Родить Минотавра

Дело принимало ещё более забавный оборот, чем он предполагал вначале. Хотя, быть может, и не такой уж забавный. Резанову вдруг показалось, что он действительно видит эту женщину не в первый раз, но где и при каких обстоятельствах состоялась их встреча, почему-то выпало из его памяти.

– Вы так пристально смотрели на меня тогда в кафе, что мне показалось – узнал, – вздохнула брюнетка. – А потом мы столкнулись с вами на лестнице.

– На какой лестнице? – не понял Резанов. – Ваш друг Чеботарёв живёт прямо над нами, – пояснила брюнетка. – Я, правда, не была уверена на сто процентов, но Агния подтвердила, что это действительно вы – Сергей Резанов.

– Ирина, – вспомнил, наконец, беспамятный водитель.

Впрочем, беспамятство Резанова имело под собой весьма существенную основу, поскольку видел он брюнетку, а тогда, кажется, шатенку от силы раза четыре, и было это десять лет тому назад. Тогдашнему Резанову хватило одной ночи, чтобы соблазнить невинную девушку. Вот так встреча. А он забыл Ирину через неделю

и никогда о ней больше не вспоминал. Так что Ксения не так уж и не права в определениях – пьяница и сексуальный маньяк. Во всяком случае – свинья.

– Вы могли бы узнать мой адрес, – сказал он с запоздалым смущением. – Ну, хоть бы у того же Егора. Написали бы письмо. Я ведь учился тогда в другом городе. – Вы дали мне свой адрес, только он оказался фальшивым. Я вам писала письма и ждала ответа. Но ответа не было и не могло быть. Обиднее всего, что кто-то читал мои письма, поскольку они не возвращались назад. Смеялся, наверное, до колик в животе.

Резанов тихо ужаснулся своей тогдашней подлости. Неужели действительно дал Ирине фальшивый адрес? А главное, зачем? Струсил, что ли?

– Да вы не расстраивайтесь, – как-то уж слишком бесшабашно махнула рукой Ирина. – С кем по молодости лет не случается подобных историй. Мне, правда, обидно стало: вот, думаю, столкнулись лицом к лицу, а он даже не узнал. А вообще-то всё, что было, быльём поросло. Я сейчас замужем и в семейной жизни счастлива. – Извините, – только и нашел, что сказать Резанов. – Да бросьте вы, – засмеялась Ирина почти беззаботно. – Если бы я знала, что вы так расстроитесь, то никогда бы в машину не подсела. Это меня девчонки подбили.

– Какие девчонки? – Агния со Светкой, – пояснила Ирина. – Мы в кафе сидели, когда вы проехали мимо. Агния узнала вашу машину. А Светка сказала, что вы этой же дорогой назад поедите. Вот Агния и посоветовала к вам подсесть – мол, домчит до дома. Мы подруги были ещё со школы. Я им по глупости всё тогда выложила. Есть, мол, у меня красивый студент, как только институт закончит, так мы поженимся. И я не то, чтобы врала, а просто мне тогда так казалось. Имени вашего я не называла, но Агния догадалось после нашей недавней встречи в кафе. По моему лицу, наверное. Она глазастая, а я своих чувств скрывать не умею. Приезжала она ко мне чуть не ночью, хорошо муж был на дежурстве, всё выпытывала про вас – что да как. А я ей говорю – быльём поросло. – А Светка, кто такая? – спросил Резанов. – Среди моих знакомых она вроде не числится.

– Не знаю, – недоверчиво покачала головой Ирина. – Из разговора я поняла, что им вся ваша подноготная известна – с кем спите, что едите. Светка-то с уголовником путается. То есть раньшё он был уголовником, а сейчас прямо и не знаю кто. Джентльмен удачи. Они меня за дуру необразованную держат, потому и говорили без стеснения. Агния эту вашу Ксению просто ненавидит, уж не знаю за что. А за вами следят, кажется. Во всяком случае, Светку предупредили, что вы через шесть-семь минут будете у перекрёстка. – Кто предупредил? – Жлоб-охранник с мобильным телефоном, – пояснила Ирина. – Светка-то вся из себя и без охраны не ходит. А у этого её джентльмена фамилия Рекунов, может, слышали? Сволочь, говорят, каких поискать. Вот я и решила разыграть перед ними простодушную дурочку, чтобы вас предупредить. Сначала хотела всё Виктору Васильевичу рассказать, а потом думаю – он ведь следователь прокуратуры, и может вам неловко его в свои дела вмешивать. – Спасибо, – поблагодарил Резанов, притормаживая машину. – Я вам помогу. – Нет, что вы, – испугалась Ирина. – Увидит кто-нибудь, а у меня муж ревнивый. Вам спасибо, что подвезли.

Вытаскивала она свою сумку из салона столь же мучительно, как и втаскивала. Так что у Резанова было время помучиться угрызениями совести, на неё глядя. Очень может быть, что Ирина на эти его угрызения и рассчитывала, а потому и не слишком торопилась. Но если это и была месть, то масштабом явно не по Резановской вине. И почему он дал ей тогда фальшивый адрес? А ведь за приличного человека себя держали, Сергей Михайлович, и даже брезгливо морщились, глядя на чужое паскудство. И женщина, что самое обидное, хорошая. Очень может быть, что Резанов той поры обманул не наивную девушку, а самого себя нынешнего. И по всему выходило, что так оно и есть. Оттого, наверное, на душе у Резанова в эту минуту было особенно тоскливо.

Чеботарёв был дома и трубку взял почти сразу, так что Резанову не пришлось томиться ожиданием. Если судить по голосу, то Виктор был сильно не в духе, видимо, это дело с тремя покойниками покоя ему не давало.

– Тебе фамилия Рекунов ничего не говорит? – Есть такой, и что дальше? – не очень охотно после продолжительной паузы отозвался Чеботарёв.

– Ничего особенного, просто так спросил. – Темнишь, Серёжа. Имей в виду: вздумаешь Джеймса Бонда из себя разыгрывать – костей не соберёшь. У нас здесь не Англия с их леди и джентльменами. Понял? – Это я давно уже понял, ты напрасно обеспокоился. – От кого ты о Рекунове узнал? – От жреца Атемиса.

– Всё шутишь, Сергей Михайлович? – Отнюдь нет. Этот Рекунов, а если брать в эбирской транскрипции, то Регул, через свою подружку Светлану организовал покушение на божественную корову. – А предотвратил ужасное преступление конечно барабанщик Элем? – Божественный бык, он их буквально на куски порвал.

Молчание на том конце провода было продолжительным. Резанов ожидал мата, поскольку всё это очень уж походило на издевательство над занятым и озабоченным неудачами человеком, но Чеботарёв откликнулся вполне доброжелательно:

– Когда ты видел этот сон? – Минувшей ночью. – Кто ещё участвовал в эбирском покушении кроме Регула? – Кастрат Юдиз, лица которого я, впрочем, не помню.

– А Атемиса ты можешь описать? – Сухой, высокий и прямой как палка человек, лет пятидесяти. Во всяком случае, так его описывала Агния, которая, к слову сказать, если и не причастна к покушению, то поддерживает тесную связь с теми, кто его организовал.

– Там, в Эбире? – Нет, здесь, в России. – Я тебя предупредил, Серёжа, – спохватился Чеботарёв. – Не вздумай заниматься самодеятельностью – не того калибра люди, чтобы понять душу метущегося российского интеллигента.

Чеботарёв положил трубку и глубоко задумался. Интересный поворот сюжета. В первом сне Резанова никто не был персонифицирован. Разве что барабанщик Элем, как одна из сущностей самого Резанова, а Элия была неким идеалом Резановсних сексуальных устремлений. Именно Ксения стала вводить персонажей, наделённых чертами вполне конкретных людей, и эти люди принялись кромсать ажурную композицию Резановского сна. Лёгкие и хрупкие Резановские фантазии на вольную тему, благодаря усилиям Ксении, стали превращаться в пугающую реальность. Вся беда в том, что Ксении везде нужна определённость, ей нужно, чтобы Элем стал Резановым, а не просто символом, чтобы Элия была именно Ксенией, с её жаждой успеха. И тогда потребуется конкретный жрец Атемис, способный убить конкурента ударом двурогого копья. И божественный бык для неё не просто символ мужского начала, оплодотворяющий её лоно, а могучая сила, способная сокрушить врагов и расчистить путь к трону.

Чеботарёву не спалось. Ему вообще плохо спалось все эти последние дни, с того самого момента, когда в его квартире объявился Резанов с бычьими проблемами. Всё закрутилось в совершенно немыслимый клубок, где сон мешался с явью, а реальность с мистикой. Резанов, скорее всего, лгал, когда дело касалось реальности, но, возможно, говорил правду, когда дело касалось снов. Не исключено, что он просто играл с Чеботаревым в безумную игру, правил которой не знал сам. Факты вещь упрямая, а они указывают не на божественного быка, а на вполне конкретную машину, которая, совершив наезд, скрылась с места преступления. Чеботарёв с Корытиным обнаружили перед Резановским гаражом следы забугорного масла, которое сам «божественный бык» никогда бы не стал заливать в свою развалюху, ибо она такой роскоши недостойна. А Корытин, опросив свидетелей, установил, что от ресторана Ксения и Резанов отъехали не на «Москвиче», а на «Мерседесе». Осмотрев стоящий на приколе «Мерседес», Корытин обнаружил затёртый народным умельцем след от пули. Даже умельца он отыскал, и это всего за один световой день – бесспорно Корытину по его трудам можно ставить памятник, если он сгорит на работе. Но все эти добытые улики пока не позволяют предъявить обвинение Резанову или Ксении. Да, случайно оказались в центре чужой разборки, да, в нас стреляли, но к смерти тройки негодяев мы не имеем никакого отношения. Номер сбившей их машины не заметили, людей в ней сидевших тоже. А молчали обо всём, потому что испугались. Страх – это не преступление, сейчас все боятся.

Рассмотрим две версии: одну реальную, другую фантастическую, в стиле Сергея Резанова. Версия реальная: Рекунов наезжает на Ксению, угрожая ей расправой. Ксения

к разборке готовится, и при столкновении её люди выходят победителями. Версия вторая, фантастическая: Рекунов-Регул, наезжая на Ксению-Элию ни ухом, ни рылом не ведает, что ему предстоит иметь дело не с барабанщиком Элемом, а с божественным быком и его верными жрецом Атемисом, способным направить эту мистическую силу в нужное русло. И трое киллеров становятся жертвами этой силы. Между прочим, вторая версия не такая уж фантастическая, если взять в расчёт то обстоятельство, что жрец Атемис, реально существующий человек, который просто использует сложившуюся вокруг Ксении ситуацию, не открывая противникам лица. Рекунов и его подельники наверняка уверены, что им противостоит всего лишь женщина, а Атемиса за спиной своей Элии разглядел только чуткий Резанов. И этот высокий, сухой и прямой как палка старик с лицом аскета использует и Резанова, и Ксению, в первую голову, как подсадных уток в своей охоте на более крупную дичь.

Серенькое утро Чеботарев встретил довольно бодро, не смотря на скверный сон. Долго и со смаком пил кофе, обдумывая первые шаги на пути подтверждения сразу двух своих версий, реалистической и фантастической. По части реализма пусть землю роют Корытин с его ребятами, а вот что касается эбирских фантазий, то тут ножки придётся бить самому.

Агния Чеботарёвскому звонку не удивилась, ещё менее удивило её приглашение позавтракать вместе в уже знакомом кафе. Виктору даже показалось, что она заинтересована в этой встрече не меньше, чем он.

На этот раз посетителей в кафе было много, и ни о каком серьёзном разговоре в такой обстановке не могло быть и речи.

– Может, поговорим в машине? – предложил Чеботарев после обмена любезностями. – Если позволите, то я всё-таки допью свой кофе.

Вид у Агнии был не то, чтобы помятый, но какой-то чрезмерно озабоченный. И

даже подленькие мелкие морщинки появились вокруг слегка покрасневших глаз. Она то ли плохо спала, то ли много плакала. Во всяком случае, вид Агнии Чеботарёва насторожил – уж не получила ли известие о пропавшем муже? Впрочем, походка у неё оставалась всё та же, и сидевшие за столиками мужики оглядывались ей вслед.

– Собираетесь меня допрашивать? – спросила Агния, усаживаясь на переднее сидение машины и беря из рук Чеботарёва сигарету.

– Нет. Просто хотел поделиться с вами кое-какими своими сомнениями. – По поводу моего мужа?

– Речь пойдёт о Резанове, – уточнил Виктор. – Но думаю, что и отъезд вашего мужа не был случайностью.

– А какое всё это имеет отношение ко мне? – Агния нашла, наконец, удобную позу и глубоко затянулась. – Резанова я знаю постольку поскольку, а что касается Астахова, то мне его дурацкие выходки надоели.

– У меня есть основания полагать, что Резанов убил трёх человек. – Вы с ума сошли? – Агния поперхнулась сигаретным дымом. – Шуточки у вас, однако, гражданин следователь.

– Я не шучу, – холодно возразил Чеботарёв. – Почему же тогда он на свободе?

– Потому что реакция прокурора будет приблизительно такой же, как ваша, и у меня появится шанс оказаться в психушке, особенно если я начну рассказывать ему о подвигах божественного быка.

– А что, Резановский сон имел продолжение?

– Представьте себе. Если верить этому сну, то смерть трёх несчастных, о которых вы, наверное, слышали, на совести Резанова или, точнеё, божественного быка в него вселившегося. К сожалению, божественного быка мы к суду привлечь не можем. Но вполне можем привлечь к ответу Резанова, Ксению и жреца Атемиса, который за ними стоит.

– У вас своеобразное чувство юмора, Виктор Васильевич. – Боюсь, что чувство юмора здесь не при чём, – возразил Чеботарёв. – Это художественное осмыслёние событий, происходящих в последние дни. Вы ведь тоже участвуете в Резановсних снах?

– Меня он продал в рабство, – поведала Агния. – Вот такие у нас с вами знакомые, Виктор Васильевич.

– Резанов не уточнял, кому именно вас продали в рабство? – Я вас не понимаю, Виктор Васильевич, – возмутилась Агния. – С какой стати мы обсуждаем пьяный Резановский бред?

