Русло реки

Эмили Б. Мартин

Русло реки

(Дорога бандита — 2)

Перевод: Kuromiya Ren

1

Веран

Меня преследовали.

Я заметил их пару часов назад, когда солнце поднялось над суровой пустыней Феринно, превращая далекие воды Южного Бурра в ослепительное золото. Чтобы дать слезящимся глазам отдохнуть, я повернулся в седле и оглянулся на задержавшийся лиловый рассвет. Тогда я и увидел их — шлемы и шпоры солдат блестели в пыли, они следовали за мной среди равнин с полынью.

Я жевал губу, озираясь. Почва была все еще влажной после жуткой бури прошлой ночью, моя лошадь Кьюри оставляла глубокие следы копыт, я сам чеканил моквайским солдатам свой след. Я был далеко от курса Ларк, так что не видел следов ее лошади или лап ее быстрого пса, но, может, это было частью ее силы — не оставлять следов на пейзаже.

Я пытался отогнать эти мысли. Ларк не была волшебной солнечной богиней пустыни. Как и не была бандиткой.

Она была принцессой.

Тревогу из-за преследования солдатами подавила уже знакомая волна… Свет, я не знал даже, что это была за эмоция. Стыд? Сожаление? Потрясение из-за своей глупости? Я шесть дней путешествовал с Ларк по пустыне, видел ее глаза на расстоянии дюймов, когда она вытаскивала меня из пропасти, видел веснушки, смешанные с грязью и черной краской на ее щеках, но ни разу не связал ее с ее сестрой-близняшкой, Элоиз.

Она была с банданой, так я говорил Ро часы назад, когда мы стояли под дождем. Краска, дреды, шляпа, проклятое солнце, которое всегда пылало за ней…

Но нет. В долгой одинокой поездке в ночи я понял, чего не видел. Ларк отличалась от Элоиз не только прической и загаром. Элоиз была как ее отец, Ро — добродушной, щедрой, легко улыбалась и часто смеялась.

Ларк — Мойра — Мойра Аластейр, была не как Ро.

Ларк была как ее мать.

В том, как она стояла, расправив плечи, как тишиной угрожала и устанавливала власть, как превращала камень, ведро или седло своей лошади в трон, как рассуждала, когда решала согласиться.

В том, как она использовала твердость как маску, хотя она сильно переживала за людей вокруг нее.

Элоиз была как посол Ро.

Ларк была как королева Мона.

Я заерзал в седле. Облако пыли приближалось, или это растущий свет делал его заметнее среди длинных теней, отброшенных темной полынью. Я вел их к ней, к скрытому лагерю в каньоне Трех Линий. Но я не мог уйти с пути, чтобы сбросить их с хвоста у ручья или скал — как только Ларк доберется до своего каньона, она не будет задерживаться. А я не мог потерять ее след.

Если я не найду ее в Трех Линиях, если она пропадет в Феринно, я не увижу ее снова, пока она сама этого не захочет.

А это, учитывая обстоятельства, было невозможным.

Я встряхнулся, шлепнул себя по щекам. Я гнал лошадь всю ночь, остановился отдохнуть, только когда взошла Совиная звезда, и то меньше, чем на час. Я не спал, расхаживал туда-сюда под звездой, поднимающейся над горизонтом.

Совиная звезда. Я скривился. Я был обманщиком, притворялся одним из разведчиков мамы, делал вид, что бывал в ночных дозорах на платформах в кронах деревьев, разделял жизнь лесной стражи у костров. Звезда Летучая мышь, Волчья звезда, Совиная звезда, звезда Козодоя. Я знал все незлобные ворчания о каждой, все подколы и шутки о сменах, и что Волчья звезда хуже всех, потому что, как ни старайся, не выспишься, и что Совиная звезда была одинокой, а звезда Козодоя сводила с ума от песен птиц на рассвете.

Я знал это все, но это не было моим. Не на самом деле. Я не был Лесничим. Я не был разведчиком. Мои шансы вступить в Лесную стражу давно угасли, когда стало ясно, что мои детские припадки не были просто странными случаями. В десять лет, когда мои друзья примеряли форму учеников, я был у лекаря с настоями, таблетками от рвоты и чистой одеждой для случаев, когда меня тошнило, или я мочил штаны, когда тело расслаблялось после припадков. Они переместили меня из комнаты Винса в старую детскую, чтобы мой лекарь мог спать в смежной комнате няни. Они заставляли меня сидеть, а не стоять, ходить, а не бегать, долго отдыхать после танцев. Они заставляли меня оставаться рядом с отцом в зале совета, а не бегать с матерью по горам, проверять тайники и тренировать разведчиков языку Сильвервуда.

Мысли о родителях не ослабили тревоги. Они умерли бы, если бы узнали, где я был и что делал. Не гнался за преступником — они оба делали хуже — а мчался в беспощадную пустыню один, после череды почти бессонных ночей, почти без припасов, после двух припадков за неделю друг за другом. Это был самый маленький промежуток между случаями с пятнадцати лет.

Но разве у меня был выбор? Я тряхнул головой, прогоняя паутину усталости из разума.

Три Линии. Мне нужно было добраться до Трех Линий.

Я оглянулся на преследующих моквайцев. Я потратил так много сил на переживания за Ларк, Ро, Элоиз и себя, что почти не думал о Тамзин и Яно. Я поехал в пустыню искать Ларк, изначально, ради Тамзин. Хоть она была слабой и измученной голодом, она выдержала два дня пути от ее темницы, но шанс, что она восстановит силы в Пасуле был украден солдатами, ищущими в городе ее и моквайского принца. Вместо отдыха она и Яно устремились в горы, к деревушке в лесу огромных красных деревьев на западном побережье.

Свет, я надеялся, что она была в порядке. Я должен был, наверное, радоваться, что солдаты преследовали меня, а не ее. Если они с Яно останутся в укрытии достаточно долго, чтобы понять, кто ее похитил и шантажировал Яно, то что-то можно будет спасти из этих развалин. Но если их поймают раньше, чем они определят врага, то… разум путался. В Моквайе это могло привести к мятежу.

И мы, восточные послы — я, Ро и Элоиз — были вовлечены, это могло привести к войне.

Я чуть не рассмеялся из-за нехватки сна и тревоги. Я отправился в путь в Моквайю два месяца назад, мечтая о своих политических победах, а вместо этого мог начать международную войну.

Кьюри опустила голову к жесткой траве, и я сжал ее бока коленями.

— Вперед, — шепнул я. Река Южный Бурр была ближе, и как только я пересеку воду, я быстро найду ту полоску травы, ведущую к валунам. Я надеялся, что найду и следы обитателей лагеря Ларк. Если повезет, даже замечу ее, устремившуюся к каньону.

И, если мне очень повезет, она решит не убивать меня сразу же.

2

Тамзин

Я открыла слипшиеся глаза желтым утром. Я импульсивно повернулась в поисках света в окошке в стене темницы, но поняла, что свет был всюду. Утро было всюду, не запертое в грязных глинобитных стенах, а поднимающееся, накрывающее влагой плащ на моих плечах. Я поежилась и пожалела — от движения туман сна сменился уколами головной боли.

— Тамзин?

Я неловко перевернулась, потому что половина тела мне будто не принадлежала, а другая половина была полна камней. Лицо появилась в паре дюймов от моего, бледно-золотое среди черных распущенных волос.

— Я-о, — сказала я и скривилась.

— Тамзин, — снова сказал он, и я задумалась, была ли жизнь теперь такой, повторением имен друг друга вместо разговора. Он чуть приподнялся, и я поняла, что мою спину грел не плащ, а он прижимался ко мне. — Как ты? Как ты спала? Ты… не обязана пытаться говорить, — его взгляд стал расстроенным, словно он не мог придумать подходящую альтернативу. — Просто… Хочешь сесть?

Я сжала его руку своей грязной ладонью, и он помог мне сесть. Я опустила голову на миг, ждала, пока пульс в висках и языке ослабнет. Он не пропадал. Яно потирал мою спину.

Воспоминания последних суток вернулись ко мне — побег из Пасула к холмам на хромой лошади, с одеждой в сумках на спинах, часы безмолвного пути вверх по склону, может, еще пару часов, пока я спала на спине лошади, а потом недолгие поиски в стороне от тропы места для укрытия и ночлега. Я подняла голову. Место, которое мы выбрали, было чуть больше, чем относительно ровный участок в верхних склонах гор Моковик, населенных камнями, кривым из-за ветра можжевельником и подлым ветром. Лошадь стояла в паре шагов от нас, щипала жалкие пучки травы на камнях. Я поняла, что мы были снаряжены лучше, чем я думала — возле седла лошади на земле был белый длинный лук Яно и колчан стрел с синими перьями.

— Думаю, мы близко к дождевой тени, — сказал Яно. — Мы забрались выше, чем я думал, прошлой ночью. Этой ночью остановиться… будет сложнее.

Я не сомневалась. Восточные склоны Моковик были холодными и почти пустыми, но хотя бы сухими. Если мы доберемся до дождевой тени сегодня, мы, скорее всего, будем промокшими, замерзшими, а у нас был только плащ Яно на двоих. Я поняла, что этот плащ был только на моих плечах, а не его, стала сдвигать его, но Яно опустил ладонь на мою и остановил меня.

— Потерпи еще немного, Тамзин. Ты выглядишь… просто держись.

Я выглядела ужасно, скорее всего, бледная, как паутина, обстриженная, как овца, щеки опухли от незаживших ран во рту. Словно слыша мои мысли, он посмотрел на мои губы.

— Можно посмотреть еще раз? — тихо спросил он. — В свете дня. Я плохо рассмотрел вчера.

Я робко открыла рот. Он нежно прижал большой палец к моему подбородку и наклонил мое лицо к своему. Я видела утреннее небо, значит, он легко видел опухший разрез на моем языке. Его грудь вздымалась от быстрого дыхания, он притянул меня к себе.

— Прости, — его голос был полон боли у моих коротких волос. — Тамзин, м-мне очень жаль. Я не думал… — он сжал меня крепче. — Я найду их. Они заплатят за то, что сделали. Клянусь. А потом я женюсь на тебе и сделаю королевой этой страны.

Это меня повеселило — я, тихо парящая по замку Толукум в алом шелке королевы Исме с ее двойными заколками с камнями на моей обстриженной голове. Я тряхнула головой у его груди и отклонилась, отчасти из-за того, что меня мутило, когда он так говорил, а отчасти из-за того, что пуговица его рубашки давила на мою губу, и было слишком больно.

Я провела ладонью по участку земли рядом с нами и начертила прутиком буквы:

НАЙМЫ, — написала я.

Он хмуро посмотрел на мое слово.

— Наймы?

Я кивнула.

— А что они?

Я описала ладонью круг, хотела, чтобы он подумал о группе фанатиков, которые продумали нападение на мою карету. Одна из моих похитителей, Пойя, была из Наймов — эта группа твердо верила в иерархию, что рабы были на дне общества, а наемные рабочие, как она, занимали ступень выше.

Когда Яно не ответил, я написала на земле еще раз.

ЕЩЕ ТАМ.

— Конечно, они еще там, — сказал он. — Я не знал, что они могли быть вовлечены, до прошлой ночи.

Он точно понимал, что мы не могли ничего достичь, пока не определили, кто при дворе был связан с Наймами. Такое клеймо не было желанным или потрясающим, хотя некоторые из них на самом деле клеймили себя татуировками, заявляющими это. Их можно было скрыть, и предатель точно скрывал свои связи с ними, чтобы не потерять союзников. Но такие экстремистские взгляды должны были сказаться на политике предателя, и это делало его опасным — громкую поддержку можно было обнаружить и подавить влияние.

Но тихий, скрытый, который мог незаметно влиять… это была настоящая угроза.

Я постаралась выразить часть этого словами, осторожно чертила их на земле, но их было много, а земля была с мелкими камешками. Яно глядел на мою работу, и мое раздражение росло из-за того, что я не могла озвучить кучу слов. Голова все еще болела, тело гудело от усталости, желудок урчал, снова голодный после того, как голодание прекратилось. Но я не успела собраться с силами, чтобы снова вытереть участок земли для новых слов, мы оба застыли.

Со стороны тропы было слышно стук копыт по каменистой земле. Мы были на расстоянии выстрела из лука от тропы, но тут было сложно укрыться, лишь пара булыжников закрывали нас из виду. И если они…

— Стой, смотри, — сказал приглушенный голос. — Это не похоже на следы? Кто-то сошел с тропы.

— Наверное, пастух.

«Да, это был пастух, слушай своего друга-идиота, прошу».

Разум кипел, я посмотрела в глаза Яно. Он тянулся рукой к луку и колчану, но робко, словно не знал, что будет делать с ними, когда схватит.

— С камнями? Тут нет пастбища даже для коз. Ну же, давай посмотрим, а потом спустимся. Капитан не заметит опоздание в пять минут.

Копыта хрустели камнями, обломки камней съезжали по склону. Наша лошадь за нами подняла голову.

Яно сжал пальцами лук, но мы оба знали, кто шел к нам — два солдата в черно-белых ливреях замка Толукум с гербом в виде шишки секвойи на груди.

Они ехали друг за другом, первый вышел из-за камня и чуть не упал с лошади от удивления.

— О! — сказал он, посмотрел на нас. — О…

— Что? — сказал его товарищ, все еще за камнем. — Что там?

Он был младше, с оранжевым поясом новичка. Наверное, он никогда не видел портрет Яно, да и не мог видеть так близко его лицо. И мы не выглядели в этот миг как королевичи — волосы Яно были распущенными и спутанными, без украшений, его рубашка и штаны хоть были хорошего качества, были в грязи, а я выглядела еще хуже. Может, мы сможем сойти за невинных путников.

Но солдат толком не смотрел на Яно, его взгляд впился в меня.

— О! — снова сказал он, стал шарить руками вокруг седла.

— Олито, да что там? — возмутился его товарищ, пытаясь выйти из-за камня.

— Это… сообщница! — возбужденно сказал Олито. — Это… смотри, она как в приказе…

Сообщница?

Я поняла, что он искал. Арбалет. Он вытащил стрелу из сумки на седле и вставил на место, неловко зарядил арбалет.

— Дай посмотреть, Олито, подвинь проклятую лошадь…

Яно вскочил на ноги и натянул тетиву. Движение было красивым, изящным и плавным, чудесным для расслабленной королевской охоты, но не успокаивало при встрече с двумя заряженными арбалетами. Весь одобрительный трепет насчет его умелого владения старинным луком пропало, я не понимала, почему он не тренировался с современным оружием.

Олито поднял арбалет на уровень глаз, но его товарищ объехал его лошадь, и конь Олито шагнул в сторону, рука солдата дрогнула.

