Родить Минотавра

Если верить досье – жрец Атемис аферист чуть ли не с сорокалетним стажем. Неоднократно привлекался, но сроки получал только дважды, да и то непродолжительные.

– Волосатая рука ему, похоже, ворожила. – Там есть кое-какие его связи, и прошлые и нынешние, но, сам понимаешь, фактов меньше, чем предположений.

Факты, тем не менее, были, были и две фотографии, где жрец Атемис находился в окружении людей, лица которых были известны всей стране.

– Не исключаю, что его прикрывают высокие чины нынешних структур. – Ну, спасибо, Володя. Удружил.

– Ты уж извини, – Чиж взял из папки одну фотографию, – но своего товарища от жреца Атемиса я на всякий случай оторву. А всё остальное в твоём распоряжении. Можешь всё это хоть в газете напечатать.

– А вы почему не напечатали? – Что толку, – махнул рукой Чиж. – Ещё один проходимец, вхожий в высшие сферы, кому это интересно. Сколько уже о таких атемисах писали, а толку никакого. Да и фактов для разоблачительной статьи маловато. Осторожный, видимо, сукин сын. Зря ты в это дерьмо лезешь, Серёжа.

– Кто-то должен и дерьмо разгребать, – вздохнул Резанов. – Если разгребать, то начинать надо с Кремля, иначе этих аферистов ловить, не переловить.

Для политических дискуссий у Резанова времени уже не оставалось, а потому он сердечно распрощался с хозяином. Чиж как всегда мыслил в общероссийском масштабе. Резанов же, то ли в коленках был пожиже, то ли буржуазный индивидуализм его в очередной раз подводил, но только посчитаться он решил со злом конкретным.

Захваченный врасплох Александр Аверьянович Костиков проявил куда меньше радушия при виде гостя, чем Чиж. Резанов уже начал опасаться за его разум, поскольку лицо Костикова стало дёргаться, а глаза разбежались в разные стороны. Как человек от природы гуманный, Резанов поспешил его успокоить:

– Я не с того света, Александр Аверьянович.

Костиков не сразу, но обрёл дар речи, правда, вопрос задал бестактный, видимо, от волнения:

– Как вы меня нашли? – Просто был здесь однажды. Можно сказать, случайно.

Хозяин указал гостю на ближайший стул. Эта халупа принадлежала ещё отцу Ксении, человеку всю жизнь протрубившему на заводе, а потому небогатому. Умер он рано, мать Ксения устроила в месте более удобном и престижном, а вот дом почему-то продавать не стала. Возможно, из-за участка, ибо родовая усадьба Ксении была расположена в городской черте, и рано или поздно цивилизация должна была сюда дотянуться.

– Я хотел, чтобы вы прочли вот это, Александр Аверьянович, – Резанов протянул хозяину папку.

– Зачем? – спросил Костиков, но папку раскрыл.

Читал он быстро, сказывался навык. Глаза стремительно пробегали листок за листком, а лицо при этом не то, чтобы каменело, а становилось как-будто всё более неживым. Закончив чтение, он зажмурил глаза.

– Я вас не осуждаю, Александр Аверьянович, – мягко сказал Резанов. – Мошенники для того и существуют, чтобы обводить вокруг пальца честных людей. К тому же побуждения ваши были благородны.

– Нет, вы знаете далеко не всё, – покачал головой Костиков. – И в снисхождении вашем я не нуждаюсь.

– Оставим этот разговор, – поморщился Резанов. – Я здесь по другому поводу. Вас предал Певцов? – Кому?

– Есть такая очень большая сволочь – Халилов, наркоторговец.

– Дожили, – выдохнул в пространство Костиков. – У вас на руках компромат?

– Юдинская кассета, – не стал запираться Костиков. – Какие же они все сволочи. Да и мы, наверное, не лучше.

– Мы только наверное, а они-то наверняка, – скаламбурил Резанов. – Кассету вы должны передать Атемису?

– Да, мы договорились о встрече. И связывал нас Певцов, тут вы правы. – Вы могли бы изменить место встречи, не извещая Пёвцова? – Иван Иванович дал мне телефон, но это на крайний случай. – Тогда сделаем так: вот вам билет и деньги, это от Ксении. Поживёте месячишко у родных. А кассету перед отъездом положите в камеру хранения и позвоните Атемису. Скажите, что за вами следят, что вы не можете далее подвергать свою жизнь опасности, а если ему нужна кассета, то пусть возьмёт её на вокзале.

– Вы что, собираетесь устроить на него засаду? – Не волнуйтесь, ваша кассета дойдёт до адресата, а что будет дальше, вас уже не касается. В это время вы уже будете далеко от этих мест.

Как и предполагал Резанов, жрец Атемис сам светиться не стал, прислал за кассетой подручного. Молодой человек в длинном чёрном плаще и жёлтых забугорных мокасинах пружинистой походкой прошествовал по залу ожидания и огляделся внимательно по сторонам. Не заметив ничего подозрительного, посыльный открыл нужную ячейку. Резанов ему не мешал. Просто стоял, прислонившись спиной к колоне, и наблюдал, как молодой человек достал из камеры хранения свёрток и направился к выходу. Резанов оторвался от колонны и побрёл ему навстречу.

В зале было довольно многолюдно, и Атемисов посыльный не успел заметить надвигающуюся опасность. Вынырнув спины солидного дядьки, Резанов нанёс оппоненту удар в челюсть. Молодой человек рухнул, даже не охнув, зато заохали вокруг несколько сердобольных женщин, кто-то даже вслух вспомнил о милиции. Резанов стражей порядка дожидаться не стал, а, подобрав выпавший из рук поверженного противника свёрток, быстрым шагом покинул место происшествия. Нечаянные свидетели Резановского демарша дружно осуждали хулигана, а возможно даже грабителя, но задерживать его не пытались. Попетляв меж снующих пассажиров, Резанов миновал без приключений вокзальные двери и оказался на улице.

По иронии судьбы жрец Атемис остановил свою машину буквально в десяти шагах от Резановской. Будь Резанов на собственном «Москвиче», чужая роскошь, возможно, травмировала бы его поэтическую душу, но он был на Ксеньином «Мерседесе», а потому гордо прошествовал мимо настороженной охраны жреца и утвердился в салоне взятой напрокат машины,

Двое громил, в таких же как у недавно поверженного молодого человека плащах, косили в сторону Резанова недобрыми глазами. Жрец Атемис, стоящий, опершись на изящную трость, в шаге от передней дверцы своего лимузина, тоже весьма недружелюбно глянул на Резанова. Недружёлюбие превратилось в настоящую враждебность, когда журналист использовал по назначению свой фотоаппарат, щёлкнув пару раз троицу. Его поведение было расценено, как хамство, Атемис кинул свою охрану на врага, но Резанов уже нажал на педаль газа и на прощанье помахал дядям ручкой. Сделал он это как раз вовремя, поскольку обиженный им молодой человек уже бежал от здания вокзала к шефу и что-то громко кричал своим слегка обалдевшим от чужой наглости подельникам.

Попетляв по улицам и убедившись, что за спиной нет ни погони, ни хвоста, Резанов свернул к Булыгинскому дому. Машину он оставил на стоянке, дабы случайно не скомпрометировать чувствительного к подобным вещам Николашу, а в гости к коллеге отправился пешком с фотоаппаратом в руках.

Булыгин по поводу визита старого друга восторга не выразил, но и от порога гнать не стал.

– Я на минутку, Коля, – утешил его Резанов. – И со слёзной просьбой: есть в этом аппарате два кадра, один из которых следует напечатать в завтрашнем номере. И обязательно за моей подписью.

– Номер-то уже свёрстан, – Булыгин постучал по циферблату часов. – Ты на время посмотри.

– Выкинь какую-нибудь фотографию, а мою вставь. Дело, можно сказать, государственной важности.

– Не надо меня пугать, – замахал руками Булыгин. – Тут и так весь на нервах. Тебя, кстати, Тяжлов разыскивал. Мы решили даже объявление в газете дать.

Резанов взял номер Тяжловского телефона и кивнул хозяину:

– Я улетучиваюсь, но ты подсуетись, Коля. Сама фотография криминала в себе не несёт, обычная жанровая зарисовка. Вечерний город: три человека то ли трамвай ждут, то ли улучшения погоды. А нужна там лишь моя фамилия. Про фамилию не забудь.

Булыгин попытался то ли запротестовать, то ли выругаться, но Резанов слушать его не стал и мгновенно ретировался.

Разговор с Тяжловым он не стал откладывать в долгий ящик и позвонил сановному лицу из ближайшего телефона-автомата. В отличие от Булыгина, Николай Ефимович Резанову обрадовался.

– Вас не смутит, что я пожалую к вам прямо на квартиру. – Я распоряжусь, чтобы вас пропустили.

Визит, конечно, получался поздним, но его бесспорно можно было считать деловым. В подъезде Резанова, однако, тормознули – в этом доме жили значительные люди, и беспокоить их абы кому без дозволения хозяев не полагалось. Торможение не привело к серьёзным последствиям, и после соблюдения формальностей гостя признали полноценным.

– Рад, что мои умозаключения подтвердились, – сказал Тяжлов, встречая с усмешкой Резанова у входа. – Не понимаю только, зачем вам понадобилось разыгрывать этот спектакль?

– Художественная натура, – оправдался Резанов. – Кроме того, спектакль освободил меня от наручников, которые уже готовы были защёлкнуть на моих запястьях наши заботливые органы. А в результате я таки встретился лицом к лицу со жрецом Атемисом и его подручными. В завтрашней газете, если Булыгин не подкачает, вы найдёте подтверждение этому факту. Впрочем, вы можете познакомиться с вышеназванным персонажем уже сегодня. В деле есть его фотография.

Тяжлов был куда более выдержанным и куда менее впечатлительным человеком, чем Костиков. И работал он с документами солидно, не суетясь и не спеша, словно пытался навечно зафиксировать их в своей памяти. Резанов Николая Ефимовича не торопил, а спокойно пил кофе и изучал обстановку в квартире хозяина. Квартира была солидная, спору нет, но никакой особой роскоши Резанов здесь не обнаружил. В конце концов, Тяжлов и в советские времена жил не хуже. Семью, что ли, хотел на тысячу лет вперёд обеспечить Николай Ефимович? К разгульной жизни Тяжлов не склонен, да и возраст его не тот, чтобы пускаться во все тяжкие. Так за каким чертом он так рискует?

– Жук, – покачал головой хозяин. – Но людишки за старым аферистом стоят влиятельные.