– Этот бред, Агния Александровна, имеет вполне реальную основу, – возразил Чеботарёв и тут же без паузы добавил: – Вы на кого работаете?

– Да как вы смеете!

Про себя Чеботарёв отметил, что Агнии не возмущаться надо было, а удивляться. Тогда её вполне можно было счесть сторонним наблюдателем в этом деле. – Пока я не собираюсь выдвигать обвинения ни против вас лично, ни против ваших хозяев, – холодно заметил Чеботарёв. – Просто хочу предупредить: Ксения не одинока, за ней стоят серьёзные силы, о которых ваши хозяева не догадываются. И силы эти не только серьёзные, но и безжалостные. Именно жрец Атемис и его люди устранили и Паленова, и троих нанятых Рекуновым отморозков. Я думаю, что ваш муж, Алексей Астахов, работает на Атемиса. Он всегда на него работал, даже тогда, когда вам казалось, что он работает в стане Паленова на ваших боссов. – Сволочь.

– Думаю, у него были основания поступать именно так. – Вы на что намекаете? – опять не к месту возмутилась Агния. – Я намекаю на вашу связь с боссом, – не стал щадить её Чеботарёв. – Женщины подобные вам, редко бывают деловыми партнёрами.

– Это комплимент или оскорбление? – Разумеется, комплимент, – усмехнулся Чеботарёв. – В частных беседах я говорю женщинам только комплименты. В служебном кабинете я назвал бы это констатацией факта.

– Спасибо за комплимент, – огрызнулась Агния. – Но вы ошиблись в своих предположениях.

– Ваше опровержение несколько запоздало, – не остался в долгу Виктор. – А на будущее запомните, у опытного агента эмоция не должна опережать мысль.

– Я не служу в разведке, – Агния попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривенькая.

– Зато пытаетесь вести наружное наблюдение за своими знакомыми, что запрещено законом. Предупреждаю об этом не только вас, но и ваших хозяев.

– Это официальное предупреждение? – Если потребуется, то будет и официальное.

Самое время было Чеботарёву порадоваться своей проницательности, но как раз ликование в душе почему-то отсутствовало напрочь. Он никак не мог ухватить логику разворачивающихся событий, создавалось впечатление, что за всем этим клубком хаотичных действий скрывается направляющий ум, либо на редкость изощрённый, либо больной, а скорее и то, и другое вместе.

Собранную Корытиным информацию Чеботарёв разбирал с особой тщательностью. Рекунов не произвёл на него впечатления человека склонного к мистике, скорее его можно было счесть реалистом, прагматичным и расчётливым. За свою далеко не безгрешную и далеко не трудовую жизнь Рекунов прокололся только однажды, на заре криминальной карьеры, и с тех пор являл собой пример гражданина, озабоченного судьбами проводимых в стране реформ. Во всяком случае, по Чеботарёвскому ведомству ничего серьёзного за ним не числилось. Были оперативные данные, что Рекунов отмывает через легальные структуры деньги, добытые не совсем чистым способом, но попробуйте определить, какие деньги по нынешним временам чистые, а какие нет. В последние годы Рекунов отошел даже от рэкета, которым грешил на определенном этапе своей криминальной карьеры, видимо, дело его было настолько серьёзным, что не терпело суеты. Можно было предположить, что Рекунов предоставил Ксении и ее партнерам некую сумму денег в кредит, которую те в результате возникших финансовых проблем не смогли выплатить сполна.

Чеботарёв, с интересом разглядывая фотографию преуспевающего бизнесмена, сделанную расторопным Корытиным, пришёл к выводу, что человек этот вполне здоровый и крепкий, годы его небольшие, лет сорок, и вся его деятельность на ответственном посту еще впереди. И если такой человек, несклонный, если судить по лицу и биографии, к истерикам, привлекает Сахарова с компанией для того, чтобы устранить известную в городе деловую женщину, то вероятно сумма задолженности немаленькая.

Светлана Резанову понравилась: длинноногая красавица с собранными в замысловатый пучок светлыми волосами и большими зелёными глазами. Резанову даже показалось, что окружавшая её компания мужчин недостойна такого соседства. Во всяком случае, по его мнению, только один из сидевших за столом хоть что-то из себя представлял. Вероятно, это и был Рекунов – лысоватый шатен с умными глазами и резкими чертами лица. Такие лица бывают у людей, которым жизнь не позволяет расслабиться даже в ресторане. Двое других смахивали скорее на среднестатистических наших граждан, чем на представителей криминального мира. Иное дело быки, торчащие у стойки с запросами явно не удовлетворяющими даже их минимальные потребности в отношении спиртного, – истинные урки. Надо полагать, это была Рекуновская охрана. Ребятки в неё были подобраны со вкусом, соответствующим репутации хозяина.

Сам Резанов сидел на месте хоть и не почётном, но вполне его устраивающем. Подобные места занимают обычно люди случайные, заезжие и ни на что не претендующие в чужом городе кроме рюмки водки и приличной закуски по совершенно неприличным, на Резановский взгляд, ценам. К тому же Резанову не нравилась музыка, не говоря уже о полуголых девочках на эстраде, пытавшихся имитировать танец страсти. С девочками он примирился бы, но танец не лез ни в какие ворота, поскольку страсть изображалась с чрезмерной натугой, как при классическом запоре. Возможно, девушек не устраивала публика – в зале не было глаз, способных их воспламенить, но, по мнению Резанова, профессионал должен оставаться профессионалом в любой ситуации, и уж коли ты не способна изобразить страсть, то и не берись.

– Безобразие, – сказал он вслух, чем привлёк внимание соседа по столику. – Рыба ни к чёрту не годится, – подтвердил тот, и вяло отхлебнул вино из большого фужера.

– Вы на девочек посмотрите, – посоветовал ему Резанов довольно громко. – Чистая халтура. И за что только с доверчивых людей деньги берут.

Резановские слова даром не пропали, поскольку, угодив в музыкальную паузу, разнеслись чуть не по всему залу. По крайней мере половина посетителей сочла своим долгом обернуться в сторону развязного ценителя. Обернулся и Рекунов, которого Резановская реплика задела видимо за живое, поскольку этот средней руки кабак принадлежал именно ему.

Случайный собеседник Резанова был сильно смущён всеобщим вниманием и поспешил, расплатившись за недоеденную рыбу, убраться с глаз публики.

А публика всё-таки выразила неосторожному ценителю своё возмущение устами одного из стриженных, оторвавшегося на короткое время от стойки бара. Резанову настоятельно посоветовали подышать свежим воздухом, поскольку ресторанная атмосфера плохо действует на его умственные способности.

Резанов с такими выводами не согласился и, по мнению хорошего мальчика от доброго дяди, нарывался на скандал со всеми вытекающими для его наглой физиономии последствиями. Оба спорящих джентльмена голос не форсировали, и со стороны их беседа могла бы сойти и за мирную, но на самом деле пикировка катилась к зубодробительному финалу, в первую очередь для Резанова, поскольку его стриженый собеседник мог рассчитывать на горячую поддержку приятелей, которые уже демонстрировали, признаки беспокойства и готовность вмешаться. Ждали они сигнала от хозяина, но за хозяйским столом, видимо, ещё не приняли окончательное решение, во всяком случае, стильная блондинка в чём-то убеждала Рекунова. И, похоже, убедила, поскольку от стола последовал сигнал, но совсем не тот, которого ждали скучающие шестёрки.

– Тебя зовут, – бросил хмуро Резанову, разом утихший оппонент. – Не зовут, приглашают, – поправил его Сергей.

Впрочем, в данных обстоятельствах это уже не имело никакого значения, разве что стоило поломаться из соображений престижа. Но Резанов ломаться не стал, продемонстрировав тем самым покладистость характера. Стул ему подвинул гражданин средних лет и довольно интеллигентной наружности, во всяком случае

в очках и при галстуке. Рекунов щедро отвалил гостю коньяка в большой хрустальный фужер:

– Вам не понравились наши девочки? – Девочки мне как раз понравились, – возразил Резанов. – Не понравилось исполнение – на мой взгляд, ему не хватало страсти.

– А вы что, профессиональный танцовщик? – Нет, я журналист – Резанов Сергей Михайлович. – Рекунов Игорь Витальевич, – представился в свою очередь хозяин. – Мне кажется, что вы не совсем правы, Сергей Михайлович, хотя на вкус и цвет товарищей нет. – Возможно, – согласился Резанов. – Но я оставляю за собой право на собственное мнение в свободной стране.

– Собственное мнение, да ещё в свободной стране, чревато большими неприятностями, господин Резанов, – улыбнулся Рекунов, – вы можете нарваться на оппонента с более увесистыми кулаками.

– Риск, – согласился Резанов. – Но когда речь идёт о вопросах фундаментальных, я готов рискнуть если не головой, то битой физиономией.

Двое других мужчин, присутствующих за столом, в разговоре не участвовали, хотя слушали с интересом. Не исключено, правда, что этот интерес относился не к словам Резанова, а к его личности.

– Никогда не думал, что дёрганье девочек под музыку имеет для кого-то важное, а уж тем более фундаментальное значение.

По наблюдениям Резанова, Рекунов не пил, да и по части еды он не был большим знатоком – на блюде перед ним была та самая рыба, которую уже успел обругать Резановский сосед по предыдущему столику.

– Речь идёт не о дёрганье и даже не о классическом танце, речь идёт о страсти, Игорь Витальевич. О той самой страсти, которая правит миром с той самой минуты, когда Адам и Ева согрешили по дьявольскому наущению. Согласитесь, что это вопрос всё-таки фундаментальный. Нельзя имитировать страсть, ей надо отдаваться целиком, либо вообще танцевать барыню. В народных танцах тоже есть своя прелесть, они греют душу, разгоняют застоявшуюся кровь по телу и способствуют сближению. Но уж если вы берётесь пробудить в мужчине инстинкт размножения, то будьте добры соответствовать. Нельзя шевелить бёдрами с рыбьими глазами.

– Не лишено, – сказал пёстрый галстук. – Либо люби женщину, либо кушай мясо. – Именно, – подтвердил Резанов. – А за всё время танца я не заметил, чтобы хоть кто-то оторвался от закуски или от выпивки, а значит, перед нами чистая профанация страсти, которая рано или поздно приведёт общество к импотенции. – Однако вы делаете прямо-таки глобальные выводы из самой обычной ресторанной клоунады, – подала свой голос дама, которую Рекунов почему-то забыл представить гостю.

– Вы когда-нибудь слышали, сударыня, о храмовой проституции? – Допустим. Но какое это имеет отношение к нашему разговору. – Самое непосредственное, – мягко улыбнулся ей Резанов. – Там страсть была не пороком, а формой служения Высшему Инстинкту размножения всего живого. И все эти движения живота и бёдер пришли к нам из древних магических танцев и имеют глубочайшее значение – это язык жестов для разговора с Высшим Инстинктом. Эти движения отрабатывались тысячелетиями, и пользоваться ими нужно осторожно, иначе усердие не по разуму чревато большими неприятностями и для исполнительниц и для зрителей. Имитация основного инстинкта ведёт к его ослаблению, а значит, в конечном итоге, к вырождению человечества.

– Всё это не так страшно, – улыбнулся до сих пор молчавший худощавый брюнет, акцент и внешность которого указывали на среднеазиатское происхождение. – Размножаться можно через колбу.

– Не выйдет, – покачал головой Резанов. – Основной инстинкт – это не только продолжение рода, это ещё и сохранение потомства. И не в последнюю очередь среды обитания. Человек смертен, а человечество может существовать ещё тысячи и тысячи лет, но только при одном условии – если не утратит основного инстинкта, поскольку только забота о потомстве заставляет нас прикладывать усилия к совершенствованию этого мира и сохранению природной среды. Утратив основной инстинкт, мы просто станем жить по принципу – после нас хоть потоп.

– В некотором роде мы так и живём, – задумчиво проговорил пёстрый галстук. – В том-то и дело, что пока только «в некотором роде», – усмехнулся Резанов. – Хотя трудно не согласится с тем, что основной инстинкт под напором имитаций всё слабеет и слабеет. – А как же сексуальная революция? – удивилась Светлана. – Ведь это именно она освободила основной инстинкт от сдерживающих оков?

– Инстинкт не нуждается в освобождении, по той простой причине, что его никто не порабощал. А сексуальная революция – это революция извращенцев, революция имитаторов, губителей основного инстинкта. И если угодно – врагов рода человеческого. – По-вашему, всех голубых и лесбиянок надо ставить к стенке? – возмутился пёстрый галстук.

– Я не сторонник крайних мер, – пояснил Резанов, – но я против того, чтобы извращения навязывались человечеству в качестве нормы. Дело ведь не только в сексе. Важно не только произвести потомство, важно его сохранить. Именно поэтому все, кто похабит окружающую среду, мои враги. Все, кто похабит среду социальную, это тоже мои враги, потому что мои дети должны получить образование, медицинское обслуживание, нормальное питание, наконец.

– Вы, господин Резанов, случайно не коммунист? – полюбопытствовал с усмешкой Рекунов. – Нет – ответил ему Резанов. – Я обладатель, и совсем не случайно, основного инстинкта, причём в ярко выраженной форме. Божественный бык, если угодно.

– А вы не пробовали обращаться к психиатру? – засмеялась Светлана. – Тогда уж лучше к хирургу, – отпарировал Резанов, чем развеселил мужскую часть компании.

– Хорошо, – сказал Рекунов. – Пусть будет инстинкт. Но ведь есть ещё и разум, который говорит инстинкту – нельзя. Или: это опасно, друг мой, в противоборстве с этими силами ты можешь лишиться жизни. И что в таком случае делать человеку?

Говорил Рекунов с улыбкой, но глаза его смотрели на собеседника серьёзно. И читалась в них если не угроза, то предупреждение.

– Бывают ситуации, когда человек не вправе рассуждать, – холодно сказал Резанов. – Он обязан действовать, подчиняясь инстинкту, а не разуму. Разум может подавлять инстинкт, но только до поры до времени. До той самой поры, когда возникнет угроза роду человеческому. И если основной инстинкт, почувствовав угрозу, вырвется из объятий разума, то берегитесь, господа, божественный бык не знает жалости. Для него не существует понятие «закон», он ничего не боится, он истребляет всех, кто косо смотрит на его божественную корову. – Забавно, – протянул Рекунов. – Но не очень страшно. Ибо за всем этим всего лишь человек, которого без труда остановит пуля.

