Русский космос

Эпилог

Межсфирный фейерверк погас, стихли голоса пилотов и шум помех – тишина разлилась над сфирой и плывущей вкруг нее распяленной серебристой звездой.

– Закрепился? Попробуй тот люк…

– Да пробовал уже, Рома. Это не люк, просто похоже.

– Нет… Ладно, вон, видишь, выемка какая-то длинная? К ней давай, а там реактивники включим.

Минуту назад с поверхности ветви выстрелил мощный гразер и прожег корпус истребителя, окончательно выведя машину из строя. Приборы теперь наверняка превратились в труху, несущие элементы конструкции разрушены, выжжена отражающая облицовка брони, да и сама броня напоминает спрессованный пепел. Покинутый георг летел прочь, нелепо вращаясь. Собственно, только благодаря разыгравшемуся неподалеку от Каабы сражению и столкновению двух огромных тел, ковчега и платформы, Тим с Паплюхом остались живы. Если бы не это, истребитель был бы уничтожен боевыми гразерами куда раньше – вместе с экипажем. А так им удалось, оставив челн, проскользнуть к самой поверхности ветви, в слепую зону автоохраны.

Поверхность эта протянулась в две стороны на несколько километров. Впереди было утолщение невидимого отсюда поглотителя, сзади же ветвь, постепенно расширяясь, основанием примыкала к кольцу, что опоясывало центральный шар Каабы.

Тимур, закрепившись с помощью электромагнитного якорька, повернулся спиной к поглотителю. Разглядеть Горний мир целиком отсюда невозможно, иеросолдаты видели лишь верхнюю половину сферы, которая вздымалась над ними, будто встающий над горизонтом, заслонивший половину неба Сатурн.

Впрочем, только издали Ядро казалось шаром, теперь же стало понятно, что оно не очень-то и симметричное. Там были выступы, изогнутые балки и решетчатые фермы, купола с диафрагмами, серебристые воронки радаров, вышки силовых агрегатов и что-то еще, Тимуру незнакомое. Внимание его привлекли мутно-прозрачные белые трубы, прилипшие к Каабе с разных сторон. Над каждой выступала сложная система далеко отстоящих зеркал разной формы, закрепленных на раздвижных шарнирах, – зеркала улавливали свет скрытого за планетой солнца и посылали его на трубы. Непонятно, из чего состоят эти странные образования, то ли какой-то мягкий пластик, то ли что-то органическое; в царстве металла и тусклых полимеров они выглядели чужеродно, напоминая длинных морских червей, прилипших к днищу корабля.

Ядро постоянно достраивали, добавляли новые модули, переходники, шлюзы, телескопические комплексы для наблюдений за Солнечной системой и дальней межсфирией. Теперь оно было подобно сгустку мусора, железных и пластиковых обломков, которые, паря в невесомости и повторяя процесс возникновения сфиры из протосфирного облака, начали срастаться, продавливая пространство, образуя все более глубокую гравитационную яму, подтягивая к себе новые куски, так что в конце концов все это слилось в гигантский, ни на что не похожий бугристый ком.

Помимо той ветви, вдоль которой они передвигались, Тимур с Романом видели еще две, оставшуюся пару скрывало Ядро. Кааба парила над сфирой, будто медуза над батискафом. Значительную часть Земли закрывала ветвь, но с одной стороны выпячивался округлый бок, украшенный пушистыми воронками и бархатистыми разводами светло-синего. Тим не мог отделаться от ощущения, что сфира не так уж и далеко, до нее… может быть, метров пятьсот, и сама она – мягкий светящийся шар диаметром в пару тысяч метров. И если спрыгнуть с ветви, то, пролетев немного, ткнешься ступнями в податливую поверхность; побредешь по щиколотку в воздушном голубом месиве, разгребая ногами облака, а Горний мир станет серебряной звездой невысоко в небе.

– Заметил, уменьшилась она, – брюзгливо сказал Роман.

До того он молчал долго, и голос в шлемофоне раздался столь неожиданно, что Тим вздрогнул.

– Кто уменьшилась?

– Земля, Дадал тебя побери!

– Нет, я как-то не… А почему она уменьшилась?

– Да потому что назад Каабу возвращают, в точку святого Лагранжа.

– В какую? – удивился Тим.

И услышал вздох.

– Ты вообще дурак, Тимон? Кааба сначала, когда только ее построили, на геостационарной орбите висела, над Изножием. Высота, значит, тридцать шесть тысяч километров была. Но там коррекция то и дело требовалась, да и вообще – не самое удачное место для орбитального поселения, потому ее в конце концов вверх подняли, на триста пятьдесят примерно тысяч, в эл-четвертую либрацию. Поначалу думали, там такое облако, которое еще лет сто пятьдесят назад один еретик-поляк предсказывал, и оно опасным может быть. Но когда исследовали, оказалось, ерунда это, скопление пыли есть, но безвредное для межсфирных конструкций. Значит, подняли…

– Но почему туда? Лагранж – это…

– Ну? – насмешливо спросил Паплюх. – Двойка по астронавигации, послушник Жилин!

– Нет, я знаю, конечно, что это такое, но их же пять точек всего – почему именно в эл-четвертую?

