3


В институте на протяжении семестра у нас был общий курс психологии. В ходе этого курса нам объясняли в большей степени прикладные вещи: как бороться с космической тишиной, как не умереть от скуки на планете где кроме тебя всего пять человек и как не начать бить людей, с которыми ты неразлучен вот уже два года и их физиономия постоянно мелькает перед глазами.

Никто особенно серьезно не относился к этому курсу, но в агентстве строго следили за психологической подготовкой своих работников, поэтому схлопотав на первой сдаче неуд по психологии, ты гарантированно занимал бумажную должность, а с удовлетворительной оценкой тебя вряд ли пустят куда-то дальше луны.

Поэтому нам, будущим исследователям космоса, каждый из которых явно не страдал заниженной самооценкой и ясно чувствовал, что именно он скажет новое слово в исследованиях космоса, приходилось сидеть на скучных лекциях по какой-то ерунде и внимательно слушать.

Шел четвертый курс. Я уже отрастил себе гигантское, почти задевавшее облака, эго. В основном благодаря полученной накануне именной стипендии имени великого геолога Алехандро Аяра. Мне дали ее за соавторство проекта новой методики бурения для работы в условиях нестабильного грунта. Мой руководитель получил на этой работе докторскую степень и именно с тех пор начал выбивать финансирование для экспедиции на Ио, только теперь уже с помощью своего имени.

Сейчас, когда я немного поднабрался опыта, то понял, что вся моя работа лишь утопия. И папка с этой работой вряд ли когда-либо покинет заслуженную дальнюю полку в архиве агентства. Мне теперь даже немного стыдно за заключительные слова о том что «это, несомненно, новое слово о работе геологов в сложных условиях». Прошло всего полтора года как я попробовал настоящую работу, а я уже понимаю почему действующие специалисты откровенно спали на защите проекта. Все снова упирается в деньги, за те средства, что потребовались бы для постройки одной шахты по этой технологии, можно было бы взорвать эту планету собрать среди обломков все ценное и собрать планету заново.

Но это сейчас я стал намного скромнее и может быть чуть-чуть умнее, но тогда я просто парил в лучах славы. И именно тогда мое эго споткнулось о психологию. Я уже видящий себя начальником экспедиции, был посажен в лужу в середине семестра нашим преподавателем по психологии.

Прямо на групповом занятии она сказал: «Алекс, послушайте, может вы и неплохой геолог, но в команде вы работать не умеете. Нельзя чего-то добиться, слушая только себя, и даже не пытаться услышать мнение других. Я бы порекомендовал вам серьезно отнестись к психологии или я буду рекомендовать вас на не выездную работу».

Это было самое крупное фиаско в моей карьере. С того дня, меня периодически осаждали, но «вызов принят, Амиго» я не сдавался и назубок выучил все учебники входящие в программу. Я должен был показать этому доморощенному диванному космонавту, что усадить меня за стол, где я буду до пенсии разбирать отчеты своих более удачливых коллег, ему не удастся.

Я сдал экзамен настолько здорово, что слышал, как у дверей аудитории все громко шептались, удивляясь моему знанию абсолютно всем безразличной психологии. За всю историю наш преподаватель не изменял одному правилу: ставить «отлично» только одному человеку на потоке. И вот я сидел напротив него и ждал, когда он выставит мне заветную пятерку.

– Алекс, потрясающая подготовка. Но я вынужден поставить вам «хорошо».

– Вы что? Вы предвзяты! Да, как вы… – я заметно повысил голос, чуть не вскочив со стула от ярости, но он протянутой ладонью остановил меня.

– Кириллов, если вы сейчас догадаетесь, за что я поставил вам четыре, то я поставлю вам вполне заслуженное пять.

Я сидел и клокотал от ярости. Из-за его замечаний я перелопатил весь курс и вероятно знал его даже лучше чем он. Он просто издевается! Да если бы он не макал меня в грязь, то я бы вообще не взялся бы за…

Я с силой ударил себя ладонью по лбу.