– Наверное, – согласился Резанов. – Но это будет борьба на истребление, без всякой надежды на примирение.

– Звучит обязывающе, – хмыкнул пёстрый галстук, – во всяком случае, для божественного быка.

– Боюсь, господа, я уже изрядно утомил вас своими теориями, – вежливо склонил голову Резанов. – А посему разрешите откланяться. – Рады были с вами познакомиться, Сергей Михайлович, – оскалился Рекунов. – Надеюсь, что эта наша встреча не будет последней.

Корытин встретил следователя скорбной миной – верный признак того, что кое-какие сведения он всё-таки раскопал, но хочет, чтобы другие по достоинству оценили его титанический труд, и потому долго будет ходить вокруг да около, пуская дым в глаза.

Чеботарев с вопросами не спешил, давая возможность Корытину дойти до критической точки, когда распирающая того информация сама рванёт наружу, срывая заслонки молчания.

Корытин держался минут десять, делая вид, что страшно занят изучением какой-то невероятно важной бумаги, но на дальнейшую игру в молчанку у него просто не хватило сил.

– Есть кое-какие сведения, Виктор Васильевич. Информация конфиденциальная, не для протокола.

– Даже так, – усмехнулся Чеботарёв. – Ладно, выкладывай свои непротокольные сведения.

– Один мой знакомый, назовём его «мистер Икс», давно уже служит в учреждении, ведающем нашими местными проблемами, и, что называется, вхожий в самые высокие кабинеты, убежден, что Ксения Петровна Костикова особа влиятельная и представляющая в деловой сфере интересы людей ещё более влиятельных. Так вот, этот мистер Икс предостерег и меня и вас от вмешательства в дела нас обоих совершенно не касающиеся.

– Похоже на угрозу, – пожал плечами Чеботарёв. – Но непонятно пока, отчего такой переполох в высших сферах, если мы к ним ещё не подступались?

– Вот и мне непонятно, откуда такая нервность. Убитые в лучшем случае тянут на вымогателей. К тому же все трое надёжно покойные. Нити, от них идущие, дальше Рекунова нас не пускают, так почему вдруг такой демарш? Может, мы недооцениваем этого хитрого урку?

– А у тебя есть о нём дополнительные сведения? – В общем да, – скромно потупился Корытин. – Насколько я знаю, две не слишком доверяющие друг другу группировки всё-таки попытались провернуть совместно операцию, сулившую большие барыши. И главным исполнителем была Ксения Костикова. Насколько я могу судить, дело закончилось не слишком удачно. А проще говоря, куда-то исчезла громадная сумма денег. Группа мистера Р. посчитала, что её надули и страшно обиделась на группу, в которую входит мистер Икс. Словом, назревала большая разборка с взаимными претензиями. Однако в последнее время стороны стали склоняться к мысли, что «оба правы, девка виновата». «Девка», как вы совершенно правильно поняли, – это Ксения Костикова, сорвавшая, как полагают мистер Р. и мистер Икс, банк. Как только стороны пришли к столь прискорбному выводу, они тут же и достигли консенсуса. Этим консенсусом стали гражданин Сахаров и товарищи. Проблема состояла не в том, чтобы устранить Костикову, а в том, чтобы припугнуть её и заставить вернуть деньги. Вот тут и случилось то знаменательное событие, о котором мы знаем больше других. Никто, конечно, не поверил, что слабая женщина в одиночку порвала на куски трёх неслабых мужчин, и в обеих группировках воцарилось тихое недоумение, граничащее с паникой, поскольку те деньги, которые исчезли, не идут ни в какое сравнение с теми, которые продолжает контролировать Ксения Николаевна. – Насколько я понимаю, этот мистер Икс предложил тебе сотрудничество?

– В общем да, – усмехнулся Корытин. – И мистер Р. и мистер Икс очень заинтересованы в результатах нашего расследования в части нахождения убийц Сахарова, но совсем не заинтересованы, чтобы на поверхность всплыло дело о пропавших миллионах. И боже нас упаси трогать их священную корову Ксению Костикову.

– Божественную корову, – поправил Чеботарёв Корытина.

– А есть разница? – удивился тот.

– Убийство Паленова имеет к этой суете какое-нибудь отношение? – Скорее да, чем нет, – задумчиво протянул Корытин.

– Резановская хвалебная статья в газете, – догадался Чеботарёв. – Урки и номенклатура восприняли эту статью нак открытый вызов, и как подтверждение того, что Паленов действительно сговорился с Костиковой, и этот союз угрожает интересам многих людей. За Паленовым, как ты знаешь, тоже нехилые силы. Теперь эти силы чувствуют себя незаслуженно пострадавшими и горят жаждой мести.

– Мистер Икс в большой панике? – Если говорить о друзьях мистера Икс, то эти ребята редко порют горячку, а вот что касается мистера Р., то здесь контингент более решительный и склонный к крайностям. Паленова устранил, скорее всего Рекунов. Он же настаивает на скорой и решительной расправе с Ксеней, считая, что убийство Сахарова с её стороны просто кровавый блеф. Короче, девушка заигралась, и пора с неё спросить за это. Группа мистера Икс склонна с расправой повременить и разобраться, не маячит ли за спиной банкирши более солидные силы, чем журналист Резанов,

– Почему они так доверились Костиковой? – Слабая женщина, – развёл руками Корытин. – Целиком зависимая от расположения наделённых властью мужчин, за которой, как казалось, никто не стоит. И вдруг непонятно откуда высовывается волосатая лапа и гребёт под себя номенклатурно-криминальный общак.

Вот тебе и божественный бык Огус, вот тебе и мистика, Чеботарёв. Остаётся только выяснить, какую роль играет во всём этом деле Резанов, хотя не исключено, что его используют вслепую. Во всяком случае, Чеботарёву с трудом верилось, что Резанов мог быть той силой, опираясь на которую, Ксения рискнула бы бросить вызов криминалу и номенклатуре, этим двум столпам нынешнего российского общества.

– Между прочим, Виктор Васильевич, твой знакомый вчера встречался в ресторане «Парадиз» с Рекуновым и довольно долго молол там всякую чушь. По моим сведениям, именно Резанов был инициатором встречи. Он даже устроил там небольшой скандальчик, чтобы привлечь к себе внимание.

– О чём они говорили? – Об инстинкте и разуме, о свободе и воле, во всяком случае, это всё, что разобрал мой сотрудник, сидевший неподалеку. Но главное, у моего сотрудника сложилось впечатление, что Рёзанов угрожал Рекунову. То ли этот твой журналист редкостный нахал, Виктор Васильевич, то ли у него крыша поехала.

– Кто ещё был с Рекуновым в ресторане? – Его подруга Светлана Лиховцева, ближайший сподвижник и герой криминальной нивы Селянин Николай Константинович и гость нашего региона Халилов Рустем Халилович. Последний прибыл, вероятно, по делу о пропавших миллионах.

– Ты случайно не в курсе, Андрюша, Ксения Николаевна действительно беременна или это тоже блеф?

– А, собственно, почему я должен быть в курсе столь интимных подробностей бытия такой важной особы? – удивился Корытин.

– Не исключено, что этот нерождённый Минотавр будет играть ключевую роль в развивающихся событиях.

Корытин посмотрел на следователя с интересом, но в этом интересе была и большая доля сомнения в его психическом здоровье. И, в общем, капитан был прав. Чеботарёв и сам чувствовал, как начинают скисать его мозги, стоит ему только ступить в область Резановсних видений. По мнению Виктора, самое время было подключать к коллективному психозу скептика Корытина, который, возможно, сумеет из всего этого сказочного по своему маразму материала пошить нечто годное и для повседневной носки.

Корытин слушал пересказ Резановских сновидений даже с большим интересом, чём Чеботарёв ожидал. Всё-таки во всех нас сидит детская вера в то, что наши сны являются мистическим пророчеством жизни грядущей или на худой конец, объяснением дней ушедших.

– Никогда не видел таких складных снов, – бросил Корытин как бы между прочим. – Судя по всему, мы имеем дело с очень серьёзной авторской правкой, – согласился Чеботарёв. – А потом у сна появился и соавтор, кардинально поменявший его первоначальную суть. Мне важно понять состояние Ксении, блефует она с этими снами, или они оказывают на неё какое-то воздействие. Беременные женщины суеверны.

– Ну, извини, – покачал головой Корытин, – если со стороны Ксении это не блеф, то тогда сумасшествие в самой откровенной форме, и, по-моему, куда более опасной, чем у Резанова. Резанов ведь привык витать в воображаемых мирах и достаточно трезво соотносить их с реальностью, а для Ксении всё это может оказаться непосильной ношей.

– Об этом я тебе и толкую. На уровне сознания она отлично понимает, что живёт отнюдь не в Эбире, а в России, но в подсознании у неё совсем иная мотивировка действий, чем та, что могла сложиться при столкновении с известной нам реальностью. – Ты хочешь сказать, что Резанов воздействует на её подсознание? – Скорее Резановский сон дал всего лишь выход для сложившейся в подсознании оценки ситуации, – пояснил Чеботарёв. – Она боится, да и есть чего бояться, но, тем не менее, продолжает упрямо верить в нечто её оберегающее. Нечто настолько могущественное, которому никакие урки не страшны.

– В божественного быка, что ли? – поразился Корытин. – Я же говорю, что она сумасшедшая.

– В том-то и дело, что она не сумасшедшая и весьма трезво просчитывает все свои ходы. Но она никогда бы не решилась на эти ходы, если бы в подсознании у неё не было уверенности в правильности избранного пути. Божественный бык у неё в подсознании. И ребёнок, которого она вынашивает, часть этой силы. Беременность не только не ослабляет её, а наоборот, толкает к самым отчаянным поступкам.

– Удивил, Виктор Васильевич, – только и сумел выдохнуть Корытин. – Конечно, для Ксении предложенная Резановым бычья комедия – всего лишь игра, театр, но этот театр выражает её суть в гораздо большей степени, чем суть Резанова. Бык он или не бык, это ещё вилами по воде писано, но то, что Ксения божественная корова Огеда, вынашивающая своего Минотавра, это совершенно точно, и вести себя она будет именно в соответствии с этой внутренней своей сутью, какие бы обстоятельства ей не предложили. Мать Александра Македонского была уверена, что зачала своего сына от бога, который явился к ней в образе змея. И этой материнской уверенности сыну хватила на то, чтобы завоевать полмира. – Это что же – зомбирование?

– Кто-то очень умный, досконально знающий и характер Ксении, и её стремление к деньгам и власти, и её слабости, то есть склонность к суевериям, сформировал у неё в подсознании выгодное для себя восприятие ситуации. Другое дело, что

у нашей современницы Ксении, женщины деловой и вроде бы прагматичной, бог Огус будет не быком или змеем, а чем-то куда более приземлённым и реальным.

– Всё это уж слишком фантастично, Виктор Васильевич, – усомнился Корытин. – Если ты начнёшь свой фрейдизм прокурору излагать, то он пошлёт тебя куда подальше, а в суде нас и вовсе засмеют.

– Считай мои рассуждения просто фантастической версией для узкого круга лиц. Но чтобы эта версия не выглядела в твоих глазах сказочной, я сошлюсь на два факта: убийство Паленова и сопутствующие ему обстоятельства, и второй, каменная пластина, которую Астахов преподнёс Резанову в качестве гонорара.

– А при чём здесь убийство Паленова? – При том, что оно совершено было чужими руками, – напомнил Чеботарёв. – Рекунова очень изящно подвели к мысли, что во всём виноват именно Паленов. И теперь, я думаю, не составит большого труда столь же изысканно натравить партнёров Паленова не только на Рекунова, но и на его номенклатурных союзников.

– То есть, если я правильно понял, вся эта эбирско-российская история может закончиться большой бойней и прольётся в этой театральной постановке отнюдь не клюквенный сок?

– Думаю, что жрец Атемис к этому и стремится, – кивнул головой Чеботарёв. – Я попытался через Агнию предостеречь подельников мистера Икса, но, судя по их демаршу, они то ли Агнии не поверили, то ли мне. Надо поговорить с ними пооткровеннее.

– А как же тайна следствия. – Тайна тайной, – возразил Чеботарёв, – но если речь идёт о жизни людей, пусть мне и не слишком симпатичных, то я просто обязан их предупредить.

– Я попытаюсь установить контакт с Рекуновым. – Действуй, – благословил опера Чеботарев

Поначалу Резанову было непонятно, каким образом Агния оказалась связана с Рекуновым, пусть даже и через блондинку Светлану. Такая приличная во всех отношениях дама и вдруг такие предосудительные знакомства. Однако стоило только Резанову изобразить собой вопросительный знак, как на него тут же обрушился поток информации и ни где-нибудь на стороне, а в стенах родной редакции. Готовность, с которой коллеги делились сведениями, неискушённому человеку могла бы показаться верхом бескорыстия, но Резанов к неискушённым людям не принадлежал, а потому отлично сознавал, что из сброшенной ему мимоходом информации штанов не сошьёшь и обед не приготовишь. В том смысле, что эта информация хоть и представляла интерес для общественности, но не имела шансов быть напечатанной на страницах родной газеты, ибо редактор Селезнев никогда не позволил бы своим журналистам бросить тень на видного деятеля областной администрации. Да и вообще, какие могут быть амурные истории на страницах серьёзной газеты. Хватит нам за глаза одного Резанова с его теоретическими изысканиями в эротической сфере.

Юрий Владимирович Дерюгин был старше Резанова разве что лет на пять, но далеко опередил его на социальной лестнице, занимая солидный пост в областной администрации. В отличие от других молодых да ранних Дерюгин сделал карьеру не на политических тусовках, а на хозяйственном поприще. Человек он был деловой, с хваткой преуспевающего хищника, но ни в чём предосудительном, с крупными скандальными последствиями, незамеченный. Говорило это не столько об исключительной порядочности областного чиновника, сколько о его предельной осторожности и умении заметать следы.

