Рожденные среди звезд

2. Посадка

Раф Курби, техник и пилот флиттера, лежал на мягком противоперегрузочном матраце своей койки и широко раскрытыми глазами смотрел на тусклый серый металл у себя над головой. Он пытался не слышать поток бессмысленных слов, заполнявший маленькую каюту. С самого начала, с того момента, как его назначили членом экипажа, Раф знал, что примет участие в игре, в рискованной игре, где все шансы будут против него. РК-10 — само число на носу их корабля говорило об этом. Десять ищущих пальцев протянулись в неведомую черноту космоса. Судьба РК-3 была известна: корабль расцвел огненным цветком в пределах орбиты Марса. А РК-7 явно вышел из-под контроля, хотя приборы Земли продолжали улавливать его передачи. Что же касается остальных — ни один из них не вернулся.

Но корабли строились, из числа тренирующихся для полета по жребию определялись экипажи, и каждые пять лет новый корабль поднимался в космос со всеми усовершенствованиями, какие смогли сделать инженеры после предыдущего старта.

РК-10… Раф от отвращения закрыл глаза. После месяцев, проведенных в непрерывно вибрирующем корпусе, он знал, казалось, каждую заклепку, каждый шов, каждую плиту корабля. И у него не было оснований считать, что полет когда-нибудь окончится. Они будут двигаться в пространстве, пока в летящей оболочке не окажется мертвый экипаж.

Это сигнал опасности. Когда мысли Рафа доходят до этого пункта, он старается думать о чем-то другом, разорвать цепь дурных предчувствий. Как? Присоединиться к постоянным монологам Вонстеда, полным жалоб и сожалений? Раф так часто слышал его слова, все снова и снова, что они потеряли всякий смысл; всего лишь поток бессмысленных звуков, и Раф заметил бы его, только если бы человек, делящий с ним это тесное помещение, вдруг исчез.

— Не нужно было мне записываться на подготовку… — нытье Вонстеда продолжалось.

Ну, это неоригинально. У всех у них возникла такая мысль, когда жребий назвал их имена — имена участников полета. Независимо от того, какая причина привела их в тренировочный центр: сказочная плата, искренний интерес к проекту, исследовательская лихорадка, — Раф не верил, что есть хоть один человек, у которого не упало сердце, когда он услышал, что отобран для полета. Даже он, всю жизнь мечтавший о звездах и чудесах, которые ждут за большим прыжком, чувствовал себя ужасно, когда впервые ступил на борт, занял свое место на этой самой койке и, с пересохшим ртом, весь дрожа, ждал старта.

Здесь теряешь всякое представление о времени. Космонавты ели умеренно, спали, когда могли, старались сократить бесконечные часы, искусственно объединенные в заранее установленные периоды. Но все же недели могли означать месяцы, месяцы — недели. Они могли находиться в космосе годы — или только дни. Они знали только бесконечную монотонность. И прерывалась она либо сонным отрицанием окружающего, как у Хэмпа и Флоя, либо приступами убийственного гнева, как у Морриса, который сейчас заключен в одиночке. И никакого предвидимого конца полета…

Раф дышал неглубоко. Воздух на корабле затхлый, он почти ощущает его вкус. Трудно теперь вспомнить, каково это быть под открытым небом, когда дует свежий ветер. Он пытается представить себе вместо этой тусклой полоски над головой зеленую траву, дерево, даже голубое небо с плывущими белыми облаками. Но полоска упрямо остается серой, жалобы Вонстеда продолжаются, они вызывают боль в ушах, а дрожь корабля пронизывает все худое тело.

Какими они были, эти легендарные ранние полеты, когда не был еще открыт овердрайв, когда человек, решившийся лететь к звездам, должен был погрузиться в сон и проснуться поколения спустя либо не проснуться вовсе? Раф видел немногие документы, обнаруженные четыре-пять сотен лет назад в штабе научных изгнанников, которые бежали от господства Мира и осмелились уйти в космос в надежде совершить перелет в холодном сне. Тайна этого сна впоследствии была утрачена. Ну, думал Раф, по крайней мере они избежали всех неудобств полета.

Нашли ли они свой новый мир или миры? С тех пор как эти документы были опубликованы, после падения Мира и создания Федерации Свободных Людей, об этих полетах спорили тысячи раз.

