Руны грома

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

— Опять лошади! — взмолился я, закатывая глаза. — Опять верховая езда! Да сколько ж можно?!

— Ты сам торопишь! — ответила Ольга, чуть повышая тон. — Так что терпи. Пешком мы в эту глушь месяц тащиться будем, и это при самом хорошем раскладе. А по здешним меркам месяц — это очень много, поверь. Холода быстро на голову сваливаются так, что обернуться не успеешь.

— Припасы в дорогу, оружие, товары какие-то для лопарей, — бубнил Веланд, почесывая косматую бороду, — я все это на загривке не понесу.

— Ладно! Лошади так лошади, другого транспорта все равно нет.

— Зря беспокоишься, — успокоила Ольга, — можем даже седел с собой не брать, места там очень труднопроходимые, так что все равно пешком большую часть дороги по болотам да тайге.

— Да я просто устал уже от этих сборов! Мы, убегая из Змеигорки, быстрей собрались, чем теперь. Вторую неделю тюки пакуем. На кой черт нам все это сдалось?!

— Там у местных товаром в дорогу не разживешься. Ни лошадей, ни мастерских, случись что, не сыщешь. Даже лошадь подковать будет негде. Это тебе не новгородская ярмарка или закрома московского князя. Дальше на север — глушь, где даже тропинок нет.

— Да понял я уже.

Ольга сдерживала ехидную улыбку. Веланд и Рох недоуменно насупились. Они всегда напрягались, как и толмач Сурт, когда мы с Ольгой говорили на непонятном им языке. И вроде бы звучит похоже, и слова некоторые знакомые, а все равно каша получается. Могу себе представить, что за кавардак творится у них в головах. Раньше были слугами одной ведьмы, а тут еще и колдун затесался, да такой же чудной.

Скосарь Чернорук сидел на крыльце, наблюдая за нашей суетой и сборами. Я попросил Ольгу поселить воеводу в наш дом, чтобы присмотрел. На самом деле старый вояка был совсем плох. Годы и ранения брали свое. Старик хорохорился, пыжился, но я-то видел, как ему трудно даже верхом на лошадь сесть.

— Трудный год выдался, — бубнил Скосарь, грея за пазухой механическую руку. — Стольких дорог натерпелись, стольких битв. Благослови бог эту землю, если в мире и покое к праотцам отойду.

— Ты не раскисай, старая развалина, — пригрозил я воеводе, — ты мне еще пригодишься, никто тебя со счетов не сбрасывает.

— Братья-то как ладно за крепость взялись. Да спорно и скоро у них все, — бурчал Скосарь, как бы не слыша меня. — Рвы углубили, насыпь ставят. Фундамент под стены заложить хотят еще до зимы. Твоей казны, батюшка, им надолго не хватит, уж шибко размахнулись.

— Не хватит, соседей пограбят. Ульвахам два дня верхом скакал, когда Мартынка с пьяных глаз ему дозволил взять удел, сколько верхом без сна осилит, столько и возьмет. Вот морской волк ему и станет добытчиком. Они дома, Чернорук. Это их земля, их края, и здесь они свои.

— Были б силы, князь, с тобой бы пошел, да, боюсь, обузой в дороге дальней стану. Не серчай, стар я уже.

— Вот вернусь, сварю тебе зелье, чтоб омолодить тебя, старого вояку. А пока сил набирайся, да смотри за нашим хозяйством. Соседей не обижай да девок местных не порть. А то я твою натуру знаю. Все брюзжишь, что стар да немощен. А как с глаз долой — так по девкам!

Не хотелось мне оставлять в одиночестве загрустившего Скосаря. Но ехать было просто необходимо. Да верхом, да по болотам и непролазной тайге, но покуда я не осмотрю все собственными глазами, не увижу этих древних камней, я спать спокойно не смогу. Не припомню что-то прежде за собой такого неудержимого азарта и желания разобраться в мелочах. Осколок камня с надписями провисел над троном королей не одну сотню лет. Что-то за это время могло значительно поменяться. Но я просто обязан решить для себя эту задачу. Ведь не бывает сложных технологий ради них самих. Все делается для какой-то цели. Вот и эти камертоны, как заноза в пятке, не дают покоя. А тут вроде бы стою перед глухой стеной и чувствую, что истина где-то рядом.

— К вечеру выйдем к Плешивому нагорью. Там много уютных мест, будет где встать на ночлег, — заявила Ольга, разглядывая редкий лес на севере. — Но боюсь, в дороге нас непогода застанет. С моря шторм идет, так что нам лучше поторопиться.

Выдвинулись как обычно с опозданием. Терпеть не могу ситуацию, когда о чем-то вспоминают в последний момент, и сборы затягиваются еще как минимум на час, а то и больше. Восемь лошадей и четверо путешественников. На каждого одна запасная лошадь, везущая припасы и товары в дорогу. Сурт сам потребовал, чтобы его взяли с собой. Он даже готов был всю дорогу везти осколок камня, который мы забрали из тронного зала. Веланд оставил на брата Роха свою семью и последовал за госпожой. Однажды Ольга рассказала мне, что Веланд и Рох ей как приемные сыновья. Она нашла их в разграбленной деревне, на побережье, и вынесла еще грудными младенцами в безопасное место. Так что крепыш Веланд от ведьмы не отойдет ни на шаг, особенно в таком опасном и далеком пути.

Взобравшись на то самое Плешивое нагорье, решили не останавливаться. Белые ночи уже миновали, и солнце пряталось за горизонт, но вечера все еще были длинные, и мы могли пройти какое-то расстояние по знакомым землям, не опасаясь заблудиться.

И все-таки я слишком быстро привык к суровости этого края. Можно сказать, даже смирился, как с неизбежностью. Мещерские земли в сравнении с этими были куда как уютней. Там чувствовалась какая-то живая атмосфера, близость людей. А здесь лишь холодный и темный лес, дикая природа и ты как пришелец на чужой планете. Вот никак не мог отделаться от этого ощущения.

Ольга пыталась подробно рассказать мне все, что они смогли выяснить в отношении камертонов, или ключей. Сумма знаний была небольшой. Ключи были уникальны, хоть и схожие по конструкции и внешнему виду. Надписи на ключах были составлены из неизвестных, как называла их Ольга, проторунических знаков, прочесть которые так и не удалось. Некоторые громовые руны повторялись, иные были уникальны и не встречались больше нигде, кроме как на том самом камне, который мы везли с собой, дабы вернуть его обратно и, по возможности, восстановить целостность древнего памятника. Я ничего не ждал от этого путешествия. Был просто уверен, что бывавшие здесь прежде Ольга с профессором все тщательно изучили. Когда-то они тоже надеялись вернуться домой, в привычный и уютный мир. Не могли и не должны были что-то пропустить или не взять в расчет. Осталось мне самому убедиться в том, что все так и есть, и больше не терзать себя сомнениями.

Мы двигались вдоль русла реки. Чаще всего продирались сквозь заросли, форсировали какие-то мелкие безымянные речушки. Обходили по краям болота, если была возможность. Дорога выматывала не столько своей монотонностью, а все больше мелкими, но весьма гадкими неприятностями. Нас одолевали просто тучи комаров, мелкий моросящий дождь с частыми туманами преследовал по пятам. От сырости и холода не спасал даже жаркий костер. И это летом. Что же, черт возьми, здесь будет осенью и зимой. Не в пример мне, Ольга переносила все тяготы пути куда более стойко. Я даже завидовал ее выносливости, вот уж точно не кисейная барышня. Но лично меня дорога раздражала. Непролазная глушь, сквозь которую чуть ли не в буквальном смысле приходилось прорубаться, сводила с ума, но я терпел. Старался не выказывать своего явного недовольства и раздражения. В конечном счете я единственный, кто настаивал на этой экспедиции именно сейчас, без должной подготовки.

На десятый день пути мы уже двигались в предгорье. Лес здесь был не такой густой, а Веланд и Ольга то и дело спорили по поводу того, каким путем лучше подняться на тот или иной холм. Мне уже указали место на северо-западе, где находилась гора Медвежий нос, но при этом мы упорно двигались все дальше на север.