Своими манёврами по городу следом за занятым человеком Резанов достиг немногого. Для полноценной слежки журналисту не хватало опыта, да и Дерюгин был не настолько глуп, чтобы афишировать предосудительные связи. Его контакты с Рекуновым происходили при посредничестве Агнии и Светланы. В общем-то, Резанов и не ставил целью, выведать столь неоригинальным способом секреты обременённого заботами чиновника. Для него важнее было другое: заметив слежку, Дерюгин должен был как-то отреагировать на чужое нахальство. И вчерашняя встреча с Рекуновым, и сегодняшнее мотание за Дерюгиным нужны были Резанову для стимулирования активности оппонентов. А заключительным аккордом было приглашение Агнии на чашку чая.

Агния с недоверием посматривала на пошарпанные бока «Москвича», но приглашение, удостоить своим присутствием его потрёпанное чрево, приняла.

– Что-то случилось? – взглянула она на Резанова с покровительственной улыбкой на тщательно накрашенных губах.

– Случилось, – подтвердил Резанов, которому улыбки красивых женщин нравились в принципе, но он с трудом выносил улыбки фальшивые.

«Москвич» бодро рванул с места, шаловливо брызнув дорожной грязью в неосторожного прохожего, зазевавшегося на обочине. В суматохе буден Резанов не сразу осознал, что пришла сырая и скучная российская осень, и распустившаяся было павлиньим хвостом природа, уныло теряет свои зелёные перья до абсолютно голого безобразия. Деревья с течением дней становятся всё более обнажёнными, а женины – всё более одетыми, скрывая под модными тряпками свою и без того неясную суть.

– Что нужно от Ксении твоему любовнику Дерюгину?

Агния собралась было по привычке возмутиться, но потом передумала: – Мог бы и сам у него об этом спросить, ты ведь следил за ним сегодня с самого утра.

– А он, значит, мою слежку заметил? – Слушай, Резанов, ты ведёшь себя как самый последний дурак. Рекунов тебя по асфальту размажет, а ты ещё надумал ссориться с Дерюгиным.

– Размажет или нет, это ещё вилами по воде писано, – зло процедил сквозь зубы Резанов. – Но если с головы Ксении упадёт хотя бы волос, то Дерюгину худо придётся, так ему и передай.

– Волос-то, между прочим, уже упал. И Дерюгин здесь абсолютно ни при чём. – Ты на что намекаешь? – Резанов так резко затормозил, что Агния едва не ткнулась головой в лобовое стекло.

– С ума сошёл?! – воскликнула она. – Кто-то плеснул в Ксению кислотой, но она, похоже, легко отделалась. В следующий раз всё может обернуться куда хуже. – Следующий раз уже был, – глухо сказал Резанов, мысленно проклиная себя за недогадливость. – И по асфальту размазали не меня.

– Ты хоть соображаешь, с кем связываешься, Серёжа?! – пыхнула гневом Агния. – Ведь не только её, но и тебя не пощадят. Шутка сказать, такие деньги.

– Ксения беременна, – хмуро бросил Резанов. – Это многое объясняет, – согласилась Агния. – Женщине в таком состоянии чёрт-те что может померещиться. К тому же работа у неё, сам знаешь, нервная. Дерюгин Ксении зла не желает, а тебе тем более. Увези её куда-нибудь на отдых, пусть передаст дела помощникам. Если она вернёт деньги, то никто её преследовать не будет, это Дерюгин тебе обещает твёрдо.

В эту минуту Агния показалась Резанову почти искренней. К тому же если всерьез и без нервных взвизгиваний рассматривать свои шансы в противоборстве с двумя мощными группировками, то приходится со всей ответственностью признать, что они равны нулю. И Ксению Резанов не спасёт и свою голову потеряет. – Ладно, – кивнул головой Резанов. – Я поговорю с Ксенией.

Поцелуй Резанова приняли не то, чтобы равнодушно, а как-то вяло. Похоже, божественной корове нездоровилось. Он довольно долго держал её в своих объятиях, не испытывая приступов страсти, а только нежность. Ксения просто отдыхала, прикрыв глаза. И Резанову вдруг пришло в голову, что эта женщина ему слишком дорога, чтобы он мог позволить кому-то украсть хотя бы волосок из её отрастающей причёски. А этот вызревающий ребенок волновал его лишь постольку, поскольку был частью её плоти и результатом их притяжения. Как, оказывается, странно зарождается жизнь и как долго вызревает, и как легко она обрывается чужой тупой волей, погрязшей в сволочных амбициях, порой даже не успев расправить грудь для первого крика, не осознав до конца, зачем она возникла, какую цель преследовала своим зарождением, и что должна была дать этому миру.

– А вдруг родится не бычок, а тёлочка? – А тебе хочется бычка?

– Мне всё равно, – сказал Резанов. – Пусть родится.

А ведь может и не родиться из-за кучи грязных замусоленных бумажек, переданных кому-то с целью их умножения на некий процент. Абсурд. Дичь. Это и есть цивилизация? Когда живое приносится в жертву куче дерьма. Нет, господа, в инстинкте куда больше разума, чем во всех ваших законах, уложениях и правилах, во всей вашей цивилизации, которая убивает не задумываясь для того, чтобы набить чрево ублюдков, которым и жить-то не для чего: мало одного куска, дай два, и пусть он вторым подавится, но всё равно будет пихать его в свою вонючую пасть, и вовсе не из инстинкта самосохранения, а исключительно из жлобства, потому что ему можно. Можно отнять у других и присвоить. Они сильнее, они подлее, они ловчее, а потому закон на их стороне. Но кроме закона есть ещё и правда другая. Эта правда дана нам природой: прав тот, кто защищает нарождающуюся жизнь и выше этой правды ничего быть не может. – Познакомь меня с Атемисом. – С каким Атемисом?

– Я хочу познакомиться с человеком, который заварил всю эту кашу. – Какую кашу? – Ксения отошла к столу и принялась перебирать бумаги.

Все её поза выражала несогласие и упрямство, словно этот проклятый стол с бумажками придал ей новые силы в борьбе с жизненными передрягами. Зачем ей всё это нужно? Кому и что она пытается доказать? Дом – полная чаша. Денег хватит, чтобы безбедно прожить до глубокой старости. Так зачем же этот чудовищный риск? Зачем подставлять под удар и себя, и неродившегося ещё ребёнка? Ради чего?

Резанов с трудом подавил вспыхнувшее раздражение: – Кто тебе помог облапошить Рекунова и Дерюгина?

Ксения обернулась, в карих глазах её был вызов:

– А почему ты решил, что вправе вмешиваться в свои дела? – Потому что за эти дела тебе уже грозят пулей, как и мне впрочем. – И ты испугался?

– Испугался. Неужели деньги стоят наших жизней? – Дело не в деньгах, Серёжа, – Ксения смотрела куда-то в окно: то ли испугалась Резановских вопрошающих глаз, то ли вообще он был для неё в эту минуту не важен. – Просто им теперь придётся считаться со мной.

– А как же те трое в тупике? Три жизни, это много, Ксения.

– Они открыли стрельбу первыми, и моим людям не оставалось ничего другого, как уничтожить их.

– Та самая иномарка, от которой мы так удачно убегали? Хотел бы я знать, чем ты меня опоила.

– Никто не думал, что всё закончится так трагично. – И что ты собираешься делать дальше?

– Не волнуйся, я всё улажу. – Ничего ты не уладишь, – Резанов с досадой хлопнул ладонью по столу. – Деньги придётся вернуть.

– Нет, – твёрдо сказала Ксения. – Я заставлю этих людей уважать моё профессиональное и человеческое достоинство, иначе и мне, и моим детям придётся жить по тем правилам, которые им угодно вечно менять к своей выгоде.

– Они от тебя не отстанут. – Пока я жива, они ничего не получат.

Таких упрямых глаз Резанов у Ксении ещё не видел. Для этой женщины главным было дело, а он, Резанов, являлся чем-то второстепенным, хотя, наверное, иногда и приятным. И, в общем-то, ничего удивительного в этом не было, ведь так они сосуществовали на протяжении пяти лет, и его эта жизнь вполне устраивала. Почему Ксения должна теперь ставить его на первое место, неужели только потому, что они совместно способствовали зарождению ещё одной жизни? Но ведь и отвечает за эту жизнь пока что одна Ксения, а Резанов просто с боку припёка. Советчик. Бык-производитель, который сделал своё дело и отправился в сады Иллира, пощипывать изумрудную травку. Странное существо человек и поразительно-разнообразное в своих проявлениях. Но почему и в чём Резанов не прав? Ну не нравится ему грызня за деньги и власть – это ему даже не интересно. Ему нравится быть просто эбирским барабанщиком – пить вино и любить девочек. Или строить воздушные замки, которые так нравятся Ксении. Правда, тут же возникает проблема: Ксения начинает одевать его мечту в камень, чтобы расположиться там со всеми удобствами. Между прочим, у неё есть свой резон: ребёнка придётся откармливать молочком, а не Резановской розоватой дымкой.

Булыгин откликнулся на Резановское приглашение без энтузиазма. Не то, чтобы Николаша был очень уж трусоват, но как человек обременённый женой, двумя детьми и тёщей не считал для себя возможным пускаться в авантюры. А Сергей Резанов в его представлении, конечно же, был авантюристом, готовым подставить под бандитские пули голову не только свою, но и Булыгинскую.

– Я тебя предупреждал, – сказал Булыгин с вздохом, усаживаясь на предложенный стул. – Будь добр, меня в это дело не впутывай.

Резанов никуда Николашу впутывать не собирался, поскольку пользы от него в серьёзном деле никакой, а ненужного шума он производит с избытком. Николаша хотел было обидеться на столь нелестную характеристику, но потом передумал, удовлетворившись вместо извинений чашечкой кофе:

– Только учти, что всё это предположения и никаких доказательств у меня нет. – Могила, – заверил его Рёзанов.

– Ответь мне для начала на такой вопрос, Сергей Михайлович, – начал Булыгин издалека, – много ты встречал за годы реформ обедневших чиновников, хоть федеральных, хоть областных, хоть муниципальных?

– Ну, ты даёшь, Коля, – засмеялся Резанов. – Где я найду тебе этих обедневших, мы, чай, не Гаити какая-нибудь.

– На Гаити ты их тоже не встретишь, – досадливо отмахнулся Булыгин. – Но, согласись, это ведь парадокс: производство упало вдвое, народ обнищал до полного безобразия, а чиновничий класс процветает.

– Воруют, – вздохнул Резанов. – Взятки берут. – И раньше брали, и раньше воровали, но всё это, брат, была самодеятельность. А тут ведь не десятки, не сотни, не тысячи, тут всё чиновное сословие процветает. Такое возможно только тогда, когда экономическая система работает именно на это их процветание. Схема проста до идиотизма: чиновник берёт госсредства и передаёт их банкиру под небольшой процент, банкир эти деньги пускает в оборот, а чиновник создаёт для этой финансовой операции обстановку наибольшего благоприятствования, используя административный ресурс с целью получения сверхприбыли. И тут уж, сам понимаешь, государственный интерес побоку, интересы промышленности побоку, тут преобладает сословный чиновничий интерес. – Ты хочешь сказать, что Ксения эту самую сверхприбыль не хочет возвращать номенклатуре?

– Я тебе нарисовал идеальную схему, но бывают и не идеальные. Ксению подставили. Люди, которые должны были обеспечить быстрый оборот капитала, решили сыграть на чужого дядю. То есть её банк решили обанкротить. А в этом банке, между прочим, деньги многих промышленных предприятий, средних и мелких предпринимателей. Ксения передёрнула: взяла и пустила рекуновско-дерюгинские деньги по той самой обречённой схеме, а деньги своего банка по схеме прибыльной. По закону её никто ущучить не может, по той простой причине, что банк готов выплатить хоть сейчас и Дерюгинские, то бишь государственные, вклады и Рекуновские, но выплатить с документально зафиксированным процентом, а отнюдь не со сверхприбылью. Она заставила этих ребят за чужой интерес ноги бить, а свой интерес хоронить. Можешь себе представить степень их огорчения? А тут ещё выборы на носу, которые без денег не выиграешь.

– На святое, выходит, покусилась? – На сословную привилегию, – поднял палец вверх Булыгин. – Это, брат, с ее стороны наглость почище большевистской в семнадцатом году. Она всё их нынешнее благосостояние под корень рубит.

– Сволочи, однако, – холодно сказал Резанов.

– То, что сволочи, это ещё полбеды, – вздохнул Булыгин. – Беда в другом: выстроенная под чиновный интерес экономика развиваться не может. Ведь схема, которую я тебя описал, далеко не единственная. Таких схем вагон и маленькая тележка.

А общее у них одно: получение сверхприбыли с помощью административного ресурса. И все эти разговоры о скором росте полный абсурд. Тут либо к плану надо возвращаться с КГБ и партийным контролем, либо чиновную орду усмирять, дабы не мешала свободному перемещению капитала. Только как ты эту орду усмиришь, если вся власть у неё в руках. – Они что же, не понимают, чем для них всё это может кончиться? – Есть, наверное, отдельные особи, которые понимают, и, может быть, этих особей даже немало, но ведь тут корпоративный интерес, Серёжа. Тут ведь интерес орды. Силы мистической. Пока ты ей подчиняешься, ты свой, вздумал огрызнуться – затопчут. – Не будешь возражать, если я твои мысли в статью оформлю? – Оформляй, – пожал плечами Булыгин. – Но на меня, будь добр, не ссылайся. А вообще, Серёжа, не ввязывался бы ты в эту историю, ей богу. Мне не хочется мучится совестью ещё и на твоих похоронах.

– А что, ты уже однажды мучился? – Да нет, – смутился Булыгин. – Это я к тому, что вот и Лёшка Астахов пропал. Может, он вполне здоровёхонек, но сбежал-то неспроста. Он ведь сначала на Паленова работал, а потом к другому дяде переметнулся.

– Ты об этом дяде что-нибудь слышал? – Даже и не скажу тебе, старик, – вздохнул Булыгин. – Астахов тот ещё фрукт. Слушок про него шёл нехороший ещё в годы оны, что вроде как постукивал он в соответствующие органы.

– Быть того не может. – Молодой ты, Серёжа, а Астахов тебя на десять лет старше, а десять лет у нас, это целая эпоха. И то, что тебе кажется диким и подлым, в те годы считалось не то, чтобы благородным, но допустимым и для карьеры полезным. Многие из тех, кто ныне ходит в записных либералах, в тех списках значится. – Так этот дядя из органов, что ли?

