Рожденный на селедке (СИ)

Часть десятая.

Следующим утром я испытал нечто приближенное к множественному оргазму, когда вошел в тронный зал и увидел двух королев, сидящих рядом, а возле них багровую от ярости Блядскую рожу. Светлейший герцог, словно хером подавился и яйца спрятал за щеки. Он так и буравил сестер ненавистным взглядом, пока они весело щебетали, под удивленными взглядами других вельмож.

- Раз все здесь собрались, начнем, - сказала Её милость, одаряя светлейшего герцога добрым взглядом мясника, смотрящего на кроткого ягненка перед тем, как пустить ему кровь. Тот одарил её не менее красноречивым взглядом, напомнив мне о мужеложцах, что традиционный брак всем сердцем ненавидят. Но королева уже повернулась к сестре и взяла её за руку. – Войны не будет, добрые милорды. То был каприз судьбы и женских логик.

- Но Ваша милость. Как же злобные посланья? – спросил герцог де Кант-Куи, раззявив свой гнилой рот. Его голос по-прежнему был сахарным и сладким. Но яд, что в нем бродил, становился лишь сильнее.

- Порой случаются они, включая и великих. Однако под тонной оскорблений нашли мы кое-что другое.

- И что же, Ваша милость? Предательство? – посерела блядская рожа Блядской рожи.

- О, нет, мой добрый друг, - улыбнулась Её милость. – Любовь. Любовь была там, но не яд. Обиды детские, что сердце нам кололи. Но ныне все иначе. С Испанией я заключаю мир. Войны не будет.

- Истинно так, Ваше величество, - сказал я. – Так перепьемся же скорее на пиру, иначе говорю, от жажды я помру.

- Пусть предстоящий пир скорее скрепит франко-испанский мир, - подыграла мне Её милость блядскими стишками. – Светлейший герцог, могу ли я просить вас об услуге?

- Конечно, Ваша милость, - поперхнулся тот ядом. Знамо дело, не часто королева просит, а не приказывает. – Все, что угодно. Абсолютно все.

- И голой сракой на ежа присядите, светлейший? – ехидно дополнил я. – Копье турнирное себе в дристалище впихнете? И ссаки мула выпьете без пререканий?

- Все, что Её милость пожелает, - улыбнулся мне блядин сын, вернув на лицо маску целомудрия.

- Желаю я, чтоб вы вина нам поднесли. Вином скрепим мы мир и смоем старые обиды, - ответила королева, а светлейший герцог, не веря своему счастью, чуть не обоссался, я тому свидетель. Ногами заелозил, сжимая пах и мелкий гульфик. А королева, меж тем, продолжала. – Вы мой друг. И правая рука. Не только обо мне забота ваша, но и о стране.

- Перемудреж идет уж со стихами, - вставил я.

- С превеликим удовольствием, Ваша милость, - гадко улыбнулся светлейший герцог де Кант-Куи. И не смутило его хмурое лицо Софи и ядовитый блеск глаз испанской королевы. Он был готов рыдать от удовольствия. – Когда потребно принести вино?

- Неси сейчас, - велела Маргарита. – Чего тянуть мгновенье за уши.

- Да будет так, Ваша милость, - сказал светлейший герцог и умчался прочь в подвалы за вином. А я серьезно посмотрел на Её милость, но не увидел в глазах страха. Только счастье и любовь.

Герцог вернулся довольно скоро, неся во вспотевших руках поднос с двумя кубками и запечатанный кувшин с вином. Он чуть не рухнул на ступенях, словно жаба, столь велико было его волнение, но справился с ним и твердо замер у ног королев. Те встали, улыбками своими зал озарили, взяли по кубку в руки, дождались, когда герцог нальет им вина, после чего повернулись друг к другу. Светлейший герцог, все еще не веря своей удаче, моргнул и опустил глаза. Всего на миг, но этого хватило. Я улыбнулся, когда Её милость резко вылила в вино красную жидкость из бутылька тролльчих.

- Скрепим союз, - сказала она, поднимая кубок.

- И смоем старые обиды, - сказала королева Маргарита, беря в руки свой кубок. Она тревожно посмотрела в глаза сестре и, чуть вздохнув, кивнула.

- И уберем тяжелый груз.

- Семьей же станем мы отныне.

- Ненавижу, блядь, стихи, - тихо сказал я и замер, когда Её милость сделала глоток вина.

Вдруг она побледнела и схватилась свободной рукой за горло, вызвав тревожные крики в толпе знатного люда. Знатный люд честным особо никогда не был, но тут не смел удержаться и огласил воздух испуганными воплями, когда Её милость зашаталась и упала бы непременно на пол, разбив себе голову, если бы её не подхватила королева Маргарита.