По сути, именно публикация этих документов послужила дополнительным, толчком для создания армады РК. То, на что человек решился однажды, он способен повторить. Человечество охватила страсть к поиску знаний, запрещенная во времена Мира. Все больше людей посвящали себя лихорадке исследований и открытий. И достаточно было слабой надежды на успешный полет к звездам и возвращение на Землю, чтобы три четверти энергии планеты в течение ста лет были отданы этой цели.

И если РК-10 потерпит неудачу, будут одиннадцатый, двенадцатый, они будут подниматься на огненном столбе в пустоту, если только что-то неожиданное не направит интерес общества в другое направление.

Раф устало закрыл глаза. Скоро прозвучит гонг и его период отдыха официально закончится. Но вряд ли стоит вставать. Он не голоден, концентраты надоели. А информационные ленты он помнит уже наизусть.

— Нечего видеть, нечего, кроме этих проклятых стен! — Снова нытье Вонстеда.

Да, во время овердрайва смотреть не на что. Иллюминаторы корабля остаются закрытыми, пока космонавты снова не окажутся в нормальном пространстве. Конечно, если полет закончится благополучно и они не застрянут навсегда на узкой тропе, лишенной времени, света и протяженности.

Прозвучал гонг, но Раф не сделал попытки подняться. Краем глаза он видел, как Вонстед зашевелился и сел.

— Эй, сигнал сбора! — сказал он Рафу.

Тот со вздохом приподнялся на локте. Если не встанет, Вонстед способен доложить капитану о его странном поведении, и тогда за ним будут следить в ожидании отклонений, которые могут означать неприятности. Рафу совсем не хотелось оказаться в одиночке, как Моррис.

— Иду, — мрачно сказал Раф. Но оставался на койке, пока Вонстед не вышел. И только потом как можно медленнее последовал за ним.

И поэтому не был с остальными, когда постоянную вибрацию, заполнявшую коридоры корабля, перекрыл новый звук. Раф застыл, ледяной страх сковал его мышцы. Неужели сигнал катастрофы?

Он взглянул на лампу в конце короткого коридора. Нет, красного сигнала тревоги нет. Значит, это не опасность — но что тогда?..

Потребовалось несколько мгновений, чтобы понять: это не сигнал тревоги, нет, такой же звук сопровождал их в начале полета; они уже почти потеряли надежду услышать его снова. Удалось!

Пилот без сил прислонился к стене, глаза его жгло, руки дрожали. Он понял, что никогда на самом деле не надеялся на успех. Но у них получилось! РК-10 добрался до звезд!

— Подготовиться к прорыву, подготовиться к прорыву! — Это бестелесный голос капитана Хобарта; он почти неузнаваем от переполняющих его чувств. Раф повернулся и, спотыкаясь, направился назад в каюту, чтобы снова броситься на койку и привязаться.

Он скорее услышал, чем увидел, как Вонстед следует его примеру; впервые за долгие месяцы он молчал, готовясь к переходу, который вернет их в нормальное пространство, к звездам. Раф сломал ноготь, застегивая пряжки.

— Положение красное, положение красное, привязаться для перехода… — звучал со стены голос Хобарта. — Один, два, три… — послышался отсчет… — десять. Приготовиться!

Раф забыл, что такое переход. В первый раз он испытал это состояние под действием успокоительного. На этот раз хуже, чем в прошлый, гораздо хуже. Он пытался закричать, выразить протест против пытки, терзающей мозг и тело, но не смог испустить даже слабый стон. Это невыносимо…, можно сойти с ума…, или умереть…, умереть…, умереть…

Он пришел в себя, ощущая во рту вкус крови; болели глаза, Раф с трудом попытался сосредоточить взгляд и разглядеть слишком знакомую стенку. Слышался голос, отступал, снова приближался, заполняя воздух; наконец слова приобрели смысл, в них звучало торжество!

— Получилось! Мы сделали это, парни! Звезда класса Солнца, три планеты. Мы устанавливаем орбиту…

Раф облизал губы. Слишком трудно воспринять все сразу. Итак, они своего добились, половина рискованного предприятия осуществлена. Они вырвались из собственной солнечной системы, совершили большой прыжок, и теперь перед ними неизвестное. Оно в пределах их досягаемости.

— Слышишь, парень? — спросил Вонстед. Голос его больше не звучал жалобно, таким твердым Раф его вообще не помнил. — Мы прошли. И снова коснемся почвы! Почва… — он замолчал, словно погрузившись в мечтательность.

