора. Причём местная фирма, с моего разрешения, уже начала печать своей части тиража, чтобы раньше начать продажи.

— А «партнёры» где сидят? Это нам туда придётся ехать, подписывать документы? И «больше» — это сколько?

— Нет, там будут договора между фирмами, мы подпишем только с нашими. Тиражи предварительно такие: пятьдесят тысяч у нас, в Могилёве, столько же — во Владивостоке и сто тысяч в Москве. Отчисления с каждого экземпляра те же, но продажи немного затянутся, так что деньги начнут поступать в середине весны, полную сумму получим хорошо если осенью.

Я судорожно считал рубли и копейки, путаясь в нулях. Получалась неожиданно большая сумма — сто шестьдесят тысяч. Тем временем профессор продолжал:

— Думаю, к лету вам тысяч пятьдесят-шестьдесят перечислят, но не в этом дело! Главное, что мы почти вплотную подошли к рубежу, с которого в Империи считается «Золотой диск» — это тираж двести пятьдесят тысяч! Каждый «золотой» диск для каждого исполнителя или автора чрезвычайно важен и оказывает огромное влияние на дальнейшую карьеру. А также на тиражи и гонорары, хе-хе.

Поговорили мы ещё и про «пиратские» песни, которые пошли в народ, особенно «О вреде пьянства», переименованная в «Бутылка рома» и «Регата», где «сушите вёсла, сэр».

— Ресторан — конечно, не консерватория, и качество репертуара, и качество исполнения хромают, да и слава порой сомнительная получается. Но вот отчисления авторские — если это приличный ресторан, а не какая-то «малина», бывают очень даже «вкусные», ресторанные. В феврале вы, Юра, это увидите, как я думаю.

Общались потом ещё минут пятнадцать-двадцать, обсудив и странную логику слушателей — в частности, как они умудрились сделать из песни против пьянства — застольную. Да, меня это зацепило, и я надоедаю этой темой всем окружающим, поскольку на самом деле не могу понять — как так⁈

До обеда ещё успел «отловить» Семёныча и узнать, как он справляется с коптильнями и прочим производством закусок. Так-то я знал от Пробелякова, что для этого наняты два помощника, один занимается подготовкой и фасовкой продуктов, второй — топливом и печами, но главный над ними — он, Семёныч. Однако знать из вторых рук и по телефону — одно, а посмотреть и поговорить лично — другое. Помощники относились к нашему «универсальному работнику» уважительно, именуя по имени-отчеству — Семён Семёнович, и никак иначе. А тот, получив двоих подчинённых, пусть и не мог распоряжаться ими в полной мере, был горд и счастлив. Как порой мало нужно человеку для того, чтобы почувствовать себя значимым и успешным.

Показ нашего с дедом творчества, «нерукотворного образа Рысюхи» в трёх цветах — серебро, золото, бронза дома прошёл с переменным успехом. Вердикт был «странно, но забавно». Зато дочки Пырейникова, которым принёс образец с вопросом, можно ли разместить подобное на этикетке и во сколько такое удовольствие обойдётся, хором заявили:

— Ой, какая миленькая Рысюха! Такая лапочка!

Однако потом заронили сомнение. Они пошушукались, и старшая из них заявила:

— Знаешь, Юра, такую на водку клеить — оно как-то не очень подходит. Эту лапочку бы на сладости какие поместить, или на молочку, или на детские товары — одежду там, или игрушки.

Я посмотрел — и правда, переборщили с милотой. Хотя мне почему-то кажется, что когда мы с дедом закончили мучение мордочка была менее выразительной.

— Возможно, вы и правы. Сейчас речь о принципиальной возможности. Краски именно такие не обязательно, хотя металлического порошка я вам могу наделать в запас, был бы металлолом. А саму картинку я сделаю чуть другую, но в том же стиле.

В конечном итоге пришли к соглашению и девушки заявили, что будут ждать образец картинки, а на прощание вытребовали оставить им эту — вроде как «для тренировок по копированию».