– Господи! Манипуляция. Вы мной манипулировали весь семестр! Вы вселили в меня неуверенность и знали, что я упрусь и все выучу. А на экзамене, буду сидеть, выпятив грудь и рассказывая назубок все то, что остальные прочитали лишь мельком. – Я чувствовал, как краснею.

– Кириллов, пять!

– Теперь, даже не знаю, заслужил ли.

– Алекс, хотите на чистоту? Я тоже попался на эту удочку, когда учился. В начале семестра вы ходили, так высоко задирая нос, что задевали дверной косяк. Еще бы, именная стипендия, хорошие отметки по всем предметам, хорошие перспективы. Но я помню как, заметив это во мне, некоторые преподаватели начали давить на меня заставляя работать еще усердней. И только получая диплом с отличием, я понял, что если бы на меня никто не давил, то я бы провалился. Я бы так и летал на своем облаке пока думая, что теперь все получиться само собой, а потом оказался бы на работе в группе для дошколят которые мажут себе коленки зеленой краской.

– Трогательная история, как в кино.

– Это правда.

– Нет, – я погрозил преподавателю пальцем. – Это – неправда.

– Отлично, Алекс. – Преподаватель, наконец, наклонился к ведомости, где вывел мне жирную пятерку. – Как ты догадался?

– Во-первых, вы не поставили мне оценку и даже не собирались.

– Так, хорошо, а еще?

– Вы говорили тщательно подобранными словами, и говорили, смотря мне прямо в глаза искренним и честным взором. А люди так делают когда врут.

– Молодец. Свободен.

Я встал из-за стола и пошел к двери. Но, уже взявшись за ручку, обернулся к преподавателю.

– Дверной вопрос? – спросил он.

– Да, когда человек покидает место разговора и задерживается в отдалении, то вероятно он хочет задать вопрос, который его на самом деле беспокоит. – Ответил я.

– Верно, Алекс. И так, каков твой дверной вопрос?

– Кто попросил вас давить на меня? Ведь вряд ли вы сами решили так крепко за меня взяться? Мы знакомы полгода и никогда раньше не пересекались, но вы сразу взяли меня за рога.

– Подтверждаешь пятерку! Твой руководитель. Тот под чьим началом ты добился успеха.

– Не понимаю.

– Ну, для начала, он действительно хороший руководитель, и видел, что ты немного зарвался. Но он боялся что, попросив об этой услуге кого-то из тех, кто преподает вам основные предметы, он подпортит тебе учебу. Ведь мой курс маленький, мы с тобой больше не увидимся. А с другими ты пойдешь до конца.

– Вы знаете, а мне нравятся, в глубине души, эти методы. Чувствую себя оплёванным, но все это очень интересно.

– Возьмешь дополнительный курс?

– Конечно.

– Так! Я сейчас пятерку на четверку исправлю.

– Исправляйте.

Конечно, ничего он не исправил. А на пятом курсе я получил дополнительную специальность: «Специалист по конфликтным ситуациям в отдаленном космосе». Эта работа завела глубже в рабочие дебри и далее я написал работу о совместном труде с гляциологами в условиях полной изоляции, что несколько растопило сердце декана факультета гляциологии, и я прошел у него обучение по курсу: «Геология и гляциология на удаленных небесных телах».

И если психология никак не повлияла на мою дальнейшую судьбу, именно дополнительное образование в области гляциологии позволило мне рассчитывать на что-то большее, чем сокурсники.

И к концу института моя карьера уже была предрешена. Я с первой смены получу место в дальней экспедиции. Для меня это было достижением, ведь обычно выпускников берут на ближние рубежи, чтобы в случае непредвиденной ситуации сразу отправить их домой. Но я получил рекомендации, имел за плечами много работ по дальнему космосу и… Просидел со всем этим на Земле лишних три месяца. Все сокурсники успели улететь на Луну, Марс и Венеру. Кото-то даже успел вылететь оттуда и вернулся на Землю работать с бумагами или в институте. А меня никто не хотел брать, ведь это огромный риск взять юнца в дальнюю экспедицию. Приходилось ждать место, куда никто здравомыслящий не пойдет, и поэтому возьмут любого.

