Роберт Шекли. Том 16

О РОБЕРТЕ ШЕКЛИ

Около двух лет назад Клуб любителей фантастики при МТУ провел опрос с целью выяснить отношение читателей к современной научно-фантастической литературе [24]. Анкеты позволили определить писателей-фантастов, которые пользуются ныне наибольшей популярностью. Первыми были названы Ст. Лем, братья Стругацкие, Р.Брэдбери, А.Азимов, И.Е.Ефремов, А.Кларк, Р.Шекли. Получилось странное сочетание имен — словно нарочно объединили различных, а порой прямо противоположных по творческой манере авторов. Здесь Станислав Лем, строгий стилист, писатель поразительного диапазона и научной эрудиции; здесь братья Стругацкие с их удивительной способностью находить и ставить злободневные проблемы. В списке Артур Кларк, блестящий популяризатор науки, противник разного рода умозрительных вольностей, Рай Брэдбери, то социальный критик и мрачный пророк, то впечатлительный мечтатель и поэт, влюбленный в звездные миры и космические краски; И.Ефремов с его широкими социальными полотнами и окрашенными грустью поисками подлинной красоты. Каждый из этих писателей создал особый мир, ввел в литературу множество героев, сцен, событий, которые стали неотъемлемым элементом художественного мышления современного человека, во многом определяя его представления о дальних мирах и будущих звездных маршрутах.

Здесь и Роберт Шекли.

Его популярность среди наших читателей стремительно растет, хотя переводили его произведения пока весьма скупо. Его герои и излюбленные сюжеты во многом оказываются для нас неожиданными, не укладываются в обычные представления о «научной фантастике». В самом деле, герои рассказов Шекли охотно пользуются научными открытиями и удивительной техникой, которой их снабжает автор. Пользуются, но не больше. У них свои чисто человеческие проблемы, переживания, огорчения, и им просто нет дела до перспектив и тонкостей науки, до ее многообещающих линий развития. Творчество Шекли заставляет нас еще раз внимательно присмотреться к специфике литературного жанра, названного столь странным сочетанием слов — «научная фантастика», - соотнести его особенности с запросами читателей, с потребностями нынешней духовной жизни.

В связи с фантастикой чаще всего можно услышать такое рассуждение: «В наш век бурной научно-технической революции и быстрых социальных сдвигов закономерно возрос интерес к будущему развитию человечества. Люди все чаще задумываются над тем, каким будет это будущее, по каким путям пойдет человеческая история. В поисках ответа они обращаются к научной фантастике, которая ставит эти проблемы в особой художественной форме».

Подобная точка зрения имеет широкое распространение, особенно среди авторов критических статей по научной фантастике. Больше того, именно такое представление нередко служило основой для упреков в адрес отдельных писателей в том, что они искаженно изображали будущее, непозволительно пессимистично смотрели вперед. Действительно, если мы читаем описание далекого будущего, в котором действуют межгалактические монополии и всекосмические бандиты, и рассматриваем фантастов как футурологов из сферы изящной словесности, то вполне логично предположить, что автор увековечивает буржуазные порядки, и оценить его работу как ненаучную и сомнительную.

Разумеется, каждое художественное произведение имеет определенный социальный смысл, занимает свое место в современной борьбе двух идеологий. На Западе немало произведений так называемой «нечистой фантастики», в которой проповедуются культ насилия, садизм и т. д. Такого рода произведения недвусмысленно противостоят прогрессивным социальным идеям и поэтому заслуживают суровой отповеди.

Но было бы наивно думать, будто картина, описанная в том или ином произведении, непременно соответствует представлениям автора о будущем человечества. Мы имеем дело не с наукой, а с литературой, с тем, что Маркс характеризовал как «духовно-практическое освоение действительности», в отличие от ее теоретического освоения. Литература и наука отражают различные общественные потребности, по-разному формируют свое содержание.

