Руны грома

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Восемнадцать лет с плеч — это весьма ощутимо. Тело упругое, подвижное, живое, кровь кипит. Глаза лучше видят, слух острей. А запахи! Черт возьми, сколько всего я растерял за долгие годы. Будь процедура омоложения действительно еще больней и мучительней, чем та, что я испытал на себе, все равно бы на нее согласился. Сознание несколько напряженное, загруженное. Можно сказать, что даже уставшее. Ход мыслей ровный и неспешный, а тело требует каких-то действий, какой-то активности. Явное расслоение получается между телом и сознанием, но мне хватает набитых шишек и опыта, чтобы сдерживать зачастую неконтролируемые порывы заняться чем-то глобальным. Видя примитивный уклад жизни, внести какую-то свежесть, новизну. Руки так и чешутся, а вот голова не дает. Да еще буйная весна. Ранняя оттепель, запахи. Все это наполнило мою бродячую жизнь какой-то удивительной свежестью, живительным соком, бурлящим, как колдовское варево.

Несмотря на то что задержались в пути, проходя за день в среднем не больше двадцати километров, я не хотел прекращать путешествие. В Новгород прибыли уже в конце апреля. Почти на неделю застряли у переправы вблизи от города. Теплое солнце и ранние дожди вскрыли и без того тонкий лед на реке. Так что вынуждены были ждать удобного момента для переправы. Перебирались на другой берег с помощью плотов и волокуш. Что тоже заняло немало времени. Уж слишком много всего прихватили с собой в дорогу. Карагесеки, выяснив мои планы, как-то резко решили податься восвояси, аргументируя бегство, иначе это назвать было нельзя, малой добычей и суровым климатом. Правду сказать, я был даже рад, что они уходят. Конечно, в бою сыскать им равных — не просто. Глядя на них, складывалось впечатление, что крохотный отряд состоял из людей, вовсе не ведающих, что такое страх. Именно они когда-то серьезно подпортили жизнь наступающим на Рязань войскам Бату, атакуя с тылов. Жадные до добычи головорезы словно бы не понимали разницы между тяжелой рыцарской конницей и легким пехотинским отрядом, очертя голову бросались и на тех, и на других. А если одолеть не получалось, тут же отступали, меняя стратегию. Являться в Новгород в гости к Александру с такой необузданной и несдержанной шайкой было бы как минимум невежливо. Понятия дисциплины для этих отморозков просто не существовало. Подозреваю, что их раздразнили россказни Скосаря о Царьграде, где чуть ли не все дома, даже у самых бедных, украшены золотом. Вот и решили бравые степняки попытать счастья за морем, оставляя меня на попечение собственных стрелков.

Новгород встретил нас во всем великолепии. Если сравнивать с той Рязанью, что я впервые увидел много лет назад, то все равно что стольный град и захудалый аванпост, с парой десятков покосившихся дворов. Здесь все казалось каким-то более массивным, угрюмым, кондовым. Город был огромен. Разделенный рекой на две части, как бы на административную и торгово-ремесленную. Но даже внутри этих частей он был неоднороден. Имело место явное разделение, словно бы на этнические кварталы. Все в них считались горожанами, но каждый держался сам по себе, в своем маленьком мирке. Целостность противоположностей.

Александр встретил нас у крепостных ворот, часть стен которых разобрали и теперь основательно переделывали. За те десять лет, что мы с ним не виделись, молодой князь возмужал, окреп и теперь не был похож на любопытного юнца. Он стал доблестным воином, о котором говорили не иначе как о герое. Встреча была довольно прохладной, я бы даже сказал — чересчур официальной. В сопровождении князя были незнакомые мне люди в доспехах и православные священники, смотрящие на него с укоризной за такую суету вокруг моей персоны. На щеке Александра красовался довольно свежий шрам, костяшки пальцев сбиты, а часть окладистой бороды была слегка подпалена у правой скулы.

— Смотрю я, князь, ты тут сложа рук не сидел.

— Да уж, досталось, — ухмыльнулся Александр немного натужно. — Во-первых, как я только освоился на родной земле, явился Биргер, тот еще выскочка, шведский ярл. На Неве встал и такой грабеж учинил, что пришлось поучить дурака. Как вшей, тех шведов из болот да лесов вычесывали, кабы не твоя наука, мастер, так до сих пор бы силились.

— Это я знаю.

— Откуда?! — удивился Александр, спрыгивая из седла на землю у ворот большого деревянного дома.

— Как же откуда! А Невским тебя с какой стати величать стали?

— Ты и про это знаешь! Так, может, еще и про…

— Про Чудское озеро, — опередил я князя. — Тоже знаю. Без подробностей, конечно, но знаю, что ты там немцев гонял, как хряков, по льду.

— Ох и надоели они мне, — ответил Александр, чуть погрустнев. — А больше всего достали городские да крепостные проблемы. Тут меж людей такая усобица, что хоть плетью пори каждого второго. Грызутся, что псы за мосол. Архиепископ Спиридон, человек, конечно, уважаемый, но тот еще любитель подлить масла в огонь. А горожане да селяне при случае напоминают, как волхвов Перуновых пожгли несколькими годами раньше. Церкви, вон, каменные ставят. Какие деревянные были, те сожгли уж давно. Как смута, буза, так они церкви жечь, ну что за манеры. Так и весь город спалить можно! Я по твоему примеру, мастер, все из камня нынче закладываю.

