Реликт

3

Нью-Йорк, наши дни

Рыжий мальчишка, похваляясь перед младшим братом — он называл его цыплёнком, — тянулся к ноге слона. Хуан молча следил за ним и, когда мальчишка коснулся экспоната, подался вперёд.

— Эй! — крикнул Хуан, направляясь к нему. — Эй, не трогай слонов!

Парнишка испуганно отдёрнул руку: он был ещё в том возрасте, когда форменная одежда производит впечатление. Ребята постарше — пятнадцати-шестнадцати лет — иногда отвечали Хуану грубыми жестами. Они понимали, что он невелика птица, просто-напросто охранник музея. Паршивая работёнка. Надо бы подготовиться как следует и сдать экзамены в полицию.

Он с подозрением наблюдал, как рыжий и его братишка крутились в полутёмном зале, разглядывая чучела львов. Подойдя к стенду с шимпанзе, рыжий начал на потеху младшему гикать и почёсывать под мышками. Где, чёрт побери, их родители?

Затем Билли, рыжий, утащил братишку в зал с африканскими экспонатами. Целый ряд масок злобно скалился на них из-за стекла витрины плоскими деревянными зубами.

— Здорово! — восхищённо воскликнул младший.

— Ерунда, — сказал Билли. — Пошли посмотрим динозавров.

— А мама где? — спросил младший, оглядываясь.

— Потерялась, — ответил Билли. — Идём. Они пошли через просторный, гулкий зал со множеством тотемных столбов. В дальнем его конце женщина с красным флажком водила последнюю в этот день группу воскресных экскурсантов, голос её звучал пронзительно. Младшему казалось, что в зале слегка пахнет чем-то странным, такие запахи издают дым и корни старого дерева. Когда экскурсанты скрылись за углом, в зале наступила тишина.

Билли помнил, что в прошлый раз они видели здесь самого большого в мире бронтозавра, и тиранозавра, и трахидента. Во всяком случае, ему казалось, что чудища назывались именно так. Зубы у тиранозавра длиной, наверное, десять футов. Ничего более замечательного Билли ещё не видел. А вот этих тотемных столбов он не помнил. Может, динозавры находятся за следующей дверью? Но она вела в скучный зал тихоокеанских народов, где были только вещицы из нефрита и кости, шёлка и бронзовые статуэтки.

— Смотри, что ты натворил, — проворчал Билли.

— Что?

— Заблудился я из-за тебя, вот что.

— Мама очень рассердится, — сказал малыш. Билли издал презрительный смешок. С родителями они должны встретиться перед самым закрытием на больших ступенях у главного входа. Обратную дорогу он найдёт, не проблема.

Пройдя через несколько безлюдных пыльных комнат, мальчики спустились по узкой лесенке и оказались в длинном, тускло освещённом зале. Тысячи чучел маленьких птичек покрывали стены от пола до потолка, из их незрячих глаз торчала вата. Пахло нафталином.

— Я знаю, где мы, — обнадёжил Билли, вглядываясь в полумрак. Малыш засопел.

— Тихо ты, — сказал Билли. Сопение прекратилось.

Зал делал резкий поворот и оканчивался тёмным тупиком с пустыми витринами. Выхода не было видно, пришлось возвращаться обратно. Шаги мальчиков гулко раздавались в пустом помещении. В дальнем конце зала была брезентовая ширма, неудачно изображавшая стену. Выпустив руку братишки, Билли подошёл и заглянул за неё.

— Я здесь уже бывал, — уверенно заявил он. — Это место отгородили, но в прошлый раз тут было открыто. Держу пари, мы находимся прямо под динозаврами. Дай-ка посмотрю, есть ли тут лестница наверх.

— Туда нельзя, — предупредил младший.

— Дурачок, я только посмотрю. А ты подожди.

Били шмыгнул за занавеску, и через несколько секунд младший услышал скрип петель открываемой двери.

— Эй! — донёсся голос старшего. — Здесь винтовая лестница. Она ведёт вниз, ну да ничего. Я спущусь, посмотрю.

— Не надо! Билли! — крикнул малыш, но единственным ответом ему был звук удаляющихся шагов.

Малыш принялся вопить, его тонкий голос эхом отдавался в полутёмном зале. Через несколько минут он начал икать, громко шмыгнул носом, сел на пол и принялся отрывать отстающую полоску резины с носка ботинка.

Внезапно мальчик поднял взгляд. Зал был тихим, душным. Лампы в витринах отбрасывали на пол чёрные тени. Где-то затарахтела вентиляционная труба. Билли пропал окончательно. Малыш стал кричать, на сей раз громче.

Может, пойти за ним? Может, там не так уж и страшно? Может, Билли нашёл родителей, и они ждут его снаружи? Только надо поторапливаться. Музей, наверное, уже закрыт!

Он поднялся и проскользнул за занавеску. Зал продолжался, там тоже стояли пыльные витрины с никому не интересными экспонатами. Старая металлическая дверь в стене была чуть приоткрыта.

Малыш подошёл и заглянул туда. За дверью находилась верхняя площадка теряющейся из виду винтовой лестницы. Здесь было ещё более пыльно, стоял какой-то странный запах, от которого он сморщил нос. Ему очень не хотелось спускаться по этим ступенькам. Но брат находился внизу.

— Билли! — позвал малыш. — Билли, поднимайся! Пожалуйста!

Откликнулось только эхо. Мальчик шмыгнул носом, ухватился за перила и начал медленно спускаться в темноту.

4

Понедельник

Когда Марго Грин обогнула угол западной Семьдесят второй улицы, лучи утреннего солнца ударили ей прямо в лицо. Моргнув, она на несколько секунд опустила глаза: потом встряхнула головой, забросив назад длинные каштановые волосы, и пошла через улицу. Нью-йоркский музей естественной истории вздымался перед ней, словно древняя крепость, величественный фасад высился над буковой аллеей.

Марго свернула на мощёную дорожку, ведущую к служебному входу. Прошла мимо разгрузочного тупика и направилась к гранитному туннелю, выходящему во внутренний дворик. Настороженно остановилась: вход в туннель окрашивали мерцающие полосы красного света, у дальнего конца в беспорядке стояли санитарные и полицейские автомобили.

Марго вошла в туннель и направилась к стеклянной будке. Старый Керли, охранник, в это время обычно дремал на своём стуле, привалясь к углу, со свисающей изо рта на широкую грудь почерневшей деревянной трубкой. Но сегодня он стоял.

— Доброе утро, доктор, — поздоровался он, открывая дверь. Старик называл «докторами» всех, от директора музея до аспирантов.

— Что случилось? — спросила Марго.

— Не знаю, — ответил Керли. — Они приехали пару минут назад. Но сейчас я хотел бы взглянуть на ваше удостоверение.

Марго принялась рыться в сумке. Предъявлять пропуск никто не просил уже несколько месяцев.

— Не уверена, что удостоверение у меня с собой, — сказала она, недовольная тем, что так и не собралась выкинуть всякий накопившийся за зиму хлам. Друзья из отдела антропологии недавно присвоили её сумке звание «самой захламлённой в музее».

В будке зазвонил телефон, и Керли потянулся к трубке. Марго наконец обнаружила документ и поднесла к окошку, но охранник не взглянул на него — он с широко раскрытыми глазами слушал, что говорят по телефону.

Трубку он положил молча и застыл всем телом.

— Ну? — повторила Марго. — Что случилось?

Керли ответил:

— Вам незачем знать.

Телефон зазвонил снова, и охранник поспешно протянул к нему руку.

Марго в жизни не видела, чтобы Керли двигался так быстро. Она пожала плечами, бросила удостоверение в сумку и пошла дальше. Её поджимал срок — надо было заканчивать очередную главу диссертации, и каждый день был на счету. Предыдущая неделя была тяжёлой — поминки по отцу, формальности, телефонные звонки, — не до научной работы. Больше времени она терять не могла.

Пройдя через дворик. Марго вошла в служебный вход, свернула направо и быстро зашагала по цокольному коридору к отделу антропологии.

В многочисленных служебных кабинетах было темно, как всегда до половины десятого или до десяти.

Коридор повернул под прямым углом, и Марго остановилась. Дорогу ей преградила жёлтая пластиковая лента. Марго разобрала печатные буквы: «НЬЮ-ЙОРКСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ ПОЛИЦИИ, МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ — НЕ ПЕРЕХОДИТЬ». Джимми, охранник, обычно назначаемый в зал перуанского золота, стоял перед лентой, как и Грегори Кавакита, молодой помощник хранителя из отдела эволюционной биологии.

— Что здесь происходит? — спросила Марго.

— Типичная музейная неразбериха, — отозвался Кавакита с кривой улыбкой. — Нас не пропускают.

— Никто мне ничего не объяснил, только велели никого не пускать, — раздражённо произнёс охранник.

— Послушай, — сказал Кавакита. — На будущей неделе у меня презентация в Национальном научном фонде, дел по горло. Если пропустишь меня…

На лице у Джимми появилось выражение замешательства.

— Я просто выполняю свою работу.

— Идём отсюда, — сказала Марго Каваките. — Выпьем кофе в комнате отдыха. Может, узнаем у кого-нибудь, что случилось.

— Сначала я хотел бы зайти в туалет, если найду такой, куда вход не перекрыт, — раздражённо ответил Кавакита. — Иди, я тебя догоню.

Всегда распахнутая дверь комнаты отдыха для служащих в тот день оказалась закрытой. Марго взялась за шарообразную дверную ручку, думая, не лучше ли дождаться Грегори. Потом открыла дверь. Уж без его-то поддержки она как-нибудь обойдётся.

Внутри двое полицейских разговаривали, стоя к ней спинами.

— Это уже который раз, шестой? — хихикнул один.

— Потерял счёт, — ответил его напарник. — Но желудок у него должен наконец опустеть.

Когда полицейские расступились. Марго увидела комнату отдыха.

Просторное помещение было безлюдным. В дальнем конце, возле кухни, кто-то склонился над раковиной. Человек сплюнул, вытер губы и обернулся. Марго узнала Чарли Прайна, нового специалиста по консервации, которого взяли на работу полгода назад, чтобы восстановить экспонаты для новой выставки. Его ничего не выражающее лицо было пепельным.

Полицейские, подойдя к Прайну, мягко подтолкнули его к двери.

Марго посторонилась, пропуская группу. Прайн шёл скованно, будто робот. Марго инстинктивно опустила взгляд.

Туфли Прайна были в крови.

Рассеянно глядя на Марго, Прайн заметил, как изменилось выражение её лица. Последовал за нею взглядом; потом остановился так внезапно, что шедший сзади полицейский наткнулся на него.

Глаза Прайна расширились и побелели. Полицейские схватили его за руки, он стал сопротивляться, заскулил. Его быстро вывели из комнаты.

Марго прислонилась к стене, пытаясь справиться с сердцебиением, тут вошёл Кавакита и с ним ещё несколько человек.

— Перекрыта, должно быть, половина музея, — сказал он, покачивая головой и наливая себе кофе. — Никто не может войти в свои кабинеты.

И словно в ответ на его реплику система общественного оповещения с хрипом заработала. «Внимание! Всех находящихся в здании служащих просим пройти в комнату отдыха».

Когда они сели, по двое, по трое стали входить служащие. Главным образом лаборанты и помощники хранителей без полномочий: время для появления важных лиц было ещё ранним. Марго бесстрастно смотрела на входивших. Кавакита что-то говорил, но она его не слышала.

Через десять минут помещение наполнилось людьми. Все говорили разом: возмущались, что не могут войти в свои кабинеты, обсуждали каждый новый слух. В музее никогда не происходило ничего сенсационного, и теперь настроение у всех было приподнятым.

Кавакита отпил кофе и скорчил гримасу.

— Сплошная гуща. — Повернулся к Марго. — Онемела? С тех пор как мы сели, рта не раскрыла.

Она, запинаясь, стала рассказывать о Прайне. Красивое лицо Кавакиты вытянулось.

— Господи, — наконец произнёс он. — Как ты думаешь, что случилось?

Когда прозвучал его баритон. Марго осознала, что все разговоры в комнате стихли. В дверном проёме появился крепко сложенный лысеющий мужчина в коричневом костюме, из кармана его плохо сидящего пиджака торчала полицейская рация, изо рта — незажжённая сигара. За ним вошли двое полицейских в форме.

Мужчина встал перед сидящими в комнате, вынул изо рта сигару, снял табачную крошку с языка и откашлялся.

— Прошу внимания, — сказал он. — Ситуация такова, что вам придётся потерпеть наше присутствие ещё какое-то время.

Внезапно из глубины комнаты раздался громкий, укоризненный голос:

— Прошу прощения, мистер… Марго вытянула шею и оглянулась.

— Фрид, — прошептал Кавакита. Марго была наслышана о вспыльчивом характере Фрэнка Фрида, хранителя ихтиологического отдела.

Мужчина повернулся и взглянул на Фрида.

— Лейтенант д’Агоста, — отчеканил он. — Нью-йоркское управление полиции.

Такой ответ заставил бы умолкнуть большинство людей. Но худощавый, седовласый хранитель был не из пугливых.

— Надеюсь, — произнёс он саркастически, — нам дозволено будет узнать, что здесь происходит? Полагаю, мы имеем право…

— Я хотел бы подробно осведомить вас о том, что случилось, — ответил д’Агоста. — Однако в настоящее время могу только сказать, что в здании музея обнаружен труп, обстоятельства случившегося расследуются. Если…

Все разом зашумели, д’Агоста поднял руку, призывая к тишине.

— Могу только сказать, что бригада из отдела расследования убийств находится здесь и занята делом. Музей закрыт. Пока что никто не может ни войти, ни выйти. Надеемся, такое положение продлится недолго.

Он немного помолчал.

— Если произошло убийство, то есть вероятность — вероятность — того, что убийца всё ещё в музее. Мы просим вас побыть здесь час или два, пока ведётся поиск улик. Полицейский запишет ваши фамилии и должности.

Никто не произнёс ни звука. Д’Агоста вышел и закрыл за собой дверь. Один из оставшихся полицейских придвинул к двери стул и грузно сел на него. Разговоры стали понемногу возобновляться.

— Мы арестованы? — воскликнул Фрид. — Это возмутительно.

— Господи, — чуть слышно произнесла Марго. — Неужели Прайн — убийца?

— Ужасная мысль, правда? — сказал Кавакита. Встал, подошёл к кофеварке и сильным ударом выбил из неё последние капли. — Но то, что я не подготовлюсь к своей презентации, ещё ужаснее.

Марго была уверена, что молодой энергичный учёный всегда будет подготовлен к чему угодно. Однако кивнула.

— Теперь престиж — это всё, — продолжал Кавакита. — Чистая наука сама по себе больше не приносит субсидий.

Марго снова кивнула. Она слышала Грегори, слышала голоса коллег, но всё казалось ей не важным. Кроме крови на туфлях Прайна.

5

— Теперь можете идти, — сказал через час полицейский. — Но ни в коем случае не заходите за жёлтую ленту.

Сидевшая сжавшись в комочек Марго резко вскинула голову, когда ей на плечо опустилась чья-то ладонь. Рядом стоял долговязый, тощий Билл Смитбек, в другой руке он держал пару скреплённых спиралями блокнотов, его каштановые волосы были, как всегда, взъерошены. За ухо засунут карандаш с изжёванным концом, воротничок был расстёгнут, узел чёрного галстука спущен. Живая карикатура на работягу-журналиста. Марго подозревала, что это тщательно продуманный имидж. Смитбеку поручили написать книгу о музее, уделив главное внимание выставке «Суеверия», которая должна была открыться на будущей неделе.

— Сверхъестественные события в музее естественной истории, — угрюмо пробормотал Смитбек ей на ухо, присев на стоявший рядом стул. Бросил на стол свои блокноты, и поток исписанных листков бумаги, компьютерных дискет без этикеток и ксерокопий газетных статей разбежался по его пластиковой поверхности.

— Привет, Кавакита, — весело сказал Смитбек, хлопнув его по плечу. — Не встречал тигров в последнее время?

— Только бумажных, — сухо откликнулся Кавакита.

Смитбек повернулся к Марго:

— Ты, наверное, уже знаешь все кровавые подробности. Жуть, правда?

— Нам ничего не сообщали, — ответила она. — Мы только слышали что-то об убийстве. Совершил его, надо полагать, Прайн.

Смитбек рассмеялся.

— Чарли Прайн? Этот парень мухи не способен убить, тем более двуногого. Нет, Прайн только обнаружил тело. Вернее, тела.

— Тела? О чём ты?

Смитбек вздохнул.

— Так вам в самом деле ничего не известно? Я думал, вы хоть что-то разузнали, пока сидели здесь несколько часов. — Он вскочил, подошёл к кофеварке, наклонил её, подёргал за ручку и вернулся с пустыми руками. — В зале приматов за стеклом витрины нашли жену директора, — сообщил он, усевшись снова. — Её двадцать лет никто не замечал.

Марго застонала.

— Смитбек, рассказывай, что произошло на самом деле.

— Ну ладно, — вздохнул он. — Утром около половины восьмого двух мальчишек обнаружили мёртвыми в подвале старого здания.

Марго прижала ладонь ко рту.

— Как ты об этом узнал? — спросил Кавакита.

— Покуда вы прохлаждались здесь, всё остальное человечество собралось на Семьдесят второй улице, — продолжал Смитбек. — Ворота закрыли у нас перед носом. Журналисты там тоже были. И немало. В общем, Райт собирается в десять часов устроить пресс-конференцию в Большой ротонде, дабы пресечь слухи. Все разговоры о зоопарке. Начнётся она через десять минут.

— О зоопарке? — переспросила Марго.

— Находящемся здесь. До чего же сложное положение. — Смитбек явно наслаждался, выдавая им информацию небольшими порциями. — Убийство, кажется, было очень жестоким. А вы знаете журналистов: они всегда предполагали, что тут у вас содержатся в клетках всевозможные звери.

— Кажется, ты рад случившемуся, — улыбнулся Кавакита.

— Происшествие придаст моей книге совершенно новый размах, — продолжал Смитбек. — Потрясающий правдивый отчёт об ужасном убийстве в музее, автор — Уильям Смитбек-младший. Ненасытные дикие звери бродят по пустынным коридорам. Книга может стать бестселлером.

— Это не смешно, — раздражённо заметила Марго. Она думала о том, что лаборатория Прайна находится неподалёку от её кабинета в подвале старого здания.

— Знаю, знаю, — добродушно отозвался Смитбек. — Это ужасно. Бедные дети. Но всё же я не уверен, что это правда. Возможно, Катберт пошёл на такую уловку, чтобы сделать рекламу выставке.

Он вздохнул, потом заговорил виноватым тоном:

— Послушай, Марго, меня очень огорчило известие о смерти твоего отца. Я собирался сказать тебе раньше.

— Спасибо, — ответила она. В улыбке её было немного теплоты.

— Послушайте, — сказал, поднимаясь, Кавакита. — Я, право, должен…

— Я слышал, ты собираешься уволиться, — продолжал Смитбек, обращаясь к Марго. — Забросить диссертацию, работать в отцовской компании или что-то в этом роде. — Он с любопытством глядел на неё. — Это правда? Я думал, твои исследования в конце концов дают какие-то результаты.

— И да, и нет, — ответила Марго. — Работа над диссертацией слегка затягивается. Сегодня в одиннадцать у меня еженедельная встреча с Фроком. Возможно, он забудет о ней, как обычно, и наметит на это время что-нибудь другое, особенно после такой трагедии. Но всё же надеюсь увидеться с ним. Я обнаружила интересную монографию о классификации лекарственных растений у племени кирибуту.

Заметив, что взгляд Смитбека начинает блуждать, она вновь напомнила себе, что большинство людей не интересуется ни генетикой растений, ни этнофармакологией.

— Так что мне надо подготовиться, — заключила Марго, поднимаясь.

— Погоди минутку! — сказал Смитбек, с трудом собирая свои бумаги. — Не хочешь побывать на пресс-конференции?

Когда они выходили из комнаты отдыха, Фрид всё ещё жаловался на притеснения тем, кто его слушал. Кавакита уже быстро шагал впереди них по коридору, потом, помахав им через плечо, скрылся за поворотом.

Когда они пришли в Большую ротонду, пресс-конференция уже шла. Репортёры, окружив Уинстона Райта, директора музея, направляли микрофоны и камеры в его сторону, голоса гулко раздавались в похожем на пещеру помещении. Ипполито, начальник охраны музея, стоял рядом с директором. Поодаль столпились другие служащие и несколько любопытных школьников.

Рассерженный Райт, стоя в свете кварцевых ламп, пытался отвечать на вопросы, которые выкрикивали журналисты. Обычно безупречный костюм директора был помят, редкие волосы спадали на ухо. Бледная кожа посерела, глаза налились кровью.