— Если верно то направление, что вы мне указали, то почему мы уходим в сторону?

— Южный склон этой горы неприступен. Там лишь голые скалы. Мы зайдем с северо-восточной стороны, но даже там придется оставить лошадей у подножья. Подъем для них крутоват, могут ноги переломать.

— Не знал, что здесь такие крутые горы.

— Мы идем к Олаву, нашему общему знакомому. Старый шаман знает эти места как свои пять пальцев и не раз бывал на горе.

— Он еще жив? — спросил я, вспоминая веселого здоровяка, перезимовавшего несколько лет назад в Змеигорке.

— Кто? Олав? Да этого пьяницу, похоже, вообще ничего не берет. У его хижины собирается много местных охотников, так что нам будет о чем поговорить и обменять товары.

— Я еще не знаю местного уклада, — посетовал я. — Здесь так принято или вы сами так решили?

Ольга развернулась в седле и попыталась сблизить наших лошадей на узкой тропинке.

— Дело в том, что прибывая с дарами, ты как бы даешь понять здешним жителям, что намерения твои мирные. Ты не завоеватель и не грабитель. Ты принес дары, но им нечего дать тебе в ответ из того, что бы ты не смог взять сам. Вот и получается, что они за скромный дар соглашаются на небольшие услуги. Это вольные люди. Никакие короли и церкви им не указ. И это фактически их земля, кто бы ни присваивал ее себе, она все равно малодоступна и труднопроходима. А уж завоевать ее можно только авторитетом, но никак не силой.

— Да уж, — согласился я, — тащить тяжеловооруженную армию по таким дебрям просто самоубийство. Даже мои стрелки, все, что есть, в такой глуши смогут остановить тысячное войско, играя с ними, как кошка с мышкой. Примерно на то же самое нарвались ордынцы, когда первый раз рыпнулись с наскока взять Змеигорку.

— Вот и здешние партизаны прекрасно это знают. Один лопарь может несколько суток кряду преследовать зверя, пока не загонит. Они в здешних краях самые опасные хищники. Все в этом лесу для них имеет значение. Каждое дерево, каждый камень. Так что просто так вторгаться и шастать где попало мы не можем.

— Что-то подобное мне знакомо. Возле Железенки, брошенной деревни, где я потом стал возводить стены Змеигорки, таких людей жило много. Это позже, буквально через десять лет, когда вокруг было все вырублено и выкошено, их махровая обрядовость значительно упростилась. Даже чтоб дерево срубить, целый ритуал исполняли с камланиями и плясками. С моими интересами подобный образ жизни местного населения явно не совпадал. Вот и пришлось злоупотребить должностными полномочиями, так сказать.

— И ты навязал им собственное варварское и потребительское отношение к дарам природы?!

— А у меня выбора не было! Тогда я для себя совершенно ясно решил, что должен воспротивиться вторжению Орды на Русь. Вот и не брезговал методами. Вплоть до угроз, честно.

— Надеюсь, хоть сейчас ты понимаешь, что все это того не стоило?

— Останусь при своем мнении в этом вопросе, — ответил я, как отрезал. — Повторюсь, но скажу тебе. Всегда есть выбор. Я свой сделал.

— Ты изменил судьбы тысяч людей, Артур.

— Да изменил, как и ты тоже. Но ни ты, ни я не можем дать оценки нашим действиям. Мы не можем с уверенностью сказать, хорошо мы поступили или плохо. Я мог заняться собственным благоустройством и наплевать на всех. Пришли монголы, завоевали — мне-то какое дело?! Кузнец всегда останется при деле, кто бы ни верховодил. Всем нужно оружие, всем нужны доспехи, всем нужно железо. Но я нес на себе тяжелый груз. Я знал, чем обернется для Руси ордынское нашествие. Как с таким знанием я мог оставаться безучастным?

— И все же ты не ответил на мой вопрос.

— Случись мне вернуться опять в то время и в то место, я бы поступил иначе. Возможно, даже жестче.

— Или оставил бы все как есть? Не стал бы вмешиваться в ход событий?

— Стал бы. В любом случае. Но не так. Не корпел бы столько лет над проектами и прожектами. Не выжигал бы себе легкие и глаза в мастерской, выковывая оружие. И крепость бы не ставил.

— Вот сейчас ты примерно в той же самой ситуации. И у тебя, и у меня счетчик обнулен. Вот перспективы, вот возможности. Что будешь делать?

— Оль! Ты как в гестапо. Все допрашиваешь и допрашиваешь. Я уже делаю. И не мало. Вот с твоей помощью братьев посадил на маленький трон большой деревни. А дальше — больше. Я верю твоему опыту, верю, что ты использовала максимум сил и возможностей. Но ты была одна. Все это время ты варилась в собственном соку. Как и я.

— Не могу сказать, что две буйные головы лучше, чем одна. Я много размышляла о тех действиях, что были совершены тобой и мной. И могу сказать только одно. Все, что сделано, уже не вернешь, не изменишь.

— Может, тогда просто перестанем напрягаться на этот счет? Мы живем не своей жизнью. Нас здесь вообще не должно быть. Может, именно это главная ошибка?

— Поживем — увидим, — ухмыльнулась Ольга, накидывая на голову широкий капюшон.

Веланд и Сурт о чем-то тихо шептались. В какой-то момент, судя по их напряженным взглядам, я стал догадываться, что парнишка переводчик не так прост. Он талантливый малый, знает много языков, схватывает налету. Не удивительно, что за такой долгий срок, что мы были в пути от Рязанских земель, он смог научиться хоть частично понимать нашу с Ольгой речь. Ведь в общих чертах, в построении предложений все схоже. Пусть он не знает значения некоторых слов, но это все равно позволит ему понимать общий смысл всего сказанного.

Во время одного из привалов я воспользовался моментом и попытался подвигнуть Сурта на откровенный разговор. Парнишка долго отмалчивался, прятал глаза, но потом все же выдал:

— Я не смею вмешиваться в дела Высоких.

— Высоких? — удивился я.

— Ну, ведающих, — поправился Сурт, тщательно подбирая слова. — Я смертный — и мое дело служить. И я горд тем, что служу Высоким.

— Интересный расклад получается. Выходит так, что ты просто принял все на веру? Тебе сказали, что твоя госпожа — ведьма, и ты поверил. Тебе сказали, что я — волк-оборотень, колдун, и ты проглотил без всяких «но».

— Я вижу, — ответил Сурт немного смущенно. — По дороге в ваши земли мы просили ночлега по дворам смердов. В одном доме встретили вдову, которая была больна. Ее дети обессилили от голода, да и сама женщина еле волочила ноги. Тогда госпожа отправилась ночью в лес, никого из нас с собой не взяв. Она вернулась под утро с двумя зайцами и пучком трав и мхов. А ведь у нее с собой даже оружия не было. Зайцев она приготовила на обед, а из трав сделал волшебное зелье, которое вернуло жизнь несчастной вдове и ее детям. Я видел это. Всю неделю, пока госпожа выхаживала вдову, Веланд и Рох ходили на охоту, добыли много дичи и рыбы. Набрали припасов. Что-то обменяли на зерно и овощи.

— А было так, — вмешался в разговор Веланд, которому язык давался не так легко, как Сурту, — что мы встретили нищих на дороге, которые были так же больны и убоги. С ними были женщины и дети. И госпожа приказала убить всех. Убить и сжечь. Да так, чтоб даже кости сгорели…

— У вдовы была банальная пневмония, — вставила Ольга свое слово в затянувшийся рассказ. — Отвары некоторых мхов — весьма активные антибиотики. Высушенная лягушачья кожа тоже сильное средство. А вот бедняги на большой дороге были чумные. Причем все, даже маленькие дети. И не думай, Артур, что я просто отдала приказ убить несчастных. Я сама стреляла из лука.

— На твоем месте я бы поступил так же. Меня не удивить подобными историями. Ты молодец, взяла на себя такую ответственность…

— Вот поэтому я называю вас Высокими, — закончил Сурт, подкладывая ветки в жаркий огонь. — И буду служить вам, принимая на веру все, что вы делаете.