— А что же немцы? Так и держат Псков?

— Держат, да только нет мне дела до Пскова. Хоть и под боком, а тихо там. Тут бы со своей землей управиться.

Александр жил в неприметном, хоть и большом, доме, куда и пригласил нас погостить. К слову сказать, некоторые боярские дворы в этой части города выглядели куда как пышней и солидней, чем княжьи хоромы. Я не собирался задерживаться надолго. Уж слишком шумно и людно. Отвык я от городской суеты. Ольга то и дело напоминала, что если хотим успеть до середины лета к королю Урге, то следует поспешить. За пару дней Александр с трудом уделил мне немного времени, да и то за обедом или ужином, чтобы мы могли поболтать, обсудить случившиеся события. Я подробно рассказал ему о том, как ордынцы прокрались в Мещеру. Взяли Рязань, как горящую петарду, проглотили Змеигорку и двинули дальше на Москов. Такие новости князя озадачили, и уже утром следующего дня он снарядил гонцов к отцу во Владимир.

Братья Наум да Мартын, по наставлению Ольги, все больше общались с Суртом, толмачом, изучая язык. Как оказалось, язык северян был им знаком, вот только на нем они не говорили с малых лет. Ведьму этот факт очень обрадовал. Скосарь со стрелками собирали обоз в дорогу. Места здесь труднопроходимые, так что следовало запастись как следует. Чтоб не путался в незнакомом городе, Александр приставил ко мне своего ловчего Якова Половчанина. Низкорослый крепыш Яшка был сам родом из Смоленска, и его речь мне была более понятна, чем местный такой необычный диалект и специфический говор. Памятуя о коварстве Михаила, князя Московского, я все же держал возле себя Савелия, няньку из отряда Скосаря. На всем протяжении пути от Москова Савелий показал себя как отменный снайпер и весьма проворный охотник. Каким-то приемам снайперского искусства я обучил его лично. Не зря малец носил серебряные нашивки на вороте. Такие нашивки доставались не просто, примерно так же, как в мое время краповый берет спецназа. В тяжелой и упорной борьбе, в постоянном соревновании среди равных.

От безделья становилось тошно. Я все подгонял Чернорука, чтоб скорей собрался в путь, но угрюмый воевода бормотал что-то о нерадивых купцах да любопытных горожанах. Ольга целыми днями слонялась по городу вместе со своими телохранителями, ища встречи с какими-то нужными людьми. По ее словам, она хорошо знала маршрут через здешние леса и болота, но для полной уверенности должна была поговорить с теми, кто пришел от Ладога и знал все броды и переправы. К середине лета туда должен был прийти один из кораблей Ульвахама, брата короля Урге.

Не находя себе дела, я поддался на уговоры Якова Половчанина и собрался-таки на охоту. Не в моих принципах охотиться ради удовольствия, но я намеревался осмотреться, изучить окрестности.

Мы охотились уже третий день. Ушли довольно далеко от города, где добыча была богаче. Останавливались в селищах, дозорных крепостях, где Яков распоряжался весьма властно и авторитетно. Еще бы, ведь он был ловчий самого князя, а это не малый авторитет, не дворянский титул, но тоже весьма почетная и уважаемая должность, как я смог узнать. Били пушного зверя, птицу себе на прокорм. Мои винтовки для охоты на такую дичь были просто идеальны. В отличие от короткого лука княжьего ловчего. Мы с Савелием умудрились обставить Якова во всем: и в меткости, и в сохранности шкур. Как говорится, били в глаз. Смотрящий с завистью и некоторой опаской на наше оружие Яков тем не менее на свой счет неудачи не принимал. Мой титул князя-колдуна был известен всем в округе со слов Александра, так что наше с Савелием удивительное проворство в охоте он относил к разряду сверхъестественного, не особо напрягаясь на это счет. В один из дней Яков ушел проверить и поправить ловчие ямы, которые снаряжал до нашего появления. Мы с Савелием почти весь день провалялись у костра, не зная, чем себя занять. Яшка вернулся только к полуночи. На следующее утро двинулись в обратный путь, к Новгороду.

— Кажется мне, или с севера дымом тянет? — спросил я ловчего, пригибаясь в седле под еловой веткой.

Подернув ноздрями, обернувшись лицом на север, Яков наморщил лоб и прислушался.

— Никак Хвощевка занялась, запылала! — пробубнил он. — Не к добру это!

— Проверим? — предложил я, давно потеряв интерес к высматриванию звериных следов и троп.

— Надо бы, — согласился Яков. — Если изволите, батюшка.

— Ну тогда веди…

Ловчий чуть помедлил, как бы выбирая оптимальный путь. Вывел коня на берег крохотного озера и тут же припустил, да так резво, что мы со стрелком за ним еле поспевали. Чем ближе пробирались к названному Хвощевкой селищу, тем сильней чувствовался запах гари. В какой-то момент я даже заметил языки пламени, озарившие сумрачный лес. Пылающую деревеньку, тесно стоящую на крохотном пригорке, не заметить было невозможно. Благо, что горело только несколько домов на краю. Сам не пойму, зачем спешили, будто от нашего появления что-то могло измениться. Будто пожар погаснет сам собой. Только въезжая по раскисшей дороге на большую, мощенную бревнами улицу деревушки, я вдруг понял, что пылающие дома никто не тушит. С той секунды, как я только это осознал, во мне что-то щелкнуло, взвелось, словно курковой механизм, и я придержал коня. Но было поздно. Со всех сторон нас окружали тяжеловооруженные всадники. Через дворы по тропинкам между домов приближались около сорока пехотинцев, разодетых весьма пестро и разнообразно. Единой формы или чего-то типа доспехов у них не было. В отличие от всадников. Закованные в доспехи с ног до головы, в сопровождении трех или четырех более легких кавалеристов, к нам подступали рыцари в длинных белых накидках.