Но когда в агентстве уже стали осторожно предлагать мне контракт на Марс, появился Фрам. Мы нашли друг друга. Меня никто не хотел брать на дальние рубежи из-за юности, а после серьезной травмы прошлого геолога, полученной из-за устаревшего оборудования, никто из опытных ребят лететь на Япет решительно не хотел.

Так я и попал сюда. Однако, к чему эта история? Да к тому, что психологи просят нас запоминать свои сны и по возможности фиксировать их. И если сны начнут нас беспокоить, то надо обращаться к врачу. Перес, наш врач, всегда внимательно слушал нас, делал записи и давал рекомендации.

Однако Бернар как то сообщил мне, что Перес просто рисует каракули у себя в папке, периодически кивая, а потом просто дает антидепрессант. Дозировка зависит от того как часто он видел тебя в последнее время.

Так вот сегодня мне в пятый раз приснился тот же самый сон:

Я поднимаюсь по трапу на ракету, что доставит меня на межпланетник. Я неожиданно оборачиваюсь и вижу, что к ракете бежит моя любимая. Из-за травмы она не может быстро бежать, однако во сне она бежит еще медленнее, как будто время для нее идет медленнее, чем для меня. Вдруг громкий голос начинает обратный отчет с десяти.

Я ясно понимаю, что мне надо попасть в ракету иначе я умру. Я поворачиваюсь к ракете, и только тут до меня доходит, что багажа у меня нет и вообще, я стою голый в домашних тапочках. Ну ладно, если быстро бежать, я наверно успею забежать в ракету. Голос уже дошел до семи, у ракеты начинают работать двигатели на малом газу и дверь закрывается.

Значит надо бежать от ракеты. Я со всех ног бегу с трапа, но тут попадаю в зону замедленного времени и еле перебираю ногами. Я паникую, пытаясь бежать, и кричу любимой, чтобы она разворачивалась, но звука нет, она продолжает бежать ко мне и при этом почему-то плачет.

Все, 5-4-3-2-1

И тут время замирает, я кончиками пальцев касаюсь своей любимой, чувствую прикосновение, но не могу пошевелиться, только кручу головой. Любимая что-то говорит, но я не слышу. Тут вдруг я замечаю, что прямо над головой довольно низко проплывает воздушный шар.

В корзине шара сидит мой преподаватель психологии. Он улыбается и машет мне. Как вдруг кричит: «Время для пилюльки!». Он достает огромную металлическую таблетку размером с колесо самосвала и бросает ее прямо в меня…


Я подскакиваю на шконке, и со всего маха бьюсь головой о низкий потолок времянки. Искры вылетают из глаз, и я достаточно громко ругаюсь. Я падаю назад на кровать и громко дышу, стараясь собрать сознание в единое целое. Но тут сквозь звон в голове я слышу непоправимое, Бернар, спящий на нижней полке, не просыпаясь что-то бормочет, и переворачивается во сне на спину. Давай, дружище, вертись дальше, просто ляг на другой бок. Поначалу мне кажется, что именно это он и сделал, и тишину на времянке нарушает лишь тихое сопение Гарсона. Но это затишье перед бурей, Бернар просто набирал в легкие больше воздуха. Храп, нет, не так, ХРАП разноситься по времянке. Я вижу, как кружка с кофе едет по прикроватной тумбочке. Все, сегодня я уже не посплю.

С завистью смотрю на Гарсона, он не проснется, он спит как мертвый, разумеется, если он успел уснуть раньше Бернара. И теперь все, разбудить его может только он сам. Ну, или его будильник, который звенит, так что эту вибрацию улавливает сейсмограф. Нет, серьезно, я проверял.

А я тем временем спрыгиваю с лежанки, делать нечего, сейчас пойду, попью и попробую уснуть на кресле в рубке. Хотя храп Бернара добивает и до туда, но там хотя предметы при этом не движутся по полу.