После этой беседы я старался больше не теребить воспоминания о прошлом. Видно, что и в жизни Оли, и в моей было множество самых разных противоречивых эпизодов. Мы знаем об этом, не должны этого забывать, но не останавливаться. Продолжать жить так, как нам подсказывает совесть.

Из этого ущелья гору Медвежий нос было видно очень хорошо. С виду ничем не примечательная, одна из многих. Гора как гора. Место, конечно, глухое. С каждым днем у меня все больше складывалось впечатление, что я вообще не на Земле, а на какой-то другой, неизвестной планете. Мы остановились возле жилища Олава Лесовика. Лачуга у него была странная. На первый взгляд ужасно похожа на обычную ярангу или вигвам, вот только сделана она была из бревен. Самого шамана в ней не было. На двери Веланд обнаружил амулет, оберегающий дом от диких зверей и воров. Мы посмеялись над этим суеверием, но в дом все же входить не стали. Устроились лагерем неподалеку. Несколько раз в день Веланд поднимался на взгорье и трубил в большой рог, подавая сигнал на всю округу. Оказалось, что так было принято в здешних краях, если хочешь привлечь чье-то внимание. Обычно, как сказал мне сам Веланд, местные ходят так тихо и незаметно, что только они сами могут прочесть следы друг друга. А уж чужакам вроде нас это вовсе не под силу. Низкий баритон трубящего по утрам рога еще больше убеждал меня в нереальности всего происходящего.

На третий день настойчивых призывов шаман все-таки появился. Вошел в ущелье вниз по ручью, опираясь на массивный резной посох. Меня старик не узнал. Неудивительно. Последний раз, когда мы с ним виделись, мне было почти сорок пять. К Ольге тоже долго присматривался, но вскоре все ж таки кивнул головой в знак согласия с тем, что прежде они встречались. К Веланду и Сурту отнесся спокойно. После того как мы вручили ему припасенные подарки, шаман чуть оттаял. Стал более общителен и даже попытался распушить хвост перед Ольгой, но, перехватив мой недовольный взгляд, тут же умерил пыл. С огромным интересом старик выслушал Ольгин рассказ о том, как опозорился прежний король, как сбежал во время поединка. С одобрением принял весть о возвращении законных наследников, которых он лично не знал, но слышал когда-то. Вообще, я понял, что старик с большей радостью вспоминал прошлое, чем говорил о настоящем.

— Северяне говорят, что Медвежий нос — могила Магни, — хрипел старик Олав, хлебая медовую брагу. — У них что ни гора, так обязательно могила какого-нибудь героя или беса. Судить по их россказням — так тамошние храбрецы да злодеи все как один вымерли, перебив друг друга.

— Магни это кто? — спросил я Ольгу, которая, похоже, сама была весьма удивлена таким откровением старика.

— Считается, что Магни был сыном Тора. Но я была уверена, что он жив. Ну то есть не жив, а в Асгарде вместе с прочими. Проще говоря, тот, кто похоронен истинным обрядом, на ветру, в огне, тот был достоин и находится в чертоге богов. А вот если о ком-то, в том числе сыне бога, говорят, что он похоронен в земле, то следует это понимать как временную меру.

— Извини, я не очень понимаю.

— Ну похоронить в землю — это значит отложить на время, до нужного срока. Пока не настанет час героя, для которого он был рожден. В данном случае похоронить и сберечь имеет один и тот же смысл.

— То есть похоронен, но не умер? Так?

— Нет, умер, но не достоин пока места в чертоге богов и имеет второй шанс в час великой битвы.

— Ладно, не напрягайся втолковать мне тонкости местных верований. Я цивилизованный человек.

— Так-то оно так, — хихикнула Ольга, — но мне стоило трудов убедить старейшин, что ты не сам Тор, не сын его и даже не родственник. После того как ты огулял молотом пару зевак да самого Урге спугнул, многие были готовы принять именно такую версию.

— Смеешься, что ли?! Вот еще за бога я себя не выдавал. Чего не хватало!

— Старик Бьерн такими фокусами не брезговал. Кстати, часть мифологии была дополнена с его легкой подачи. Так что у некоторых богов есть совершенно конкретные родители и твердая легенда.

— …О сколько нам открытий чудных…

— Вертелись, как могли! — напомнила Ольга. — У нас же не было пороха и прочих технических наворотов. В отличие от тебя, мы все были теоретиками. Что-то знали, но далеко не все могли применить.

— Так, послушай, если я еще хоть день проведу в обществе этого бубнилы, я сам уйду на гору, вот честно!

— Пойдем завтра утром, — сказала как отрезала Ольга. — Шаман должен совершить обряд, чтобы задобрить духов хранителей этой горы.

В ответ на эту реплику, произнесенную Ольгой как можно более серьезно и таинственно, я потянулся за большой бутылкой настойки. За две с лишним недели в пути я успел выпить три таких бутылки. Так что и этот скучный вечер исключением не станет. Я единственный во всей команде, кто не понимает ни слова этого лопаря, так что и напрягаться не буду.

Ольга пытается всеми силами оставить от нашего визита положительные впечатления. Разговоры среди немногочисленных обитателей этих мест теперь во многом зависят от того, с каким настроением после всех бесед останется сам Олав Лесовик. А это так или иначе отразится на будущем утверждении власти братьев, поставленных мной во главу королевства.

Рано утром, как только взошло солнце, мы получили от шамана, судя по всему камлавшего всю ночь, напутственные слова и благословление. Я взвалил на спину тяжеленный камень, Ольга прихватила каких-то припасов в дорогу. Веланд и Сурт остались в лагере. Перед решительным восхождением Ольга сменила одежду. Натянула плотные кожаные штаны, войлочный жилет, плотную, обшитую рыбьей кожей накидку. День обещал быть солнечным, но я успел заметить, что погода в здешних краях весьма капризна и переменчива.

Над ущельем стоял густой туман. Веланд попытался было ляпнуть что-то вроде того, что в тумане бродить опасно, но, лишь уловив мой взгляд, тут же заткнулся.

Первые два часа пути показались легкими и совсем не напряженными. Но позже, когда солнце все ближе становилось к зениту, стало припекать. С каждой сотней пройденных метров камень, перевязанный длинным мотком веревки, становился все тяжелей. Я стал чаще останавливаться.

— Говорила же тебе, давай просто скопируем надписи и не будем тащить всю плиту, — очень по-старчески ворчала Ольга. Но эти слова меня только подстегивали, и я продолжал идти дальше, стиснув зубы.

Я раньше не бывал в горах. Не знал, что даже на небольшой высоте так сильно чувствуется недостаток кислорода. Ольга предупреждала, но я не думал, что это действительно может стать проблемой. За весь день мы преодолели чуть больше чем полпути к вершине. А снизу, из ущелья, гора казалась такой простенькой, даже пологой. В наступающих сумерках стало холодать и намного сильней, чем внизу. Но вид даже с такой высоты казался просто необыкновенным. Мне чудилось, что я вижу далекое море, крохотные блюдца озер, извилистые росчерки каких-то рек. Эта картина завораживала. Надолго приковывала взгляд, да так, что я не в силах был оторваться. Все смотрел и смотрел вдаль, пока не понял, что замерзаю. Здесь не было дров, даже сухой травы. Камни и мох, редкие стебельки давно облетевших цветов и ветер. Пронизывающий холодный ветер, от которого можно было спрятаться только среди камней.

Ольга стянула с меня медвежью шкуру, положила ее на камни, как подстилку для нас обоих. Войлочную накидку, в которой, оказывается, были предусмотрены отверстия для шнура, скрепила с шерстяным одеялом, что хранилось в сумке. Сняв с себя всю одежду, затолкала ее в образовавшийся спальный мешок и сама поспешила забраться в него.

— Рекомендую сделать то же самое. Высота здесь небольшая, но ночью температура может скатиться до минусовой, так что вперед.