— Немцы! — только и успел сказать Савелий, заряжая винтовку.

— Отставить стрельбу! — выкрикнул я и выхватил меч.

Среди пехотинцев было немало лучников и арбалетчиков. Одно неловкое движение, и нас, не защищенных броней, нашпигуют железом, как сало чесноком.

Нам не оставили времени на раздумья, просто навалились гуртом, стараясь сбросить с лошадей или повалить вместе с ними. Мне было плевать, кто эти люди, зачем пришли и как вообще оказались в Новгородских землях. Смысл их ожесточенной атаки мне казался неясным. Видимо, просто не хотели оставлять свидетелей своего разбоя. И плевать им было на то, кто мы такие. Если сдадимся без боя, то, возможно, оставят в живых, чтобы потом обменять на своих. В одной из наших бесед Александр вскользь упомянул, что такой обмен производился не раз и что сейчас у него как минимум трое пленных рыцарей. Мне, видимо, как самому рослому и опасному на вид, набросили петлю на шею и подперли бока копьями. Проворный малый из рыцарского окружения быстро спешился и поспешил обыскать и отобрать все оружие у меня и Савелия. Нелепость ситуации заключалась в том, что Яков все еще был при оружии, а один из пехотинцев подвел к нему лошадь. Теперь уже не было сомнений, что так настойчиво навязанная нам охота была всего лишь ловушкой. Да и последняя его отлучка, якобы на проверку ловчих ям, явно таковой не являлась.

— Послушай меня, Яков, — выкрикнул я, оттягивая петлю от горла, — ты даже не представляешь, что натворил. За меня тебе, наверное, хорошо заплатят, так что уж потрудись — потрать золото до того, как я тебя найду.

Криво ухмыльнувшись, Яков забрал с седла моей лошади все шкурки, что мы успели заготовить, на скаку перехватил у одного из подручных рыцаря увесистый кошель и, не говоря ни слова, помчался прочь.

Рука Савелия непроизвольно потянулась к винтовке, которую пленившие нас рыцарские слуги держали слишком близко. Но, перехватив мой взгляд, стрелок остановился.

— Ты есть князь, что из крепости на Змеиной горе? — спросил на довольно сносном русском языке один из рыцарей в потрепанном белом плаще.

— С кем имею честь…

— Дитрих Инсбрукский, — представился рыцарь и снял шлем, похожий на склепанное из обрезков жести ведро с прорезью для глаз. — Ты, князь, и твой оруженосец теперь мои пленники.

Больше высший командный состав этих самоходных броненосцев с нами не общался. Скрутив руки мокрыми веревками, пехотинцы водрузили нас обратно на наших же лошадей и повели вслед за торопливым отрядом. Вот же блин, поохотились! И меня, и Савелия со всех сторон окружали наконечники копий и арбалетных стрел. Рискнуть и даже со связанными руками попытаться вырваться — наверное, возможно, но не нужно. По голове как будто дубиной шарахнули, хоть драки и не было. Только бессильная злоба. Ни одной продуктивной мысли, гулкий, протяжный звон вместо мыслей, сотрясающий опилки в пустой голове. Ну каким же тупым бараном надо быть, чтоб позволить завести себя в такую нелепую и примитивную ловушку. Мне понадобилось часа два, прежде чем я понял, что вообще произошло и какие последствия всего этого могут быть. Вот что-что, а пленником мне еще быть не доводилось. Ладно, посмотрим, каково это. Заодно разведаю да разнюхаю, как устроились рыцари в Новгородской земле. Думаю, за такую информацию Александр будет только благодарен. Главное — сохранять спокойствие. Ссылаться на Женевскую конвенцию нет смысла, да и коль меня сразу признали князем, то убьют не быстро и еще поторгуются за мою шкуру. Вот только не понятно, с кем они собрались торговаться, если сразу не замочили. С ведьмой? С братьями Наумом да Мартыном? Или с Александром? Не знаю, с какими оправданиями явится на княжий двор Яшка Половчанин, если вообще явится. Или мне придется вести очень серьезную разъяснительную беседу о друзьях и предательстве с самим Александром. Не могу, как ни крути, выбить из головы и вариант того, что все случившееся — его рук дело. Не хотелось бы, конечно, убедиться в правоте подобной догадки, но события последних месяцев просто вынуждают меня думать подобным образом.

Рыцарский отряд уводил нас все дальше и дальше на запад от Новгородских земель. Как только стемнело, устроили привал. Кряжистый пехотинец помог распрячь лошадей, и мы смогли устроиться вместе со всеми у огня. Рыцари тоже не шиковали, так же как и их солдаты сбились тесным кружком у огня, почти не снимая тяжелой брони. Единственное отличие было в том, что благородным прислуживали оруженосцы и слуги. На нашу с Савелием охрану выделили три сменных караула. Угрюмые и молчаливые мечники бдительно сторожили нас всю ночь, не спуская глаз. В отряде я насчитал пятерых рыцарей, довольно молодых, на мой взгляд, но опытных. По пять-шесть слуг на каждого, по парочке оруженосцев, снаряженных порой ничуть не хуже, чем хозяева, и полсотни пехотинцев. У последних снаряжение было тоже весьма приличным, хоть и разносортным.