Казалось бы — в чём проблема, «сделать мордочку более взрослой». Кто бы ещё сказал — как это сделать⁈ Это не поменять цвет глаз или сделать носик поменьше, там надо как-то поменять черты «лица», но как⁈ Три дня мы с дедом упахивались до мушек перед глазами. Я даже добыл в городской библиотеке альбом, посвящённый животным, где были фотографии рысей — чтобы иметь перед глазами готовый образ. И всё равно — получались или перекошенные морды, или плоские какие-то или вообще такие мутанты, что дед аж вздрагивал и требовал стирать быстрее, пока Рысюха не увидела, а то проклянёт.

В самом лучшем случае, когда переносил морду взрослой рыси с фотографии, было нарушение пропорций и несовпадение стиля. Да ещё и дед не вовремя напомнил, что копии будут уменьшенные, потому мелкие детали или потеряются, или сольются. Получается, и «взрослость» надо крупными деталями передавать⁈

Единственным не слишком позорным итогом всех мучений оказался медальон, на который я перенёс фотографию головы рыси и немного подправил в сторону упрощения. Причём несколько раз в процессе портил картинку настолько, что приходилось начинать всё с начала. В конце вышло нечто, что дед обозвал так:

«Морда, конечно, бандитская — но для виски сойдёт».

«Да, деда, всё же без художника не обойтись. У обоих у нас руки и головы не под это заточены».

«Зато можно будет ему уже не словами описывать, а показать, что есть и сказать, что хотим поменять — наверное, это будет проще».

Забегая наперёд — забрать у сестёр Пырейниковых первый вариант чибика Рысюхи оказалось не так просто. Да, они действительно тренировались в копировании = вот только не на этикетки. Забавная мордочка красовалась даже на кружке, из которой младшая из сестёр пила чай, и на её тетрадках. Я даже предостерёг её:

— Смотри, чтобы Пырей не обиделся, что чужой тотем так везде лепишь!

Вместо ответа она повернула кружку другой стороной — там были целые заросли травы. Такие же покрывали и всё свободное место на обложке тетради. Ну, ей с сёстрами виднее. Забрать-то я фанерку забрал, но в процессе с меня каким-то образом истребовали обещание «обязательно вернуть». Я только по пути домой вспомнил, что картинка изначально моя, и давал я её на время — какое ещё «вернуть»⁈ Но было уже поздно — обещание дано.

Больше дома на каникулах ничего значимого не происходило. Отдыхал, в перерывах между «муками творчества», тренировался с мечом и с магией, общался с домашними и с соседями. Разбирал накопившиеся дела, решал текущие, но без надрыва и превозмоганий. Ближайшее важное событие — доставка грузовиков, ожидалась на последней неделе января. Сначала нужно было дождаться нашей очереди на заводе, потом — пока покупка доедет по железной дороге, с перегрузками с платформы на платформу разных компаний, с ожиданием «своего» попутного состава на сортировочных станциях и прочими прелестями грузоперевозок по дорожной сети, состоящей из лоскутков, принадлежащих десятку разных компаний. Вообще, по оценкам знающих людей, доставка должна была занять около двух недель или больше, при том, что «чистой» езды, если на скором поезде, например, было чуть больше двух суток. Дед по этому поводу был категоричен, постоянно повторяя: «Или император наведёт порядок, установив естественную монополию, или в случае любого кризиса Империя хлебнёт лиха полным черпаком, когда вся эта фигня встанет колом или вовсе рухнет при первой возможности».

Соскучившись по Маше, разговоры по мобилету помогали мало, я уехал из дому немного заранее. Так, чтобы до учёбы было свободных два дня, которые я собирался провести с моей Муркой. Всерьёз думал о том, чтобы снять в Могилёве номер в гостинице на пару суток, чтобы не мотаться в Буйничи и обратно. Дед, правда, подпортил планы.

«Ага, ты останешься в гостинице, бабуля позвонит Петровне и узнает, что ты не приехал. Они вдвоём сперва поставят две губернии на уши, а потом — тебя в интересную позу».