– Чёрт его знает. Но уж больно хитро всё поворачивают. Профессионально, я бы сказал. Чувствуется школа беспощадной классовой борьбы.

Элему нравилась эта женщина, а кроме всего прочего его не покидало ощущение, что они встречались с ней и раньше. Знал он эту красивую грудь и эти поразительно глубокие карие глаза. И пока Ирия самозабвенно трудилась над его телом, смывая с него грязь и усталость проведённого в суматохе дня, он, прижмурив от удовольствия глаза, лениво рылся в своей памяти, отыскивая там нечто трудноуловимое и без конца ускользающее, как кусок мыла. Старательная женщина, всё-таки он не ошибся, выбрав именно её из двадцати пяти своих покладистых жён и бесчисленных рабынь. Правда, своих, а точнее Огусовых жён, он познать ещё не успел, потому что уж очень жадной до любовных утех оказалась божественная корова Огеда. Конечно, Элем мог и бы и уклониться от её жарких объятий, поскольку чувствовал себя не очень ловко в её присутствии, но тут решающее слово было за божественным быком Огусом, который не хотел надолго разлучаться со своей Огедой.

Элему даже в голову не приходило противиться божественному быку, но и бык вёл себя по отношению к нему пока вполне благосклонно. В частности, когда тот дремал, утомлённый своей Огедой, Элем вполне мог распоряжаться собой. И эта Ирия была его выбором, а вовсе не выбором Огуса, и как только Элем это осознал, он сразу же припомнил их первую встречу в прекрасном саду одного из красивейших дворцов великого вождя Доху-о-доху. Конечно, если бы Элем знал тогда, что эта женщина не рабыня, а жена вождя, то он никогда бы не осмелился заключить её в свои объятия и не только из любви и преданности к величайшему из живших, но и просто из трусости. Ему никак не улыбалось из-за прихоти бойкой бабёнки закончить свою жизнь в зубах голодных дворцовых леопардов. Кто мог тогда подумать, что простой эбирский барабанщик так высоко вознесётся по лестнице удачи. И сегодня его, Элема, нога топтала усыпанную в честь божественного быка цветами мостовую, и глаза всех эбирцев ласкали именно его тело. А сколько было вокруг женщин, готовых всё отдать за единственный знак его внимания. Даже когда он приказал казнить знатнейших эбирских мужей Изеля и Акеля, никто и взглядом не посмел выразить ему своё неудовольствие. Вообще-то сам Элем ничего против этих знатнейших мужей не имел, но жрец Атемис требовал их казни, поскольку они были ближайшими сподвижниками Фалена, главного оскорбителя божественного быка, кроме того, эти негодяи сеяли в народе смуту, подбивая неразумных к бунту. И это в тот момент, когда бык Огус соблаговолил, наконец, после стольких лет ожидания ступить на землю своего народа, неся с собой счастье и процветание. Атемис, настаивая на казнях, ждал ответа от Божественного быка, но Огус почему-то молчал, и Элем, съёжившись от страха под взглядом верховного жреца, рискнул ответить за него сам. И, судя по всему, с ответом угадал. Во всяком случае, как сказала ему потом Элия, если бы смерть Изеля и Акеля была бы божественному быку не угодна, то Огус нашёл бы способ выразить по этому поводу своё неудовольствие. А то, что бык молчит, означает его полное доверие жрецу Атемису, днём и ночью охраняющему интересы своего господина. Объяснения божественной коровы Огеды вполне устроили Элема и очень понравились верховному жрецу. Атемис преподнёс Элии богатейшее ожерелье из голубых камней, хранившееся в сокровищнице храма. Вся эта история навела Элема на одну простую мысль: он волен распоряжаться собой, как ему заблагорассудится, при этом не следует только раздражать жреца Атемиса и божественную корову Огеду. – Сегодня принесли в жертву ещё пятерых, – тихо сказала Ирия.

Божественный бык в ответ на это известие промолчал, а уж Элему тем более не стоило волноваться по столь пустяковому поводу. Верховный жрец Атемис знает, что делает. Зачем она вообще открыла рот, потревожив тем самым его покой?

Работала она, впрочем, усердно, и он решил простить ей эту невольную, надо полагать, дерзость. И, тем не менее, на душе его заскребли кошки. Он точно знал, что божественный Огус не требовал человеческих жертвоприношений. А значит, Атемис действовал своей волей, не удосужившись даже формально, через Элема, узнать мнение быка. В Эбире и во времена благословенного Доху-о-доху казнили виноватых. Но ведь Атемис приносил в жертву не только врагов божественного быка, но и его почитателей, не делая между ними разбора. Зачем? Вот этого Элем скромным разумом эбирского барабанщика постичь не мог. Одно он знал совершенно точно: после этих казней и жертвоприношений весь Эбир сейчас объят страхом. Чтобы понять это, ему не надо было даже выходить на улицу и опрашивать людей, ибо он сам был эбирцем, и страхи горожан были его страхами, а их мысли были его мыслями. Нет, не Огуса сейчас боятся горожане, а жреца Атемиса и его рогатых подручных, поскольку именно в их воле сейчас ткнуть пальцем и в виновного и в не виновного и тем самым решить его судьбу. Элему вдруг пришло в голову, что всё это, наверное, неправильно. Что священный страх перед Огусом, это одно, а липкий и противный ужас перед жрецами, это совсем другое. Может быть даже постыдное, но уж никак не священное. Стоило бы, наверное, поговорить об этом с Элией. Вот только захочет ли знатная дама говорить с простым барабанщиком, ведь Атемису она верит безгранично. И не исключено, что напрасно. Однако спорить с божественной коровой себе дороже. Уж очень своенравна дочь Улека. Взять хотя бы эту историю с Сегией, одной из бывших жён Доху-о-доху, ныне перешедшей в наследство то ли Элему, то ли божественному быку. Огус, правда, был к Сегии равнодушен, а Элем и вовсе считал, что скандальную бабёнку лучше отправить к Регулу, который бесспорно заслужил это сокровище своими трудами на священной плите. Но мнение Элема по этому поводу как раз никого не интересовало, а непокорную Сегию божественная корова Огеда приказала отстегать бичами, как самую распоследнюю рабыню. Случай, конечно, неслыханный в благословенном Эбире, где свободных женщин имели право наказывать только их мужья. После столь решительного демарша Элии ропот среди её бывших товарок мгновенно заглох, а Сегия и вовсе превратилась в верную рабыню божественной коровы. Правда, Элем в показную покорность Сегии не верил, скорее уж у него были все основания подозревать выпоротую бабёнку в предательстве. Наверняка она имеет какое-то отношение к недавнему покушению на божественную Огеду. Другое дело, что у Элема нет никаких доказательств вины Сегии. Как нет у него доказательств против Юдиза, одного из подручных Атемиса. Элем как-то раз отважился намекнуть верховному жрецу на возможную связь Юдиза с Регулом, но Атемис бросил на барабанщика такой взгляд, что у него сразу же язык прирос к нёбу. А ведь обеспечение безопасности божественной коровы входит в обязанности жреца. Очень может быть, что Атемис уверен во всемогуществе божественного быка, который защитит свою корову от происков врагов. Но у Элема в этой связи есть кое-какие сомнения. И сомнения эти он не только вслух не решился бы высказать, но даже и мысленно формулировать не спешит. Ибо даже лёгкая тень этой мысли, невидимкой проскальзывающая в мозгах, повергает его в священный трепет и отдаёт дрожью в коленях. Нет, не может такого быть, что у божественного быка нет разума. Не может и всё тут. Скорее всего, это разум такого высокого порядка, что он доступен пониманию только избранных: жреца Атемиса скажем, божественной коровы Огеды, но уж никак не простого эбирского барабанщика.

Чеботарёву Рекуновский дом понравился – солидный был дом, вполне приличной архитектуры, облицованный белой плиткой. И как-то очень к месту здесь были стальные двери, преграждающие вход в разбойное гнездо рыцаря российских реформ.

Гостеприимный хозяин поднялся гостям навстречу, но руки не подал – видимо опасался, что она так и останется висеть в воздухе, не найдя опоры в ответном жесте. Кроме Рекунова в обширном холле первого этажа находились ещё трое: Халилов, Селянин, которых Чеботарёв предполагал здесь увидеть, и Тяжлов, присутствие которого в Рекуновских хоромах явилось для него неожиданностью. Тяжлов занимал высокий пост в областной администрации, и с его стороны не слишком красиво было афишировать перед следователем прокуратуры столь предосудительные знакомства. Но, похоже, мистер Икс, как называет его Корытин, решил не стесняться, в виду складывающихся драматических обстоятельств, и его присутствие должно было охладить пыл слишком уж прыткого следователя. Кивнул он гостям, впрочем, довольно дружелюбно.

– Не скрою, господа, – Рекунов сопроводил свои слова приглашающим садиться жестом, – я удивлён вашим визитом. Давненько я уже не беседовал с работниками прокуратуры.

Чеботарёву понравилась и мебель в Рекуновском доме – надёжная и со вкусом подобранная. На стенах несколько картин, а по углам две вазы, то ли японские, то ли китайские, на изящных подставках красного дерева.

– Я пришёл к вам не как следователь, а как частное лицо, – Чеботарёв вежливо кивнул головой, принимая из рук красивой белокурой женщины чашечку кофе. – Вскрылись некоторые обстоятельства, господа, о которых я хочу вам поведать. – А вы уверены, что эти обстоятельства касаются именно нас? – спросил Селянин, чуть скосив глаза на Корытина, который с небрежным видом развалился в соседнем кресле.

Костюм на Селянине был отличного покроя, а вот галстук ни к чёрту не годился, во всяком случае, Чеботарёв порекомендовал бы ему более скромную расцветку. – Я не буду ходить вокруг да около, – спокойно продолжал Виктор. – Хочу только предупредить, что разговор наш неофициальный, и сведения, которые я вам сообщу, не подлежат широкой огласке. Это в первую голову в ваших же интересах. – Вы нас заинтриговали, господин Чеботарёв, – вежливо откликнулся Рекунов, но вежливость эта была усмешливой, намекающей гостям, что хозяева люди занятые и временем для долгой беседы не располагающие. – Скажу сразу, речь пойдёт не о ваших финансовых дёлах с Ксенией Николаевной Костиковой, хотя я в курсе возникших между вами недоразумений. Меня интересует высокий, худой, прямой как палка старик.

– Какой ещё старик? – искренне удивился Рекунов. – Жрец Атемис, – пояснил с кривой улыбочкой Корытин. – Настоятель храма Огуса в Эбире.

– Я вас не понимаю, господа, – обиженно развёл рунами Тяжлов. – Мы что, собрались здесь шутки шутить? – Если вы, Николай Ефимович, считаете, что четыре трупа, это всего лишь невинная шутка, то тогда мы можем закончить беседу, – холодно заметил Чеботарёв. – Однако в этом случае у вас есть шанс стать трупом пятым и боюсь, что вами этот список не будет закрыт.

– На что вы, собственно, намекаете, Виктор Васильевич? – нахмурился Тяжлов. – Я намекаю на убийство Паленова и тройное убийство в тупике. У нас есть все основания полагать, что здесь не обошлось без человека, которого мы пока называем жрецом Атемисом.

Ответом Чеботарёву было скептическое молчание. Похоже, собравшиеся здесь люди знали кое-что об убийстве предпринимателя и рассматривали Чеботарёвский рассказ то ли как неуместную шутку, то ли как неумелую провокацию.

– Я вовсе не утверждаю, что Паленова самолично убил жрец Атемис, но я знаю, что он его подставил под пулю. – Каким образом? – выказал некоторые признаки беспокойства Рекунов. – Статьей Резанова, – пояснил Чеботарёв. – Именно она стала причиной смерти Паленова, который, к слову сказать, никогда с Костиковой связан не был и пострадал безвинно.

– А почему вы решили, гражданин следователь, что нас интересует смерть этого Паленова, был он там связан с Костиковой или нет?

– В таком случае вы, Игорь Витальевич, единственный человек в городе, которого это происшествие оставило равнодушным.

Рекунов засмеялся, но смех его не был поддержан и быстро умер в настороженной тишине.

– Вы хотите сказать, – угрюмо бросил Тяжлов, – что этот жрец Атемис прикрывает Ксению Николаевну и руководит её действиями в своих интересах?

– Именно это я и хочу сказать, Николай Ефимович. К сожалению, нам пока не ясно, в чём же, собственно, заключается интерес Атемиса и какие цели он преследует.

Тяжлов всем своим видом выразил сомнение, можно даже сказать недоверие. Дело, скорее всего, представлялось ему более простым: сбрендившая бабёнка на пару с журналюгой-любовником вздумала водить за нос почтенных людей. А в своей почтенности Тяжлов не сомневается. Ну, хотя бы потому, что даже внешне являет собой законченный тип российского номенклатурного работника. То есть, тяжеловесен, упитан, лицо имеет одутловатое, но не слабое. Чеботарёва иной раз при взгляде на отечественных чиновников охватывало сомнение – уж не по спецзаказу ли их и не в колбе ли выращивают?

– Так, может, никакого Атемиса нет? – с вызовом спросил Селянин. – А вы нам гражданин Чеботарёв, просто голову морочите, прикрывая своего дружка Резанова. Он много нам чего наплёл тут на днях. Представьте себе, Николай Ефимович, угрожал нам карами какого-то божественного быка, распоясавшегося основного инстинкта.

– Какого ещё быка? – недовольно поморщился Тяжлов. – Божественного быка Огуса, – вежливо пояснил Корытин. – Видите ли, господин Тяжлов, если в действительности, то есть в нашей российской реальности, не существует жреца Атемиса, то придётся признать, что Сахарова и двух его подельников, вооруженных, кстати говоря, до зубов, порвал на куски именно Резанов, с помощью божественного быка Огуса, который в него вселился.

– Вы что, издеваетесь? – побурел от гнева Тяжлов. – Ну и кадры у нас в правоохранительных органах.

– Это всего лишь версия, – спокойно пояснил Чеботарёв. – Довольно фантастическая, но имеющая под собой некоторую основу.

– Какую основу? – теперь уже явно растерялся Тяжлов. – Следователь считает, что этот Резанов вполне может оказаться маньяком, – подсказал молчавший до сих пор Халилов, – который вообразил себя божественным быком и мочит всех, кто косо посмотрит на его любовницу.