— Погоди, Олито, давай убедимся… ради цветов, — его товарищ присмотрелся ко мне, повернувшись в седле, пока его лошадь двигалась среди камней. — Ты прав!

Я сделала единственное, что пришло в голову в таких обстоятельствах.

Я побежала.

Я бросилась на четвереньках с онемевшими пальцами к другому камню. Я услышала свист, стрела арбалета отлетела от камней, за которыми я скрылась.

— Не стреляйте! — взревел Яно за мной. — Как вы смеете… приказом короны, не стрелять!

Но произошло сразу несколько вещей. Еще скрежет арбалета, а потом тетива Яно запела, выпуская стрелу, и все те дни стрельбы по мишеням и охоты привели к тому, что его стрела пробила горло юного солдата. Олито обмяк в седле, его перезаряженный арбалет застучал по камням. Лошади испугались, их безумные движения двигали камни, добавляя хаоса. Второй солдат запаниковал, потянулся к арбалету, но сжал вместо него луку седла, его лошадь понеслась вниз по склону горы. Но земля была рыхлой, а склон — почти отвесным, и лошадь сделала пару шагов и споткнулась. Солдат вылетел из седла, но едва упал на землю, как лошадь рухнула на него. Четыре копыта жутко трепыхались в воздухе, летели камни, а потом лошадь пропала за выступом горы, камни со скрежетом летели с ней вниз.

Солдат не двигался. Он лежал лицом на камнях, один из них был с красной мокрой полосой.

Яно бросил лук и отпрянул на шаг.

— О, Свет, — выдохнул он.

Я медленно встала за камнем. Я хотела стыдиться побега, но не могла — если бы я осталась на месте, в меня попали бы. Я прошла к Яно, шатаясь, а он еще смотрел на Олито, висящего в седле. Мы смотрели, а лошадь сделала пару нервных шагов, и голова солдата стукнулась об камень. Он медленно и жутко съехал и рухнул на землю.

Яно схватился за голову, его губы побелели.

— О, Свет…

Я сжала его плечо, чтобы успокоить нас обоих. Он дико посмотрел на меня.

— Он был… он застрелил бы тебя! Но я не… я не хотел… о, Свет…

Я сжала его, подавляя свою панику. Он посмотрел на склон, где все еще не двигался второй солдат. Со склона не доносилось ни звука.

Яно вдруг согнулся, уперев ладони в колени, хватая ртом воздух, словно его тошнило. Я опустилась с ним, ноги дрожали от движений. Я посмотрела на искаженное лицо Яно.

— Я убил его, — прошептал он земле. — Я убил их обоих. Наших солдат…

Может, дело было в том, что я не могла утешить, но я вдруг захотела, чтобы он сосредоточился на другом. Я провела ладонью по земле под его лицом и начертила ногтем:

СООБЩНИЦА? — написала я.

— Что за сообщница? — спросил он.

— Я, — я указала на солдат. — Звали меня… — я указала на слово на земле.

— Они назвали тебя сообщницей, — сказал он и нахмурился. — Они явно тебя с кем-то спутали.

Они звучали уверенно, и они действовали, не мешкая. Были готовы стрелять, едва увидели.

Я встала и медленно подошла к лошади без всадника, осторожно обошла тело Олито. Лошадь вскинула голову, все еще испуганная, но я сжала висящие поводья и полезла в сумку на седле.

— Что ты делаешь? — спросил Яно.

Я указала на сумку, отцепила ее от седла. Я принесла ее к Яно, открыла и порылась в содержимом. Сверху были припасы для дороги — свертки еды, трутница, фляга. Но внизу вещи были в клеенчатом чехле, пергамент внутри шуршал. Я вытащила и открыла его.

Там была стопка документов с метками для капитана гарнизона в Пасуле. Я развернула первый и увидела Ларк, изображенная черными чернилами, она смотрела из-под широкополой шляпы, бандана была поднята на лицо.

Разыскивается живой или мертвой

Бандит Солнечный Щит

за убийство Ашоки Тамзин Моропай, похищение принца Яно Окинот Лазурита и нападения на моквайскую индустрию.

Считать вооруженной и опасной.

Награда: двести полумесяцев

Пятьдесят за сообщников, живых или мертвых.

— О, нет… — выдохнул Яно, читая поверх моего плеча.

Мою грудь сдавил страх. Ларк винили не только в моем инсценированном убийстве, но и в исчезновении Яно? Я посмотрела вниз страницы, где было пятно красного воска. Пальцы Яно сжали пергамент и подняли выше, чтобы убедиться. Он резко вдохнул.

Там была печать его матери — штамп королевы Исме Окинот Алой.

Мы переглянулись, в его глазах был шок.

— Не… — начал он. — То есть… то, что она… позволила награду, не означает, что она… — он посмотрел с болью на мои губы. — Да?

Я покачала головой, но меня тревожило, что королева Исме могла стоять за нападением на меня.

— Она не из Наймов, — твердо и почти зло сказал Яно.

Я молчала. Не могла говорить. Я постучала вместо этого по фразе про награду за сообщников.

— Ви, — сказала я.

— В? — повторил он, а после пяти мучительных секунд его лицо прояснилось. — О! Веран?

Я кивнула.

— Пожалуй, и он в опасности, если он найдет ее.

Я снова кивнула, отпустила лист с наградой и порылась в других документах в чехле. Там были копии, чтобы развесить их по Пасулу. Их сделали быстро, вырезали на дереве в спешке, неровные промежутки были между буквами, а чернила размазались, им не дали высохнуть. Я закрыла чехол и подняла тот, что был под ним, тоже полный пергамента. Мне было не по себе из-за того, что солдаты узнали во мне сообщницу.

Я открыла чехол и вытащила первый лист.

— Великие краски Света, — выпалил в шоке Яно.

Там было мое лицо, его изобразили довольно точно. Оно было круглее, чем сейчас, таким оно было, когда у меня был здоровый вес, но ужаснее были волосы. Их не было, как у меня сейчас, и лишь пара черных черточек на голове была вместо них. Внизу, как и у Ларк, была печать королевы.

Разыскивается мертвой

Сообщница бандита Солнечный Щит

Имя неизвестно

Моквайка. Си-ок — янтарь, возможно подделка. Обстриженные волосы. Немая.

Считать вооруженной и опасной.

Награда: двести полумесяцев

Мы смотрели в тишине. Я глядела на слово сверху, оно объясняло панику солдат. Мертвой. Меня не должны были доставить живой.

— Что… как? — спросил Яно слабым голосом. — Как кто-то мог знать, как ты выглядишь? Откуда им знать, что я вернул тебе си-ок? Как они могли знать, что ты… о твоем языке?

Я перевернула тяжелый пергамент, поискала на земле камешек. Я стала коряво писать им на земле:

НАШ ШАНТАЖИСТ СДЕЛАЛ ЭТО.

У меня был только такой ответ. Двор уже нервничал из-за Солнечного Щита, но знать такие детали обо мне, кроме теперь мертвых похитителей, мог лишь тот, кто устроил нападение.

Значит, они знали, что я сбежала. И так они пытались избавиться от меня, пока никто не узнал, что я была ашоки, которая не умерла.

Яно был прав — печать его матери на наградах не означала, что она стояла за атакой. Но это означало, что ее вовлекли в ложь.

Мы были в еще меньшей безопасности, чем думали.

Яно потер лицо.

— Нам нужно в поселок Великанши. Нам нужно к Соэ, найти убежище. Это вышло из-под контроля, кто-то в Толукуме как-то опережает нас на шаг. Я надеюсь, они еще не поняли, куда мы направляемся.

Я не знала, как они могли, но мы не могли медлить. Мы вместе собрали объявления в сумку. Мы оба замерли на жуткий миг, а потом посмотрели на лошадь без всадника.

Яно вдохнул.

— Забирайся, — напряженно сказал он. — Я возьму рапиру.

3

Ларк

Уровень воды в Южном Бурре стал выше.

Я стояла на дальнем берегу, сапоги были по колено в иле, я смотрела на текущую воду цвета ржавчины между мной и полоской травы, ведущей к Трем Линиям. Буря прошлой ночью была не обычным дождем в пустыне — трава у берегов была прижата к земле, засыпана камнями, и вода все еще была выше обычного уровня. Я смотрела, дерево покачивалось у течения реки, теряя при этом листья.

Мы не переживали из-за потопа в Трех Линиях. Худшее случилось, когда пресная вода просочилась, и ручей побежал по боку лагеря. Но все наши припасы лежали выше, и мы не были в опасности. Я видела тот ручей сейчас, он журчал в траве, но теперь я была не на той стороне реки, и защита стала барьером.

Но не важно. Потоп или нет, мне нужно было туда. Забрать своих товарищей из каньона, из Феринно. Я немного оторвалась. Если все бросить, сможем отправиться в путь раньше, чем кто-то придет искать.

И в лагере был арбалет Седжа. Я смогу отбиться от тех, кто попытается преследовать.

Не стоило думать об арбалете. Мысли об арбалете заставили думать о Сайфе, а потом о Розе и катастрофе, какой стали наши жизни. Сайф пропал, то ли потерялся на дороге, то ли был ранен или убит, или его поймали и сделали рабом, или заточили в тюрьму в Пасуле — и я не знала, как узнать правду. Не следуя по дороге, которую он должен был выбрать на юге от воды, не стуча в дверь шерифа, я не могла понять, как его найти.

А Роза…

Прошло две недели с катастрофы с телегой рабов, когда Пикл погиб, а Роза лишилась последней хорошей части ампутированной ноги ниже колена. И пять дней назад я оставила ее с другими, в лихорадке, без сознания.

Мне было все хуже от страха весь путь, я боялась того, что ждало меня в лагере. И я презирала эгоистичного хитрого принца Верана Гринбриер.

Джема стояла, опустив голову к реке, нос почти касался воды. Бедная Джема. Я остановилась отдохнуть у камней, но этого было мало, и мне нужно было, чтобы она двигалась дальше.

Нужно было пересечь Бурр.

— Крыс, — позвала я. — Сюда!

Крыс взбежал по берегу, оставляя следы лап в грязи. Я схватила его за загривок и обвила рукой под грудью.

— Тебе это не понравится, — предупредила я. — Потерпи, ладно?

Я подняла его с земли, и он тут же заскулил, вырываясь, пачкая мои штаны грязью. Но они все равно промокли бы, так что я пошла вперед, сжимая поводья Джемы. Я шла выше по течению от нее — если она поскользнется, я не хотела оказаться у нее на пути. Я пошла вперед в грязный поток воды.

Сначала все было хорошо. Склон был небольшим, а земля — с галькой. Крыс заскулил, как койот, у моего бедра, и я сжала его сильнее. Джема фыркнула, тряхнув головой.

— Все хорошо, — я успокаивала их обоих, вела дальше в реку. Обычно я и колен тут не намочила бы, но после пары футов вода поравнялась с вершинами моих сапог, проникла внутрь и сделала мои шаги медленнее.

Когда мы прошли десять футов, вода плескалась у моих бедер. Что-то — ветка или корень, вырванные потоком — ударило меня по колену, и я прильнула к Джеме. Она тряхнула гривой, высоко задрала нос.

— Все хорошо, — снова сказала я. — Все хорошо, Джема. Идем, Джема…

Вода доставала ей до груди, и ей это не нравилось — она пыталась отвернуться от меня, уйти ниже по течению.

— Джема, — едва дышала я. — Джема….

И Кольм.

Имя ударило по мне, и я поскользнулась на камнях на дне, сжала поводья, чтобы не упасть. Когти Крыса впились в мои штаны.

Знакомый голос проник в мою голову:

«Ты назвала свою лошадь в честь Джеммы Макзатль? Последней королевы Алькоро?».

Я фыркнула Верану пару дней назад, была рада использовать его возмущение против него, но я толком не обдумала его слова. Я украла Джему ночью два года назад в Тессо. Там была группа представителей университета для лекции, и я пряталась за амфитеатром, забирала монеты из карманов и пару раз услышала то имя. Когда я украла одну из их лошадей — черную крупную кобылицу — я дала ей это имя.

Мне оно нравилось. Оно было громким, ощущалось правильно.

Ощущалось знакомо.

— Нет, нет, нет, — прошептала я, скрипнув зубами. Я намотала поводья Джемы на кулак, пыталась тянуть ее, но не могла выбросить имя из головы — то, которое часто сопровождало первое.

Джемма и Кольм. Кольм и Джемма.

Твой дядя приедет…

Мы получили письмо от…

— НЕТ.

Я потянула Джему вперед, пытаясь убежать от призраков воспоминаний, утопить их в бурном потоке воды. Земля просела под моими сапогами, и я вдруг оказалась в воде по живот. Я подняла Крыса выше под рукой, его лапы гребли воду, задевали мою тунику.

Воспоминания не были моими. Не принадлежали мне. У меня не было прошлого в том напыщенном мире королев, королей и замков на спинах невинных людей. В мире, который торговал плотью и кровью.

Зря я решила перейти реку тут. Стоило пойти ниже по течению в место, где поток был тише, но пришлось бы сделать крюк в две мили. Две мили от Трех Линий, от моих товарищей. Но так было бы безопаснее. Я отогнала ту мысль и сделала еще шаг.

Вода была по грудь. Я подняла подбородок над грязными каплями, прыгающими над поверхностью. Крыс забрался на мое плечо, его мокрая шерсть липла к моему лицу. Я ощущала, как он дрожал.

— Хорошо, — выдавила я сквозь шерсть и брызги. — Половину прошли… нет, Джема…

Джеме надоело. Она повернулась, прижав уши к голове, решив уйти ниже по течению. Я тянула за поводья, но она и поток толкали меня в одном направлении, и мои ноги ехали. Я накренилась вперед. Моя голова нырнула под воду. Когти Крыса задели мое плечо, порвали кожу…

И он пропал.

Я набрала в рот грязной воды, тело толкал поток. Я отлетела от камня, задела раненое плечо. Мои пальцы ног задели речное дно, и я впилась пятками. Но меня тут же толкнуло дальше, хотя я смогла поднять голову над поверхностью и сплюнуть воду.

— Крыс! — я убрала мокрые дреды с лица — шляпа пропала — и отчаянно озиралась среди воды. Река бушевала, пенилась, бурлила, ветки появлялись и пропадали среди воды. Меня несло с ними мимо прохода к Трем Линиям. Вскоре я пронесусь мимо, придется возвращаться, терять ценные минуты… Я закричала без слов и стала грести — я плохо плавала, это не требовалось в пустыне… но на озере… греби плечом, а не локтем, пальцы — как ложки, а не вилки, милая…

Я охнула, а потом увидела Крыса — он был в двадцати футах впереди, плыл к берегу, откуда мы начали, где Джема выходила из реки, вода стекала с нее. Но койота унесло потоком дальше лошади, он барахтался в воде.