Тогда и возникает почти что Гамлетов вопрос: а о будущем ли фантастика (разумеется, не с формальной, так сказать хронологической, точки зрения, а по реальному социальному смыслу и пафосу)? Вопрос этот не таит в себе никакого коварства; это необходимое уточнение, без которого трудно понять современную фантастику, произведения Шекли в частности.

Впрочем, неожиданность такой постановки вопроса не случайна. Долгое время у нас почти не издавалось произведений современных зарубежных фантастов, и наши представления об этом жанре основывались на том направлении, которое получило наибольшее развитие в советской литературе. Для пас сейчас очевидно, как интересно и содержательно начиналась советская фантастика — во всем многообразии тем и сюжетов, с ощущением революционной динамики общественно-исторического процесса и отчетливым критицизмом в адрес буржуазного мира [25]. Однако в тридцатые годы фантастика, по меньшей мере в своей наиболее массовой общепризнанной форме, все более самоопределялась как разновидность юношеской литературы. Речь обычно шла о каком-либо выдающемся научном или техническом изобретении, которое грозило изменить судьбы мира. Оно становилось центром столкновения различных политических сил, которые сами по себе читателю были уже знакомы. В этом русле, продолжая линию «Гиперболоида инженера Гарина» Ал. Толстого, появлялись: «Человек-амфибия» Ал. Беляева, «Истребитель Z 2» С. Беляева, «Пылающий остров» и другие романы Ал. Казанцева, «Тайна двух океанов» Адамова и т. п. Имелись, разумеется, произведения, которые не укладывались в данную схему, но не они определяли облик этой литературы, которая в основном оставалась фантастикой «ближнего прицела».

Вопрос о научности такого рода произведений имел строго определенный смысл. Это был вопрос о мере научного правдоподобия того открытия, которое двигало сюжет, о способности автора предвидеть ход научно-технического прогресса. Позже критиков восхищала, например, параллель между гиперболоидом Гарина и современными лазерами, а история изготовления атомной бомбы вполне была бы в духе такого произведения, вышедшего, скажем, в тридцатые годы. Во всяком случае, именно в научно-техническом и социально-политическом просветительстве усматривалось основное назначение и общественная значимость научно-фантастических произведений.

После войны первым крупным произведением, которое показало неправомерность сведения фантастики к научному изобретательству и раскрыло иные, социально более значительные и содержательные возможности этого жанра, стала «Туманность Андромеды» И.Ефремова. В этом непреходящая заслуга автора и секрет общепризнанной популярности его книги. То был уже тип крупномасштабной социальной фантастики, ставящей широкие, глобальные проблемы, где фантастичность распространялась не только на те или иные элементы общества, а на само общество в целом. Здесь вопрос о научности, о мере правдоподобия не сводился к возможной логике научно-технического прогресса. Обсуждению подлежала уже картина в целом, само социальное бытие, а не отдельная его деталь.

Разумеется, ничто не мешает рассматривать картину будущего, нарисованного Ефремовым, в традиционном аспекте — кок научное предвидение грядущего развития общества. Несомненно также, что будущее в изображении автора «Туманности Андромеды» может быть подкреплено некоторыми общими соображениями современной науки об обществе. Однако описывалось столь далекое время, что перед автором никак не стояла задача вывести это будущее из современного состояния общества. Пафос книги был в другом. Главной стала тема Человека в космическом мире, его встреча с Непознаваемым, тема неограниченных творческих возможностей людей и галактической солидарности разумных существ.

Такова примечательная особенность современной фантастической литературы: ее причудливые сюжеты, невероятные события, совершающиеся в бесконечно дальних мирах, скрывают глубокие философские раздумья о месте человека во вселенной. И такой широкий угол зрения, когда жизнь на Земле выступает как момент, этап в вечном круговращении материи, позволяет е совершенно неожиданных направлениях посмотреть на смысл существования человечества, как-то «со стороны» оценить привычные наивно-аптропоцеитристские представления, представить себе возможное многообразие форм жизни в космосе.