Сон в эту ночь был короткий и тревожный. Еще до рассвета меня толкнул в спину Савелий, заметивший приближение того самого Дитриха, что заговорил со мной в сожженной Хвощевке.

— За твое пленение, князь, я получу хорошие земли и золото, — выпалил рыцарь, надменно толкая меня в бок кованым сапогом.

Рыцарь был пьян, и его спутанную речь удавалось понять не сразу.

— Не забудь получить запасную голову, потому что эту я тебе ампутирую, мамой клянусь.

— Твои слова как лай собаки, что сидит на цепи, — огрызнулся рыцарь с ехидной ухмылкой, не очень-то вдаваясь в смысл моих угроз.

Наверное, этот напыщенный петух очень горд собой. Еще бы, так просто заполучил русского князя. Без сопротивления, без драки. Всего-то подкупил жадного до золота ловчего, который привел ему наивного князька прямо в лапы. В рязанских землях, где я потратил восемнадцать лет жизни, в подобной ситуации меня бы сразу убили. Или отпустили с извинениями. Вся проблема в том, что я не в Рязанских землях.

За весь следующий день мы проехали километров двадцать. Чаще всего шли в обход довольно мелких озер и чуточку прибавляли шаг на многочисленных просеках и вырубках. Такое масштабное выкашивание леса напомнило мои собственные глобальные вырубки вокруг Змеигорки. Нетрудно было догадаться, что вся древесина шла на строительство новых укреплений, на производственные нужды. Из чего следовал только один вывод: немцы намерены осесть здесь надолго.

Перебравшись вброд через мелкую, безымянную речушку, мы оказались на пригорке, со всех сторон огороженном оборонительными кольями и рвом, заполненным водой. Некогда временный лагерь крестоносцев сейчас стал более похож на капитальное укрепление. По прибытии в этот стан нас с Савелием тут же под конвоем отвели к кузнецу. Закопченный, низкорослый старик, чем-то напоминающий сказочного гнома, ковылял по крохотной мастерской на прямых, негнущихся ногах. С боков к ногам были примотаны обтесанные жерди. Благодаря им кузнец мог самостоятельно стоять и кое-как передвигаться из угла в угол. Слышал я, что многие северные народы подрезают пленным мастерам сухожилия под коленями, но результат такого варварского метода наблюдал впервые. У мастера ценятся руки, знания, талант, а не умение быстро бегать. Вот и коротышке-кузнецу явно не повезло с хозяевами.

Мастер долго подбирал кандалы. Делал он это обстоятельно, напоказ. Так, чтобы конвоиры видели ту тщательность, с которой он выполняет свою работу. Обручи на руках и ногах кузнец клепал на холодную стальными клепками. Наклеп получился не очень наплывный с трещинами, так что при необходимости после двух-трех ударов зубилом кандалы можно будет легко снять. Кажущаяся крепость толстенных цепей, массивных заклепок и толстых обручей меня не волновала. Болтающиеся цепи не сильно сковывали движения, хоть и весили килограммов пять в общей сложности. Первым мастер заковал моего стрелка Савелия. Когда же взялся за меня, то не упустил из виду особо заметные мозоли на левой руке, которые обычно остаются от клещей. Также мастер заметил отличительный ожог на запястье и мое совершенно не праздное любопытство в отношении всего инструмента и оборудования, находящегося в кузне. В сознание калеченого мастера закралось подозрение, но он не стал заострять на нем внимание. Я давно заметил эту особенность. Кузнецы умеют узнавать друг друга по каким-то самым незначительным приметам и признакам. Прежде, когда я только начинал заниматься этим ремеслом, думал, что все это выдумки самих мастеров, которые придают значимость и без того таинственной и странной профессии. Но позже смог убедиться на собственном опыте, что все так и есть. Мастера действительно могут узнать друг друга даже во время мимолетной встречи.

Конвоиры, все это время тщательно наблюдавшие за работой мастера, не прекращали трепаться. То и дело что-то спрашивали у самого кузнеца, на что тот отвечал одобрительным рычанием или просто кивая головой в знак согласия. Язык конвоиров был грубый и мне совершенно не знакомый. Даже тот факт, что я ожидал услышать в нем выразительность и резкость знакомого мне когда-то по школьной программе немецкого языка, не оправдался. Ни слова, ни интонации не напоминали современный язык.

После посещения кузнеца конвоиры немного расслабились. Трое куда-то отдалились и теперь наблюдали за нами издалека, а оставшиеся спрятали оружие и теперь просто толкали нас в спины, указывая направление. Под пристальным наблюдением подвели к большому котлу полевой кухни. В котле булькало какое-то невообразимо густое месиво, из которого для нас зачерпнули по порции деревянными мисками. В довесок к этой бурде нам выдали по сухой горбушке хлеба. Помня о гигиене в подобных местах и о качестве приготовленной пищи в походных условиях, я благоразумно отставил миску и положил рядом кусок хлеба. Савелий, намеревавшийся было с удовольствием навернуть предложенный ужин, также последовал моему примеру и отказался от пищи. Такой явный протест не вызвал у охраны ни раздражения, ни праведного гнева. Они просто рассмеялись и совершенно бесцеремонно поволокли нас дальше к пристройке у деревянной часовни, которую, надо полагать, воздвигли одной из первых. Там, в этой пристройке с одной маленькой отдушиной под самой крышей, нас и бросили. Снаружи гулко ширкнул тяжелый дубовый засов, и похоже, что дверь еще подперли поленом, для пущей надежности.