– Да потому, что три других – нестабильные, а эл-пятая – позади Луны, разумеешь? Чтоб Горний мир сзади малой сфиры по орбите тащился? Не-ет, его в четвертую точку определили, дабы впереди был. Ну вот, подняли и там подвесили, в равновесии гравитационном. Но когда ясно стало, что война начинается, – обратно к Земле спустили. Наверное, загодя начали, задолго, чтоб медленно, потихоньку переместить. А теперь, значит, назад…

– Как это – «загодя»? Откуда ж они знали, что война будет?

В шлемофоне вновь раздался вздох.

– Жилин, я когда с тобою беседую, то мне иногда кажется, будто я снова в садике, и скоро мамаша должна прийти забрать меня. «Откуда знали»? Ты совсем глупый у нас? Оттуда, что к войне загодя готовились, прежде чем начать…

– Да это ж не мы ее начали, американы!

– Серьезно? Да что с тобой говорить вообще! – обозлился вдруг Паплюх. – Вот я и не буду больше!

Он замолчал. Что-то тут было не так, и наконец Тим понял.

– Рома, если б Кааба поднималась, нас бы к ветви притягивало, а этого нету.

– Значит, сейчас встала. Может, маневр дальнейший просчитывают или «окна» ждут, когда на другую орбиту перейти можно будет. Это ж хитрое дело – сфиронавтика, тем паче ежели объект такой массивный и формы сложной. Но в самом начале, когда мы из георга только выбирались, – ближе была сфира, точно говорю. И кстати, припомни: нас тогда к ветви и тянуло, это теперь только… А кислорода на час всего хватит, – неожиданно заключил Паплюх. – Да к тому же там выше где-то искусственный радиационный пояс, и не один. Попадем в такой – сдохнем от дадаловой чумы, лейкемии то бишь.

– Какой еще радиационный пояс? – спросил Тимур вяло, размышляя о своем. – Они ниже гораздо.

– Это пояс святого Алена ниже, а то, говорю, искусственные. И он не один, три их, кажется. И мы, и американы когда-то термоядерное оружие на высоких орбитах испытывали, из-за этого там до сих пор небезопасно, если не в челне, а прямо в скафандре по межсфирии гулять. Короче, Жилин, ты отцепился? За мной давай!

Их ярко-белые космоформы хорошо отражали солнечные лучи. Пара небольших мониторов мерцала под боковыми обзорными окошками, сопроцессоры скафандров транслировали на них сведения о состоянии систем, а также навигационные карты, хотя сейчас предназначенные для них части экранов были пусты.

Пока что солнце, обиталище грозного Метатрола-Джаджила, оставалось невидимо. Они находились в тени Горнего мира и двигались к концу ветви; Паплюх решил, что единственный способ проникнуть внутрь – забраться в поглотитель, то место, куда с Земли доставляют отходы сфиры. Между нею и ветвями налажен постоянный дешевый трафик, примитивные, но мощные грузовики поднимают наверх мусор и заказанные с Каабы материалы: иногда обычный камень, иногда – песок, морскую воду или что-то еще; вниз же идет поток всякой всячины, от малогабаритных атмосферных челнов до манны для пищевых автоматов, все это загружается в доках на поверхности Пояса.

Они достигли узкой выемки, то есть выложенного матовыми плитами канала, неизвестно для чего протянувшегося вдоль ветви. Вслед за напарником Тимур включил реактивник скафандра.

Двигаясь вдоль выемки, он рассеянно скользил взглядом по тусклой поверхности. И не верится, что под ней – большие производственные помещения, автоматизированные лаборатории, центры утилизации и переработки, кипит механическая жизнь, что-то строится, ползут конвейеры… А люди? Старец Кадмон, Апостолы и небесные клирики обитают в Ядре, кто-то наверняка живет внутри Пояса… но есть ли люди в ветвях?

– Рома, возле поглотителей орбитальные грузовики не управляемы, их автоматы ведут, – сказал он. – Даже если туда доползем, нас не заметят. И глядеть никто не станет…

– Ясное дело, – раздраженно произнес в шлемофоне голос напарника.

Узкие сопла реактивника могли поворачиваться. Заметив, что он постепенно удаляется от дна канала, Тимур осторожно сместил джойстик на запястье, направляя сопла так, чтобы двигаться точно за Романом.

– Тогда зачем мы туда летим? – спросил он.

– Да чтоб внутрь залезть! На грузовики я и не рассчитываю, ты что? Но поглотитель, наверное, единственный путь внутрь ветви.

Георг был снабжен усилителем, а без него слабеньких радиофонов космоформы хватало лишь на то, чтобы переговариваться друг с другом на небольших расстояниях. Пока неподалеку еще шло сражение, сквозь помехи иногда прорывались голоса пилотов, хотя ни Паплюх, ни Тимур ни с кем связаться не смогли. Теперь же они словно попали на дно гигантской расселины, глубокого кратера, а все остальные остались вверху, на его краях: друг друга слышно хорошо, но кричи не кричи – больше никто тебя не услышит.