Недавно западные экраны обошел фильм, сделанный по роману А.Кларка. Он повествует о космической одиссее в 2001 году. Здесь нет возможности подробно говорить о нем. Стоит отметить лишь одну деталь, которая дает ключ к пониманию идейного пафоса картины. Показывается ли жизнь обезьян, только что берущих в руки орудия, или космические экспедиции людей, в кадре появляется черный обелиск как олицетворение таинственных сил, которые всегда будут подстерегать человечество и дразнить своей неподвластностью. На пути к Юпитеру герой гибнет, и, когда он умирает вторично (критики в этом эпизоде, наверное, углядят дань мистике, и формально они будут правы), перед ним снова возникает таинственный обелиск. И тогда зрители видят пульсирующий человеческий эмбрион, показанный крупным планом, — символ вечного обновления жизни, образ ее неувядаемой юности.

Несколько в ином — в социально-критическом — плане современную тенденцию фантастики выразили братья Стругацкие. Наиболее характерной в этом отношении является их книга «Трудно быть богом», которая, согласно опросу, является самым популярным фантастическим произведением в нашей стране. Было бы противоестественно усматривать ее замысел в том, чтобы с максимальной достоверностью показать возможную встречу людей с инопланетными разумными существами. Все социологические уродства, которые застают герои повести, предстают перед читателем как условный фон, позволяющий рельефнее выявить конкретные, земные уродства, понять отталкивающую сущность фашистских режимов. Ценность и общественная значимость книги определяется тем, насколько глубоко в заведомо фантастических картинах выражены реальные, вполне земные проблемы.

Ничего особо нового в таком приеме, разумеется, нет. Сатирическая литература давно и успешно пользуется методом гротеска, преувеличения, фантазии. Конечно, никто не считает Евг. Шварца научным фантастом, но, если бы он в своих пьесах намекнул на некие «технические» открытия, позволившие ему создать свои сюжеты, он немногим отличался бы от научного фантаста по современным стандартам.

Все это позволяет нам сделать один существенный вывод. Термин «научность» в применении к литературе имеет далеко не буквальный смысл. Функцию искусства нельзя свести к познанию мира (хотя оно включает в себя познавательные моменты), художественные произведения неправомерно интерпретировать в чисто гносеологическом плане, в категориях «истинности» или «ложности», применимых в сфере научного познания. У литературы есть свои собственные критерии, позволяющие отделять талантливые произведения от идейно-амбициозной халтуры.

Что лее касается термина «научная фантастика», то он, по-видимому, имеет смысл лишь применительно к одному из течений в фантастической литературе — к тому, которое образует своеобразный сплав научного популяризаторства и беллетристической манеры. Наиболее видными его представителями молено считать А.Кларка и А.Азимова (хотя, например, рассказы А.Азимова о роботах выходят за рамки этого направления). Именно в этом, «научном» плане создаются обычно фантастические произведения, авторами которых выступают крупнейшие естествоиспытатели.

Таким образом, научно-фантастическая литература оказывается весьма сложным и разносторонним явлением. Исторически она возникла на стыке научного популяризаторства и художественного повествования, включившего рассказ о судьбе научных открытий. Ее существенным фрагментом стала утопия и антиутопия, социальный критицизм, выраженный в заведомо фантастических сценах. Этот жанр не имеет жестких, фиксированных границ. Да и авторы его весьма различны.

С одной стороны, это специалисты, хорошо знакомые с современной наукой, в беллетристической форме выражающие свои представления о ее будущем развитии. Не всегда эти произведения совершенны в художественном отношении. До сих пор, к сожалению, нет недостатка в научно-фантастических произведениях, которые скорее напоминают задушевный пересказ статей из «Юного техника» или «Техники-молодежи», чем явление литературы. Но само по себе это направление имеет огромную познавательную ценность, оно приобщает миллионы читателей к достижениям новейшей мысли, раскрывает возможные пути научною прогресса.