— Нет, — говорил Райт, — видимо, они сочли, что их дети уже ушли из музея. У нас не было предварительного предупреждения… Нет, мы не держим в музее живых животных!.. Ну разумеется, у нас есть мыши и змеи для исследовательских целей, но ни львов, ни тигров, ни прочих хищников… Нет, трупов я не видел… Не знаю, какие там были увечья… Я не проводил экспертизы и не могу говорить на эту тему, вам придётся подождать вскрытия… Хочу подчеркнуть, что полиция не делала официальных заявлений… Пока не прекратите крик, я не буду отвечать на вопросы… Нет, я уже сказал, что у нас нет диких зверей в музее… Да, в том числе и медведей… Нет, никаких фамилий называть не буду… Как я могу ответить на этот вопрос?.. Пресс-конференция окончена… Я сказал окончена… Да, конечно, мы всеми средствами оказываем содействие полиции… Нет, я не вижу причин откладывать открытие новой выставки. Позвольте подчеркнуть, что дата открытия выставки «Суеверия» уже назначена… Да, у нас есть чучела львов, но если вы намекаете… Господи, они застрелены в Африке семьдесят пять лет назад! Зоопарк? У нас нет связей с зоопарком… Я просто не буду отвечать на эти возмутительные намёки… Может, джентльмен из газеты «Пост» перестанет орать?.. Полиция допрашивает учёного, обнаружившего трупы, но я никакими сведениями об этом не располагаю… Нет, мне больше нечего добавить, кроме того, что мы делаем всё, что в наших силах… Да, конечно, это трагично…

Репортёры стали расходиться. Райт повернулся к начальнику охраны.

— Где была полиция, чёрт возьми? — услышала Марго его гневный голос. Обернувшись, он бросил через плечо: — Если увидите миссис Рикмен, скажите, чтобы немедленно зашла ко мне в кабинет.

И с важным видом вышел из Большой ротонды.

6

Марго дошла до коридора, который сотрудники музея называли Бродвеем. Он тянулся во всю длину здания — шесть городских кварталов. Говорили, что это самый длинный коридор в Нью-Йорке. Стены его были обиты дубовыми панелями, через каждые десять футов находились двери с матовыми стёклами. Очень многие фамилии хранителей на золотистых прямоугольных табличках были обведены чёрной каймой.

В распоряжении аспирантки Марго Грин были только металлический стол и книжная полка в одной из подвальных лабораторий. По крайней мере, у меня есть кабинет, — подумала она, выйдя из коридора и начав спускаться по узкой железной лестнице. У одной из её знакомых — аспирантки в отделе маммологии — был только маленький обшарпанный школьный стол, втиснутый между большими холодильниками. Этой женщине даже в середине августа приходилось носить на работе тёплые свитера.

Внизу охранник махнул ей рукой, разрешая проходить, и она двинулась по тускло освещённому туннелю, окаймлённому по обеим сторонам конскими скелетами в застеклённых витринах. Никаких полицейских лент там не было.

У себя в кабинете Марго поставила сумочку и села. Большая часть лаборатории представляла собой, в сущности, склад артефактов из южных морей: здесь были маорийские щиты, боевые каноэ и тростниковые стрелы, набитые в металлические зелёные, высящиеся до потолка шкафы. Имитирующая озеро стогаллоновая цистерна для рыбы, принадлежавшая отделу поведения животных, стояла на железном каркасе под батареей ламп. В ней было столько водорослей, что Марго очень редко могла разглядеть рыбу. Рядом с её рабочим местом примостился столик, заваленный пыльными масками. Консерватор, неприятная молодая женщина, работала в угрюмом молчании, казалось, не больше трёх часов в день. По медлительности коллеги Марго полагала, что на консервацию каждой маски у неё уходит недели две. В данной коллекции насчитывалось пять тысяч масок, но, похоже, никого не волновало, что при таких темпах на завершение работы потребуется около двух столетий.

Марго включила компьютер. На мониторе появились зелёные буквы:

ПРИВЕТ МАРГО ГРИН

С ВОЗВРАЩЕНИЕМ В РАСПРЕДЕЛЁННУЮ СЕТЕВУЮ СИСТЕМУ МУЗЕЯ

ВЫПУСК 15-5 СООБЩЕНИЙ ДЛЯ ВАС НЕТ

Марго изменила режим и стала просматривать свои записи, готовясь к встрече с Фроком. Её наставник зачастую выглядел озабоченным во время еженедельных встреч, и Марго постоянно старалась представить ему что-нибудь новое. Проблема заключалась в том, что обычно ничего нового не было, — ещё какие-то статьи прочтены, проанализированы и введены в компьютер: сделана какая-то лабораторная работа: и возможно… возможно… написаны ещё три-четыре страницы диссертации. Она понимала, что представляет собой научный сотрудник, существующий на государственные средства, и что учёные с насмешкой именуют ПД — псевдодиссертация.

Два года назад, когда Фрок согласился быть её научным руководителем, Марго даже подумала, что произошла какая-то ошибка. Фрок — автор теории «эффекта Каллисто», профессор кафедры статистической палеонтологии Колумбийского университета, глава отдела эволюционной биологии музея — избрал её в аспирантки! Этой чести удостаивались очень немногие.

Карьеру Фрок начинал как антрополог. Прикованный перенесённым в детстве полиомиелитом к инвалидной коляске, он тем не менее провёл выдающуюся полевую работу, результаты которой до сих пор являлись основой многих учебников. После того как несколько серьёзных приступов малярии сделали невозможным продолжение полевых исследований, Фрок посвятил все свои силы разработке эволюционной теории. В середине восьмидесятых он выступил с новой радикальной гипотезой, вызвавшей бурную полемику. Сочетая теорию хаоса и дарвинизм, гипотеза Фрока оспаривала общепринятое мнение, что жизнь эволюционировала последовательно. Учёный теоретически допускал, что принцип последовательности иногда нарушался; он считал, что недолговечные аберрации — «чудовищные виды» — иногда становились ответвлением эволюции. Фрок доказывал, что эволюция не всегда вызывалась слепым отбором, что само окружение способно вызывать в видах внезапные, причудливые изменения.

Хотя теория Фрока подкреплялась блестящей серией статей и документов, большинство светил научного мира продолжали пребывать в сомнении. Если причудливые формы жизни существуют, вопрошали учёные, то где же они скрываются? Фрок отвечал, что его теория прогнозирует как быструю передачу генов, так и быструю эволюцию.

Чем чаще специалисты называли Фрока заблуждающимся, даже безумным, тем охотнее становилась на его сторону популярная пресса. Его теорию окрестили «эффектом Каллисто», по греческому мифу, где молодая женщина внезапно превращается в медведицу. Хотя Фрок и жалел о популистском толковании своего труда, он расчётливо пользовался известностью для продолжения научных изысканий. Как многие блестящие учёные, Фрок был увлечён собственными исследованиями; Марго иногда казалось, что всё прочее, в том числе и её работа, вызывает у него скуку.

Консерватор в другом конце комнаты поднялась и, ни слова не говоря, ушла на обед, значит, время близилось к одиннадцати часам. Марго написала на листе бумаги несколько фраз, очистила экран компьютера и взяла тетрадь для записей.

Кабинет Фрока находился в юго-восточной башне, в конце коридора пятого этажа: он представлял собой оазис, далёкий от лабораторий и автоматизированных рабочих мест, весьма характерных для той части музея, куда не ходят посетители. На массивной дубовой двери кабинета было написано просто: «ДОКТОР ФРОК».

Марго постучала.

Она услышала покашливание и негромкий шорох, инвалидной коляски. Медленно открылась дверь, появилось знакомое румяное лицо, кустистые брови были удивлённо нахмурены. Потом взгляд Фрока посветлел.

— Ну да, сегодня же понедельник. Входите.

Фрок произнёс это вполголоса, коснулся запястья Марго пухлой рукой и указал ей на кресло. Одет он был, как обычно, в тёмный костюм с белой рубашкой и ярким пёстрым галстуком. Густая грива седых волос была взъерошена.

Стены кабинета были заставлены старыми застеклёнными книжными шкафами, на полках лежали реликты и диковины, привезённые из экспедиций. Книги были сложены у одной из стен в громадные, грозящие рухнуть стопы. Два больших эркера выходили на Гудзон. Зачехлённые викторианские кресла стояли на потёртом персидском ковре, на письменном столе лежало несколько экземпляров последней книги Фрока «Фрактальная эволюция».

Рядом с книгой стояла знакомая Марго глыба серого песчаника. На плоской поверхности камня был глубокий отпечаток, странно смазанный и вытянутый вдоль одного края, с тремя большими вмятинами возле другого. Фрок утверждал, что это ископаемый след неизвестного науке существа: единственное материальное свидетельство, подтверждавшее его теорию аберрационной эволюции. Другие учёные оспаривали этот факт. Многие не верили, что это ископаемый след, и называли его причудой Фрока. Многие вообще его не видели.

— Уберите этот хлам и садитесь, — сказал Фрок, возвращаясь на своё любимое место у одного из окон. — Шерри? Хотя нет, вы всегда отказываетесь. Как глупо с моей стороны забыть об этом.

На предложенном кресле лежало несколько старых номеров журнала «Нейчур» и рукопись неоконченной статьи, озаглавленной «Филогенетическая трансформация и широколистный папоротник кайнозойской эры». Марго переложила всё на ближайший столик и села, гадая, упомянет ли Фрок о смерти двух мальчиков.

Несколько секунд он, неподвижно застыв, глядел на неё. Потом замигал и вздохнул.

— Ну что, мисс Грин? Приступим? Разочарованная, Марго раскрыла тетрадь. Быстро просмотрела записи, потом стала обосновывать свой анализ классификации растений племенем кирибиту и то, какое он имеет отношение к следующей главе диссертации. Слушая её, Фрок склонил голову на грудь и закрыл глаза. Посторонний человек принял бы его за спящего, но Марго знала, что доктор внимательно слушает.

Когда она закончила, Фрок медленно расправил плечи.

— Классификация лекарственных растений по способу воздействия, а не по внешнему виду, — пробормотал он наконец. — Интересно. Этот параграф напоминает мне о том, с чем я столкнулся у племени ки в Бечуаналенде.

Марго терпеливо ждала воспоминаний, которые неизбежно должны были последовать.

— Ки, как вам известно, — Фрок всегда предполагал, что слушатель так же хорошо знаком с предметом, как и он сам, — некогда использовали кору некоего кустарника как средство от головной боли. Шарьер изучал их в восемьсот шестьдесят девятом году и отметил этот факт в полевых журналах. Когда я появился там три четверти века спустя, племя уже не пользовалось этим средством. Теперь ки верили, что головные боли вызываются колдовством.

Рассказывая, он понемногу передвигался в кресле.

— Для исцеления заболевшего его родственники находили колдуна и, разумеется, убивали. Естественно, родные убитого жаждали мести и зачастую приканчивали больного. Можете представить, к чему это в конце концов привело.

— К чему же? — спросила Марго, полагая, что Фрок намерен объяснить, какое отношение всё это имеет к её диссертации.

— Ну, ясное дело, — развёл руками Фрок, — к медицинскому чуду. У людей перестали болеть головы.

Его широкая грудь затряслась от смеха. Марго тоже улыбнулась — и осознала, что это впервые за день.

— Ну, хватит о первобытной медицине, — с лёгким сожалением сказал Фрок. — А работа в поле была интересной.

Он немного помолчал.

— Знаете, в экспозиции «Суеверия» племени ки отводится целый раздел, — продолжал учёный. — Конечно, выставка будет чудовищно разрекламирована для привлечения зрителей. Специально для этого пригласили какого-то молодого человека, только что окончившего Гарвард. Говорят, в компьютерах и маркетинге он разбирается лучше, чем в чистой науке.

Фрок снова слегка передвинулся в своей коляске. Пока Марго укладывала в сумочку тетрадь. Фрок заговорил снова:

— Скверная история произошла сегодня утром.

Марго кивнула.

Фрок немного помолчал.

— Боюсь за музей, — наконец произнёс он. Удивлённая Марго сказала:

— Они были братьями. Это трагедия для семьи. А все остальные скоро забудут о случившемся — как обычно.

— Думаю, что нет, — ответил Фрок. — Я кое-что слышал о состоянии трупов. Приложенная сила была… необычайной.

— Не предполагаете же вы, что их убило дикое животное? — сказала Марго. Неужели, подумала она, Фрок столь безумен, как о нём говорят?

Фрок улыбнулся:

— Дорогая моя, я не строю предположений. Буду ждать дальнейших свидетельств. Пока что просто надеюсь, что произошедшее не повлияет на ваше решение остаться в музее. Да, я с глубоким прискорбием узнал о смерти вашего отца. Но вы обнаружили три незаменимые для настоящего учёного способности: понимание, что искать, понимание, где искать, и стремление завершить разработку своих теорий. — Он подъехал к ней. — В обработке материала усердие так же важно, как и в сборе, мисс Грин. Не забывайте этого. Ваши лабораторные работы были великолепны. Будет весьма досадно, если наука лишится столь талантливого исследователя.

Марго испытывала одновременно и возмущение, и благодарность.

— Спасибо, доктор Фрок, — ответила она. — Очень признательна за добрые слова и за вашу заботу.

Учёный только махнул рукой.

Марго попрощалась. Но у двери она вновь услышала голос Фрока:

— Мисс Грин?

— Да?

— Пожалуйста, будьте осторожны.

7

Выйдя, Марго чуть не столкнулась нос к носу со Смитбеком. Тот явно обрадовался, даже подмигнул.

— Может, пойдём пообедаем?

— Нет, — отказалась она. — Очень занята. Дважды в день — Марго не была уверена, что сможет выносить Смитбека в таких дозах.

— Пошли, — настаивал он. — Я разузнал ещё несколько ужасных подробностей об этих убийствах.

— Ну и ладно.

Девушка заспешила по коридору, раздражённая тем, что он так легко пробудил её любопытство. Смитбек догнал Марго, схватил за руку.

— Говорят, в кафетерии подают восхитительную передержанную лазанью.

И повёл к лифту.

Зал кафетерия был, как обычно, заполнен хранителями, здоровенными громогласными охранниками, техниками и препараторами в белых халатах. Один хранитель раздавал образцы сидящим за столом коллегам, те вполголоса выражали восхищение и интерес. Марго вгляделась. Образцы представляли собой паразитических червей, свернувшихся в банках с формальдегидом.

Когда Смитбек и Марго сели, она уставилась на корку своей лазаньи.

— Как я и обещал, — сказал Смитбек, взял кусок и с хрустом надкусил. — Стояла на мармите как минимум с десяти часов.

И принялся шумно жевать.

— В общем, полиция наконец сделала заявление. Ночью совершено два убийства. Блестящее открытие! И помнишь, сколько вопросов задавали репортёры о диких животных? Так вот, есть вероятность, что ребят загрыз дикий зверь!

— Только не надо за едой, — попросила Марго.

— Говорят, они буквально растерзаны.

Марго подняла взгляд.

— Пожалуйста.

— Я не шучу, — продолжал Смитбек. — И это дело необходимо раскрыть, тем более что предстоит большая выставка. Говорят, полицейские пригласили коронёра[4], который читает зияющие раны от когтей, как по книге.

— Смитбек, чёрт возьми. — Марго бросила вилку. — Мне это надоело — и твоя развязность, и твои кровавые подробности, когда я ем. Нельзя ли обсудить это после еды?

— Коронёр — женщина, — продолжал Смитбек, не обращая внимания на вспышку Марго, — видимо, специалист по большим кошкам. Доктор Матильда Зивич. Ну и фамилия! Так и представляешь себе толстуху.

Марго подавила невольную улыбку. Может, Смитбек и толстокожий, но всё же забавный. Отодвинув свой поднос, она спросила:

— Где ты слышал всё это?

Смитбек ухмыльнулся:

— У меня свои источники информации. — И отправил в рот очередной кусок лазаньи. — Честно говоря, я встретил приятеля, который пишет для «Ньюс». Кто-то выведал подробности у своего человека в управлении полиции. Сообщения будут во всех вечерних газетах. Можешь представить себе физиономию Райта, когда он увидит всё это?

— О Господи.

Смитбек хохотнул и снова наполнил рот. Покончив со своей лазаньей, он уставился на то, что не доела Марго. Несмотря на худобу, журналист обладал волчьим аппетитом.

— Но как могло оказаться дикое животное на воле в музее? — спросила Марго. — Это чушь.

— Да? Так вот, слушай: полицейские привезли сюда человека с ищейкой, чтобы выследить эту тварь.

— Шутишь.

— Нет. Спроси любого из охранников. Здесь миллион квадратных футов, по которым может бродить большая кошка, да ещё пять миль вентиляционных труб, по которым вполне может ползать человек. А под музеем целый лабиринт заброшенных туннелей. Полицейские относятся к этому серьёзно.

— К туннелям?

— Угу. Не читала моей статьи в прошлом номере журнала? Первоначально здание музея возвели на болоте, которое невозможно было осушить. Потом в девятьсот одиннадцатом году тот музей сгорел, а на его месте построили нынешний, поверх подвалов старого. Нижний подвал огромный, многоуровневый… большая часть его даже не электрифицирована. Сомневаюсь, что кто-то знает там все ходы…

Дожевав последний кусок, Смитбек отодвинул поднос.

— А потом, как всегда, ходят слухи о Музейном звере.

Все, кто работал в музее, слышали эти истории. Ремонтники видели зверя краем глаза в ночную смену. Помощники хранителей, идя по тускло освещённым коридорам к хранилищам с образцами, видели его тень. Никто не представлял, что это за зверь и откуда взялся, но кое-кто утверждал, что несколько лет назад он убил человека.

Марго решила переменить тему.

— Рикмен всё ещё досаждает тебе? — спросила она.

При упоминании этой фамилии Смитбек скорчил гримасу. Марго знала, что Лавиния Рикмен, начальник отдела по связям с общественностью, наняла Смитбека написать книгу о музее. Договорились о доле музея в авансе и гонораре. Смитбек был недоволен условиями, но грядущая выставка обещала быть очень интересной, может быть, даже сенсационной, и благодаря этому тираж книги легко мог достичь шестизначной цифры. Для Смитбека сделка отнюдь не плохая, думала Марго, если учесть весьма скромный успех его предыдущей книги о Бостонском аквариуме.

— Рикмен? Досаждает? — Он возмущённо фыркнул. — О Господи. Чего ещё можно ждать от неё? Послушай, я хотел тебе кое-что прочесть. — Он вытащил из блокнота пачку листов. — «Когда доктор Катберт подал директору музей идею выставки „Суеверия“, тот воодушевился. Такая экспозиция могла иметь не меньший успех, чем „Сокровища фараона Тутанхамона“ или „Семь уровней Трои“. Райт понял, что выставка сулит музею большие доходы и небывалую возможность получить финансовую поддержку города и правительства. Однако некоторые старые хранители сомневались: они сочли, что выставка будет отдавать сенсационностью». Смитбек прервался.

— Посмотри, что сделала Рикмен.

Он протянул Марго лист. Абзац был жирно перечёркнут наискось, на полях было начертано красным: «УБРАТЬ!» Марго хихикнула.

— Что тут смешного? — спросил журналист. — Она кромсает мою рукопись. Взгляни на это.

Он ткнул пальцем в другую страницу. Марго покачала головой.

— Рикмен хочет панегирика о музее. Вы никогда не сойдётесь во взглядах.

— Она доводит меня до бешенства. Чёркает всё хоть чуточку негативное. Хочет, чтобы я общался лишь с тем болваном, который оформляет выставку. Знает — он скажет только то, что одобрит Катберт. — Журналист заговорщицки подался вперёд. — Думаю, ты ещё не видела столь преданного начальству человека.

Тут Смитбек поднял голову и простонал:

— О Господи, вот и он.

Возле их стола появился несколько располневший молодой человек в роговых очках, державший поднос на блестящем кожаном портфеле.

— Можно подсесть к вам? — робко спросил он. — Кажется, свободных мест больше нет.

— Конечно, — ответил Смитбек. — Присаживайся. Мы как раз говорили о тебе. Марго, познакомься с Джорджем Мориарти. Это тот самый человек, который оформляет выставку «Суеверия». — И потряс перед ним своими бумагами. — Посмотри, что сделала Рикмен с моей рукописью! Единственное, чего она не коснулась, — тех мест, где я цитирую тебя.

Мориарти пробежал глазами страницы и посмотрел на Смитбека с почти детской серьёзностью.

— Не удивляюсь. Да и зачем вытаскивать на свет неприглядные подробности?

— Ну что ты, Джордж. Они-то и делают повествование интересным.

Мориарти повернулся к Марго:

— Вы аспирантка, занимаетесь этнофармакологией, так?

— Да, — ответила она, чувствуя себя польщённой. — Откуда вы знаете?

— Я интересуюсь этой темой. — Он улыбнулся и бросил на неё быстрый взгляд. — На выставке несколько стендов посвящено фармакологии и медицине. Я, собственно, хотел поговорить с вами об одном из них.

— Пожалуйста. О чём конкретно?

Она поглядела на Мориарти более пристально. Самый обычный сотрудник музея: среднего роста, чуть полноватый, с каштановыми волосами. Помятый твидовый пиджак серого цвета, как того требуют музейные правила. Вот только наручные часы имеют форму солнечных. И замечательные глаза за стёклами очков: ясные, карие, светящиеся умом. Смитбек подался вперёд и уставился на них.