— Что скажешь, Савелий? — обратился я к стрелку, осматриваясь в тусклом помещении.

— Верст двадцать на северо-восток мимо просек, там вдоль озера. После дорога весьма приметная, но можно срезать через лес, если без коней пойдем…

— Ты молодец, нянька. Что дорогу запомнил — хорошо. Но наперво надо решить, как освободиться.

— У меня это, осколочная с собой и два ножа на спине под рубахой.

— Я три метательных дротика в рукаве припрятал, да и комплект выживания немцы не отобрали.

— Ну так, стало быть, к полуночи цепи собьем да в ночь уйдем. Эх, нам бы оружие воротить, — размечтался Савелий.

— Нет, не сегодня. Эту ночь за нами бдеть будут особо, как прошлую, хоть мы и под запором, а все равно стражника хоть одного да оставят.

— Про рыцарей всякая молва ходит, сказывают, что они пленным ноздри рвать ради забавы большие мастера. А норов показать — так и язык отсекут или глаза выжгут.

Подойдя к стене, я встал на стоящую рядом скамью и стал осматривать лагерь в узкую щель отдушины.

— А ты забыл, Савелий, какие про меня слухи ходили, пока ты сам в стрелки не подался?

— Да лучше уж за князя-колдуна голову сложить, чем на боярина пупок надрывать. Им, кровопийцам, все мало, три шкуры драли, дворы обирали. А уж когда на службу согласился, так и узнал, что врут все слухи, напраслину наводят.

— Вот-вот, друг мой. А слухи эти я сам и выдумывал. Но что касается немцев, то проверять на собственной шкуре их методы убеждения нет никакого желания. Осмотримся, сделаем вид, что смирились, и тогда подумаем, как двинуться восвояси. Не так, черт возьми, я планировал провести предстоящее лето. И до рыцарей ливонских, и бояр новгородских нет мне никакого дела, пусть хоть глотки перегрызут друг другу.

Сняв с пояса комплект выживания, я стал разбирать содержимое. Часть аптечки сразу вернул назад в подсумок. Перевязочный материал, настойки, мази, обезболивающий порошок — все это пока, да и в дальнейшем, даст бог, не пригодится. А вот щипцы для ремонта оружия, надфиль и свеча, сейчас в самый раз будут. Комплект инструмента был универсальный, достаточно тяжелый, выполненный из очень прочной стали. В обеих рукоятках щипцов на пример швейцарского ножа были спрятаны пилки, ножи, крючки, шила. Я спокойно зажег свечку от зажигалки, удобно устроился на лавке и стал обдирать наплывы на клепках. Много времени эта процедура не заняла. Металл был настолько мягкий и некачественный, что освободиться от цепей оказалось делом на полчаса. Я сделал так, что кандалы все еще держались на руках и ногах, но стоило их немного потянуть или сильно стукнуть, как железные кольца тут же слетали. Пока я возился со своими заклепками, Савелий отстегнул от пояса фляжку с крепким спиртовым настоем, разлил по крохотным серебряным чаркам, спрятанным в крышке. Из закуски у нас были только четыре гороховых брикета да горстка вяленого мяса. Все это входило в комплект выживания каждого стрелка.

Быть может, Савелий был и неплохой стрелок, заслуживший свои серебряные нашивки, но вот с щипцами обращался неумело. Пришлось мне самому заняться его клепками, ободрав их ровно на столько, чтобы цепи, так же как у меня, еле держались. Теоретически после этого мы могли бежать в любой момент.

После первого глотка травяной настойки мне тут же полегчало. Тело расслабилось, мысли стали более конкретными и связными. Слетела ненужная суетливая шелуха, какая-то неопределенная тревога, чувство дискомфорта. Напротив, я даже стал получать удовольствие от такой нелепой ситуации, чувствуя, что до сих пор контролирую все происходящие события. Предательство Яшки меня сейчас не беспокоило. И Скосарь, и Ольга с братьями сейчас уже рвут и мечут, требуя объяснений и снаряжая поиск. Они того Яшку из-под земли достанут, прежде чем я до него доберусь. Так что денег, полученных за мою голову, он потратить явно не успеет.

— Скоро сюда прибудет командор ордена с епископом, чтобы допросить тебя и судить, — разоткровенничался Дитрих Инсбрукский, пригласив меня утром к себе в шатер.

Правду сказать, утро у рыцарей этого лагеря начиналось за полдень, так что я воспринял его угощение как обед.

— Судить меня? За что же, позволь узнать?

— За колдовство, за ересь, за поругание святой церкви. За злые чары, которыми заклял войско на Чудском озере руками своего ученика Александра. Твоя казнь будет менее мучительной, если ты отдашь свой гримуар и признаешься в совершении тяжких грехов, чем выкажешь покаяние.

— Ах вот даже как! Ты, железный дровосек, хоть краем своего опухшего мозга понимаешь, что ничто не мешает мне вызвать сотню демонов, наслать на вас язвы и дождь из горящей серы без всякого гримуара?