- Лекаря, лекаря. Позовите лекаря, - будничным голосом крикнула она в толпу, но никто не пошевелился. Десятки злобных глаз уставились на неё, прожигая испанку дьявольским огнем презрения.

- Измена! – улыбнувшись улыбкой хорька, сказал светлейший герцог, утирая с обширного лба едкий пот. – Измена!

- Чего ты мелешь, дурогон? – нахмурилась Маргарита, сжимая обмякшее тело сестры. – Здесь лекарь нужен, а не твои тупые крики. Зовите лекаря, молю!

- Измена! Стража! Под замок её, - залился кастрированным соловьем герцог. – Её и всех её людей.

- Матье! – крикнула тонко Джессика, когда её схватили грубые лапы стражей.

- И его, - дополнил светлейший герцог, указав на меня пальцем. – Здесь зреет злобная израда. Кувшин был запечатан. Я чист и руки тоже девственно мои чисты. Испанцы и ублюдок виноваты. Они, поняв, что им не победить, решили нашу королеву вероломно отравить, искусной ложью одурманив её разум и в вино плеснув отраву.

- Ты совершенно безжалостный моржовый хер, - рек я, когда и в меня вцепились лапы стражей. – С истинно бабьей свербящей гузкой, покрытой омерзительными прыщами.

- Повешу твой язык на стену. Пусть служит он другим напоминанием, - осклабился герцог, но вздрогнул, когда раздался голос испанской королевы.

- Я призываю в свидетели ту, кто неспособен лгать. Ту, кто недавно скончался от яда. Ту, что сейчас идет по дороге скорби к Золотым вратам. Явись, сестра. И укажи нам на злодея, - громко произнесла она и мстительно улыбнулась, словно фурия, но герцог махнул рукой и перебил её невежливо.

- Молчите и молите о прощенье, - сказал он, и сахарный голосок его увял, как старца уд. – С прискорбием великим беру бразды правления в свои я руки. Ежели кто-то против этого, скажите. Я приму любой ответ.

- Я против, - сказал я. – Ебись ты, блядин сын, хореем в рот, а ямб пускай твое дристало мучит.

- Ублюдка воля не является святой, - сказал он и обвел взглядом зал, а я с надеждой посмотрел на господина кастеляна, но тот потупил глаза и гаденько улыбнулся, после чего громко ответил не то, чего я ждал.

- Прими бразды, великий герцог, - скрипящим от волнения голосом, сказал он, а я побледнел, узнав его. – Смиренно мы склоняем головы.

- Склоняем, - сказал великий магистр, чей голос тоже изменился, став не мрачным и мужским, а бабьим и высоким.

- О, Ваша милость. Где же вы, - тихо прошептал я. План почему-то пошел по другому сценарию. И тут меня осенило, а в голове возникло мрачное предсказание лукавого духа. - Война и два предательства грядут. И это плата за совет, - вот оно, предательство того, в ком я уверен был. И здесь война, когда казнят испанку. Ох, Судьба, зуборвальная ты профурсетка.

Нас отвели в подвалы и поместили всех в одну камеру. Узкую и воняющую плесенью и потом былых сидельцев. Софи, не стесняясь, плакала, и призывала на мою голову проклятья. Маргарита молчала, сев на грязный лежак и подтянув к подбородку ноги. Её красивое желтое платье испачкалось и стало грязно-коричневым, но королеву это не волновало. Я заметил, что её глаза опухли и покраснели, после чего подошел к ней и преклонил колени.

- Прошу простить меня. Я не знал, что все так будет.

- Уймись, паяц. Я все еще верю в твой план, - сказала она, коснувшись моей головы и заставив удивиться её словам.

- Верите? – спросила её Джессика.

- Верю, - сказала она и даже Софи перестала плакать. – Я видела глаза сестры, я видела её веру. Я верю ей, а значит, и тебе.

- Наш план пошел совсем не так, как мы рассчитывали, Ваше величество, - сказала Джессика. – Теперь мы в тюрьме, гнием в сыром мешке, а негодяи сверху празднуют победу. - Но королева лишь усмехнулась на её слова.

- О, нет, дитя. Все только начинается, поверь. Убить нас он не сможет, в этом нет резона. Сначала будет суд, где негодяй нас обличит и сахаром ядовитым убедит в этом других. И лишь потом, когда все признают его правоту, нас казнят.

