Руна

Глава 12 Ангелы смерти

Утром в пятницу Грэйс проснулась рано. Едва встав с постели, она тут же сняла со стены показавшийся ей излишне ярким и кричащим плакат, рекламировавший очередное творение Русса-Мейера “Быстрее, Кошечка, убивай! Быстрее!”, и заменила его вырванным из журнала счетверенным листком на тему “Мертвого и похороненного” Дэна О’Бэннора. Плакаты служили не только своеобразным украшением, но и скрывали настойчиво проступающие на обоях, прямо у нее над кроватью, следы сырости. Надо сказать, что жилье Грэйс пребывало в отвратительном состоянии, однако убедить хозяина в необходимости ремонта было практически невозможно — по крайней мере до той поры, пока она не возместит всю задолженность по квартплате. Грэйс слезла со стула и снова задвинула его в угол; потом подозрительно принюхалась и выпроводила пса в прихожую.

На ближайший уик-энд у нее не было никаких конкретных планов, а главное — денег, даже на билет в кино. “Может, позвонить Гарри и попросить у него взаймы фунт? — подумала она. — Впрочем, судя по всему, он не горел желанием встречаться со мной после похорон”. Что и говорить, этот мужчина показался ей очень даже симпатичным — таким гладким, ухоженным; уж для него-то один-два фунта — определенно сущая мелочь. Глядя на него, невозможно себе представить, что он ездит в городском транспорте или сам утюжит себе брюки.

Грэйс свернула трубочкой снятый со стены плакат и сунула его под кровать. Кстати, обручального кольца он не носит. Интересно, а девушка у него есть? Скорее всего, ему нравятся тощие блондинки, манерно растягивающие слова и с кучей искусственных зубов во рту. Ну, в самом деле, разве женщина может всерьез доверять мужчине, который зарабатывает себе на жизнь тем, что расхваливает несуществующие достоинства всяких вещей? Интересно, а он хоть когда-нибудь вообще говорит правду, хотя бы самому себе? “А что, черт побери, — подумала она, — может, попробовать спасти его душу? Как знать, вдруг именно я являюсь его последней надеждой, и сама наша встреча состоялась по воле Господней?” В ее глазах блеснул знакомый огонек. Усевшись на постель, Грэйс отыскала в справочнике телефон Гарри и позвонила.

После третьего гудка трубку сняли. Нет, ответил он с явным недовольством в голосе, увы, он никак не сможет сегодня вечером поужинать с ней. И вообще, известно ли ей, что сейчас всего лишь половина восьмого утра? Да, Гарри действительно пребывает в подавленном состоянии в связи с постигшим его ударом, однако это отнюдь не означает, что им следует в дальнейшем поддерживать какие-либо отношения.

— Можете называть меня Грэйс, — сказала она.

— Хорошо, Грэйс. Но пообедать с вами я все равно не смогу. И потом, помимо всего прочего, у меня есть подруга.

— Ага, это все же лучше, чем если бы вы были женаты.

— Для вас — возможно. До свидания, мисс...

— Грэйс. Кстати, вам известно, что от судьбы все равно не уйти?

— Что-что?

— Как знать, вдруг нам с вами на роду было написано встретиться?

— И для этого моему отцу надо было погибнуть? Да, ничего себе способ познакомиться с человеком! До свидания.

“Судя по всему, орешек оказался покрепче, чем я думала”, — пронеслось в голове Грэйс. Положив трубку, она еще некоторое время продолжала сидеть на кровати, сосредоточенно покусывая ноготь. А почему бы не попробовать достучаться до его сердца? Все какое-никакое развлечение.

Как обычно, в то утро Дороти Хаксли села в автобус и, заняв место у окна, погрузилась в раздумья. Подобно героине одной из песен группы “Битлз”, она постоянно задавалась вопросом, нужна ли она еще хоть кому-то в свои шестьдесят четыре года? Физически Дороти была довольно крепкой и вполне здоровой женщиной, зато душевным состоянием похвастаться не могла. Она обладала пытливым складом ума — пожалуй, даже в большей степени, чем требовалось бы ради ее же пользы, — однако чем больше она познавала мир, в котором жила, чем больше черпала информации о нем из газет и телевизионных передач, тем меньше ей хотелось оставаться его частичкой. Своим настоящим домом она считала именно библиотеку, а отнюдь не ту квартиру, которую она согласилась занять по настоянию дочери и которая представлялась ей слишком современной, светлой и просторной. Сквозь окна с алюминиевыми рамами в комнату проникали лучи солнечного света, они пронзали разогретое ими же стекло и, скользя над ковром, разбивались о стены, словно пытаясь создать у нее иллюзию, будто она живет где-то на испанском побережье, а отнюдь не в южной части Лондона. Обтекаемые лавиной тепла и света, книги быстро высыхали и растрескивались, и потому ей гораздо приятнее было находиться в укромных уголках своей библиотеки — по крайней мере, тут можно было позаниматься, да и книги здесь старели все же более достойным образом. Как, впрочем, и она сама.