— Ты на святой земле, колдун! — хрипел захмелевший Дитрих, корча злобные гримасы. — Твои чары здесь бессильны!

— То-то у меня пятки чешутся! А это, оказывается, все от святой земли. А я думал, грибок одолел или взопрели от сырости здешней.

Громыхая цепями, я потянулся к деревянной кружке, стоящей передо мной на столе. В кружке плескалась мутноватая бурая жидкость, подслащенная медом брага, которой постеснялись бы поить даже узников моего подземелья в былой Змеигорке. Демонстративно вылив брагу на землю, я наполнил кружку из собственной фляги.

— У меня к тебе другое предложение, Дитрих — железный дровосек. Ты сейчас же снимаешь с меня цепи, отдаешь мне мое оружие, моего стрелка и лошадей, и я отправлюсь обратно с твоими извинениями. В противном случае я не гарантирую безопасность всему этому стойбищу. Ни тебе лично, ни всем прочим во главе хоть с папой римским, хоть с Мухамедом и дюжиной сарацин. Я вас всех гарантированно втопчу в эту святую землю, а тебя, петух Инсбрукский, задушу вот этими самыми цепями.

— Дерзок ты, князь-колдун, — ответил рыцарь без толики возмущения, — да только не прикоснуться тебе, неверный, ко мне и моим доспехам. Я получил святое крещение в Иордане, благословение самого магистра…

— Ты молодой, — перебил я Дитриха, — сильный, буйный. Тебе бы еще жить да жить, но нет, не сидится тебе дураку на месте. Лезешь в чужие земли со своим уставом, со своим фанатизмом. Мало ваша братия огребла в святой земле?

— Мы спасаем заблудшие души от власти языческих идолов! Наша миссия священна!

— А по ходу дела еще и подгребаете их земли, их богатство. Вон ордынцы, уважаю этих ребят! Ничего не декламируют, просто грабят и спасибо не говорят. У них нет лживых масок на лицах, у них нет высшей цели, просто берут, что хочется, и не спрашивают. Они не врут ни себе, ни мне. Вот и драться с ними одно удовольствие. А вы! Ведь убьют вас, дурней, не за грош и не за праведные ваши речи, не за истинную веру, а за то, что приперлись незваными.

— Не тебе нас судить! Ты колдун, и деяния твои от дьявола!

— Зато вы ангелы во плоти!

— Не сметь! Я не позволю осквернять имя святой церкви. Перед тобой рыцарь ордена!

— Рыцарь бы не посмел прикоснуться к моему оружию и предложил бы поединок.

— Ты не равен мне, ты смерд, безродный пес, и твой княжий титул для меня что хрюканье свиньи!

— Этот безродный пес остановил стотысячную орду у стен своей крепости. Если кто-то не в курсе. Этот смерд брал города на завтрак, сметал с лица земли, лишь щелкнув пальцами. Это ты мне не ровня, железный дровосек, так что оставь свои страсти для кого другого, а меня не утомляй. Мне, псу, твой магистр с епископом что блоха. — Сказав это, я встал и не спеша вышел из затхлого шатра, внутри которого воняло хуже, чем в тесной подсобке у гастарбайтеров. У навеса перед шатром мялись охранники, явно слышавшие напряженную и шумную беседу. Появившийся вслед за мной рыцарь отдал короткий гортанный приказ, и один из стражей пошел вперед, как бы ведя меня за собой к сараю у часовни.

Видя то, как расслабленно и спокойно я отношусь ко всему происходящему, Савелий тоже держался уверенно. Когда за мной закрыли дверь, стрелок только поднял голову, с трудом прерывая крепкий сон.

— Не пойму, с какой стати они на меня так взъелись. Я же с ними не воевал, не ссорился!

— Надо знать, Александру, князю новгородскому, насолить хотят, — предположил Савелий, нехотя усаживаясь на скамейку.

— Или просто от бессильной злобы. В здешних местах про меня слухи редкие да далекие, что проку с моей смерти. Не понимаю. Шел себе, никого не трогал, и вот нате. Мы тебя судить, крестить, к вере правильной призывать. Чего-то немцы явно попутали.

— Чернорук без дела сидеть не станет, — размышлял вслух стрелок. — Уже сейчас небось по следу идет, да не один, с дружиною.

— Хорошо, если так, вот только может оказаться, что опоздает мой воевода. Если вообще отыщет этот лагерь. Самим выбираться надо.

— Тихо пойдем или с боем?

— А как придется. Хотелось бы, конечно, пошуметь, да только рискованно это. Мне из себя острые предметы вынимать в очередной раз ой как не хочется. И кстати, давно хотел спросить, Савелий. Что стрелки говорят? Как они из крепости Скосаря целехонькие ушли, если туда ордынцев целая свора пожаловала?

— Так все просто. Поднялась тревога еще от дальних дозоров, вся крепость на посты. В один голос твердят, что рано утром дело было. Чернорук злой, как черт, спрашивает, что за шум, да как узнал, что ордынцы подошли, еще пуще озлобился. Ворота распахнул настежь и с одной булавой навстречу войску вышел. Уж как он их поносил, как ругал, мне рассказывать не надо. В соседних селищах от звонкой ругани той все молоко, поди, скисло. Вернулся на двор, потолковав о чем-то с тамошним воеводой, да вынес им знак торговой гильдии, что от тестя вашего, боярина Дмитрия. Тут, знак углядев, ордынцы и поворотились. Вот все, что слышал. Но няньки за слово ответ держать привычны, брехать не станут, а уж мне так и подавно.