Я представил себе такое развитие событий и его последствия и дурно стало. Придётся сперва забросить вещи в общежитие, а потом уже думать о том, как сэкономить время на дорогу и деньги на извозчиков.

«Машина нужна. На нормальной машине двадцать минут в одну сторону, даже по местным дорогам, которые вибростендом подрабатывать могут».

«Опять ты о своём⁈»

«А ты опять дурь про „повозки“ орать будешь?»

«Это не дурь, а традиции и нормы приличия!»

Свидетельством наладившихся отношений с бабушкой была упакованная в баул сумка с «перекусом в дорогу», которым я, пожалуй, мог бы питаться минимум двое суток. Нет, в прошлый раз я тоже не с пустыми руками в дорогу отправился, но сделанная при помощи тёти Яди нарезка из ветчины и сыра ни в какое сравнение не идёт, ясное дело.

За тот час с небольшим, что я сидел в зале ожидания вокзала в Минске, из вокзального ресторана дважды доносились отзвуки «Бутылки рома» и трижды — «Кленодуба». А вот «Надежду» не заказывали — видимо, не та публика, не та обстановка. Дед сказал, что это так поначалу, пока песни свежие и ещё не надоели, потом будут заказывать намного реже.

В поезде сразу уточнил у знакомого уже проводника, сколько сегодня пассажиров в вагоне.

— Сегодня только два места свободных, так что у вас сегодня будет попутчик.

Ну и ладно, надеюсь, он храпеть не будет. В купе я первым делом переоделся и повесил костюм в имевшийся здесь микроскопический шкафчик. За окошком падал снег, крупные редкие хлопья в лучах фонаря вызывали какое-то праздничное настроение, да ещё и ситуация с отправлением в дорогу — как-то всё сложилось вместе в сложную ассоциацию, которая заставила начать напевать:

Везёт лошадка дровенки,

А в дровнях мужичок.

А в мужичке — бутылочка,

Колбаска и лучок!

— Интересный вариант! — раздалось от двери в купе. — Правда, целая бутылочка в одного мужичка зимой может оказаться излишней.

Опять⁈ Второй раз на одни и те же грабли, надо же…

— Добрый вечер, — сказал я, обернувшись. — Извините, дурацкая привычка порой напевать всякое разное, порой вообще бессмысленное. Рысюхин, Юрий Викентьевич.

— Полноте, не за что извиняться — голос приятный, и песенка забавная. Это скорее мне прощения просить надо, что вошёл без стука. Горлянкин, Николай Михайлович.

— Я уже закончил с размещением, так что могу выйти, чтобы не стеснять вас во время переодевания.

— Это лишнее — мне по рабочей обязанности нужно будет выходить в Тальке, проследить за грузом и ещё кое-что сделать, так что как минимум до этого переодеваться туда-сюда смысла особого не имеет.

Похоже, выспаться мне не удастся — Талька, это чуть меньше, чем через три часа от Минска, и там мы пробудем минимум полчаса. Так что на половине ночи меня скорее всего разбудят, да и до того спать придётся при свете соседского «ночника».

«Юра, не тупи! Если он в Тальке выходит — то, значит, знает, что там происходит!»

И то правда.

— Николай Михайлович, а вы не просветите ли меня, что там в Тальке в последнее время происходит? И грузы туда приходят несоразмерные деревеньке, и вообще суета вокруг неё какая-то.

— А вам это, простите, зачем? — собеседник ощутимо напрягся.

— Всё очень просто: у меня южнее этой самой Тальки имеется кое-какая недвижимость, пока это небольшой заводик с хутором при нём, но я собираюсь участвовать в Императорской «Программе развития». В частности, в планах строительство дороги до Рудни, которая между деревней Талька и одноимённой речкой. Ну, и моста нормального на месте имеющегося ужаса либо рядом с ним.

— А что за заводик?

— Винокуренный, а что?

— И как далеко он от Тальки?

— Построим дорогу — будет десять километров до станции, плюс-минус двести метров.

Попутчик тяжко вздохнул:

— Сопьются, злыдни. Неиссякаемый источник бормотухи под боком…