– А вам не кажется в таком случае, что место этого маньяка в специальном заведении если не юридического, то медицинского профиля? – полюбопытствовал Рекунов.

– Мы знаем и других маньяков, – сказал Корытин, – место которых на лесоповале, но, к сожалению, прокурор требует от нас доказательств их вины. – Представьте мне свидетеля, Игорь Витальевич, который подтвердит, что засада в тупике была предназначена для Костиковой, и я ручаюсь вам за суровые меры в отношении Резанова, – вмешался в пикировку Чеботарёв.

– Где же я вам найду свидетеля, – развёл руками Рекунов. – Я всё-таки не пойму, Виктор Васильевич, что вы от нас-то хотите? – не выдержал Тяжлов.

– Я хочу, господа, чтобы вы взвесили всё, как следует, прежде чем начинать противоправные действия, это в ваших интересах, ибо мы в данный момент не способны обеспечить вам защиту ни от жреца Атемиса, ни от божественного быка. А пока разрешите откланяться.

Чеботарёву показалось, что он всё-таки произвёл некоторое впечатление на этих людей, но Корытин был иного мнения. Пока шли от роскошного особняка к своей не слишком авантажной машине, успели обменяться мнениями.

– Я бы не поверил, – сказал Корытин. – Как бы наш демарш не привёл к обратному результату. Они ещё чего доброго вздумают заняться Резановым вплотную, тем более что он и сам непрочь подразнить гусей.

– За Резановым ты присмотри, – кивнул Чеботарёв, – и за Ксенией тоже. Но главное – жрец Атемис. Ищи Алексея Астахова. И проверь все связи Костикова, мужа Ксении. Так или иначе, совесть наша чиста, мы сделали все, что могли на этот час.

Неделя пролетела незаметно в вялой текучке буден, Чеботарёв поуспокоился и даже порой посмеивался по поводу своих страхов и фантастических версий. Поверили Рекунов с Тяжловым в жреца Атемиса или нет, но и светиться в наглую после визита странного следователя они, скорее всего, не рискнут. Кое-какое шевеление вокруг Ксении наблюдалось, во всяком случае, Корытин отследил пару встречь её ближайшего помощника Юдина и с Рекуновым, и с Селяниным. Встречался Юдин и с Дерюгиным. Создалось впечатление, что дело движется к примирению. Не исключено, что Ксения всё-таки решила пойти на компромисс, в конце концов, в её положении ввязываться в драку глупо. Никакие деньги не стоят жизни, а в данном случае речь шла уже о двух жизнях. Должен же в Ксении пробудиться инстинкт материнства. Чеботарёв всё собирался позвонить Резанову и расспросить, чем там у них в Эбире дело закончилось, да так и не позвонил: с одной стороны текучка заела, а с другой – решил, что не стоит бередить закрывающуюся рану, если она, конечно, закрывается.

Телефон напомнил о себе неожиданно, и, наверное, поэтому у Чеботарёва ёкнуло сердце.

– Беда, Виктор Васильевич, – голос Корытина звучал глухо и не только по причине изношенности телефонных сетей. – Взрыв в офисе у Костиковой. – Ксения? – Сама Ксения Николаевна отделалась ушибами и шоком. Секретарша её погибла, двадцати лет девчонке не было.

– Я сейчас приеду.

Сволочи! Чеботарёв едва удержался, чтобы не трахнуть трубкой по телефонному аппарату. Вот у кого инстинкты гуляют, не бычьи даже, а какие-то дьявольские. И эти холёные номенклатурные суки знали обо всём наверняка. Ах, Виктор, Виктор, нашёл перед кем фантастические версии развивать. Чёрта лысого они не испугаются, не то что божественного быка. И обделали наверняка всё так, что не подкопаешься. Арестовать бы этого подонка Рекунова, да где доказательства. Может быть, прав этот бык Огус – рвать хищную свору на куски и дело к стороне. Пусть потом эксперты разбираются, приделывая руки и ноги к туловищам покойников.

Корытин смотрелся чернее тучи, а над тем, что ещё недавно было красивой девушкой, суетились люди в белых халатах, изрядно запачканных кровью. – Пытались спасти, – Корытин вздохнул и безнадёжно махнул рукой.

– Что успел выяснить? – Чеботарёв пытался и не мог найти в себе силы, чтобы взглянуть на развороченное взрывом тело. – Посылка или бандероль была на имя Ксении Николаевны, а вскрыла её Лидочка, естественно в присутствии хозяйки. Ксению спасло то, что она в дверях стояла, а заряд был не слишком мощным. Но на девочку, как видишь, хватило.

– А охрана куда смотрела? – В том-то и дело, что вся почта, а уж тем более бандероли и посылки проходят через руки охранников и лишь за тем ложатся на стол секретарши. Видимо, и Ксения, и Лидия были абсолютно уверены, что с этой посылкой всё обстояло точно так же. – А что говорят охранники? – Клянутся, что никаких посылок ни вчера, ни сегодня в офис не поступало, – пояснил Корытин. – Я звонил на почту, там слова охранников подтвердили. – Выходит, кто-то из своих подложил?

– Есть основания полагать, что это сделал Юдин. У Ксении не было причин ему не доверять. У Лидии тем более. С утра Юдин был в офисе, потом исчез, сейчас мои ребята ищут его по всему городу.

– Резанов знает? – Я ему позвонил. – Напрасно, – покачал головой Чеботарёв. – А пошли они все, – грубо выругался Корытин. – Для этих сук законы ещё не написаны.

– Он здесь был? – Повез Ксению в больницу. Только что отъехали. Я так и знал, что эти подонки не успокоятся. Была бы моя воля, эта братия давно бы уже гнила у параши.

– Мне не истерика твоя нужна, а улики. Рой землю, Корытин, но дай мне хоть какую-нибудь зацепку. Рекунов у меня сядет, пусть не по этому делу, пусть хоть за неуплату алиментов или неправильную парковку автомобиля, но сядет.

– Не доживёт твой Рекунов до отсидки, – криво усмехнулся Корытин. – У меня такое предчувствие.

– Это ты брось, – взвился Чеботарёв так, что белые халаты обернулись в его сторону. – Ты же и будешь охранять Рекунова от самосуда.

– А вот это дудки, Виктор Васильевич, – со свистом прошипел Корытин. – Пальцем не шевельну, разве что верёвку попросят намылить. И прокуратура мне в этом деле не указ.

С минуту смотрели друг на друга с такой ненавистью, словно были самыми заклятыми врагами. Чеботарёв опомнился первым и провёл чуть подрагивающей рукой по взмокшему от духоты лицу. С такой работой и сам психом станешь, почище Резанова.

– Займись пока делом, – сказал он Корытину почти спокойно. – А об остальном потом поговорим.

Надо перехватить Резанова, а то он в таком состоянии чёрт знает что может натворить. Девчонку уже не вернёшь, а свою и Ксеньину жизнь он окончательно покорёжит. Ах, как глупо устроена жизнь, так глупо и безнадёжно, что порой выть хочется.

В больницу Чеботарёв опоздал, Резанова там уже не было, а к Ксении его не пустили.

– Мы со своей стороны сделаем всё возможное, чтобы сохранить ребёнка, а уж вы постарайтесь обеспечить охрану. Мне, знаете ли, неожиданности здесь ни к чему.

Если судить по лицу и глазам эскулапа, то Чеботарёв был, по меньшей мере, причастен к этому преступлению. Впрочем, на оправдания у Виктора не было ни времени, ни сил. Да и что он, в сущности, мог сказать? Что закон бдит и впредь не допустит? Но даже это по воде вилами писано – допустит или не допустит. У врача всегда есть и будет перед следователем преимущество: он может спасти человеческую жизнь, а Чеботарёв способен только доказать чужую вину в свершившемся факте смерти. Но покойнику будет уже всё равно, там, наверху, вероятно есть свой суд, который уже тем хорош, что для него не надо собирать улики.

Домой Чеботарёв попал уже ближе к ночи и долго пил чай, тупо уставившись в изученную до мельчайших трещинок стену. Видимо, чай оказался слишком крепким, поскольку ворочался Виктор в постели так долго, что потерял счёт времени, а на часы решил не смотреть из принципа, дабы не ужасаться понапрасну. Ждал он тревожного звонка, и это ожидание начисто отбивало сон. Глупо было скрывать это от самого себя, но и признаваться тоже не хотелось, потому что совесть тут же требовала ответа: а всё ли ты сделал Виктор, дабы предотвратить возможное преступление, и если не всё, то не пора ли тебе подать заявление об уходе по собственному желанию, по той простой причине, что следователь должен обслуживать закон, а не собственные эмоции.

Наверное, следовало сразу и вплотную заняться финансовыми проблемами Костиковой, вот тут сразу бы появились зацепки и против рекуновых, и против дерюгиных. Беда только в том, что ему не позволили бы вмешиваться в чужие темные делишки, а прокурор счёл бы повод надуманным. Чеботарёв почти уже уснул, когда раздался долгожданный звонок: – Ещё четыре трупа, Виктор Васильевич, – услышал он на этот раз совершенно спокойный голос Корытина.

– Где? – вопрос прозвучал неискренне, потому что ответ Чёботарёв уже знал. – В доме Рекунова. Впрочем, дома как такового уже нет, хотя возможно пожарным удастся спасти кирпичную кладку с левой стороны.

– Откуда ты узнал, что трупов четыре? – Допросил свидетелей по горячим следам. – А свидетели откуда взялись?

– Тебе лучше подъехать, Виктор Васильевич, а то по телефону разговор слишком долгим получается.

Чеботарёв глянул на часы – три ночи. Вот тебе раз, а он считал, что промучился бессонницей часов шесть, по меньшей мере, – то ли мысли у него бежали слишком быстро, то ли время сбилось с привычного ритма. Любопытно, откуда там взялся Корытин, неужели сам вёл наблюдение после трудового рабочего дня. Теперь при случае он сможет сослаться на усталость, а уголовный розыск предъявит счёт прокуратуре по поводу нечуткости следователя, вконец измотавшего несчастного опера. А, между прочим, тому же Корытину можно было бы впаять и соучастие, что, конечно же, из области фантастических рассуждений, но почему бы ни пофантазировать, пока тряская машина везёт тебя к месту преступления. – Сашок, ты бы хоть рессоры поменял.

Сашок к замечанию следователя остался равнодушен, а Чеботарёв не стал настаивать на своей явно завышенной, если иметь в виду бюджет родного ведомства, претензии. Лезла почему-то в голову разная ерунда, не давая возможности сосредоточиться на главном.

– Загорелся дом примерно в два часа ночи. Во всяком случае, звонок о пожаре поступил в это время, – сообщил вышедший навстречу Чеботарёву Корытин.

– А где были твои люди? – Вон за теми кустиками стояла машина. – Где те кустики и где дом.

– Прикажешь под все окна посадить по человеку? И вообще, в чём дело, гражданин следователь, – может, там просто баллон с газом взорвался. Пожарники, например, придерживаются именно этой версии. Между прочим, в доме было оружие и большое количество патронов, не исключено и наличие взрывчатки.

– А твои люди что, не только слепые, но и глухие? – Мои люди отъехали от дома в половине второго по служебной надобности. – Смотри, Корытин, с огнём играешь.

– А вот это ты напрасно, Виктор Васильевич, – обиделся капитан. – Вызов был серьёзным, а других машин поблизости не было.

– Красиво у тебя получается, Андрюша. – Прикажешь слёзы лить по этим подонкам? – Трупы опознали?

– Их ещё не извлекли из-под головёшек. Но, по словам Халилова и Светланы, в доме остались Рекунов, Селянин и два охранника. – А эти как спаслись? – Халилова выбросило из окна, или он сам выпрыгнул, а что касается Светланы то, если верить её словам, кто-то вынес её из дома на руках. Их Березин допрашивал, ты с ним поговори, – Корытин неожиданно рассмеялся.

– Чему ты радуешься? – прошипел Чеботарёв, которого Корытинское легкомыслие возмутило не на шутку.

Березин стоял с задумчивым видом посреди двора, курил сигарету и наблюдал за суетой пожарных, которым, похоже, удалось, наконец, сбить пламя.

– Вот уж не чаял тебя здесь увидеть, Виктор Васильевич, – знакомый, что ли? – Проходил у меня по одному делу. Взрыв в офисе сегодня днём.

– Так это Рекуновская работа? – удивился Березин. – Были на этот счёт кое-какие оперативные данные. – Значит, месть не исключена, – Березин задумчиво почесал затылок. – То-то, я смотрю, Корытин пепел носом ковыряет.

– Что показали свидетели?

Березина аж передёрнуло от этого невинного на первый взгляд вопроса: – Ох уж эти свидетели. Нет, конечно, после такого шока чёрт знает что может привидится. Халилов утверждает, что в дом ворвалось чудище невообразимое, которое плевалось языками пламени, и пуля это чудовище якобы не брала. Можешь себе представить?

– А женщина?

– С этой ещё хлеще. Как только чудище ворвалось в дом, она испугалась до полусмерти и закрыла глаза, а открыла она их только тогда, когда пожарники её под кустом отыскали. Но что интересно, она утверждает, что именно этот плюющий огнём монстр вынес её из дома на руках, а потом успокоил её нервную систему очень распространённым у мужчин способом.

Стоявшие рядом с Березиным оперативники и пожарники подавились смехом. Сам Березин тоже не удержался, и только Чеботарёв сохранил на лице серьёзность.

– Можешь себе представить, как будет реагировать прокурор на мой завтрашний доклад. Да что там прокурор, надо мной все сыскари смеяться будут. Между прочим, оба свидетеля были в момент происшествия сильно под мухой. На свежем воздухе они немного оклемались, да и встряхнуло их будь здоров, вот только, похоже, не в ту сторону.

– А того человека Светлана не запомнила? – Не человека, а монстра, – усмехнулся Березин. – Я же тебе говорю, у неё глаза были закрыты.

– Может, отправить её на биологическую экспертизу? – Да господь с тобой, Виктор Васильевич, шла бы речь об изнасиловании – другое дело. А этот самый оргазм она могла испытать ну буквально за секунду до взрыва. В доме было пять мужиков. Нет, тут либо баллон с газом рванул, либо с взрывчаткой неосторожно обошлись.

– Рекунов слишком опытный человек, чтобы после столь громкого преступления хранить взрывчатку в доме.