С другой стороны, это профессиональные литераторы, которых интересуют сложные взаимоотношения людей, острые проблемы, волнующие современное общество, тенденции его развития и т. д. Но, реализуя свои замыслы, они переносят действия своих героев в будущее, рисуют условное фантастическое общество, создают разного рода утопии и антиутопии. На наш взгляд, этот вид фантастики — его условно можно назвать социальной фантастикой — наиболее значителен как явление литературы. С ним, как правило, и связана популярность фантастических произведений у взрослого читателя, столь возросшая в последнее время. Такое деление, разумеется, условно, имеется немало «смешанных», переходных форм. Существует много произведений, в которых научно-техническая сторона не играет существенной роли, но необходима как фон, условие для разыгрывающихся перипетий. Нередко писателя этот жанр привлекает тем, что дает возможность создавать неожиданные, парадоксальные ситуации, придавать им детективный характер и т. д.

В отдельных странах соотношение различных направлений фантастики, или, говоря точнее, их социальная актуальность и значимость, неодинаково. Но, поскольку речь здесь идет о Шекли, представляющем американскую фантастику, где социально-критическая струя, безусловно, является ведущей, нам валено подчеркнуть одно положение, которое может показаться неожиданным: социальная фантастика — это вовсе не взгляд на будущее с позиций настоящего. Напротив, это оценка настоящего с позиции будущего, с точки зрения тех перспектив и тенденций, которые лишь намечаются в современной жизни. Обращение к будущему — это способ познания настоящего. И именно в этой социальной обусловленности, привязанности к сегодняшнему дню различных сюжетов и раскрывается социальный смысл и пафос научно-фантастической литературы в ее современном виде.

Кстати, на это обстоятельство обращали внимание многие видные представители этого жанра. Предельно категорично говорил Станислав Лем: «Я создаю конструкцию иллюзорной сцены, фантастического эпизода, еловом, чего-то такого, что, может быть, никогда и не осуществится… В конце концов, речь идет о современных проблемах, лишь облеченных в галактические одежды, о проблемах, волнующих человека наших дней» [26].

…Данный сборник Роберта Шекли дает достаточно полное представление о творческой манере писателя, о его любимых сюжетах и героях. К сожалению, в книгу не вошел ни один рассказ Шекли из числа уже опубликованных на русском языке, в том числе включенных в сборник «Паломничество на Землю» («Мир», М., 1966). Это досадно, потому что без таких рассказов, как «Паломничество на Землю», «Человеко-минимум», «Рейс молочного фургона», «Кое-что задаром» и др., представление о Шекли-писателе неизбежно останется неполным.

Шекли пишет о космосе, о человеческом обществе, где в быт прочно вошли телетранспортировка и дерсин-генераторы, сообразительные роботы и совершенные звездолеты «с гиперпространственными вихревыми конвертерами». Это мир научно-технической грезы, машинной идиллии, довольного сосредоточенного потребителя. Для достижения такого уровня развития техники потребуется немало времени. Так что это мир будущего. Но это очень странное будущее. В нем действуют межпланетные частные фирмы и сыскные бюро, которые ведут между собой отчаянную конкурентную борьбу, космическое пространство бороздят ракеты с торговыми агентами, спекулянтами, налетчиками. Мир, который покоится на беспроигрышном кредите, жажде наживы и рекламной сноровке. Так что в общем это довольно знакомый мир, с вполне современными страстями и человеческими характерами.

Шекли описывает этот вполне обжитой космос, с его правами, традициями, типичными проблемами и персонажами. Он поражает буйством, неуемностью своей фантазии, неистощимой изобретательностью в сочинении самых забавных и парадоксальных ситуаций, в которых оказываются его герои. Кажется, нет такой темы, которая не была бы «законной» в его творчестве. В предисловии Ю.Кагарлицкого приведено интересное высказывание Шекли: «Ни один вид творчества не представляет писателю такой свободы действий, как фантастика. Она может охватить — и охватывает — все на свете, от безудержной романтики приключений до сатиры и социального анализа» [27].