На корабле что-то изменилось. Устойчивое гудение, от которого болели уши, которое проникало в кости, когда корабль преодолевал чуждое гиперпространство, теперь сменилось довольным урчанием, словно корабль тоже радовался успеху их отчаянной попытки. Впервые за долгие утомительные недели Раф вспомнил о своих обязанностях. Они начнутся, когда РК-10 на огненной подушке опустится на новую планету. Он должен собрать и подготовить небольшой исследовательский флаер, сесть за приборы управления, поднять машину и вывести ее из корабля. Нахмурившись, он мысленно начал повторять все, что необходимо сделать, как только они сядут.

Из контрольной рубки поступала информация. Открыли иллюминаторы в обычное пространство, включены двигатели корабля, полет происходит под управлением космонавтов-пилотов. Целью их будет третья планета, на которой есть атмосфера и вода.

Те, кто не был занят на вахте, столпились перед экраном. Планета выросла из точки в шар размером с апельсин. Все забыли о времени; в глубине сердца никто не надеялся увидеть это чудо на экране. Раф знал, что в контрольной рубке ведутся непрерывные записи; корабль перешел на тормозящую орбиту; если повезет, это орбита приведет их на поверхность нового мира.

— Города…, это, вероятно, города! — Все завороженно смотрели на экран. Лабле, ксенобиолог, сидел, вцепившись в нижний край экрана; он, не отрываясь, смотрел на изображение; остальные обменивались замечаниями. Неужели на самом деле города?

Раф прошел по коридору к закрытому помещению, где находится машина и оборудование, за которое он отвечает. Последние часы ожидания самые тяжелые. Если только они смогут сесть!

В тренировочных полетах, которые теперь кажутся такими далекими, он ходил по ржаво-красным пустыням Марса, бродил в защитном скафандре по кратерам мертвой Луны, побывал и на крупных астероидах. Но каково будет ходить по земле, согретой лучами чужого солнца? Ожило воображение, о существовании которого не подозревали его начальники. Сказывалось наследие смеси множества рас. Раф ушел в каюту, сел на койку и смотрел на свои умелые руки механика, на самом деле не видя их; в сознании его возникали чудеса, которые он сможет увидеть через несколько часов, последних часов заключения в этом металлическом корпусе, который он уже привык ненавидеть.

Он знал, что Хобарту тоже не терпится сесть, но и ему, и остальным членам экипажа казалось, что они слишком медленно входят в атмосферу планеты. И только когда поступил приказ пристегнуться и подготовиться к посадке, все почувствовали удовлетворение. Корабль опускался под углом, переходя от ночи ко дню и снова к ночи, кружа вокруг неведомого шара. Больше они не могли смотреть на цель своего полета. Будущее целиком зависело от мастерства тех троих, что сидят за приборами, и больше всего от рассудительности и умения самого Хобарта.

Капитан вел корабль вниз на тормозящих ракетных двигателях, РК-10 встал на стабилизаторы, он превратился в огненный палец, устремленный в небо и окруженный облаками дыма от загоревшихся при посадке кустов.

Началось новое ожидание; измученному экипажу оно казалось бесконечным; нужно было проанализировать состав атмосферы, осмотреть окружающую местность. Но вот дан сигнал готовности, выдвинута рампа, и собравшиеся у люка еще несколько мгновений колебались, хотя путь перед ними был открыт.

За выгоревшим кольцом вокруг корабля раскинулась волнистая равнина, поросшая высокой травой, которая колыхалась на ветру. Свежий ветер очищал легкие от затхлого воздуха корабля.

Раф снял шлем и высоко поднял голову, обдуваемую ветром. Он словно купался в воздухе, смывая грязь долгих дней заточения. Сбежал по рампе, опередив небольшую группу собравшихся, и опустился на траву, потрогал ее руками, испытывая легкое потрясение от ощущения необычности.

Широкая полоса неба над головой не вполне голубая, как он сразу же заметил. Легкий оттенок зелени, и по небу движутся серебряные облака. Но, если не считать травы, они словно оказались в центре мертвого мира. Где же города? Или они были рождены воображением?

Немного погодя, когда первое ощущение чудесного чуть ослабло, Хобарт призвал всех к исполнению прозаических обязанностей, к устройству базы. И Раф занялся своими делами. Открыли запечатанный склад, кран переносил оборудование на поверхность. Наутро все уже будет снаружи.