Я быстро разделся, чувствуя обнаженным телом жгучий, холодный ветер. Так же, как и Ольга, запихал одежду внутрь спальника, по возможности, закрывая щели и дыры, и тоже полез внутрь. Снаружи остались только наши головы, укутанные теплыми вещами. Под головы я подложил запасной моток веревки. Винтовку и меч оставил под рукой, а в спальник взял только Ольгин кинжал. Устроившись поудобней, я еще раз заткнул, по возможности, все щели и прижался ближе к Ольге.

— Знал бы, что так будет, лучше бы действительно взял с собой дров, чем этот булыжник.

— Хорошая мысль, но как обычно запоздавшая, — пробубнила Оля, поправляя платок, намотанный на голову.

— Звезды здесь красивые. Такие яркие, пушистые. Вот кажется: протяни руку — и можно схватить. А о чем ты думаешь, глядя на звезды?

— Раньше думала, что родилась не под самой счастливой из них. А сейчас… — Ольга выдержала долгую паузу, а потом добавила: — А сейчас думаю, что моей жизни многие могут позавидовать. Ведь нам с тобой выпал такой уникальный, удивительный шанс. В моей долгой жизни было много подобных минут, когда я стояла на грани. Просто уверена была, что не вскарабкаюсь. Но бог миловал, как-то выкручивалась.

— Кстати, насчет богов, поясни мне, пожалуйста, чтоб я не путался, что это за чехарда с Высокими и прочими.

— Все это существовало и до нашего появления. Не так подробно, не так тщательно. Но в одной из рукописей Бьерна, то есть Самойлова, все подробно описано. Он был специалист по рунам, так что составить текст для него было не проблемой. Разумеется, при работе с текстом вносились удобные нам поправки.

— То есть половина из всех существующих легенд просто выдумка?!

— Как и половина богов и их сыновей и дочерей. Некоторые битвы и артефакты тоже выдумка. Как история о медном кольце, например.

— Расскажи мне эту историю.

— Любишь сказки перед сном? — Я не увидел, просто почувствовал, что Ольга тихо засмеялась. — Ну ладно. История в общем-то простая и в большей степени авантюрная. Пять наших кораблей погибли в битве, три были захвачены норвежцами. В королевстве совершенно не осталось воинов, только женщины и дети, старики да горстка солдат, не способных выдержать и одной битвы. Когда пришли викинги, ничего больше не оставалось, кроме как открыть ворота. Им не нужна была наша земля, их интересовало только золото. Большую часть сокровищ мы спрятали. Но если бы мы спрятали все, нам бы никто не поверил, и тогда резни избежать не удалось. Но вместо того чтобы готовиться к обороне, Самойлов взялся писать главу в одну из книг. В этой главе говорилось о медном кольце, которое принадлежало Фригг и которое делало своего хозяина неуязвимым для проклятия. Злые духи якобы не могли причинить вреда владельцу кольца, а море не могло поглотить его корабль. Проблема в том, что это кольцо тут же теряет свою силу, если отобрано насильно. Мало того, оно может принести проклятие на весь род, если на него позарятся и возьмут в кровавой бойне. Выдумка чистой воды. Но сработало на удивление легко. Я тебе уже говорила, что местные племена очень суеверны. Захватчики пожалели детей и стариков, женщин, конечно, попортили да вывезли, но не лютовали, потому что Самойлов отдал им все сокровища, что были. Все, кроме кольца. Викинги стояли всю зиму, а весной собрались уходить дальше. Но в их команде нашелся умник, весьма опытный и уважаемый воин, который разобрал самойловские каракули и заинтересовался. Они просто потребовали, чтобы Бьерн отдал им кольцо, и даже готовы были вернуть все сокровища в обмен на честный подарок. Самойлов долго упирался, но ровно столько, чтобы это не казалось подозрительным. Кольцо он, конечно же, подарил, украденную казну ему вернули, но вот незадача — за зиму, что корабль стоял на берегу, днище прохудилось, и уже через неделю после того как они отплыли, к берегу прибило обломки тех дракаров.

— Почему-то мне кажется, что не просто так прохудилось днище.

— Еще бы, я туда столько кислоты вылила, что удивительно, как они вообще возле берега не затонули.

— Что и говорить, хитрым был твой старичок Самойлов. Я бы непременно в драку полез.

— Потом кольцо удивительным образом вернулось к прежнему хозяину. У меня дома, в шкатулке, таких еще штук сто валяется, похожих как две капли воды. С одной матрицы отливали.

— Значит, все, что потом, в просвещенном веке, потомки будут изучать, все эти саги и легенды, — чистой воды вымысел! Фальсификация! А искатели сокровищ станут рвать друг другу глотки за медные кольца, которые на самом деле просто безделушка!

— Это далеко не единственный пример наших выкрутасов и авантюр.

— На фоне таких серьезных вмешательств в культуру целого региона моя локальная битва за крохотную крепость просто детская игра.

— Ну у тебя, вернее сказать, у нас, все еще впереди. Спроси меня как-нибудь насчет священного Грааля или о копье Лонгина.

— Нет! — возмутился я, пытаясь привстать. — Не может быть!

— А ты думал, зачем, по-твоему, я отправилась в крестовый поход, — ответила Ольга, сдерживая мой порыв, — плечи поразмять? Я за эти артефакты такой куш урвала, что многим нынешним королям и не снилось.

— Я, конечно, заметил твою явную антипатию к разного рода духовенству, но чтоб до такой аферы додуматься…

— Я пыталась выжить, как умела, — в который раз повторила Ольга. — Спи, завтра тяжелый день.

Ольга еще сильней прижалась ко мне, поджала ноги и накрылась с головой. Я хотел что-то уточнить, потому что был просто переполнен возмущением и скоротечными мыслями, но сам не заметил, как уснул.

Утром оказалось, что мы оба печемся на жарком солнце, скинув с себя все те тряпки и шкуры, в которые кутались всю ночь. У обоих сон был беспокойный, и поэтому, как только стало светать и воздух немного прогрелся, мы уснули так крепко, что провалялись почти до полудня. Быстро перекусив что-то на завтрак из скромных припасов, мы решили не тратить время и быстрей добраться до вершины. Вопреки моим опасениям, что восхождение будет примерно таким же тяжелым, как и вчера, все произошло на удивление быстро. Меньше трех часов нам понадобилось, чтобы оказаться на вершине, где я с невероятным облегчением сбросил с плеч тяжелый камень.

Вершина горы представляла собой небольшую покатую плоскость, на которую без специального снаряжения можно было забраться действительно только с одной стороны. Кажущийся хаос и разнобой в нагромождении скал и камней был обманчив. Стоило взобраться на один из огромных валунов, как я тут же заметил строгую геометрию в расположении некоторых отметок. Ольга оставила вещи возле неприметного грота и отправилась в центр круга, образованного десятью неровными булыжниками.

— Здесь расположены те надгробья, как я назвала их в первый раз, на которых мы заметили знаки. Чуть дальше, по большему радиусу, просто огромные плиты, но на них ничего не написано. Единственное их отличие от общего пейзажа в том, что они слегка обтесаны и расположены удивительно ровно.

Слега обтесанных гранитных плит было намного больше. Парочка расколота, но по всему видно, что в силу естественных причин, а не по злому умыслу. По указанию Ольги я приложил осколок плиты, что нес с собой, к тому камню, от которого он был когда-то оторван. Время не щадит даже камни, но осколок подошел, и я смог увидеть не фрагмент, а весь текст, написанный теми самыми рунами грома.

На первый взгляд все выглядело уныло. Просто груда мегалитов, хоть и выложенных кем-то в некотором подобии порядка. Я не знал, с чего начинать. Прежде мне еще не приходилось ковыряться в древних памятниках. Была когда-то парочка совершенно безумных знакомых, помешанных на поиске всякого старья. Но все их разговоры и истории сводились к тому, чтобы найти, выкопать и продать. Варвары в чистом виде. Не зря их окрестили черными копателями. Здесь, на вершине горы, копать не было смысла, да, собственно, и нечего. Под тонким слоем скользких лишайников были все те же самые гранитные плиты. Твердые скалы, долбить которые — пустая затея. Если в этом месте и была какая-то загадка, то ответ на нее лежал на поверхности.