— Крыс! — я взмахнула рукой, пытаясь грести вниз по течению, но что-то врезалось в мой живот, выбило дыхание из моих легких. Что-то дикое било меня по ребрам — ветка. Я врезалась в дерево на дне, и оно мешало плыть. Крыс несся все дальше от меня. — Крыс! — завизжала я. Поток был таким сильным, толкал меня в бок вместе с деревом. Оно двигало меня к берегу, к Трем Линиям, но Крыса уже не было видно. Я с трудом высвободила ногу из сети веток. Я почти перебралась через блокаду дерева, когда краем глаза увидела фигуру, несущуюся по берегу возле места, где пропал Крыс. Фигура бросилась в поток.

Дерево, к которому меня прижимала вода, дрогнуло, и я снова оказалась под поверхностью. Течение толкало меня в ствол, ветки и прутья кололи и били меня. Я всплыла, кашляя, поняла, что я была у камышей у берега. Мои сапоги нашли дно, и плечи вырвались из воды. Я впилась пальцами в камыши — спасибо вам — и выбралась на гальку берега. Вода тянула за сапоги, но теперь я могла ползти, кашляя, среди зарослей на берег.

Я была в грязи от волос и когда-то белой туники до сапог. Я обмякла на миг, хрипло дыша, в ушах шумела вода.

Глупая, глупая, глупая.

Глупая.

Страх поднялся волной. Я подняла голову и встала на ноги. Я едва отыскала сапоги под собой, а потом услышала последний голос, который хотела — или ожидала — услышать.

— Ларк! Ларк! Он у меня!

Из зарослей вышел такой же грязный Веран, мокрая одежда висела на нем, волосы прилипли ко лбу. Он сжимал в руках мокрого Крыса. Тревожное скуление звучало поверх шума реки, и мой страх сменился чем-то близким к облегчению.

Близким, но не облегчением.

Я посмотрела на другой берег — Джема была в безопасности, стояла возле милой золотистой Кьюри, их поводья свисали. Мой щит и рукоять меча поблескивали на ее седле. Я посмотрела на Верана, он рьяно шагнул вперед, глаза сияли.

— Я его поймал, — выдохнул он. — Не знал, смогу ли, но научился плавать с Элоиз в детстве… твоя мама проследила, чтобы я умел…

Обжигающий и глупый гнев вспыхнул во мне, и я шлепнула себя по бедру.

— Сюда, Крыс.

Крыс вырвался из рук Верана и подбежал ко мне, шумно дыша. Веран не остановился, ускорился, чтобы пересечь расстояние между нами.

— Ларк, — сказал он. — Дай поговорить с тобой. Прошу…

Я не ждала, пока он замедлится. Я сделала шаг к нему, ладонь устремилась к его груди — чтобы лишить его равновесия и, может, пнуть, когда он упадет. Но я не успела коснуться его, ладонь Верана сжала мое запястье.

Он подавил свое удивление от своих рефлексов.

— Я догадывался, что ты это сделаешь, — сказал он. — Я не глупый, зн-ай! Голубой святой Свет…

Он умолк, когда я закончила выворачивать его руку. Его пальцы отпустили, и он на секунды схватился за запястье, а я побежала к Трем Линиям.

— Пойдешь за мной, буду стрелять, — крикнула я поверх плеча.

— Ларк! — завопил он. — Постой! Мне нужно кое-что тебе сказать!

Но меня гнал гнев, и дрожь от усталости сменилась приливом энергии. Я бежала вверх по склону, Крыс несся за мной.

Я не застыла, гадая, почему никто не был на тропе — Андрас должен был находиться тут с быком и лошадьми, следить за дорогой и пасущимися зверями. Лила должна была собирать травы, может, вместе с крохой Уит. Но склон был тихим и пустым. Может, было еще рано, или они ждали, пока вода в реке успокоится, чтобы повести зверей на водопой.

Может, произошло что-то ужасное. Может, каньон затопило ночью, может, он обвалился, и они застряли, может, случился пожар. Может, может, может.

Я побежала быстрее.

— Ларк! — Веран преследовал меня, спотыкаясь об камни. Я надеялась, что арбалет Седжа был заряжен и смазан — может, если я крикну, он выстрелит за меня. Легкие горели, я добралась до кривого камня на входе в каньон. Три волнистые линии были нарисованы на камне, древний знак, что внутри был источник воды. Я пробежала мимо них, не разглядывая.

— Седж! — позвала я. — Лила! — голос отражался от камней. — Роза! Андрас, Уит, Молл! — Пикл. Сайф. Имена товарищей крутились в голове, горло сжалось из-за двоих, кого я уже потеряла. — Седж! — снова закричала я. — Доставай арбалет! Нужны лошади!

Я перепрыгнула ручей, текущий от переполненного источника. В другой день это радовало бы — чистая вода текла у наших ног, но теперь эта аномалия тревожила — где все? Они прятались? Седж укрыл их над источником? И где… я прошла на площадку, где мы держали лошадей. Где были лошади?

— Ларк! — снова позвал Веран. — Стой!

Я прошла через ветки дуба, обрамляющие лагерь, и застыла.

Не было ничего, никого. Яма для костра была черной и холодной. Бревна в грязи были на земле. Одна из каменных стен была разобрана и лежала кучей. Не было одеял, котелков, следов выживания. Нет, не так. Там была рукоять топора, которую я сломала несколько недель назад, набалдашника все еще не было, и металлический посох, которым Пикл бил по колесам карет.

Но все остальное и все остальные пропали.

Веран прошел сквозь ветки за мной, тяжело дыша.

— Ларк…

Я не дала ему закончить. Я пошла к источнику. Они точно были там, на небольшом склоне — может, вода поднялась слишком высоко, может, Седж решил, что будет проще защититься…

— Проклятье, Ларк! — закричал Веран. — Они не там! Их тут нет! Они ушли… я послал телегу!

Я застыла, камни катились от моих ног. Кровь шумела в ушах, и я смотрела на склон, не видя его. Все побелело перед глазами.

— Не такую телегу, — продолжил он за мной. — Карету. Я писал Яно в письме, которое Сайф нес в Пасул. Я сказал ему послать Сайфа обратно с каретой на восемь мест. Мы заплатили кучеру, они уже должны быть возле Каллаиса. Нет, погоди…

Я повернулась к нему, и он вскинул руки.

— Я собирался сказать тебе в Пасуле. Я думал, чем раньше они получат помощь…

Я наступала на него, готовая сломать его нос, пальцы, колено. Он пятился, спотыкаясь об камни.

— Ларк…

— Ты все забрал у меня! — прорычала я.

— Ты хотела, чтобы я увез их, хотела, чтобы я помог им. Я думал…

— Ты все испортил! — закричала я. — Ты и твой тупой комплекс героя испортили все, что у меня было! — я склонилась, подняла камень и отвела руку. Он закрыл руками лицо, сжался у веток.

Я остановилась. С этого угла я заметила возле бревен груду камня из одной из наших стен. Но не просто груду. Что-то с ней было не так — она была слишком аккуратной, сложенной с целью, и я узнала форму. Она была вытянутой, а не широкой, плоский камень был на дальнем конце…

Я бросила камень. Веран посмотрел через миг, но я уже повернулась к камням. Он медленно выпрямился.

— Ларк… это…?

Я остановилась у груды, сначала посмотрела между своих ног, где потрепанный уголок одеяла торчал из-под камней. Я заметила еще ткань в брешах, она плотно укутывала что-то внутри. Я посмотрела на большой плоский камень в изголовье груды, прислоненный к стене каньона. Я узнала камень — это была одна из наших рабочих поверхностей, там мы сшивали кожу, ковали металл или разбивали кукурузу для еды. Поверхность была вымыта, но виднелись черные следы от угля. Буря сделала их нечитаемыми, но изначально это явно были буквы.

Несколько букв, короткое имя.

Имя той, кого я оставила тут при смерти из-за прихоти незнакомца-королевича.

Роза.

Мое сердце застыло. Колени подогнулись, и я рухнула у могилы, смотрела на потрепанный уголок одеяла, которое служило саваном. Кровь перестала шуметь в ушах, осталась только беззвучная пустота.

— Роза, — мой голос был хриплым из-за грязной воды и эмоций. Пальцы сжали камни, и я подавила дикое желание разобрать могилу, порвать саван внутри.

— Это… откуда ты знаешь? — прошептал Веран за мной. — Там… нет имени…

Я стиснула челюсть так, что она хрустнула. Откуда я знала? Кого из товарищей я оставила без сознания, когда уехала в Утцибор? Кто из товарищей уже потерял голень из-за меня, а теперь, из-за моих ошибок у телеги, потерял жизнь? Моя давняя подруга, которая была мне как семья… грудь сдавило, я не могла дышать. Я сжала руками голову.

— Ларк, — снова сказал он, игнорируя мое молчание. — Послушай, я знаю… это плохо, но нам нужно к лошадям. Нужно в путь, направляться в Каллаис. Я послал твоих товарищей к моим друзьям там, к Джемме и Кольму. Если выедем сейчас, сможем уехать далеко, и солдаты…

Я сорвалась.

Я вскочила на ноги и повернулась резким движением. Он отпрянул через миг, но я уже схватила его за воротник. Он пошатнулся, и мы оба упали, его дыхание вылетело изо рта, он рухнул со мной на его груди. Твердая земля вызвала уколы боли в коленях, но я едва ощущала это. Я повернула руку.

— Ларк, — прохрипел он. — Прости. Мне жаль…

Я замерла, чтобы прицелиться. Я хотела сломать ему зубы или челюсть, но это повредило бы мои костяшки. Я решила разбить его нос, красивый острый нос — будет больно, но ничто не вонзится в мою кожу. Я отодвинулась сильнее.

Он моргнул, его грудь вздымалась и опадала под моими ногами. Часть грязи с реки облетела, и я увидела розовый шрам над его бровью, лилово-зеленый синяк на лбу, след от удара головой во время припадка пару дней назад. Над правым ухом был ожог от спасения Тамзин из горящего здания. На шее была свежая рана, длинный тонкий порез от когтя собаки.

Мой кулак задрожал в воздухе. Мои ожоги кололо, плечо болело от удара мотыги Доба Грязи. Порезы и синяки после реки пульсировали.

Он смотрел на меня глазами цвета полыни, ладони дрожали на земле.

— Я не должен был отправлять их, не сказав тебе, — медленно и тихо сказал он. — Прости, Ларк. Я принял это решение перед тем, как мы покинули Три Линии, я думал, что помогал тебе, и что потом ты оценишь это. Только побыв с тобой какое-то время в пути, я понял, что ошибся. И я не думал, что кто-то мог умереть, пока тебя нет. Ларк, — его голос дрогнул. — Ударь меня, если хочешь, если это поможет, но дай потом что-нибудь исправить. Я знаю, что не могу исправить все, но остальные твои товарищи в порядке. Сайф в порядке. Если нет, они были бы тут.

Мое плечо болело от поднятого кулака. Я сжала его сильнее. Веран скривился, ожидая удара, но не поднял руки.

Из каньона донеслось эхо голоса.

Глаза Верана чуть расширились.

— Ох, есть проблема. Нас преследуют.

Моя рука напряглась, и я посмотрела на каменистую землю над его правым плечом.

— Нет…! — предупредил он, но мой кулак уже опустился. Я вонзила костяшки в землю у его уха. Мы оба вдохнули в тот миг — он от шока, я от боли. Но я не тратила дыхание. Я откатилась, моя левая ладонь сжала его воротник, и я подняла его.

Его лицо было в дюймах от моего.

— Что значит, преследуют? — прорычала я.

— Солдаты из Пасула, — выдавил он. — Из замка … они следовали за мной, когда я отправился за тобой. Я не думал, что они быстрые, но у них отдохнувшие лошади.

Лошади.

— И ты оставил Джему и Кьюри у реки?

Он нахмурился.

— Ты тоже!

Я тряхнула его.

— Потому что я хотела застрелить тебя и покончить с этим, — я посмотрела поверх его плеча. — Сколько их?

— Я не смог сосчитать. Пятеро или шестеро?

— Вооружены?

— Да.

Я скрипнула зубами и огляделась, но Седж и Лила постарались — все было пустым, вычищенным. Даже тупого ножа не было. Я отпустила его воротник, встряхнув еще раз, и прошла к старой рукояти топора и металлическому посоху. Я бросила ему рукоять. Он выронил ее, а потом склонился и поднял.

— Нужно пройти, — сказала я.

— Что пройти?

— Каньон, — сказала я. — Мы можем забраться по тропе к карману с водой, а потом перебраться через гряду. Мы спустимся с другой стороны и попытаемся добраться до Джемы и Кьюри.

— А потом в Каллаис?

— По шагу за раз, ладно?

Грязь на его земле потрескалась, он подавил улыбку.

— Что? — осведомилась я.

— Это ты переняла от моей мамы.

Я указала на него металлическим посохом, мне было душно.

— Первое правило: ты молчишь обо всем этом, понятно? Я все еще хочу тебя ударить.

Уголок его рта приподнялся, он плохо боролся с улыбкой.

— Понял.

Я чуть не ударила его посохом по голове, но от стен каньона отражалось эхо грохота камней. Я отвернулась от него, все внутри сжалось. Я посмотрела еще раз на могилу Розы, а потом пошла к переполненному источнику.

— Не отставай, — сказала я, не оглядываясь.

4

Веран

Стена каньона была отвесной, камни сыпались, и я пару раз чуть не упал, едва успевал схватиться за тонкую траву. Несколько скорпионов и тарантулов убежали от нашего приближения, и на жуткий миг воздух наполнил шепот гремучей змеи. Но Ларк только нетерпеливо зарычала на существо, обогнула его, словно злилась и на него, и на меня.

Мне не стоило улыбаться ей там после того, как мы увидели могилу, но, Свет, многое в ней теперь было понятным. Я хотел указать ей на все это, связать ее манеры и обороты речи, но подъем забирал все дыхание, и она вполне могла той металлической палкой столкнуть меня с края.

Внизу раздался вопль, и я оглянулся.

— Они нас заметили, — крикнул я. Ларк обернулась, хмуро посмотрела на группу солдат, указывающих на нас. Она закрыла банданой нос и рот — это выглядело странно без ее черной краски и широкополой шляпы. Она повернулась и продолжила подъем, используя металлическую палку для этого.

— Дело только в моей награде? — спросила ворчливо она.