Ночь провели в корабле, хоть и против своей воли. После испробованной свободы тесные каюты давили, действовали как порьма. Раф лежал на матраце не в состоянии уснуть. Ему казалось, что даже сквозь тяжелые плиты корабельной брони он слышит вздохи свежего ветра, призыв мира, который открытым лежит перед ними. Мысленно шаг за шагом он выполнял процедуры, за которые завтра будет нести ответственность. Разгрузка небольшой машины, сборка корпуса и двигателя. И незаметно уснул, спал так крепко, что утром Вонстеду пришлось его расталкивать.

Раф поспешно проглотил еду и еще до рассвета занялся работой. Но как бы он ни был поглощен ею, все время посматривал на почву, по которой ступали его башмаки, на высокую траву; с неослабевающей дрожью постоянно вспоминал, что это не его родная земля или трава, что здесь никогда раньше не стоял человек. Это новая планета в новой солнечной системе.

Сказались подготовка и многочисленные тренировки. К вечеру флиттер был собран, лишь двигатель еще лежал на поворотной площадке: Маленькая группа совершила вылазку и, вернувшись, рассказала о небольшом ручье, скрытом в углублении равнины, а Вонстед принес пушистого зверька размером с кролика, которого убил на берегу.

— Он совсем ручной. — Вонстед гордился добычей. — Глупый зверь просто стоял и смотрел на меня, когда я бросал камень.

Раф поднял маленькую тушку. Шерсть красновато-коричневая, густая и очень мягкая на ощупь. Грудка желто-белая, передние лапки короткие и удивительно напоминают руки. Неожиданно Раф пожалел, что Вонстед убил зверька; впрочем, Чу, биолог, будет доволен. Но животное выглядело совершенно беззащитным. Не хотелось отмечать первый день пребывания в новом мире убийством, пусть даже глупого кролика. Пилот был рад, когда Чу забрал зверька и ему можно было больше не смотреть на него.

После ужина Рафа вызвали к капитану. Он доложил, что, если не произойдет ничего непредвиденного, завтра к середине дня флиттер будет готов к вылету. Ему показали увеличенные снимки, сделанные во время спуска РК-10.

Да, это город, он хорошо виден с воздуха. Хобарт пальцем указал на его центр.

— Он к югу от нас. Полетим в этом направлении. Рафу хотелось задать несколько вопросов. Город большой. Почему же он окружен пустыней? Почему его обитатели не заметили посадку корабля и не явились выяснять, что происходит? Он медленно сказал:

— Я установил одну пушку, сэр. Нужно ли устанавливать вторую? Это означало бы, что флиттер сможет взять трех человек, а не четырех…

Хобарт двумя пальцами оттянул нижнюю губу. Взглянул на помощника, потом на Лабле, молча сидевшего за столом. Первым заговорил Лабле.

— Я бы сказал, что видны явные следы упадка. — Он коснулся пальцем фотографии. — Возможно, это только руины.

— Хорошо. Вторую пушку не нужно, — резко приказал Хобарт. — И будьте готовы к полету на утро послезавтра. С полным запасом горючего. Вы уверены, что флиттеру доступен тысячемильный радиус?

Раф сдержал пожатие плечами. Можно ли ручаться, как поведет себя машина в новых условиях? На Земле флиттер подвергли всем возможным испытаниям. Другое дело, будет ли он действовать так же исправно здесь.

— Конструкторы считают, что доступен, — ответил он. — Завтра утром я установлю мотор и сделаю пробный вылет.

Капитан Хобарт кивком отпустил его, и Раф с удовольствием сбежал по лестницам и вышел на свежий вечерний воздух. Вдалеке двумя рядами летели какие-то птицы. По крайней мере они показались ему птицами. Но он не стал привлекать к ним внимание остальных. Продолжал смотреть им вслед, не испытывая желания присоединиться к экипажу, собравшемуся невдалеке у лагерного костра. Пламя, знакомое и веселое, словно частица родного мира, перенесенного сюда, на новую планету.

Раф слышал гул голосов. Но отвернулся и направился к флиттеру. Взяв фонарик, проверил сделанную за день работу. Завтра… Завтра он поднимет машину в сине-зеленое небо, сделает круг над морем травы, проведет короткий испытательный полет. Это ему хочется сделать.

Но мысль о полете на юг, к этому расплывшемуся пятну, в котором Хобарт и Лабле опознали город, почему-то вызывала неприязнь.