Я захожу в предбанник и впотьмах, спотыкаюсь о чей-то скафандр. Бернар, мать его, все время кидает свой скафандр прямо посреди предбанника, сколько раз уже из-за этого ругались. Я не удерживаюсь на ногах и падаю прямо на скафандр, я тихонько ругаюсь и потихоньку пытаюсь подняться на ноги так, чтобы снова не навернуться. Но тут я чувствую то, отчего у меня холодок пробегает по спине.

Дым. В предбаннике пахнет дымом. Пожар! Я вскакиваю на ноги и безжалостно отпихиваю от себя скафандр Бернара. Я подбегаю к блоку управления, врубаю во всей времянке свет и дергаю за рычаг пожарной тревоги. Систему пожаротушения, которая активируется вместе с общей тревогой, я пока не активирую, если ее включить то придется отправлять времянку на базу, и по правилам агентства необходимо будет провести очень въедливое и длительное, полное бумажной волокиты расследование этого эпизода. Все живое в радиусе многих тысяч километров услышит эту тревогу. А здесь может быть все еще не так уж плохо, может просто проводка искрит, залью огнетушителем, да обесточу рубку, и тогда уже будем думать.

Я хватаю огнетушитель, прямо как на учениях, мгновенно выдергиваю защитную заслонку, освобождаю раструб и влетаю в рубку, полностью готовый к борьбе с огнем.

И представьте удивление мирно сидящего в рубке Фрама и тихонечко курящего свою трубку. Конечно, это запрещено, но с нынешними системами вентиляции и выработки кислорода это скорее вопрос гигиены, чем безопасности, поэтому на курение табака в агентстве уже лет двадцать закрывают глаза.

Фрам смотрел на меня с еле сдерживаемым приступом хохота. Он краснел от натуги, но сдерживался, стараясь даже не улыбнуться, хотя у него это не очень то получалось. Я же стоял в дверях рубки весь в мыле с тяжеленым огнетушителем в руках, а по всей времянке громко орал сигнал пожарной тревоги.

Тут из спальни чертыхаясь, в одних трусах, но с огнетушителем в руках вылетел Бернар. Пробегая предбанник, Бернар задел свой же скафандр и со всего маху, потеряв на лету огнетушитель, растянулся на полу.

Он тут же вскочил на ноги, подхватил огнетушитель и, пропихивая меня вглубь рубки, сам ввалился в нее, направив раструб туда же, куда и направил его я. Только Бернар в отличие от меня был человеком дела, и первым делом нажал на гашетку, а потом уже начал оглядываться по сторонам.

Через секунду Фрам уже сидел на кресле уже весь в пене. Бернар, сообразив что происходит, отпустил рычаг огнетушителя и теперь с «легкой неприязнью» таращился на меня. Фрам же откашлялся и выплевывая пену и заговорил:

– Ну, к слову сказать, в аварийной ситуации ты и Алекс сработали блестяще. – Фрам рукой медленно отирал пену с лица.

– Фрам, говорил я тебе, что твоя трубка мерзко воняет. Вон, даже, молодежь ее с пожаром путает. – Бернар хоть и пошутил, но продолжал сверлить меня гневным взором, я понимал, что от хорошей взбучки меня спасает лишь личное присутствие начальника экспедиции.

– Бернар, ты можешь идти спать. Кириллов, выруби сигналку, погаси свет и уберусь в рубке. Я пойду, сполоснусь, а потом мне следует с тобой переговорить. – Фрам погрозил мне пальцем.

Бернар на прощанье улыбнулся, изобразил недвусмысленный жест: «ну все, сейчас тебе будет плохо», и весьма довольный этим обстоятельством пошел дальше спокойно спать. Фрам тем временем тихонько напевал в душе, ледяная вода, как выяснилось, его тоже не берет.