- О, грязный выблядок слепой беззубой шмары, - сказал я, когда понял, о чем говорит королева.

- Истинно так, паяц. Истинно так, - кивнула она. – А посему, заканчивайте слезы лить и лучше отдохните. Финал сей пьесы впереди и у нас в ней главные роли.

- Ежели, что пойдет не так, - тихо сказала Софи, обращаясь ко мне. – Я тебя удавлю без сомнений и вырву твой лживый язык.

- Ты не успеешь, - улыбнулся я. – Моя ошибка – мне и отвечать, Софи.

- Да будет так. Пусть Бог твои слова запомнит, - сказала она и отвернулась к стене, продолжая оплакивать Её милость.

- Матье… - я отстранился от Джессики и покачал головой.

- Не трогай меня. Я нечист и гнусен. Нет, Джессика. Не тронь. Мне тягостно и тоскливо на душе.

- Хочу, чтоб знал. Тебе всегда я буду верить, - сказала она и вернулась к своей королеве, а я оперся лбом о влажную решетку и замолчал.

Не знаю, сколько провели мы времени в застенках, но когда за нами пришли, мои ноги ныли и тряслись от усталости и холода. Где-то там, в темноте, сходил с ума сиятельный граф, страдающий по милости светлейшей Блядской рожи, а я никак не мог ему помочь. Я понимал, что это моя вина. Я думал, что королева сразу пробудится и гневным перстом укажет на негодяев, но реальность была другой. Обыденной и злобной жабой. Где-то наверху остывало её тело, а падальщики уже рвали страну грязными клювами и пачкали отвратными сраками трон моей королевы.

Я молча шел впереди всех, высоко задрав голову и не обращая внимания на тычки стражников. За мной шли и дамы, включая Маргариту, которая пообещала самолично оторвать особо рьяному стражу хер, если тот не перестанет колоть её в зад своей пикой. Но мое спокойствие улетучилось, когда я вошел в тронный зал и увидел Блядскую рожу на троне.

Он сидел, не доставая ногами до пола, а на его голове тонким золотым светом сияла корона, еще вчера украшавшая прекрасные золотые локоны моей королевы. Гнилоустный хорь скалился и веселился, не обращая внимания на то, что совсем рядом с ним, на мраморном и холодном камне лежит та, кому он клялся в верности и лобызал отвратными губами подол. Рядом, по правую руку от него стоял великий магистр, облачившийся ради такого случая в парадный доспех, а слева некогда милый моему сердцу господин Жори, на поверку оказавшийся колченогой сукой. Нас поставили на колени в унизительные позы перед лицами негодяев и отказались снимать кандалы.

- Взгляните на них, милорды, - сказал светлейший герцог, суча ножками, как поджаренный лучиной жук. Он набелил до безобразия щечки, а губы контрастно намазал розовой помадой и прицепил себе под нос блядскую мушку. Я мстительно улыбнулся и показал ему язык. – По-прежнему у них нет раскаяния в содеянном. Лишь зубоскалят и в душе смеются.

- О, блядин сын, - зло сказал я. – Еще не вечер и далеко не конец.

- Дерзи, ублюдок глупый, - усмехнулся великий магистр, поглаживая медальон на груди. – Лишь дерзость у тебя осталась.

- Не только, - сказал я и, прочистив горло, харкнул в его сторону великолепнейшим сгустком, который оставил на его одежде противные пятна.

- Довольно ненужных ругательств, - сказал светлейший герцог, добавив голосу строгости. – Вы обвиняетесь в измене. Все вы. И тот старый глупец, что гниет в подземелье. Не видать вам прощения ни здесь, ни на Небе.

- Ядовиты твои слова, дурак, - сказала Маргарита, отказавшись вставать на колени. Она обвела притихший знатный люд гневным взглядом и указала пальцем на побледневшего герцога де Кант-Куи. – Не мы злодеи, добрые милорды. А тот, кто лестью, сахаром и жаром слов своих, посеял в вас зерно сомнения. Вы знали, что Изабелла была моей сестрой. Любимой сестрой, которой зло не в силах причинить я.

- Все впервые бывает. И яблоко, что из Рая изгоняет, и предательство родных, - ответил ей лысый негодяй, щупая свою колючую лобковую бородку. – Я вас казню, миледи. За предательство и отравление вашей сестры. И вам не избежать наказания. Ваше последнее слово?

- Нет у меня слов, желчный вепрь с личиной ребенка, - процедила Маргарита, и её некрасивое лицо стало еще некрасивее. – Лишь одного призову я свидетеля. Сестру свою, что стоит у Райских врат.

