Революционная сага

Синематограф

В местном кинематографе шел фильм киноателье Ханжонкова "Оборона Севастополя"

— Вы раньше видели этот фильм?

— Не меньше пяти раз…

На афише был изображен Андрей Громов в роли адмирала Нахимова. Получилось не весьма похоже: местный художник, похоже, был дарования ниже среднего. А сам Громов для роли адмирала был, мягко говоря, молодоват — в некоторых сценах фильма он выглядел не как мудрый адмирал, а от силы лейтенант в чужом мундире.

Иван Мозжухин в ленте смотрелся гораздо лучше, и играл героя так же безусловно положительного — адмирала Корнилова. Но фамилия героически погибшего адмирала ноне могла быть не всеми правильно истолкована.

И что толку, с того, что власть в городе белая? Но зачем лишний раз дразнить тех, кто считает себя подпольем? Ночью всякая власть черна — в лучшем случае тебе в окно бросят камень, в худшем подожженную бутылку с керосином.

Вопреки неясному положению в городе, касса работала без перебоев. Во-первых, за билеты принимали денежные знаки даже напечатанные в типографии убитого полковника. Во-вторых, влюбленных в городе меньше не становилось, им где-то следовало пересидеть мороз…

Заняли места, кавалеры словно по какой-то команде достали папиросы, сигары. К потолку пошли кольца сизого дыма. Одна дама закашлялась от злого табака, попросила сидящего рядом мужчину убрать сигару. Того это откровенно возмутило:

— Да что бы вы понимали! Мне лекарь посоветовал от чахотки курить сигары!

Послышался звук отодвигаемых от него стульев.

Рихард, было, достал из кителя портсигар, посмотрел на Ольгу. Та покачала головой. Так и неоткрытый, он вернулся на место.

Свет в зале погас. Тапер тронул клавиши пианино, сыграл простенькую гамму, словно проверяя на месте ли струны, не украли ли чего мальчишки. Застрекотал синематографический аппарат, его луч пробился через дым, упал на экран…

Пустили запоздалую хронику. Показывали Петроград, заметенный снегом. Множество флагов. Из-за того, что пленка была черно-белой, флаги так же в основном были черными. В кадре проехал грузовик, обвешанный людьми в серых шинелях. Солдаты лежали даже на крыльях передних колес, штыки торчали в разные стороны, словно иглы какого-то многоглавого механизированного ежа.

Затем начался сам фильм. Появилась заставка киноателье Ханжонкова: пегас, фраза не то на английском не то на французском, внизу и справа монограмма «А» и «Х».

Фильм начинался с военного совета: вот сидящий за столом адмирал Корнилов, напротив него — Нахимов.

Как водиться, актеры играли гротескно, жестикулировали без меры, рискуя ударить кого-то по лицу. Толпились на маленьком пятачке, боясь выйти из кадра.

Тапер играл негромко, все больше музыку нейтральную. И Геллеру было слышно, как разговаривает пара сидящая в соседнем ряду:

— Я был на сеансе в Петрограде. — сообщал кавалер. — Так там фильм шел с небывалыми звуковыми эффектами — за кулисами стреляли холостыми патронами! От дыма порохового дыма два раза проветривали помещение!

— Да, что не говорите, а техника идет вперед! — соглашалась дамочка.

На экране солдаты, матросы и жители строили укрепления. Меж боями солдаты плясали «барыню» с севастопольскими девушками

Вот показали гибель штабс-капитана Островского, отступление на северную сторону…

Фильм заканчивался документальными съемками. Английские, французские, русские ветераны проходили перед камерой, сверкая медалями. Здесь они уже не выглядели противниками. Камера показывала усталых, задумчивых стариков…

Вот фильм закончился, погас экран. Тапер закруглил на coda мелодию. Медленно зажигался электрический свет в зале. Гремя стульями, зрители покидали зал.

За время сеанса на дворе похолодало. Ольга и Рихард шли по холодной улице. Грязь подмерзла и теперь хрустела под ногами.

Долго молчали.

Наконец, Ольга спросила первое, что пришло в голову:

— А как вы убили впервые?

— Как все… На войне. Оно ведь как: не убиваешь ты — убивают тебя. Пацифисты там умирают быстро. А кого убил первым?.. Не знаю… Я ведь в артиллерии служил. А там чаще всего не видишь, по кому выстрелил. Даже если из пулемета палишь, непонятно ты убил, или же его сосед снял. Да и убил ли? Может, ранил, может, он залег?