Дочь как-то спросила Дороти, верит ли она в Бога. Ни Бог, ответила она тогда, ни какое другое конкретное божество не в праве монополизировать веру человека. Это является уделом лишь богов и божеств во всем их множестве и разнообразии. Слегка озадаченная таким ответом, дочь тогда успокаивающе похлопала мать по руке и вместе со своей новой семьей вернулась в Австралию, чтобы снова наслаждаться сухим солнечным воздухом. Дочь, похоже, не ведала каких-либо сомнений, тогда как сама Дороти, коротая дни в полном одиночестве, настойчиво продолжала поиски чего-то такого, что открыло бы ей смысл собственного существования.

По ночам, надежно оберегаемая светом ночника от наседавших со всех сторон теней, удобно устроившись в постели, она приобщалась к элевсинским и орфическим таинствам, постигала историю розенкрейцеров и храма Соломонова. Однако то, что ей удавалось там отыскать, не выходило за рамки возбуждающих воображение фрагментарных намеков, сокрытых в ритуалах забытых религий и погребенных под толщей цветистых повествований сверхъестественного толка. Временами ее поиски вознаграждались озарениями, проблесками ясности, постепенно выстраивавшимися в некую систему, напоминающую карту парадоксов и вероятностей Фрэнка Дрейка. Крестики, которые он наносил шариковой ручкой на листы миллиметровки, со всей очевидностью свидетельствовали о несостоятельности всех его изысканий. Впрочем, им обоим недоставало нужной системы координат, чтобы при ее помощи прийти к каким-то конкретным и достаточно убедительным выводам. Возможно, когда-нибудь и в самом деле настанет день, когда она сможет отыскать на страницах столь любимых ею книг нечто такое, что позволит ей понять природу и суть своего подлинного верования.

— Доброе утро, Фрэнк.

Проходя мимо заваленного бумагами письменного стола своего помощника, Дороти положила на него номер “Индепендент”.

— Что это ты сегодня так рано? — удивилась она. До открытия библиотеки оставалось целых двадцать минут.

— Да вот надо было обновить досье, — ответил Фрэнк, глядя на нее поверх очков. — Там что, дождь идет?

— Только что начался. На четвертой странице для тебя кое-что есть. Кофе хочешь?

— Да, пожалуйста. — Фрэнк развернул газету и отыскал заметку длиной не более дюйма. — Сообщают лишь, что им удалось опознать труп утопленника, — разочарованно проговорил он. — Из всего напечатанного на этой неделе самое интересное — о том типе, который на своем “ягуаре” рухнул в Темзу. А это слишком уж заурядно.

— Мне так не показалось, — откликнулась Дороти. — В газете пишут, что человек этот утонул в канале у Камденского шлюза. Но ведь там очень мелко, и едва ли кому-то пришло бы в голову топиться именно в этом месте.

— Утонуть можно и на глубине в один дюйм.

— Так-то оно так, но в данном случае попахивает убийством. — Дороти вернулась с кофе и увидела, что Фрэнк все-таки вырезал заметку, наклеил на карточку и положил в папку — точь-в-точь ребенок, наклеивающий понравившиеся ему картинки в альбом. — Ты уже приступил к своей статье?

— Начну не сегодня завтра. Как только закончу собирать материалы. Проблема в том, что каждый день появляются все новые и новые сообщения. Лавина. Вы только посмотрите. — Он развернул один из листов миллиметровки и показал его Дороти. — Скотланд-Ярд только что опубликовал кое-какие статистические выкладки.

Дороти нацепила на нос очки и принялась изучать разноцветную схему.