- Не одурачишь нас ты колдовством, испанка, - зло бросил герцог и побледнел, когда в зале резко потухли свечи, и потянуло могильным холодом. – Что такое? Что здесь?

- Правда, которую так рьяно призывали, - раздался глухой, но знакомый голос, а со стороны холодного камня, где лежало тело королевы, появился бледный, полупрозрачный силуэт. – Кто звал меня, яви свой лик.

- Я звала тебя, сестра, - тихо ответила Маргарита, а потом поморщилась, когда где-то закричали три женщины и раздались звуки тела, упавшего на пол мешком. Силуэт подплыл ближе, а я с трепетом признал в нем мою королеву. Её бледное, полупрозрачное лицо было полно скорби и тихой грусти. Она ласково прикоснулась к щеке сестры, но призрачная ладонь прошла сквозь кожу, не встретив препятствий. Тихий ветер, пробежавший по нашим лицам, оказался её смехом. Грустным и безжизненным. Знатный люд, словно по команде, опустился на колени, тоже признав свою усопшую госпожу.

- Прости. Я не могу тебя коснуться, чтобы теплом любви своей тебя согреть, - молвила Изабелла и, кротко улыбнувшись, посмотрела на меня. – Зачем призвали вы меня оттуда, где яркий свет и теплота Его прикосновений? Мне этот мир уже не мил. Он давит мне на грудь проклятой толщей.

- Я звала тебя и я несу ответ за это, - сказала Маргарита, и её голос наполнился едкой желчью, когда она посмотрела на бледного герцога де Кант-Куи, который прилип к трону, как язык к сосульке. – Звала, как свидетеля моей невиновности. Скажи же, эсприт сестры моей, есть ли вина моя хоть в чем-то?

- Это неправильно, - пискнул светлейший герцог, заерзав на мраморном троне. – Духи лишь тьме подчиняются и ложью уста свои питают.

- Духи подчиняются лишь Богу одному, - ответила призрачная королева, повернувшись к негодяю. – И только правда на устах их, ибо мертвым ложь противна.

- Мой Бог, Матье. Ты это видишь?

- Вестимо, - кивнул я, с трепетом смотря на то, как распаляется от гнева призрачная Изабелла. Красивая и страшная, а взгляд её подобно ангельскому мечу пронзал людские души. Никогда я не видел зрелища прекраснее, чем привидение моей королевы, пылающее от жажды мщения и трясущиеся, бледно-розовые щеки светлейшего и вероломного пидораса. – Не иначе, сейчас его душу с собой заберет.

- Я протестую, - вновь пискнул герцог и его голос стал кислым, как недозрелый лимон.

- Твои протесты, как протесты червя, когда голубь над ним склоняется, - рек я. – Пусть хватит изменника удар, Ваше величество, и пусть изойдет он кровавейшим калом из носа.

- Измена – слово из мира живых, - ответила королева, взлетая к потолку и освещая собой притихший зал, трясущегося герцога де Кант-Куи, плачущего гнойнощекого кастеляна Жори, и бледного, онемевшего великого магистра, чья квадратная челюсть покрылась прыщами. – Я помню все, до последней секунды.

- Скажи же, королева, кто отравил тебя? – раздался робкий голос из толпы и ему тут же вторил другой. – Скажи и наш гнев его коснется.

- Скажите, Ваше величество, - сказал я. – И укажите нам на заколдоебившихся трутней, посмевших отравить вас.

- Они боятся. Боятся признаться в этом, - голос королевы усилился и все попадали на пол в жутком страхе, прикрывая руками головы. – Даже сейчас, когда тело мое остыло, а душа висит между мирами, боятся.

- Это не я, - затрясся светлейший герцог, тряся брылами, как слюнявый межеумок.

- И не я, - проскрипел кастелян, хватая себя рукой за сердце.

- И не я, - визгливо ответил магистр, бросая взгляд на уродливых дочек, стоящих у стены с вуалями на лицах.

- Софи, возьми же поскорей мой кубок и налей в него вина, - ответила королева, неприятно усмехнувшись. В её руке возникла серебристая чаша, которую она протянула испуганной Софи. – Не бойся, дитя. Тебя я не трону. Налей вина, что рядом с герцогом стоит. Оно совершенно безобидно. Безобидно к тому, чье сердце чистое, как слеза ребенка, а разум не отравлен злой волей. Добрый человек лишь слегка опьянеет, но злой тотчас о глотке пожалеет. Сделай глоток, Софи. И ничего не бойся.