– А главное, с претензией, – добавил Резанов. – Вот ведь порода человеческая, уж, казалось, нахапали сверх меры, а всё неймётся. – Вы, Сергей Михайлович, как я понимаю, не только их, но и меня имеете в виду? – Считайте это профессиональным любопытством, – не стал отнекиваться гость. – Впрочем, на ваш счёт Булыгин мне дал кое-какие пояснения. Про ордынскую солидарность вы, вероятно, читали в моей статье. – Статья любопытная, – подтвердил хозяин. – И если бы не конкретные выпады в мой адрес, то я бы получил от чтения большое удовольствие.

– Здесь тоже много любопытного, – сказал Резанов, выкладывая на стол кассету. Не желаете послушать?

Хозяин пожелал. Юдин откровенничал на полную катушку, словно торопился выговориться перед смертью. Разоблачал он не только Дерюгина и Рекунова, но и подельников Юрия Владимировича из федерального центра, в деятельности которых даже для Тяжлова, похоже, были белые пятна. В финале своего захватывающего рассказа Юдин указал место клада, содержащего, если верить его словам, очень важную информацию. Впрочем, эта часть записи была отцензурирована Резановской рукой.

– Костиков изъял Юдинский архив? – Я получил копию этой кассеты и опередил Александра Аверьяновича. Там есть весьма любопытные документы. Мне кажется, Юдин собирался шантажировать подельников Дерюгина, не смотря на их столичный статус. – И поплатился за это. – А он поплатился?

– По словам Халилова, Рекунов хотел что-то у Юдина выпытать, но неудачно, тот умер раньше, чем успел хоть что-то сказать.

– Чёрт с ним, – жёстко отмахнулся Резанов. – Об одном лишь могу сожалеть – легко он умер. А вот что касается Дерюгина…

– Это наследственное, – перебил Тяжлов. – От отцов перешедший страх. А этот ваш Астахов – сукин сын, сразу видно, что в сексотах ходил.

– Не любите вы наши органы, Николай Ефимович. – Какая тут может быть любовь. Эти органы бояться даже те, которые ими пользуются. Как принято сейчас говорить – не дай Бог.

– Не хотелось бы, – солидаризировался с хозяином гость. – А кассету можете оставить себе на память. Дайте послушать коллегам, в качестве профилактического средства.

– Как я понимаю, – сказал Тяжлов, пристально глядя на Резанова, – оригинал вы в ход пускать не собираетесь.

– Вы правильно понимаете, Николай Ефимович. Однако обстоятельства могут сложиться таким образом, что мне придётся пойти на сделку с Чеботарёвым. Чтобы спасти Ксению, я вынужден буду вас сдать.

– Ну и что вы предлагаете? – нахмурился Тяжлов. – Ваша последняя махинация, Николай Ефимович, под наблюдением не только прокуратуры, но и жреца Атемиса. Костиков считает, что она изначально была под контролем жреца и его покровителей. Это наживка, заглотив которую, вы оказываетесь в мышеловке. Дерюгинские признания далеко не единственный аргумент в грядущем шантаже. У вас будет выбор: либо сотрудничать с Атемисом, либо отправляться на нары в строгом соответствии с законом, который вы нарушили. Конечно, вы лично можете сделать выбор в пользу второго варианта, но если ваши коллеги не проявят такой же твёрдости, то вас просто убьют. Поэтому я бы на вашем месте не брал наживку, а распределил доходец по статьям областного бюджета. Вас в этом случае могут обвинить в финансовых и прочих нарушениях, но главного, личной корысти, в ваших действиях не будет. А на нарушения, идущие к государственной пользе, у нас принято смотреть сквозь пальцы.

Тяжлов задумчиво тёр подбородок. Заботили его сейчас не деньги, речь в буквальном смысле шла о его жизни. Резанову он, конечно, не доверял, но, похоже, искал аргументы, чтобы довериться.

– Кстати, о вашем романе, Сергей Михайлович, отрывок из которого я прочитал в газете. Почему этот безумный кастрат убивает не только виновных, но и вполне лояльных к нему людей?

– Если убивать только виновных, то невиновные перестанут бояться. А без страха не бывает обожания. А Атемис хочет, чтобы его обожали. Он сам хочет быть богом и распоряжаться судьбой людей по своему усмотрению. И его будут любить, ему будут поклоняться те, кого он мог убить, но не убил. Уж так устроена человеческая психика, Николай Емельянович.

И вновь барабаны Огуса отстукивали великую песнь Любви и Линования, а многочисленная толпа колыхалась в задаваемом ими ритме. Едва ли не всё взрослое население Эбира собралось сегодня перед храмом, чтобы выразить божественному быку благодарность за собранный с полей урожай. Праздник урожая был самым весёлым праздником в Эбире, и огромная толпа пританцовывала в предвкушении великого разгула, который должен был последовать за официальной церемонией на площади, а потом в стенах храма, куда простой народ не пускали.

Элем помнил томительные минуты ожидания, когда огромная толпа замирала под суровым взглядом верховного жреца Атемиса, который после долгой паузы неизменно и торжественно объявлял о благосклонности божественного быка к своему народу. А потом следовал взрыв всеобщего ликования, и весь Эбир с этой минуты только и делал, что пил, ел и предавался безудержному разгулу в течение трёх последующих дней.

Сегодня всё было как всегда, но только не для бывшего барабанщика Элема, который, похоже, навсегда был выдернут из стройных рядов эбирских барабанщиков и брошен словно слепой кутёнок в чужую и непонятную жизнь. Жрец Атемис открывал шествие, за ним, в окружении рогатых жрецов, следовали сам божественный бык Огус и его божественная корова Огеда, располневший стан которой указывал внимательному наблюдателю на скорое прибавление в божественном семействе. Никто не сомневался, что будет мальчик, как не сомневался и в том, что рождение этого младенца принесёт Эбиру неисчислимые блага.

Правда, по Эбиру на протяжении последних месяцев ходили и другие слухи. Ходили упорно, несмотря на усилия жрецов пресечь заговор в самом зародыше. Договорились уже до того, что божественный бык и не думал спускаться на эбирскую землю, а изображающий ныне быка барабанщик Элем просто ничтожество и безвольная игрушка в руках жреца Атемиса. Не то чтобы сплетникам верили, но кое-какие сомнения в головах думающих людей появились, и эти думающие сходились на том, что для своего земного воплощения божественный Огус мог бы выбрать оболочку и позначительнее. Зачем же вносить сумятицу в уже давно сложившийся порядок вещей: барабанщик должен барабанить, торговец торговать, горшечник делать горшки, а знатные мужи править Эбиром.

Поговаривали, что верховный жрец Атемис именно сегодня объявит о возвращении божественного Огуса в сады Иллира. И много ещё о чём болтали накануне праздника Урожая в кабаках и на рынках благословенного Эбира. Этим сплетням можно было верить и не верить, но почти никто не сомневался, что именно сегодня случится нечто важное в жизни города, о чём потом можно будет наговориться всласть под унылую дробную мелодию наступающего сезона дождей.

Говорят, что верховный жрец Атемис знает Слово, которое может либо призвать быка, либо заставить его покинуть Э6ир. Но, скорее всего, никакого Слова нет вовсе. Как только рогатый посох Атемиса пробьёт грудь Элема, так божественный бык покинет свою оболочку и вознесётся высоко-высоко, куда живому человеку взглядом не дотянуться. Говорят, что в сады Иллира пускают только избранных, тех, кто усердно служил Огусу на земле. Элема должны, наверное, пустить, поскольку никто в Эбире не оказал быку столько услуг, сколько простой барабанщик.

Иное дело, да простят его святоши, что Элем покидать Эбир не торопится, ему хорошо и на грешной земле. Именно поэтому он вступил в сговор со знатными мужами, врагами Атемиса.

Элем оглянулся, хотя делать этого не следовало. Божественный Огус должен смотреть только вперёд, на каменную громаду храма, которая на протяжении столетий вбирает в себя любовь многих поколений эбирцев к своему кумиру. Знатные мужи шли следом за божественной парочкой и их лица были непроницаемы ни для Элема, ни для жрецов-кастратов. Правда, в отличие от последних Элем знал, что стараниями знатного мужа Ташала жрецу Атемису готовится сюрприз. Барабаны Огуса смолкли, процессия во главе с верховным жрецом Атемисом втянулась под своды храма. Здесь, вдали от глаз простонародья, должен был решиться главный вопрос: кому отныне властвовать над Эбиром.

Элем вновь оглянулся на стоящего за спиной Ташала. Густая проседь в волосах одутловатого вельможи указывала на почтенный возраст, а глаза, пристально смотревшие на барабанщика, выражали презрение к простолюдину, характерное для человека очень долго властвовавшего над другими.

– Почему ты так глупо попался, барабанщик? – спросил Ташал, когда Калай притащил Элема к заговорщикам.

– Я попался, но не глупо, – ответил тогда он. – Я пришёл к вам сам, и не потому, что верю вельможам. На мою любовь вы можете не рассчитывать. Просто мы связаны с вами одной петлёй. Удавив вас, Атемис потом расправится и со мной, и с божественной коровой Огедой и с ёё нерождённым младенцем. Атемис желает властвовать единолично. Он даже быка Огуса прогонит обратно в сады Иллира. – А есть, кого прогонять? – брезгливо прищурился Ташал.

– А какое это имеет значение, уважаемый. Я знаю только одно: если Атемиса оставить в живых – он будет править Эбиром, а мы с вами будем гнить в земле. Ибо вряд ли жрецы разорятся на погребальный костёр для таких ничтожеств как вы. – Убийство верховного жреца вызовет волнение среди простонародья, – хмуро бросил знатный муж Орфик. – А в храме Огуса и без Атемиса есть кому направить их недовольство в нашу сторону.

– И что же прикажешь делать в таком случае, уважаемый? – возмутился Ташал. – Ждать пока Атемисовы псы передавят нас по одиночке?

– Атемиса может покарать только божественный бык Огус, – мягко сказал Элем. – Можно и чужими руками.

– Заткнись, барабанщик, – зло оборвали его из полумрака. – Тебя никто не спрашивает.

– Нет, погодите, уважаемые, – поднял кверху палец Ташал. – Этот сын червя навёл меня на интересную мысль: почему бы Атемиса не поймать в ту же самую ловушку, которую он расставил для других?

– Можно ли верить барабанщику? – От него требуется всего ничего: выразить одобрение нанесенному смелым человеком удару. Невелик труд, но народу этого будет достаточно. Ибо Атемиса хоть и бояться, но не любят.

– Есть ещё и божественная корова, – напомнил Орфик. – Она в любую минуту может заявить, что божественный бык покинул свою недостойную оболочку, и всё завертится с новой силой.