Тим замер, уставившись перед собой невидящим взглядом. Показалось, будто высоко вверху приоткрылся, впустив свет в темный подвал, небольшой люк, и оттуда кто-то быстро глянул вниз, то есть в голову Тимура. Возникло знакомое ощущение, незримая ментальная конструкция проявилась на миг, включив в себя его сознание… Появилась – и пропала, и вновь глухо стало, темно, одиноко.

– Отец Карен?! – чуть не закричал Тим.

Тишина.

– Что ты? – удивленно спросил Рома.

Тимур поморщился, помотал головой внутри шлема. Если б не космоформа, прижал бы пальцы к вискам, вдавил посильнее, чтобы в себя прийти.

– Ты сейчас ничего не почувствовал? Такого будто контакта, ну… Вроде кто-то нас ищет издалека, нащупать пытается?

– Ничего я не чувствовал, – буркнул напарник.

Канал закончился круглой впадиной двухметрового диаметра, с шестью крепко сомкнутыми лепестками.

– Это что такое? – удивился Роман. – А ну стой.

Он бросил перед собой тросик с электромагнитным якорьком на конце и подкрутил лебедку, уменьшая длину. То же самое проделал Тимур – тросы натянулись, и они повисли плечом к плечу, обратившись лицом к ветви.

– Диафрагма, – сказал Тим.

– Сам вижу. Но для чего она здесь?

– Может, сенсусы через нее что-то наружу выбрасывают?

– Что выбрасывают?

Тимур пожал плечами, хотя в скафандре это бессмысленно: мягкие шарниры давали определенную свободу действий и маневренность, но подобный жест напарник заметить не мог.

– Может, отходы…

– Да какие, к Дадалу, отходы?! В этом весь смысл Фабрик, Карен же рассказывал: сенсусы так все настроили, что они безотходные вообще, любое вещество для чего-нибудь да сгодится!

Голос Романа был раздраженным и чуть ли не презрительным. Он очень тяжело переживал эту ситуацию, свое беспомощное положение, а еще, судя по всему, боялся и одновременно злился. Нервничал, в общем. Тимур тоже боялся, но как-то не совсем обычно… отстраненно, что ли? Вроде и понимал, что смерть близка, как никогда, что еще час – и конец им обоим, и умирать вроде не хочется, но в то же время было такое чувство, словно его все это напрямую не касается, уверенность какая-то, что он ни при чем.

«А ведь Старец где-то там, – подумал Тим. – Совсем рядом, внутри этого бугристого шара, сам Вознесенный! Вдруг, если получится туда пробраться да если людей отыщем… вдруг нас с Романом в Ядро доставят, а потом – почему бы и нет? – Старец на непрошеных гостей взглянуть пожелает, побеседовать… Нет, точно, не могу я сейчас погибнуть, не допустит Всевечный такого. Хотя… есть ли Всевечному дело до меня? – От этой мысли Тимур даже вздрогнул. – Не смей думать так, что за ересь! Отцу Небесному до всего есть дело, до всех… Да полно, что за самонадеянность? Не смотрит Он на тебя, не видит, не знает, ты не нужен Ему». Тимур сморщился, испытав почти физическую боль. Впервые – впервые! – в сознательной жизни он ощутил себя наедине с самим собой, невзирая на висящего рядом напарника и полную людей сфиру внизу, понял, что одинок, что никто не смотрит на него – ни из мира людей, ни из Высшего мира – никто не отвечает за него, не направляет, не благоволит к нему… Будто ребенок, внезапно лишившийся родительской опеки, оставшийся один-одинешенек в каком-то чужом, неуютном месте, и теперь надо самому за себя думать, самому решать, самому действовать.

Никто не спасет – он погибнет здесь. И все же не оставляло ощущение: если и суждено умереть не своей смертью, то – в бою, но не так вот нелепо, болтаясь на границе Горнего мира рядом с брюзжащим испуганным напарником. Однако же это не значит, что какое-то чудо на помощь придет, самим надо что-то предпринять. Кажется, прав Паплюх, и другого пути, кроме как поглотитель, нет. Хотя эта диафрагма…

Все еще поеживаясь от потрясения, вызванного этими думами и внезапно свалившимся чувством ответственности за самого себя, Тимур некоторое время наблюдал, как Роман, открыв дверцу на левом бицепсе и вытащив универсальную дрель с гибким щупом сенсора, пытается приподнять один из лепестков или хотя бы просветить, что там под ними. Потом Тимур развернулся и стал глядеть вверх. Господь распахнул над Каабой черный зонт космоса с дырочками звезд. Словно выше него какое-то слепящее белое пространство – то самое, подумал Тим, где Всевечный обитает, – и сквозь крошечные отверстия свет сочится вниз. А может, это свет самого Всевечного, его божественное сияние, посредством субстанции звезд проникающее в человеческую вселенную из высшей реальности?

Паплюх выругался – некрасиво, грязно. Раньше Тимур вспыхнул бы, услыхав богопротивные слова, стал бы Роману выговаривать, а сейчас… что же это за отрешенность такая, что за ленивое, вялое спокойствие? И еще – пустота. В сознании, в сердце – будто дыра, полная высокого вакуума. Он знал: это дыра в том месте, которое раньше занимали погибшие: Костя, Серега, Толик, Акмаль. Тимур отгонял мысли про дружинников, потому что они тянули к смерти его самого – нельзя сейчас отвлекаться на воспоминания об умерших братьях.