— Более трети всех убийств, зафиксированных в прошлом году и Англии и Уэльсе, были совершены при помощи ножа. Еще четверть насильственных смертей приходится на удушение и прочие асфиксии. Затем по убывающей идут убийства, совершенные тупыми орудиями, смерть от избиений, от огнестрельного оружия, ну а в самой нижней части шкалы находятся утопления и отравления.

— Как говорится, хватит Агаты Кристи.

— А?

— Сама она отдавала предпочтение отравлениям. Наверное, в наше время яды слишком легко обнаруживаются и, соответственно, мало кому из убийц удается уйти от расплаты.

Но Фрэнк, полностью переключившись на излюбленную тему, уже почти не слушал ее.

— В прошлом году в Великобритании было совершено семьсот убийств. Из них на долю Шотландии приходится девяносто. Более сотни в одном только Лондоне, хотя основной процент падает на западные районы центральной части страны. Таким образом, показатели этого года почти в два раза превышают уровень аналогичного периода прошлого года. Почему так случилось?

— Я не знаю. Значит, умерло много ангелов.

— Что вы имеете в виду? Дороти улыбнулась.

— Люди говорят, что с каждой загубленной жизнью умирает один ангел. Показатели насильственной смерти обычно выше в районах с высокой плотностью населения, что объясняется низкими доходами людей, безработицей и другими аналогичными причинами. Кстати, тебе известно, что существуют семь уровней насилия?

Фрэнк оторвал взгляд от своей схемы и посмотрел на Дороти.

— Во многом они зависят от изменения социального и финансового положения людей. Есть формы насилия, обусловленные невозможностью человека удовлетворить свои самые элементарные, фундаментальные потребности: дышать, есть, пить, просто жить. На другом же конце шкалы находится жестокость гораздо более сложного и, если так можно выразиться, утонченного свойства, которая появилась и затем культивировалась среди последователей определенных религий. Тому имеется немало документально подтвержденных примеров.

Фрэнк изумленно уставился на Дороги.

— Меня подчас не на шутку начинает беспокоить вся та информация, которую вы храните в памяти, — проговорил он.

— Ну, за столько-то лет там много чего накопилось. — Дороти с легкой улыбкой похлопала себя по виску. — У меня вообще не голова, а склад никому не нужной информации, что-то вроде нашей библиотеки — практически ничто из ее содержимого так никогда и не найдет применения. А вот хранящиеся в подвале книги, возможно, когда-нибудь принесут людям пользу.

— А, да, подвал! Ну и когда мы снова навестим ваших друзей из “шабаша” Кэмдентауна? — с легкой, добродушной усмешкой спросил Фрэнк, но Дороги вместо ответа лишь пожала плечами.

В то утро, распахивая двери перед апатичного вида посетителями библиотеки, она испытала нечто похожее на укол смутной, едва ощутимой тревоги и почему-то задалась вопросом: интересно, а настанет ли вообще такой момент, когда ее позовут для того, чтобы она применила на практике все те знания о таинствах мира, которые пока хранятся в запасниках ее разума?

За свои двадцать шесть лет Дэйву Колтису отнюдь не однажды доводилось получать послания с угрозой расправы, хотя ничего подобного этому в его практике еще не было. Он вертел бумажку в своих покрытых татуировкой пальцах, старательно, хотя и тщетно пытаясь уяснить смысл написанного.

Кого он мог в настоящий момент считать своими врагами? Он стал перебирать в памяти имена людей, которых в последнее время так или иначе обидел. Ну, например, владелица клуба в Мэйфере, которая одолжила ему денег, а он потом вдруг взял и перестал с ней встречаться. Или та старая “королева”, которую он шантажировал материалами, добытыми в сауне Сент-Мартин-лейн, и которая пока категорически отказывалась платить. Ну, еще его бывший соучастник по преступной деятельности, с которым он порвал всякие отношения после того, как провалилась столь долго готовившаяся ими операция по компьютерному мошенничеству.

Впрочем, нет, ничего подобного никто из них прислать не мог. Его партнер все еще продолжал ублажать “Ее Величество” в Паркхэрсте; да и почерк на конверте был слишком уж замысловатым, чтобы принадлежать кому-либо из этих типов. Свой новый адрес он никому не давал — между тем таинственный отправитель указал на конверте даже почтовый индекс, который оставался загадкой для самого Дэйва.