— Я хотел бы остаться и быть очевидцем этой очаровательной сцены, но, увы, много работы: в среду мне предстоит брать кое у кого интервью в зале насекомых, и нужно закончить текущую главу. Джордж, прежде чем подписывать контракт на киносъёмку своей выставки, посоветуйся со мной.

Он встал, фыркнул и направился к двери, петляя между столами.

8

Джонатан Хэмм пристально поглядел в подвальный коридор сквозь толстые стёкла очков, которые не мешало бы протереть. На его руки в чёрных перчатках были намотаны кожаные поводки, две гончие послушно сидели у его ног. Рядом стоял помощник, а возле помощника — лейтенант д’Агоста со сложенными в несколько раз, покрытыми пятнами чертежами. Позади него прислонились к стене двое полицейских, вооружённые скорострельными «ремингтонами» двенадцатого калибра.

Д’Агоста полистал чертежи.

— Собаки не могут взять след? — раздражённо спросил он.

Хэмм испустил долгий вздох.

— Гончие. Их не вывели на след. И здесь слишком много запахов.

Д’Агоста что-то буркнул, вынул из кармана изжёванную сигару и стал подносить ко рту. Хэмм поглядел ему в глаза.

— Ах да, — спохватился д’Агоста и сунул сигару обратно.

Хэмм потянул носом воздух. Сырой. Хорошо. Но больше ничего хорошего в этой прогулке нет. Хуже всего обычная тупость полицейских. Что это за собаки? — спросили они. — Нам нужны ищейки. Гончие, объяснил он. В нормальных условиях они способны найти заблудившегося человека после метели по трёхфутовым сугробам. Но эти условия, думал Хэмм, нормальными не назовёшь.

Место преступления, как водится, было загрязнено, затоптано. Пахло химикалиями, красками, побелкой, множество людей прошагало туда-сюда. Кроме того, основание лестницы было буквально залито кровью; даже восемнадцать часов спустя воздух был насыщен её запахом, будоражившим собак.

Сперва они сделали попытку пустить гончих по следу с места преступления. Когда ничего не получилось, Хэмм предложил отойти подальше.

Гончих не тренировали для работы в помещении. Естественно, псы были сбиты с толку. Но это не его вина. Полицейские даже не сказали, человека они ищут или животное. Может, и сами не знают.

— Сюда, — позвал д’Агоста.

Хэмм передал поводки помощнику, тот двинулся вперёд, гончие обнюхивали пол.

Первым делом они облаяли хранилище костей мастодонта: когда открыли дверь, оттуда хлынул запах парадихлорбензола. Пришлось полчаса ждать, пока у собак восстановится чутьё. А затем последовал ещё ряд хранилищ со шкурами животных, гориллами в формальдегиде, холодильник, наполненный образцами фауны, комната, полная человеческих скелетов.

Они подошли к арочному проёму с открытой железной дверью, за которой находилась ведущая вниз каменная лестница. На ней было темно.

— Там, должно быть, подземная тюрьма, — нервно хихикнул один из полицейских.

— Лестница ведёт в нижний подвал, — сказал д’Агоста, взглянув на чертёж. Протянул руку, и один из полицейских подал ему длинный фонарик.

Короткая лестница окончилась в туннеле, выложенном кирпичом «в ёлочку», сводчатый потолок был чуть выше человеческого роста. Помощник с собаками шёл впереди, Хэмм и д’Агоста за ним. Замыкали шествие двое полицейских.

— Пол мокрый, — заметил Хэмм.

— Ну и что? — спросил д’Агоста.

— Если по туннелю течёт вода, никаких следов здесь не найти.

— Меня предупредили, что луж следует ожидать, — ответил д’Агоста. — Но вода течёт, когда идёт дождь, а сейчас на улице сухо.

— Это уже лучше, — сказал Хэмм. Они дошли до места, где сходилось четыре туннеля, д’Агоста остановился и взглянул на чертёж.

— Почему-то я так и думал, что вам потребуется взглянуть на него, — сказал Хэмм.

— Вот как? — отозвался д’Агоста. — В таком случае должен вас удивить. На этом чертеже нижнего подвала нет.

Когда собаки заскулили и принялись неистово сопеть, Хэмм внезапно насторожился.

— Сюда. Быстрее.

Собаки заскулили снова.

— Они что-то унюхали! — сказал Хэмм. — Наверняка чистый след. Смотрите, как шерсть у них встала дыбом! Посветите сюда, я ни черта не вижу.

Собаки напряглись, подались вперёд, подняли носы и стали нюхать воздух.

— Смотрите, смотрите! — сказал Хэмм. — Запах в воздухе. Чувствуете ток воздуха? Надо было взять спаниелей. У них самое лучшее верхнее чутьё!

Полицейские вышли вперёд, один светил фонариком, другой держал наготове оружие. Туннель впереди снова раздвоился, собаки свернули направо и побежали рысцой.

— Осторожнее, мистер Хэмм, там может быть убийца, — сказал д’Агоста.

Собаки неожиданно подняли оглушительный лай.

— Сидеть! — приказал помощник. — К ноге! Кастор! Поллукс! К ноге, чёрт возьми! — Собаки, не обращая внимания на команду, рвались вперёд. — Хэмм, нужна помощь!

— Что это с вами? — воскликнул тот, подойдя к обезумевшим собакам и пытаясь схватить их за ошейники. — Кастор, к ноге!

— Утихомирьте их! — рявкнул д’Агоста.

— Вырвался! — крикнул помощник, когда одна из собак стрелой бросилась в темноту. Они побежали следом за ней.

— Чувствуешь запах? — спросил Хэмм, резко останавливаясь. — Чёрт возьми, чувствуешь?

Их внезапно окутала едкая козлиная вонь. Другая собака, обезумев от волнения, заметалась, задёргалась и неожиданно вырвалась.

— Поллукс! Поллукс!

— Постойте! — вмешался д’Агоста. — Забудьте на секунду о собаках. Пойдём упорядочение. Вы двое — впереди. Снимите оружие с предохранителей.

Полицейские повиновались.

Впереди, в гулкой темноте, лай стал тише, потом прекратился. Несколько секунд тишины. Затем из туннеля донёсся ужасный, пронзительный вопль, похожий на визг шин по асфальту. Полицейские переглянулись. Вопль оборвался так же внезапно, как возник.

— Кастор! — воскликнул Хэмм. — О Боже! Он ранен!

— Назад, Хэмм, чёрт побери! — рявкнул д’Агоста.

В этот миг какой-то силуэт неожиданно метнулся к ним из темноты, сверкнули две вспышки, раздались два оглушительных выстрела. Грохот отозвался в туннеле эхом и стих, наступило напряжённое молчание.

— Идиот чёртов, застрелил мою гончую, — негромко произнёс Хэмм. Поллукс лежал в пяти футах от них, из размозжённой головы пса рекой текла кровь.

— Он летел прямо на меня… — начал было один из полицейских.

— Прекратите, чёрт побери, — приказал д’Агоста. — Там до сих пор что-то есть.

Другую собаку обнаружили примерно в ста ярдах. Она была разорвана чуть ли не пополам, из живота вылезали внутренности.

— Господи, поглядите только, — сказал д’Агоста.

Хэмм промолчал.

Чуть подальше тела туннель разветвлялся. Д’Агоста продолжал смотреть на мёртвого пса.

— Без собак нам не понять, куда оно скрылось, — сказал он наконец. — Пошли отсюда, к чёрту, пусть останками займётся медицинская экспертиза.

Хэмм промолчал.

9

Мориарти, внезапно оставшийся за столиком наедине с Марго, казалось, застеснялся ещё больше.

— Ну-ну? — подбодрила она его после недолгого молчания.

— Знаете, я очень хотел поговорить с вами о вашей работе.

Мориарти умолк.

— Правда?

Впервые кто-то проявлял любопытство к исследованию Марго.

— Честно говоря, интерес у меня побочный. Все стенды первобытной медицины укомплектованы, кроме последнего. У нас потрясающая коллекция растений, используемых шаманами, и артефактов из Камеруна. Мы хотим их выставить на последнем стенде, но они плохо задокументированы. Если хотите взглянуть…

— С удовольствием, — сказала Марго.

— Отлично! Когда?

— Может быть, сейчас? У меня есть немного времени.

Выйдя из переполненного кафетерия, они пошли по длинному подвальному коридору, вдоль которого тянулись урчащие трубы парового отопления и запертые двери. Табличка на одной из дверей гласила: «КОСТИ ДИНОЗАВРОВ — ВЕРХНЕЮРСКИЙ ПЕРИОД». Большинство ископаемых коллекций хранилось в подвале — с тех пор, как слышала Марго, потолки на верхних этажах провалились под тяжестью окаменевших костей.

— Эта коллекция находится в одном из хранилищ на шестом этаже, — извиняющимся тоном сказал Мориарти, когда они вошли в служебный лифт. — Надеюсь, я смогу её найти. Знаете, там столько складских помещений.

— Слышали ещё что-нибудь о Чарли Прайне? — негромко спросила Марго.

— Почти ничего. Очевидно, он не является подозреваемым. Но, судя по всему, мы ещё долго не увидим его здесь. Перед обедом доктор Катберт сказал мне, что он сильно травмирован. — Мориарти покачал головой. — Какой ужас.

На пятом этаже Мориарти и Марго, пройдя по широкому коридору, свернули на металлическую лестницу и стали подниматься. Узкие, путаные коридоры этой части здания были расположены прямо под длинной наклонной крышей музея. По обе стороны тянулись ряды высоких металлических дверей, за которыми находились герметически закрытые хранилища скоропортящихся антропологических коллекций. Некогда, чтобы уничтожать паразитов и бактерии, туда периодически накачивали ядовитый цианистый газ: теперь сохранность артефактов обеспечивалась более тонкими методами.

По пути Марго и Мориарти проходили мимо приставленных к стенам экспонатов: резного боевого каноэ, нескольких тотемных столбов, ряда расщеплённых барабанов из брёвен. При миллионе квадратных футов складской площади в музее использовали каждый квадратный дюйм, включая лестницы, коридоры и кабинеты младших сотрудников. Из пятидесяти миллионов артефактов и образцов выставлялось лишь около пяти процентов: остальное было доступно только исследователям и учёным.

Нью-йоркский музей естественной истории представляет собой не одно, а несколько больших зданий, соединённых за многие годы в одну хаотическую структуру. Когда Марго и Мориарти перешли из одного здания в другое, потолки стали выше, узкий проход превратился в разветвлённый коридор. Тусклый свет, сочившийся из ряда грязных окон на крыше, освещал полки с гипсовыми слепками туземных лиц.

— Господи, до чего огромный музей, — сказала Марго, внезапно ощутив холодный страх, довольная уже тем, что находится семью этажами выше тёмных подвалов, где мальчики нашли смерть.

— Самый большой в мире, — ответил Мориарти, отпирая дверь с трафаретной надписью «ЦЕНТР. АФРИКА. Д-2».

Он включил двадцатипятиваттную лампочку — голую, без абажура. Марго увидела комнатушку, заполненную масками, шаманскими трещотками, раскрашенными черепами и длинными палками с резными гримасничающими головами наверху. Вдоль одной стены тянулись деревянные шкафы. Мориарти указал на них подбородком.

— Растения там. Всё остальное — шаманские принадлежности. Коллекция замечательная, но Истмен, человек, который собирал её в Камеруне, был не самым внимательным антропологом, когда дело касалось документации.

— Невероятно, — сказала Марго. — Я представить не могла…

— Послушайте, — перебил Мориарти, — когда мы начали эти исследования, то чего только не обнаружили, вы даже не поверите. Лишь в этой части здания около ста антропологических хранилищ, и клянусь, некоторые не открывались как минимум лет сорок.

Мориарти стал более оживлённым и уверенным. Марго решила, что если он снимет твидовый пиджак, сбросит несколько фунтов веса и сменит роговые очки на контактные линзы, то станет почти привлекательным.

Мориарти продолжал:

— Только на прошлой неделе мы обнаружили один из всего двух образцов юкагирской пиктографической письменности — в соседней комнате! Как только будет время, напишу заметку в ААЖ.

Марго улыбнулась. Парень был так взволнован, словно говорил о находке неизвестной шекспировской пьесы. Она была уверена, что этой заметкой заинтересуется всего десяток читателей, «Американского антропологического журнала». Но воодушевление Мориарти выглядело забавно.

— Словом, — сказал он, возвращая на место пальцем сползающие очки, — мне нужна помощь, чтобы разобраться с этой камерунской коллекцией и составить текст для стенда.

— Что от меня требуется? — спросила Марго, забыв на время об очередной главе диссертации. Воодушевление было заразительным.

— Ничего особенного, — ответил Мориарти. — Я уже набросал черновой текст.

И достал какой-то документ из портфеля.

— Видите, — сказал он, водя пальцем по верхнему листу, — здесь изложено, что в идеале мы хотим написать на этом стенде. Это общий набросок. От вас требуется только дополнить его, втиснуть несколько артефактов и кое-какие растения.

Марго пробежала глазами написанное. Задание стало казаться ей требующим больше времени, чем она предполагала.

— Кстати, как по-вашему, сколько часов займёт эта работа?

— О, десять, от силы пятнадцать. У меня есть каталожные списки и несколько описательных заметок. Но нам нужно спешить. До открытия выставки остаётся несколько дней.

Марго подумала об очередной главе.

— Погодите, — сказала она. — Это долго, мне надо писать диссертацию.

Испуг Мориарти выглядел почти комично. Ему даже не приходило в голову, что у неё могут быть другие дела.

— Значит, вы не сможете помочь?

— Может, как-то удастся выкроить время, — негромко ответила она. Его лицо посветлело.

— Отлично! Послушайте, раз уж мы на шестом этаже, давайте покажу вам кое-какие экспонаты.

Мориарти подвёл Марго к двери другого хранилища и отпер её. Она открылась, представив взору великолепное зрелище: раскрашенные буйволовые черепа, трещотки, связки перьев и даже скелеты воронов, связанные сыромятным ремнём.

— Господи, — негромко произнесла Марго.

— Здесь культовые принадлежности, — гордо сказал Мориарти. — Погодите, ещё увидите, что мы выставляем на стендах. Тут просто-напросто вещи, не вошедшие в число экспонатов. У нас есть одно из лучших в мир одеяний для Пляски Солнца. И взгляните на это! — Мориарти выдвинул один из ящиков. — Оригинальный восковой цилиндр с записями цикла песен Пляски Солнца, всех до единой. Сделаны записи в девятьсот первом году. Мы перенесём их на плёнку и будем прокручивать в зале индейцев племени сиу. Ну, что скажете? Замечательная выставка, правда?

— Не все в музее так думают, — сдержанно отозвалась Марго.

— Собственно говоря, здесь нет таких уж конфликтов, как некоторые стараются представить, — сказал Мориарти. — Научность и развлекательность вполне могут идти рука об руку.

Марго не смогла сдержаться.

— Держу пари, вы повторяете слова Катберта, своего начальника.

— Он считает, что выставка должна быть интересна широкой публике. Возможно, люди придут сюда увидеть призраков, гоблинов, какие-то ужасы — и увидят. Но вынесут отсюда больше, чем можно ожидать. К тому же зрелище принесёт музею немалые деньги. Что в этом дурного?

— Ничего, — улыбнулась Марго. Нападки она решила оставить Смитбеку. Но Мориарти не закончил.

— Я знаю, слово «суеверия» кое-кому режет ухо. Оно отдаёт приманкой. И действительно, некоторые эффекты из тех, что мы готовим… э… несколько сенсационны. Но выставка под названием «Туземные верования» успеха бы не имела, верно?

— Думаю, против названия никто не возражает, — мягко возразила Марго. — По-моему, некоторые учёные считают, что ваши цели не являются подлинно научными.

Мориарти покачал головой.

— Только несколько сварливых хранителей и помешанных. Например, Фрок. Он предлагал устроить выставку «Эволюция» и, конечно, не скажет доброго слова о «Суевериях».

Улыбка исчезла с лица Марго.

— Доктор Фрок — блестящий антрополог.

— Фрок? По мнению доктора Катберта, он слишком много берёт на себя. «Этот человек безумец», — скопировал Мориарти шотландский акцент своего начальника. В полутёмном коридоре его выкрик неприятно отдался эхом.

— Думаю, Катберт далеко не столь гениален, как вам кажется, — сказала Марго.

— Оставьте, пожалуйста. Он учёный высшего класса.

— Ему далеко до Фрока. Что скажете об «эффекте Каллисто»? Это одна из самых выдающихся современных работ.

— Есть ли у него хоть малейшее подтверждение своих теорий? Видели вы свидетельства того, что по земле бродят какие-то неизвестные чудовища? — Мориарти покачал головой, отчего очки у него снова сползли на кончик носа. — Теоретические бредни. Конечно, теория имеет право на существование, но она должна подкрепляться фактическим материалом. А этот его сподручный, Грег Кавакита, подстрекает Фрока программой экстраполяции, над которой работает. Видимо, у Кавакиты есть свои расчёты. Но печально видеть, как человек с таким блестящим умом избирает ложный путь. Взять хотя бы новую книгу Фрока «Фрактальная эволюция». Даже заглавие предполагает скорее детскую компьютерную игру, чем научную работу.

Марго слушала с нарастающим возмущением. Пожалуй, Смитбек был всё-таки прав относительно Мориарти.

— Ну что же, — сказала она, — поскольку я ученица доктора Фрока, вряд ли вы примете мою помощь в оформлении выставки. Я могу внести в текст слишком много теоретических бредней.

Она повернулась, быстро вышла из двери и зашагала по коридору.

Мориарти опешил. Он совсем забыл, что Фрок её научный руководитель. Вприпрыжку он догнал Марго.

— О нет, нет. Я не имел в виду… — замямлил он. — Прошу вас, я просто… Вы знаете, что Фрок и Катберт не ладят. Видимо, это как-то сказалось и на мне.

Вид у него был до того испуганный, что Марго позволила своему гневу улечься.

— Я не знала, что разногласия между ними настолько резки, — сказала она, позволив Мориарти остановить себя.

— И уже давно. Знаете, после того как Фрок выступил с «эффектом Каллисто», его положение в музее пошатнулось. Теперь он глава отдела только номинально, и Катберт плетёт интриги. Разумеется, я знаком только с одной точкой зрения. Право, мне очень жаль. Вы напишете для меня этот текст, да?

— При условии, что вы, — ответила Марго, — выведете меня из этого лабиринта. Мне пора возвращаться на рабочее место.

— Да, конечно. Извините, — сказал Мориарти. После совершенной бестактности к нему вновь вернулась робость, и, пока они шли на пятый этаж, он не раскрывал рта.

— Расскажите мне ещё о вашей выставке, — попыталась приободрить его Марго. — Я немного слышала о чрезвычайно редком артефакте, который будет демонстрироваться.

— Видимо, вы имеете в виду материалы племени котога, — сказал Мориарти. — Лишь одной экспедиции удалось обнаружить какие-то его следы. Статуэтка их мифического зверя Мбвуна… является одним из главных экспонатов. — Он замялся. — Вернее, будет одним из главных экспонатов. Сейчас её нет на выставке.

— Вот как? — заинтересовалась Марго. — Зачем же тянуть до последней минуты?

— Ситуация не совсем обычная, — ответил Мориарти. — Только послушайте, Марго, это не для всеобщего сведения.

Они свернули в узкий коридор, и Мориарти пошёл впереди, говоря вполголоса:

— В последнее время к артефактам котога проявило большой интерес руководство музея. Рикмен, доктор Катберт… даже, видимо, Райт. Возник спор, выставлять ли этот материал. Вы, конечно, слышали россказни о проклятии, тяготеющем над этой статуэткой?

— Почти нет, — ответила Марго.

— Экспедицию, которая обнаружила этот материал, постигла трагедия, — продолжал Мориарти, — и с тех пор к нему никто не приближался. Он до сих пор лежит в тех ящиках, в которых прибыл. Только на прошлой неделе ящики подняли из подвала, где они простояли все эти годы, и перенесли в охраняемую зону. С тех пор никто не имел к ним доступа, и я был не в состоянии подготовить последние стенды.

— А зачем их было переносить? — не отставала Марго.

Они вошли в лифт. Мориарти не отвечал, пока не закрылась дверь.

— Похоже, в эти ящики недавно кто-то совался.

— Их взломали?

Мориарти с удивлением уставился на Марго.

— Я не говорил этого.

Он повернул ключ, и лифт пошёл вниз.

10

Д’Агоста очень жалел, что съел два чизбургера с соусом чили. Они не беспокоили его — пока, — но присутствие их в желудке было нежелательным.

В прозекторской пахло специфически. Даже воняло. Вся дезинфекция мира не способна заглушить запах смерти. Ядовито-зелёные стены не способствовали улучшению настроения. Как и пустая пока что тележка, неприкаянно, будто незваный гость, стоявшая под яркими лампами.

Мысли лейтенанта прервало появление крупной дамы, за которой следовали двое мужчин. Д’Агоста обратил внимание на её элегантные очки, на белокурые волосы, выбивающиеся из-под хирургической шапочки. Женщина подошла широким шагом и протянула руку, растянув накрашенные губы в заученной улыбке.

— Доктор Зивич, — представилась она, крепко пожимая ему руку. — Вы, должно быть, д’Агоста. Это мой ассистент, доктор Фред Гросс. — Указала на невысокого худощавого мужчину. — А это наш фотограф, Делберт Смит.