Березин на слова Чеботарёва только рукой махнул: – Брось, Виктор Васильевич, эти урки в последнее время совсем обнаглели. Осмотрим трупы и, если нет огнестрельных ран, спишем дело в архив. Не идти же, в самом деле, в суд с этим чудовищем, пугающим пьяных мужчин и утешающим хорошеньких женщин.

Чеботарёв покосился на ухмыляющегося Корытина и зябко передёрнул плечами. Опровергать Березина, у которого, похоже, уже сложилась своя версия происшествия, вполне реалистическая, кстати говоря, которая наверняка придётся по вкусу начальству, совершенно бессмысленно. При чём тут, спрашивается, жрецы и божественные быки. Стоит только Чеботарёву заикнуться о мистической силе, как он тут же окажется в одной клинике с Халиловым и Светланой.

– Свидетели, как только немного очухаются, сразу же изменят показания в угодную Березину сторону, – сказал негромко Корытин. – Люди ведь неглупые, зачем им лишние хлопоты. Халилов возвратился в город только вчера вечером, на момент взрыва в офисе у него железное алиби. Светлана любовница всего-навсего, с неё вовсе спрос невелик.

– Найди мне Резанова, Андрей, из-под земли достань. – А суд даст разрешение на его арест?

– Для задержания оснований у нас более чем достаточно, а об ордере потом думать будем. – Страшновато с божественным быком связываться, – ухмыльнулся Корытин. – Реализм реализмом, но чем чёрт не шутит.

– Вот именно, – нахмурился Чеботарёв. – Про Резанова, это ты зря, Виктор Васильевич, – спохватился Корытин. – Каким бы быком он ни был, но в одиночку такое дело не провернёшь. Нафантазировать можно что угодно, а тут профессионалы действовали, если, конечно, это не божий промысел. Преступление и тут же наказание. Как хочешь, Виктор Васильевич, но не тянет твой Резанов ни на монстра, ни на профессионала.

– Не знаю как там с монстром, но действительную он в армейской разведке проходил, – хмуро бросил Чеботарёв. – И взрывное дело знает.

– Это меняет многое, – нехотя согласился Корытин. – Но к делу армейскую службу не пришьёшь.

Чеботарёв мог бы ещё кое-что поведать Корытину про Резанова, но с этим торопиться не стал.

– А Юдин, помощник Ксении, что с ним? – Совершенно вылетело из головы, Виктор Васильевич, – Корытин хлопнул себя ладонью по лбу. – Юдин был обнаружен сегодня около двенадцати ночи в собственной машине мёртвым. Инфаркт по предварительному заключению. Однако есть все основания полагать, что перед смертью его то ли пытали, то ли избили.

– У тебя есть телефон Тяжлова?

Видимо хозяин досматривал третий или четвёртый сон. Половина пятого ночи, не самое удобное время для телефонных разговоров, Чеботарёв знал это по собственному опыту.

– Николай Ефимович, здравствуйте, это Чеботарёв говорит. – Какой Чеботарёв? – на том конце провода ещё не проснулись. – Ах, это вы, Виктор Васильевич… но позвольте, который час?

– Извините, что беспокою вас, Николай Ефимович, – Чеботарёв выдавил из себя самый сочувственный из вздохов. – Обстоятельства складываются в эту ночь на редкость трагически.

– Что вы имеете в виду? – в начальственном баритоне господина Тяжлова послышались нотки раздражения чрезмерной словоохотливостью следователя прокуратуры да ещё в столь неурочное время.

– Убиты Рекунов, Селянин и два охранника при весьма загадочных обстоятельствах. Я звоню вам сейчас от дома Рекунова или, точнее, от дымящихся развалин, которые ещё вчера были домом покойного. Чудом уцелевшие Халилов и Светлана дают такие показания, что не знаешь, плакать или смеяться. – Но этого не может быть, – начальственные нотки в голосе Тяжлова пропали и появились другие, весьма Чеботарёва порадовавшие. – Я ведь вас предупреждал, Николай Ефимович. – Но мы полагали, что это блеф. Неудачная выходка зашедшего в тупик сыскаря. Согласитесь… – Согласитесь и вы, господин Тяжлов, что десять трупов, это уже не шутка сыскаря. – А кто десятый? – насторожился Тяжлов, умевший, видимо, хорошо считать. – Десятый – Юдин, помощник Ксении Костиковой, человек хорошо известный господину Дерюгину, который встречался с ним буквально накануне взрыва в офисе. – А при чём здесь Дерюгин?

– Это нам ещё предстоит выяснить, – ушёл от ответа Чеботарёв. – Юдина нашли сегодня ночью мёртвым со следами насилия на теле и искаженным от ужаса лицом. – Вы что, опять на быка намекаете? – в голосе Тяжлова прозвучала растерянность. – А более реалистической версии у вас нет?

– Можно и реалистическую версию подыскать, – покладисто согласился Чеботарёв. – Но вам-то какая разница, Николай Ефимович, реалистически будут описывать вашу смерть или фантастически.

– Это шантаж, – неожиданно взвизгнули на том конце провода. – Вы просто сговорились с этим негодяем журналистом.

– Николай Ефимович, – спокойно сказал Чеботарёв, – я сейчас брошу трубку и предоставлю вам возможность самому выпутываться из того положения, в которое вы угодили не по моей вине. А звоню я вам только потому, что мне надоело разгребать завалы из трупов.

– Почему вы не арестуете этого маньяка Резанова? – Резанов сейчас в розыске, хотя, если честно, мне особенно нечего ему предъявить. Ни суд, ни прокурор не поверят в божественного быка, а если мне придётся доказывать вину просто Резанова, то сразу же всплывёт дело Костиковой. Ей богу, Николай Ефимович, если бы этого жреца Атемиса не было, то я бы на вашем месте его выдумал. Иначе найдутся люди, которые решат, что это именно вы и ваши компаньоны устраняете мешающих вам в политике и бизнесе людей. Сначала это был Паленов, потом Ксения, потом Рекунов. Как видите, у меня куда больше оснований арестовать вас, чем Резанова.

– И почему не арестовываете? – Сохраняется надежда что вы ещё не окончательно свихнулись, – откровенно пояснил Чеботарёв. – Но очень может быть, что подельники Рекунова думают иначе. Не исключено, что иначе думают и сторонники Паленова. Я думаю, за вами скоро начнётся охота и организует её жрец Атемис.

– Бросьте вы эту мистику, – не очень уверенно попросил Тяжлов. – Хорошо, – согласился Чеботарёв. – Если я скажу, что жрец Атемис бывший высокопоставленный сотрудник спецслужб, это вас больше устроит?

– Но с какой целью он всё это затеял? – Тяжлов, ступив в область привычных реалий, обрёл утерянное равновесие.

– Об этом можно только гадать, – ушёл от прямого ответа Чеботарев. – Я позвонил вам, Николай Ефимович, чтобы предупредить об опасности. Мы со своей стороны сделаем всё возможное, но и вы предупредите всех участников финансовой операции, пусть держатся настороже.

– Я не знаю, о какой операции идёт речь, – холодно возразил Тяжлов. – Очень жаль, Николай Ефимович, что вы отказываетесь сотрудничать со следствием, – вздохнул Чеботарёв. – Но тут уж воля ваша. Если вы мне понадобитесь как свидетель, то я вызову вас повесткой. Всего хорошего.

Чеботарёв бросил телефон на сидение автомобиля и покачал головой. Надо полагать, Тяжлов и его подельники предпримут необходимые меры безопасности, но у Виктора было предчувствие, что со смертью Рекунова ничего ещё не кончено. Наоборот, есть все основания полагать, что задуманная кем-то операция только вступает в решающую фазу.

Пожар на Рекуновской усадьбе был окончательно погашен, пожарники сматывали шланги, а эксперты и помощники Березина потянулись на пепелище. Вмешиваться

в чужую работу Чеботарёв не стал, попросил лишь Корытина озаботиться результатами экспертизы.

– О муже Ксении выяснил что-нибудь интересное? – Был я в институте Востока, – усмехнулся Корытин. – Собственно, институт, можно сказать, существует как тень былого величия. Поскольку живых денег там давненько не видели, то сотрудники его промышляют, кто, чем может, и кто, как может. Степан Иванович Горбунов, директор института, поведал мне с гордостью, хотя и под большим секретом, что в своё время работами его сотрудников зачитывались ребята из КГД.

– И чем Горбунов объяснял столь необычный интерес занятых людей к пыли веков? – От Степана Ивановича я узнал, что общность человеческая во все времена держалась и держится не только на силе и порождаемом ею страхе, но и на системе понятий и системе образов, то бишь на идеологии и искусстве. С давних времён накоплен огромный опыт и разработаны эффективные технологии управления как массами людей, так и отдельными особями. И если за силу государства отвечали вожди, та за системы понятий и образов – жрецы, которые весьма нервно реагировали, если кто-то со стороны вторгался в сферу их деятельности. Такого человека объявляли колдуном и врагом народа, с известными последствиями. Ничто не ново в этом мире, Виктор Васильевич. – А наши кгбшники, выходит, опыт перенимали у древних коллег?

– Опыт перенимали не только наши кгбшники, но и их црушники, – подтвердил Корытин. – Да и нынешние наши политики не оставались в стороне. По словам Горбунова, покойный Паленов у них тоже бывал и не раз.

– Любопытствовал? – Паленов готовился к выборам и искал эффективные технологии по запудриванию мозгов избирателей.

– Нашёл? – Степан Иванович не в курсе. Человек он немолодой, новым веяниям чуждый, а потому Паленов лично к нему не обращался. Кандидата в губернаторы консультировал Василий Семёнович Певцов. Кстати, Алексея Астахова Горбунов тоже очень хорошо знает. Тот бывал у них неоднократно и даже числился нештатным сотрудником, без зарплаты, но с корочками.

Чеботарёв высадил Корытина и велел Сашку рулить к дому. На сон времени уже не оставалось, но чайку со вкусом попить стоило. День предстоял суматошный, гонять чай в служебном кабинете Виктор не привык. Дома же, в утренние часы, с чашкой чая в руке, ему хорошо думалось.

Как ни крути, а главным подозреваемым в совершённом преступлении остаётся Резанов. И ладно бы он оставался таковым только в глазах следователя. Но у Чеботарёва были основания полагать, что и подельники Рекунова, и подельники Тяжлова могут углядеть в божественном быке серьёзную опасность и устранить его просто из предосторожности. Корытин, уже успевший, похоже, проникнуться к Резанову симпатией, видит в нём только пишущего интеллигента, с брезгливым скепсисом взирающего на суету вороватых людишек. Андрею и в голову не приходит, что есть и совсем другой Резанов, который прячется до поры за весёлым цинизмом статей и являет себя миру лишь время от времени в ситуациях критических или близких к тому. Чеботарёв очень хорошо помнит последний бой Резанова на ринге, когда этот божественный бык расчётливо и хладнокровно забивал насмерть своего противника. Хотя слова «расчётливо» «хладнокровно» здесь не совсем подходят, поскольку основой Резановских действий была дикая ярость. Он ненавидел своего противника, и тот, надо признать, эту ненависть заслужил. Пройдёт всего лишь полтора года и тогдашний оппонент Резанова на ринге будет убит сотрудниками милиции при задержании, а шлейф кровавых преступлений, который он оставил за собой, прокуратура разматывает до сих пор.

Резанов знал тогда, с кем имеет дело, во всяком случае, догадывался, но в глазах Чеботарёва это его не оправдывало. Конечно, можно предположить, что Резанов действовал тогда в состоянии аффекта, но в том-то и дело, что ярость божественного быка не была слепой. Даже рефери на ринге ничего странного в поведении противников не заметил и очень удивился, когда Седельников, тренер Резанова, выбросил белое полотенце. Зрители же и вовсе бесновались добрые полчаса, требуя продолжения боя. Слишком уж очевидным было для них преимущество Резанова, а его противнику до нокаута оставалось всего ничего. Седельникова потом обвинили во всех смертных грехах. Заподозрили во взяточничестве. Разбирательства тянулись не один месяц, и единственным человеком, который безоговорочно поддержал тренера во всех инстанциях, был Чеботарёв. Другое дело, что ни Чеботарёв, ни Седельников так и не смогли сколь-нибудь вразумительно разъяснить свою позицию. А единственным их аргументом в пользу столь странного решения являлось то, что противник Резанова после боя был отправлен в больницу. Седельникову пришлось уйти из спорта с клеймом нечистоплотного человека, и Виктор ему искренне сочувствовал. Резанов же всё это время молчал, упиваясь ролью жертвы заговора. Однако на ринг он после того случая больше не выходил. И это косвенным образом подтверждало правоту Седельникова, на что Виктор как-то раз прямо указал Резанову в минуту предельной откровенности. В ответ Сергей только плечами пожал. Больше они к этой теме не возвращались.

Конечно, нельзя исключать и того, что Седельников с Чеботарёвым просто ошиблись в оценке состояния Резанова, а дело всё бело в спортивном азарте, захватившего целиком вышедшего на ринг спортсмена. Хотя, по наблюдениям Виктора, Сергей не был азартным человеком, да и спортсменом был весьма своеобразным: мог выиграть практически у любого и столь же блестяще мог практически любому проиграть. Причём выигрывал чаще всего нокаутом, а проигрывал по очкам. Чеботарёв, следивший за Резановым чуть ли не с мальчишеских турниров, когда сам ходил в мастерах, всегда поражался той лёгкости, с которой тот переживал свои поражения, и тому странно-тяжёлому взгляду, который он замечал у него после побед. С таким же взглядом Резанов вернулся из армии, и это был пик в Резановской спортивной карьере, когда все прочили его в чемпионы, и которая драматически оборвалась по вине тренера Седельникова, как многие думают до сих пор.

Сейчас Чеботарёв мучился сомнениями по поводу собственных ощущений почти десятилетней давности. Наверное, поэтому он не рискнул поделиться ими с Корытиным. Конечно, Виктор мог бы оправдаться перед собой тем, что, отправляя за решётку Резанова, он тем самым спасает его от возможной мести Рекуновских подельников, и, в общем, это было бы правдой. Тучи над Резановым с этой стороны действительно сгущались. Однако спасая его таким образом от бандитской пули, Чеботарёв, сам того не желая, мог обречь возможно невинного человека на пожизненное заключение. Ибо кое-кому в прокуратуре Резанов мог показаться идеальным кандидатом в виновники всех нашумевших убийств. Чеботарева, как старого друга подследственного отстранят от дела, а расторопные коллеги, под диктовку номенклатурных товарищей, ныне, впрочем, господ, оформят путёвку в места не столь отдалённые не только Резанову, но и Ксении. Что, безусловно, устроит если не всех, то очень многих в областных верхах.