И как только подумал о них – закололо сердце. Как раньше, на Земле. Долго же не давало о себе знать, а тут на тебе. Рука сама поднялась, чтобы сунуться под воротник и помассировать грудь – да только сейчас это было невозможно.

– А он все летит… – тихо сказал Тим, глядя вверх.

С лепестками справиться не удалось, коротковолновое излучение щупа вязло в них, ничего не высвечивая на крошечном мониторе. Раздраженный напарник, отключив якорек, принялся наматывать трос на лебедку, медленно отплывая от диафрагмы.

– Ты о чем? – Он повернул голову, косясь сквозь боковое стекло шлема.

Над ними летел один из отсеков девятой платформы, похожий на раздавленный металлический цветок. Сквозь рваные дыры, окруженные потеками и вздутиями, виднелись внутренние палубы, объятые вакуумом. Медленно кружась, обломок двигался наискось к ветви – судя по всему, он должен пролететь неподалеку от поглотителя, чтобы через какое-то время врезаться в атмосферу Земли и сгореть там. Тимур несколько раз моргнул, вглядываясь. Сознание пыталось организовать лишенное привычных направлений межсфирное пространство в знакомую конфигурацию. Для Тима поверхность ветви представлялась твердью – то есть «низом», а космос выше орбиты Горнего мира – «верхом», и поэтому уродливый огромный артефакт, лениво плывущий в черном «небе» над головой, являл собою картину непривычную, даже сюрреалистическую.

– Вообще вся эта наша война межсфирная – планомерное уничтожение будущей навигации, – пробормотал Роман. – Все, что там у нас взорвалось и выстрелилось… Оно ж так и будет летать, регулярно возвращаясь в точку выстрела и взрыва. На те орбиты, где шли бои, лучше лет сто теперь не соваться. Да и вокруг не летать.

– А я про «магнитные пылесосы» слышал, – возразил Тимур. – Карен рассказывал: их вешают потом на орбитах, и они обломки собирают. Или даже сети крепкие могут на буйках распялить и в них мусор ловить.

– Да он же с теми же скоростями будет летать, что и в момент взрыва! Как ты это в сетку поймаешь? Любая разорвется… И пылесосы твои тоже не выдержат, их раздробит быстро.

– Нет, отец-командир говорил, какие-то электромагнитные подушки для этого изобрели, они замедляют скорость, а потом подтягивают медленно. Ну не знаю, в общем! А вот еще если…

Роман перебил, вновь покосившись на обломок платформы:

– Почему охрана по нему не стреляет? Я понял, диафрагма – створ гамма-лазера. Видишь, какого размера… гигаджоулевый он у них, что ли? Карен говорил, там каскадная аннигиляция позитрония, на ней все основано. Такая вот дура наш георг и сожгла. Но почему они этот кусок не распотрошат окончательно? Он же может о поверхность удариться, гляди, как летит. А там под сотню тонн.

Паплюх частил, сбивался, глотая слова, чуть ли не заикался. Он боялся и нервничал, а еще, кажется, был обижен. Это Тимур смекнул недавно, когда услышал в наушниках бормотание напарника: «Цветы… Женщины…»

– Что? – удивился он тогда. – Что ты говоришь?

– Мы – спасители Каабы, понимаешь?! – хрипло рявкнул в ответ Роман. – Мы – вот я и ты тоже – Горний мир уберегли от безбожников, от гибели спасли, уничтожения. Лично мы… я лично! Нас сейчас, в этот самый момент, на сфире женщины с цветами должны встречать, чествовать нас! Торжественный парад в нашу честь, святой ход, мы же человечество спасли… отстояли… грудью… на безбожный ковчег – грудью! И что? Что вместо этого?! Ничего! Болтаюсь тут, все забыли… С тобой болтаюсь. Несправедливо, несправедливо!

Слушать это было очень неприятно. Романа совсем одолела гордыня, никакого смирения. Тимур подумал тогда: а ведь Ромка всегда таким и был, причем с годами, пока они с курса на курс переходили, гордыня его росла, крепла. А Тим делал вид, что не замечает, прощал товарища. Вдруг как-то даже противен стал напарник, будто и не брат по оружию, а кто-то чужой со вздорным склочным нравом рядом болтается. Но и это чувство было отрешенным, неявным, без эмоционального накала, без искреннего горения души, с которым Тимур обычно все на свете воспринимал.

Не стоило вступать с Паплюхом даже в короткие дискуссии, тут же опять ругаться начнет, спорить же не было сил. Межсфирная погоня вымотала, высосала всю жизненную энергию – Тимур чувствовал себя опустошенным, вялым, сонным.