— Вряд ли это связано с твоей наградой, — сказал я. — Думаю, они за мной.

— О, и все? Тогда почему я убегаю? Какая награда?

— Ха, — сухо ответил я. — Уверен, они будут рады схватить и тебя, так что я бы не рисковал.

— Что ты сделал, что группа солдат Моквайи гналась за тобой из Пасула?

— Спас Тамзин, ясное дело.

— Ясное дело, — повторила она, рыча. — Я думала, мы спасли ее для принца. Я не думала, что это приведет к аресту.

— Тамзин не просто придворная, — сказал я. — Она была ашоки, а это…

— Те, кто поют всем, чтобы указать, что думать?

— Все немного сложнее, — раздраженно сказал я. — Они не просто говорят людям, что думать, они привлекают внимание к темам, описывают их так, как люди и не подумали бы. Тамзин несколько лет назад задела работорговлю. Она сделала своей целью играть для двора, чтобы те, кто создают закон, увидели, что система работает не так, как они думают, что это не просто структура.

— Забавно, что им нужно объяснять такое, — коротко сказала она.

Я вздохнул.

— Не буду спорить. Политика бывает замкнутым миром, не отрицаю. И не буду защищать. Люди не хотят меняться, а то и жадные. Но это делает работу Тамзин важнее — она полностью изменила образ мышления Яно. Следующего короля Моквайи, Ларк. У него не было убедительно причины нарушать статус кво, но она помогла ему увидеть, что он дожжен, и он смог. Разве это не поражает?

Она не ответила на мой вопрос.

— И ты говоришь, что кто-то из политиков при дворе разозлился, что она раскачивает лодку?

— Это люменская фраза, — отметил я.

— Что?

— Раскачивать лодку. Ты научилась ей в озере Люмен.

Она застыла и повернулась ко мне, бронзовые глаза сверкали над банданой. Конец металлического посоха замер в дюйме от моего носа.

Я отодвинул его.

— Прости, не сдержался.

— А лучше бы сдерживаться.

— Идем, солдаты начали подниматься.

Она посмотрела вниз, первые моквайцы начали подъем по стене, им мешали арбалеты. Она издала недовольный звук и продолжила лезть.

Я не унимался, хотел, чтобы она знала всю историю, все еще боролся со стыдом, что не рассказал ей о карете.

— Но ты права — Тамзин получила врагов при дворе. Вот только мы не знаем, кого. Многие могут быть против разрушения торговли рабами и за то, чтобы Яно назначил ашоки с традиционными взглядами. Министр инфраструктуры высоко в моем списке, — я вспомнил пару неприятных разговоров с министром Гетором Кобоком, а еще его долгое отсутствие примерно во время похищения Тамзин. — Но это мог быть кто угодно. Может, это новая ашоки или ее союзник, решивший оставить голос рабству. Или любой из министров, которые зависят от эксплуатации труда. Или кто-то с другим мотивом, я не так хорошо знаю нюансы местной политики…

— Веран, — сказала она.

— Что?

— Замолчи. Думай о дыхании, иначе потеряешь сознание. Если упадешь в обморок, я тебя брошу.

Я притих, следуя за хрустом ее подошв. Другим звуком было только шумное дыхание Крыса.

— То есть, — вдруг сказала она, будто поняла, что говорила. — Я не брошу тебя, если ты… я не это…

Я вздохнул, чтобы она слышала мое раздражение.

— О, то есть ты можешь пристрелить меня или вырубить, но, Свет, не сможешь бросить меня, если у меня будет припадок? Я не хочу твоей жалости, Ларк.

Она не обернулась, но ее шаги чуть замедлились. Несколько камешков покатились от ее ног.

— Прости, — сказала она.

— Ты тоже можешь помолчать, — рявкнул я.

Мы лезли наверх. Мои бедра горели от подъема, дыхание застревало в груди. Я оглядывался порой на солдат — мы оторвались от них, потому что Ларк знала почти невидимую тропу. Я старался делать шаги легкими, не делать для них проход легче.

— Тут карман, — сказала она после паузы. Я прошел за ней через выступ из камня и увидел небольшую вмятину. В центре был продолговатый пруд, но я знал по прошлому визиту сюда пару дней назад, что пруд был достаточно глубоким, чтобы быть надежным источником воды.

Мы пили воду из источника в тишине, прохладная вода смыла часть грязи с горла. Я плеснул немного на лицо и волосы, капли падали с пальцев. Я хотел бы унести больше с собой, жаль, у нас не было бутылки или фляги. Ларк, похоже, думала о том же. Она села на корточки у края источника, сжала каменный выступ, костяшки погрузились в воду. Она смотрела в глубины.

— Он никогда не пересыхает, — сказала она. И я понял, что она не просто уходила от каньона Трех линий, она прощалась с ним. Солдаты шли за нами, и ее товарищи были в Каллаисе, так что она могла и не вернуться сюда.

Я подумал на миг о Сильвервуде, темных склонах и древних деревьях, и мое сердце сжалось сильнее. Я много раз прощался с домом, но не думал, что никогда не вернусь.

Я посмотрел на каньон — шлемы солдат покачивались, пока они взбирались по склону, все еще на расстоянии выстрела из арбалета ниже нас. Я посмотрел на дно каньона и нахмурился. Два солдата не продолжили подъем, а развернулись и бежали по лагерю Ларк.

Я прикусил губу, не хотел торопить прощание Ларк, но она оторвалась от воды раньше, чем я что-либо сказал. Не глядя на меня, она повернулась к склону.

— Мы близко к вершине, но последний участок сложный, — напряженно сказала она. — Мы толком не ходили за край. Идем, Крыс.

— Куда ведет смежный каньон? — спросил я, мы стали подниматься по камням склона.

— Он выходит в половине мили вниз по реке.

Я оглянулся на двух солдат, бегущих по каньону.

— А если мы не сможем так выйти?

— Почему не сможем?

— Двое солдат возвращаются. А если они заблокируют вход в каньон?

— Сколько за нами идет?

— Четверо.

— Тогда не о чем переживать. Ты сказал, их всего шестеро.

— Я сказал, что не сосчитал точно.

Она хмыкнула.

— Мы не можем вернуться. Мы оторвались от них. Мы должны добраться до конца каньона раньше них.

— У них, наверное, есть лошади.

Она повернулась ко мне, широко раскинула руки.

— Что ты хочешь от меня услышать, Веран?

— Я просто хочу, чтобы ты знала обо всех проблемах? — пылко сказал я.

Она недовольно фыркнула и продолжила подъем.

— Если бы ты не пошел за мной, это проблемы не было бы.

— Если бы ты не побежала… — выпалил я, не сдержавшись, но, я не смог бы закончить, даже если бы не остановился. Ларк с гневным воплем развернулась, широко взмахнув металлическим посохом. Только из-за склона я смог пригнуться и спастись. — Нужно идти, Ларк! — выдавил я, ноги ехали по склону. Я сел на корточки, посох пролетел над моими волосами, возвращаясь. — У нас нет времени…

Ларк завела руку для еще одного взмаха, ее глаза пылали, ноги были широко расставлены. Она попадет в этот раз. Я пятился, спасаясь от посоха, но не успел уйти далеко, Крыс гавкнул. Ларк посмотрела за меня, и я услышал знакомый щелчок. А потом посох полетел не к моей голове. Ларк подцепила мою тунику, как крюком, и толкнула меня в стену каньона. Я выругался, едва дыша, конец палки прижал меня к камню, я ударился плечом. Снаряд арбалета ударился об землю там, где было мое тело до этого.

Я посмотрел между ног, первая из солдат держалась за каменный выступ кармана с водой, ее арбалет был направлен на нас. Она взяла снаряд у товарища ниже нее и вонзила в арбалет.

— Вставай! — прорычала Ларк, словно я без причины валялся на тропе. Она убрала посох, схватила меня за тунику рукой, и мы побежали, пригибаясь, чтобы уйти от выстрелов. Щелчок арбалета скрылся за грохотом камней, падающих от нашего побега, и следующий снаряд попал возле ладони Ларк, сжимающей корень можжевельника. Она без пауз схватила болт и сунула в свой хвост про запас.

Еще несколько вдохов, и мы снова были вне досягаемости, но теперь солдаты забрались в чашу с водой. Я бежал за сапогами Ларк, давясь пылью, которую она поднимала, стараясь не паниковать, когда ноги ехали на гравии. Не было пространства для паники. Не было времени думать.

Был только бег.

Мы добрались до выступа каньона — камень торчал чуть шире, и мы могли бежать прямо, а не скатываться. Ларк побежала среди густой полыни и можжевельника, порой кричала поверх плеча «Змея!» или «Нора!», а я пытался пройти за ней, легкие сдавливало от дыхания. Я никогда еще не заставлял тело так работать. Ни разу. Даже в те несколько раз, когда я ускользал в лес один, я старался действовать медленно, отдыхать, есть и пить, искать на теле признаки, что я перегибал. Усталость, тошнота, головная боль — порой это предупреждало меня, что тело вот-вот сдастся. Но не всегда. И не теперь. Тут мое тело было кричащими мышцами и расплывшимся зрением, адреналином. Два дня без сна, две ночи безумной езды, плавание в реке, спасение собаки, бег вверх по стене каньона…

Я не справлялся.

— Ларк, — громко охнул я, спотыкаясь об камень. — Постой…

Мой голос был недостаточно громким, но, к моему удивлению, она остановилась, проехав на гравии. Я чуть не врезался в нее через миг, не смог изменить бездумные шаги своих ног. Она выругалась и расставила ноги шире, сжала мои плечи, чтобы удержать меня. Я прильнул к ней, вбирая воздух в горящие легкие.

— Проклятье, — мрачно сказала она, и я поднял голову. Мы добрались до холма на краю каньона, он был достаточно высоким, чтобы было видно дальнюю сторону каньона и траву, ведущую тропой к реке. Я вдохнул с болью.

Берег и оба каньона были переполнены солдатами. Многие были на лошадях, бегали туда-сюда, но некоторые ходили по дну каньона, втискивались за камни. Солнце поднималось, сверкало на мечах, шлемах, арбалетах. За пенной коричневой рекой я видел Джему и Кьюри, привязанных к двум коням солдат, сумки на их седлах были раскрытыми.

— Шесть, — сказала Ларк.

— Я же сказал, что не рассмотрел!

— Шесть и двадцать — разные вещи! — рявкнула она.

Я не мог спорить. Я согнулся, еще сжимая ее руки, пытаясь дышать медленнее.

Она оглянулась на четверых преследующих солдат. Я не смог найти силы повернуть голову, но и не слышал хруста приближающихся шагов.

Она выдохнула и повернулась к каньону.

— Пламя, — она подняла меня чуть выше. — Так, ладно. Немного нужно подняться, а потом край перейдет в гору. На южных склонах не спуститься, но мы сможем, наверное, найти путь на северо-восточной стороне… если только…

Она умолкла.

— Только что? — спросил я.

— Если она не ведет в водную впадину, — сказала она. — Около пятидесяти миль, и без воды.

Я слышал о впадинах от воды. Было сложно планировать западную часть предложенной дороги Феринно, и это делало лагерь Ларк на Южном Бурре логичным. Каждый путник, карета, караван или телега с рабами приходили к Бурру, чтобы напоить своих зверей. Официальная дорога в Пасул, какой она была сейчас, сильно изгибалась на юг, чтобы уменьшить расстояние между Южным и Северным Бурром. Если бы кучер срезал через водную впадину, он добирался бы до Пасула на два дня раньше, но кони умирали бы от жажды на половине пути.

От мысли, что придется там идти, смешно не было.

— Мы можем спуститься по горе на северо-западной стороне, а потом обойти к восточной? — спросил я.

— Моквайцы ждут, что ты уйдешь на восток? — спросила она.

После того, как Ро и Элоиз уехали на восток, и я убежал на восток из Пасула, накликав гнев моквайского двора на Восточный Альянс?

— Ага, — сказал я, выпрямившись, насколько мог.

Она посмотрела на солдат в каньоне, потом на тропу, потом на Джему и Кьюри за рекой, а потом за плечо. Она снова вздохнула, подняла мою руку и закинула себе на плечи.

— Давай сначала пройдем к другой стороне горы, — сказала она.

— По одной проблеме за раз, — сказал я, потому что голова кружилась, и слова мамы помогали.

Ларк фыркнула.

— О, мы уже не можем позволить роскошь переживаний об одной проблеме за раз. Идем. Если скроемся из виду, солдаты за нами могут подумать, что мы спустились в следующем каньоне.

Она повела меня вперед, повернула от спуска в каньон к склону справа от нас. Он был в булыжниках, через пару футов они закрыли нас от взглядов тех, кто шел за нами. Я осторожно опускал ноги, шатаясь, но хотя бы не лишился сил, как пару дней назад, когда ей пришлось нести меня после моего падения. Я отдышался и убрал часть своего веса с ее плеч.

— Думаю, я смогу идти, — сказал я, убрал руку с ее шеи.

Она хмуро посмотрела на меня поверх банданы, а потом вручила мне металлический посох.

— Вот. Это для равновесия. Но мне он понадобится, если будет бой.

Я взял посох, стараясь не показывать, как был рад опираться не на нее.

— Вижу, ты потерял рукоять топора, — отметила она.

— Да, выронил, когда думал, что мне разобьют голову, — едко сказал я. — Жаль, что ты промазала — могла бы избавиться от меня.

Что-то мелькнуло на ее лице, но она убрала это — Свет, она была как ее мать — и пошла выше по склону.

— Если бы я хотела тебя ударить, я бы это сделала, — сказала она.

Я сделал шаг и остановился.

— Что?

— Идем. Молчи. Мы тут не в безопасности.

Она пошла дальше, ловко прыгая среди камней. Через миг я покачал головой и пошел следом, тихий, но не такой уверенный, как она, а теперь уставший эмоционально, а не только физически, пытаясь понять, были мы союзниками или врагами.

5

Тамзин

Дождь стучал по листьям среди песен птиц, звенящих среди веток. Я слышала птиц почти в трансе уже час — в последние годы замок Толукум был закрыт, чтобы отогнать москитов, переносящих заразу, и внутри было тихо, а в последние недели за окном моей крохотной камеры в Феринно было больше летучих мышей, чем птиц. Теперь нас окружал густой кленовый лес на востоке от леса секвойи, и воздух был полон чириканья, свиста, переливов. Целый хор мастеров-композиторов кричали друг другу о размножении и территории, пока я тихо сидела под ними.