– Есть ещё один вариант, – предложил Элем. – Объявить правителем Эбира, после смерти Атемиса, сына божественного Огуса, рождённого божественной коровой Огедой, а до его совершеннолетия поручить управление городом уважаемым Ташала и Орфику. Это сразу же заткнёт рот жрецам, которые не посмеют открыто оспаривать власть у сына Огуса.

– А как быть с самим божественным быком? – Он покинет землю Эбира сразу же после рождения сына. – А его пустую оболочку отвезут за стены города и скормят воронью? – вежливо улыбнулся Орфик. – Если барабанщик Элем исчезнет, то обязательно где-нибудь найдётся человек, который станет выдавать себя за убитого и утверждать, что божественный бык его не покинул. И найдётся немало недовольных, которые сделают вид, что поверили ему, – Элем вопросительно оглядел задумавшихся вельмож. – Не лучше ли вернуть меня в строй барабанщиков, чтобы я всегда был у народа на виду, как живое напоминание о недавнем визите Огуса на благословенную эбирскую землю?

Орфик захохотал, откинув назад лысеющую голову, а одутловатый Ташал расплылся в улыбке.

– Не на многое же ты претендуешь, барабанщик. – Я претендую на жизнь, а это не так уж мало. – Божественный Огус покидает нас, – голос жреца Атемиса гулом отозвался под сводами храма.

И в эту минуту вздрогнувший Элем увидел то, что подслеповатые глаза Атемиса не увидели бы никогда: там, в дальнем углу, прикрытые непроницаемым мраком, притаились люди, крепкие руки которых сжимали гибкие эбирские луки, а наконечники оперённых стрел целились не только в грудь Атемиса, но и в грудь божественной коровы Огеды. Будь они прокляты, эти знатные эбирские мужи! Они обманули Элема! Умрёт не только Атемис, умрет и Огеда, и её ещё неродившийся ребёнок. Наверняка, вельможи сговорились со жрецами, во всяком случае, с теми из них, кто недоволен всевластием Атемиса. А Элема они силой, и угрозами заставят одобрить смерть как Атемиса, так и Огеды. И народ поверит. Поверит божественному быку, у которого нет ни разума, ни языка. А может быть, не поверит, но всё равно промолчит. Кого волнует жизнь или смерть какого-то барабанщика, был он оболочкой Божественного Огуса или не был?

Свирепое лицо Атемиса надвинулось на Элема, зажженные факела выхватили из полумрака толпу знатных мужей, остановившихся у входа. Всё остальное утонуло в темноте, которая должна была стать для Элема вечной. В эту минуту и пришла в голову барабанщика одна удачная мысль:

– Божественный бык желает проститься со своей коровой.

На лице верховного жреца явственно проявилось неудовольствие, но отказать божественному быку или, точнее, наглецу Элему повода не было. Атемис поднял посох, и божественная корова стала разоблачаться.

Божественный бык проснулся при виде её сверкающего белезиной тела, и покорный его воле Элем шагнул на священную плиту. С глухим стуком ударил о камень рогатый посох Атемиса, и в ту же секунду за храмовой стеной зарокотали барабаны. Элему показалось, что божественный бык щадит Огеду, сдерживая рвущуюся на волю силу, да и внимание его было направлено в тот угол, где таились наёмные убийцы.

– Божественный Огус нас покинул.

Элем обернулся и посмотрел в глаза жреца Атемиса. Свирепое лицо кастрата исказила ненависть, а грозный посох устремился в грудь барабанщика. Но эта грудь так и осталась недосягаемой для двурогого копья. Элем вырвал оружие из рук Атемиса.

– Божественный Огус остаётся, чтобы защитить свою Огеду.

Двурогое копье вонзилось в грудь Атемиса, и тот вспыхнул ярким факелом. Толпа знатных мужей завопила от ужаса, подалась назад и тут же обмерла, повинуясь невидимой, команде. Элем смотрел в их перекошенные ужасом лица и улыбался. Впрочем, торжествовал, кажется, не он – торжествовал кто-то другой, разраставшийся прямо на глазах до невероятных размеров. Во всяком случае, глаза Элема смотрели на происходящее уже сверху, из-под свода храма.

Чудовищный язык пламени рванулся с высоты и накрыл, захлестнул огненным плащом таившихся в углу наёмных убийц. Два десятка жизней слизнул этот красный язык, осветив храм до самых потаённых и удалённых его уголков. Уцелевшие лежали ниц на каменных плитах. Элем подал руку Элии и повёл её к выходу прямо по этим трепещущим от страха телам, и барабаны Огуса дробили Великую песнь Любви и Ликования в честь божественного быка и его Огеды.

Чеботарёв явлению убиенного супостатами Резанова не удивился, даже не попенял ему за беспокойство в столь поздний час. Судя по лицу, Виктор спать ещё не ложился и на все сто процентов был готов к разговору. Надо сказать, что Чеботарёвские апартаменты были наихудшими из всех, в которых за сегодняшний день побывал Резанов, о чём он не постеснялся сказать старому другу. Посетовав вскольз на государство, столь скупо оплачивающее хлопоты своих верных стражей.

– Воскрес, значит, – только и сказал в ответ на его сочувствие Чеботарёв. – А от тебя я ждал большей отзывчивости, – укорил Резанов. – Мог бы и всероссийский розыск объявить.

– Не было необходимости, – махнул рукой Чеботарёв. – Корытин расколол твоего «убийцу» Семёна Крылова в ту же ночь. На чём, кстати, вы с ним поладили?

– Мы с первого взгляда понравились друг другу ещё в ресторане. К тому же нашлись люди, которые склоняли Сеню к тому, чтобы убить меня всерьёз. Сеня хоть и не ангел, но в киллеры не рвётся.

– А зачем ты его заставил якобы звонить Халилову в присутствии Светланы? – Хотел дать в руки Лёшке Астахову козырного туза. Карта была краплёной, но он этого не заметил.

– Арестовать бы тебя, – задумчиво проговорил Чеботарёв. – За что же?

– Хотя бы за хулиганство на вокзале, где ты нанёс побои неустановленному лицу. – Пострадавший типчик, о котором ты столь сочувственно вздыхаешь, как раз и сидел за рулём иномарки, размазавшей троицу в тупике. Шрам у него заметный на подбородке, когда бил, вдруг вспомнил. Это он прикончил одного из ещё дышавших урок, добил рукоятью пистолета.

– На стволе найденного пистолета есть отпечатки пальцев, – подтвердил Чеботарев.

– Ну, тогда сравни, – сказал Резанов, протягивая Виктору футляр от кассеты. – Здесь тоже должны быть отпечатки.

Чеботарёв взял коробочку и аккуратно положил её на стол. Отпечатки жирных пальцев видны были даже невооруженным глазом.

– Моих не ищи, – разочаровал следователя гость. – Я в перчатках работал. – Жаль, – вздохнул Чеботарёв. – Можно было бы и тебя привлечь за сокрытие важной улики и помехи, чинимые следствию.

– Когда государство бессильно, гражданам волей-неволей приходится проявлять активность. – Активность, гражданин Резанов, вы можете проявлять в своих снах. А Россия, это тебе не Эбир, и на божественных быков мы найдём управу. Не надо испытывать моё терпение, Серёжа, все твои художества фиксируются на бумаге. Если ты зайдешь слишком далеко, то я отправлю тебя на скамью подсудимых, хоть и без особой радости, но с чувством исполненного долга.

– Ладно, – согласился Резанов. – Если поймаешь, то посадишь. Кстати, Тяжлов уже созрел для сотрудничества с тобой и готов вернуть в казну деньги, взамен отпущения грехов.

– Не поздновато ли спохватился?

– Начать честную и беспорочную жизнь никогда не поздно, – усмехнулся Резанов. – А губернатор уже, выходит, сдал тебе проштрафившегося зама? Вот сволочь, прости господи. Значит, мы с Тяжловым правильно просчитали ситуацию. Деньги он вернёт в бюджет, кассету с Дерюгинскими откровениями я изыму раньше, чем вы доберетесь до Астахова. Так что шансов у тебя, следователь, будет немного. – Зарываешься, Сережа.

– Ты не можешь посадить Дерюгина и Тяжлова, не затронув Ксению, а я не могу допустить, чтобы любимая женщина провела лучшие годы своей жизни на нарах. Войди же и в моё положение, Виктор Васильевич.

– Бросаешь вызов правоохранительным органам? – Плевал я на твои органы, Витя. Если в стране не действует право, основанное на морали, то эти органы превращаются в бюро обслуживания сильных мира сего. Вот я и хочу проверить, насколько эти ребята сильны. Вот тебе фотографии. Полюбуйся на столпов российского общества, подельников жреца Атемиса. Это их интересы ты защищаешь, Виктор Васильевич. Это они устанавливают в России законы, выгодные для собственного кармана, и эти законы становятся для таких как ты, Чеботарёв, руководством к действию.

– Ты, кажется, вообразил себя народным мстителем? – На народного я не претендую. Эти люди покушаются на мою личную свободу, и на мои права. И я обязан показать им, привыкшим не считаться ни с моралью, ни с законом, как опасно покушаться на права Сергея Резанова. Я, может быть мало смогу, но всё, что смогу, я сделаю. И помощь твоего застенчивого закона мне не нужна. И на мораль я оглядываться не собираюсь. Если хочешь спасти Атемиса, то посади его. Тюрьму я штурмовать не буду.

Экспертиза подтвердила, что отпечатки оставленные на коробке совпадают с отпечатками пальцев на стволе пистолета, найденного на месте преступления. Это было уже кое-что, а потому Корытин, докладывая Чеботарёву результаты экспертизы, сиял как медный пятак. Виктор Васильевич чрезмерного Корытинского оптимизма не разделял, ибо нё приходилось сомневаться, что жрец Атемис тут же открестится от своего шофёра, как лица случайного. Кстати, отпечатки пальцев шофёра в картотекё не значились, и запрос, отправленный по всем инстанциям, надежд Корытина не оправдал. Однако капитан не растерялся, подключил ГИБДД и вскоре выяснил, что фамилия шофёра Морозов, а имя-отчество Никита Сергеевич.

– И ещё одна примечательная подробность, Виктор Васильевич, нарушитель дорожного движения предъявил удостоверение сотрудника ФСБ. И на запрос ГИБДД из кадров этого учреждения пришёл ответ, что такой действительно имеется. А вот когда я сделал запрос в те же места, но от нашего дома, то оттуда ответили, что таковой хоть и имеется, но из Москвы не выезжал и в наши палестины не направлялся. Судя по всему, этого Морозова будут прикрывать, но только до тех пор, пока мы не предъявим серьёзных доказательств его вины, после чего от него немедленно откажутся.

– А что известно об остальных подельниках Атемиса? – Резанов опубликовал в своей газете любопытный снимок. Вот взгляни, Виктор Васильевич.