А я, предчувствуя, что мне сейчас врубят по полной программе, может даже и до выговора дойдет, поплелся наводить порядок. Надо ж было так опростоволоситься? Облили начальника экспедиции из огнетушителя. Пускай и не я облил, но от этого не легче не стало, ибо Бернар пусть не злопамятный человек, но такого мне не спустит. Стоит ждать подвоха, натрут разогревающей мазью скафандр изнутри и все, целый день будешь пыхтеть, не в силах даже почесаться.

Я сидел в рубке, и чтобы хоть как-то скоротать тяжелые минуты ожидания наказания открыл фотографии ущелья, что скинул мне за это время Селиванов. Ущелье шло от основания горной гряды далеко на западе и шло параллельно хребтам, соответственно и экватору тоже. Однако в какой-то момент оно резко заворачивало на север, глубоко вдаваясь в горную цепь. Через сто пятьдесят километров на север ущелье быстро сходило на нет, за счет разрушившегося пика, засыпавшего ущелье своими обломками. Пик вероятно был уничтожен метеоритной активностью. В той области вообще не осталось высоких ледяных пиков, а было что-то вроде плато. Только вот плато это состояло из мелких осколков льда, а насколько эффективны против такого грунта наши вездеходы, мы видели на спуске в ущелье. Так что путь туда для нас закрыт.

Но ущелье, это наш шанс пройти на север, на целых сто пятьдесят километров в горы малой кровью. Сейчас мы должны были спуститься в ущелье и пробурить лед в той области, где ущелье начинает свой поворот на север. Таким образом, мы исследуем «молодую» часть горной цепи, заодно, может быть, немного проясним феномен образования самой горной цепи проходящей прямо по экватору.

Сейчас доминировала теория, согласно которой у Япета спутника Сатурна в свою очередь был небольшой спутник, который этот двуликий ледяной шар раздавил своей гравитацией, а затем притянул к себе осколки.

А значит, если мы найдем в горной гряде, какие-то инородные породы или просто лед иного состава, то подтвердим эту теорию. Так что призрачный шанс войти в историю у нас еще сохранился.

Но пока работаем вдали от «успеха», сейчас бурим на повороте, а потом, наверно через две-три недели отвезем бур по ущелью на сто пятьдесят километров вперед и там уже исследуем более древние горы.

Хотя я уже не был бы так уверен. Судя по высококачественному фото, бур пробил дно ущелья и улетел в какую-то пещеру. И теперь на фото красовалась лишь темная пробоина, уходящая куда-то вглубь, заодно немного обрушившая стенку ущелья. Я тяжело вздохнул.

– Как думаешь, сильно поврежден бур? – Фрам бесшумно подошел сзади, отчего я чуть не подпрыгнул в кресле. Кажется, я позвал маму, но это не точно.

– Да, кто его знает. Отверстие выглядит глубоким, но кто знает, что там внизу? – я, почему-то, стеснялся повернуться к Фраму. – Было бы хорошо, если бы Гарсон какого-нибудь самоходного робота собрал. Боюсь, как бы мы на подходе не провалились в эту самую пещеру. Рисковать людьми, пожалуй, не стоит.

– Не получится – Фрам деликатно не акцентировал внимание на этой шутке.

– И что тогда? Просто пойдем, как на прогулке?

– Нет. Будем действовать, как альпинисты – идти в связке, а Бернар на вездеходе будет ехать позади на безопасном расстоянии. Если первый провалиться, то на веревке повиснет. Если остальные и не вытащат, «Мальта» задний ход даст. У нас Гарсон альпинист, подскажет что да как.

– Звучит логично. – Повисла пауза, я все ждал кары, но ее не было. Я и с логикой похода был не согласен, в прошлый раз в альпинистском стиле ходили – было ой как не сладко. Я просто не хотел усугублять. Лучше бы Фрам разбил мне лицо, я бы хоть не мучился ожиданием. И тут я не выдержав, выпалил. – Извини за огнетушитель.

– Вот еще, ты это заканчивай. Все правильно сделал. – Фрам по-отечески улыбнулся и положил мне руку на плечо. – Я буду на редкость глупым руководителем, если начну подчиненных за выполнение инструкций наказывать. Комично, обидно, это да. Даже больше, я верен, что эта история войдет в сборник «лучших баек дальних экспедиций». Но ты все сделал так, как должен был.