Они экономили газогенерирующие патроны и пока использовали «крыс» лишь дважды, уходя от георга. Тим молча включил реактивник скафандра, тремя выхлопами поднял себя выше и направил вперед, параллельно поверхности, изъязвленной крошечными дырочками, то есть кратерами микроастероидов. Он поежился, вспомнив об этой опасности. Вероятность попадания одного из них в сфиронавта крайне мала, но все же существует – и она тем больше, чем дольше остаешься в межсфирии. Может нарушиться герметизация космоформы… На втором, что ли, курсе им тот фильм показывали? Учебный трехмерный фильм про то, что происходит с человеком, попавшим в межсфирное пространство без герметичного скафандра. Невозможно было понять, снималась ли подлинная сцена или это компьютерное моделирование. Если последнее – все сделали очень реалистично. Кадры сопровождал торжественный, даже какой-то приподнятый голос диктора: «Распространено заблуждение, будто по причине сильного холода человек в межсфирии мгновенно замерзнет. Однако из-за отсутствия среды тепло будет покидать тело крайне медленно. Сначала из-за исчезновения внешнего давления воздух расширится в легких и пищеварительном тракте…» Пока комментатор говорил, на экране мужчина средних лет с изнеможенным лицом разевал рот в немом крике, глаза выкатились… Они выпучивались все больше, и одновременно началось невероятное: почти все тело бедняги стало раздаваться вширь, увеличиваться, будто он ребенок, рост которого показан в ускоренном темпе, да вот только тут рост происходил как-то уж очень монструозно, приводя к уродливым результатам: голова, колени, локти не росли, но плоть рядом с ними неудержимо распухала. А голос комментировал: «Влага испаряется с поверхности глаз, закипает внутри мягких тканей, мускулов, кроме того, расширяется газ, который естественным образом находится в различных полостях нашего тела и растворен в тканях». Человек на экране (он висел посреди чего-то неопределенно-черного, подсвеченный снизу прожектором) задергался, и комментатор пояснил: «Это начинается кессонная болезнь, когда пузырьки, образованные азотом в крови, закупоривают небольшие сосуды, мешая кровотоку и вызывая кислородное голодание различных участков тела». Тем временем мужчина, кажется, уже ослеп, он поводил вокруг руками, тяжело, с усилием ворочая головой на страшно распухшей шее. Диктор сказал, что из-за гипоксии мозга жертва сначала лишилась зрения, а затем полностью утратила ориентацию в пространстве. Кожа человека стала уже синеватой и внешне казалась ломкой, будто древний пергамент. Все это длилось около двух минут, может, немного меньше, а после мужчина умер – по словам комментатора, вскипевшая кровь остановила сердце; раскоряченное, изломанное болью тело больше не шевелилось, лишь очень медленно вращалось посреди чернильной пустоты.

В общем, из того фильма Тимур вынес, что в межсфирии после разгерметизации космоформы он сможет прожить еще относительно долго… но это будет мучительное и крайне болезненное существование. Впрочем, у скафандров, в которых иеросолдаты отправлялись на задания, было существенное преимущество перед предыдущими моделями: повреждение поверхности вовсе не означает, что следует в кратчайший срок добраться до ближайшего челна или орбитальной платформы, а иначе умрешь. Во многих случаях достаточно просто заклеить участок липкой спецлентой, моток которой закреплен в отсеке на животе.

Роман нагнал Тимура. Они летели, а вокруг ничего не менялось; Кааба парила в ледяном безмолвии, и сфира плавно, едва заметно проворачивалась под ней. Хотя видел Тимур все время примерно одно и то же, окружающее несколько раз будто переворачивалось: дважды начинало казаться, что он не скользит в паре метров над горизонтальной поверхностью, но поднимается вдоль вертикальной стены какой-то фантастической железной башни… а в какой-то момент даже почудилось, что и не поднимается – падает, плавно летит головой вниз, приближаясь к далекому закругленному основанию. Но потом в мозгу будто что-то сдвигалось, мироздание вздрагивало, кренилось набок – и вертикаль вновь обращалась горизонталью. Будущих иеросолдат предупреждали об этом: в открытом межсфирном пространстве естественная навигационная система человека сбоит, сигналы от рецепторов кожи, мышц, суставов не дают адекватного представления о взаимоположении тела и внешних объектов. К этому привыкаешь, работа вестибулярного аппарата и всего сенсориума постепенно восстанавливается, однако нужно время, и никакие тренировки в виртуале тренажеров тут не помогут.

– Осторожно! – громыхнул в шлемофоне голос Паплюха, и одновременно Тим заметил движение перед собой.

Иеросолдаты как раз пролетали над длинным рядом одинаковых квадратных выступов. Те вдруг стали удлиняться, вырастая из толщи исполинской ветви, при этом медленно поворачиваясь. Выступы подтолкнули их вверх, поднимая над Горним миром, – стал виден длинный, в пару сотен метров, ряд кубов, позади которых из металлических недр выдвигалась серебристая гладкая плоскость.

– Вперед давай! – прокричал Паплюх, включая реактивник.

В этот миг далеко-далеко за краем сфиры показалось Солнце, и мир преобразился. Ветвь сначала сверкнула по всей длине, а после заиграла отдельными всполохами, когда расположенные под разным наклоном многочисленные плоскости, из которых состояла ее закругленная поверхность, начали по-своему отражать лучи.

– Это солнечная батарея. – Роман сдернул с бедра «крысу» и оглянулся сквозь боковое стекло, прикидывая направление. – Надо за ветвью от солнца спрятаться и дальше побыстрее лететь!