Старик, изображенный на фотографии, действительно подпадал под описание, данное ему в своё время Агнией. Смотрел жрец в объектив фотоаппарата весьма недружелюбно. А два сопровождающих его молодых человека и вовсе грозили незадачливому фотографу кулаками.

– Мои люди, следившие за Резановым на вокзале, эту троицу, к сожалению, не зафиксировали. – Резанов будет пытаться через Певцова выйти на Астахова и Атемиса, – предупредил Чеботарёв.

– Певцовские дела совсем плохи, Виктор Васильевич. Любопытная картина вырисовывается.

По данным Семёном Крыловым показаниям, он взял из магазина две объемистые сумки. Одна из этих сумок, и это подтверждалось показаниями двух свидетельниц-продавщиц, была привезена Певцовым. Никого это в магазине не удивило, поскольку девушки были в курсе его романтических отношений со Светланой и предположили, что там лежит подарок для любимой женщины. По словам Сени, машина у него действительно сломалась в самый неподходящий момент. Да ещё напротив поста ГИБДД. Сеня по этому поводу не слишком скорбел, но на Светлану, которой он позвонил, эта подробность произвела сильное впечатление. Настолько сильное, что она уговорила Астахова ей помочь, не взяв в расчёт того, что появления Алексея на Рекуновском подворье может быть уликой не только против Резанова, но и против Певцова, а главное, против неё самой.

– Значит, Астахова изначально не планировали использовать как извозчика? – Светланина самодеятельность, – подтвердил Корытин. – Но Астахов вообразил, что его подставили намеренно, и затаил обиду. – Мне нужен Халилов, понимаешь? Астахов мелкая сошка. А Халилов фигура крупная, чуть не вся наркота к нам в область идёт по контролируемым им каналам. – За жабры его трудно будет взять, – покачал головой Корытин. – Осторожен. Люди, прибывающие к нему на подмогу, ни с ним самим, ни с другими в контакт не вступают. Мы засекли только трёх халиловцев, но не исключено, что их много больше. Думаю, он начнёт действовать только после того, как договорится с Атемисом и Тяжловым.

– Ты имеешь в виду отстрел Рекуновской бригады? – Да, – подтвердил Корытин. – Они при таком раскладе лишние. – Кроваво, – покачал головой Чеботарёв. – Значит, нам пора вводить в игру Тяжлова? – Пора. В самый раз.

Для Василия Семёновича Певцова наступила полоса неудач. Всё вроде складывалось как нельзя лучше и вдруг такой облом. Исчезновение Костикова с кассетой сразу же подорвало доверие к доктору наук, как со стороны Халилова, так и со стороны Ивана Ивановича. И по всему выходило, что причиной всех выпавших на долю Василия Степановича бед был не ко времени воскресший журналюга Резанов. Иван Иванович, с которым Певцов имел весьма неприятный разговор, без обиняков заявил, что Резанова надо приструнить раз и навсегда, а кассету из его рук вырвать, во что бы то ни стало. Сумрачный Морозов, слушая шефа, потирал щеку, а у Певцова холодок пробежал по спине. Жрец Атемис явно собирался прикончить божественного быка и рассчитывал на помощь малопригодного для таких дел Василия Семёновича. Хотя функции ему отводились чисто вспомогательные, Певцов вдруг осознал, что Иван Иванович берёт его на короткий поводок, и все мечты о самостоятельности придётся оставить, во всяком случае, до поры до времени. А уж до какой поры и до какого времени, в нынешней ситуации загадывать было трудно.

Ущемлённое Певцовское самолюбие страдало, но разум подсказывал, что надо бы поумерить гонор, иначе можно оказаться в большой грязной луже и это ещё в лучшем случае. Честолюбивые надежды Василия Семеновича окончательно развеял Халилов, намекнув, что вместо благодарности один его хороший знакомый может заработать пулю, если вздумает и дальше водить за нос озабоченных проблемами людей. Халилов заподозрил Певцова в преднамеренном обмане. Ссылки на Резановскую наглость он в расчёт не принял, бросив вскольз, что очень хорошо знает, кто исполнил роль божественного быка на Рекуновских похоронах. Певцов, рассчитывавший на достойное посредничество в сделке двух солидных партнёров вдруг остро осознал, что высокие договаривающиеся стороны способны в два счёта порвать его на куски, в случае отклонения от полученных инструкций. Слуга двух господ оказался меж двух огней с весьма проблематичными шансами на выживание.

До сих пор Василий Семёнович, увлечённый продумыванием искусных комбинаций, где ему удавалось блеснуть остротой ума, как-то упускал из виду, что разменной монетой в большой игре может стать и его жизнь. Жизни чужие он поначалу и вовсе в расчёт не брал, увлечённый открывшимися перспективами. Устранение Паленова Певцов задумывал вместе с Астаховым, и провели они операцию на таким высоком уровне, что даже сам Иван Иванович прицокнул языком от восхищения. Далее пошло несколько хуже: и если в тупике Василий Семенович выступал в роли пассивного участника, то в Рекуновском деле он стал участником активным. Более того, инициатива по устранению Рекунова исходила именно от него. Иван Иванович к планам Певцова отнёсся благосклонно, вскольз заметив, что обуздание уголовников бесспорное благо для России. Певцов, получив благословение жреца Атемиса, почувствовал себя кем-то вроде Джеймса Бонда, агента 007 с правом на убийство. Совесть Василия Семёновича не мучила ни тогда, ни сейчас. В сущности, он исполнил роль провидения, взяв око за око, зуб за зуб. Да бесспорно, Певцов получил от смерти двух негодяев свою выгоду, но ведь без его вмешательства эти убийцы, до сих пор бы топтали землю и жили в своё удовольствие, поплёвывая на правоохранительные органы. Участие Певцова в операции свелось лишь к тому, что он доставил приготовленную Морозовым коробку в магазин. А дальше всё вершилось почти божьей воле.

Певцов киллером себя не считал, хотя его вполне можно было бы назвать участником акта возмездия, и Василий Семёнович против такой оценки возражать не стал бы. Нынешняя ситуация угнетала его вовсе не фатальностью последствий для разыскиваемых им людей, а тем, что он превратился по сути дела в шестёрку на подхвате даже не у Ивана Ивановича, а у Морозова и его мрачноватых товарищей.

На Астахова Певцов собирался выйти через Агнию и даже успел созвониться с этой весьма увёртливой особой, но к разочарованию Василия Семеновича жена беглого мужа на свидание не пришла, и он совершенно напрасно проторчал на ветру целый час. Проклиная в душе всех баб на свете, он вернулся в машину, где его ждал сюрприз в виде пистолета недружелюбно упёршегося ему стволом в голову как раз над правым ухом. Голову осторожный Певцов поворачивать не стал, но глаза скосил.

– Очень удобная штука, эти тонированные стёкла, вы не находите?

Певцов едва не выругался. Вот и работай после этого с профессионалами. Морозов со своими пас его всю дорогу, но при этом умудрился просмотреть Резанова под самым носом.

– Сознавайся, какую гадость ты подсыпал мне в вино тогда в ресторане?

– Чёрт его знает, – не стал запираться Певцов. – Сева дал какую-то таблетку. Пока вы с Ксенией топтались на кругу, я бросил её в твой бокал.

– Кто он такой, этот Сева? – Всеволод Зайцев, капитан ФСБ. На опубликованной тобой фотографии он справа от жреца Атемиса.

– А почему кстати «Атемис»? – Иван Иванович поведал Ксении в нашем с Костиковым присутствии, что в молодости он работал под псевдонимом «Артём», вероятно поэтому. – Соврал он, твой Иван Иванович, – усмехнулся Резанов. – Кликух у него было много, но такой не было. А в КГБ он никогда не работал, разве что стучал на подельников. Аферист он с большим стажем. – Врёшь, – напружинился Певцов. – Я сам видел удостоверения у Морозова и у Зайцева.

– Липа для дурачков вроде тебя. – Но Астахов нам с Александром Аверьяновичем сказал, что лично… – Ложь, – небрежно бросил Резанов. – Неужели ты думаешь, что Лёшка настолько отчаянная голова, что стал бы играть в прятки с генералом спецслужб. Экая наивность в ваши-то годы, гражданин Певцов. Такая наивность, Вася, приведёт тебя прямиком на кладбище.

– Не пугай. – Да кто тебя пугает, – удивился Резанов, убирая пистолет. – Как только Халилов с Атемисом договорятся, так вас и устранят. Астахов это понял, потому и прячется. Костикову я объяснил суть дела, после чего он благополучно залёг на дно, а ты, Вася, обречён. Много знаешь.

Певцов открыл было рот для возражения, но потом его закрыл: слишком уж похожи на правду были объяснения и пророчества Резанова. К некоторому своему удивлению Василий Семёнович даже страха не испытал. Как-то всё это по киношному выглядело. Разве можно вот так просто взять и устранить известного учёного, доктора наук Певцова? И устранить, потому что он лишний. Ранее Певцов мог счесть себя кем угодно: талантливым, несправедливо обойдённым, недостаточно оценённым, плохо оплачиваемым, но лишним он никогда не был.

– У тебя только один шанс на выживание, Вася: надо устранить и жреца Атемиса, и Рустема Халилова, но это, как ты понимаешь, даже Джеймсу Бонду не под силу. А ты у нас всего лишь среднестатистический российский интеллигент, вдрызг проигравшийся на чужом празднике жизни. Мой тебе совет, иди в прокуратуру и сдайся Чеботарёву. За Рекунова тебе много не дадут, ну лет пять-шесть от силы. Да и то если уж очень не повезёт. В крайнем случае, скажешь, что запугали тебя, принудили. И общественность тебе будет сочувствовать, и правоохранители тоже. Урки, они и есть урки, плакать по ним некому.

– За твою жизнь я тоже медного грота не дам, – огрызнулся Певцов. – Иван Иванович приказал тебя устранить.

– Сволочь он, однако, этот твой Иван Иванович. Как всё-таки генеральский чин, пусть и самозвано присвоенный, портит человека. Раньше за ним мокрых дел не числилось

– Бред, – высказал вслух мучившую его оценку ситуации Певцов. – Абсолютно с тобой согласен. Сидят в машине посреди родного города два интеллигентных человека, видный учёный и видный журналист, и обсуждают проблему собственной выживаемости.

Певцов засмеялся – ситуация была абсурдной до ужаса. Сдаваться властям Василий Семенович не собирался. Что-то злобное, дикое и по сути своей разрушительное зашевелилось в его душе. Но Певцова это не испугало. – Отдай им кассету, – предложил он Резанову, – и они оставят тебя в покое. – Не оставят. Ни меня, ни Ксению.