Но, как всякий крупный писатель, Шекли все время остается самим собой, у него есть своя миссия в литературе, свое видение мира, которое проявляется в различных сюжетах и ситуациях. И видение это оказывается поразительно актуальным, современным, в причудливых и невероятных сюжетах воплощаются острейшие проблемы американского общества, высказывается определенное отношение к тенденциям, которые оно обнаруживает. Такая социальная чуткость, умение по-своему уловить и выразить то тревожное мироощущение, которое характерно для массового сознания американцев, в соединении с бесспорным писательским даром делают Шекли одним из наиболее значительных современных писателей-фантастов.

Можно достаточно наглядно выявить связь творчества Шекли с теми острыми проблемами, которые волнуют американскую общественность. Это вместе с тем даст нам возможность понять некоторые особенности научно-фантастической литературы в целом.

Мы уже говорили, что эта литература — явление весьма сложное, разнородное, она включает немало элементов, которые вызываются неодинаковыми общественными потребностями. Сейчас речь у нас пойдет лишь о социальной фантастике.

Общественно-исторический процесс ныне совершается в крайне противоречивой форме. В единый поток вовлечены самые разнородные в социально-политическом и культурном отношениях страны и уклады. Истребительные войны, политические перевороты, разгул реакционных сил и человеконенавистнических мифов, трагедии целых стран и голод миллионов людей — это реальность нашего столетия, результат действия частнособственнической стихии. Империализм в такой мере развил производительные силы и в такой мере выявились иррациональность капиталистического строя, что потребность в революционном преобразовании буржуазного общества стала насущной задачей современности.

Одним словом, люди все более осознают существование особых, внутренних, объективных сил общественного развития капитализма, их разрушительное воздействие на человеческую личность и культуру. Все это окрашивает — западное искусство в тревожные, трагические тона, вызывает необходимость осмыслить эти явления в целом, так сказать, со стороны, проследить их будущее и оценить тенденции развития отдельных элементов социального бытия. В этих условиях фантастика, которая выявляет те или иные процессы, едва наметившиеся в современной жизни, изображает их в крайне преувеличенном виде и тем самым дает возможность глубже оценить их социальные последствия, оказывается весьма эффективным способом постановки жгучих, актуальных проблем.

Социальные коллизии, характерные для капитализма, с особой остротой и интенсивностью проявляются в США. Налицо метаморфоза, полная зловещего смысла.

Буржуазным обществом давно осознана потребность рационального, научного регулирования частнособственнической стихии на основе учета и планирования, на основе внедрения наиболее эффективной организации в отдельных звеньях социального организма. Эта потребность вызвала к жизни множество различных прикладных, инженерных, «индустриальных» дисциплин. Но скоро обнаружилось, что обеспечить оптимальное функционирование буржуазных институтов невозможно, если в сферу регулируемых процессов не включена сфера субъективного, «духовного» мира самих людей. Ныне в США существуют разветвленные средства и службы духовного манипулирования, которые внедряют в массовое сознание «одномерные» стереотипы и шаблоны, обеспечивают стандартизированные реакции индивидов, безотносительные к их личным качествам. В масштабах большого бизнеса совершается подавление самостоятельности и творческих проявлений личности. Дело обстоит так, что гуманистические идеалы не могут реализоваться в иерархии социальных институтов, а потому приспособление человека к обществу достигается ценой «усреднения», «стандартизации» людей, превращения их в винтики сложных социальных механизмов, в людей-анонимов, в жизнерадостных роботов», по выражению Р. Миллса. Эта тема подавления человеческой индивидуальности объективными, материальными элементами социального бытия, вторжения во внутренний мир человека могучей «фабрики грез», внедряющей своеобразные духовные суррогаты, извращающей истинно человеческие чувства и переживания, — одна из центральных в творчестве Шекли. Но Шекли не социолог, не проповедник и не моралист. Свою социальную позицию он воплощает в художественных образах, в построении сюжета, в авторских интонациях. Особенность Шекли в том, что самые злободневные, «земные» проблемы он ставит в нарочито фантастических картинах, давая полный простор своему писательскому воображению.