– Спасибо. – А сам я почему-то до сих пор ждал, что начальник сейчас проломит мне череп.

– Прислушайся! – неожиданно оборвал мои мысли Фрам.

Я послушно обратился в слух, и понял, что не слышу самый сильный шум этой экспедиции. Не слышно как где-то в глубине времянки мерно работает трактор, который почему-то является человеком и зовут его Бернар.

– Можешь идти немного поспать. – Повелительным тоном сказал начальник.

– Фрам? – я встал со стула, но вдруг поймал волну бодрой смелости. Ой, несдобровать мне.

– Слушаю.

– Один вопрос.

– Нереида!. Я бы на твоем месте полетел туда. – Начальник мягко улыбнулся. Фраму даже не надо было слушать вопрос, он знал, что меня интересует. Его вообще отличал дар предвидения, он казалось, читал нас, как открытую книгу. И не только людей, даже сам Япет как мне казалось, вращался вокруг Сатурна медленнее, чем это осознавал Фрам.

– А здесь?

– Алекс, ты молод. Япет не лучшее место для тебя. «Боевое крещение» здесь ты прошел, достаточно, теперь пора и в старшую группу нашего межпланетного детского садика. Я рекомендовал тебя Кристиане, она замечательный руководитель. Там тебе понравится.

– Мне и здесь неплохо. Ну, я хотел сказать, что…

– Алекс, я не будут тут разводить сентиментальность. Я считаю, что твое будущее не здесь. Здесь вообще будущего нет. Соглашайся на Нереиду. – Он немного осекся, – Это, разумеется, лишь рекомендация.

– А что будет с Япетом?

– Уговор был на один вопрос, и я ответил, пока этого достаточно. Если с этим все, иди спать. – Это уже не терпело возражений.

Я повернулся на носках (обуться то я как раз забыл) и слегка ошарашенный отправился в спальню. Я оглянулся и посмотрел на Фрама из предбанника, так чтобы он не увидел, что я задержался.

– Я и сам не знаю, что будет дальше. – Сказал Фрам дисплеям и грустно улыбнулся.

Он теперь сидел на кресле и, поглаживая свою бороду, смотрел на фотографию ущелья. Вот он – капитан тонущего судна. Он видел шторм, видел рифы перед кораблем и осознавал, что ничего не может сделать. Все уже случилось, осталось дождаться последствий. Он наверняка знал лишь одно, что уважит морской закон и покорно пойдет ко дну вместе с судном.

Я тряхнул головой, иногда в нее приходили совсем уж странные и неуместные мысли. А все почему? Потому что не выспался! Я развернулся и быстро пошел в спальню. Капитан сказал спать, значит спать. Да и завтра будет тяжелый день.

Все предстоящее не было сюрпризом даже для меня – зеленого новичка. Я уже ходил в альпинистском стиле по местным горам и не раз. Но мы всегда ходили по простым и проторённым маршрутам двойкой с Раджичем или Гарсоном. Раджич не очень-то альпинист, но опыта и силы в нем с лихвой. А здесь же мы пойдем целой толпой по «целине», как молодые туристы на Эвересте, ей богу.

Однако вместо того, чтобы сразу завалиться спать я зачем-то активировал личный терминал. Тот самый маленький компьютер, закрепленный на запястье. Заодно он являлся еще и личным идентификатором, и маяком. Если сорвать с руки терминал (а это надо постараться) все услышат сигнал тревоги и побегут спасать тебя. Сейчас я активировал его почтовые функции и видел два сообщения с заголовками «Нереида», «Ио».