Межсфирия – не среда и не материальное тело, но лишь протяженность, она не имеет конкретной температуры, ею обладают только тела, облака пыли или газа, группы частиц, наполняющих ее с разной концентрацией в высоком вакууме вокруг галактик, в гало или галактическом диске, между звездными рукавами и внутри них. Лучистая энергия может разогреть находящееся в космосе тело до больших температур; скафандры иеросолдат имели высокое альбедо, но все же они не справлялись с прямым потоком света дольше определенного времени и холод переносили куда лучше жары.

Когда пиропатроны сработали, Паплюх рванулся в сторону поглотителя – не прямиком, а наискось, чтобы скрыться от выползающей из-за Земли огненной сфиры. Пространство вокруг загорелось, пульсируя золотистыми вспышками, волны свечения бежали по нему, сталкиваясь, интерферируя, разлетаясь брызгами. Впрочем, длилось это всего одно слепящее мгновение – а после шторки под стеклом шлема сдвинулись, в несколько раз понизив интенсивность проникающего внутрь света.

Схватив «крысу», Тимур рванулся вслед за напарником. Панель солнечного коллектора все выпячивалась – она уже превратилась в огромный прямоугольный лист темного серебра, но не останавливалась, росла и росла. С трех сторон ее ограничивала рама, те самые кубы, крепко сцепленные боками, снизу же границей служила широкая щель, из которой и возникала плоскость.

– Это сустав! – прокричал в шлемофоне Паплюх. – Смотри, она изгибается!

Тимур уже и сам видел. Они добрались до конца солнечной панели, дальше на ветви было утолщение, и пришлось использовать еще две пары патронов, направляя «крысу» наискось вверх, чтобы не врезаться в него. «Сустав» покрывали поблескивающие чешуйки, они заскользили, подставляя солнечную батарею потоку лучистой энергии, ветвь медленно сгибалась.

Панель больше не росла, лишь поворачивалась вместе с участком ветви. Иеросолдаты стремительно миновали его, пролетев над вторым «суставом», вновь достигли ровной части.

– Им маневрировать нужно, – выдохнул Роман. – Сидра может солнечные батареи раскидывать, но одного их поворота самих по себе, на неподвижной ветви, недостаточно. Я еще слышал, Кааба может межсфирником быть… чудо божественной техники!

– Межсфирником? – переспросил Тим.

Теперь Ядро, Пояс и Ветви орбитального града располагались не в одной плоскости: конец стержня, вдоль которого двигались иеросолдаты, приподнялся над шаром, будто морская звезда выгнула вверх один из своих лучей. Оглядываясь, Тимур видел не только ограниченный «П»-образной рамой лист солнечной батареи, взгляду почти на две трети открывалась необъятная поверхность Ядра и широкий бублик Пояса, от которого брали начало ветви. Он видел даже несколько миниатюрных челнов, мухами прилипших к поверхности обода. Пояс с Ядром соединяли короткие толстые спицы… и они вращались! Но ведь сфера, кольцо и ветви неподвижны, как же тогда… Тимур вгляделся, пытаясь сообразить, что к чему. Вон оно что! Ядро состояло из двух половин, верхней и нижней полусферы, и между ними была широкая, будто вдавленная, темная полоса – оттуда и торчали спицы. Наверное, внутри шара есть другой, поменьше, который крутится? Но почему неподвижны Пояс и Сидра? Вскоре стало ясно и это: Пояс на самом деле представлял собой лишь нечто вроде шины, от которой отходили шипы-ветви. Со стороны Ядра эта шина открыта, и внутри нее обод, скрепленный спицами с крутящейся частью центральной сферы. Для чего нужно вращение? Чтобы создать гравитацию, других причин Тим не видел. В ветвях Сидры, в «шине» Пояса и внешних полусферах Ядра ее нет, только магнитные полы, но во внутреннем ободе и малом шаре создается центробежная сила, имитирующая притяжение сфиры. Наверное, она примерно равна земной? Тимур прищурился. Диаметр Пояса – километров десять-двенадцать. Судя по скорости движения спиц, бублик внутри него совершает где-то пол-оборота в минуту, может, немного меньше. Наверное, линейную скорость можно подсчитать, но Тимур не был настолько сведущ в математике, помнил только, что отношение длины окружности к ее диаметру равняется одному сакральному бесконечному числу, а вот с какой скоростью надобно раскрутить колесо диаметром в одиннадцать километров, чтоб на ободе его создать подобие земной гравитации – этого вычислить не мог.

– Слышал, Кааба способна к иным сфирам летать, – сказал Паплюх. – Опускаться… может, им нужно, чтоб ветви двигались в разных направлениях, именно для этого, для посадки? Чтоб поверхность сфиры, на которую она опустится, прогрызть, горы там своротить, туннель сделать… Дадал побери! У меня только двенадцать патронов осталось, на три зарядки!

Тимур скосил глаза: меню «крысы» на мониторе показывало наличие восьми пиропатронов. Они перезаряжались одновременно во все сопловые штанги, по четыре за раз… Мало, совсем мало.