В сборнике помещена повесть «Четыре стихии», посвященная старой и остро звучащей теме — проблеме искалеченного человека-фрагмента, «однолинейного», плоского индивида, утратившего цельность и человеческую полноту. Но Шекли находит неожиданный подход к ней. Он описывает судьбу жалкого клерка Элистера Кромптона, презирающего свою ограниченность и жаждущего Реинтеграции. И при всей необычности его судьбы и намеренной гротескности изображения в содержании повести отчетливо выступает действительно жгучая и по-человечески емкая социальная проблема.

Во многих своих произведениях Шекли восставал против практики духовного манипулирования людьми, против психологии «счастливого» потребителя с убогим духовным миром и чисто иждивенческими комплексами (см., например, его рассказы, «Паломничество на Землю», «Стоимость жизни», «Кое-что задаром» из прежде изданного сборника). К этим проблемам он вновь возвращается в рассказе «Похмелье». В общем нетрудно выразить содержание этого рассказа в терминах социологии и убедиться в том, что писатель ставит здесь одну из наболевших проблем современного американского общества — роли потребления в так называемой социализации людей. Однако — ив атом особенность Шекли — содержание его произведений невозможно свести к одной идеологической схеме. У него поразительная способность в ходе изложения вызывать у читателя ассоциации с широким кругом актуальных и тревожных проблем. Описание общества, которое преимущественно состоит из бездельников и в котором политические деятели приобретают голоса, устраивая бесплатные заведения, оказывается блестящей сатирой на выборы в США с их демагогическими лозунгами. Да и само бесплатное агентство «Нелимитированных приключений» в конце концов оказывается ловким предприятием по вербовке новых колонистов в космос.

Сборник открывается рассказом «Страж-птица», посвященным довольно традиционной теме — «машина против человека», в бесконечном числе вариантов разработанной в современной литературе. Автор постоянно возвращается к одной мысли — решение человеческих проблем не может быть доверено «какому-нибудь фунту нержавеющего металла, кристаллов и пластмассы». В рассказе можно увидеть сатиру на всякого рода технократические теории, идеи «революции управляющих», которые теперь будто бы определяют развитие общества. Но здесь же мы находим сатирическое описание самих этих управляющих, их связи с политическим миром, демонстрацию внутренней несогласованности привычных моральных идеалов и т. д.

Но нет смысла комментировать отдельные произведения Шекли. Читатель, несомненно, отметил рассказ «Поднимается ветер», блестящую антиутопию «Билет на планету Транай», полную едкой сатиры на лозунги официального довольства и принудительного счастья. Может быть, стоит сказать несколько слов об «Обмене Разумов», самом большом и, по-видимому, наиболее сложном произведении этого сборника, в котором писатель рисует широкую панораму того мира, который вызван к жизни его фантазией. Вероятно, читатели неодинаково оценят эту повесть. И не случайно. В ней, пожалуй, отчетливее, чем в любом другом произведении, выразилось своеобразие Шекли как писателя, в том числе и те его особенности, которые нам могут показаться странными. В определенном смысле это одно из самых совершенных произведений Шекли — по отточенности сатирических сцен, по неистощимости фантазии и юмора, по способности создавать наглядные, зрительно воспринимаемые образы, поразительна способность автора к стилизации, умение охватывать самые различные темы и переживания. Он постоянно находится в состоянии самовозбуждения, легко и непринужденно переходит от одной сцены к другой, поражает читателя богатством выдумки, красочностью деталей. Повесть словно исполняется в разных регистрах — простой «бытовой» язык сменяется изысканным философствованием, точнее говоря — иначе это не был бы Шекли — пародией на такое философствование, В то же время своеобразная импрессионичностъ стиля приводит к тому, что повесть как-то распадается на ряд сцен, слабо связанных между собой, а постоянная стилистическая щедрость кажется вычурной и искусственной, некоторые сцены — нарочито усложненными. По-видимому, возможные недоумения в наибольшей мере могут быть связаны с последней частью повести, где говорится об искаженном мире. Она может быть воспринята как игра ума, система намеренных несообразностей, попытка продемонстрировать непредвиденные ассоциации и соединить несовместимые образы. Как нам кажется, смысл ее глубже.