Я уже догадывался, что хочу на самом деле сделать. Я уверен, что сейчас это сделаю. Но почему-то в секунды между принятием решения и его реализацией всегда становиться страшно. Я уже испытывал это, когда нас тренировали прыгать с высоты на балансных движках. Я знаю, что делать и как. Но сделать шаг с платформы не могу. Тысячи делали это до тебя и еще тысячи сделают после, но перед первым шагом всегда приоткрывается дверь комнаты, где прячутся два подстрекателя, одного зовут «может бросить это все», а другого «а вдруг именно тебе не повезет». Со временем я вообще научусь шагать в пропасть без участия этих парней, но пока с ними приходится считаться.

Нереида – это у черта на куличиках, дальше только планетоиды и пояс Койпера. Денег куча, да и прозябать там не придется, работы куча. Новая техника, и да, скафандр с рабочим передатчиком и целой коленной пластиной.

Но это так далеко. Еще два года вне дома, из отпуска они меня, скорее всего не дождутся, только прямой перелет. А ведь я не видел родителей уже полтора года. И ее не видел… Но, сейчас, это не так важно. Может на Ио? Оттуда можно будет пару раз за срок укатить домой на месяцок. Да и большой отпуск между сменами. А с Марса вообще можно домой каждые пару недель ездить.

Я ведь скучаю. По Земле, большому загородному дому, где я вырос. По Маме и папе, которые гордятся мной, но каждый раз плачут, когда заканчивается сеанс связи, и я говорю им что еду на объект и позвоню им теперь только через пару недель.

Если прилететь домой, придётся встретиться с ней, этого не избежать, она захочет объясниться, поговорить. Мои, и ее родители «невзначай» подострят нашу встречу. Она будет просить меня никуда не ехать, просить понять ее. Я выслушаю ее, и может, даже прислушаюсь к ее словам. С прошедшими годами я уже начинаю думать, что, наверно, она на самом деле ни в чем и не виновата, все дело в случае и правда, пора поговорить.

Но пока у меня отлегло не на столько. Я смотрю на дисплей, мой компьютер настроен так, что автоматически стирает сообщения от нее, я вижу только отчеты, о том, что программа стирает сообщения. «Несчастный случай»?! Спустя два года, я уже могу сказать, возможно, это так, вместо категоричного обвинения. Несчастный случай и правда, имел место быть, но его нетрудно было избежать. Хотя, надо признаться, ей тоже было, тогда не сладко. Ведь если глубоко копнуть, я тоже могу считаться виновным, хоть и косвенно.

Я чувствовал, что сдаюсь и уже нахожусь на полпути до Ио. Все что произошло, произошло давно и былое немного поблекло. Стоит попробовать вновь, ведь меня еще тянет туда, где мой дом и где меня ждут. И вдруг, я со всей силы треснул кулаком о потолок времянки, все мое тело пронзило судорогой, от злости внезапно накатившей на меня. Я не медля ни минуты, открыл текст контракта на Нереиду, и ответил на письмо всего одним предложением: «Подтвердить и отправить на согласование?».

В ту секунду меня оставили все эмоции. Злость ушла куда-то далеко, а тоска по дому осталась там, где ей самое место, маленькой больной точкой где-то в груди. После этого я написал длинное письмо своим маме и папе. Рассказывая о том, как живу, что делаю и куда я вообще теперь собственно собрался, в конце, разумеется, пообещал позвонить им, как только вернусь на базу и появится связь.

И ей я напишу, обязательно напишу. Но пока время точно не пришло. Я уже начал принимать возможность нашего разговора, но пока не готов был в нем поучаствовать.

Я бегу как школьник, который отказывается признаться в любви девушке, которая давно не дает ему спать по ночам. Он уже понимает, что проще будет пережить ее отказ, чем мучатся дальше. Но он будет ждать дальше, будет ждать до тех пор, пока не увидит ее в объятьях незнакомца. Он сам завел себя в столь бедовое положение, но виновата будет она. И долгое время он будет терзать себя и всех близких этой странной утратой.

Конечно, моя ситуация не столь однозначна и места подростковой романтике здесь нет. Но я прячусь, даже осознавая, что могу опоздать, продолжая винить во всем ее. У меня есть шанс, но пока я им воспользоваться не готов.

Загрузка...