Трезвый Резановский взгляд на проблему Певцову понравился. В конце концов, почему бы и нет. Кто они такие, эти халиловы и атемисы, чтобы вот так, за здорово живёшь, забирать Певцовскую жизнь. Но ведь уверены, что вправе. И эта уверенность имеет под собой прочный фундамент из костей. Ибо российская интеллигенция всегда вымирала покорно, хотя и небезгласно, но это был глас вопиющего в пустыне.

– Привыкли, что мы сдаёмся без боя, – высказал вслух Певцовские мысли Резанов. – А потому пускать нас в расход можно безбоязненно.

– Значит, за Атемисом всё-таки стоят «государственные» люди? – Ну а как же без них в таком большом и денежном деле. Правда, если Атемис здесь у нас провалится, то они от него немедленно отрекутся. Скажут, что их не так поняли. И вообще это не их стиль, а за урок-самозванцев они не в ответе. Может, нас с тобой ещё и наградят. За заслуги перед Отечеством.

– И похоронят за казённый счёт? – Это у тебя завышенные претензии, Василий Семёнович, – запротестовал Резанов. – На такие траты в бюджете денег нет. Меня похоронят за счёт редакции, а тебя за счёт института. Ну и коллеги скинутся, надо полагать.

– Не будем о грустном, – остановил журналиста Певцов. – Что ты предлагаешь?

Резановский план Певцову понравился. Больших шансов на удачу он не сулил, но отчего бы не рискнуть, если положение всё равно безвыходное.

Тяжлов откликнулся на предложение о встрече сразу же, как только получил на руки компрометирующие бумаги. В сущности, как и предупреждал прозорливый Резанов, жрец Атемис скрупулезно перечислял подробности финансовой операции, которую Тяжлов долгое время считал самой удачной из проведённых ранее, но, увы, она-то и обернулась страшным провалом. Из этих бумаг Николай Ефимович уяснил, что жрецу Атемису в сборе оглушающего компромата помогала чья-то уверенная рука, а возможно даже не одна. Каким бы изворотливым аферистом не был этот Атемис, но без помощи федеральных структур он до этой информации вряд ли добрался бы.

Чеботарёв предложил Тяжлову прихватить с собой на встречу Корытина. На сомнения Николая Ефимовича, следователь прокуратуры откликнулся вескими аргументами:

– Корытин под своим именем пойдёт. Пусть не думают, что мы здесь такие сироты, что и прикрыть нас некому.

Тяжлов согласился: с Корытиным в тылу он чувствовал себя увереннее, да и обвинить его в случае чего в двойной игре было бы затруднительно. Конспиративная квартира обнаглевшего жреца охранялась тремя хорошо тренированными, если судить по внешнему виду, молодыми людьми. Они и встретили гостей в прихожей. На столь роскошном фоне Корытин, однако, не затерялся и продемонстрировал провинциальную уверенность в себе перед столичными штучками, наотрез отказавшись сдать оружие.

– В чем дело, господа, – возмутился Тяжлов. – За кого вы нас принимаете?

Хозяева проконсультировались с шефом и более препятствий гостям не чинили.

Сидевший посреди комнаты в кресле Атемис навстречу вошедшим не поднялся, ограничившись полулюбёзной улыбкой и приглашением садиться. Тяжлов в ответ сухо кивнул головой и приглашение принял. – Капитан ФСБ Морозов, – представил стоявшего в задумчивости у окна молодого человека Атемис. – А меня можете называть Иваном Ивановичем. – Николай Ефимович, – в свою очередь представился Тяжлов. – А это капитан Корытин и, в отличие от вашего, не липовый.

– Что вы хотите этим сказать? – слегка опешил от такого отпора Иван Иванович, и сухое лицо его потеряло благообразно-снисходительное выражение.

– Только то, что сказал. По нашим сведениям, полученным из соответствующих структур, капитан Морозов сейчас находится в Москве.

Демарш, предпринятый провинциалами, страшно не понравился столичному гостю, и он не сумел скрыть раздражение:

– Вы получили мои бумаги? – Да. И отдаем должное вашей расторопности. – Это не только моя расторопность, – нахмурился Иван Иванович. – Я здесь представляю солидных людей и солидную организацию. – В солидных людей я верю, на этот счёт у нас имеется информация. А ват что касается солидной организации – извините, Иван Иванович, вы там не служили. И по нашим сведениям, не служите и сейчас.

– Что не помешает мне отправить на нары лично вас в рекордные сроки, – ощерился на строптивца Атемис. – В это я верю, – слегка поморщился Тяжлов. – Я ведь трезво оцениваю ситуацию, вы напрасно взволновались. Просто не надо нас держать за беззащитных провинциальных лохов. У нас тоже есть кое-какие материалы и на вас, и на ваших покровителей. Итак, ваши предложения?

Иван Иванович, ждавший, видимо, от гостей полной и безоговорочной капитуляции, растерялся. Тяжлову же его замешательство позволило попристальнее присмотреться к оппоненту. Лицо жреца Атемиса дышало благородством и, можно даже сказать, несло на себе отпечаток аристократизма. В кино или в театре такой человек вполне мог сыграть генерала КГБ и сыграть убедительно, но в жизни он никогда бы не смог им стать. Николай Ефимович постиг это даже не умом, а шестым чувством. И уже потом, по ходу разговора понял, почему у него создалось такое впечатление. Этот человек выражал себя в позе, а не деянии, оттого и пошел, наверное, в аферисты, а не в госслужащие.

– Ваши планы, Иван Иванович, очень любопытны, – прервал Тяжлов излияния жреца. – Но мне не совсем понятно, почему мы с вами должны делиться. В ваших бумагах содержится серьёзный компромат, но сидящий за моей спиной юрист, господин Корытин, вам скажет, что преступным может считаться только тот умысел, который предполагает личную корысть. – Ловко, – сообразил Иван Иванович, к чему клонит Николай Ефимович.

– Я же сказал, что мы приняли меры. Вы слишком неуклюже работали, уж извините за откровенность, уважаемый. Вы предлагаете нам серьёзное дело, в то время когда не урегулировали проблемы внутри своей команды. Извините, Иван Иванович, но так дела не делаются. Дошло до того, что ваши портреты в газетах печатаются. – Что вы имеете в виду? – А вот полюбуйтесь, – протянул Тяжлов газету собеседнику. – Я этого Резанова знаю. У него на вас собрано целое досье. Представляете, что будет, если всё это начнёт появляться в газетах в разгар предвыборной компании. Вы нас скомпроментируете в глазах избирателей.

– Я знаю и о другом компромате, но уже на вас, – зло прищурился Иван Иванович.

– Если ваш отморозок Астахов продаст нас паленовцам, то сегодняшний разговор теряет смысл. Мы проиграем выборы. – Советуете обратиться к паленовцам? – ехидно спросил Иван Иванович.

– Не надо блефовать, уважаемый, – резко возразил Тяжлов. – Мы отлично знаем, что за паленовцами стоят недруги ваших покровителей, и договориться с ними вам не удастся.

– Иными словами, вы отказываетесь? – жёстко спросил Атемис. – Ну почему же, – удивился Тяжлов. – Утрясите свои дела, угомоните сподвижников, предъявите нам свои ресурсы. Заинтересуйте нас, в конце концов, и мы вполне можем договориться. Всего хорошего, Иван Иванович. Я буду ждать вашего звонка.

Логово «зверя'» покинули без приключений. Николай Ефимович был разочарован встречей, и этого своего разочарования от Корытина не скрыл. Садясь в машину, он сказал:

– За кого они нас принимают, эти столичные умники? – Хотите сказать, что и без нашего вмешательства не стали бы с ними работать? – спросил Корытин.

– Конечно, не стали бы, – спокойно отозвался Тяжлов. – Эти готовят большой чёс, а нам здесь жить.

– Иными словами, большому чёсу вы предпочитаете долгосрочную ренту. – Именно, молодой человек. Нас называют удельными баронами, боярами-вотченниками. Но, между прочим, выгоднее иметь своего боярина, чем присланного на кормление из центра воеводу. Этот воевода приведёт за собой целую дружину атемисов, которые в два счёта разорят всю губернию.

На Корытина рассуждения областного управленца произвели известное впечатление, и на следующее утро он не замедлил поделиться своими мыслями по этому поводу с Чеботарёвым. Виктор слушал опера хмуро и сосредоточенно, изредка кивая головой в знак согласия.

– Ты всех Халиловских боевиков установил? – Шестерых вычислили, – сказал Корытин. – Похоже, Халилов пытается стравить Ускова с Суминым и воспользоваться плодами их кровавой вражды. Я смотрел сводку по городу, сегодня был убит один из ближайших к Ускову отморозков, некто Тетеря, в миру Терентьев Михаил Савельевич. Убит выстрелом в голову на выходе из контролируемого суминцами кабака.

– Убийца с места происшествия скрылся? – Скрыться-то он скрылся, но недалеко. Вскоре был задержан по наводке какого-то доброхота, пожелавшего остаться неизвестным. В багажнике машины задержанного нашли ещё тёплый пистолет, из которого был застрелен Тетеря. А незадачливым стрелком оказался Старик, он же Старцев Валентин Иванович, правая рука Сумина. Естественно, Старцев свою вину отрицает, более того, аж слюной брызгает. Я имел возможность перемолвится с ним словом, человек прямо потрясён чужим коварством. Я ему подбросил пищу для размышлений, вскольз упомянув имя Халилова.

– Будем выходить на паленовцев, – сказал Чеботарёв. – Займись Горячевым. Иначе они в раже сбора компромата подставятся под бандитские пули.

Политикой Корытин не интересовался, но с политиками ему сталкиваться приходилось. А Горячева он знал неплохо, учились в одном юридическом институте. Друзьями не были, но отношения поддерживали. Однако старый знакомец визиту Корытина в свой деловой офис не только не обрадовался, но даже огорчился.

Паленовцы, потеряв в усобице шефа и проходного кандидата, сходить с дистанции не собирались. Однако и называть имя своего избранника не торопились, исподволь подготавливая электорат к появлению нового и, надо полагать, не противного лица. Сам Горячев в губернаторы пока не годился, но был заметной фигурой как в Паленовском стане, так и на губернском политическом олимпе.

Горячев был относительно молод, едва перевалило за тридцать, но расчётлив. Внешность имел благообразную, но с решительным изгибом тонких губ. Целеустремлённость за своим знакомым Корытин признавал, относительную порядочность тоже, но считал слишком суетливым и непоследовательным для роли, которую тот собирался играть.

– Собрал пятьсот тысяч долларов? – с порога огорошил хозяина гость. – Но позволь, – возмутился Горячев. – Какие пятьсот тысяч? Ты что, с ума сошёл? – Не темни, Валера, – усмехнулся Корытин, присаживаясь к столу. – За эти деньги ты не компромат получишь, а пулю в лоб.