Он смял конверт и швырнул в сточную канаву, а листок со странными иероглифами сунул в карман куртки, чтобы на досуге снова помозговать над ним. В данный же момент у него были дела поважнее.

В течение последнего получаса он старательно высматривал машину, которую можно было бы угнать. В первую очередь его интересовали открытые кабриолеты, по возможности марки “БМВ”. Если во всем Хэмпстеде не найдется ни одной такой, решил он, то придется менять профессию.

В то пятничное утро улицы Хэмпстеда были заполонены смазливыми женщинами, вышедшими из дому, чтобы присмотреть себе новую юбку. Раньше в этих магазинах продавали перепелок, сладкий укроп и плоды киви; теперь же они переключились на торговлю одеждой. Мужчины же по пути на работу покупали гель для волос, обувь и газеты. Прислонившись к дереву, Дэйв ковырялся в своих грязных ногтях и одновременно присматривался к прохожим. Потом он перевел взгляд на заволакиваемое тучами небо — начинал моросить дождь.

Кудрявая женщина в зеленой стеганой куртке неожиданно закричала, подзывая своих отпрысков ко входу в магазин:

— Джонквиль! Тарквиль! Папа очень сердится!

Дэйв обернулся и уставился на женщину. Тупые сучки вроде нее совершенно не знали жизни, да и не водилось у них ничего такого, что стоило бы украсть. Все они походили друг на друга как две капли воды — одна порода. Да и денежки у них почти всегда “на привязи”. Он увидел, как чуть ниже по склону холма они выстроились в очередь за картофельным пирогом — замелькали кошельки, кредитные карточки. Дэйв скривил губы в презрительной ухмылке: ясное дело, форсу у них хоть отбавляй, а за душой — ни пенса. Так, дешевка. Телки немытые. Все деньги уходят на выплату по закладной за какую-нибудь полуподвальную дыру в Норфолке, так что потом на бутылку пепси едва наскребают. Их счастье, что уж сегодня-то у него бабок хватает.

В ту же секунду за спиной Дэйва зарычал зеленый спортивный “БМВ” последней модели, с жутким скрежетом царапнув колпаками колес по бордюрному камню. Он мгновенно распознал звук двигателя и отошел от дерева, чтобы получше разглядеть машину.

Ему явно повезло: сидевший за рулем владелец автомобиля — типичный лабух, даром что богатый. Как только он выволок из машины свою задницу, обтянутую сшитыми на заказ штанами, и потрусил в сторону ближайшего газетного киоска, Дэйв приступил к делу.

Выудить ключи из кармана жертвы, которая принялась перебирать выставленные на витрине журналы по интерьеру жилых помещений, оказалось для него столь же просто, как отнять конфету у младенца. После этого оставалось лишь вразвалочку подойти к машине как к своей собственной, распахнуть дверцу и юркнуть внутрь. Плавно влившись в поток проезжающих мимо машин, он увидел, что единственным человеком, который наблюдал за его действиями, был идиот за рулем “мерседеса”, нетерпеливо поджидавший момента, когда можно будет припарковаться на освобождающееся место.

Сверкающий “БМБ” мчался по авеню мимо одевающихся листвой вязов в сторону парка Бельсайз. Заглянув в “бардачок” в поисках кассеты с подходящей музыкой, Дэйв обнаружил там лишь записи произведений Эндрю Ллойда Уэббера[4] и современного джаза. “Ну и люди пошли, — подумал он. — Никакого понятия о стиле”. Лучше уж радио послушать. Повертев ручку настройки стереофонического приемника, он наткнулся на классическую увертюру — судя по всему, Вивальди.

Теперь перед ним двигался, яростно скрипя всеми подвесками, заляпанный грязью грузовик муниципальной службы, под завязку груженный громадными бревнами, срубленными на раскинувшейся неподалеку пустоши. Свисавший с самого длинного бревна красный флажок трепетал на ветру подобно сигналу тревоги. Дэйв предусмотрительно сбросил скорость. В этот момент маячивший впереди светофор вспыхнул зеленым светом, и водитель грузовика, поддав газу, занял место непосредственно перед ним.

Радиосигнал в приемнике заглушили помехи, вслед за чем послышались такие звуки, словно кто-то забивал в электрогитару гвозди, а спустя несколько секунд их сменило завывание статического электричества. Дэйв потянулся к панели настройки и прикоснулся к чувствительным регуляторам, однако шум от этого лишь усилился. “Нет, хватит экспериментов”, — подумал Дэйв. Он определенно не заслуживал того, чтобы обладать столь “изысканной” аппаратурой.