Мы остановились не так давно в миле от Ветки Перко, деревушки лесников на западном склоне Моковик. Увидев объявления с наградами в сумке солдата, мы решили, что мне в город нельзя было, и Яно оставил меня в относительном удобстве гнезда из кустов и пошел купить припасы на последние монеты. Я провела час в плаще мертвого солдата, пока лошадь, которую мы забрали у него, щипала траву неподалеку.

Шелест веток заглушил стук дождя и пение птиц, и я открыла глаза и увидела Яно, ведущего еще лошадь среди папоротников, они были мокрыми от пути среди веток, с которых стекала вода. Он опустил мешок и сел рядом со мной.

— Ты в порядке? — спросил он.

Я кивнула.

— Ты?

Он все еще был растерян о того, что я смогла говорить, хотя я редкие слова могла произнести четко.

— Да, я в порядке. Добыл припасы в магазине.

Он вытащил несколько баночек печенья, твердого и безвкусного, которое хранилось десятки лет, а потом достал кое-что еще — небольшую плитку восемь на восемь дюймов.

— Это лучшее, что я смог найти, — сказал он. — Это не продавалось, но я увидел ее за коробкой для монет и попросил продать, — он вручил ее мне вместе с мешком кусочков мела.

Я взяла это, меня мутило. Он ждал, наверное, думая, что я что-то напишу, но я не стала. Я не хотела. Я эгоистично ненавидела это. Я направила весь гнев на это одним пылающим лучом. Табличка и мел — теперь это было моим голосом.

Я опустила табличку и мешок мела, похлопала его по колену, выражая благодарность, и потянулась к банке с печеньем.

— Я думал, — сказал он. — Об объявлениях с наградой, и кем могут быть наши подозреваемые. Очевидный вариант — Кимела Новарни.

И ко мне приходила эта мысль. Она получила бы больше всего выгоды в политическом и профессиональном плане, выгнав меня с места ашоки. Кимела Новарни пришла за деньги рисовых плантаций острова Кетори, и кроме желания моего места, она могла хотеть сохранить рабство. Она рассматривалась на роль ашоки, когда прибыла я. И то, что я — громкая и неизвестная, прибывшая практически с улицы — была назначена вместо нее из старинной и знаменитой семьи, подняло много шума два года назад.

И шум еще не улегся.

— Как по мне, она скорее всего стоит за всем этим, — продолжил Яно. — Шантаж был сосредоточен на ее назначении. И только кто-то с пониманием нюансов придворной политики, как она, мог устроить все это.

Я поджала губы, мне было не по себе из-за очевидности мотивов Кимелы, и я не знала, почему чувствовала такое. Я поняла, что придется использовать табличку. Я подавленно вытащила кусочек мела и стала писать. Я показала слова Яно.

КАК КИМЕЛА ОСТАВЛЯЛА ПИСЬМА?

— Ты про мою комнату? Не знаю. Наверное, кому-то платила. Хотя, — с неохотой признал он, — слуги клялись, что не видели никаких писем. Я допросил всех от служанки, чистящей камин до главы слуг, Фалы. Но Кимела могла кому-то платить, — он увидел мой взгляд. — Нет?

Я постучала мелом, собираясь с мыслями, думая об объявлениях с наградой и печатью королевы Исме. Кимела могла повлиять на королеву, чтобы она поставила печать — ашоки умело владели словами, и они знали многое о дворе. Но подкуп не должен был использоваться. И проблема была не в этике — это влияло на то, как воспринималось послание ашоки. Если разнесется слух, что придворный рассказчик получает информацию, покупая ее, или влияет на людей через их карманы, ее репутация из социального стратега превратится в неловкую сплетницу, и будет сложно вернуться после такого падения. Несколько ашоки в истории пали до этого статуса, их умные слова и скрытые намеки затмил факт, что они покупали тайны и популярность.

Но можно было возразить, что, когда на меня напали, Кимела еще не была ашоки, она могла опуститься до грязных методов, чтобы получить место. Но, если так, она вела опасную игру. Если ее раскроют — если разнесется слух, что она шантажировала и покупала, чтобы получить место, а не была выбрана за ее таланты — это сломает всю ее карьеру.

Я подозревала, что слова «Ашоки так не делают» не выразили бы мои мысли. Яно все еще ждал моего ответа, и я пожала плечами и написала:

ВРЯД ЛИ ЭТО КИМЕЛА. НО НИКОГО ВЫЧЕРКИВАТЬ НЕЛЬЗЯ.

— Точно, — согласился он. — Нельзя. А кто за этим стоит, по-твоему?

Я покачала головой. Вариантов было много, от этого голова кружилась, и куда больше пугало то, сколько жизней задело это, кроме моей. Два солдата вчера просто выполняли приказы, но погибли из-за этого. И люди умерли при нападении на мою карету — несколько стражей и кучер погибли. Мою служанку, Симею, убили, когда она закрыла меня собой от арбалета.

Я закрыла глаза, борясь с отчаянием, когда высокий писк донесся среди стука дождя и пения птиц. Я подняла голову и увидела москита на лбу Яно. Не думая, я ударила ладонью по его голове. Он отклонился с воплем.

— За что это было?

Я показала ему раздавленное насекомое на ладони. Я указала на насекомое, а потом взяла мел.

ДОЖДЕВАЯ ЛИХОРАДКА, — написала я. — ОСТОРОЖНЕЕ, — я была удивлена, что он не взял в магазине мазь или средство от комаров. В лесу не было стекла, чтобы закрыться от москитов.

Он сел, потирая красное пятно на лбу от моей ладони.

— О, — сказал он. — Тут можно меньше переживать из-за этого. Оказалось… у Верана есть теория насчет этого.

Я склонила голову.

О ЛИХОРАДКЕ?

— Да. Как-то так. О москитах. Он думает, что в городе хуже, потому что многие птицы умирают, когда врезаются в стеклянные купола замка. Что если бы птицы были живы, они ели бы москитов, — он взмахнул рукой. — Не знаю, верю ли я ему, но… лихорадка на самом деле тут менее проявлена, чем в Толукуме, и вспыхнула она так, когда на замке построили атриумы.

Я удивленно приподняла брови, потом посмотрела на кроны деревьев, где еще пели птицы. Это замечание казалось глупым, чересчур простым, но… многие птицы умирали из-за окон. И Веран прибыл из страны, известной даже на этом берегу своей верностью природе. Если кто и мог найти связи, так это он.

— Он думает, что нам стоит прикрыть стекло, — осторожно сказал он. — Или прикрепить зеркала. Но… вряд ли мы сможем оправдать расходы.

ЕСЛИ ЭТО ПОНИЗИТ ЗАБОЛЕВАЕМОСТЬ… — написала я.

— Так он говорил, — сказал Яно. — Но это серьезное решение, а доказательств нет.

Я нахмурилась, переживая из-за его немногословности.

ПОПРОБОВАТЬ МОЖНО.

— Нет, если министры поймут, что идея от Восточной делегации, — сказал он. — Они уже были на грани, когда сидели с ними на собраниях совета.

ТЫ НЕ СМОГ ОБЪЯСНИТЬ ИМ ПРИЧИНЫ?

Яно развел руками.

— Я был занят поисками ответов о тебе и твоей безопасностью. У меня не было времени разбираться при дворе.

Я сжала мел сильнее. Его слова должны были обрадовать меня, он все силы отдал на мои поиски. Но я ощущала онемение. Мы с ним так старались, чтобы Восточная делегация прибыла в Моквайю, писали письма, составляли планы. И все было стерто как пыль на моей табличке скрытным врагом.

Яно смотрел на мой мел, замерший над табличкой, но я не могла придумать, что написать. Ругать его было бы неблагодарно, да и слишком утомительно. Я выдохнула, похлопала его по колену и написала одно слово:

СОЭ.

Он кивнул.

— Да, нам нужно к Соэ. Может, что-нибудь станет понятнее там.

Я в этом сомневалась, но у нас будет хотя бы место, где можно посидеть вдали от взглядов. Мы собрали припасы, стряхнули с плащей дождь и забрались на лошадей — Яно помог мне вскарабкаться в седло. Я снова ощущала не благодарность, а мрак. Он устроился в своем седле и направил лошадь через заросли, а я встряхнулась, укоряя себя. Может, дело было в усталости от дороги. Может, в неделях без еды. Может, это были остатки безумия из камеры в Утциборе.

Как бы там ни было, я надеялась, что смогу справиться с этим как можно скорее.

Потому что у нас была работа.

6

Веран

Мы добрались до северного склона горы под вечер.

Я думал, что нам повезло. Четыре солдата, которые шли за нами от Трех Линий, разделились, двое пропали во втором каньоне, еще двое перебрались через выступ. Но они остались на южной стороне, решив, что мы искали другой способ спуститься к реке. Вместо этого Ларк медленно вела нас на север по склону невысокой горы, а потом вниз, пока река и каньоны не пропали из виду.

Воды пока что было много. Буря прошлой ночью оставила лужи в ямках и вмятинах в камнях, так много, что мы не останавливались, чтобы попить из всех. Белые облака собирались постепенно на горизонте на севере, но не летели в нашу сторону. Я упомянул Ларк, что неплохо было бы идти в тени облаков, но она покачала головой и кратко ответила:

— Молния.

Я не стал спорить. Мама всегда серьезно воспринимала молнии. И тут было много следов, что по земле били молнии — несколько раз мы прошли рощи, сгоревшие от попадания молнии за годы, почерневшие оболочки утомленно тянулись к небу. Это место точно было бы ужасным укрытием прошлой ночью, но сейчас были только солнце и жар, змеи и жуки, камни и трава.

Мы почти не говорили, пока не добрались до резкого обрыва.

— Водная впадина, — сказала Ларк без эмоций.

Я опирался на металлический посох и смотрел на землю, раскинувшуюся перед нами. На юге и востоке от Трех Линий земля была каменистой и в полыни, но перед нами была почти полная сепия, короткая трава и колючая юкка, порой виднелись темные пятна можжевельника. Они тянулись к горизонту, ничем не прерываясь, кроме линии неба в конце. Вид был голый и неприветливый, сильно отличался от густых лесов, где я вырос. Дома земля была жизнью — едой, лекарством и укрытием. Она давала все.

Тут ничего не было.

Ларк вздохнула. Я взглянул краем глаза — она смотрела на водную впадину почти с жалостью, выражение было легче читать без ее шляпы и черной краски. Она повязала бандану на лбу, чтобы закрыться от солнца хоть немного, и я видел, как она недовольно поджала губы. Ее пальцы рассеянно гладили Крыса, сидящего у ее ноги, свесив язык.

Я старался не замечать вину внутри себя. Я не был виноват во всем, пытался уговорить себя я. Я не был виноват, что она убежала из Пасула. И что ей пришлось оставить Джему на берегу. Я не был виноват, что один из ее товарищей умер, пока нас не было.

Но из-за меня солдаты преследовали нас, потому мы и оказались тут, на краю пустоши.

Она посмотрела на склон перед нами.

— Пятьдесят миль до Северного Бурра, — она сделала пару шагов. — Может, нам удастся пройти семь или восемь до полуночи.

Мой разум застыл. Семь или восемь миль? Полночь? Мне везло, что я еще стоял и дышал, а она хотела идти дальше?

— Ларк, — сказал я. — Я… мне нужно отдохнуть.

— Отдыхай, — коротко сказала она. — Я пойду дальше.

Я выпрямился с посохом.

— Мы не можем разделяться.

— Тогда не отставай. Идем, Крыс.

Я посмотрел на нее, а потом на бескрайнее море коричневой травы, солнце низко висело в небе. Поток воспоминаний из учебников Лесничих и лекций мамы для разведчиков полился в меня.

Мама сказала бы расставить приоритеты, повторила бы это несколько раз Лесничим перед ней. «Знайте разницу между важным и срочным. Расставляйте приоритеты. Начинайте с того, что у вас есть».

— Ларк, — тверже сказал я. — Нам нужно действовать умно. Я знаю, что ты расстроена и злишься на меня, но это не причины бежать по пустоши.

Она не остановилась и не обернулась.

— Я иду по пустоши, потому что других вариантов нет, и потому что я хочу найти место, чтобы украсть лошадь, меч и флягу, а потом снова остаться одной.

— Этого не будет, Ларк, — сказал я. — Ты же это знаешь? Ро и Элоиз знают, кто ты. Они прочешут Феринно в поисках тебя — они пришлют армии Алькоро и Сиприяна, скаутов из Сильвервуда и охотничьих псов из Виндер. Если не хочешь, чтобы они нашли скелет, и их сердца снова разбились, простой подожди миг и обдумай это.

Она повернулась ко мне. Я поднял посох, хотя она была слишком далеко, чтобы ударить.

— Не смей давить на чувство вины, — прорычала она. — Я никому ничего не обязана.

Я вдохнул. Нужно было как-то договориться.

— Верно, — согласился я. — Но ты обязана перед собой не умереть среди пустоши, а я в долгу перед тобой. Я заплачу, как обещал.

Она мрачно посмотрела на меня.

— Ты считаешь меня такой глупой? Ты мне не заплатишь. Тебя преследуют солдаты, мы не можем просто войти в банк в Пасуле и получить монеты.

— Не можем. Мы и до Каллаиса без транспорта не попадем. Но я заплачу тебе, Ларк. Ты сказала, что хотела этого, — я указал на пустошь, на горизонт на северо-востоке. — Думаю, наш единственный шанс сейчас — встретиться с Тамзин и Яно. Только им мы можем тут доверять.

Ларк фыркнула.

— Они могут быть где угодно.

— Они в Поселке Великанши, — сказал я, вспомнив записку Тамзин перед расставанием в Пасуле. — В доме Соэ Уркетт. Это недалеко от моквайской границы. Если мы доберемся туда, сможем получить помощь — может, ненадолго укрыться, может, разберемся в чем-нибудь, — я посмотрел на нее. — Составим планы пути. А потом я заплачу тебе.

— Я не поеду с тобой в Каллаис, — рявкнула она.

— Не хочешь встретиться со своими товарищами.

— Я не поеду с тобой, — повторила она с нажимом.

Я пожал плечами, изображая безразличие.

— Я тебя не заставляю. Делай, что хочешь. Но ты не можешь отрицать, что нам понадобится укрытие, пока солдаты ищут нас. Мы можем позже продумать следующие шаги. Но я не буду врать — если мы пойдем дальше этой ночью, я рухну.

Она хмурилась, и я не знал, было это от тревоги или раздражения. Но я зацепился, нужно было продолжать. Главы учебника о выживании в критичных условиях проступили в голове — я вчитывался в те страницы, представляя себя застрявшим в горах или несущим раненого товарища в лесу. Тот восторг слабо затрепетал в груди. — Почему нам не посмотреть, что у нас есть, может, собрать еще вещей с собой и отдохнуть побольше. Мы с тобой в бегах уже почти три дня.