Делберт кивнул, прижимая к груди фотоаппарат.

— Доктор Зивич, вам, должно быть, часто приходится бывать здесь? — спросил д’Агоста, внезапно ощутив желание поговорить о чём угодно, лишь бы оттянуть неизбежное.

— Это мой второй дом, — ответила Зивич с той же улыбкой, — моя область деятельности — как бы это выразить — особая медицинская экспертиза. Для всевозможных организаций. Выполняем свою работу, сообщаем о результатах. Потом я читаю в газетах о том, что, собственно, произошло. — Она задумчиво посмотрела на полицейского. — Вам уже приходилось присутствовать при вскрытиях, так ведь?

— Да, — ответил д’Агоста. — Не раз. Чизбургеры в желудке казались свинцовым слитком. Почему он вовремя не вспомнил, что ему предстоит?

— Отлично. — Зивич глянула в свои бумаги. — Согласие родителей есть? Хорошо. Кажется, всё в порядке. Фред, начнём с пять-Б.

Она надела три пары латексных перчаток, маску, защитные очки и пластиковый фартук. Д’Агоста сделал то же самое.

Гросс подвёз тележку к холодильнику морга и выдвинул контейнер 3-Б. Нечёткий силуэт под пластиком показался д’Агосте слишком коротким, со странной выпуклостью на одном конце. Гросс плавно сдвинул труп с поддоном на тележку, подкатил её под лампы, проверил привязанную к большому пальцу бирку и закрепил колёса. Под сточную трубку тележки подставил ведро из нержавеющей стали.

Зивич возилась с микрофоном, висящим над трупом.

— Проверка звука, один-два-три… Фред, микрофон совершенно не работает.

Фред нагнулся к катушечному магнитофону.

— Ничего не понимаю, всё включено.

Д’Агоста откашлялся.

— Он не включён в сеть.

Наступило недолгое молчание.

— Ну что ж, — сказала Зивич, — как удачно, что среди нас есть человек не из научного мира. Мистер д’Агоста, если у вас будут вопросы или замечания, пожалуйста, называйте свою фамилию и чётко говорите в сторону микрофона. Хорошо? Всё записывается на плёнку. Сначала я опишу состояние трупа, а потом начнём резать.

— Понял, — сдержанно ответил д’Агоста. Резать. Одно дело, когда труп просто лежит. Но когда его начинают кромсать, снимать ткани — к этому он никак не мог привыкнуть.

— Начинаем? Хорошо. Вскрытие производят доктор Матильда Зивич и доктор Фредерик Гросс, сегодня двадцать седьмое марта, понедельник, время четырнадцать часов пятнадцать минут. С нами находится сержант…

— Лейтенант. Винсент.

— Лейтенант Винсент д’Агоста, из нью-йоркского управления полиции. На операционной тележке…

Фред прочёл по бирке: «Уильям Говард Бриджмен, номер тридцать три — А сорок пять».

— Снимаю покрывало.

Послышался треск толстого пластика.

Наступило недолгое молчание. Д’Агосте неожиданно вспомнилась изувеченная собака, которую он видел утром. Главное, поменьше думать. Не думай о своей Винни, которой на будущей неделе исполнится восемь.

Доктор Зивич глубоко вздохнула.

— На операционной тележке мальчик, белой расы, возраст примерно десять — двенадцать лет, рост… не могу определить, потому что труп обезглавлен. Может, четыре фута десять дюймов, может, пять футов? Это очень приблизительно.

Состояние тела таково, что я не вижу других особенностей. Цвет глаз и черты лица неразличимы из-за обширной травмы головы.

Наружных ран или ушибов на ступнях, ногах и гениталиях нет. Фред, протри, пожалуйста, губкой область живота… спасибо. Здесь множественные разрывы, идущие от левой части груди под углом сто девяносто градусов вниз по рёбрам, грудине и оканчивающиеся в нижней части живота. Это большая рана, примерно фута два в длину и фут в ширину. Мышцы, видимо, отделены от грудной клетки, тело в значительной степени выпотрошено. Видны грудина и рёбра. Сильное кровотечение в области аорты — без очистки и обследования почти ничего не видно.

Фред, очисти этот край грудной полости. Внутренние органы обнажены, желудок, толстые и тонкие кишки выходят наружу.

Фред, протри губкой шею. В области шеи видны следы повреждений, синяки, возможно смещение позвонков.

Теперь переходим к голове… Господи.

В наступившей тишине Фред откашлялся.

— Голова отделена по линии между первым и вторым шейными позвонками. Вся затылочная часть черепа и часть теменной кости снесены или скорее продырявлены и вырваны неизвестно каким образом, отчего образовалось отверстие диаметром примерно десять дюймов. Череп пуст. Весь мозг, очевидно, выпал или был извлечён через это отверстие… Мозг, вернее, его остатки находятся в тазу справа от головы, но указаний об их первоначальном положении относительно тела нет.

— Они были найдены разорванными возле трупа, — сказал д’Агоста.

— Спасибо, лейтенант. Но где остальное?

— Там больше ничего не было.

— Чего-то недостаёт. Вы полностью обследовали место преступления?

— Конечно, — ответил д’Агоста, стараясь не выказать недовольства.

— Мозг сильно повреждён. Фред, подай скальпель номер два и косое зеркало. Продолговатый мозг разорван. Вариолев мост не тронут, но отделён. На мозжечке только поверхностные разрывы. Следов кровотечения немного, что указывает на посмертное повреждение. Средняя часть мозга полностью отделена, рассечена пополам и… смотри-ка, Фред, нет зрительного бугра. И гипофиза. Вот чего недостаёт.

— А что это такое? — спросил д’Агоста. Он заставил себя смотреть более пристально. Мозг в тазу из нержавеющей стали казался скорее жидким, чем твёрдым. Лейтенант отвернулся. Бейсбол. Думай о бейсболе. Подача, звук удара битой…

— Таламус и гипоталамус. Регулятор организма.

— Регулятор организма, — повторил д’Агоста.

— Гипоталамус регулирует температуру тела, давление крови, сердцебиение, метаболизм жиров и углеводов, предположительно в нём находятся центры удовольствия и боли. Это очень сложный орган, лейтенант.

Доктор Зивич пристально поглядела на него, ожидая вопроса. Д’Агоста послушно спросил:

— Каким образом он всё это делает?

— Посредством гормонов. Выделяет их в мозг и кровь.

— Так, — произнёс д’Агоста. И отступил. Мяч полетел в глубь поля, принимающий попятился, занося руку в рукавице…

— Фред, взгляни-ка, — отрывисто пригласила Зивич.

Гросс нагнулся над тазом.

— Как будто бы… Не пойму…

— Ну-ну. Фред, — терпеливо сказала она.

— Похоже… Здесь как будто выкушена часть.

— Вот именно. Фотограф! — Делберт быстро приблизился. — Сними это. Когда один из моих детей откусывает кусок торта, след остаётся такой же.

Д’Агоста подался вперёд, но не смог разглядеть в серой окровавленной массе ничего особенного.

— Прикус полукруглый, как у человека, но пошире, более зазубренный. Возьмём срезы. Фред, на всякий случай проведём тест на наличие слюнных ферментов. Отнеси это в лабораторию, пусть срочно заморозят и сделают гистологические срезы здесь, здесь и здесь. По пять в каждом месте. Пусть обработают, по крайней мере один, эозинофилом. Один — слюноактивирующим ферментом. И проделайте всё, что ещё придёт вам в голову.

Фред ушёл. Зивич продолжала:

— Теперь я рассекаю мозг. Задняя доля повреждена при удалении из черепа. Делай снимок. На поверхности видны параллельные разрывы и разрезы на расстоянии четырёх миллиметров друг от друга, глубиной примерно полдюйма. Раздвигаю первый разрез. Делай снимок. Лейтенант, видите, как широкие вначале разрывы ткани сужаются? Что думаете по этому поводу?

— Не знаю, — ответил д’Агоста, поглядев чуть пристальнее. Это просто мёртвый мозг, подумал он.

— Может, длинные ногти? Заострённые? Неужели это дело рук убийцы-психопата?

Фред вернулся из лаборатории, и они продолжали работать над мозгом, как показалось, целую вечность. Наконец Зивич велела Фреду положить его в холодильник.

— Теперь я обследую руки, — продолжала она в микрофон. Сняла пластиковый пакет с правой руки и старательно его запечатала. Потом подняла руку, повернула её и осмотрела ногти. — Под ногтями большого, указательного и безымянного пальцев находится постороннее вещество. Фред, три предметных стекла с лункой.

— Это же ребёнок, — сказал д’Агоста. — Вполне естественно, что ногти у него грязные.

— Возможно, лейтенант, — ответила Зивич. И выскребла вещество из-под каждого ногтя на отдельное стекло. — Фред, стереомикроскоп. Хочу поглядеть на это.

Зивич положила стекло на предметный столик и, глядя в объектив, настроила прибор.

— Под ногтем большого пальца, судя по всему, обычная грязь. То же самое и под остальными. Фред, на всякий случай — полный анализ.

На левой руке ничего интересного не было.

— Теперь, — продолжала Зивич, — я осматриваю продольное повреждение на передней части тела. Делберт, сделай снимки здесь, здесь, здесь и там, где, по-твоему, рана будет видна лучше всего. Крупным планом в области проникновения. Похоже, убийца сделал для нас У-образное рассечение, так ведь, лейтенант?

— Да, — ответил д’Агоста, с трудом сглатывая. Последовала серия быстрых фотовспышек.

— Пинцет, — продолжала Зивич. — Три рваных разрыва начинаются чуть выше левого соска, углубляются и в конце концов рассекают мышцы. Я открываю и обследую первый разрыв у его начала. Скобку, Фред.

Теперь я зондирую рану. Здесь находится неизвестное постороннее вещество. Фред, пергамин. Похоже, это ткань, возможно, от рубашки жертвы. Делай снимок.

Сверкнула вспышка, потом Зивич достала что-то похожее на кусочек окровавленной корпии и положила в пергаминовый конверт. Потом ещё несколько секунд продолжала зондировать молча.

— Вот ещё кусочек постороннего вещества глубоко в мышце, примерно в четырёх сантиметрах прямо под правым соском. Он зацепился за ребро. Похоже, твёрдый. Делай снимок. Фред, вставь сюда флажок.

Зивич извлекла инородное тело и подняла, в кончике пинцета был какой-то окровавленный комок.

Д’Агоста подошёл.

— Что это? Может, ополоснём, посмотрим?

Зивич посмотрела на него с лёгкой улыбкой.

— Фред, принеси мензурку дистиллированной воды.

Когда она опустила туда извлечённый предмет и помешала, вода стала буровато-красной.

— Воду сохрани, потом проверим, что в ней содержится, — сказала Зивич, поднимая к свету свою находку.

— Господи, — сказал д’Агоста. — Коготь.

И непристойно выругался.

Зивич обернулась к своему ассистенту.

— Очаровательный краткий монолог для нашей плёнки, не так ли, Фред?

11

Бросив книги с бумагами на диван, Марго взглянула на часы, стоящие на телевизоре. Четверть одиннадцатого. Потрясла головой. Какой жуткий, несуразный день. Потратила столько времени и написала всего три абзаца диссертации. Да ещё нужно работать над текстом для Мориарти. Она вздохнула, жалея, что согласилась.

Неоновый свет вывески винного магазина на другой стороне улицы проникал в единственное окно гостиной Марго, создавая в комнате голубую светотень. Она включила небольшую лампочку под потолком и прислонилась к двери, озирая беспорядок. Обычно она бывала аккуратной до педантизма. Но теперь, после того как целую неделю ей было не до уборки, всюду валялись книги, письма с выражениями соболезнования, юридические документы, обувь и свитера. Пустые картонные коробки из китайского ресторана внизу были свалены в мойке. Старая пишущая машинка стояла на полу, рядом с ней веером разбросаны листы бумаги.

Неприглядный район — ещё не облагороженная северная часть Амстердам-авеню — давал её отцу лишний довод для уговоров вернуться домой, в Бостон. «Мошка, не годится жить в этом месте такой девушке, как ты, — сказал он, называя её детским прозвищем. — И в музее не годится работать. Сидеть там изо дня в день среди чучел и заспиртованных тварей — что это за жизнь? Возвращайся, будешь работать в моей фирме. Купим тебе дом в Беверли или Марблхеде. Там ты будешь счастливее, Мошка. Я уверен».

Увидев, что огонёк на автоответчике мигает, Марго нажала кнопку прослушивания.

«Это Джейн, — зазвучало первое сообщение. — Я сегодня вернулась в город и только что узнала. Послушай, я очень, очень сожалею о смерти твоего отца. Позвоню попозже, хорошо? Хочется поговорить с тобой. Пока».

Марго подождала. Зазвучал другой голос. «Марго, это твоя мать». Потом раздался щелчок.

Марго на миг зажмурилась, испустила глубокий вздох. Звонить Джейн она пока не будет. И матери тоже: по крайней мере до завтра. Она знала, что скажет мать: «Ты должна вернуться домой, в фирму своего отца. Он хотел именно этого. Это твой долг перед нами обоими».

Марго, подобрав под себя ноги, села на пол к машинке и стала просматривать записки хранителя, каталожные данные и распечатки, которые дал ей Мориарти. Он сказал, что текст нужен послезавтра. А очередная глава диссертации должна быть готова к следующему понедельнику.

Ещё минуту-другую Марго глядела на бумаги, собираясь с мыслями. Потом начала печатать. Но тут же бросила и уставилась в темноту. Ей вспомнилось, как отец готовил омлеты — единственное, что он умел стряпать, — по утрам в воскресенья. «Эй, Мошка, — всякий раз говорил он. — Недурно для старого экс-холостяка, правда?»

Снаружи гасли огни, потому что магазины закрывались. Марго поглядела на светящиеся вывески, на заставленные витрины. Пожалуй, отец был прав: в бедности хорошего мало.

Бедность. Девушка тряхнула головой, вспомнив, как в последний раз слышала это слово, какое лицо было у матери, когда она его произносила. Они вдвоём сидели в прохладном, тёмном кабинете отцовского поверенного, вникая во все сложные причины, по которым коэффициент задолженности и недостатки планирования приведут к ликвидации фирмы, если кто-то из членов семьи не возглавит её, чтобы удержать на плаву.

Марго подумала о родителях тех двух мальчиков. Они тоже, наверное, возлагали большие надежды на детей. Теперь им никогда не познать разочарования. Или счастья. Потом мысли её перенеслись к Прайну. И крови на его туфлях.

Марго поднялась, включила другие лампы. Пора ужинать. Завтра она запрётся в кабинете и закончит главу. Поработает над текстом для Мориарти. Принятие решения надо отложить хотя бы на день. Она пообещала себе, что окончательно всё решит к встрече с Фроком на будущей неделе.

Телефон зазвонил. Она механически сняла трубку.

— Алло. — Послушала несколько секунд. — О! Привет, мама.

12

К пяти часам мартовское солнце уже садилось. Толпа посетителей Музея естественной истории начинала редеть. Туристы, школьники и их родители потянулись по мраморным лестницам к выходу. Вскоре голоса и топот в сводчатых коридорах затихли. Выставочные стенды один за другим потемнели, и когда ночь вступила в свои права, лишь немногочисленные светильники отбрасывали причудливые тени на мраморные полы.

Одинокий охранник в стандартной чёрно-синей форме брёл по коридору, совершая обход. Беззаботно помахивая ключами на длинной цепочке, он что-то напевал. Смена только что началась. Интерес к экспонатам у него давным-давно угас.

В дрожь бросает от всего этого, думал он. Поглядеть только на вон ту харю. Дрянная туземная поделка. Кому только, чёрт возьми, охота платить деньги, чтобы глядеть на этот хлам? К тому же над половиной его тяготеет проклятие.

Маска злобно пялилась на него из тёмной витрины. Охранник поспешил к ближайшему контрольному пункту, где повернул ключ в коробке.

Коробка зафиксировала время: 22.23. Когда он свернул в другой коридор, у него возникло впечатление — отнюдь не впервые, — что кто-то невидимый ступает в такт его гулким шагам.

Он подошёл к следующему контрольному пункту и повернул ключ. Коробка, щёлкнув, зафиксировала: 22.34.

Путь до следующего пункта занял у него всего четыре минуты. Это давало ему шесть минут, чтобы выкурить косячок.

Охранник свернул на лестницу, запер за собой дверь и пристально поглядел в тёмный подвал, откуда другая дверь вела во внутренний двор. Рука его потянулась к выключателю, но он вовремя спохватился. Привлекать внимание ни к чему. Осторожно спускаясь, он крепко держался за металлический поручень. По подвалу шёл вдоль стены, пока не коснулся длинной горизонтальной дверной ручки. Толкнул её, и в лицо ему хлынул холодный ночной воздух. Охранник закрепил открытую дверь, зажёг сигарету и, высунув голову наружу, с наслаждением втянул в себя горьковатый дым. Лёгкий шум уличного движения доносился будто с другой планеты. Он с облегчением ощутил, как от марихуаны у него поднимается настроение — это поможет пережить ещё одну долгую ночь. Докурив, он щелчком выбросил окурок в темноту, провёл рукой по коротко стриженным волосам, потянулся.

Поднявшись до середины лестницы, охранник услышал, как внизу захлопнулась дверь. Остановился, ощутив внезапный озноб. Неужели он оставил дверь открытой? Нет. Чёрт, что, если кто-то видел, как он курил марихуану? Впрочем, чего бояться? Унюхать ничего невозможно, а огонёк в темноте выглядел просто сигаретным.

В воздухе появился странный гнилостный запах, не имеющий никакого отношения к травке. Но нигде не мелькнуло ни лучика света, металлические ступени не издали ни звука под чьими-нибудь шагами. Охранник стал подниматься к верхней площадке.

Достигнув её, он ощутил за спиной стремительное движение. Обернулся, и резкий толчок в грудь швырнул его к стене. Последнее, что он видел, — это как его собственные внутренности скользят вниз по ступеням. В следующий миг он перестал удивляться, откуда вдруг взялась кровь.

13

Вторник

Смитбек сидел в кресле, глядя на чёткий силуэт Лавинии Рикмен, читавшей за столом его измятую рукопись. Ярко-красные ногти барабанили, по полированной столешнице. Журналист понимал, что ритм постукивания не предвещает ничего хорошего. За окном серело очень хмурое утро.

Комната не походила на типичный музейный кабинет. Беспорядочных стоп бумаг, журналов и книг там не было. Зато полки украшали безделушки со всего света: кукла сказочника из Нью-Мексико, бронзовый тибетский Будда, марионетки из Индонезии. Стены были окрашены в светло-зелёный цвет, пахло сосновым освежителем воздуха.

По краям стола миссис Рикмен правильно и симметрично, как кусты во французском парке, были размешены ещё несколько экзотических вещиц: агатовое пресс-папье, костяной нож для бумаг, японская нэцкэ[5]. За столом восседала сама Рикмен, чопорно склонившаяся над рукописью. Смитбек находил, что её рыжие кудри выглядят на фоне зелёных стен особенно отвратительно.

Постукивание то ускорялось, то замедлялось, когда Рикмен перелистывала страницы. Наконец она перевернула последнюю, аккуратно сложила листы и поместила рукопись в самый центр стола.

— Так, — сказала она с весёлой улыбкой, — у меня есть несколько замечаний.

— О, — произнёс Смитбек.

— К примеру, раздел о человеческих жертвах, которые приносили ацтеки. Он слишком спорный. — Рикмен грациозно послюнила палец и отыскала нужную страницу. — Вот здесь.

— Да, но ведь на выставке…

— Мистер Смитбек, на выставке эта тема представлена со вкусом. А здесь безвкусно. Слишком картинно.

Она перечеркнула страницу.

— Написано ведь совершенно правдиво, — возразил Смитбек, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие.

— Меня интересует акцент, а не правдивость. Описание может быть совершенно точным, но если придать ему неверный акцент, оно произведёт ложное впечатление. Позвольте напомнить вам, что в Нью-Йорке много испанцев.

— Да, но каким образом это может оскорбить…

— Пойдём дальше. Этот раздел о Гилборге надо убрать.

Она провела черту ещё по одной странице.

— Но почему…

Рикмен откинулась на спинку кресла.

— Мистер Смитбек, экспедиция Гилборга была вопиюще неудачной. Она искала несуществующий остров. Один из членов экспедиции, как вы старательно подчёркиваете, изнасиловал туземку. Мы сознательно избегали упоминания о Гилборге на выставке. Неужели так уж необходимо документировать неудачи музея?

— Но ведь его коллекции превосходны! — слабо запротестовал журналист.

— Мистер Смитбек, я не уверена, что вы поняли суть этого задания. — Наступила долгая пауза. Постукивание возобновилось. — Неужели вы полагаете, что музей нанял вас и платит вам, чтобы вы документировали неудачи и контроверзы?

— Но ведь неудачи, как и сомнительные случаи, неотделимы от науки. Кто станет читать книгу, в которой…

— Многие корпорации спонсируют музей, и этим корпорациям вполне может не понравиться кое-что в вашей рукописи, — перебила миссис Рикмен. — И здесь упомянуты весьма темпераментные этнические группы, у которых могут найтись сильные возражения.