- Блестящий экспромт, Ваше величество, - кивнул я, с интересом смотря, как Софи наливает вина в кубок и делает осторожный глоток, после чего улыбается, с любовью смотря на свою королеву. – А теперь дайте трем гадам, что жопами елозят по мрамору, мести фантома боясь.

Софи протянула кубок светлейшему герцогу, который покраснел, как великаний фурункул, и выронил чашу из ослабевших рук, после чего схватился за сердце.

- Безрукое ублюдище, - покачала головой Джессика и ругнулась впервые с нашей встречи.

- Это сделал я, - просипел герцог Шарль де Кант-Куи, а знатный люд заволновался и покрылся шепотками, как спина мурашками.

- Гнилые простофили, - сказал я, тоже покачав головой для важности. – Как низко удивляться очевидному.

- Я лишь счастья хотел для страны, - сказала Блядская рожа, заливаясь крокодильими слезами размером с фасоль. – И немного себе.

- И отравой ядовитой путь себе расчистил, - зло бросила Маргарита, подходя к герцогу, и влепила ему кулаком по загнутому носу. – Зловонный миазм, презревший доверие той, кому ты в верности клялся. Подделал письмо, отравил едока. Ты сделал все, чтоб сестра моя мертвой упала.

- Не может дева страной править нормально, - всхлипнул герцог, размазывая по роже сопли с кровавой юшкой. – Мужская рука в этом деле потребна. Множество раз пытался я ядом дело решить, но кто-то незримый мешал мне постоянно. И тут, словно солнце из-за туч, письмо Маргариты. Ответ подделал кастелян, а я его отправил. Была б война, и бродило недовольство, покуда против вас народ бы не восстал. Но я сейчас унижен, вину признал и о прощении молю.

- Ложь, - рек призрак королевы, подлетая к герцогу и обдавая его лицо могильным холодом. – Брехня пустая. Ты жизнь свою пытаешься спасти.

- Истинно так, Ваша милость, - затряс щеками кастелян, но заткнулся, когда пылающий взор королевы коснулся его противной душонки.

- Я верила тебе, Жори, а ты продал меня ему, - тихо сказала королева, повергая своими словами кастеляна наземь. – Продал за жалкий казначейский знак… Плачь, слезливый фигляр. Заливай слезами измену. Блеск золота залил тебе глаза и черной сделал душу. С улыбкой на убийство ты решился.

- И моча, Ваше величество, которую пил сей мерзкий гнилоуст, - вставил я, вызвав у королевы улыбку. Но она нахмурила лоб и подплыла к магистру, который мерзко затряс кадыком, тщетно пытаясь вдохнуть.

- Я-я-я-я-я… - загоготал он и, закатив глаза, внезапно рухнул наземь, под ехидный смешок Её призрачной милости.

- Когда меня он предавал, то не скупился на слова. А здесь, как гусь, что камнем подавился, - сказала она и, развернувшись, посмотрела на знатный люд, который знатно притих от увиденного. – Вы видели слезы лжецов и слышали праведный яд невиновных, и ни один из вас за них не заступился. Хотела я мир и правду принести стране, но вы же выбрали войну и ложь.

- Простите нас, - сказал один из них.

- Простите, Ваша милость, - сказал второй и опустился на колени. – Но разве можно время вспять нам повернуть?

- Возможно, - улыбнулся я и, поднявшись на ноги, направился к холодному камню, где лежало тело Её милости. Затем, достав из кармана бутылек с лазурной жидкостью, вылил его на чуть приоткрытые губы королевы.

- Есть шанс исправить былые ошибки. Найдите добро в душе своей, - молвило привидение, становясь все бледнее, а потом исчезло под испуганный вздох знатного люда.

- Проснитесь, Ваше величество, - сказал я, легонько прикасаясь к плечу лежащей королевы. – Вы долго спали. Пора и головы рубить.

- Но что случилось? Почему нет тлена на губах и воздух свеж? – спросила она, подмигнув так, чтобы это увидел лишь я.

- Она жива!

- Жива, язви мои глаза!

- Жива, жива! Её милость снова с нами! – загалдел знатный люд, а особо впечатлительные рухнули в обморок, как и клятый кастелян Жори, увидев, как королева поднимается с мертвецкого ложа и смотрит на него. – Чудо! Это чудо. Узрели мы чудо!

- Или финал хорошо сыгранной пьесы, - тихо сказала Джессика, вставая рядом со мной и смотря на то, как обнимаются и плачут две королевы.

- Истинно так, красавица, - грустно ответил я, беря её за руку. – Только финалом будет эпилог.