Тема абсурда, господствующего в мире, как это ни странно, ныне довольно широко распространена среди западных мыслителей. В наиболее отчетливой и современной форме она выражена экзистенциализмом. И подобного рода идеи, прямо противопоставляемые просветительским представлениям о «разумном» характере капиталистических социальных отношений, далеко не беспочвенны. Они в превратной, иллюзорной форме отразили особенности отношений буржуазного общества, которое, по словам Маркса, предстает перед человеком как «заколдованный, на голову поставленный мир». Здесь человек живет как бы в двух средах: с одной стороны, в сфере упорядоченных идеалов а официальных штампов, создающих иллюзию общественной целесообразности «разумного» разделения труда, гармонии между различными социальными силами, решающей роли «священных» принципов и т. д. Это то, что Маркс называл «фикцией без фантазии, религией вульгарного обывателя». С другой стороны, существует сфера стихийных, необузданных сил частнособственнического развития, которые проявляют себя в различных социальных конфликтах, войнах, кризисах. Научный анализ может показать конкретно-исторические причины этого второго мира, найти их, в особенностях капиталистических отношений. Но в массовом сознании он приобретает вид некоей самодовлеющей сферы реальности, имеющей свою особую природу, которая проявляется в том, что ломает привычные идеалы и нормы буржуазного разума, не подчиняется обычной житейской логике, грозит человеку и т. д. Это заколдованный, искаженный мир, неизбежный в условиях овеществленных отношений между людьми. Но он одновременно оказывается более реальным, чем сфера псевдоразумных иллюзий. И нам кажется, что именно эту разорванность буржуазного сознания уловил и выразил Шекли в причудливых сценах последней части повести, но выразил по-своему, тонко иронизируя над беспроигрышной житейской мудростью. В этом, как нам представляется, смысл заключительных слов повести: «…Охотно и благосклонно Марвин принял свой мир за чистую монету, женился на Марше Бэкер и жил с нею долго и счастливо».

Выше мы, говорили о причинах популярности Шекли. Здесь, однако, нужно указать еще на одну характерную черту его произведений — на особенность его героев, на их внутренний мир и переживания.

Люди, их чувства, интересы — это, если можно так сказать, наиболее консервативный, неподатливый элемент фантастики. Отчасти это объясняется спецификой жанра: описывая фантастические ситуации, автор, естественно, показывает их глазами современного человека. Впрочем, у писателя не так Уж много возможностей в изобретении «людей будущего»: «более эрудированные», «более решительные» и т. д. Так что писатели обычно и не пытаются конструировать человеческих проекций и переселяют в будущее наших современников, лишь меняя обычные пропорции пороков и добродетелей.

В силу целого ряда причин образ «простого человека», выступающего против машинной цивилизации, приобрел в США особую остроту, стал признанной формой выражения идей социального критицизма и гуманизма. Дело в том, что в США всеобщее распространение получили идеалы и моральные ценности индивидуализма, сформировавшиеся в условиях домонополистического капитализма. Их социально-экономической основой была практика свободного предпринимательства, существование многочисленных мелких хозяйчиков, отслаивавших свою независимость и собственный «успех».