— Во внешнем круге тридцать пять камней, на них ни одной загогулины или каракули. Просто камни лежат по кругу, вот и все.

— Сногсшибательное наблюдение, — фыркнула Ольга, явно без энтузиазма относящаяся ко всему.

— В малом круге десять камней и на каждом ровные строчки скабрезных анекдотов или пафосных стихотворений. Но мы не смеемся и не восторгаемся, потому что ни слова прочесть не можем.

На этот раз Ольга только многозначительно промолчала.

— В центре, ну или скажем точней, почти в центре, один булыжник, не самый мелкий, но все же гораздо более скромный, чем все остальные. Тоже без надписей и опознавательных знаков.

— Вот, собственно, и все, — завершила Ольга мою длинную реплику.

— Ну вроде как да. Все, — согласился я неохотно. — На твоем ключе-камертоне шесть символов. На моем — восемь. Ни число тридцать пять, ни десятка к этим цифрам прямого отношения не имеют. А если попробовать сложить их все вместе… — размышлял я вслух.

Все выглядело как полный бред. Зачем нужно было что-то складывать, умножать, делить, если это не дает никаких ключей к разгадке. Скорее всего, важная информация на виду, и она наверняка написана прямым текстом, но мы не можем ее прочесть.

— Давай рассуждать логически, — предложил я, ища во взгляде Ольги хоть какого-то понимания или участия.

— Давай попробуем, — согласилась она, не скрывая явного недовольства.

— Предположим, что тот, кто создал эти приборы, нанес соответствующую маркировку. В данном случае это знаки на ключах, которые надо сказать, очень нечетко угадываются. На камнях те же знаки, и нанести их мог только тот, кто понимал, что пишет, либо копировал откуда-то. Возможно, что с тех же ключей. Судя по записям, подобных приборов должно быть очень-очень много, а по длине символов в одной строке они бывают самыми разными. Отбрасываем! Тупик! Почему камней десять? У вас было три ключа. Один остался на могиле его владельца где-то в Палестине, если я точно запомнил твой рассказ. Второй у Самойлова, судьба которого нам не известна. Третий и четвертый у нас с тобой.

— Все так, — согласилась Ольга, кивнув мне в ответ.

— Логично предположить, что есть еще шесть ключей. Но судя по тому, какими сложными и порой непредсказуемыми путями они кочуют из рук в руки, то, следовательно, собрать их в одном месте и в одно время практически невозможно! Значит, от суммы ключей ничего не зависит.

Оба ключа стояли возле меня на камне. Я почему-то с некоторой опаской взял Ольгин ключ и попытался разобрать символы, начертанные на подставке. Металл ее ключа был основательно изъеден, испещрен множеством раковин и каверн от частого выжигания, но символы угадывались ясно.

Серые сумерки накатывали к подножию горы. Здесь, на вершине, солнце еще светило, и у меня оставалось мало времени до того момента, как солнце скроется за горизонтом, и мне придется отложить все до утра. Я всматривался в знаки на камнях, сравнивал их с теми, что были на ключе. Искал совпадения, некую закономерность. Наконец на том самом камне, осколок которого тащил на гору, я заметил некоторое сходство со знаками на Ольгином ключе. Пять символов из шести совпадали, последний и на камертоне и на камне отстоял чуть дальше. Вся хитрость была в том, что знаки были расположены не горизонтально, как мы привыкли читать, а вертикально. Я тут же взял свою чертову железяку и почти сразу нашел соответствующий ей камень. Да, на моем камне символов действительно было восемь, а не шесть. В длинной надписи, которая что горизонтально, что вертикально казалась просто набором каракуль, последний символ был больше прочих в два раза и располагался в отдельной строке, словно подпись под важным документом. В голове лихорадочно крутились фрагменты нелепой головоломки. Подставка ключа круглая. Камни стоят по кругу. На камертоне надпись горизонтальная — на камнях вертикальная. Координаты? Слишком сложно. Мне нужно знать значение символов, чтобы отметить нужную точку. Тогда остается только подобие. Проще говоря, соединить два соответствующих символа. Но как это сделать? Приложить камертон к камню? Бессмысленно. В центре есть камень, на котором нет символов. А что под камнем?

Встаю и прохожу к центру круга. Ольга замечает мое крайнее возбуждение и тоже подходит ближе. Камень пролежал здесь много лет. Он не раскололся, не рассыпался от времени и на вид не такой тяжелый, чтобы его невозможно было сдвинуть. Убираю ключ в подсумок на поясе и обхватываю кусок гранита обеими руками. Сильный рывок, как у штангиста, с упором на ноги — и вот я отбрасываю обломок скалы на добрые полтора метра.

Под камнем, поросшим мхом и чахлыми корешками мелких альпийских цветов, был металлический паз, в который, судя по размерам наши камертоны должны были встать идеально. Вокруг цилиндрического углубления располагались все те же загадочные символы. Их было намного меньше, чем в текстах на камнях, и выглядели они как новые, без единой царапины или выщерблины.

Солнце почти на половину скрылось за горизонтом. Времени оставалось все меньше. Я не должен медлить. Все самое плохое, что могло произойти, — уже произошло. Я должен попробовать.

Мой камертон легко входит в металлическое углубление, спрятанное в центре каменного круга. В руку что-то еле заметно кольнуло, словно крохотная электрическая искорка ущипнула за пальцы. Несколько секунд ничего не происходит, но в какой-то миг круглая подставка ключа будто бы оживает, тает, как лед, и втекает в это углубление, превратившись в сгусток расплавленного металла. В долю секунды я успел подумать о том, что ключ навсегда потерян и мое действие было поспешным и необдуманным, как вдруг растекшийся было металл вновь ожил, забурлил и принял прежнюю форму. Между углублением и самим ключом образовался крохотный зазор, а сам камертон приобрел такой вид, будто его только что сняли с конвейера. Теперь он выглядел как новый. Высокотехнологичная, совершенно не похожая на старинный артефакт игрушка. Знаки на подставке читались очень четко. Только на новом камертоне было видно, как глубоко они были врезаны в совершенно гладкую, чуть ли ни полированную поверхность.

Глубоко под камнями что-то гулко ухнуло, и раздался глухой удар, будто тяжелый молот шваркнул о раскаленную добела заготовку.

Тот огромный кусок скалы на пологой возвышенности, с которого я впервые наблюдал расположение камней в круге, качнулся у нас за спиной и тут же взмыл в воздух. Складывалось впечатление, что это не пара десятков тонн гранита, а наполненный гелием воздушный шарик, так легко он взмыл в воздух. Кусок скалы повис в пяти метрах над землей, открывая широкий проход в глубь горы.

Я потянулся за ключом. Без всяких усилий вынул его из углубления в центре круга и, подхватив по дороге наши вещи, без тени сомнения пошел к открывшийся дыре. Ольга поспешила за мной.

Нащупав в подсумке зажигалку и кусок свечи, я вытянул руку вперед, чтобы не налететь в темноте на какой-нибудь выступ. Но стены прохода были совершенно гладкие. Пройдя всего метра два по наклонной трубе прохода, я остановился. Ольга уверенно положила руку мне на плечо, и в этот момент скала над нами так же легко и бесшумно, как и взлетела, опустилась, отрезая нас от внешнего мира.

Чиркнув зажигалкой, я попытался разжечь фитилек свечи и заметил, что руки у меня трясутся от волнения. Отсыревший в этом промозглом климате фитиль даже не успел просохнуть и заняться, когда стены прохода сами собой вдруг стали наполняться призрачным, зелено-голубым светом. Разгораясь все ярче, стены позволили рассмотреть четкую грань между камнем внешней скалы и искусственным сооружением, спрятанным под ним. Проход уходил еще ниже. Пол и стены сделаны из одного и того же материала, на вид очень гладкого, как стекло, но совершенно не скользкого. Тоннель тянулся вниз и изгибался почти под сто восемьдесят градусов в обратную сторону, как горный серпантин. Здесь, в тоннеле, можно было идти в полный рост, но мне почему-то все время хотелось пригнуться и втянуть голову в плечи. Кровь стучала в висках, дыхание участилось, но я все равно не позволял себе остановиться. В голове все так же ровно и чисто, как в этом извилистом коридоре. Мысли разлетаются на крошечные осколки, так и не успевая сформироваться в какой-то конкретный образ. Преодолеваем еще один изгиб, кажется десятый или одиннадцатый по счету, и я замечаю, что пол теперь идет не под наклоном, а совершенно ровно.