Без банданы я видел, как она скрипнула зубами. Она посмотрела на коричневый пейзаж впереди. Мое сердце дрогнуло в груди. Она могла бросить меня тут? Мне придется смотреть, как она и Крыс уходят?

— Ладно, — коротко сказала она. — Переночуем тут.

— Хорошо, — я не скрывал облегчение. Восторг стал сильнее. — Это хорошо. Это советуют все учебники.

— Ч-что?

— Учебники Лесничих для скаутов, — я расстегнул пояс. — Там описаны всевозможные случаи, и все начинается с того, что нужно вести себя медленно и умно — расставить приоритеты, использовать то, что у тебя есть. Начать с этого.

Она уставилась на меня.

— Ты считаешь это какой-то игрой? Будто ты получишь в конце значок?

— Нет!

— Это настоящая жизнь, Веран. Это выживание.

— Активное выживание, — сказал я. — Не просто реакции. Не просто надежда. Это другое. Мы можем подготовиться к этому. Смотри.

Пока она смотрела, я сел на корточки и опустил свой пояс на землю. Я вытащил нож бинту Яно из ботинка. Я залез в карман и достал грязную тряпку, которую она дала мне как бандану. Я разложил их на земле перед собой, голос мамы зазвучал в моей голове. Это было как на упражнениях по выживанию, которые она устраивала своим ученикам.

«Ты на дне ущелья, — говорила она. — У тебя топорик и три полоски вяленого мяса. Северный склон горит, солнце садится. Что будешь делать?».

Я безмолвно смотрел на свои вещи.

«Больше, — требовала мама. — У тебя есть больше».

Я развязал шнурок на воротнике туники и вытащил его из петелек. Я задел пальцем бахрому и серебряные медальоны с лаврами на сапогах — я не знал, как они могли пригодиться, но они были тут. Я посмотрел на Ларк, она просто глядела на меня.

— Что у тебя есть?

— Затупившийся ножик и посох, — сказала она.

«Больше!» — сказала бы мама.

Я окинул ее взглядом.

— А еще бандана, шнурок в волосах, болт, который ты забрала, пояс и шнурки на ботинках… и пуговицы. Серьги.

— Серьги, — сухо повторила она.

Я не унимался. Начал с того, что у нас было.

— И… у нас обоих есть ботинки, твоя жилетка и моя туника, — я огляделся. — И шерсть Крыса. И полынь, можжевельник, юкка. Там тополь. А то сочное растение — портулак?

— Да.

— Съедобное?

— Если немного.

— Значит, да. И трава, — я посмотрел на землю впереди.

Мы оба утихли. Я думал насчет списка вещей. Ножами можно было очистить добычу, если мы сможем ее поймать. Шнурком и нитями бахромы можно было что-то связать, может, развести огонь — если я вспомню, как это делается. Двойной слой одежды позволил бы остановить кровотечение. Портулак означал, что мы не умрем от голода сразу же.

Но основное…

— Первым делом нужно сделать то, в чем можно нести воду, — я прищурился, глядя на свои вещи, пытаясь вспомнить, что я упустил. В чем можно было нести воду? В сапоге? Вода из сапога точно была лучше отсутствия воды. Но мои сапоги не будут долго держать воду. Ботинки Ларк могли, но она останется босой. Мы могли сделать водонепроницаемым что-то из одежды? Что для этого требовалось? — Были бы тут сосны со смолой…

Ларк фыркнула.

— Была бы у нас смола, мы не смогли бы ее сварить.

Думай, думай, думай. Диаграммы техник выживания, которые я смутно помнил, мелькали в голове.

— Думаю, можно растопить ее на камне, может, с углями…

— Но это не важно, ведь смолы у нас нет, — нетерпеливо сказала она. Она взяла металлический посох. — Я расставлю ловушки, поищу кремень.

Кремень! Конечно, с правильным камнем ножи могли высечь искру. Я отругал себя за то, что забыл.

Она свистнула Крысу и указала на меня.

— Почему бы тебе не нарезать немного той юкки для гнезда из трута?

— Угу, — отозвался я и посмотрел на юкку.

Ларк скрылась за камнями, и я взялся за ближайшую ветку колючего растения. Оно было крепким, будто покрытым воском, с острыми шипами. Я взял нож Яно и ударил им у основания шипа. Он отлетел, на краю торчали прочные волокна.

Из них можно было плести.

Когда Ларк вернулась через полчаса, ее бандана была наполнена портулаком, гроздями каких-то красных ягод. Она застыла.

— Что ты делаешь? — спросила она, глядя на груды листьев юкки, собранные вокруг меня, а потом на спутанный ком на моих коленях. — Не так делают гнездо из трута.

— Я уже сделал, — я указал локтем на кольцо камней, которое я сложил для костра, и на небольшую стопку веток.

Она опустила бандану и ощупала гнездо, не нашла изъянов. Она снова посмотрела на волокна в моих руках.

— Что это?

— Нить, — я поднял ее. — По крайней мере… я работаю над этим. Я еще такое не делал, но читал, что можно сплести водонепроницаемые корзины.

— Лила такое как-то делала, — сказала она, села у кольца для костра и вытащила горсть камней из кармана. — Она протекала.

— Я все еще хочу попробовать… если не сможем нести воду…

— Придется полагаться на лужи, — сказала она, разглядывая один из своих камней. — Если повезет, еще что-то осталось после прошлой ночи. Хватит уже. Поешь, пока я развожу костер.

— Не могу, все распустится, — она закатила глаза, а я возразил. — Ты еще поблагодаришь меня, если корзинка будет держать воду.

— Если, — она выбрала один камешек и подняла его над гнездом из юкки. — Если я чему и научилась, так это держаться подальше от «если». А водонепроницаемая корзинка — это «если». Портулак и шефердия здесь и сейчас.

— И ты ругала меня за отсутствие дальновидности, — сказал я.

— У меня много дальновидности. И я вижу, что ты борешься с юккой, а мог бы отдыхать и есть.

— Я поем, — сказал я. — И отдохну. Дай мне пару минут.

Она хмыкнула и вытащила ножик. Она повернула клинок тупой стороной, резко ударила металлом по кремню. Искорки посыпались на трут.

Я поглядывал на нее, пока работал. Мама все еще заставляла скаутов учиться техникам разведения костра — спички из Сиприяна были новинкой все-таки — но я не смог ни разу попробовать сам. Ларк сделала три удара, и искра попала на трут, она поднесла гнездо к губам и нежно подула. Дым струйкой поднялся в воздух. Когда искра расцвела лепестками огня, она опустила гнездо в кольцо камней и добавила пару веток.

Я потянул за моток волокон юкки на коленях, пытаясь не завидовать тому, что она легко делала то, что я тайно практиковал на балконе с разными результатами. Она стала составлять большие ветки домом вокруг гнезда — мама учила дома ставить ветки палаткой, но в Сильвервуде было полно топлива для костра. Тут, в Трех линиях, было важно сохранять запасы дерева. Еще одна деталь, о которой я не подумал.

— Ты понравилась бы моей маме, — сказал я, не успев себя остановить.

Она посмотрела на меня, а потом на свой костер.

— Почему?

— Ты все знаешь. Все делала.

— Но не ради значка, — сказала она. — А чтобы выжить. Я совершала много ошибок, которые чуть не стоили мне жизни. Это чуть не стоило жизней моих товарищей. И стоило…

Она замолкла, глядя на огонь, ее ладони замерли.

— Но сколько раз ты спасла их жизни? — спросил я. — Сколько раз защищала их, обеспечивала их?

— Это длилось слишком долго, — рассеянно сказала она. — Я должна была постараться увести их, пока все не стало плохо.

— Ты сделала, что могла, с тем, что у тебя было.

Она посмотрела на меня, и я удивился гневу в ее глазах.

— Ты не знаешь этого… не можешь так говорить. У тебя все еще… заблуждения насчет того, кто я, ты видишь во мне дикую трагичную героиню. Но ты знаешь только истории, ты не был тут, не выживал день ото дня, разделяя хворост и таская воду, кормя маленькую Уит с ложки, когда она была слишком сонной, чтобы есть.

— Ларк, потому ты и героиня. Я не знаю насчет дикой или трагичной, но все остальное — люди, которые зависели от тебя, выжили, и ты сделала, что могла. Все дома тебя полюбят, обещаю.

— Умолкни, Веран.

— Тебе нет дела? — спросил я. — Не любопытно? Ты просто отвернешься, зная теперь, кто ты, и вернешься сюда?

— Когда я пойму, что ты сделал с моими товарищами, да.

— Ты не хочешь знать…

— Нет. Я знала все до встречи с тобой.

Ее голос был твердым, а взгляд — уверенным, и я почти поверил ей, вот только…

— А порт Искон? — спросил я. — А имя на твоих документах о продаже? Тебя продал кто-то с алькоранским именем в моквайском порту. Это был не твой отец. Как ты обогнула мыс и оказалась в Феринно? Тебе все еще не любопытно?

— Какая разница теперь? — спросила она.

— Это может соединить кусочки, — сказал я. — Как тебя похитили, куда принесли…

— Плевать! — выдавила она. — Это поможет мне прожить завтра? Это поможет мне уберечь товарищей? Мое прошлое, как и эта тупая корзинка — это «если», это «возможно». Это вопрос, а не ответ. Это не поможет, и мне все равно.

Она смотрела мне в глаза, ее взгляд пронзал, ее молчание давило. Королева Мона. Я не умел так хорошо терпеть молчание и взгляды, как Элоиз. Я посмотрел на костер.

— О, — выпалил я. — Осторожно!

Не думая, я бросил комок сухих волокон юкки. Ларк посмотрела, как комок упал на ее почти угасшую груду пепла. Дом из веток рухнул. Язычок огня поднялся и лизнул юкку, и мой комок волокон вспыхнул. Ветки вокруг него загорелись.

Мы смотрели миг на растущий огонь.

— Он почти угас, — сказал я, ощущая себя глупо из-за оправданий.

Ларк хмыкнула и добавила пару веток в костер.

— Хоть для чего-то это сгодилось.

7

Ларк

Рано утром во впадине было не так и сухо. Желтеющая трава была в росе, промочила наши колени. Мы собирали платками воду со стебельков, пока шли, и выжимали их в свои рты. Моя вода ощущалась как грязь и пот, но у Верана она явно была с привкусом полироли для клинка. Он не жаловался — ему нравилась техника сбора воды, которую мы с Розой применяли каждое утро, когда коровы портили реку.

Роза…

Я была пустой внутри — пылающий гнев, который питал меня вчера, угас, и я не могла призвать энергию хоть что-то ощущать. Я просто хотела миновать водную впадину, хотя не знала, что делать на другой стороне. Я могла бросить Верана, чтобы он сам искал Тамзин и Яно. Я хотела поскорее встретиться со своими товарищами. Но путь через Феринно требовал планов, припасов и транспорта — это придется воровать или зарабатывать, и будет в пятьдесят раз сложнее из-за того, что Пасул и дорога были с солдатами, ищущими нас.

Я устала.

Мы ничего не говорили после завтрака — портулак и немного шиповника. Мои ловушки были пустыми, это отчасти радовало — добычу пришлось бы чистить, готовить, мы потеряли бы прохладное утро. Вместо этого мы шли, порой спугивали рябчиков. Вилороги поднимали головы и следили за нашим прогрессом из-под коротких черных рогов. Хорек забрался на камень и гневно завопил, ведь мы вторглись на его землю. Сухой ветер убирал пот с моей кожи, уже воровал мою воду.

Я не знала, что будет днем. Любой, кто путешествовал по Феринно часто, знал, что пустыня была самой опасной после полудня, и вдвойне, если был без воды, еды и тени. Жара, засуха, слепящее солнце, буря, гремучие змеи… обычно это не стоило риска. Но мне нравилась мысль, что время ускользало без прогресса, и мы застрянем тут надолго. Ночью были свои проблемы. Даже со светом луны земля становилась опасным лабиринтом — шаг не туда мог привести к растяжению, это могло погубить нас.

Смерть от солнца? Смерть от луны? Я не могла решить, чем рискнуть.

И я не знала, как быстро двигаться. Пока что я шагала перед Вераном, Крыс бежал между нами. Я хотела ускориться, повернуться, чтобы солнце было по левому плечу, зашагать быстрым ритмом. Но я не могла бросить Верана. А если он упадет, и я это не замечу? А если закричит, и я не услышу, ведь буду слишком далеко? Я в сотый раз с горечью подумала, что он как-то вызывал во мне ненависть и переживания за его состояние одновременно. Я выбрала неприятное равновесие — я шла немного впереди него, чтобы не допустить болтовню, но достаточно близко, чтобы услышать, если он упадет на сухую траву.

Потому что я не верила, что он будет молчать, если получит шанс. Я не верила, что он не начнет рассказывать истории, которые задевали мою туманную голову. Он не будет скрывать понимающую ухмылку, когда я бездумно что-то говорила, словно мои слова подтверждали его теорию обо мне.

Утро тянулось.

Я сосредоточилась на воде. Буря прошла над Пасулом и южной дорогой к Трем линиям две ночи назад и вряд ли побывала так далеко. Трава была сухой, согнулась — лето было в разгаре. Когда август станет сменяться сентябрем, дожди вернутся, но сейчас небо было ярким, без влаги. Я меняла наш курс, чтобы мы шли в низких ямах с зарослями акации и саркобатуса, выделяющихся среди травы, но они не помогали. Мы нашли камень в тени юкки, где сохранилось немного росы в трещине. Я показала Верану.

— Если я ляжешь, можешь немного выпить.

Он сел на корточки.

— А ты?

— Тут еще немного, — там было мокрое пятно на камне, я не могла это выпить. Я подвела туда Крыса, и он облизал камень. Я собрала банданой последние капли с юкки. Получилось всего несколько капель.

Веран сел на пятки и вытер рот.

— Лучше, чем ничего, пожалуй. Тебе хватило?

— Нет, — сказала я.

— Нет, — согласился он и посмотрел на небо. — Далеко мы прошли?

— Не знаю. Пару миль.

— И все это место… не меняется?

— Не так роскошно, как ты думал?

Он нахмурился.

— Я и не считал это место роскошным. Просто гадал, как нам понять, как далеко мы прошли.

Я посмотрела на равнины на северо-западе.

— Земля станет немного выше, и к вечеру мы дойдем до камней. Мы сможем забраться на них и поискать карманы, но они не задерживают воды, как горы на юге. Но мы сможем видеть реку Телл на севере.

Он посмотрел на меня.

— Там река?

— Двадцать миль на севере, не по пути. Она образует неглубокое озеро, которое видно издалека.