— Но ведь речь идёт о делах многовековой давности…

— Мистер Смитбек!

Миссис Рикмен лишь немного повысила голос, но эффект был достигнут. Воцарилось молчание.

— Мистер Смитбек, должна сказать вам с полной откровенностью… — Она не договорила, быстро поднялась, обогнула стол и встала прямо позади журналиста. — Должна сказать, — продолжила миссис Рикмен, — что вы слишком долго не можете встать на нашу точку зрения. Вы пишете книгу не для коммерческого издателя. Говоря прямо, нам нужно благоприятное освещение, какое вы придали Бостонскому аквариуму в своей предыдущей книге. — Она обошла кресло, на котором сидел Смитбек, и с чопорным видом присела на край стола. — У нас есть к вам определённые требования, и мы вправе их предъявлять. Это… — Она начала загибать костлявые пальцы. — Первое: никаких контроверз. Второе: ничего такого, что может оскорбить этнические группы. Третье: ничего такого, что может повредить репутации музея. Разве они столь уж непомерные? На последней фразе дама понизила голос, подалась вперёд и стиснула своей сухой рукой руку Смитбека.

— Я… нет, — выдавил Смитбек с почти неодолимым желанием вырвать руку.

— Отлично, значит, договорились. Миссис Рикмен придвинула к журналисту рукопись.

— Теперь необходимо обсудить ещё один небольшой вопрос. — Говорила она очень чётко. — В рукописи вы несколько раз цитируете интересные комментарии людей, «близких к выставке», но не называете источников. В этом нет ничего особенного, понимаете, но мне хотелось бы иметь их список — для моих файлов и только.

Она выжидающе улыбнулась.

Смитбеку это не понравилось.

— Видите ли, — сдержанно ответил он, — я бы хотел вам помочь, но не позволяет журналистская этика. — И пожал плечами.

Улыбка миссис Рикмен мгновенно увяла, она открыла рот, собираясь заговорить. Но тут, к облегчению Смитбека, зазвонил телефон. Журналист поднялся, взял рукопись и направился к выходу. Когда закрывал дверь, до него донёсся вздох, похожий на стон.

— Как, ещё одно?

Дверь закрылась.

14

Д’Агоста никак не мог освоиться в зале человекообразных обезьян, среди чучел усмехающихся шимпанзе, висящих на искусственных деревьях, с их волосатыми шкурами и большими человеческими руками, на которых были настоящие ногти. Лейтенант недоумевал, почему учёные так долго не могли установить, что человек произошёл от обезьяны. Это должно было быть ясно с первого взгляда на шимпанзе. Д’Агоста где-то слышал, что они совсем как люди: легко возбудимые, вечно дерутся, даже убивают и поедают друг друга. Чёрт возьми, думал он, можно ведь, наверное, как-то пройти по музею, минуя этот зал.

— Сюда, — сказал охранник, — вниз по лестнице. Это просто жуть, лейтенант. Я пришёл в…

— Об этом потом, — сказал д’Агоста. Побывав на вскрытии трупа мальчика, он был готов ко всему. — Говоришь, на убитом форма охранника? Знаком он тебе?

— Не знаю, сэр. Трудно разобрать.

Охранник указал вниз. Лестница оканчивалась у выхода во дворик. Тело лежало у её подножия, в темноте. Всё было залито и забрызгано чёрным — пол, стены, лампочка наверху. Д’Агоста знал, что это за чернота.

— Ты, — приказал он одному из шедших за ним полицейских, — позаботься об освещении. Место преступления нужно в срочном порядке тщательно обыскать. Криминалисты выехали? Человек этот явно мёртв, поэтому санитаров со «скорой помощи» пока не пускайте. Они здесь всё затопчут.

Д’Агоста снова посмотрел вниз.

— Чёрт возьми, — сказал он, — чьи там следы? Похоже, какой-то болван прошёл прямо по луже крови. Или убийца решил оставить нам хорошие улики.

Все промолчали.

— Твои следы? — обратился лейтенант к охраннику. — Как тебя зовут?

— Норрис. Эрик Норрис. Я уже говорил…

— Да или нет?

— Да, но…

— Замолчи. В этих ботинках?

— Да. Понимаете, я…

— Разувайся. — Чёртов болван, подумал д’Агоста. — Отнеси ботинки в лабораторию. Скажи, пусть их положат в сумку для вещественных улик. Жди меня там. Хотя нет, не надо, я вызову тебя потом. У меня будет к тебе несколько вопросов. Нет-нет, разувайся прямо здесь.

Д’Агосте не нужен был ещё один Прайн. Что это делается в музее, людям нравится шлёпать по крови?

— Идти туда тебе придётся в носках.

— Слушаюсь, сэр.

Один из полицейских за спиной д’Агосты фыркнул.

Лейтенант грозно поглядел на него.

— По-твоему, это смешно? Он повсюду наследил кровью.

Д’Агоста спустился до середины лестницы. Голова покойного лежала в дальнем углу вниз лицом. Разглядеть её как следует он не мог, но знал, что череп будет раскроенным, а мозг плавающим в крови. Господи, чего только не обнаружишь на месте убийства.

Позади него послышались шаги.

— Криминалисты, — сообщил невысокий мужчина, за которым шли фотограф и ещё несколько человек в лабораторных халатах.

— Наконец-то. Мне нужен свет здесь, здесь, здесь и там, где сочтёт нужным фотограф. Протяните ленту. Её нужно было протянуть пять минут назад. Соберите каждую пылинку, каждую ниточку. Обработайте всё химикалиями. И… что ещё? Проведите на трупе все возможные тесты, и пусть никто не заходит за ленту. Ни одна живая душа.

Д’Агоста обернулся.

— Бригада из лаборатории здесь? А эксперт коронёра? Или попивают кофе с рогаликами? — Он похлопал себя по нагрудному карману — нет ли там сигары. — Эти следы прикройте картонными коробками. А потом расчистите дорожку вокруг тела, чтобы можно было ходить, не следя повсюду кровью.

— Превосходно, — услышал д’Агоста за спиной негромкий приятный голос.

— Кто вы, чёрт побери? — спросил лейтенант, оборачиваясь. Его действия одобрил высокий стройный незнакомец в чёрном костюме: он стоял, опираясь о перила наверху лестницы. Голубоглазый, со светлыми, почти белыми, зачёсанными назад волосами. — Из похоронной конторы?

— Пендергаст, — ответил тот, спустившись и протянув руку. Мимо неизвестного протиснулся фотограф со своим оборудованием.

— Так вот, Пендергаст, если у вас нет веских причин находиться здесь… Блондин улыбнулся:

— Особый агент Пендергаст.

— А-а. ФБР? Странно, почему я не удивляюсь? Что ж, Пендергаст, здравствуйте. Почему не позвонили заранее, чёрт возьми? У меня тут внизу труп, обезглавленный. А где же ваша команда?

Пендергаст высвободил руку.

— Видите ли, я один.

— Что? Не разыгрывайте меня. Вы же постоянно ходите сворами.

Вспыхнули лампы, и всё вокруг них залил свет. Всё, что казалось чёрным, проступило из тьмы, труп стал виден как на ладони. Посреди кровавой лужи лежало то, что, как заподозрил д’Агоста, было завтраком Норриса. Челюсть его непроизвольно задвигалась. Потом он увидел кусок черепа с уцелевшими короткими волосами, лежавший футах в пяти от мёртвого охранника.

— Ах, чёрт, — сказал д’Агоста, отступив назад, и не смог совладать с собой. Его вырвало прямо перед этим типом из ФБР, перед криминалистами, перед фотографом. Надо же, подумал он. Впервые за двадцать два года и, как назло, в самую неподходящую минуту.

На лестнице появилась молодая женщина, эксперт коронёра, в белом халате с пластиковым фартуком.

— Кто здесь главный? — спросила она, натягивая перчатки.

— Я, — ответил д’Агоста, утирая рот. Глянул на Пендергаста. — По крайней мере ещё на несколько минут. Лейтенант д’Агоста.

— Доктор Коллинз, — бодро отозвалась женщина.

Вместе с шедшей следом ассистенткой она спустилась к очищенному от крови месту возле трупа.

— Фотограф, — сказала она. — Я буду поворачивать тело. Полную серию, пожалуйста.

Д’Агоста отвернулся.

— Нам нужно работать, Пендергаст, — повелительно сказал он. Указал на рвоту. — Не убирайте это, пока криминалисты не закончат дела на лестнице. Ясно?

Все кивнули.

— Мне нужно получить данные как можно скорее. Выясните, можно ли опознать труп. Если это охранник, вызовите сюда Ипполито. Пендергаст, пойдёмте, проведём согласование или координацию, или как там это у вас именуется, а когда бригада закончит работу, вернёмся.

— Отлично, — согласился Пендергаст. Д’Агоста подумал, что, судя по акценту, парень приехал с Юга. Он уже встречал таких типов, в Нью-Йорке никакого проку от них не было.

Пендергаст подался к нему и негромко сказал:

— Разбрызганная по стене кровь довольно любопытна.

Д’Агоста уставился на брызги.

— Неужели?

— Меня интересует её баллистика.

Лейтенант поглядел в светлые глаза Пендергаста.

— Хорошая мысль, — наконец сказал он. — Эй, фотограф, сделай серию крупных планов этих пятен на стене. А ты…

— Макгенри, сэр.

— Мне нужен их баллистический анализ. Похоже, брызги разлетались с большой скоростью, под острым углом. Требуются направление, сила, скорость — полная картина.

— Слушаюсь, сэр.

— Результаты должны быть у меня на столе через тридцать минут.

На лице Макгенри отразилось смятение.

— Ну что, Пендергаст, — спросил д’Агоста, — есть ещё идеи?

— Нет, это была единственная.

— Идёмте.

На пункте оперативного реагирования царил порядок. Д’Агоста всегда об этом заботился. Бумаги, папки, магнитофоны — всё было под рукой. Выглядело это солидно, лейтенант был доволен. Все занимались делом.

Худощавый Пендергаст легко уселся в кресло. Несмотря на свой церемонный вид, двигался он ловко, как кошка. Д’Агоста вкратце рассказал ему о ходе расследования.

— Ну, Пендергаст, — закончил он, — каковы ваши полномочия? Мы напортачили? Нас отстраняют?

Пендергаст улыбнулся:

— Нет-нет. Я и сам сделал бы всё то же самое. Видите ли, лейтенант, мы начали заниматься этим делом давно, только сами не сознавали этого.

— То есть?

— Я из Нового Орлеана. Мы пытались раскрыть серию убийств, весьма необычных. Не буду вдаваться в подробности, но у жертв была удалена затылочная кость и вынут мозг. Тот же почерк.

— Вот те на… Когда это было?

— Несколько лет назад.

— Лет? Значит…

— Да. Убийства остались нераскрытыми. Расследование сначала вело Агентство по контролю за распространением алкогольных напитков, табачных изделий и огнестрельного оружия, поскольку решили, что дело, возможно, связано с наркотиками. Когда ничего не вышло, за дело взялось ФБР. Но мы ничего не смогли сделать, след простыл. А вчера я прочёл телеграфное сообщение об убийстве двух мальчиков в Нью-Йорке. Почерк весьма специфический, верно? И вечером я вылетел. Сейчас я здесь неофициально. До завтрашнего дня.

Д’Агоста успокоился.

— Значит, вы из Луизианы? Я подумал, вы новый человек в нью-йоркском отделении.

— Люди оттуда будут заниматься этим делом. После моего рапорта сегодня вечером. Но руководить расследованием буду я.

— Вы? В Нью-Йорке этому не бывать.

Пендергаст улыбнулся.

— Руководить буду я, лейтенант. Я несколько лет занимался этим делом и, откровенно говоря, заинтересован в успехе расследования.

«Заинтересован» Пендергаст произнёс так, что у д’Агосты по спине пробежали мурашки.

— Но не беспокойтесь, лейтенант, я охотно готов сотрудничать с вами, хотя, возможно, метод будет несколько отличаться от того, что предложили бы мои нью-йоркские коллеги. Если вы, конечно, пойдёте мне навстречу. Это не моя территория, и мне потребуется ваша помощь. Что скажете?

Он встал и протянул руку. Чёрт, подумал д’Агоста, нью-йоркские фэбээровцы разорвут этого парня и отправят кусками в Новый Орлеан.

— Договорились, — сказал лейтенант, обмениваясь с ним рукопожатием. — Я познакомлю вас с людьми, первым делом с начальником охраны Ипполито. Только ответьте на один вопрос. Вы сказали, почерк новоорлеанских убийств тот же. Что скажете о следах зубов, которые мы обнаружили на мозге старшего мальчика? Об обломке когтя?

— Судя по вашему рассказу о вскрытии, экспертиза лишь строит предположения о следах зубов, — ответил Пендергаст. — Интересно было бы узнать о поисках следов слюны. Коготь подвергали анализу?

Позднее д’Агоста вспомнит, что ответил на вопрос не полностью. Тогда же он только сказал:

— Подвергнут сегодня.

Пендергаст откинулся на спинку кресла, сплёл пальцы и уставился в пространство.

— Придётся нанести визит доктору Зивич после того, как она изучит сегодняшнее происшествие.

— Послушайте, Пендергаст, вы, случайно, не знакомы с Энди Уорхолом?

— Я мало интересуюсь современным искусством, лейтенант.

На месте преступления было много людей, но царил порядок, все двигались быстро и говорили вполголоса, словно из уважения к покойному. Работники морга приехали, но держались поодаль, терпеливо наблюдая за происходящим. Пендергаст стоял рядом с д’Агостой и Ипполито, начальником охраны музея.

— Сделайте мне одолжение, — обратился Пендергаст к фотографу. — Нужен снимок отсюда. — Показал жестом. — И серия снимков, первый с верхней ступеньки, потом со следующей и так далее. Не спешите, добивайтесь нужного ракурса и освещения.

Фотограф внимательно поглядел на Пендергаста и отошёл.

Пендергаст обратился к Ипполито:

— У меня вопрос. Почему охранник — как его, Джолли, Фред Джолли? — оказался здесь? Маршрут его тут не проходил. Так ведь?

— Совершенно верно, — подтвердил Ипполито. Начальник охраны стоял на сухом месте у выхода во дворик, лицо его было бледно-зелёным.

— Кто знает? — пожал плечами д’Агоста.

— Да, конечно, — сказал Пендергаст. Он осматривал дворик, окружённый с трёх сторон кирпичными стенами. — И говорите, запер за собой дверь?.. Мы должны предположить, что он выходил наружу или направлялся туда. Хм-м. Вчера в это время был пик потока метеоритов. Быть может, Джолли был подающим надежды астрономом. Но я в этом сомневаюсь.

Агент помолчал, осматриваясь. Потом обернулся к обоим.

— Кажется, я могу сказать почему.

Чёрт возьми, настоящий Шерлок Холмс, подумал д’Агоста.

— Он спустился по лестнице, чтобы предаться своему пороку. Покурить марихуану. Дворик изолирован и хорошо продувается. Идеальное место, чтобы побаловаться травкой.

— Это всего лишь догадка.

— По-моему, я вижу окурок, — настаивал Пендергаст, указывая во дворик. — У дверного косяка.

— Я не вижу ничего, — ответил д’Агоста. — Слушай, Эд. Пошарь-ка у основания двери. Да-да, там. Что это?

— Косячок, — ответил Эд.

— Ребята, что это с вами, не могли обнаружить косячка? Я велел собрать всё до последней пылинки, чёрт возьми.

— Пока не успели туда добраться.

— Угу.

Он глянул на Пендергаста. Везунчик. А может, косячок вовсе не охранника?

— Мистер Ипполито, — протянул Пендергаст, — для ваших подчинённых обычное дело баловаться наркотиками на дежурстве?

— Вовсе нет, и я не убеждён, что это Фред Джолли…

Пендергаст махнул рукой, призывая его умолкнуть.

— Полагаю, вы сможете объяснить происхождение всех этих следов.

— Их оставил охранник, обнаруживший тело, — ответил д’Агоста. Пендергаст нагнулся.

— Улики, которые могли остаться, совершенно затоптаны, — сказал он хмурясь. — Право, мистер Ипполито, вам бы следовало обучить своих людей оберегать место преступления.

Ипполито открыл рот, потом закрыл снова. Д’Агоста подавил усмешку.

Пендергаст осторожно зашёл под лестницу, где была приоткрыта большая металлическая дверь.

— Мистер Ипполито, что за этой дверью?

— Коридор.

— И куда он ведёт?

— Направо сохранная зона. Но убийца не мог уйти в ту сторону, потому…

— Простите, мистер Ипполито, но я уверен, что убийца ушёл именно в ту сторону, — сказал Пендергаст. — Дайте подумать. За сохранной зоной находится старый подвал, верно?

— Верно, — ответил Ипполито.

— Где были найдены те двое детей.

— Тот самый, — сказал д’Агоста.

— Любопытное название «сохранная зона», мистер Ипполито. Прогуляемся?

За ржавой дверью тянулся освещённый рядом лампочек коридор. Пол был покрыт потёртым линолеумом, на стенах красовались картины с изображениями мелющих зерно, ткущих и подкрадывающихся к оленю индейцев племени пуэбло.

— Красота, — заметил Пендергаст. — Жаль, что они висят здесь. Манера напоминает раннего Фремонта Эллиса.

— Раньше они висели в зале Юго-Запада, — сказал Ипполито. — Его закрыли, кажется, в двадцатых годах.

— Ага! — сказал Пендергаст, внимательно разглядывая одну из картин. — Это и есть Фремонт Эллис. Господи, какая красота. Посмотрите, как освещён фасад глинобитной хижины.

— Угу, — буркнул Ипполито. — Как вы узнали?

— Да ведь каждый, кто знаком с манерой Эллиса, узнал бы его кисть.

— Я спросил, как вы узнали, что убийца прошёл здесь?

— Очевидно, это было просто догадкой, — ответил Пендергаст. — Видите ли, если кто-то говорит «это невозможно», я тут же самым уверенным тоном начинаю возражать. Очень скверная привычка, но от неё трудно избавиться. Теперь-то мы, разумеется, точно знаем, что убийца прошёл здесь.

— Откуда?

Ипполито казался сбитым с толку.

— Посмотрите на это чудесное изображение Санта-Фе. Бывали когда-нибудь там?

Воцарилось недолгое молчание.

— Нет, не был, — откликнулся наконец начальник охраны.

— За городом тянется горный хребет, названный «Сьерра де Сангре де Кристо». Это означает «Горы Крови Христовой».

— Ну и что?

— Они бывают очень красными в лучах заходящего солнца, но, осмелюсь сказать, не настолько красными. Это настоящая кровь, притом свежая. Право, жаль, что картина испорчена.

— Чёрт возьми, — сказал д’Агоста. — Поглядите-ка.

По картине на уровне пояса тянулась широкая кровавая полоса.

— Убийство, как вам известно, дело грязное. Следы крови должны быть по всему коридору. Лейтенант, сюда нужно направить людей из криминалистической лаборатории. — Пендергаст немного помолчал. — Давайте закончим нашу небольшую прогулку, а потом пригласим их. Мне хочется поискать улики, если вы не против.

— Пожалуйста, — ответил д’Агоста.

— Смотрите под ноги, мистер Ипполито, мы попросим экспертов осмотреть и полы, и стены.

Они оказались у запертой двери с надписью «ВХОД ВОСПРЕЩЁН».

— Это и есть сохранная зона, — сообщил Ипполито.

— Вижу, — ответил Пендергаст. — А в чём смысл этой сохранной зоны, мистер Ипполито? В остальной части музея сохранность не обеспечивается?

— Нет-нет, — торопливо отозвался начальник охраны. — Сохранная зона предназначена для особо редких и ценных экспонатов. Из всех музеев страны наш наилучшим образом обеспечен средствами безопасности. Недавно мы установили систему скользящих металлических дверей по всему зданию. Двери соединены с нашей компьютерной системой, и в случае грабежа музей легко перекрыть по секциям, как водонепроницаемые отсеки на…

— Я понял, мистер Ипполито, большое спасибо, — перебил Пендергаст. — Любопытно, старая, обитая медью дверь, — сказал он, пристально её разглядывая.

Д’Агоста увидел, что медная обивка покрыта неглубокими вмятинами.

— Судя по виду, вмятины свежие, — сказал Пендергаст. — А что скажете об этом? — И указал вниз.

— Чёрт побери, — выдохнул д’Агоста, глядя на дверь. Деревянная рама была исцарапана, словно кто-то скрёб её когтями.

Пендергаст отступил.

— Лейтенант, с вашего позволения, я хотел бы, чтобы всю эту дверь подвергли анализу. Мистер Ипполито, могли бы вы открыть нам её, поменьше прикасаясь к ней руками?

— Сюда не положено никого пускать без разрешения.

Д’Агоста удивлённо посмотрел на него.

— Чёрт возьми, нам что, выписывать пропуска?

— Нет-нет, просто…

— Он забыл ключ, — пояснил Пендергаст. — Мы подождём.