Вместе с Ядром взору открылась и Земля. Вдруг стали ощутимы расстояния, Тим понял, что до Ядра ох как далеко – лететь и лететь, – ну а до Земли куда больше. Иллюзия того, что можно, подобно великану, встать на ее поверхности, вознесшись головой почти до орбиты, лопнула, обнажив истинное положение дел, развернув перед взором космические бездны, нечеловеческие расстояния межсфирии.

Они вновь достигли тени, пространство погасло, и защитные шторки шлема раздвинулись. Но огненное обиталище Метатрола выкатывалось из-за сфиры и вскоре зальет потоками света ту часть ветви, куда перебрались иеросолдаты.

– Недалеко уже, – сказал Паплюх. – Вон надстройки какие-то…

Конец ветви напоминал посох отца Карена с округлым набалдашником. Приближаясь к шарообразному утолщению поглотителя, они отключили мини-ракеты, вновь задействовали реактивники и начали подниматься. Во всей этой суматохе Тимур как-то упустил из виду обломок платформы, а когда вспомнил о нем и посмотрел вверх, чуть не вскрикнул: тот был совсем низко.

– Врежется! – помимо воли воскликнул Тим, но тут же сам себя поправил: – Нет, мимо пролетит…

Иеросолдаты неслись дальше, поднимаясь над оконечностью ветви. Они уже приближались к высшей точке «набалдашника», когда протянувшееся на несколько километров тело вновь согнулось. Утолщение надвинулось на них, проворачиваясь, – и под ногами разверзся поглотитель.

Там были разновеликие шестерни с острыми зубьями, гибкие манипуляторы, способные захватить добычу и впрыснуть суперкаустики или кислоту в особо твердые материалы, буры, которые состояли из выращенного в виде заостренной спирали цельного синтетического алмаза, головки кумулятивных зарядов – и все это выдвигалось на подвижных станинах, меняло угол и длину, выпячивалось из стен гигантского открытого зала на конце ветви и вновь исчезало в них…

Тусклая бездна, наполненная всполохами, снопами искр и ритмичным механическим движением, открылась под иеросолдатами. Двигаясь в направлении, заданном равнодействующей последних выхлопов, напарники летели прямо в иридиевые объятия двух шестерней с заточенными треугольными зубьями. Они вращались, одна на треть выступала из стены, вторая, закрепленная на подвижной оси, была видна целиком.

Внезапно шлемофон заполнило цунами помех – и сразу стихло. Один за другим начали гаснуть огоньки цифр и пиктограмм на мониторах под боковыми окошками.

– Рома! – закричал Тимур. Его перевернуло вверх тормашками, напарник исчез из поля зрения, зато взгляду открылся брошенный георг, влетающий в разверстую пасть ветви. Следом рушился обломок платформы. Солдат и остатки челнов что-то влекло внутрь поглотителя, хотя ни одно из щупалец, поблескивающих мириадами треугольных чешуек, пока не коснулось их.

Совсем близко промелькнули зубья шестерни, за ними – манипулятор, тянувшийся к георгу, потом перед глазами возникла далекая раскаленно-красная полость в нижней части зала, куда их тащила невидимая сила.

В скафандре погасла вся электроника, хотя система жизнеобеспечения в ранце за спиной еще действовала. Тимур попытался включить «крысу», направив вверх, чтобы она выволокла тело из поглотителя, но процессор мини-ракеты также вырубился, пиропатроны не сработали. Мимо, будто атакующая змея, пронесся кольчатый манипулятор, несильно зацепив плечо. А потом пространство раскрасилось в оранжево-рыжие цвета, и словно гигантский куст, состоящий из дрожащих огненных радуг, расцвел в нем.

После удара манипулятора вращение замедлилось, мчащийся ко дну поглотителя Тимур разглядел, как зубья двух экскаваторных челюстей сомкнулись на истребителе, смяв, будто картонку, и разошлись, оставив на месте машины лишь обломки. Вылезший со дна манипулятор присосался к самому большому, поволок вниз, к наполненной жаром полости. Часть георга разлетелась мелким крошевом, накалившиеся крупицы обозначили пучок раскинувшихся в пространстве силовых жгутов – это напомнило Тиму фотографии солнечной короны, где потоки плазмы вытягиваются вдоль линий магнитного поля параболами и петлями. Вот каким образом, помимо манипуляторов и своего собственного движения, ветвь подтаскивала объекты к поглотителю.

Тимур больше не видел Романа, крапленная звездами чернота космоса тоже исчезла из виду. Теперь со всех сторон были сверхтвердые композиты, иридиевые и алмазные поверхности, сыпались искры, абразивы вращались, тряслись, извивались и вибрировали в дымной полумгле, а снизу подымались клубы пламени. Это могло показаться нелепым, устаревшим, слишком грубым и неестественным для высокотехнологичной космической станции – но видно было, что в движении разномастных механизмов присутствует своя система, все они подчинены жесткой программе перемалывания, дробления, расщепления затянутой в пасть Горнего мира материи.