— Но мы направляемся на север — дойдем туда со временем. Зачем идти на запад, а потом на север пятьдесят миль, если вода в двадцати милях отсюда?

— Многие пытаются попасть в Пасул.

— Да, если ты в карете. Но мы — нет, Ларк. Почему мы на юге от реки? Разве не умнее срезать и пойти вдоль реки в Моквайю? Так без воды мы пройдем вдвое меньше расстояния.

— Потому что мы не можем. Идем.

Но он не встал. Он прищурился, глядя на меня.

— Нет, теперь мне стало интересно. Почему Ларк, бандит Солнечный Щит, эксперт по выживанию в пустыне, не хочет идти к доступной воде?

Я махнула правой рукой — край рукава подвинулся на запястье, задел круглое клеймо.

— Угадай, — рявкнула я.

Его лицо изменилось, брови поползли вверх.

— О, река Телл. Очевидно, что там — Канава Теллмана. Где ты… сколько лет провела как раб?

— Пока не стал плакать и сочувствовать, — сказала я, — позволь объяснить, что дело не в плохих воспоминаниях. Туда опасно идти, если ты не торгуешь рабами. Карьер тянется на милю вдоль реки, а дальше вверх по течению к Моквайе там только тропы для мулов с телегами. Мы не можем просто идти вдоль той реки. Если мы пойдем на север сейчас, попадем к нижней части реки у карьера, а там только жижа и грязь. Выше по течению самое большое скопление рабов вне замка Толукум. Понятно?

— Да, — сказал он.

— Хорошо, — я отвернулась.

— Мулы, — сказал он.

Я закатила глаза и повернулась к западу.

— Идем.

Я уловила его вздох, но проигнорировала его и продолжила идти по жесткой траве.

Солнце поднималось. Воздух наполнил гул кузнечиков и вопли рябчиков. Крыс поймал суслика. Мы съели немного портулака из-за пояса Верана, высосали зеленую жидкость из листьев. Мы нашли маленький кактус, и я с трудом прорезала плотную кожицу и показала Верану, как выжимать из мякоти сок с помощью банданы. Наши короткие ножи не подходили для дела, и я не могла вырезать все, не получив ладонь в колючках. Я выжала себе еще немного и передала Верану.

— Допивай, — сказала я.

— Тебе хватило?

— Нет. Хватит задавать этот вопрос, он глупый.

— Я просто хочу убедиться, что ты берешь достаточно.

— Достаточно. И я не хочу, чтобы ты упал. Мне хочу тебя тащить, — я взглянула на западное небо — солнце миновало зенит над нами. Вскоре оно будет висеть перед нами. — Так что не спорь.

Пока он допивал жидкость из кактуса, я встряхнула свою бандану, сложила ее пополам и подняла к его голове.

— Что ты делаешь? — спросил он.

— Замри. Солнце скоро будет перед нами. Если прикроешь лоб и брови, ткань даст тебе немного тени.

Он выждал, пока я завязала бандану за его головой.

— Если бы я не знал лучше, решил бы, что ты заботишься обо мне.

— Я же сказала, я не хочу тебя нести.

— Далеко до реки Телл? Пятнадцать миль?

— Какая разница? — спросила я.

Он пожал плечами.

— Просто любопытно.

У меня не было настроения на его шутки, и мне не хотелось думать о близости Канавы Теллмана. Я задрала рукав.

— Слушай. Ты знаешь о клейме рабов?

Его лицо стало замкнутым, он посмотрел на мое запястье, а потом на лицо.

— Круги в круге?

— Это незавершенное клеймо. Когда срок завершается, они пересекают круги вертикальной чертой, показывая, что ты закончил и, скажем так, не сбежал. Угадай, чего у меня нет?

Он снова посмотрел на мое запястье, где татуировка моего меча пересекала шрамы в виде кругов, подражая линии свободы.

— Это не любопытство, Веран, — сказала я. — Если мы пойдем к реке, и нас поймают, и они увидят, что мое клеймо не завершено, куда я попаду? И если ты думаешь о своих идеях насчет моей личности, то это не поможет…

Он вскинул руки.

— Я ничего не говорил.

— Но ты думал об этом.

— Нет, пока ты не подняла тему.

— Как будто родство с нужными людьми — все, что нужно, чтобы быть выше системы, — я сжала кулаки.

— Не злись, Ларк, — он раскинул руки. — Ты злишься на меня за то, чего я не говорил. Даже не думал. Ты просто… злишься.

— Я просто злюсь, — повторила я, мне нравилась вспышка энергии от эмоций вчера. Голова гудела, начиналась головная боль. — Я злюсь на тебя.

— Но я ничего не делал. То есть… я знаю! — он замахал руками. — Я знаю, что ошибался, ясно? Поверь, я знаю. Но ты ведешь себя так, словно я все это устроил, намеренно обманом заставил тебя доверять мне, чтобы бросить тебя в руки твоего разбитого эмоционально отца и смертельно больной сестры-близняшки. Я не знал, понимаешь, Ларк? Я хотел бы, чтобы ты перестала обходиться со мной так, словно я намеренно порчу твою жизнь. Я не знал, что ты — Мойра.

Я ненавидела это имя. Оно задевало все больше каждый раз, когда я слышала его, шрам открывался, его тыкали снова и снова. Я развернулась, оставляя пятками вмятину в почве, и пошла прочь от него. Он звал меня, но я не остановилась. Я уже не могла быть близко, он мог поспешить, мне плевать. Крыс побежал за мной, вывалив язык изо рта. Вокруг нас мерцала трава.

Я знала, что Веран следовал за мной, он часто звал меня, голос был возмущенным и далеким. Я не замедлилась. Земля плавно поднималась, и мне приходилось размахивать руками, чтобы быстро шагать. Солнце опускалось, обжигало с силой мои открытые лоб и щеки. Я подумывала снять жилетку и закрепить ее на голове, но уже разошлась. Я не хотела останавливаться, гнев гнал меня, но уже ощущался не оправданным, а подлым.

Я была подлой, бессердечной. Я была глупой.

Голова болела.

Когда я последний раз пила? Капли этим утром не считались.

Вчера у источника воды, дома в Трех линиях. Но не долго, помешали солдаты. И до этого был побег из Пасула, еще раньше — поездка в Пасул, бой на мечах, в котором погиб Доб Грязь, и бой до этого потянул мое плечо, и горящее здание в Утциборе, Роза, и то, как я несла Верана вниз по склону, а потом поднималась за водой. Вот. Вода на той гряде из известняка до того, как у него случился припадок. Тогда я хорошо напилась, вода была холодной, чистой, без коров и грязи.

Небо было слишком ярким, трава была слишком яркой. Солнце было передо мной, белое и большое.

Я подняла руки, чтобы прикрыть ими глаза и идти вслепую, лишь бы отдохнуть, но удивилась тому, какими тяжелыми были руки. Потребовалось много сил, чтобы поднять их от уровня талии, и когда я подняла их, я не смогла удержать — они упали, как чугун, к земле.

Я уже такое ощущала, как раз у того можжевельника неподалеку, когда ползла среди травы прочь от телеги рабов, когда я шла и шла с незаконченным кругом, выжженным на руке…

Солнце растекалось в небе.

Трава стала белой.

Я накренилась и пропала.

8

Тамзин

Мне нравилась моя подруга Соэ Уркетт по многим причинам — и одной из важных было то, как мы сохраняли друг другу разум, когда поняли, что ввязались в работу на работорговцев с черного рынка — но я не ценила так сильно ее невозмутимость до этого. Когда она открыла дверь и увидела принца Моквайи и меня — шатающихся и почти неузнаваемых — на своем пороге, она не завопила. Быстро привязав поводья наших лошадей на своем крыльце, она сжала наши плечи и повела нас в дом, почти толкнула на стулья у кухонного стола.

Глубокий аромат жареных грецких орехов окутал нас. Когда мы с Соэ работали на работорговцев, она была поварихой, но теперь она зарабатывала, делая масла и вина. У нее было только три пресса в поселке Великанши, и ее дни были наполнены давкой ягод салал для вина и грецких орехов для масла. Корзинка полуочищенных орехов стояла на столе, она подвинула корзинку, когда я села.

— Я знала, что это было неправдой, — сказала она, обрушив ладони на стол. Ее длинная черная коса скользнула на плечо, кудрявый конец задевал дерево. — Я знала, что слухи ошибались. Я сомневалась, когда услышала о нападении бандитов у Виттенты, но когда люди стали говорить, что принц дезертировал, я поняла, что ты не умерла, Тамзин.

— Они говорят, что я дезертировал? — Яно опешил. — Куда? На Восток?

— Это одна из историй в городе, — сказала она. — Слышала на прошлой неделе. Я Соэ.

— Яно, — сказал он.

Она кивнула и оттолкнулась от стола.

— Какой чай будете?

— О, крепкий, пожалуйста.

Она повернулась к шкафчику, а Яно посмотрел на меня. Я указала на спину Соэ.

Он кашлянул.

— Соэ, перед тем, как мы начнем, ты должна знать. На Тамзин напали возле Виттенты. Они порезали ее язык. Теперь ей сложно говорить.

Соэ перестала рыться в шкафчике. Звон посуды утих. Она медленно повернулась с чашками в руках, посмотрела на меня. Ее глаза были разного цвета — один темно-карий, как у меня, другой — бледно-голубой, это потрясало в сравнении. Я опустила подавленно щеку на кулак, глядя на нее в ответ.

Она без предупреждения с шумом опустила две кружки на стол. Мы с Яно вздрогнули, я удивлённо опустила кулак. Соэ повесила полотенце на плечо, обогнула стол, прижала большой палец к моему подбородку. Я отклонила голову и открыла рот.

Когда Яно впервые увидел, на его лице была лишь боль. Но лицо Соэ исказил гнев, она сжала губы, скривив их. Ее большой палец оставался нежным на моем подбородке, пальцы были мягкими. Когда она заговорила, ее голос был тихим:

— Тамзин со словами, — сказала она, повернув мою голову к свету лампы. — Тамзин с текстами. Тамзин с голосом. Тамзин с ответами на все проблемы мира. О, подруга.

Может, я была слишком уставшей, чтобы плакать, когда я воссоединилась с Яно, или я просто позволила его слезам литься вместо моих, но под ее взглядом и от ее искренней вспышки гнева за меня мои глаза стало жечь. Воспоминания, которые я считала забытыми, вернулись — мы вместе в комнатке над складом, где работали работорговцы, щелчок замка каждой ночью. Стойкость Соэ, когда мы поняли, что нечаянно подписались на три месяца тюрьмы по своей воле. Как она уговаривала меня читать стихотворения или абзацы из текстов, которые я копировала, чтобы скоротать время, пока мы не работали. И как она показала, как играть на ее дульцимере, думая, что это поможет мне размять запястье, пострадавшее от письма. И как она изображала интерес, когда я заводила политические тирады, носилась по комнатке, а она сидела над картами и порой хмыкала.

Я моргнула, слеза покатилась по щеке. Она смахнула ее, прижала ладонь к моему подбородку, закрывая мой рот. Она поцеловала мою колючую макушку. Вздохнув, Соэ отпустила меня и вернулась к чаю.

— Расскажете мне позже, если захотите, — сказала она. — Сейчас меня больше интересует настоящее, — она открыла окно и вытащила бутылку молока из ведра с водой на подоконнике. — Что происходит в замке, почему вы прибыли к моей двери, и что вы затеваете?

Яно взглянул на меня. Я вытерла слезы и махнула ему говорить. Я не смогу сидеть и писать ответы всю ночь.

— К сожалению, у нас мало ответов, — сказал он. — На Тамзин напали у Виттенты в июле и держали в плену два незнакомых стража в пустыне Феринно. Одна из них была из Наймов, у нее была татуировка.

Соэ фыркнула с отвращением.

— Понятно. Чего они хотели?

— Они заставили Тамзин подписаться на письмах для шантажа, которые потом отправили мне, чтобы я назначил другого человека как ашоки в конце месяца, когда моя мама отречется от трона, а меня коронуют.

Соэ взглянула на меня, наливая молоко в кастрюльку.

— Полагаю, эта новая ашоки не разделяет твои интересы?

Я поджала губы и покачала головой.

— Думаю, она стоит за этим, — сказал Яно. — У нее очевидный мотив.

Соэ поймала мой взгляд.

— Ты так не думаешь, Тамзин?

Я пожала плечами. У меня все еще не было повода не подозревать Кимелу, только профессиональная интуиция была против. Потому я не стала облекать мысли в слова.

— Хм, — сказала Соэ. Она оставила молоко греться на огне, вытащила бутылку сиропа лёзы. В замке чай делали из смолы лиственницы или березы, но в поселениях их смешивали, порой еще и со смолой сосны, чтобы дольше хранился. Некоторые придворные звали чай из лёзы странным, но тут чай просто был таким — не лиственница, не береза, а все сразу. Лёза.

Пока она добавляла сироп в горячее молоко, я вытащила табличку и написала на ней:

— Эй, — я постучала, чтобы привлечь внимание Соэ и Яно.

РАССКАЖИ О ДЕЗЕРТИРСТВЕ

— О, да, — Яно выпрямился. — Что насчет моего дезертирства?

— Это одна из нескольких историй, — сказала Соэ. — Сначала была новость, что ашоки трагически убил бандит Солнечный Щит, а через неделю мы услышали, что будет новая ашоки. Это казалось ужасно быстрым — я помнила, что перед назначением Тамзин место пустовало полгода. Это был ответ на первую часть шантажа?

— Да, — Яно принял у нее горячую чашку. — Моя мама хотела передать мне трон через месяц. Я получил первое письмо тринадцатого июля, и там было требование назначить Кимелу.

— Что сказала твоя мама, когда ты сказал, что хочешь назначить ашоки, которая так сильно отличается? — спросила Соэ. Я была рада, что она спросила. Я взглянула на его реакцию. Его лицо не изменилось.

— Она была не против, — сказал он.

Я схватила табличку и мел.

НЕ УДИВЛЕНА? — написала я. — НЕ РАССТРОЕНА?

Он покачал головой.

— Нет, она… не спорила. Думаю, она была рада, что решение было принято до передачи трона.

Мы с Соэ переглянулись, она вручила мне чай. Я взяла чашку, а потом, хоть не хотелось, порылась в сумке Яно и вытащила объявление из сумки солдата. Я развернула его и показала Соэ, указала на красный воск внизу.

Она приподняла брови.

— Это печать королевы? На листе с наградой за тебя?

Яно напрягся.

— Это не означает, что это она. Это означает, что она разрешила награду. Прошу, не заставляйте меня обвинять мать. Не заставляйте думать, что она вредит тебе и обманывает меня. Мы с ней никогда не были близки, как я с отцом, но мы не были врагами.