— Я сейчас вернусь, — сказал Ипполито, и по коридору зазвучали его торопливые шаги. Когда их не стало слышно, д’Агоста обратился к агенту ФБР:

— Не собирался говорить этого, Пендергаст, но мне нравится, как вы работаете. Вы отлично разобрались с картиной и управились с Ипполито. Желаю вам удачи с нью-йоркскими коллегами. На лице Пендергаста появилась улыбка.

— Спасибо. Я тоже рад, что работаю с вами, а не с кем-то из этих крутых парней. Судя по тому, что произошло там, у вас ещё есть сердце. Вы до сих пор нормальный человек.

Д’Агоста рассмеялся.

— Нет, дело совсем в другом. Всё из-за яичницы с ветчиной, сыра и кетчупа, которыми я завтракал. И короткой стрижки покойного. Терпеть не могу короткие стрижки.

15

Дверь гербария, как всегда, была заперта, несмотря на табличку «НЕ ЗАПИРАТЬ». Марго постучала. Ну-ну, Смит, я знаю, что вы там. Постучала ещё раз, погромче, и услышала недовольный голос: «Ладно, ладно, успокойтесь! Иду!»

Дверь открылась, и Бейли Смит, старый помощник хранителя гербария, снова сел за свой стол, издал громкий раздражённый вздох и принялся с шелестом разбирать почту.

Марго решительно шагнула вперёд. Бейли Смит, казалось, считал своей обязанностью бесцеремонно приставать к ней с разговорами. И едва открывал рот, его невозможно было остановить. Обычно Марго посылала ему требования и таким образом избегала тяжкого испытания общаться со стариком. Но для очередной главы диссертации ей было необходимо исследовать образцы лекарственных растений кирибуту как можно быстрее. Текст для Мориарти не был дописан, и она слышала ещё об одном страшном убийстве, из-за которого музей могли закрыть до конца дня.

Бейли Смит что-то мурлыкал под нос, не обращая на неё внимания. Хотя ему было почти восемьдесят. Марго подозревала, что он просто симулирует глухоту, потому что ему доставляет удовольствие раздражать людей.

— Мистер Смит! — окликнула она. — Прошу вас, мне нужны эти образцы. — Придвинула к нему список по крышке перегородки. — Немедленно, если можно.

Смит хмыкнул, поднялся со стула, неторопливо взял список и хмуро просмотрел его.

— Поиски могут занять много времени. Что, если завтра утром?

— Пожалуйста, мистер Смит. Я слышала, музей могут закрыть в любую минуту. Эти образцы мне очень нужны.

Поскольку появилась возможность поболтать, старик стал дружелюбнее.

— Ужасный случай, — сказал он, покачивая головой. — За сорок два года работы здесь не припомню ничего подобного. Однако не могу сказать, что удивлён, — добавил он, многозначительно кивнув.

Марго не хотела поощрять Смита и промолчала.

— Но не первый, судя по тому, что я слышал. И не последний. — Он повернулся, держа список перед носом. — Это что? Muhlenbergia dunbarii? Её у нас совершенно нет.

За спиной Марго раздался голос:

— Не первый?

Это произнёс Грегори Кавакита, молодой помощник хранителя, с которым они вместе ждали сообщения полицейских в комнате отдыха накануне утром. Марго прочла в личном деле биографию Кавакиты: сын богатых родителей, осиротев в детстве, покинул родную Иокогаму и рос у родственников в Англии. Окончив колледж святой Магдалины в Оксфорде, он поступил в Массачусетский технологический институт, защитил там диссертацию, потом стал помощником хранителя в музее. Он был самым блестящим протеже Фрока, что иногда злило Марго. По её мнению, Кавакита не мог быть искренним союзником Фрока. Он обладал инстинктивным чутьём в том, что касалось музейной политики, а Фрок был бунтарём, оппозиционером со сложившимися взглядами. Однако, несмотря на свой эгоцентризм, Кавакита был, несомненно, блестящим учёным. Он работал вместе с Фроком над моделью генетической мутации — проблемой, в которой, казалось, никто, кроме них двоих, не разбирался. Под руководством Фрока Кавакита совершенствовал экстраполятор, программу, которая могла сравнивать и комбинировать генетические коды разных видов. Когда они пропускали свои данные через мощный компьютер музея, продуктивность системы падала до такой степени, что её в шутку называли «режимом ручного калькулятора».

— Что «не первый»?! — спросил Смит, неприветливо глянув на Кавакиту.

Марго бросила на пришедшего предостерегающий взгляд, но тот продолжал:

— Вы упомянули о том, что происшедшее убийство не первое.

— Грег, тебе это необходимо? — простонала Марго вполголоса. — Теперь я никогда не получу образцов.

— Меня тут ничто не удивляет, — продолжал Смит. — Я человек не суеверный, — сказал он, облокотившись на перегородку, — но уже не впервые какая-то тварь бродит по коридорам музея. Во всяком случае, так говорят. Только, заметьте, я не верю ни единому слову.

— Тварь? — переспросил Кавакита. Марго легонько пнула его в голень.

— Я лишь повторяю то, о чём все говорят, доктор Кавакита. Распускать ложные слухи не в моих правилах.

— Конечно, — сказал Кавакита, подмигнув Марго.

Смит обратил на него суровый взгляд.

— Говорят, она здесь уже давно. Живёт в подвале, питается крысами, мышами и тараканами. Вы заметили, что ни крысы, ни мыши не бегают по музею? А должны бы, видит Бог, весь Нью-Йорк кишит ими. Но здесь их нет. Странно, вы не находите?

— Я не обращал на это внимания, — ответил Кавакита. — Постараюсь разобраться.

— Был здесь учёный, разводил кошек для каких-то экспериментов, кажется, по фамилии Слоун. Доктор Слоун из отдела поведения животных. Однажды около дюжины его мурок сбежало. И знаете что? После этого их не видели. Исчезли. А вот это уже странно. Одна-две по крайней мере должны были бы появиться.

— Может, они убежали, потому что здесь не было мышей? — предположил Кавакита. Смит словно бы не слышал его.

— Кое-кто говорит, эта тварь вывелась из одного привезённого из Сибири яйца динозавра.

— Понятно, — сказал Кавакита, пытаясь подавить усмешку. — По музею бродят динозавры. Смит пожал плечами.

— Я просто пересказываю то, что слышал. Другие полагают, это что-то такое из могил, разграбляемых из года в год. Какой-то артефакт, над которым тяготеет проклятие. Вроде проклятия фараона Тутанхамона. И если хотите знать моё мнение, эти ребята получили по заслугам. Как это ни называй — археологией, антропологией или шаманологией, — для меня это просто разграбление могил. Могилы своих бабушек они не станут раскапывать, а чужие разоряют спокойно и забирают то, что там лежит. Я прав?

— Полностью, — ответил Кавакита. — Но вы вроде бы говорили о том, что эти убийства были не первыми?

Смит заговорщицки поглядел на Марго и Кавакиту.

— Смотрите, если расскажете кому-то, что слышали это от меня, я буду всё отрицать, но лет пять назад произошло нечто странное. — Старик помолчал, словно проверяя, какое впечатление производит его рассказ. — Был тут один хранитель, по имени Моррисси, Монтана или что-то наподобие. Он имел отношение к злосчастной экспедиции на Амазонку. К той самой, где все погибли. В общем, он просто-напросто исчез. Бесследно. Об этом стали шептаться. И вроде бы какой-то охранник подслушал разговор о том, что его тело нашли в подвале жутко изувеченным.

— Понятно, — сказал Кавакита. — Думаете, его растерзал Музейный зверь?

— Я ничего не думаю, — торопливо ответил Смит. — Рассказываю, что слышал, и только. Поверьте, я наслушался многого от многих людей.

— А видел кто-нибудь, ну, эту тварь? — спросил Кавакита с вымученной улыбкой.

— Да-да, видели. Несколько человек. Знаете старого Карла Коновера из слесарки? Он говорит, что видел её три года назад. Пришёл пораньше, чтобы закончить какую-то работу, и увидел её, сидящую за углом в подвале.

— Правда? — спросил Кавакита. — И как она выглядела?

— Ну… — начал было Смит, но умолк. Наконец до него дошло, что Кавакита просто потешается над ним. Выражение его лица изменилось. — Полагаю, доктор Кавакита, слегка походила на мистера Джонни Уокера[6].

Кавакита пришёл в недоумение.

— Уокера? Я как будто бы его не знаю…

Бейли Смит неожиданно захохотал, и Марго тоже не сдержала улыбки.

— Грег, — сказала она, — он имеет в виду, что Коновер был пьян.

— Понятно, — сдавленно произнёс Кавакита. Всё его хорошее настроение улетучилось. Не любит шуток в свой адрес, подумал Марго. Хотя сам охотно подшучивает над другими.

— Ну, ладно, — с напускным оживлением сказал Кавакита. — Мне нужны кое-какие образцы.

— Постой-постой! — запротестовала Марго, когда Кавакита положил свой список на перегородку. Старик просмотрел бумагу и поднял взгляд на учёного.

— Недели через две, устроит?

16

Несколькими этажами выше лейтенант д’Агоста сидел на громадном, обитом кожей диване в кабинете хранителя. Довольно причмокнув, он забросил одну толстую ногу на другую и огляделся по сторонам. Пендергаст, увлечённый книгой с литографиями, сидел, откинувшись на спинку кресла, за одним из столов. Над его головой висела в вычурной золочёной раме большая картина Одюбона[7] изображающая брачный ритуал белых цапель. Стены были обшиты дубовыми панелями. Под самым потолком, покрытым прессованной жестью, висела изящная позолоченная люстра ручной работы. Один из углов просторной комнаты занимал камин из резного доломитового известняка. Старый Нью-Йорк, подумал д’Агоста. Шикарное место. Не такое, где курят дрянные сигары. И закурил.

— Половина третьего уже прошла, Пендергаст, — сказал он, выдыхая голубой дым. — Как думаете, где Райт, чёрт бы его побрал?

Агент ФБР пожал плечами.

— Пытается на нас давить, — ответил он, переворачивая страницу.

Д’Агоста с минуту глядел на него.

— Музейное начальство, похоже, считает, что может заставить ждать кого угодно и сколько угодно, — сказал он наконец, наблюдая за реакцией собеседника. — Райт и его компания со вчерашнего утра обращаются с нами, как с людьми второго сорта.

Пендергаст перевернул ещё одну страницу.

— Вот не знал, что в музее есть полное собрание этюдов Форума Пиранези[8], — пробормотал он.

Д’Агоста мысленно усмехнулся. Разговор у нас, наверное, будет интересным.

После обеда он позвонил нескольким знакомым в ФБР. Оказалось, они слышали не только фамилию Пендергаст, но и кое-какие слухи о нём. Что он окончил с отличием какой-то английский университет — видимо, это было правдой. Что он служил во Вьетнаме офицером частей особого назначения, попал в плен и вышел пешком из джунглей, лишь один выжил в камбоджийском лагере смерти — в этом, д’Агоста слегка усомнился. Но тем не менее стал пересматривать своё мнение об этом лощёном южанине.

Массивная дверь беззвучно открылась, вошёл Райт, по пятам за ним следовал начальник охраны. Директор музея сел напротив агента ФБР.

— Вы, я полагаю, Пендергаст, — со вздохом сказал он. — Давайте покончим с этим делом.

Д’Агоста откинулся на спинку дивана, предвкушая развлечение.

Наступило долгое молчание, Пендергаст перелистывал страницы. Райт заёрзал.

— Если вы заняты, — раздражённо сказал директор, — мы можем прийти в другое время.

Лицо Пендергаста было скрыто за большой книгой.

— Нет, — ответил он. — Сейчас самое время. И не спеша перевернул ещё страницу, потом ещё. Д’Агоста с удовольствием наблюдал, как директор краснеет.

— Начальник охраны не нужен для этой беседы, — послышался голос из-за книги.

— Мистер Ипполито участвует в расследовании…

Над корешком книги внезапно появились глаза агента.

— Расследованием руковожу я, доктор Райт, — спокойно сообщил Пендергаст. — И если мистер Ипполито будет столь любезен…

Ипполито нервно глянул на Райта, тот махнул рукой, отпуская его.

— Послушайте, мистер Пендергаст, — заговорил Райт, когда дверь закрылась, — я руковожу музеем и времени у меня немного. Надеюсь, наш разговор будет кратким.

Пендергаст аккуратно положил раскрытую книгу на стол перед собой.

— Я часто думал, — неторопливо произнёс он, — что ранние вещи у Пиранези самые лучшие. Вы согласны?

На лице Райта появилось изумлённое выражение.

— Не понимаю, — запинаясь, произнёс он, — какое это имеет отношение к…

— Последние его работы, конечно, интересны, но, на мой взгляд, слишком фантастичны, — продолжал Пендергаст.

— Собственно говоря, — начал директор лекторским тоном, — я всегда думал…

Книга захлопнулась со звуком, напоминающим выстрел.

— Собственно говоря, доктор Райт, — заговорил Пендергаст строгим тоном, его изысканные манеры исчезли, — пора забыть, что вы всегда думали. Поиграем в небольшую игру. Я буду говорить, а вы слушать. Понятно?

Райт лишился дара речи. Потом лицо его пошло от гнева красными пятнами.

— Мистер Пендергаст, я не потерплю подобного тона…

Пендергаст перебил его:

— На тот случай, если вы не видели заголовки в газетах, доктор Райт, сообщаю, что в руководимом вами музее за последние сорок восемь часов произошло три жестоких убийства. Три. Пресса предполагает, что совершил их некий свирепый зверь. Посещение музея после выходных сократилось вдвое. Сотрудники ваши, мягко говоря, очень расстроены. Потрудились вы сегодня пройтись по музею, доктор Райт? Прогулка эта оказалась бы познавательной. Ужас ощущается чуть ли не физически. Большинство людей, если только вообще покидают кабинеты, предпочитают ходить по двое, по трое. Технические служащие находят любой предлог, чтобы не спускаться в старый подвал. Однако вы ведёте себя так, будто ничего не случилось. Поверьте, доктор Райт, случилось, и притом нечто ужасное.

Пендергаст подался вперёд и медленно сложил руки на книге. Было что-то столь зловещее в его неторопливости, столь холодное в его светлых глазах, что директор невольно отшатнулся. Д’Агоста, сам того не сознавая, задержал дыхание. Агент ФБР продолжал:

— Так вот, к этому делу возможны три подхода. Ваш, мой или фэбээровский. Пока что слишком явно превалировал ваш подход. Я заявляю, что полицейскому расследованию искусно чинились препятствия. На телефонные запросы отвечали слишком поздно либо не отвечали вовсе. Служащие оказывались либо заняты, либо их невозможно было найти. От тех, кто на месте — например, от мистера Ипполито, — толку мало. Вызванные люди задерживались. Этого вполне достаточно, чтобы возбудить подозрения. Нет, ваш подход неприемлем.

Пендергаст подождал ответа. Его не последовало, и он продолжал:

— Подход ФБР был бы таким: закрыть музей, приостановить работы, отменить выставки. Поверьте, это явилось бы очень скверной рекламой. И в конечном итоге обошлось бы слишком дорого как вам, так и налогоплательщикам.

Мой подход несколько мягче. Если ничего больше не произойдёт, пусть музей продолжает работать. Но я выдвигаю определённые условия. Во-первых, обеспечьте сотрудничество работников музея. Нам время от времени придётся беседовать с вами и другими руководителями, при этом требуется полная откровенность. Кроме того, мне нужен список персонала. Нам нужно поговорить с каждым, кто находился или мог находиться неподалёку от мест преступления. Исключений быть не должно. Буду признателен, если вы позаботитесь об этом лично. Мы составим график, и каждый обязан будет явиться в назначенное время.

— Но у нас две с половиной тысячи сотрудников… — заговорил Райт.

— Во-вторых, — продолжал Пендергаст. — С завтрашнего дня мы ограничим доступ сотрудников в музей до конца расследования. Ради их же безопасности. По крайней мере вы так скажете им.

— Но здесь проводятся очень важные исследования, которые…

— В-третьих, — Пендергаст наставил на директора три пальца, сложенные, будто ствол пистолета, — возможно, нам время от времени придётся закрывать музей, частично или полностью. Иногда вход будет закрыт только для посетителей, иногда и для сотрудников. Не исключено, что без предупреждения.

Райт вышел из себя.

— Музей бывает закрыт лишь три дня в году: на Рождество, на Новый год, на День Благодарения. Это беспрецедентно. И произведёт ужасное впечатление. — Он устремил на Пендергаста долгий оценивающий взгляд. — К тому же я не уверен, что вы имеете необходимые полномочия. Полагаю, нам следует…

И умолк. Пендергаст поднял телефонную трубку.

— Это ещё зачем? — спросил директор музея.

— Доктор Райт, наш разговор становится утомительным. Возможно, имеет смысл привлечь к нему министра юстиции.

И агент ФБР начал набирать номер.

— Погодите, — сказал Райт. — Можно же обо всём договориться самим.

— Это зависит от вас, — заявил Пендергаст, перестав вращать телефонный диск.

— Ради Бога, положите трубку, — раздражённо попросил директор. — Конечно, мы будем сотрудничать с вами — в разумных пределах.

— Отлично, — заключил Пендергаст. — А если в будущем вы сочтёте что-нибудь неразумным, можно будет снова набрать этот номер.

И мягко положил трубку.

— Если мне предстоит сотрудничать с вами, — продолжал Райт, — думаю, я вправе быть в курсе расследования. Насколько мне известно, добились вы пока очень немногого.

— Да, доктор, — ответил Пендергаст. Бросил взгляд на лежавшие на столе бумаги. — Судя по вашим табельным часам, последний убитый? Джолли, погиб вчера вечером вскоре после половины одиннадцатого. Экспертиза это подтвердит. Он был, как вы уже знаете, изувечен так же, как и предыдущие жертвы. Погиб Джолли во время обхода. Хотя лестница, возле которой нашли труп, находится в стороне от его маршрута. Возможно, он вышел туда на какой-то подозрительный шум. Возможно, покурить травки. Возле выхода во дворик обнаружен довольно свежий окурок сигареты с марихуаной. Мы, разумеется, исследуем тело на употребление наркотиков.

— Разумеется, — сказал Райт. — А не обнаружили вы каких-нибудь особенностей? Что там по поводу дикого зверя? Вы…

Пендергаст выставил руки ладонями вперёд и дождался тишины.

— Я предпочёл бы не строить догадок, пока мы не обсудим имеющиеся улики с экспертами. Возможно, экспертами будут некоторые служащие музея. Официально нет никаких улик, свидетельствующих о том, что поблизости находилось какое бы то ни было животное.

Тело найдено у подножия лестницы, хотя ясно, что нападение произошло недалеко от верхней площадки, потому что на ступенях обнаружены кровь и внутренности. Труп либо скатился, либо его сволокли вниз. Убедитесь сами, доктор Райт.

Пендергаст вынул из ящика стола конверт, достал оттуда глянцевую фотографию и аккуратно положил на стол.

— О Господи, — произнёс Райт, разглядывая её. — Да поможет нам Небо.

— Правая стена лестничного колодца забрызгана кровью, — сказал Пендергаст. — Вот снимок.

Он протянул фотографию Райту, и тот быстро положил её поверх первой.

— Провести баллистический анализ брызг было несложно, — продолжал агент ФБР. — В данном случае это явно был сильный удар сверху вниз, мгновенно выпустивший внутренности жертве.

Вложив фотографии обратно в конверт, Пендергаст взглянул на часы.

— Лейтенант д’Агоста будет общаться с вами, дабы убедиться, что всё идёт, как мы условились, — сказал он. — И последний вопрос, доктор. Кто из хранителей лучше всех знает антропологические коллекции музея?

Райт, казалось, не слышал. И наконец едва ли не прошептал:

— Доктор Фрок.

— Отлично, — сказал Пендергаст. — Да, и вот что ещё, доктор. Я вам уже сказал, что музей может оставаться открытым, если ничего больше не произойдёт. Однако, если в этих стенах погибнет ещё кто-то, музей будет закрыт немедленно. Я ничего не смогу поделать. Понятно?

Через несколько долгих секунд Райт кивнул.

— Превосходно, — подытожил Пендергаст. — Я осведомлён, доктор, о том, что открытие выставки «Суеверия» намечено на конец недели, а вечером в пятницу вы готовите большой предварительный осмотр. Хотелось бы, чтобы у вас всё прошло гладко, но это будет зависеть от того, что обнаружим мы в течение ближайших суток. Не исключено, что осторожность потребует отложить торжественное открытие.

Левое веко Райта начало подёргиваться.

— Это совершенно невозможно. Вся наша рекламная кампания пойдёт насмарку. Разразится скандал.

— Посмотрим, — ответил Пендергаст. — Теперь, если вопросов нет, полагаю, нам незачем больше вас задерживать.

Побледневший Райт поднялся и, ни слова не говоря, чопорно вышел из комнаты.

Когда дверь закрылась, д’Агоста усмехнулся.

— Здорово вы отделали этого типа.

— Что-что, лейтенант? — спросил Пендергаст, откинувшись на спинку кресла и с наслаждением взяв книгу.