Больше никаких дверей, никаких шлюзов или ворот. Никаких ловушек или контрольных замков. Длинный тоннель оканчивается огромной светлой комнатой, по форме чем-то напоминающей гигантский купол. Здесь такое же, как и везде, зелено-голубое освещение. Но пространство под куполом заставлено каким-то невероятным нагромождением самых разнообразных приспособлений. Внимательно оглядевшись, я замечаю в стенах еще проходы, по всей видимости, в соседние помещения.

— Вот так ключ от врат Валгаллы! — прошептал я, тихонько присвистнув.

Ольга молчала. Я лишь мельком взглянул на нее, заметил, что она держит себя в руках, и тут же отвлекся на оборудование в комнате. Устройства на вид были странные. Не знаю, какой сумасшедший дизайнер их разрабатывал, но выглядели все они несколько нелепо. Некая невероятная смесь лепнины в стиле рококо в исполнении высоких технологий. Приборы и агрегаты четко выделялись на общем фоне, но на них, как и на всем в этом странном убежище, не было ни единого опознавательного знака. В помещениях с каждой секундой становилось все теплей и теплей. Откуда-то подул сухой и свежий поток воздуха. Я снял с себя верхнюю одежду. Отвратительно пахнущую шкуру и войлочную накидку. Вонючий и сырой кожаный ремень. В таком чистом, лишенном всяких запахов воздухе наши прокисшие вещи благоухали похлеще, чем у бомжей на свалке.

— Неужели это все земные технологии?! Или добро пожаловать на базу пришельцев? — Мой голос прозвучал как-то очень низко, отражаясь искривленным эхом в куполах комнат. Здесь было невероятно тихо. Слышны только наши звуки. Ни гула оборудования, ни шума вентиляции. Ничего такого, что бы могло привлечь наше внимание. Взгляд лихорадочно перескакивает с одного устройства на другое. Все приборы или механизмы кажутся безжизненными, просто скульптурами или бутафорией. Ни одного знакомого очертания или формы. Я перешел в другую комнату. В ней еще больше пространства, еще больше выставленных в кажущемся беспорядке сфер на подставках, трапеций, пирамид, цилиндров на изогнутых, нелепых ножках или креплениях. Все одного цвета, однотонное, будто из воска или матового стекла. В одной из комнат замечаю чуть более теплый тон освещения и явное присутствие оранжевых и красных тонов, исходящих в ровном свечении от стен. Ольга следовала за мной, так же небрежно разбрасывая по полу одежду.

— То, что ты ищешь, Артур, находится в желтой комнате.

Я перехватил ее взгляд, и словно током ударило. В глазах Ольги читалась какая-то глубокая, тысячелетняя тоска.

— Да? А что, по-твоему, я ищу?

— Программируемое зарядное устройство, — ответила она с дрожью в голосе. — Назови это машиной времени, если тебе так удобней.

— Так вот в чем дело! Ты прекрасно знаешь это место! Тебе знакомо оборудование, стоящее здесь, и все символы, начертанные на проклятых железяках и камнях!

— Там все просто. Если уж ты смог за пару часов расконсервировать базу, то и с программатором разберешься. — Ольга отвернулась и облокотилась на один из нелепых приборов в виде большой треноги, стоящий возле стены. — Машина времени на самом деле всегда была у нас в руках. Вот только батарейки в этом приборе накапливают энергию столетиями. И даже когда энергия накоплена, прибор не сработает без специального оборудования, пока мы живы.

Я ничего не ответил. Мой мозг сейчас просто взрывался от накатившей информации. Руки тряслись в бессильной злобе, но я попытался успокоиться и тоже присел, прямо там, где стоял, на ровный и теплый пол. Еще двадцать минут назад я топтался на горе в глухом Средневековье, и вот момент истины. Несколько шагов, несколько действий — и я могу все изменить. И Ольга знала об этом! Об этом всем! С самого начала ситуация была под ее наблюдением! Как больно и обидно нарываться на такие нелепые, я бы даже сказал, примитивные, ловушки. Но мне следует быть сдержанным. Я успел наделать много глупостей. Наломать дров, не разобравшись в простых понятиях. Сколько еще будет длиться этот путь?

— Если все так просто… — проговорил я и не узнал свой собственный голос. — Если все так просто, почему тогда ты все еще здесь?

— Ты можешь думать, как угодно, — ответила она, сдерживая душащие ее слезы. — Имеешь право. Я неоднократно бывала в этом месте, как ты смог уже понять. И всякий раз с полной уверенностью в том, что смогу это сделать. Всего-то нужно набрать дату, вставить ключ и ждать броска. Сейчас твой камертон обновлен. Заряди его — и вперед. Можешь выбрать любую эпоху, любое время от эры динозавров до того момента, когда солнце разбухнет до красного гиганта и поглотит собственную планетную систему. Нет предела, все открыто. Мой ключ давно заряжен. Я набирала самые разные даты. День моего рождения. Тот самый проклятый день, когда нас выбросило в прошлое на произвол судьбы. Но всякий раз отменяла процедуру. Я будто бы вросла в это время и вынуждена двигаться параллельно с ним. Много всего происходило. Менялись люди, города, страны, события. Череда войн сменяла друг друга, а я все плыла в этом течении, внося какую-то лепту, какие-то коррективы. А теперь боюсь. Веришь или нет. Я чудовищно боюсь сделать шаг и вернуться в тот мир, из которого пришла. Вспоминая лица людей, какие-то события, я думаю о том, что не будь меня в это время и в этом месте, все могло бы пойти не так. Но вот лучше от этого будет или хуже, мне не известно. Ты хотел бы изменить тот мир, в котором ты жил? Сделать его более светлым, чистым, добрым? Посредством чего?

— Боюсь, что это невозможно. Со мной или без меня он будет таким, каким и должен быть.

— Нет. К сожалению, это не так. У нас есть возможность избавить известную нам с тобой историю от ужасов инквизиции, от безумных тиранов. От голода, от множества болезней. И ты сам яркий пример такого отчаянного рвения. Ты собственными руками лишил историю Батыя. Лишил Золотую Орду ее столицы. А скольких князей ты погубил? Сколько технологий раньше срока внедрил, не спрашивая разрешения?! Ты был уверен, что так будет правильно. Но ты понятия не имеешь, чем все это обернется в далеком будущем. Ведь так?

— Я тебя не очень понимаю. У тебя было много времени поразмыслить над всем этим, а я как-то еще не успел, знаешь ли.

— Пойми, Артур! Каждый твой чих, каждое действие с самого первого дня, что ты провел в прошлом, все дальше отбрасывает от того мира, к которому мы привыкли. Бросая в толпу осаждающих крепость воинов осколочную гранату, ты, возможно, обрекаешь на мучительную смерть своего далекого предка. Это парадокс, который должен был нас уничтожить, но почему-то этого не произошло. И я до сих пор не смогла понять почему.

— Кажется, я догадался. Ты думаешь о том, что, вернувшись в свое время, ты найдешь его измененным настолько, что оно будет не лучше нынешнего.

— Знаешь, я готова вернуться в какое угодно время, но только не в то, где я родилась. Лишь здесь, в архаичном и диком Средневековье, я наконец-то поняла, что такое настоящая свобода. Что значит жить и дышать полной грудью. Наши с тобой эпохи не так далеки друг от друга. Я думала, что ты сможешь понять.

— Я понимаю. Поверь. Ты хочешь сказать, что стоит мне только набрать заветную комбинацию, так сразу умная машина выбросит меня в тот день и час, из которого я вывалился? Возможно, даже обновленным и омоложенным. Маловероятно, но вдруг там ничего не изменилось? Но никто кроме меня не будет знать об этом. Где я был двадцать лет, а ты так все шестьсот. Нам никто не поверит. Над нами будут смеяться, как над умалишенными, и мы с тобой взвоем от тоски. Оттого что сделали этот неправильный выбор. Это ты хочешь мне сказать?