Горячев сначала побагровел, потом побледнел, принялся было суетливо перебирать бумаги, но бросил и это занятие. Корытин за нервическими движениями старого знакомого наблюдал сочувственно.

– Не знал я, что ты на нынешнюю власть работаешь, – угрюмо бросил Горячев. – Брось, Валера, – отмахнулся Корытин. – Если бы я работал на губернатора, ты бы давно ужё куковал на нарах. Тех троих, в тупике, сбили на твоей машине, всё было обставлено так, чтобы подозрение пало именно на тебя.

– Но я же ни сном, ни духом…

– Вот полюбуйся, – протянул Корытин хозяину газеты. – Здесь фотографии старца, подставившего Паленова под пули снайпера. А это он в кругу похитителей твоего автомобиля. Этот Иван Иванович пытался договорится с Паленовым? – Видел я его. Но нам его угрозы и предложения показались несерьёзными.

– А предложения Астахова? Компромат-то хоть стоящий?

Горячев собрался было отнекиваться, но, с минуту подумав, решил не искушать судьбу.

– Откровения из области фантастики. Чёрт его знает, как они умудрились Дерюгина раскрутить, на вид крепкий вроде мужик. – На всякого мужика есть своя технология. Найдётся и на тебя, Валера. – Никто меня пока не шантажировал. Если, конечно, не считать за шантаж твои угрозы.

– Я не шучу, Валера. Без нашей помощи тебе из угла не выбраться. Для жреца Атемиса жизненно необходимо завладеть этой кассетой, и в средствах он церемониться не будет.

На лице Горячева откровенно проявились сомнение и недоверие. К сотрудничеству с правоохранительными органами он явно не был склонен. Не исключено, что вся его будущая политическая карьера зависела от того, сумеет ли он прибрать к рукам компромат. Сотрудничество с органами для Горячева в данных обстоятельствах означало полную потерю политического веса и без всякой надежды восстановить его в будущем.

– Я подумаю. Спасибо, что навестил.

У Корытина создалось впечатление, что Горячева уже кто-то предупредил об опасности, и не только предупредил, но и пообещал вооруженную поддержку. Этим человеком мог быть либо Певцов, либо Резанов.

Вернувшись в кабинет Чеботарёва, Корытин изложил ему свои сомнения: – Придётся нам, Виктор Васильевич, разгребать трупы. Арестовать всю эту банду мы не можем, нет улик. Предотвратить разборку тоже. Божественный бык с доктором наук, надо отдать им должное, очень тонко разыгрывают свою партию.

– Мы обязаны предотвратить кровопролитие. – Естественно, – поддакнул Корытин. – Я и сам по натуре гуманист. Но подставлять под пули своих ребят ради сохранения жизни отморозков и политических авантюристов, я не буду.

– Никто от тебя этого и не требует, – спокойно отозвался Чеботарев.

Астахов приходу Резанова не обрадовался, но и удивления не выказал. Видимо, Агния уже успела намекнуть муженьку, что старый его приятель жив-здоров и жаждет с ним встречи.

Резанов оглядел знакомое помещение и присел в кресло. Астахов сидел у стола и держал под рукой пистолет. То ли боялся гостя, то ли ситуация сделала его настолько пугливым, что без оружия он не мог уже оставаться ни секунды. В сортир, наверное, и то с пистолетом ходит, почему-то подумалось Резанову. Астахов за последние дни здорово исхудал, даже скулы ввалились, а глаза лихорадочно блестели. – Когда Агния сказала, что ты Костикова спровадил, я подумал, что лучшего убежища, чем этот дом, мне не найти.

– Я знал, что ты об этой Ксеньиной развалюхе вспомнишь. – Кассету я тебе не отдам, – твёрдо сказал Астахов. – Или отдам, но за полмиллиона долларов. Цена ей уже назначена, а мне всё равно с кого деньги получать, с тебя или с Горячева.

– Деловой человек. – Проповеди мне только не читай, Резанов. Я не старух граблю, а хищников. – Кассета у тебя при себе?

– Я не настолько тебе доверяю, – усмехнулся Астахов. – У тебя ведь хватит духу пристрелить старого друга. Стреляю я хуже тебя, Серёжа, но соображение имею.

Резанов знал Астахова десять лет и поведению его не очень удивился. Лёшка всегда по натуре был картёжником. Он даже к Агнии относился как к ставке в игре с судьбою. Если Агния с ним, то он на волне успеха, если вильнула в сторону, то на жизненном пути замаячила катастрофа. Астахов мог быть покладистым человеком, мог быть рохлей, но только до той поры, когда сделал ставку. С этой минуты игра забирала его целиком, а все остальные правила и нормы оставались за пределами его сознания.

– На Ксеньины деньги можешь не рассчитывать, – сказал Резанов. – Я не из тех, кто платит, не закончив игры. А Горячеву я бы на твоём месте не слишком доверял. Вряд ли осторожный Валера придёт на встречу один. Он тебе не верит, Лёша, он знает, что ты связан с Атемисом, лютым врагом его хозяев, он помнит, что однажды ты их уже предал, он догадывается, что именно ты подставил Паленова, и подозревает, что ты способен подставить и его. На месте Горячева, я бы взял на рандеву пяток отмороженных парней. Кассету бы у тебя взял, деньги отдал, но с места сделки отмороженные тебя бы не отпустили, и полмиллиона долларов стали бы для них платой за прикрытие.

– Врёшь ты всё, – устало произнёс Астахов, глядя куда-то в пространство. – Ты отлично понимаешь, что я прав. Валерка не пойдёт на такую встречу без страховки.

– Тебе-то какое дело до моих проблем? – скосил злые глаза на приятеля Астахов. – На твои проблемы мне наплевать, Алексей, я решаю свои. Не в моих интересах, чтобы кассета попала к паленовцам. Позвони жрецу Атемису и попроси у него поддержки.

– С ума сошёл, – возмущённо дёрнулся Астахов. – Или продался? – А какая тебе разница, если в результате ты получишь свои деньги. Позвони Атемису, иначе они никогда не простят тебе поломанной большой игры. Они тебя и с деньгами и без них из-под земли достанут. Всю оставшуюся недолгую жизнь ты будешь бояться тележного скрипа.

– Пристрелят они и меня и Валерку, – провёл ладонью по разом взмокшему лицу Астахов.

– Если Валерка придёт один, то максимум, что ему грозит, это пару раз получить по морде, – возразил Резанов. – Зачем Атемису его убивать, он же не маньяк какой-нибудь.

– А если Горячев придёт с подстраховкой? Поднимется дикая стрельба. Ты подсчитай, сколько трупов будет на нашей совести.

– На нашей – ни одного, – возразил Резанов. – Вся вина падёт на Горячева, который нарушил данное тебе слово.

– Я бы с тобой в карты играть не сел, Резанов. Передёрнул на заглядение. – А это не наша с тобой игра, Алексей. Нас силой заставляют в ней участвовать. Но в этом случае пусть не обижаются, если мы отойдём от стола не с пустыми карманами.

В Усковском стане царило состояние очень похожее на панику. Во всяком случае, сам Усков держался настороже даже в присутствии безобиднейшего интеллигента Певцова. Доктора наук Усков конечно не боялся, просто сказывалась напряжённая обстановка последних дней. Василий Семёнович до сей поры вращался в сферах весьма далёких от уголовной среды и поэтому психология таких урок, как Ус, была для него загадкой. На вид вроде бы ничем от человека не отличается, но если верить Светлане, то на счету этого примата не одна прерванная жизнь. По глазам видно, что не дурак, но это явно какой-то другой ум, Василию Семёновичу недоступный. Конечно, совершить преступление может любой человек, в том числе и сам Певцов не без греха. Но одно дело преступить закон из выгоды или под давлением обстоятельств, и совсем другое – избрать преступление образом жизни. У подобных людей должна быть какая-то другая психика и по иному организованной сознание. Вроде бы сидят друг против друга два человеческих существа и между ними всего лишь стол, но под тем столом пропасть. Певцову вдруг пришло на ум, что гибели этого существа он сопереживать не будет, более того, не будет испытывать угрызений совести, если придется такого в пропасть столкнуть. Скорее всего, Усков чувствует то же самое, и для него сидящий напротив интеллигент не враг, а чужой. Инопланетянин, на которого привычные понятия не распространяются. А враг для Ускова, это Сумин, вздумавший пустить в ход оружие.

Разговор происходил в Усковском особнячке, глядя на который Певцов пришёл в ярость – живут же, сволочи. А по какому, спрашивается, праву они так живут, не говоря уже – за чей счёт. С последним-то как раз всё ясно – за наш. И вот ведь что удивительно: эти люди бросают прямой вызов власти, но наша российская власть этот вызов почему-то не замечает. То есть сажает их время от времени, иной раз совсем уж отмороженных пристреливает, но, в общем, не боится. Но стоит только певцовым заявить о своих законных правах, как их тут же уничтожают, а бывает, что уничтожают ещё до того, как они успевают рот раскрыть. Для профилактики. Что за свинство в самом деле. И что за власть такая, если у неё в социально близких вечно ходят отморозки вроде этого Уса? – Кусок большой? – лениво спросил урка.

– Полмиллиона баксов, – отозвался Певцов. – И благодарность солидных людей.

Сам хозяин пил кофе, однако, гостю не предложил. Кофе он заедал шоколадными конфетами, кои со смаком пережевывал на виду у глотающего слюни интеллигента. В этом смысле урки тоже были солидарны с властью, та если и сажала интеллигентов за стол, то кормила объедками. Причём требовала за объедки благодарности в виде хвалебных од и бурных аплодисментов. Усков в аплодисментах не нуждался и, пожалуй, только этим отличался от власть предержащих, и, по мнению Певцова, в лучшую сторону.

– На кой мне их признательность и любовь, – презрительно хмыкнул Усков. – Жить в ладу с властями выгодно, а в нынешнем твоём положении тем более. – Ты свой нос в наши дела не суй, оторву вместе с головой. Слух идёт, что Рекунов с Селяниным, это твоя работа. Если слух подтвердится, то тебе не жить, сука. – Спасибо за откровенность. Только ты напрасно держишь меня за психа. Какая мне выгода от смерти Рекунова?

– А Светка? – напомнил Усков. – К ресторанчику ручонки потянулись? – У Светки всей собственности только то, что на ней надето, – отмахнулся Певцов. – Я это понимаю не хуже тебя.

– Рад, что понимаешь, мне понятливые нравятся. – Мне тоже, но тебя я к ним не отношу.