Чуть впереди вспыхнули тормозные огни грузовика. Машинально среагировав, Дэйв легонько надавил на тормоза “БМВ”, после чего снова попытался настроить приемник.

Слева от него промелькнула станция подземки “Парк Бельсайз”. Проезжая мимо нее, Дэйв вынул из кармана куртки ту самую полоску бумаги и в очередной раз принялся изучать непонятные знаки. Что же, черт побери, они могли означать?

Именно тогда он впервые обратил внимание на странно расположенные символы на оборотной стороне бумажки. Прижав листок к лобовому стеклу, он внезапно обнаружил, что чудные кабалистические знаки, которые были написаны на обеих его сторонах и доселе остававшиеся ему совершенно непонятными, сейчас, на просвет, отлились во вполне осмысленные фразы.

По мере того как молодой вор усваивал содержание послания, его брови все больше хмурились. Он резко дернул головой, словно пытаясь стряхнуть с себя чужеродные мысли, и резко крутанул руль, заметив, что “БМВ” сбился с намеченного курса.

Когда же сознание Дэйва наполнила мешанина незнакомых голосов, он впервые за все это время понял, что именно должен сейчас сделать.

В пятницу вечером Грэйс, свернувшись калачиком, сидела на диване и смотрела транслировавшуюся по четвертому каналу семичасовую программу новостей. Укрывшись под зонтиком, репортер говорил прямо в камеру, установленную возле станции “Парк Бельсайз”:

— Вот в этом месте автомобильный вор сделал остановку. — Он указал в сторону хозяйственного магазина. — Мужчина вошел в магазин и сказал, что хотел бы купить прочную нейлоновую веревку. Вот такую.

Владелец магазина протянул заранее приготовленный образец и добавил:

— Походка у него при этом была нетвердая, а сам он время от времени хватался рукой за голову.

— И что же произошло потом? — спросил репортер.

— Он купил веревку и перочинный нож. Я упаковал покупку, и он ушел.

Следом за репортером камера перенеслась на новое место.

— Затем прохожие видели вора уже в верхней части улицы. Он направил микрофон в сторону молоденькой китаянки.

— Я увидела, как он вышел из машины вон там, — сказала Девушка, указывая на участок омытого дождем асфальта. — Поначалу я даже не поняла, что именно он делает, но потом мне стало ясно, что он обвязывает веревкой фонарный столб. Убедившись в том, что привязал ее достаточно надежно, парень взял в руки другой конец веревки и снова сел в машину. При этом он все время что-то кричал.

Камера сместилась в сторону пожилого мужчины с собакой на руках.

— Я видел, как он сел на место водителя — машина стояла футах в пятнадцати от фонарного столба.

— И что случилось затем?

— Другим концом веревки он обмотал себе шею.

— Каким образом он это сделал?

Мужчина с собакой на руках посмотрел на репортера как на дурачка.

— Завязал петлей, да и все. Потом включил мотор и поддал газу, да так, что тот аж взревел. Я и подумать не мог, что он тронется с места, я имею в виду, с веревкой на шее.

Девушка-китаянка была на грани истерики.

— А потом он сорвался с места, очень быстро.

— Вы видели, что произошло дальше?

— Мне этого никогда не забыть, — проговорила китаянка. — Веревка оказалась достаточно длинной, но потом она все же туго натянулась, и его голову буквально сорвало с плеч.

— Видели бы вы это жуткое зрелище... — добавил мужчина с собакой на руках.

Телерепортеры появились с некоторым опозданием и потому не успели запечатлеть реакцию оказавшихся на месте происшествия прохожих при виде тугой струи крови, фонтанировавшей из шеи вора. Не запечатлели они также и внезапно полившуюся из автомобильного радиоприемника музыку Вивальди в оркестровом исполнении, ставшую жутким аккомпанементом к этому кошмарному зрелищу.

Снова появившийся на экране телерепортер теперь указывал на останки зеленого “БМВ”. В какой-то момент, когда камера, чуть покачиваясь, надвинулась на машину, рука Грэйс взметнулась ко рту.

— О мой Бог! — воскликнула она. — Да это же машина Гарри.