— Нас с тобой больше не будет. И выть, как волки на луну, мы будем отдельно друг от друга примерно на сто с лишним лет. Вот, о чем я хочу сказать. Пойми наконец! Отдельно — значит не вместе! На этой чертовой базе есть все, о чем только можно мечтать. Здесь можно обитать столетиями, ни в чем себе не отказывая. Так зачем менять все это на короткую и невзрачную жизнь? Это право выбора. Вот поэтому здесь нет никаких тайных кодов и шифров. Нет никаких скрытых уровней или недоступных технологий. Все в открытом доступе, если ты сможешь этим воспользоваться — бери. Хочешь ядерную бомбу? Их в красном зале штук десять, не меньше. Пара точечных взрывов — и вся история планеты встанет с ног на голову! Щелкни пальцами, как ты любишь говорить, — и одна из мировых религий канет в Лету. Бац — и нет больше ислама или христианства вместе с Ватиканом. И ты все еще хочешь домой? К своей кузнице, к своим смешным житейским проблемам? В голубом ангаре, например, стоит гравимашина, через две комнаты отсюда. Многим более навороченная, чем те, что строились в мое время. Минут двадцать лету — и ты уже на другом континенте. Здесь сотни тысяч тонн оборудования, способного превратить планету в благоухающий рай уже через пару сотен лет. Но зачем? Чтобы под давлением услужливых технологий и тотального контроля превратить людей в бездумных животных? Я не хочу такого будущего! С таким же трепетом в сердце, как и у тебя, я когда-то вошла в этот бункер, скрытый под горой. Я думала, что нашла ответы на все вопросы. Но время, проведенное здесь, заставило многое переосмыслить.

— Что же это за мир, в который ты так отчаянно боишься вернуться?

— Долго рассказывать, — ответила Оля, впервые за весь этот долгий разговор обернувшись ко мне лицом.

— А у нас что, мало времени?

— Если сравнивать, то в своем мире я прожила совсем немного. Некоторые события сейчас даже не вспомню. Да и не хочу вспоминать, если честно. Единственное, что глубоко врезалось в память, так это постоянные запреты. Немыслимый свод ограничений и правил. Мир, в котором я жила, был поделен надвое. На два полярных, совершенно не схожих между собой общества. С юных лет мне говорили о моей исключительности, избранности. А всего-то пометили электронным маркером. Один социальный класс составляли «меченые». Я и мои родители были именно из этого класса. Образно говоря, мы жили в совершенно прозрачном обществе. На виду у всех. Представь, что каждое твое действие, каждый шаг контролируется и записывается. Ты свободен, можешь делать, что хочешь в рамках закона, но должен помнить, что наблюдение не прекращается ни на секунду. Работай, отдыхай, веселись — все что угодно. У тебя льготы по налогам, у тебя иммунитет от полицейского преследования, у тебя жизнь в законе. Про тебя знают все, вплоть до того, как часто ты посещал туалет и с каким результатом. Правду сказать, мне даже не пришлось привыкать к такой жизни, родилась и выросла в этом обществе, потому и все происходящее считала абсолютной нормой.

— Образно говоря, ты жила в большом, электронном концлагере, — попытался я вставить свое собственное видение ситуации.

— Можно сказать и так, — согласилась она, но добавила: — Концлагерь — это очень громко сказано. Права и возможности обладателя электронного маркера были весьма обширны. Единственное условие — соблюдать закон. Не нарушать принятых в этом обществе норм и правил. Это не сложно, если привыкнуть и смириться. Но были и свободные люди. Если бы я не интересовалось специально их жизнью, то так бы себе и думала, что это отбросы общества, не способные жить цивилизованно. Но я была любопытной девочкой и выяснила для себя, что жизнь людей, не помеченных электронным кодом, в корне отличается от той, к которой привыкли мы все. Да при переезде из страны в страну их трясли, как финиковую пальму. С них требовали справки, документы, и даже если пускали в крупные города, то надевали ошейники, отвратительные, нарочно большие и грубые, чтобы за версту было видно, что перед тобой человек из другого социального слоя, иного класса, низшего сорта. Таких людей с ошейниками называли «допущенными». Ни прав, ни возможностей. Люди, стоящие на ступень ниже, чем даже домашние животные. Они могли себе позволить зайти вечером в совершенно запрещенный ночной клуб, упиться контрабандным пойлом, смешанным с наркотиками, и им за это ничего не будет. За их жизни никто не мог поручиться. Полиции было дано право без колебаний применять оружие, если на сканере не читался электронный маркер. Эти люди были вне закона. Жили на отведенных им территориях, где, по рассказам очевидцев, творилось такое, что ни одно цивилизованное общество и представить себе не могло.

— Знаешь, Оль, — сказал я, — в мое время на эту тему очень много писали и говорили. У подобного образа жизни были свои сторонники и противники. Я не напрягался на сей счет. Был просто уверен, что до такого маразма не дойдет, да и в моем веке и в моей стране как-то не очень верилось в реальную возможность подобного тотального контроля. Позволь продолжить твою мысль. Попав сюда, ты лишилась всех статусов, всех возможностей, но обрела нечто бесценное, нечто невозможное прежде. Полную свободу действий. В наше время это называлось волей. Нет, не свободой, а именно волей. Каким-то безграничным раздольем. Свобода — затисканный до икоты лозунг, который в сознании моих сограждан вызывал только устойчивую аллергию. Эфемерное понятие, не имеющее никакого смысла. Свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого. Все это мы проходили и не раз. Тотальный контроль совершенно прозрачных людей — это, разумеется, не имеет никакого отношения к свободе. Это рабство. В твоем мире были рабы, испытывающие на себе неусыпное бдение государства, и бесправные бунтари, не желающие встать в ряды контролируемых личностей. У меня богатая фантазия, и я могу себе представить, как выглядел твой мир.

— Ну, коль так, тогда ты с легкостью поймешь, почему я не хочу в него возвращаться. Мало того, коль я здесь, в этом времени и в этом месте, я постараюсь сделать все возможное, чтобы подобного не произошло. Чтобы мир, в котором я родилась, просто не смог существовать.

— Ты часть этого мира, и поэтому вовсе не исключение.

— Жертва?! Готова ли я принести себя в жертву? Об этом ты хочешь меня спросить?

— Не появится тот мир — исчезнешь и ты. Я до сих пор удивляюсь, как еще сам жив после стольких изменений, внесенных в известную мне историю страны. То и дело вспоминаю фильм «Назад в будущее», где герои так или иначе меняли ход событий, но потом восстанавливали равновесие. И ведь понимаю, что это чистой воды вымысел, игра воображения сценариста, но все равно не могу выкинуть из головы. Ориентироваться больше не на что.

— Вот и Самойлов так же считал. Старик был уверен в том, что мы не должны вмешиваться в ход событий. Только наблюдать. А я вмешивалась! Просто не могла видеть творящуюся несправедливость.

— В таком случае я не вижу смысла во всем этом!

— В чем? — спросила Ольга, вставая передо мной.

— Зачем мы здесь, если должны только наблюдать. Все это оборудование на базе. Летательные аппараты, машина времени, оружие да еще бог весть что! Зачем все эго нужно, если мы только для того, чтобы наблюдать?!

— Об этой базе я знаю немногим больше тебя. Провела здесь целый год. Пыталась изучить оборудование и приборы, но так ничего и не поняла. Есть четыре устройства, про которые я могу с уверенностью сказать, что знаю, для чего они предназначены. Самойлов, тот и вовсе не хотел слышать ни о какой базе, ни о каких устройствах. Он считал себя наблюдателем. И старался ни во что не вмешиваться. Он строил какое-то собственное общество, которое теперь мы с тобой называем королевством Бьерна. И чем, по-твоему, оно отличается от всех прочих?

— Наверное, ничем.

— Вот именно! Просто большая толпа его родственников от множества браков и сторонних связей. Такие же дикие, такие же алчные. Дерущиеся между собой за власть. Что уж говорить, если даже ты успел в этом поучаствовать.