Хотя Тимур падал уже несколько долгих секунд, до дна поглотителя было еще далеко. Пролетев мимо бура, который быстро выдвигался из гнезда, готовясь встретить обломок платформы, он увидел в стене ниже длинное прямоугольное окно, закрытое не то бронированным стеклом, не то чем-то еще, полупрозрачным… Фигура за ним! Человеческая, но… Что-то было с ней не так: какие-то выступы, похожие на рога… Да кто же это?! Казалось, долговязое человекообразное существо внимательно наблюдает за буйством энергии в поглотителе. Через мгновение окно исчезло вверху, но еще пару секунд на сетчатке жил странный, напоминающий фавна силуэт.

Должно быть, Романа уже нет, лишь слепой случай уберег Тимура от смерти. И это не могло продолжаться долго: вокруг проносились обломки, крутились буры, вращались шестерни, и каждое мгновение человека в скафандре могло сплюснуть, раздробить, разрезать. Вдруг он увидел далеко слева узкий полукруглый выступ в отвесной стене, а над ним – темную нишу. Скафандр окончательно вышел из строя, наполнявшая шлем газовая смесь, перенасыщенная собственными выдохами Тимура, больше не питала его, скорее медленно удушала. Реактивник тоже не действовал. Тим рванул одну из штанг «крысы», выдрал из картриджа неиспользованный патрон, сколупнул капсулу с воспламенителя и ударил себя в живот, крепко сжав обеими руками.

Пиропатрон выплюнул струю, Тима бросило спиной вперед, почти параллельно пышущей жаром раскаленной полости, куда сыпалось все, что осталось от истребителя и платформы. Тимур рассчитал правильно, но он не видел, что сверху на него валится обломок несущего пилона их георга.

Обломок этот самым краем зацепил ранец на спине, изменив направление, и через миг, выпустив патрон, Тимур понял, что летит не к выступу, но ниже. Он неминуемо влип бы в стену, а после вместе со всем остальным мусором отправился в озеро кипящего расплава под залом поглотителя, но тут сбоку вынырнул кольчатый манипулятор, украшенный толстой иглой для вспрыскивания щелочи. Тим успел подумать, что сейчас каустик убьет его, проест скафандр и растворит плоть… Произошло невероятное: манипулятор изогнулся и толкнул человека, отправив прямиком в нишу над выступом.

Там оказалась дверь. Вроде той, которую Тимур успел запереть за миг до взлета «Рапида», – овальная, с круглым штурвалом.

И тоже открытая.

Хотя эта была значительно уже. Тимур влетел в нее, зацепившись плечами, протиснулся дальше, кое-как повернулся. Ступни потянуло вниз – клац! – они крепко встали на магнитный пол. Жизнеобеспечивающая система умерла, кислорода в шлеме почти не осталось, зато он наполнился углекислотой. Тим навалился на дверь с мягкой прокладкой по краям, закрыл, повернул запорное колесо. Оглянулся – позади свет. Дыша тяжело, хрипло, он пошел туда, видя стены с датчиками, сиденья… Шлюз? Это что, воздушный шлюз? Возможно, для ремонтников, которые обслуживают механику поглотителя… но почему люди, почему не автоматы?

Впереди маячило квадратное отверстие, за ним горела лампа. Дышать уже совсем нечем, будто клочья ваты забили горло, царапают слизистую шершавыми боками, наполняя легкие сухой комковатой массой. Почему манипулятор толкнул его, кто дал команду? Это существо за бронированным окном или кто-то другой? Еще два шага… Наконец Тим разглядел, что светлое отверстие – закрытое толстым стеклом окошко в овальной двери. За ним виднелось тускло освещенное помещение.

А вот и знакомый штурвал… Хорошо, что здесь не гравитация, лишь магнитный пол: скафандр с кирасой из алюминиевого сплава и полумягкими конечностями весит пять пудов, идти было бы слишком тяжело. Тимур взялся за колесо, чтобы раскрыть вторую дверь. Кто управлял манипулятором, спасшим его? Люди или сенсусы фабрик? Или то существо за окном? Перед глазами плыло, Тим сглатывал, пытаясь загнать в легкие хоть толику кислорода. Какой тугой затвор, не повернуть… Почему дверь не вбок отъезжает, почему тут нет кнопки, электропривода, что за устаревшая механика – ручной запор?!

Окружающее тускнело: он задыхался. Нет, Тимуру Жилину не суждено было умереть здесь и сейчас. Он еще не знал, что ему предстоит пережить и увидеть, но важные события бросают тень впереди себя, и предчувствие будущего, вся тяжесть путешествия по Каабе уже легла на его сердце. Тим навалился на запорное колесо. Да оно же еще и ржавое, конечно, вот почему так сложно повернуть. Или не ржавое, это с глазами непорядок? Комментатор говорил: кислородное голодание, гипоксия мозга – слепота, нарушение ориентации… Сдвинулось. Еще. Еще немного. В легкие будто пепла натолкали, горячей золы; гортань угольной трухой обсыпана, язык не помещается во рту – пористый, распухший ком плоти.

Штурвал провернулся, дверь раскрылась сама собой, и спасенный упал головой вперед, сквозь поток хлынувшего навстречу воздуха.

Притаившись в мягкой полутьме под сводом шлюза, странное биомеханическое существо – продукт нечеловеческой технологии – внимательно наблюдало за ним.