— Бросьте, Пендергаст, — сказал д’Агоста, с хитрецой глядя на агента ФБР. — Насколько я понимаю, когда нужно, вы можете забыть о благовоспитанности.

Пендергаст с наивным видом посмотрел на полицейского.

— Прошу прощения, лейтенант, за неподобающее поведение. Дело в том, что я терпеть не могу напыщенных бюрократов. И похоже, иногда становлюсь с ними очень резким. — Он раскрыл книгу. — Скверная привычка, но от неё очень трудно избавиться.

17

Окна лаборатории выходили на Ист-Ривер и расположенные за рекой склады и на ветшающие промышленные здания Лонг-Айленда. Льюис Тероу стоял перед окном, глядя, как буксир толкает в сторону моря громадную баржу, доверху загруженную мусором и окружённую бесчисленными чайками. Ничтожная часть нью-йоркского мусора, подумал он.

Тероу отвернулся от окна и вздохнул. Он терпеть не мог Нью-Йорка, но приходилось выбирать: или мириться с этим мегаполисом и работать в одной из лучших генетических лабораторий страны, или жить в славном зелёном городке и работать на допотопном оборудовании. Пока что он предпочитал большой город, но терпение подходило к концу.

Послышался негромкий гудок, затем мягкое шипение принтера. Появлялись результаты. Ещё один негромкий гудок известил, что процесс печатания закончен. «Омега-9» — сверхмощный компьютер, стоивший три миллиона долларов, — затих полностью. Лишь несколько огоньков указывало на то, что в машине что-то происходит. Это была особая модель для программирования ДНК и установления соответствия генов. Именно ради неё Тероу поступил на работу в лабораторию полгода назад.

Он достал бумагу из принтера и просмотрел. На первой странице была сводка результатов, за ней список нуклеиновых кислот, обнаруженных в образце. Дальше следовали столбцы букв, обозначавших наборы и совпадение целевой группы.

Целевая группа в данном случае была необычной: большие кошки. Требовалось определить совпадение генов с азиатским тигром, ягуаром, леопардом, рысью. Тероу избрал гепарда, поскольку его генетика хорошо известна. Контрольной группой для проверки того, что процесс сличения генов точен, а образец полноценен, был взят, как обычно. Homo sapiens.

Он пробежал глазами сводку.

ЗАПУСК 3349А5 990 ОБРАЗЕЦ: Криминалистической лаборатории ЛА-33 СВОДКА ЦЕЛЕВАЯ ГРУППА

% совпадений

степень уверенности

Panthera leo

5,5

4%

Panthera onca

7,1

5%

Felis lynx

4,0

3%

Felix rufa

5,2

4%

Acinonyx jubatus

6,6

4%

КОНТРОЛЬНАЯ ГРУППА

Homo sapiens

45,2

33%

Полная чушь, подумал Тероу. Процент совпадения с контрольной группой гораздо больше, чем с целевой, — вопреки тому, что следовало ожидать. Четыре процента вероятности, что генетический материал взят от большой кошки, но тридцать три — что от человека.

Тридцать три! Мало, но в пределах вероятного.

Значит, нужно запросить для сравнения Генетическую лабораторию. Это огромная международная база данных — она содержит наборы ДНК и гены для сравнения тысяч организмов, от бактерии Escherichia coli до Homo sapiens. Сравнить эти данные с базой данных Генетической лаборатории, посмотреть, откуда эта ДНК. Похоже, от чего-то близкого к Homo sapiens. Недостаточно близко к человекообразной обезьяне, но, возможно, что-то вроде лемура.

Любопытство Тероу усилилось. Он впервые сталкивался с тем, что лаборатория выполняет работы для управления полиции. С чего они взяли, будто этот образец от большой кошки? — подумал он.

Результаты заняли восемьдесят больших страниц. Принтер отпечатал колонками опознанные нуклеиды с указаниями вида опознанных генов и неопознанных наборов. Тероу знал, что большинство наборов будет неопознано, потому что единственным организмом с полной генетической картой является Е. coli.

Тероу просмотрел цифры, затем отнёс бумагу на свой стол. Нажав несколько клавиш на своём компьютере, он мог получать информацию из тысяч баз данных. Если их нет у «Омеги-9», она автоматически включится в Интернет и найдёт компьютер, в котором есть нужная информация.

Разглядывая распечатку более внимательно, Тероу нахмурился. Должно быть, испорченный образец, подумал он. Слишком много неопознанных ДНК.

И перестал листать страницы, увидев нечто поистине странное: программа опознавала большое количество ДНК как принадлежащие животному, именуемому Hemidactylus turcicus. Что это может быть? — подумал Тероу. База данных биологической номенклатуры ответила:

ОБЫЧНОЕ НАЗВАНИЕ: ТУРЕЦКИЙ ГЕККОН

Что? — подумал Тероу. Ввёл команду: «Расширить».

HEMIDACTYLUS TURCICUS: ТУРЕЦКИЙ ГЕККОН

МЕСТО ПОЯВЛЕНИЯ: СЕВЕРНАЯ АФРИКА МЕСТА РАСПРОСТРАНЕНИЯ В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ: ФЛОРИДА, БРАЗИЛИЯ, МАЛАЯ АЗИЯ, СЕВЕРНАЯ АФРИКА. СРЕДНЕЙ ВЕЛИЧИНЫ ЯЩЕРИЦА СЕМЕЙСТВА ГЕККОНОВ, GEKKONIDAE, ДРЕВЕСНАЯ, НОЧНАЯ, БЕЗ ПОДВИЖНЫХ ВЕК.

Тероу отключил базу данных, хотя информация всё ещё поступала. ДНК ящерицы и ДНК человека в одном образце? Явная чушь. Но подобное случалось не впервые. Собственно говоря, компьютер винить невозможно. Процедура эта неточная, а известны лишь очень малые доли наборов ДНК в любом организме.

Он проглядел отпечатанный список. Меньше пятидесяти процентов наборов человеческие — очень низкая пропорция, если субъект являлся человеком, но не исключается дефектный образец. А возможность примеси существует всегда. Случайная клетка или две могут испортить весь запуск. Эта последняя возможность казалась Тероу всё более и более вероятной. Чего можно ждать от управления полиции? Не могут даже взять парня, который в открытую торгует наркотиками напротив дома, где я живу.

Он продолжал просмотр. Подумал, постой, вот ещё один длинный набор: Tarentola mauri-tanica. Включил базу данных. На экране появилась надпись:

TARENTOLA MAURITANICA: СТЕННОЙ ГЕККОН.

Хватит с меня, подумал Тероу. Это какая-то шутка. Глянул на календарь: первое апреля приходилось на субботу.

Он засмеялся. Хорошая шутка. Очень, очень слоёная. Вот уж не думал, что Бухгольц способен на такое. Ну и ладно, я тоже не лишён чувства юмора. И стал писать отчёт.

ОБРАЗЕЦ ЛА-33

Вывод: образец окончательно определён как Homo gekkoniens, обычное название Человеко-геккон…

Дописав отчёт, Тероу сразу же отправил его наверх. Потом, всё ещё посмеиваясь, пошёл выпить чашку кофе. Он гордился тем, что сумел достойно выйти из положения. И недоумевал, откуда Бухгольц мог взять геккона. Может, этих ящериц продают в зоомагазинах? Он представил себе, как Бухгольц смешивает клеточный материал от двух или трёх гекконов с несколькими каплями собственной крови. Небось думал: посмотрим, к какому выводу придёт наш новичок Тероу. Возвратясь из кафетерия, Тероу громко рассмеялся. Бухгольц ждал его в лаборатории, но был совершенно серьёзен.

18

Среда

Сидевший в инвалидной коляске Фрок утирал лоб платком от гуччи.

— Прошу вас, присаживайтесь, — сказал он Марго. — Спасибо, что пришли так быстро. Это ужасно, просто ужасно.

— Несчастный охранник, — отозвалась она. Никто в музее ни о чём больше не говорил.

— Охранник? — Фрок поднял взгляд. — Да-да, настоящая трагедия. Но я вот о чём. Он поднял лист бумаги.

— Всевозможные новые правила. Очень неудобные. На сегодняшний день служащим разрешено находиться в здании только с десяти до пяти. Нельзя работать допоздна или по воскресеньям. В каждом отделе будет охрана. В отделе антропологии при приходе и уходе нужно будет расписываться. Просят всех постоянно иметь при себе удостоверения. Без них в музей никого не впустят и не выпустят.

Пробежал глазами несколько строчек.

— Посмотрим, что ещё… а, да. По мере возможности старайтесь находиться в своей секции. И я должен запретить вам посещать изолированные места музея в одиночку. Если вам нужно пойти куда-то, идите вместе с кем-нибудь. Полиция будет расспрашивать каждого, кто работает в старом подвале. Вас вызовут в начале будущей недели. И в некоторые секции музея вход воспрещён.

Фрок пододвинул памятную записку к Марго. Она увидела приложенный план этажа, закрашенные красным зоны, куда вход был запрещён.

— Не беспокойтесь, — продолжал Фрок. — Я обратил внимание, что ваш кабинет находится не в запретной зоне, а рядом.

Замечательно, подумала Марго. Рядом с тем местом, где, возможно, прячется убийца.

— Профессор Фрок, это, похоже, сложное мероприятие. Почему не закрыли весь музей?

— Наверняка пытались, дорогая моя. Я уверен, что отговорил их от этого Уинстон. Если выставка «Суеверия» не откроется в срок, музею грозят крупные неприятности. — Фрок протянул руку за памятной запиской. — Будем считать, с этим покончено? Я хотел поговорить с вами о других делах.

Марго кивнула. Музею грозят крупные неприятности. Ей казалось, они уже начались. Её соседка по кабинету вместе с половиной сотрудников сказалась больной. Те, кто вышел на работу, большую часть времени проводили у кофеварок или ксероксов, обмениваясь слухами и держась группами. Музейные залы практически пустовали. Приехавших в отпуск семей, школьников, крикливой детворы — обычных посетителей — было очень немного. Теперь музей привлекал главным образом неприятных зевак.

— Удалось ли вам раздобыть растения, необходимые для написания следующей главы? — продолжал Фрок. — Я подумал, для нас обоих было бы полезно пропустить их через экстраполятор.

Зазвонил телефон.

— Чёрт возьми, — выругался Фрок, поднимая трубку. — Да?

Наступило долгое молчание.

— Это необходимо? — спросил учёный. — Пауза. — Ну, раз вы так настаиваете, — завершил он разговор и со вздохом положил трубку.

— Власти хотят, чтобы я спустился в подвал. Бог весть зачем. Понадобился некоему Пендергасту. Не отвезёте меня туда? По дороге можно поговорить.

В лифте Марго вернулась к прерванному разговору:

— Я сумела взять несколько образцов в гербарии, правда, меньше, чем хотелось бы. Но я не понимаю. Вы предлагаете пропустить их через ЭГН?

— Вот именно, — ответил Фрок. — Это зависит от состояния растений, разумеется. Есть там пригодный материал?

ЭГН — экстраполятор генетических наборов, программа, которую разрабатывали Фрок и Кавакита для анализа генных «отпечатков».

— Растения большей частью в хорошем состоянии, — ответила Марго. — Но, доктор Фрок, чем тут может быть полезен экстраполятор? Может, я завидую Каваките? — подумала она. — Потому и возражаю?

— Дорогая Марго, всё получается, как по заказу! — воскликнул Фрок, назвав её от волнения по имени. — Проиграть эволюцию заново нельзя. Но можно сымитировать на компьютере! Возможно, эти растения генетически близки к тем, которые классифицировали шаманы кирибуту. Разве это не будет интересным дополнением к вашей диссертации?

— Я не думала об этом, — ответила Марго.

— Мы сейчас проводим опытную эксплуатацию, это как раз то, что нам нужно, — пылко продолжал Фрок. — Почему бы вам не поговорить с Кавакитой о совместной работе?

Марго кивнула. Хотя подумала, что Кавакита не захочет делиться своей славой — и даже своей аппаратурой — ни с кем.

Двери лифта открылись. Прямо у них был устроен контрольно-пропускной пункт, где дежурили двое вооружённых полицейских.

— Вы доктор Фрок? — спросил один.

— Да, — раздражённо подтвердил учёный.

— Поехали за нами, пожалуйста.

Марго провезла Фрока по коридорам, и наконец они оказались у второго пропускного пункта. По ту сторону барьера стояли ещё двое полицейских и высокий худощавый мужчина в чёрном костюме, его белокурые волосы были тщательно зачёсаны назад. Когда полицейский отодвинул барьер, он шагнул к коляске.

— Вы, очевидно, доктор Фрок, — начал он. — Спасибо, что спустились. Я, как и сказал вам, дожидался ещё одного человека, поэтому не смог лично пригласить вас. Если бы знал, — он указал подбородком на коляску, — ни за что не обратился бы с такой просьбой. Особый агент Пендергаст.

Он протянул руку для пожатия.

Любопытный акцент, подумала Марго. Алабамский? Он не похож на агента ФБР.

— Ничего, — сказал Фрок, смягчившись. — Это моя помощница, мисс Грин.

Марго пожала прохладную руку Пендергаста.

— Познакомиться с таким учёным, как вы, большая честь, — продолжал Пендергаст. — Надеюсь, мне удастся прочесть вашу последнюю книгу.

— Благодарю, — кивнул Фрок.

— В ней вы прилагаете сценарий «Разорения игрока» в качестве иллюстрации к своей теории эволюции? Я считаю, он прекрасно подкрепляет вашу гипотезу, а то, что самые общие рассуждения подаются в увлекательной форме, лишь усиливает воздействие на читателя.

Фрок распрямился в инвалидной коляске.

— Знаете, я собираюсь сделать несколько ссылок на него в следующей книге.

Пендергаст кивнул полицейским, которые поставили барьер на место.

— Нам необходима ваша помощь, доктор Фрок. — Агент понизил голос.

— Пожалуйста, — дружелюбно ответил учёный. Марго поразилась тому, как быстро Пендергаст добился его сотрудничества.

— Прежде всего я должен попросить, чтобы наш разговор пока что оставался между нами, — продолжал агент ФБР. — Могу я получить от вас такое заверение? И от мисс Грин?

— Конечно, — сказал Фрок. Марго кивнула. Пендергаст указал одному из полицейских на большую пластиковую сумку с надписью «УЛИКИ», тот подал её. Пендергаст достал оттуда маленький тёмный предмет и подал Фроку.

— В руках у вас, — произнёс он, — латексный слепок когтя, обнаруженного в теле одного из убитых детей.

Марго подалась вперёд, чтобы рассмотреть получше. Слепок был длиной с дюйм, может, чуть поменьше, изогнутый, зазубренный.

— Коготь? — переспросил Фрок, разглядывая его. — Очень необычный. На мой взгляд, это подделка.

Пендергаст улыбнулся.

— Доктор, мы не сумели установить его происхождение. Но я не уверен, что это подделка. В корневом канале когтя мы обнаружили какое-то вещество, сейчас оно исследуется на ДНК. Результатов пока нет, исследования продолжаются. Фрок приподнял брови.

— Любопытно.

— Теперь вот что, — сказал Пендергаст, достав из сумки предмет значительно побольше, — это реконструкция орудия, которым был убит ребёнок.

И подал его Фроку.

Марго посмотрела на слепок с отвращением. На одном конце латекс был пупырчатым, неровным, но детали просматривались ясно и чётко. Оканчивался он изогнутыми когтями: центральным большим и по бокам более короткими.

— Господи! — произнёс Фрок. — Похоже на лапу ящерицы.

— Ящерицы? — с сомнением повторил Пендергаст.

— Дино-ящерицы, — ответил учёный. — Я бы сказал, типичная, похожая на птичью конечность, с одной лишь разницей. Посмотрите. Центральный коготь чрезмерно утолщён, а два других слишком маленькие.

Пендергаст с лёгким удивлением приподнял брови.

— Дело в том, сэр, — неторопливо произнёс он, — что мы думали о большой кошке или другом плотоядном млекопитающем.

— Но вам наверняка известно, мистер Пендергаст, что у всех млекопитающих хищников пять пальцев.

— Конечно, доктор, — сказал агент ФБР. — Если позволите, я хотел бы посвятить вас в наши догадки.

— Разумеется, — ответил Фрок.

— Есть предположение, что преступник использовал это, — Пендергаст приподнял слепок лапы, — как орудие убийства. То, что я держу в руке, как нам показалось, может быть копией какого-то артефакта, изготовленного примитивным племенем из лапы ягуара или льва. Возможно, это артефакт, давно приобретённый музеем и затем похищенный.

Фрок постепенно опускал голову, пока подбородком не коснулся груди. Стояла тишина, нарушаемая лишь шагами полицейских у барьера. Наконец учёный заговорил:

— А убитый охранник? Есть в его ранах следы сломанного или отсутствующего когтя?

— Хороший вопрос, — сказал Пендергаст. — Посмотрите сами.

Он достал из сумки большую латексную пластину, длинный прямоугольник с тремя зазубренными выступами посредине.

— Слепок одной из ран охранника в брюшной полости, — объяснил агент ФБР. Марго содрогнулась. Вид у пластины был ужасный.

Фрок пристально вгляделся в зазубрины.

— Проникновение, видимо, было очень глубоким. Но в ране нет признаков сломанного когтя. Стало быть, вы предполагаете, что убийца пользовался двумя такими артефактами?

Пендергаст несколько смутился, однако кивнул. Фрок снова опустил голову. Молчание длилось несколько минут.

— Вот ещё что, — внезапно громко заговорил учёный. — Вы обратили внимание, что следы когтей слегка сходятся? Что вверху расстояние между ними шире, чем внизу?

— Так? — произнёс Пендергаст.

— Словно пальцы сжимались. Это указывает на гибкость орудия.

— Согласен, — сказал агент ФБР. — Однако человеческая плоть довольно мягка и легко деформируется. По этим слепкам можно установить очень немногое. — Он помолчал. — Доктор Фрок, не исчезал ли из коллекции какой-нибудь артефакт, способный нанести такие раны?

— В коллекции нет такого артефакта, — сообщил учёный с лёгкой улыбкой. — И у существующих животных, которых я изучал, нет таких лап. Видите, у этого когтя коническая форма, глубокий, полностью скрытый корень. Видите, как он сужается к концу почти до правильной трёхгранной пирамиды? Это встречается только у двух разновидностей фауны: динозавров и птиц. Потому-то некоторые биологи, занимающиеся эволюцией, считают, что птицы произошли от динозавров. Я бы сказал, что это птичий коготь, но он слишком велик. Следовательно, он принадлежал динозавру.

Учёный положил латексовый коготь на колени и снова поднял взгляд.

— Конечно, умный человек, знакомый с морфологией динозавров, мог бы изготовить такой коготь и использовать его как орудие убийства. Думаю, вы проверяли, действительно ли обломок, с которого сделана эта копия, состоит из настоящего биологического материала, например, из кератина, а не отлит или выточен из неорганического вещества?

— Да, доктор. Коготь настоящий.

— Уверены вы, что ДНК его настоящая, а не от крови и плоти жертвы?

— Уверен, — ответил Пендергаст. — Как я говорил, она взята из корневого канала, а не из-под кутикулы.

— И что же это за ДНК?

— Окончательного заключения пока нет.

Фрок поднял руку.

— Понятно. А можно узнать, почему вы не пользуетесь нашей лабораторией здесь, в музее? Оборудование здесь не хуже, чем где бы то ни было во всём штате.

— Даже во всей стране, доктор. Но вы должны понимать, что нашими правилами это запрещено. Можно ли быть уверенным в результатах, если в анализы проводились там, где совершено преступление? Когда, возможно, на оборудовании работал сам убийца? — Пендергаст улыбнулся. — Доктор, простите мою настойчивость, но готовы ли вы рассмотреть вероятность того, что орудие убийства изготовлено из реликта, находящегося в антропологической коллекции, и подумать, на какой артефакт или артефакты больше всего похож данный слепок?

— Пожалуй, — ответил учёный.

— Благодарю вас. Поговорим на эту тему через день или два. А тем временем можно будет получить отпечатанную инвентаризационную опись коллекции?

Фрок улыбнулся.

— Шести миллионов предметов? Впрочем, вы можете воспользоваться компьютерным каталогом. Хотите, вам установят терминал?

— Возможно, позже, — ответил Пендергаст, убирая латексную пластину обратно в сумку. — Это очень любезно. Пункт оперативного реагирования находится сейчас в пустовавшей комнате за репрографией.

Позади раздались шаги. Марго обернулась и увидела высокую фигуру доктора Иена Катберта, заместителя директора музея, который приближался в сопровождении двух полицейских.

— Послушайте, сколько времени это займёт? — недовольно спросил Катберт, остановясь у барьера. — О, доктор Фрок, они и до вас добрались. Какая неприятность.

Фрок чуть заметно кивнул.

— Доктор Фрок, — обратился к учёному Пендергаст, — прошу прощения. Этого джентльмена я ждал, когда мы начали разговор. Если хотите, можете присутствовать.

Фрок снова кивнул.

— Итак, доктор Катберт, — оживлённо заговорил агент ФБР, обращаясь к шотландцу, — я попросил вас спуститься, потому что мне нужны сведения об этом месте.

И указал на большую дверь.