Чиж довольно долго изучал Резановский опус, хмыкал про себя и головой качал. Резанов спокойно сидел на стуле и партийца не торопил. В конце концов, одно дело статьи по теории классовой борьбы печатать и совсем иное – компромат, задевающий лиц весьма влиятельных и наделённых властью. Конечно, Резанов и раньше пописывал в оппозиционной прессе, но то были статьи совсем иного сорта, конкретно никого не цепляющие, а потому по сути безвредные. В основном – общие рассуждения на тему падения нравов. Причём эти рассуждения оппозиционного Неразова лояльный к переменам Резанов тут же опровергал, вступая с ним в ожесточённую полемику. Чиж на эти метания от Резанова к Неразова смотрел с интересом и не то, чтобы одобрял, но, во всяком случае, сочувствовал.

– Селезень тебе этого не простит, – предостерёг Чиж. – Выкинет из газеты в два счёта. У нас же выборы на носу.

– Выкинет, если на нынешних выборах победу одержит действующий губернатор, усмехнулся Резанов. – А если произойдёт смена караула, то изгой Резанов превратиться в героя Резанова, которым будут козырять перед новой властью. – Демократия, – вроде даже сочувственно вздохнул по поводу редакторских мучений Чиж. – Не знаешь, кому угождать. То ли дело раньше: есть генеральная линия, и дуй в этом направлении, через черту не переступая. Я одного не понимаю, с какой стати люди подобные Селезнёву, коих у нас пруд пруди, вдруг ударились в либерализм, он ведь им нужен как зайцу стоп сигнал. – Начальство ввело солидных людей в заблуждение. Из Кремля поступило такое указание – быть либеральными. Многие не устояли.

– Я для себя понять хочу, – не принял Резановского шутливого тона Чиж. – Как можно свои собственные мозги так вывернуть. Я Селезнёва почти тридцать лет знаю, ещё с комсомола. Ведь искренним же был партийцем. Ты его статьи почитай пятнадцатилетней давности.

– Ради карьеры врали, – осторожно защитил подельников Резанов. – Не стали бы врать, так сидели бы на кухне, а то и в более скорбных местах. – Нет, Серёжа, здесь не то, – покачал головой Чиж. – Это вам, молодым, они могут вешать лапшу на уши по поводу зверств Брежневского режима. Никто их в партию силком не гнал. Но выгода, конечно, от партбилета была. Кто громче всех лозунги кричал, тому и пайка больше доставалась. Но ведь и сейчас то же самое и даже много более того. Чем ближе к власти, тем пайка больше. И выходит, что эти люди ничегошеньки в себе не меняли, суть их осталась та же самая. – Вот тебе раз, – удивился Резанов. – Ты вокруг-то посмотри.

– Я и смотрю. У нас как выборы, так вибрация – кто придет, и что он натворит? Один человек там, наверху, выдвинет любую, самую идиотскую идею, и селезнёвы, имя которым легион, её подхватят. Потому что такова их холуйская суть, а мировоззрение они готовы перестроить в соответствии с текущим моментом. Сказали, даёшь приватизацию, они её дали. Скажут – сажай приватизаторов, они посадят. Они сами себя будут сажать. Вот такой у нас, Серёжа, выходит либерализм. – Страшновато, – поежился Резанов.

– Я это к тому, чтобы ты знал, с кем бороться вздумал, – пояснил Чиж. – Это ведь только в сказках богатыри в два замаха побеждают Кощеев Бессмертных. А в жизни реальной у Кощеев голова отрастает, а вот у богатырей нет. – Интересно, – задумчиво протянул Резанов. – А где сердце у Кощея?

– В желудке. Кощей сожрал коммунистическую идею, сожрёт и вашу либеральную.

Чижу явно хотелось спросить Резанова о взрыве в Рекуновском особняке, но врожденная деликатность мешала. Поэтому и начал он издалека, чуть ли не от Адама, стараясь подвести под чужую очевидную подлость хоть какую-то очеловечивающую базу. Резанов же Рекунова с компанией за людей не считал и по поводу их кончины скорбеть не собирался.

– Самосуд, однако, не метод, – вздохнул Чиж. – Всё-таки убийство есть убийство. – А как же революционная целесообразность?

– Со смертью Рекунова ничего в нашем обществе не изменилось. Индивидуальный террор никогда и никому ещё не приносил успеха.

– Для массового террора у меня пока что нет под рукой ни партии, ни силовых структур.

Чиж намёк понял и слегка обиделся. Хотя Резанов только отплатил ему той же монетой: хозяин заподозрил гостя в индивидуальном терроре, а тот его в склонности к диктатуре пролетариата с известными всем последствиями. Чиж объяснение гостя выслушал с большим вниманием и, если по лицу судить, призадумался. Резанов нисколько не сомневался, что Володя, как отдельно взятый человек, мухи не обидит, но если партийная труба позовёт, то долг он свой выполнит, пусть и с содроганием и с болью в сердце.

– Наверное, – не очень охотно согласился Чиж. – То есть крови я не хочу, но ты, похоже, прав. Конечно, сейчас время другое, но сказать «нет», значит отречься от многих товарищей, которые в иные, более суровые времена, вершили-таки суд и расправу. Я говорю о тех, кто вершил их без корысти в душе.

– Я тоже крови не хотел и не хочу, – сказал Резанов. – Но в отличие от тебя, я уже убивал из чувства долга.

– Но ты ведь был солдатом и там стреляли, – сочувственно поморщился Чиж. – Это совсем другое.

– Здесь тоже война и противостоят мне не ягнята, – возразил Резанов. – Вот ведь в чём дело, Володя. Ситуация такая, что я сам должен определить – война или не война, убивать или не убивать.

– Порок должен быть наказан, но не в рамках же беспредела, – запротестовал Чиж. – Иначе зло восторжествует на наших костях.

– Ладно, – устало махнул рукою Резанов. – Статью-то напечатаешь? – Статью напечатаем. Бьёт она не в бровь, а в глаз.

– Ещё одна просьба у меня к тебе, Володя. Есть у меня сведения об одном человеке. Сведения смутные, но, похоже, что именно он является творцом беспредела в нашем городе. Сухой, высокий и прямой как палка старик. По нашим с Булыгиным расчётам, в годы оны он служил в компетентных органах и сейчас задействовал свою тогдашнюю агентуру. Очень опасный тип. Нам он известен под именем жреца Атемиса, и, возможно, его фамилия как-то созвучна этому имени.

– Не припомню, – задумчиво протянул Чиж. – Но спрошу у своих. Жрец, говоришь? А каким богам служит этот жрец?

– Вот это мне как раз и хотелось бы узнать.

Рустем Халилович Халилов с нервами, похоже, уже совладал и на божественном быке-монстре более не настаивал. Большого физического ущерба он не понёс, а хорошо организованная нервная система быстро вернула организм к нормальному состоянию. На Корытина, пришедшего к нему почти что с дружеским визитом, он смотрел хоть и настороженно, но без враждебности.

– Всё, о чём знал, я уже рассказал следователю Березину.

– Ваши показания я читал, – кивнул головой Корытин. – Вы упомянули там вскольз о шутливом звонке за минуту до взрыва.

Халилов поморщился, вспоминать об этом ему, видимо, было неприятно. Кажется, он испытывал чувство неловкости за свой испуг и за откровения о божественном быке сразу же после взрыва, столь развеселившие почтенную публику. – Следователь решил, что это обычное телефонное хулиганство и, наверное, так оно и есть.

– Баллоны с газом хранились в подвале? – Вероятно, – пожал плечами Халилов. – Я ведь в этом доме был только гостем. Но сноп огня вырвался нак раз по центру в том месте, где сидели Рекунов и Селянин. А я стоял у раскрытого окна – душновато, знаете, было и накурено. Звука взрыва я не слышал. Очнулся в кустах, когда всё вокруг горело.

– О чём был звонок? – Привет от божественного быка и до встречи в каких-то садах. Рекунов повторил это вслух. Селянин, я помню, успел засмеяться, а после рвануло.

– На месте взрыва было обнаружено три трупа, а по вашим первоначальным показаниям, в доме к моменту взрыва было шесть человек, включая вас и Светлану. – Обычно при Рекунове было два охранника. Была ещё и приходящая обслуга, но об этом лучше спросить у Светланы. Не исключено, что Рекунов отпустил или отправил по делу охранника.

– Значит, охранников с вами в комнате не было? – Нет, мы пили втроём: я, Рекунов и Селянин.

– А Светлана? – Светлана сказала, что у неё голова болит и отправилась спать минут за пятнадцать до взрыва.

– Скажите, Рустем Халилович, вы никого из этих людей не знаете?

Корытин достал пять фотографий и протянул их Халилову. Халилов даже приподнялся с кровати, чтобы получше рассмотреть предложенные снимки. На лице его читалось сомнение:

– Не уверен. Может быть вот этот. По-моему, он похож на шофёра «Жигулей», которые накануне привозили продукты. Впрочем, ручаться не могу, Видел я его мельком. Просто отметил мимоходом, что человек видимо подрабатывает. Светлана

с ним рассчитывалась. – В дом шофёр входил? – Заносил коробки с продуктами. – А почему вы решили, что этот человек подрабатывает?

– Повадки не шоферские. И губы всё время кривились презрительно. – Спасибо за помощь, – сказал Корытин поднимаясь.

– Ко мне есть какие-то претензии? – спросил Халилов. – У нас нет, – утешил его Корытин. – А что до Березина, то он вам об этом сам скажет.

Чеботарёв Корытинский доклад выслушал с большим интересом. Ещё раз внимательно посмотрел фотографии. Алексея Астахова он узнал сразу по всегдашней ухмылке полноватых губ. С Костиковым он тоже пару раз сталкивался. Очень выразительное лицо, хотя и слегка обрюзгшее. Лицо типичного российского интеллигента со скорбной улыбкой на бледных устах и мудрым прищуром окружённых мелкими морщинами глаз. Третий снимок ничего ему не говорил, но, видимо, это был Костиковский коллега Певцов. Тоже, если судить по снимку, весьма и весьма интеллигентная личность, с залысинами и скепсисом во взоре. – Выяснил, откуда поступил продуктовый заказ?

– Ну а как же. Рекунов их постоянный клиент, точнее не сам Рекунов, а Светлана. Именно она в последний раз составляла перечень необходимых продуктов. – И в магазине тоже опознали по фотографии Астахова? – В том-то и дело, что нет, – усмехнулся Корытин. – Там клятвенно утверждают, что за продуктами приезжал Рекуновский охранник Сеня, которого в магазине очень даже хорошо знают, ибо он там бывает чуть ли не еженедельно. Все продавщицы в один голос утверждают, что ошибиться не могли. Да и не похож этот Сеня на Астахова – здоровенный громила в метр девяносто ростом. – Выходит, Халилов сказал тебе неправду?

– Ничуть не бывало, – покачал головой Корытин. – За продуктами ездил действительно Сеня, как я выяснил у Рекуновской кухарки. Милая женщина средних лет, очень напуганная всем происшедшим. У Сени сломалась машина. Он звонил Светлане и просил помощи. Видимо, помощь ему была оказана, по словам кухарки, продукты доставили жёлтые «Жигули». Водителя она, правда, не разглядела, поскольку в кухню он не заходил. К сожалению, мне не удалось поговорить со Светланой, врачи к ней пока никого не допускают. Утверждают, что состояние пациентки не позволяет ей общаться с работниками правоохранительных органов.

– А что с Сеней? – Одно из двух: либо его разметало на атомы, либо он благополучно скрылся. Если этот Сеня уцелел, то подозрение может пасть на него. Или, точнее, та же Светлана может указать на охранника, как на возможного виновника трагедии и указать не нам, а подельникам почившего авторитета. Но может и не указать, а подтвердить, скажем, что Сеня был отправлен Рекуновым по какой-то срочной надобности. То есть судьба Сени в руках Светланы.

– Хочешь сказать, что он им понадобится для каких-то грязных дел? – Если Светлана причастна к взрыву, то обязательно понадобится, – подтвердил Корытин. – Чтобы отвести от себя подозрение, она, скорее всего, укажет на Резанова, как на виновника. А Сени поручат деликатное дело устранения журналиста. Выбор у охранника невелик: либо он устранит божественного быка, либо его объявят сообщником убийцы.

– Не могу понять, зачем им понадобилось привлекать Астахова, – задумчиво протянул Чеботарёв. – Что-то здесь не так.

– Так может его привлек Резанов? – А что у нас с Резановым?

– Мы едва не прихватили его на квартире у Чижа, но, увы. Теперь он удвоит осторожность, а возможно и ляжет на дно.

– Займись Сеней, а также связями Светланы. И Халилова не выпускай из виду.

Корытин ушёл выполнять возложенные на него многотрудные задачи, а Чеботарев остался в кабинете, размышлять и анализировать. По его расчетам Астахов должен был вот-вот объявиться подле заждавшейся женушки, если уже не объявился. Причём не просто так, а в роли спасителя. Астахов должен предложить через Агнию Дерюгину и компании план разрешения возникших проблем. Страху на областную элиту жрец Атемис нагнал, и, не исключено, что чиновники дрогнули сердцем. Многое, если не всё, будет зависеть от аппетитов жреца, но сам объём подготовительных работ говорил о том, что прётензии будут немалыми. А вот поведение Резанова Виктору было непонятным, если, конечно, тот не работал в команде жреца, что казалось маловероятным. Ну а если божественный бык вздумал вести свою игру, то в результате достигнутых договорённостей его устранят. Устранить его, впрочем, могут и раньше, использовав смерть Резанова как средство шантажа.

После недолгих колебаний Чеботарёв всё-таки взял трубку и набрал номер телефона Агнии:

– Я слышал, что ваш супруг вернулся?

Видимо, Агния не ожидала столь прямого вопроса, а потому некоторое время колебалась.