ОНА БЫЛА ПРОТИВ МОЕГО НАЗНАЧЕНИЯ, — отметила я.

— Она… не была рада, что тебя выбрали, — сказал он. — Потому что знала статус кво двора, и ей не хотелось злить наших союзников. Но она не была против тебя. Тебя не назначили бы, если бы она была против. Я знаю… мы не можем вычеркивать ее, но, прошу, не сейчас. И, как я и говорил, она не из Наймов.

Я нахмурилась, думая, что он уточнит, знал это или надеялся на это.

Соэ свернула пергамент и опустила на стол.

— Мы все равно сейчас не можем ответить на этот вопрос. На чем я остановилась? О, после новостей о новой ашоки все стало странным. Пошел слух, что вы пропали, ваше высочество, посреди ночи. Думаю, сначала замок хотел изобразить, что вы уехали на охоту за неделю до коронации, но потом стали всплывать неофициальные отчеты. Говорили, вы убежали с одним из послов с Востока, а потом что вас похитили. Это стало слухами, что все это было частью сложного переворота, который Восток устроил на нашем дворе, и все закрутилось. Некоторые слышали, что королева Исме повесила послов — это разозлило пацифистов — а другие слышали, что они сбежали ночью — это разозлило националистов. А потом пошел слух, что их выслали из страны, и народ перекрыл главную дорогу, чтобы кричать на каждую относительно дорогую карету. Думаю, они чаще ошибались, чем нет, но это сделало путешествие кошмаром для всех.

Я снова взглянула на Яно. Конечно, посол Сиприяна злился, когда мы прибыли в Пасул. Дипломатия была разбита неизвестным злодеем, принцесса заболела, и их выгоняла из страны толпа. Повезет, если этот позор не приведет к войне.

Соэ сделала глоток чая и кивнула Яно.

— Некоторые говорили, что вас соблазнила восточная пропаганда, и вы продаете страну, другие слышали, что вы вели переговоры насчет невыгодного соглашения о мире. И все говорили о наградах за Солнечного Щита, решили, что она стоит за всем — что Восток использовал все время бандитов для своих дел. Люди говорили, что видели ее всюду. Вчера сообщили, что вас все еще не нашли.

Мы с Яно выдохнули одновременно.

ИНФОРМАЦИЯ УТЕКАЕТ, — написала я.

Он кивнул от моих слов.

— Не верится, сколько лжи распространилось. Слухи были неизбежны, конечно, но многие события не должны были выйти на общий суд. Мы были осторожны, когда сообщили о прибытии послов в Сернси, именно поэтому — хотели убедиться, что люди знали, что это был визит дипломатов с мирными намерениями.

Я постучала по табличке.

ЗВУЧИТ КАК КТО-ТО ВНУТРИ

— Кто-то сливает информацию? — утомленно спросил Яно. — Кто-то похитил тебя, покалечил и держал в плену в пустыне, шантажировал меня назначить Кимелу, обвинил послов с Востока, а теперь пускают слухи среди наших людей? Что они пытаются сделать? Разорвать страну?

Мы молчали мгновение за столом.

— Толку сейчас от переживаний нет, — сказала Соэ. — Вы тут, пока что вы в безопасности. Это главное. И хорошо знать, что принц не бросил Моквайю, и мы не воюем с Востоком.

— Пока что, — Яно вторил моим мыслям. — Хотя наш враг ближе, чем мы думаем — на пути по горам Моковик мы встретились с двумя солдатами из Толукума и…

Он не закончил, я видела, что две смерти от его руки все еще мелькали за его глазами. Он сглотнул.

— И… на нас охотятся. Если повезет, они подумают, что мы направляемся в Толукум, но если так много информации раскроется, кто-то может узнать, что вы с Тамзин подруги. Они могут проверить, не укрылись ли мы тут.

— Нам просто придется быть осторожными, — сказала Соэ. — Завтра сможем сходить в рощи салала и орехов — это вдали от дороги, и я получу товар, чтобы купить припасы в городе, — она кивнула мне. — Вам нужна чистая одежда, и у меня кончаются запасы в аптечке. Мока что можете устроиться в мастерской — там довольно тепло и сухо. Придется подвинуть большой пресс, но ничего, — она опустила чай и встала.

Я раскрыла ладонь на столе и ткнула локоть Яно.

— Тамзин говорит «спасибо», — он встал с ней. — Как и я. Обещаю, тебе отплатят за труды, как только у меня снова будет доступ к казне.

— Я просто рада, что вы оба живы. Я не знала, что делать, когда думала, что вы умерли. Присядь, Тамзин, — она махнула мне, я начала вставать с Яно. — Останься тут. У меня кое-что есть для тебя.

Я отклонилась, сжала ладонями кружку. Они ушли в мастерскую, а мои глаза закрылись. Я спала раньше в мастерской Соэ — там было тесно, и пол порой был в масле, но после пустоты моей камеры и сна на полу я была рада убежищу в доме той, кто не держал меня в заложниках.

Но я не могла расслабиться. Мысли кипели от нашего разговора, детали и мутные факты. Теперь я ушла от врагов и вернулась в наши границы, и все казалось ближе и страшнее. Неделю назад я не могла узнать, кто устроил мое похищение, или что они надеялись этим добиться.

Теперь я не могла перестать об этом думать.

Пока что вариантов было только два — королева Исме и Кимела.

Королева Исме тайно устроила назначение Кимелы? Печать на объявлениях намекала на это. Но я знала королеву несколько лет. Я знала ее историю, ее политику. Я изучала ее привычки и предпочтения. Я пела о ней двору — не всегда льстила — на ее глазах. Она не смотрела на меня с той же злобой, что и легко обижающиеся придворные. Она просто хорошо скрывала чувства? Важнее было то, стала бы она мучать сына мрачными историями и играми разума? Она еще не отреклась от трона, могла легко назначить Кимелу сама. Зачем заставлять Яно делать это за нее?

Это не складывалось.

И это вело меня к Кимеле.

Избранная ашоки была с верной политикой — она была патриоткой. Традиция была в ее крови. Она могла даже быть из Наймов. Ее мораль была искажена, и она опустилась до шантажа, чтобы получить роль той, кто был выше такого?

Королева была достаточно доверчивой, чтобы поверить ей?

Или была в отчаянии?

Я потерла грязное лицо, думая о ночи, когда я пела «Собирается буря», проклятую песню, которую я исполнила за дни до моего похищения. Это было самое дерзкое, что я пела за свою карьеру, и это создало волны осязаемых реакций в зале. Я рылась в далеких воспоминаниях толпы, смотрела на лица. Дюжина министров и придворных с воюющими интересами, их лица краснели от гнева. Министр Кобок хмурился так сильно, что от его взгляда могли загореться шторы. Союзники индустрии, противники Яно, слуги. Так много людей, столько вариантов для личного саботажа.

Я коснулась зубов своим разрезанным языком.

В том и дело, это была не просто политика.

Это было личное.

Я слышала шорох в мастерской, они двигали большой пресс по полу. Я открыла глаза. Через миг Соэ вернулась, сжимая что-то — один из горшочков из ее магазина, как те, в которых она хранила ореховое масло. Она опустилась на скамью возле меня.

— Вот, — сказала она. — Покажи мне руки.

Я растерянно протянула ладонь, кожа была потрескавшейся. Она открыла горшочек, и там оказалась густая мазь. Запахло лавандой и пчелиным воском. Она обмакнула пальцы и взяла мою ладонь, втерла мазь в нее. Я чуть не охнула от того, как приятно было.

— Думаю, Феринно — убийца кожи, — спокойно сказала она.

Я смотрела, молчала — это было ясно, но молчали и мысли. Мозг опустел от утешения в этом маленьком поступке. Она втерла мазь в потрескавшиеся пальцы, загрубевшие костяшки, потом в запястье. Она знала, что там запястье затекало и становилось горячим из-за артрита писаря.

Она подняла голову, когда я не смогла скрывать шмыганье. Нос заложило, и это раздражало, потому что я хотела ощущать запах лаванды. Я вытерла щеки другой ладонью.

Соэ склонилась и обвила руками мои плечи. Я опустила голову на ее плечо. Я открыла ладонь между нами, пытаясь передать благодарность, но она не видела этого.

— О, Тамзин, — она вздохнула. — Какой кошмар. Мне жаль.

Я ощущала прилив благодарности, как миг назад, но в этот раз не только за убежище в ее мастерской. Благодарность родилась из долгих недель в обществе людей, которые держали меня на грани смерти. Пустое безумие четырех стен камеры. Быстрое течение незнакомых лиц в Пасуле. Солдаты целились в мою голову. Тайны, ложь, неизвестное и приговор, написанный под моим рисунком.

Подруга.

Как приятно было иметь подругу.

9

Ларк

Что-то проникло между моих губ. Твердое и металлическое, но с ним потекла жидкость. Она окутала мой язык, немного, но капли стекли по горлу, оставили соленый привкус.

Вода.

Твердый предмет пропал из моего рта, а потом вернулся, снова с каплями. Я сглотнула. Горло пересохло и болело.

Я не открывала глаза, потому что это было недостижимым. Все тело было тяжелым и темным. Металлический предмет вернулся, потом еще, каждый раз давал мне немного воды. Песок хрустел на зубах. Мир пах как земля, раскаленная трава. Кузнечики стрекотали. Воздух задевал мою щеку порывами.

Еще немного воды залилось мне в рот, что-то проснулось в моем животе. Желудок свело, потом скрутило. Я резко вдохнула, и капли воды разлетелись. Я повернулась на бок, упала лицом в траву. Меня стошнило остатками того, что было в животе. Сухая трава колола глаза и щеки, и я не поднимала головы — я просто лежала, согнувшись, локти дрожали.

— Земля и небо… Ларк?

Ладонь сжала мое плечо, попыталась поднять меня с лужи рвоты. Я смогла рухнуть на спину, желудок снова сжался. Я схватилась за живот со стоном.

— Открой рот.

Я повернула голову, стиснула зубы от волны судороги, пробежавшей от желудка к ногам, пальцам ног и ступням.

— Ларк, у меня есть вода. Открой рот.

Что-то скользнуло за моей шеей, мою голову и плечи подняли с земли. Боль в животе усилилась. Металлический предмет ткнулся в мои губы, и я повернула голову. Я не хотела больше воды!

Послышались ругательства.

— Тут не так много воды, чтобы просто… замри, что ж такое! Если тебе больно, значит, вода вернулась в тело. Так в книгах написано. Ну же, терпи.

Ладони вернули меня на место, новая боль неожиданно вспыхнула в плечах, но в следующий миг у моей спины оказался камень. Рука прижалась к моей груди, удерживая меня, металлический предмет — было похоже на диск или монету — снова пролез в мой рот. Вода полилась в мое горло. Я закашлялась, и ладонь зажала мой рот. Я слышала, как сердце гремело в ушах, ощущала, как пальцы гудели и горели. Я сглотнула. Ладонь отпустила мой рот, но рука осталась на груди. Диск с водой вернулся. И снова. И снова.

— Стой, — прохрипела я, не могла открыть глаза. — Хватит.

— Все хорошо. Все будет хорошо, если ты просто… перестанешь двигать головой. Думай о чем-то еще. Капля дождя, раз-два — помнишь эту? Все дети в Люмене поют ее и двигают ручками. Эм, давно я ее не пел…

— Капля дождя, раз-два

Синее небо, серая туча.

Капля дождя, три-четыре

Камни и песок на берегу.

Капля дождя, пять-шесть

Вода льется, течет и падает.

Капля дождя, семь-восемь

Сначала молния, потом бьет гром.

Капля дождя, девять-десять

Буря снова к нам идет.

Все капли вместе создают…

«Сияющее озеро Люмен».

Я знала эту строчку.

— О, погоди, грязь стала гуще, — металлический диск пропал, и я услышала, как он копал. Детская песня звенела в моих ушах, смешивалась с громким биением сердца и головной болью. В конце всегда было детское предвкушение, когда последнюю строку кричали, кружась. — Ро пел еще песни, — Веран запыхался. — Не помню, как начинается. Что-то к ручейку пришло, прыгало, скакало…

«И ударилась головой».

Я приоткрыла глаз. Мир был ужасно ярким, все краски словно вымыли. Голова Верана покачивалась у воды, и я с трудом склонила голову, чтобы лучше его видеть. Он лежал на животе, рука по плечо была погружена в дыру в песке. Крыс лежал за ним, шумно дышал в тени акации. Я подвинулась, моя спина была прислонена к камню. Ноги были на солнце, но остальная я была в тени.

— Ладно, — Веран поднялся на колени и осторожно вытащил что-то из дыры. Что-то круглое и серебряное с чем-то вырезанным, превращенное в крохотную мисочку. Он поправил ноги, и я увидела обрезанную бахрому на его сапоге, поняла, что это был один из серебряных медальонов с узором лавра.

Он поднес медальон к моему рту. Капли воды дрожали в мисочке. Все еще глядя одним глазом, я сделала глоток.

— Ты сделал норку, — прохрипела я.

Он повернул голову к дыре.

— Я знал только это.

— Сработало, — сказала я.

— С трудом, — он склонился и наполнил медальон. — Пришлось копать двенадцать дюймов, пока вода не стала собираться. Я думал, что не успею, — он встал и протянул медальон. — Свет свыше, Ларк, почему ты не сказала, что тебе не хватает воды? Ты так сосредоточилась на поддержке меня и Крыса, что забыла о себе.

Он звучал недовольно. Я приоткрыла другой глаз, чтобы лучше видеть его — его лицо было искажено, он сосредоточился, пока нес ценную воду в маленькой миске к моему рту.

Я снова сделала глоток.

— Где мы?

— Недалеко от места, где ты упала. У склона были булыжники.

Я их не увидела. Наверное, туннельное зрение.

— Ты меня нес?

— Тащил. Твоя рука будет потом болеть. Я старался тянуть не за ту, которую ты берегла.

— Значит, два плеча пострадали.

— Проклятье, Ларк, что мне было делать? — он отклонился, пустой медальон был в кулаке. — Ты шла среди зарослей, а потом упала… и я не знал, что делать. Обычно мне помогают прийти в себя, я еще не делал этого сам! У людей так это звучит, словно это пустяки, и в книгах расписано четко, но это было страшно, Ларк, а не весело или просто… ты смеешься?

Меня удивило, что он понял это, потому что звучало так, словно я давилась. Все работало неправильно, особенно мой мозг. Все было смешным. Забавно было думать, как он тащил меня как мешок кукурузы. Я махнула на его возмущенное лицо.