Разумеется, за этим «успехом» скрывался мелкий стяжательский интерес, расчет, за борьбой с природой и освоением новых просторов таилась борьба людей. Однако буржуазный индивидуализм стал той формой, в которой осуществлялось политическое и нравственное развитие нации, в которой проходил процесс становления демократических идей, противостоящих авторитаризму и сословности. Ныне идеалы свободного Предпринимательства все более обнаруживают свою несовместимость с реальной социальной обстановкой, требующей псевдоколлективистской идеологии, покорной монополиям. И критика этих порядков, как правило, идет под флагом защиты независимости и свободы «человека с улицы», против массовой культуры и «массового общества». Типичный герой Шекли — это обычно «средний американец», наделенный цепкой житейской мудростью, сохранивший привязанность к традиционным моральным ценностям, упрямый одиночка, не желающий поддаваться массовым идеологическим и моральным штампам, которые в избытке находит вокруг себя. И именно такой герой оказывается значительным, потому что в его переживаниях и протесте против конформизма выразились страсти нашего века, его тревога за последствия развития науки и техники, за утрату человечности.

Наверное, любой писатель, взявший за основу подобный человеческий тип, показался бы сентиментальным и выспренним. Но Шекли меньше всего заслуживает такого упрека. Еще одна завидная черта отличает его произведения. Наверное, ее лучше всего обозначить словами «артистизм», «интеллигентность». Рассказы Шекли отмечены безошибочным вкусом, непринужденностью и легкостью изложения, поразительным чувством юмора. Автор любит своих героев и добродушно подтрунивает над ними, да и они сами нередко думают о себе в третьем лице, не упуская случая отметить комичность ситуаций, в которые постоянно попадают по воле автора. Нет смысла, конечно, «приводить примеры», - юмор не нуждается в объяснении. Но трудно удержаться, чтобы не напомнить о рассказе «Запах мысли», где заключительные строки придают всей ситуации неожиданный комизм. Сколько раз негодовали по поводу слежки с целью выявления неблагонадежности «уважаемых» граждан. Но Шекли и к этой теме находит свой особый подход (рассказ «Я и мои шпики»). Стоит отметить великолепный рассказ «Проблема туземцев», где в острогротескной форме дана сатира на отношение «цивилизованного» мира к «туземному» населению, а заодно и на глубокомысленную псевдонауку о последнем. Во всяком случае, читателю всегда ясно, что простота и незамысловатость его героев — продукт осознанной, утонченной рационалистичности писателя.

Шекли предупреждает, но никогда не запугивает читателя, он четко выражает свои симпатии, но не становится навязчивым морализатором. Его тенденциозность — чисто художественная, внутренняя. Поэтому неунывающий и независтливый, простой, но всегда по-человечески значительный герой Шекли является одним из литературных любимцев современного читателя.

Разумеется, приведенные рассуждения отнюдь не исчерпывают сюжетов и человеческих типов, с которыми читатель сталкивается в рассказах Шекли. Его невозможно втиснуть в какую-то схему, исчерпать его безудержную фантазию, но именно человечность, на наш взгляд, составляет наиболее примечательную черту, в которой проявляется его писательская значительность.

С удивительным мастерством, изяществом, серьезностью ставит Роберт Шекли сложные проблемы современной жизни. Поэтому с интересом прочтет его и школьник, который осваивает хрестоматийные истины, и человек на склоне лег осмысливающий пройденный путь. Но прочтут они его по-разному. Первого привлекут хитроумные ситуации, блеск фантазии, легкость и непринужденность изложения. Второй ощутит отзвук проблем, которые волновали его всю жизнь, почувствует щедро рассыпанные блестки той философской мудрости, которая приобщает человека к сокровенным тайнам мироздания, помогает понять существо ценностей, которые человек проносит сквозь всю жизнь. Он ощутит чувство ответственности за судьбы мира, за будущее своей планеты.

Есть особое таинство в научно-фантастическом жанре. Он доносит пугающую тишину галактических просторов, зов звездного света, щедрость космических красок и благородную грусть расставания навеки. Он показывает силу и решительность людей, опаленных космическим сиянием, воспитывает гордость и веру в человеческий ум и отвагу.