— А помимо боя?

— На дуэли, в восемнадцать лет…

— На дуэли… Как это романтично. Стрелялись, вероятно, из-за дамы?

Рихард покачал головой:

— Да нет… Снова из-за войны.

— Как это?

— Очень просто. Под Мукденом наша батарея держала оборону. Как сейчас помню: закрепились на кладбище, среди могил. Четыре пулемета… Офицеров как-то быстро выбило, командую я и фельдфебель такой старый, что еще, наверное, Кутузова помнит. Японцы прут — не успеваем воду в кожуха пулеметов заливать. Жара стоит — патроны в ленте сами разрываются. Боеприпасов все меньше, людей — тоже… Ужас такой, что лошади поседели! Вестовым передаю сообщение: дела так плохо, что даже весело! Мне отвечают: продержись, браток, до завтра… Проходит, значит, завтра, уже и послезавтра заканчивается — нету помощи. В общем, приказываю: отступаем, поскольку отстреливаться нечем вообще. Долго ли, коротко, прибываем в расположение, докладываю: такие-то, отступили оттуда… Но мне говорят: а мы думали, братец, что вы все погибли. Тут, дескать, такой бардак, что о вас забыли, а когда вспомнили, решили, что вас уже нет. Так я же слал депешу! — говорю. А про нее тоже майор такой-то забыл… Я прямиком к этому майору, и первым делом — ему в морду. Вторым — выхватываю пистолет и говорю: выходите на дуэль…

— Убили?

— Не сразу… Мне говорят, мол, вы не можете вызывать на дуэль старшего по званию. Это противоречит кодексу. Да я, говорю, мне на ваш кодекс поср… pardon… плевать… Убеждают отложить дуэль до конца войны. Ах так? Тогда я его просто пристрелю!.. В общем, стрелялись с тридцати шагов без церемоний, по-свойски, каждый из своего оружия. Я — из «Маузера», он, кажется, из «Браунинга». Исход был ясен — три дня я перед этим практиковался в меткой стрельбе и сноровке…

— А что потом?

— А потом я отправился в бордель…

Ольга скуксилась.

— Да нет. — поспешил Геллер. — Вы меня неправильно поняли. Я туда пошел и напился вдрызг. Только и всего. Отчего-то бытует заблуждение, что в бордель ходят исключительно для того чтоб переспать с дамой и в моменты расслабления разболтать какую-то военную тайну… Ну а на утро опомнились, меня арестовали. И похмельем мучался уже в камере…

Вот кто-то как раз посреди улицы разлил не то воду, не то помои. А может мальчишки устроили небольшой каток.

Ольга того не заметила, ступила на лед, едва не поскользнулась, но устояла. Немногим позже Рихард попытался придержать девушку за локоток и тут же пропустил руку дальше, вокруг талии. Почувствовал волнительные формы, податливость…

И тут же ощутил ниже груди иное прикосновение: ствол «парабеллума» ткнулся как раз ниже ребер.

— Руку убери. — почти нежно прошептала Ольга.

Вырывалась бы она, или просто попросила убрать руки, Рихард поступил бы строго обратно: прижал бы девушку к себе, поцеловал.

Но здесь было не до нежностей.

— Странная у вас рефлексия, mademoiselle… — ответил, наконец Рихард, но руку убрал. — За что…

— А за что вы меня?

— За талию… — деланно удивился Рихард, глядя, как пистолет исчезает в кармане куртки. — странно, что вы такие вопросы задаете.

— И ничего вы не поняли. Может быть, вы мне и симпатичны, но не до такой степени, чтоб лезть ко мне с поцелуями на первом свидании.

— Но все же симпатичен?

— Были бы несимпатичны — я бы вас уже убила. Вообще, Рихард, прикрутите фитилек, коптит… Вот вы наверняка думаете, что вы орел-мужчина, что барышни должны беременеть только от вашего взгляда. Как видите, это не так… Работайте надо ошибками.

Разговор сам по себе подходил к концу — в саженях двадцати сулили тепло окна гостиницы…

…А когда уже в гостинице раздевались, Рихард сказал будто себе под нос:

— Кажется, у меня есть план… — и тут же поправился. — Но вам он точно не понравится. Только я дальше с вами не иду…