— Я хоть сейчас могу закрыть на все глаза и так же, как твой профессор ни во что не вмешиваться. Тут, на этой базе, материала для исследования на годы вперед, а то и больше, на столетия.

— Не обольщайся, — ухмыльнулась Ольга. — Не так все просто. Есть приборы, к каждому есть инструкция, только я ни слова разобрать не могу, а тыкать вслепую на все кнопки и дергать рычаги неизвестных устройств — это, знаешь ли, чревато…

— У тебя был выбор. Ты могла прийти посмотреть на то, что я начудил в своей крепости, и просто уйти. Нет ведь! Ты настояла на том, чтобы мы встретились, рассказала о возможностях камертона, привела на эту базу.

— Ну скажем так, если бы ты не был таким наблюдательным и не стал бы пялиться на кусок камня над троном Бьерна, я бы тебе и не сказала, что такое место вообще существует.

— Ты меня обманула. Давным-давно знала об этой базе и ни слова не говорила, строила из себя наивную дуру и не торопилась помочь. Терпеливо ждала, пока я сам не доберусь до сути.

— А тебе хватит духу вытащить отсюда все это оборудование и применить его?! Сможешь вот так просто распорядиться высокими технологиями, не обращая внимания на последствия?!

Ольга почти кричала. В ее голосе чувствовался такой гнев и ярость, что я на секунду засомневался в том, что хотел уверенно согласиться. Но мне потребовалось меньше секунды, чтобы собраться с мыслями и дать уверенный ответ.

— Хватит. Уверяю тебя, я потрачу сколько угодно времени на то, чтобы как следует во всем разобраться. Изучить приборы и понять наконец, чего я сам хочу. Как ты правильно заметила, мы здесь вольные люди. Над нами нет закона, высшей силы или долга. Мы с тобой вольны делать все, что нам угодно. Чем не вариант? Давай начнем с малого. Обустроим свою собственную жизнь. Создадим вокруг себя очередную легенду, миф, в который уже через сотню лет все равно никто не поверит. Меня тешит мысль о том, что я могу пройти в соседнюю комнату, набрать нужную комбинацию цифр или символов, уж не знаю, что там, и оказаться в своем времени, но все это не имеет значения. Уже через час после того как я окажусь в своей мастерской на окраине Рязани, я пожалею, что сделал это. Лишил себя такой возможности. Плевать на то, кто оставил эту базу. Пришельцы с другой планеты или из другого измерения. Мне все равно. У меня есть возможность повлиять на события, происходящие в мире, и я не откажусь от такой заманчивой перспективы.

— Так ты остаешься? — вдруг спросила Ольга.

— А что мне мешает? В этом мире я могу быть кем угодно. Волен выбирать свою судьбу. Влиять на события и потом наблюдать за последствиями. Я не выполняю чужих инструкций! Не действую по четко оговоренной схеме. Мне никто не указ. Сто, двести лет. Что изменится? Если в любой момент можно омолодиться и сменить правила игры. Поменять такие возможности на рутинную и предсказуемую жизнь — да никогда!

Ольга сдержанно улыбнулась. Подсела ко мне поближе, нерешительно взяв за руку.

— Я в тебе не ошиблась, Артур. Боялась, что ты уйдешь. Запустишь эту чертову машину и отправишься в свое время.

— Еще год назад я бы именно так и поступил. Но ты открыла мне горизонт. Показала путь, по которому можно пройти, наблюдая события из века в век. Единственное, что беспокоит, так это тот факт, что через пару сотен лет нас будет тошнить друг от друга. Но пока мы можем действовать сообща.

— Ты со мной, а на остальное наплевать, — промурлыкала Ольга, обнимая меня за плечи. — Я могу рассчитывать на твою поддержку?

— Нет, дорогуша, это ты со мной. Кто-то должен взять на себя ответственность за все принятые решения. Сейчас моя очередь. Договорились? Настанет время, я сброшу на твои хрупкие плечи эту почетную обязанность. А пока доверься мне. Будем кроить мир по новому сценарию. Черт возьми! Остановите меня кто-нибудь, если сможете!

Веланд и Сурт ждали нас у подножия горы две недели. У них уже кончились припасы, иссякло терпение, и жизнь превратилась в ежедневный пост. Каждый день, сменяя друг друга, они выходили к ущелью, наблюдая за склоном горы в ожидании нас. Что в эти моменты творилось в их головах, какие мысли посещали верных слуг, для нас останется неизвестным. Ссорились ли они между собой, пытались ли покинуть странное место — мы не знали. Наше появление было краткосрочным, даже поспешным. Я бы, например, не смог спокойно заняться изучением базы, зная наперед, что кто-то, как преданный пес, ждет меня у подножия горы, отгоняя от себя дурные мысли. Мы должны были создать очередную легенду, поспешно сплести скоротечный миф. Ведь возвращаться в крепость Бьерна до весны мы не собирались. Братья сами справятся со строительством. Они уже не те переростки без царя в голове. Пора им самим научиться принимать самостоятельные решения и не ждать от меня подсказки. Порицания или одобрения. Пусть я исчезну на год или два. Веланд и Сурт расскажут красивую историю о том, что великие Асы призвали нас в чертоги Валгаллы во служение. Но мы вернемся. С новыми идеями, с уверенностью в своих действиях. И не по отдельности, как было прежде, а вместе.

Только сейчас до меня дошло, что для встречи со мной Ольга преодолела многие сотни километров. Рисковала собственной жизнью ради достижения призрачной цели. Каким же скотом я буду, если разочарую единственную в мире женщину, которая понимает меня как никто другая. Она уже сделала большую ставку. Поставила на меня все, что у нее было, даже собственную жизнь. Не хочется ее разочаровывать. И не хочется проиграть. Ведь доверие — сокровище куда более ценное, чем просто человеческая жизнь или смерть.

Веланд и Сурт внимательно слушали Ольгу, внимали каждому ее слову. Она велела им отправиться обратно в крепость и помочь Гунтеру и Эрику в установлении власти над крохотной территорией у побережья. Пообещала, что вернется через год, вместе со мной. Говорила о том, что золотой век королевства еще впереди, и недалек тот день, когда он наступит. Я держался в стороне. Не вмешивался. На самом деле мне нечего было сказать. Ведь мы играем в предложенную нам игру, на самом деле не являясь частью этого мира. Мы пришельцы. Вирусы, запущенные в историческое русло. Но для того и нужны вирусы, чтобы организм вырабатывал иммунитет и продолжал совершенствоваться.

Чтобы изучить все оборудование, запасенное на базе, потребуется много времени. Ведь понадобилось кому-то создавать базу, и наверняка не одну. Складывать там уйму сложнейших агрегатов. У всего этого должен быть смысл. С нами идеей данного проекта никто не поделился, но в сам проект насильно впихали и в доступе не ограничили. Что ж, мы не гордые. Разберемся, что к чему, и будем жить дальше.

После длительной откровенной беседы с Ольгой я долго простоял у прибора, который она назвала машиной времени. Там действительно все было очень просто. Восемь вращающихся кругов с десятичными делениями. Последние три круга выделены цветом, и сразу ясно, что это точная настройка. Большие пять настраивают эпоху, столетие, конкретный год, последние — месяц, день и час. Углубление в центре как раз подходит для камертона. Вставил, зарядил, набрал нужные цифры и жми кнопку «пуск». Вспоминая старый и задорный фильм «Назад в будущее», я подумал было, что можно метнуться назад в прошлое, как раз к тому моменту, как я только появился в этом времени, или того раньше, но вовремя передумал. Еще двадцать лет ждать, пока Ольга придет в мою крепость, совсем не хотелось. При всех наших разногласиях у нас с ней было много общего. Мы мыслили на каких-то схожих частотах. Это очень сближало в нынешнем окружении. Может настать время, когда я захочу воспользоваться найденным оборудованием. Но только не сейчас. Ведь теперь безжалостное время, которого мне прежде так не хватало, из лютого врага превратилось в союзника. Оно теперь на нашей стороне. А это очень сильный союзник.