– Но ты… – выругался Ус. – Ищи, кому выгодно, – сбавил тон Певцов. – Догадываешься теперь? – Это ты на Суму намекаёшь?

– На Халилова я намекаю, – сказал Певцов и бросил на стол фотографии бравых смугловатых ребят, сделанные по случаю Резановым. – Вот полюбуйся.

– Не понял, братан, – нахмурился Усков. – Это кто ж такие? – Киллеры по ваши с Суминым души.

– Ты хоть знаешь, на кого сейчас хвост поднял? Одно моё слово Рустему, и с тобой всё.

– Если со мной всё, то и с тобой тоже, – холодно отозвался Певцов. – Теперь вот на этих полюбуйся:

– Старик какой-то.

– Птица очень высокого полёта. Людей рядом с ним узнаёшь? – Кто ж их не знает, – сказал Усков, задумчиво разглядывая снимки. – Со связями старец.

– А ты говоришь, зачем нам их признательность. Вот они истинные воры в законе. – Да уж, – самокритично признал Ус. – Воры не нам чета.

– Грядёт союз этого старого афериста с Рустемом Халиловым, и работать этот союз будет под прикрытием нынешних областных властей, – продолжал вразумлять хозяина Певцов. – А вы с Суминым при этом раскладе оказываетесь лишними. Рекунов с Селяниным уже в мире ином, вы на очереди. – Вот сволочи, – Усков выплюнул недоеденную конфету прямо на пол. – Ну никому верить нельзя. Так ты считаешь, что Тетерю не по приказу Сумы завалили? – Прикинь сам. Ты этого Старцева лучше меня знаешь. Если он круглый идиот, то тогда конечно, можно заподозрить и его, и Сумина. Но где ты видел, чтобы человек с мозгами, убив недруга, оставил бы в багажнике автомобиля орудие убийства. Ешьте меня мухи с комарами. И действительно, тут же нашёлся мент, который остановил ни кого-нибудь, а Старцева, и сразу же полез в багажник. – Да, – почесал затылок Усков. – Похоже, что подставили.

– Вот так Халилов и будет расчищать поле деятельности: одних устранит, других сдаст за якобы причастность к этим убийствам. А ментам, как ты понимаешь, только этого и надо. Плевать они хотели на то, что Старцев не убивал. Есть улика, и иди на нары. Теперь ты понял, почему в твоих интересах поддержать Горячева в его противоборстве с нынешней властью?

Усков багровел от ярости, а возможно даже проклинал себя за глупость. И, по мнению Певцова, проклинал совершенно обоснованно. Если уж претендуешь на лидерство, пусть и в криминальной среде, то научись шевелить мозгами. У тупых в этом мире шансов нет.

Корытин пришёл к Чеботарёву в приподнятом настроении. Сиял прямо как медный пятак. И вопреки обыкновению не стал напускать на себя значительность и таинственность, хотя сведения были из ряда вон.

– Сработало, Виктор Васильевич. – Через Старцева?

– Старцеву мы обеспечили связь с Суминым, но тут нам, похоже, и Певцов поспособствовал. По моим сведениям он встречался с Усковым.

– А курьеров по наводке Сумина взяли?

– Тёпленькими, – сверкнул глазами Корытин. – С размахом действуют сволочи. Центнер наркоты изъяли. Халилов наверняка локти кусает.

– Что ж он так неосторожно пошёл на сделку с людьми, которым хоть и неофициально, но объявил войну?

– Расчёт был на то, чтобы взять с Сумина и Ускова деньги за товар, а потом, устранив их, вернуть товар. Двойной барыш.

Жадность, похоже, сгубит Рустема Халиловича. По прикидкам Чеботарёва, «восточный человек» оказался сейчас в весьма стеснённых обстоятельствах. Во-первых, не

получены ещё деньги с Тяжлова, во-вторых, пропал товар на значительную сумму. И пропал по вине Халилова, на что ему, вероятно, укажут хозяева этого товара и в любом случае потребуют возместить потерю. Как человек неглупый, Халилов, надо полагать, уже уяснил, кто его подставил и почему. Потеряв доверие Сумина и Ускова, он потерял тем самым устойчивый рынок сбыта, не приобретя ничего взамен. А союз с Атемисом может сорваться. В этом случае Халилову ничего иного не останется, как пускаться в бега с пустыми карманами.

– Халилов и Атемис загнаны в угол, – солидаризировался со следователем Корытин. – Им во что бы то ни стало нужно получить кассету Астахова, дабы заручиться поддержкой Тяжлова и компании, ну и уничтожить конкурентов в лице Ускова и Сумина.

Оценку ситуации Корытин дал верную, скромно умолчав, однако, что сложилась она не без участия самого капитана и при сочувственной поддёржке следователя Чеботарёва. Были и ещё два человека, которые старательно подталкивали ситуацию к кровавой развязке.

– Что там с убийством Терентьева? – Есть фоторобот подозреваемого, составленный со слов свидетелей, – доложил Корытин. – На Старцева этот фоторобот не похож. Зато похож на одного из смугловатых сподвижников Халилова. Вот он здесь на фотографии слева.

– Кое-какой материал у нас на Халилова собирается. – Ни кое-какой, а весьма солидный, – возразил Корытин. – Тем более что и взятые с товаром курьеры дают против Халилова показания. Сдаётся мне, что они станут еще откровеннее, когда Рустем Халилович окажется за решёткой. Ну и на Старцева мы вполне можем рассчитывать. Человек, можно сказать, оскорблён в лучших чувствах. Впервые его арестовали безвинно, он прямо кипит благородным негодованием.

– Остаётся жрец Атемис. – Здесь мы можем рассчитывать на показания Резанова с Певцовым и на отпечатки пальцев псевдо-Морозова. И вообще у меня предчувствие, Виктор Васильевич, что стоит нам только взять за жабры жреца и его банду и сделать запрос в Москву по их поводу, как материалов оттуда поступит с избытком. У нас сразу же обнаружиться масса бескорыстных помощников. Компетентным службам придётся доказывать, что данные особи не из их ведомства, а совсем даже наоборот. Честь мундира они спасут, а Атемиса закопают.

Расчёт Корытина был верен, это Чеботарёв готов был признать. Правда, с закапыванием Атёмиса обрывались все его связи, ведущие в высшие сферы, но с этим, пожалуй, придётся смириться. Разве что сам обиженный жрец начнёт давать обличительные показания. Но как раз на словоохотливость жреца у Чеботарёва было мало надежды.

– По всем прикидкам Большое Рандеву состоится сегодня, – Корытин взглянул на часы. – Я собираю людей к шести вечера, а там уж как Бог даст.

Астахов нервничал, то и дело поглядывая на часы. Резанов спокойно занимался своим пистолетом. Лёшка нет-нет, да и косил на этот пистолет глазами.

– Не дергайся, – успокоил его Резанов. – Не стану я отнимать у тебя заработанные баксы. Я не корыстолюбив.

– Оно и видно, – огрызнулся Астахов.

Ждали Певцова с последними известиями. Не исключалось, впрочем, что ему не удастся вырваться из цепких объятий подозрительного Уса. Но в любом случае, Василий Семёнович должен был позвонить, дабы окончательно уточнить место встречи. Время встречи уже было оговорено – двадцать один час сорок пять минут.

Резанов успел поставить Корытина в известность и указал приблизительные координаты. Сообщение его было принято с признательностью и выражением надежды на продолжение сотрудничества. Резанов вежливого опера разочаровывать не стал. Пока что у него были сомнения только по поводу Халилова. Рустем Халилович не слишком доверял Певцову и мог, чего доброго, догадаться о ловушке.

Певцов позвонил, как это и было оговорено заранее с Резановым, в половине десятого. Тем самым Астахову сводили до минимума возможность маневра, загоняя его в место глухое и весьма удобное для действий расторопных Корытинских ребят, Во всяком случае, Резанов надеялся, что Корытин подберёт именно расторопных, иначе за жизнь Сергея Михайловича поручиться мог разве что сам Господь.

Астахов оправдал Резановские надежды и назвал именно то место, на которое и делался расчёт. Небольшой сквер, окруженный каменными зданиями старой постройки, очень похожими на лабиринт бесчисленностью тупичков и неожиданных лазеек. В общем-то, Астахов сделал не глупый выбор. Петляя по этим переходам можно было выскочить на четыре улицы и затеряться среди ещё довольно многочисленного в эту пору автомобильного стада.

Певцов заверил, что Горячев будет в указанном месте в согласованный заранее срок, и гарантировал Астахову пять минут для совершения сделки. – Подъезжаем к Горячевской машине вплотную, – напомнил диспозицию Резанов. – Я остаюсь в машине, а ты подсаживаешься к Валерке.

– Тебе-то, зачем рисковать? – с подозрением глянул на Резанова Астахов. – У тебя свои дела, Лёша, у меня свои. Так что бери деньги и сматывайся в темпе. Звони Атемису, самая пора жрецу подсуетиться.

Пока Астахов разговаривал по мобильнику, Резанов прикидывал в уме шансы. Пять минут маловато, пожалуй, будет для Корытина, чтобы грамотно развернуть свом силы.

Резанов всё рассчитал точно, прибыв к назначенному месту ровно в двадцать один сорок пять. Горячева ещё не было. Астахов покусывал губы и теребил потными пальцами рукоять пистолета.

– Игрушку спрячь, – посоветовал ему Резанов. – Валерка мужик нервный, ещё решит, чего доброго, что ты его пристрелить собрался. Вылезай из машины и становись под дерево. Если Горячев подъедет один, подсаживайся к нему, а если в машине будет ещё кто-то – уноси ноги.

Корытин на вызов откликнулся сразу, сообщение о месте встречи принял и успел даже, кажется, сказать спасибо. Впрочем, этого «спасибо» Резанов не услышал. Всё его внимание переключилось на одну из трёх ведущих к скверику дорог, где уже подмигивала фарами машина. Горячев, видимо, был уверен, что за рулём «Мерседеса» именно Астахов, во всяком случае, машину свою он тормознул, не доезжая метров десять. В салоне Горячевской иномарки вспыхнул свет. Это на редкость расторопный Лёшка уже усаживался на переднее сидение рядом с водитёлем. Через лобовое стекло Резанов мог видеть если не всё, то очень многое из того, что происходило в салоне чужой машины. Горячев взял кассету и вставил её в видеомагнитофон. Экрана телевизора Резанов, естественно, не видел, зато догадывался, что Астахов сейчас перебирает деньги, доставая их из лежащего на коленях чемоданчика.