— Ну да, неприкосновенность торговой гильдии. Ведь я же сам участвовал в разработке этих документов. Давно дело было. А оно вон как все вывернулось. Солдаты гильдии неприкосновенны, как и товар, и склады, и распорядители. Торговцы за такой знак чуть ли не половину, а то и три четверти своего дохода готовы отдать, лишь бы влезть под теплое крылышко.

— Мы еще осенью полсотни готовых стрелков снарядили в Царьград в распоряжение Дмитрия.

— Да уж. Развернулся тесть, у него сейчас банк, склады, страховая фирма. И ведь исправно дела ведет, как я ему советовал. Выходит, Савелий, что авторитет торговой гильдии ордынцам больше, чем мой?!

— Нет, быть может, они и тебе, батюшка, зла не желали, да только больно ты несговорчив. Крепость свою никак уступать не хотел.

— В конечном итоге и у меня нет крепости, и у них одни руины.

— Да и десятину с каждого похода тебе отдавать тоже накладно, — напомнил стрелок, демонстрируя тем самым недюжинную осведомленность в моих прежних делах.

— Ладно, черт с ними, пройденный этап. Это запишем на мою поспешность да неопытность в международной политике. Меня-то самого этот знак гильдии не спасет. К черту! Все решено, вот если бы не этот рыцарь с ведром на башке, так давно бы уже двинулись к Балтике. Значит, так! Обмозговываем с тобой детали и разминаемся. За полночь я хочу отсюда уйти, надоело мне здешнее гостеприимство с постными щами. Так и исхудать можно.

Проснувшись после короткого сна, я подтянулся к отдушине и внимательно осмотрелся, насколько было возможно. Лагерь крестоносцев будто бы вымер. Только недалеко от моста через куцый ров с пяток стражников тихо бубнили, сидя у жаркого костра. С пасмурного неба накрапывал мелкий дождь вперемешку со снегом. Пронзительный ветер трепал пологи шатров и палаток. Недалекий лес отзывался на каждый порыв ветра протяжным шипением сосновых веток, словно морской прибой.

Мы избавились от цепей. Немного размялись. Я вынул из ножен, спрятанных в рукаве, метательный дротик и стал им сдвигать засов с другой стороны двери через узкую щель между досок. Чуть влажная древесина поддавалась с трудом, плохо скользила и скрипела. Но в шуме ветра нашу тихую возню мало кто мог услышать.

— Делаем все, как договорились. Наше оружие в большом шатре, так что смотри в оба. Прикроешь, пока я соберусь.

— Сделаю, — кивнул головой стрелок, невольно сутулясь и пригибаясь на полусогнутых.

Он опытный лазутчик, не понаслышке знает, что такое действовать тихо и скрытно.

Савелий пошел первым. Я выждал буквально десять секунд и двинулся вслед за ним, но, оказавшись во дворе часовни, не смог сразу заметить моего стрелка. За считаные секунды снайпер сумел вываляться в грязи и налепить на себя клочья сена и прошлогодней листвы. Да так ловко у него это получилось, что я даже не нашелся, что сказать, просто похлопал по плечу Скосаревского няньку и двинулся вслед за ним к шатру. Извлекая из-под куртки кривые ножи, Савелий почти в присядку добрался до сонного стражника под навесом у шатра и встал у него за спиной. Матерый диверсант, орудуя двумя ножами, тихо уложил стражника с перерезанным горлом в грязь. Ни кольчуга, ни чешуйчатый доспех не помогли пехотинцу против кривых черемисских лезвий.

В лагере унылая тишина. Тревожный сон солдат наполнен проклятиями и негодованием в адрес командиров и всей знати. Но никто из них пока не догадывается, что смерть уже дышит в затылки, как трепетная тень от пламени факелов встала за спинами. Короткие парные удары по болевым точкам, хруст шейных позвонков, и вот уже я подхватываю бездыханное тело одного из оруженосцев, чтоб громко не бренчало железом, падая на бревенчатый настил в шатре. Оставляю для стрелка еще троих рыцарских слуг, а сам пока собираю из сундука наше оружие и вещи, что хранились в седельных сумках. Заряжаю свою и его винтовку, быстро накидываю маскхалат и тихо крадусь к выходу, притоптав в грязи между досок настила чадящий факел.

— Пятеро у костра — самая большая помеха, мимо не пройти, но двое стоят за спинами товарищей, так что они первые цели. Ты сними того, что сидит к ним лицом, а я двух стоящих. Дальше по обстоятельствам.

— Даже если тревогу подымут, рыцарей в лагере больше нет, — прохрипел Савелий, так же как и я натягивая маскхалат.

— Есть. Дитриха как-то прозевали. Думал, он в этом шатре, ан нет, в другом месте околачивается. Да наплевать, вперед.

В шуме ветра и капели моросящего дождя звук выстрела винтовок был почти неслышным. На мое счастье, двое сидящих стражников мирно дремали, пригревшись у жаркого пламени. Так что первые, отмеченные как главные цели, отвалились в грязь с пробитыми головами совершенно беззвучно. Мы неспешно успели перезарядиться и вырубить оставшихся. Я подошел к костру и стал расталкивать ногами пылающие поленья. Свет от огня мгновенно померк, и весь дремлющий лагерь погрузился во тьму.

— Может, все же возьмем лошадей? — предложил Савелий, подкравшись ко мне со стороны солдатских палаток вдоль южной стены укрепления.

— Леса здесь густые да дремучие. Не нужны нам лошади. Уйдем в чащу, сам черт туда не сунется, хоть пеший, хоть конный.

— Это верно, вот только путь долог будет, — вздохнул Савелий, поглядывая в сторону конюшни.

— А я ближайшие сто лет никуда не тороплюсь.

Накренив рыцарский флагшток, я срезал ножом богато расшитое знамя ордена с двумя скрещенными мечами на белом фоне и, свернув жгутом, намотал вокруг талии под бахромой плаща.

— А это трофей, на память. Будет чем в долгом походе сапоги чистить.

В ответ на это стрелок только ехидно ухмыльнулся и юркнул в очередную солдатскую палатку. Я обнажил меч и тоже поднырнул как можно тише под промокший полог. На что рассчитывали горе-завоеватели, выставляя в охрану укрепленного лагеря пятерых нерадивых стражников, — непонятно. Если два пусть и весьма опытных диверсанта устроили здесь кровавую резню, не тревожа мирный сон прочих, кого посчитали не опасными, то, стало быть, так им и надо. Мне не было стыдно за эту ночь. Ко мне отнеслись как к трофею, как к добыче на удачной охоте, да еще и намеревались судить или, того хлеще, обменять на каких-то ублюдков дворянских. Нет! Я поступил соответственно своей, пусть и не самой мирной, репутации, так что нечего злиться и биться в истерике. Посеял ветер — пожнешь бурю, как говорится. Я честно предлагал Дитриху просто отпустить меня и извиниться за предоставленные неудобства. Этот напыщенный петух даже не прислушался к моему предложению, так что совесть у меня чиста. Я не прав, знаю. Если была возможность уйти тихо, без лишних жертв, то, стало быть, так и надо было сделать. Но я разошелся, разобиделся на рыцарский орден и его методы ведения международной политики. Вот и досталось невинным солдатам за грехи нерадивых командиров. А в следующий раз пойти на Русь еще подумают. Если Александр ни сном, ни духом о предательстве в отношении меня со стороны своей свиты, то ему дается уникальный повод расставить правильные акценты и поучить кой-кого хорошим манерам.

— Сколько у тебя? — спросил я запыхавшегося стрелка в тот момент, когда мы залегли в густом ельнике на опушке леса.

— Десяток будет, не меньше, — отчитался стрелок, стыдливо загибая пальцы на руках.

— И у меня примерно столько же. Вот жаль только, до Дитриха не добрались. Как сквозь землю провалился, гад.

— Ему еще ответ держать за порезанный лагерь да убитых товарищей.

— Это ты верно заметил. Не мы, так святая церковь, поборником которой он себя считает, достанет гордеца. Если он вообще кому-то нужен, этот выскочка.

— Ну что делать станем, батюшка, как обычно, в чащу или по вдоль дороги?

— В чащу, конечно, зачем нам псы-охотники на хвосте. Ушли из плена, ни единой царапины! Вот только без прибытка, но живы ведь, и на том спасибо!

Драпали от вражеского лагеря почти в темпе марш-броска. В кромешной мгле это было не просто. Под моросящим дождем, по кромкам болот, по пояс в грязи с талым снегом вперемешку. Часа через четыре я понял, что уже не разбираю дороги и пру наугад. Савелий тоже заметно вымотался, но в моем присутствии держался бодро. Искать нас в этой глуши даже не вздумают. Особенно после того как обнаружат порезанных и подстреленных стражников. Мы бежали достаточно долго и умело запутали следы, чтобы быть уверенными в собственной безопасности. Можно остановиться и передохнуть. Опасность миновала, и нет смысла пороть горячку, прорываясь к своим. Мы не на фронте, а в этом дремучем лесу можем чувствовать себя как дома.

— Надо переждать. Я займусь костром и обустрою убежище, а ты, Савелий, разведай окрест все тропки и подходы. Подстрели что-нибудь на обед. Крупного зверя не бери, зайца или утку в самый раз будет. Да смотри, оглядись как следует.

— Сделаю, — ответил стрелок и бесшумно спустился в пологую низину под трухлявые стволы бурелома и валежника, поросшего густым мхом. Уже через десяток метров его невозможно было заметить на фоне леса, так что я успокоился и стал готовить стоянку.

Набрав тонких веток, я накинул их на корни поваленного дуба и земляной выступ с другой стороны. Поверх веток накидал еловый лапник, прикрыл, как черепицей, кусками дубовой коры и накрыл все это лоскутами мха. В образовавшемся укрытии выкопал небольшую ямку, вокруг обложил все тем же лапником. Зря старался. Пока возился с укрытием, дождь почти кончился и в разрывах между облаков проглянуло солнце. Серый и сумрачный лес стал более контрастным, тени — резкими, а мгновенно поднявшийся от земли молочно-белый густой туман скрыл и без того частый подлесок. В крохотном ручейке под кургузой кочкой нашел с десяток довольно крупных булыжников, которыми я обложил место для будущего костра. Придется постараться, чтобы найти сухих дров, но даже если костер будет дымить, это не должно выдать нашей позиции. Дым смешается с туманом и практически растворится. Не были бы мы промокшие до нитки, я бы непременно устроил привал на дереве, но сейчас нужно согреться, просушить вещи и поспать.