Прошло не более минуты, как деловые люди приступили к операции, но в нарушение всех договорённостей на место встречи спешили посторонние. Причём спешили с двух сторон. Резанов вылез из машины и выстрёлил сначала в одну сторону, потом в другую, после чего благополучно откатился под куст. Из приближающихся на скорости машин открыли беспорядочную стрельбу, но уже друг в друга. Астахов с Горячевым вывалились из иномарки и упали в траву неподалёку от Резанова. В руках у Лёшки не было чемоданчика. Горячев тоже был, похоже, пуст. Резанов подкатился к незадачливому политику и тихонько спросил:

– Где кассета? – Там, – неопределённо махнул рукой Валерка.

Горячевская машина представляла из себя решето, немалое количество пробоин насчитывал и разнесчастный Ксеньин «Мерседес», которому, похоже, на роду было написано попадать в разного рода передряги. Движок «Мерседеса» заглох, а вот Горячевский «Форд» ещё дышал. И стоял он очень удачно для бегства, как раз носом к третьей пока ещё свободной дороге. Однако, увы, и с этой стороны накатывала плюющая свинцом смерть. По прикидкам Резанова, в этой третьей машине должен был находиться Халилов с соратниками. Если они и припозднились к началу перестрелки, то всего лишь на пару минут. Зато действовали куда как решительно: именно из Халиловской таратайки вдруг зарокотал автомат, и пули веером просвистели над Резановской головой, потревожив сомлевшую от испуга листву.

– Бой в Крыму, всё в дыму, – прокомментировал Резанов разворачивающееся действо.

Пистолет в руке лежащего рядом Астахова ходил ходуном, и Резанов, во избежание неприятностей, отобрал его у владельца.

– Уходите, – крикнул он ошалевшим соседям. – Мимо тех кустиков и далее во двор.

Горячев с Астаховым послушались бывалого человека и двинулись сначала на четвереньках, а потом на задних конечностях, но пригнувшись, к спасительным кустам. Стрельба слегка поутихла, видимо, противники опамятовали после первого ошеломляющего столкновения и теперь пытались уяснить, кто с кем и почему воюет. Горячевский «Форд» плакал бензиновыми слезами. У ног Резанова образовалась целая лужа этих слёз. На всякий случай он отполз подальше.

Из Халиловской машины вновь застрочил автомат, и стрелял он как раз по тем кустам, где по расчётам Резанова находились Горячев с Астаховым. Резанов поднял пистолет и выстрелил в сторону нервного автоматчика. А потом чиркнул зажигалкой и бросил её в лужу бензина. Бензин вспыхнул, огонь бодро метнулся к «Форду» и простреленная машина пыхнула факелом, осветив чуть ли не весь сквер.

Атемис, похоже, собирался выйти из боя, во всяком случае, его машина пятилась назад, но пятилась неуверенно, её колёса были разодраны пулями в клочья. Из машины стреляли, но скорее испуганно, чем с уверенностью в собственных силах. Впрочем, маневр Атемиса пытались повторить и другие машины, видимо их незадачливые пассажиры сообразили, наконец, что их заманили в ловушку, и пора уносить ноги.

Унести ноги они, однако, не успели, поскольку пути отступления им перерезали наглухо. Стрельба вновь усилилась, но на этот раз стреляли в воздух, и уверенный голос, усиленный мегафоном, предложил всем сложить оружие и выходить на свет с поднятыми вверх руками. Свет тут же дали, залив им всё пространство небольшого сквера. Резанов, как человек законопослушный, вынул обойму из пистолета, а сам пистолет швырнул в огонь. Горячевский «Форд» уже догорал, а вот Ксеньин «Мерседес» по какой-то дикой случайности остался хоть и изрядно прокопченным, но целёхоньким.

Возле трёх стоящих в отдалении машин уже суетились вооруженные автоматами люди, вытаскивая из-под жестяных крыш растерявшихся пассажиров, а Резанов продолжал лежать под деревом и с интересом наблюдать за работой Корытинских профессионалов. Работали они, надо признать, чётко и слаженно. Живым в мгновение ока надели наручники, а то ли мёртвых, то ли раненых извлекали с предосторожностями из машин и переправляли в подлетевшие к месту событий фургоны «Скорой помощи».

Резанова, наконец, тоже обнаружили и потревожили дулом автомата. Он поднялся без споров и так же без споров дал заковать себя в кандалы.

– Случайный прохожий, – пояснил он строгим ребятам в камуфляже. – Несчастный журналист, угодивший в перестрелку.

– Разберёмся, – холодно обнадежили его.

Резанов попросил отогнать «Мерседес» от горящего «Форда» и его просьбе вняли. Ксеньин автомобиль послушно завёлся и дал отвести себя на безопасное расстояние. Резанов насчитал в его лобовом стекле три пулевых пробоины и сожалеючи покачал головой.

Корытин самолично сортировал арестованных. Окинув подведённого Резанова оценивающим взглядом, он кивнул головой в сторону стоящих паиньками у казённой машины Горячева и Астахова. Валерка смотрелся окунём, выброшенным безжалостными руками из воды и успевшим позеленеть от небрежного обращения. Астахов уже пришёл в себя и теперь зыркал глазами по сторонам в поисках выхода из создавшегося положения.

– Врать не будем, – тихо сказал товарищам по несчастью Резанов. – Встретились для передачи информации, что законом не возбраняется. Откуда взялись эти вооружённые бяки, знать не знаем, и ведать не ведаем.

Астахов кивнул головой, Горячев, кажется, тоже Резанова понял и заморгал глазами.

– Певцова не видел? – спросил Резанов у Астахова.

Лёшка отрицательно покачал головой:

– Атемиса видел, глаза как у сомнамбулы, но целый и невредимый. – Будем надеяться, что жрец не уйдёт от ответа ни на этом свете, ни на том. – А мы? – оскалился Астахов.

– Мы жертвы криминального разгула, – усмехнулся Резанов. – С нас спрос невелик. Выразят сочувствие и отпустят.

Алексей хотел выругаться, но передумал. Винит он сейчас во всём конечно Резанова, хотя на его месте Сергей просто радовался бы жизни, которая, между прочим, вполне могла оборваться в сегодняшнюю тихую осеннюю ночь. По прикидкам Резанова, целило в них никак не менее дюжины стволов. Можно сказать, что все трое в рубашке родились.

– Деньги сгорели, – обрёл, наконец, дар речи Горячев. – Политика, – утешил его Резанов. – Привыкай, Валера. А полмиллиона долларов в свете открывающихся перед Россией либерально-демократических перспектив, это такая мелочь, о которой даже говорить смешно.

– Ох, ты и сволочь, Резанов, – дыхнул ненавистью Астахов. – Ох, и сволочь. – От ангела с крылышками слышу. Продулся в чистую, стой и помалкивай. В другой раз будешь умнее.

Чеботарёв прошёл мимо в компании камуфляжей, но в сторону Резанова головы не повернул, хотя, конечно, опознал. Вот она, неблагодарность человеческая. А между прочим, если бы не Резанов, то все эти урки гуляли бы сейчас на свободе и далеко не без ущерба для невинных душ. Охранители. Пока сам о себе не похлопочешь, никто руки помощи не подаст.

Машины одна за другой разъезжались с места происшествия. Резанова пригласили в одну из них чуть ли не в последнюю очередь, что его слегка обидело. Впрочем, как сказал поэт, сочтёмся славою. И не в интересах Резанова настаивать на награде за проявленный героизм и расторопство.

Двое суток Чеботарёв провёл почти без сна, действуя по пословице «куй железо, пока оно горячо». И, надо сказать, в трудах своих преуспел изрядно. Корытин, тот и вовсе ходил в именинниках, получая поздравления и от коллег, и от начальства. Шутка сказать, пятнадцать человек были взяты на месте преступления с оружием в руках. Ударными темпами шла ликвидация наркосети, которой оплёл город Рекунов с подельниками. И даже не участвовавший в перестрелке Сумин стараниями Корытина уже сидел на нарах и размышлял о превратностях судьбы. Спору нет, операция была проведена с блеском, но что-то мешало Чеботарёву от души радоваться несомненному успеху. Нехотя он взял со стола газету и углубился в описание происшествия двухдневной давности очевидцем. Словоохотливым очевидцем был, разумеется, Резанов, дававший свою версию криминальной разборки, в которую, если верить написанному, он угодил случайно. Чеботарёв закипал яростью, вчитываясь в Резановский опус. А возмущало его как раз то, что расторопный автор давал очень выгодную оценку происходящего, как для правоохранительных органов, так и для областных властей. Из чего Чеботарёв сделал вывод, что божественный бык столковался с Ташалом и Дериком и уж конечно выторговал для своей Огеды полный контроль над банком. С одной стороны это, может быть, к лучшему, но Виктору неприятно было видеть откровенную корысть там, где прежде было только чувство. Минотавр, похоже, родился. И родился он в душе человека Чеботарёву не чужого и не безразличного.

– Далеко пойдёт, – сказал вошедший Корытин, глядя то ли с удивлением, то ли с осуждением на газету.

– Что с Певцовым? – спросил Чеботарев. – Пришёл сам, даёт показания. Между прочим, он утверждает, что сумку ему передал Морозов по просьбе Халилова, а сам Певцов якобы не знал, что в ней находится. Тот ещё налим, голыми руками его не возьмёшь. А показания Певцова нам на руку. Халилову теперь не отвертеться, да и Атемис на крючке. Жреца бы размотать, Виктор Васильевич, это такой клад, такие запредельные выси, что даже не знаешь, пулю получишь или орден. А вот Певцова придётся отпускать. Усков убит в перестрелке, а более никто о его связях с криминалом рассказать не сможет. Халилов, правда, обвиняет Певцова, но свидетельским показаниям Рустема Халиловича цена грош. Один из его людей, тот самый, что убил Тетерю, на допросе подтвердил, что Халилов готовил ликвидацию всей банды Ускова-Сумина. А губернатор мне лично выразил благодарность, Виктор Васильевич, такие вот дела. Паленовцы теперь, после конфуза Горячева, в глубоком ауте, и выборы Борис Виленович считай уже выиграл. Эх, нам бы кассету с Дерюгинскими откровениями, мы бы этих ребят раскрутили.

– Если всех посадим, кто нами управлять будет? – усмехнулся Виктор.

Корытин засмеялся, хотя и без большого азарта. В словах Чеботарёва была какая-то уж слишком невеселая правда. У каждого времени свой Минотавр и свои приносимые ему жертвы, и с этим, похоже, ничего уже не поделаешь. Во всяком случае, Чеботарёв с Корытиным сделали всё, что могли, а более, наверное, и требовать нельзя от обычных людей, вышедших на борьбу с нарождающимся чудовищем.

– Ужасный век, ужасные сердца, – вздохнул, отсмеявшись, Корытин.

Чеботарёв в ответ согласно кивнул головой.