— О сохранной зоне? Какие сведения? Кто-нибудь другой наверняка мог бы… — заговорил Катберт.

— Но вопросы у меня к вам, — вежливо и вместе с тем твёрдо прервал его Пендергаст. — Войдём?

— Если это не займёт много времени, — ответил Катберт. — Я должен готовить выставку.

— Да, конечно, — чуть насмешливо сказал Фрок. — Выставку.

И жестом велел Марго везти его вперёд.

— Доктор Фрок? — вежливо произнёс Пендергаст.

— Да?

— Не могли бы вы вернуть мне слепок?

Обитую медью дверь в сохранную зону заменили стальной. Напротив неё находилась маленькая дверка с табличкой «Pachidermae»[9]. Марго недоумевала, как удалось внести в неё громадные слоновые кости.

Отвернувшись от неё, девушка вкатила коляску Фрока в узкий проход сохранной зоны за открытой дверью. По обе стороны его находились хранилища с наиболее ценными приобретениями музея: сапфирами и бриллиантами; слоновой костью и рогами носорогов, сложенными в штабеля, будто дрова; костями и шкурами исчезнувших животных; идолами военных богов зуньи. В дальнем конце прохода двое мужчин в тёмных костюмах разговаривали вполголоса. При появлении Пендергаста они вытянулись.

Агент ФБР остановился у раскрытой двери одного из хранилищ, похожей на прочие, с большой чёрной головкой для набора цифровых комбинаций, медной ручкой и декоративным орнаментом. Внутри горела лампочка, бросая яркий свет на металлические стены. В хранилище находилось всего несколько ящиков, довольно больших, за исключением одного. Крышка меньшего была снята, а один из больших ящиков был серьёзно повреждён, оттуда торчала набивка, похожая на мягкую древесную стружку.

Пендергаст подождал, когда все войдут в хранилище.

— Позвольте ввести вас в курс дела, — сказал он. — Охранник был убит неподалёку отсюда. Похоже, затем убийца пытался взломать дверь, ведущую в сохранную зону. Возможно, уже не впервые. Попытки оказались безуспешными.

— Поначалу мы терялись в догадках, что было нужно убийце. Как вам известно, ценного материала здесь много. — Пендергаст поманил одного из полицейских, тот подошёл и подал ему листок бумаги. — Поэтому мы навели справки и выяснили, что в течение полугода из сохранной зоны ничего не выносили и ничего не вносили сюда. За исключением этих ящиков. Их поместили в это хранилище на прошлой неделе. По вашему распоряжению, доктор Катберт.

— Мистер Пендергаст, позвольте объяснить… — начал тот.

— Минутку, пожалуйста, — попросил агент ФБР. — Осматривая ящики, мы обнаружили нечто весьма любопытное. — Он указал на повреждённый ящик. — Обратите внимание на эти планки. На них глубокие следы когтей. Наши эксперты утверждают, что раны убитых, возможно, нанесены тем же предметом или орудием.

Пендергаст умолк и пристально поглядел на Катберта.

— Я понятия не имел… — заговорил Катберт. — Ничего не было взято. Просто подумал… — и умолк.

— Доктор, не могли бы вы посвятить нас в историю этих ящиков?

— Это несложно, — ответил Катберт. — Тут нет никакой тайны. Это ящики давней экспедиции.

— Я так и понял, — сказал Пендергаст. — Какой именно?

— Экспедиции Уиттлси.

Агент ФБР молча ждал. Наконец Катберт вздохнул.

— Экспедиция отправилась в Южную Америку более пяти лет назад. И оказалась… не совсем успешной.

— Оказалась гибельной, — с иронией вмешался Фрок. И, не обращая внимания на гневный взгляд Катберта, продолжал: — Она вызвала скандал в музее. Экспедиция быстро распалась из-за личных неурядиц. Несколько членов её было убито дикарями: остальные погибли в авиакатастрофе по пути в Нью-Йорк. Пошли неизбежные слухи о каком-то проклятии.

— Это преувеличение, — резко произнёс Катберт. — Никаких скандалов не было. Пендергаст поглядел на обоих.

— А что же ящики? — мягко осведомился он.

— Их отправили морем, — сказал Катберт. — Но это несущественно. В одном из ящиков находилась уникальная вещь, статуэтка, изготовленная индейцами вымершего южноамериканского племени. Она будет важным экспонатом на выставке «Суеверия».

Пендергаст кивнул.

— Продолжайте.

— На прошлой неделе, когда мы пришли за статуэткой, один из ящиков оказался взломанным. — Катберт указал на него. — И я распорядился, чтобы все их на время перенесли в сохранную зону.

— Что было взято?

— История несколько странная, — ответил Катберт. — Ни один из артефактов не исчез. А ведь только статуэтка стоит целое состояние. Она уникальна, единственный экземпляр в мире. Племя котога, которое её изготовило, исчезло много лет назад.

— Значит, ничего не пропало? — спросил Пендергаст.

— Ничего значительного. Кажется, пропали семенные коробочки или что там они собой представляли. Максуэлл, учёный, который уложил их, погиб в той авиакатастрофе неподалёку от Венесуэлы.

— Семенные коробочки? — переспросил Пендергаст.

— Честно говоря, даже не знаю, что это было. Из всей документации сохранились только антропологические материалы. У нас был журнал Уиттлси — и только. Когда ящики поступили, началась восстановительная работа, но потом…

— Расскажите, пожалуйста, о той экспедиции подробнее, — попросил Пендергаст.

— Тут почти нечего рассказывать. Она отправилась разыскивать следы племени котога, произвести обследование и общий сбор материала в очень отдалённом районе латиноамериканских джунглей. Думаю, первоначальные исследования показали, что девяносто пять процентов росших там растений неизвестны науке. Руководил экспедицией Уиттлси, антрополог. Полагаю, там были ещё палеонтолог, зоолог, энтомолог, несколько помощников. Уиттлси и его помощник Крокер исчезли, возможно, были убиты дикарями. Остальные погибли в авиакатастрофе. Какая-то документация у нас была только на эту статуэтку, описание в журнале Уиттлси. Всё прочее представляет собой загадку, данных нет.

— А почему материалы так долго находятся в ящиках? Почему их не распаковали, не внесли в каталоги, не поместили в коллекции?

Катберт поёжился.

— Спросите Фрока. Он глава этого отдела.

— У нас огромные коллекции, — сказал Фрок. — С тридцатого года, например, в ящиках хранятся кости динозавров, к которым никто не притрагивался. Чтобы заниматься всем этим, требуется очень много денег и времени. — Вздохнул. — Но в данном случае дело не просто в недосмотре. Насколько я помню, когда эти ящики прибыли, отделу антропологии было запрещено их касаться.

Он язвительно взглянул на Катберта.

— Это было много лет назад, — в свою очередь, едко отозвался Катберт.

— Откуда вы знаете, что в этих ящиках нет редких находок? — спросил Пендергаст.

— Из журнала Уиттлси следовало, что статуэтка в маленьком ящике — единственный важный предмет.

— Можно ознакомиться с этим журналом? Катберт покачал головой.

— Он исчез.

— Вы распорядились перенести сюда ящики по собственной инициативе?

— Я предложил доктору Райту сделать это, когда обнаружил, что один из ящиков повреждён, — ответил Катберт. — Мы храним материалы в тех ящиках, в которых они получены, пока не представится возможность разобрать и описать их. Таковы правила.

— Значит, ящики были перенесены в конце прошлой недели, — негромко, чуть ли не себе под нос произнёс Пендергаст. — Перед самым убийством мальчиков. Что могло понадобиться убийце? — Агент снова взглянул на Катберта. — Что, вы сказали, взято из ящиков? Семенные коробочки?

Катберт пожал плечами.

— Я уже ответил — не знаю, что они представляли собой. Мне они показались семенными коробочками, но я не ботаник.

— Можете их описать?

— Толком уж не помню, годы прошли. Большие, тяжёлые, округлые. Снаружи морщинистые. Понимаете, я всего дважды заглядывал в этот ящик: когда материалы только пришли, потом на прошлой неделе, когда искал Мбвуна. Ту самую статуэтку.

— Где она сейчас? — спросил Пендергаст.

— Видимо, уже на стенде: мы сегодня опечатываем выставку.

— Больше из ящика вы ничего не доставали?

— Нет. Уникальна там была только статуэтка.

— Мне хотелось бы взглянуть на неё, — сказал Пендергаст.

Катберт раздражённо переступил с ноги на ногу.

— Увидите, когда откроется выставка. Честно говоря, я не понимаю, к чему всё это. Зачем тратить время на взломанный ящик, когда по музею бродит маньяк-убийца, а вы не в состоянии его найти?

Фрок откашлялся.

— Марго, пожалуйста, подвезите меня поближе. Та подвезла его к ящикам. Учёный с кряхтением подался вперёд и стал разглядывать сломанные доски.

Все наблюдали за ним.

— Спасибо, — сказал Фрок, распрямясь. И по очереди оглядел всех присутствующих. — Обратите, пожалуйста, внимание, что доски поцарапаны не только снаружи, но также изнутри,— сказал он наконец. И помолчав, спросил: — Мистер Пендергаст, разве у вас не возникает некое предположение?

— Я никогда не строю предположений, — с улыбкой ответил агент ФБР.

— Строите, — настаивал Фрок. — Все вы предполагаете, что кто-то или что-то вырвалось из этого ящика.

В хранилище внезапно наступило молчание. Марго ощутила лёгкие запахи пыли и стружек.

Потом Катберт хрипло засмеялся, смех его эхом раскатился по подземелью.

На обратном пути к своему кабинету Фрок был необычайно оживлён.

— Вы разглядели этот слепок? — спросил он Марго. — Птичьи атрибуты, морфология динозавра. Возможно, это именно оно!

Учёный с трудом сдерживался.

— Но, профессор Фрок, мистер Пендергаст считает, что оружие изготовлено искусственно, — торопливо возразила Марго. И сказав, поняла, что тоже хотела бы в это верить.

— Чушь! — фыркнул учёный. — Разве, глядя на слепок, вы не заметили чего-то мучительно знакомого и вместе с тем совершенно неизвестного? Мы — свидетели эволюционной аберрации, подтверждающей мою теорию.

В кабинете Фрок немедленно достал из кармана записную книжку и принялся писать.

— Но, профессор, разве могло бы подобное существо…

Марго умолкла, потому что рука Фрока стиснула её запястье. Хватка старика оказалась необычайно крепкой.

— Моя дорогая, — произнёс он, — как говорил Гамлет. «Есть многое на свете… что и не снилось нашим мудрецам». Наше дело не только думать. Иногда мы должны просто наблюдать. — Его негромкий голос дрожал от волнения. — Мы не можем упустить такой возможности, слышите? Будь проклята моя стальная тюрьма! Марго, вы должны стать моими глазами и ушами. Должны быть повсюду, искать, смотреть, быть продолжением моих пальцев. Нам нельзя упустить этой возможности. Согласны, Марго?

Он стиснул её руку ещё крепче.

19

В старом грузовом лифте двадцать восьмой секции музея, как всегда, пахло падалью. Смитбек пытался дышать ртом.

Кабина лифта была громадной, лифтёр поставил себе стол, стул и увешал стены картинками из журнала, который издавался в музее. В подборе картинок он придерживался одной темы. Там были трущиеся шеями жирафы, спаривающиеся насекомые, бабуин, демонстрирующий свой зад, туземки с отвислыми грудями.

— Нравится моя картинная галерея? — с усмешкой спросил лифтёр. Ему было под шестьдесят, и он носил рыжий парик.

— Приятно видеть, что кое-кто так интересуется естественной историей, — саркастически ответил журналист.

Когда он выходил, запах падали ударил ему в нос с удвоенной силой.

— Как вы это выносите? — морщась, спросил он лифтёра.

— Что выношу? — удивился лифтёр, закрывая люк подъёмника.

Из коридора послышался весёлый голос.

— Добро пожаловать! — прокричал пожилой человек, перекрывая шум вентиляции, и пожал руку Смитбеку. — Сегодня я вываривал только зебру. Носорогов вы пропустили. Но всё равно, прошу вас, прошу!

Смитбек знал, что акцент у этого человека австрийский.

Йост фон Остер заведовал остеологической лабораторией, где вываривались до костей трупы животных. Ему перевалило за восемьдесят, но он был настолько упитанным, румяным, весёлым, что большинство людей считали его значительно моложе.

Работать в музее фон Остер начал в конце двадцатых годов, подготавливал скелеты и устанавливал их на стендах. В те дни вершиной его достижений явилась серия конских скелетов. Один был установлен идущий шагом, другой — бегущим рысью, третий — галопом. Говорили, что эти скелеты революционизировали способ экспонирования животных. Потом фон Остер принялся воссоздавать группы в естественной среде обитания, добиваясь того, чтобы каждая деталь — вплоть до слюны из пасти животного — выглядела реальной.

Но мода на группы в природной среде миновала, и фон Остера в конце концов перевели в остеологию. С презрением отвергая все предложения уйти на пенсию, он бодро руководил лабораторией, где животные — теперь получаемые главным образом из зоопарков — превращались в чистые белые кости для изучения или сборки в скелет. Однако умения создавать группы он не утратил, и его пригласили сделать группу с шаманом специально для выставки «Суеверия». Кропотливой работе над этой композицией Смитбек хотел посвятить одну из глав своей книги.

Фон Остер сделал приглашающий жест, и Смитбек вошёл в лабораторию. В той знаменитой комнате он ещё ни разу не был.

— Рад, что вы пришли осмотреть мою мастерскую, — сказал фон Остер. — После этих ужасных убийств людей здесь, внизу, бывает мало. Право, очень рад.

Мастерская напоминала некий гибрид цеха и кухни. Вдоль одной стены стояли глубокие цистерны из нержавеющей стали. Над ними на потолке крепились массивные блоки, с них свисали цепи с крюками для перемещения тяжёлых туш. Посередине пола находился сток, в его решётке застряла маленькая сломанная кость. В дальнем углу мастерской стоял обитый нержавеющей сталью стол, на нём лежало какое-то крупное животное. Если бы не большая, написанная от руки табличка, привязанная к ножке стола, Смитбек ни за что бы не догадался, что это дюгонь из Саргассова моря: он уже почти полностью разложился. Возле туши лежали скребки, щипцы, скальпели.

— Спасибо, что нашли время принять меня, — выдавил журналист.

— Не за что! — воодушевился фон Остер. — Я хотел бы, чтобы здесь устраивались экскурсии, но этот этаж, к сожалению, сейчас закрыт для туристов. Попасть бы вам сюда, когда я вываривал носорога. На это стоило посмотреть!

Быстро пройдя по комнате, он показал Смитбеку цистерну с зеброй. Несмотря на вытяжной шкаф, вонь всё ещё была сильной. Фон Остер приподнял крышку и отступил, словно повар, гордящийся своим искусством.

— Что скажете об этом?

Смитбек поглядел на коричневую, напоминающую бульон жидкость. В ней лежал труп зебры, мясо и мягкие ткани медленно разжижались.

— Слегка протухло, — слабым голосом произнёс журналист.

— То есть как это протухло? То, что надо! Внизу находится горелка. Она поддерживает постоянную температуру — девяносто пять градусов. Понимаете, сперва мы опускаем труп в цистерну. Он гниёт. Через две недели вынимаем затычку и всё сливаем. У нас остаётся груда грязных костей. Мы снова заливаем цистерну водой, добавляем квасцов и кипятим. Долго кипятить кости нельзя, они размякнут.

Фон Остер перевёл дыхание.

— Знаете, получается то же самое, как если слишком долго варить курицу. Пфуй! Гадость! Но кости всё ещё жирные, поэтому мы моем их в бензоле. И они становятся совершенно белыми.

— Мистер фон Остер, — заговорил Смитбек, понимая, что если быстро не переведёт разговор в другую колею, то не скоро выйдет отсюда. Он уже едва мог переносить этот запах. — Не могли бы вы рассказать о группе с шаманом, над которой работаете? Я пишу книгу о выставке «Суеверия». Помните наш разговор?

— Ja, ja[10]! Конечно!

Учёный подошёл к письменному столу и достал несколько набросков. Смитбек включил диктофон.

— Сперва рисуешь фон на вогнутой поверхности, чтобы не было углов, понимаете? Необходимо создать иллюзию глубины.

Фон Остер принялся описывать процесс высоким от волнения голосом. Отлично, подумал Смитбек. Этот человек — находка для журналиста.

Говорил фон Остер долго, оживлённо жестикулируя, делая передышки. Закончив, он улыбнулся Смитбеку.

— А теперь не хотите ли взглянуть на жуков?

Смитбек не смог удержаться. Эти жуки пользовались широкой известностью. Фон Остер изобрёл метод, которым пользовались теперь все музеи естественной истории в стране: жуки полностью уничтожали плоть трупов мелких животных, оставляя совершенно чистый скелет.

В «безопасной» комнате чуть побольше чулана, где содержались жуки, было влажно и душно. Жуков, именуемых «дерместиды», привезли из Африки, жили они в белых фарфоровых чашах со скользкими стенками и прозрачными крышками. Смитбек смотрел, как они медленно ползают по рядам мёртвых, освежёванных животных.

— Что это за существа? — спросил он, глядя на покрытые жуками тушки в чашах.

— Летучие мыши! — ответил фон Остер. — Для доктора Пойсманса. Чтобы очистить их скелеты, требуется десять дней.

Смитбек по горло был сыт жуками и запахами. Он выпрямился и протянул руку старому учёному.

— Мне пора. Спасибо за интервью. А эти жуки очень любопытны.

— Пожалуйста! — ответил фон Остер. — Хотя, погодите. Вы сказали «интервью». Для кого пишете?

— Для музея, — ответил Смитбек. — По инициативе Рикмен.

— Рикмен? — Глаза фон Остера внезапно сузились.

— Да. А что?

— Вы работаете на Рикмен?

— Собственно говоря, нет. Она просто, ну… вмешивается, — объяснил журналист.

Фон Остер усмехнулся.

— Несносная особа! Почему вы работаете под её началом?

— Так уж получилось, — ответил Смитбек, довольный тем, что обрёл союзника. — Вы даже не представляете, чего я от неё натерпелся. Господи!

Фон Остер сцепил пальцы рук.

— Охотно верю! Охотно! Она повсюду чинит неприятности! Даже на выставке!

Смитбек внезапно заинтересовался.

— Какие же?

— Она бывает там ежедневно, твердит «это нехорошо, то нехорошо». Майн Готт[11], ну и женщина!

— Это на неё похоже, — произнёс Смитбек с мрачной улыбкой. — И что же там нехорошо?

— Ну вот, я был вчера там во второй половине дня. Она явилась и подняла крик: «Все покиньте выставку! Мы внесём статуэтку племени котога!» Всем пришлось бросить работу и выйти.

— Статуэтку? Какую? Что в ней такого секретного?

Журналист вдруг подумал: нечто, столь беспокоящее Рикмен, может оказаться полезным для него.

— Статуэтку Мбвуна, важный экспонат. Я о ней почти ничего не знаю. Но Рикмен была очень озабочена, можете мне поверить.

— Почему?

— Я же говорю, из-за этой статуэтки. Вы про неё не знаете? О ней много разговоров, очень, очень дурных. Я стараюсь не обращать внимания.

— Каких, например?

Смитбек ещё долго слушал старика. И наконец, пятясь, вышел из мастерской. Фон Остер провожал его до самого лифта.

Когда двери закрывались, старик всё ещё продолжал говорить.

— Для вас несчастье работать на неё! — прокричал он, когда лифт тронулся вверх. Но Смитбек не слышал. Он напряжённо размышлял.

20

Лишь под вечер утомлённая Марго подняла взгляд от монитора. Нажала на клавиши, запуская стоявший в коридоре принтер, потом откинулась назад и потёрла глаза. Текст для Мориарти был наконец готов. Возможно, получился он не столь изящным и вразумительным, как ей хотелось бы, но работать над ним больше не было времени. Всё же она была довольна своим трудом и собралась отнести распечатку на четвёртый этаж, в обсерваторию Баттерфилда, где находилась группа подготовки «Суеверий».

Марго полистала справочник, нашла номер телефона Мориарти. Потом придвинула аппарат и набрала четырёхзначный номер.

— Центр подготовки выставки, — услышала она в трубке протяжный голос. В отдалении слышались голоса.

— Можно Джорджа Мориарти? — спросила Марго.

— Думаю, он на выставке, — ответил тот же голос. — Мы расходимся. Передать ему что-нибудь?

— Нет, спасибо. — Марго положила трубку. Поглядела на часики: почти пять. Пора покидать музей. Но выставка открывалась в пятницу вечером, а она обещала Мориарти этот материал.

Собравшись встать, Марго вспомнила просьбу Фрока позвонить Грегу Каваките. Вздохнула и снова взялась за телефон. Сделаю попытку. Скорее всего он уже ушёл, и можно будет просто оставить запись на автоответчике.

— Грег Кавакита слушает, — послышался в трубке знакомый баритон.

— Это Марго Грин. — Перестань говорить извиняющимся тоном. Он не глава отдела, не твой начальник или что-то в этом роде.

— Привет, Марго. В чём дело?

Она услышала позвякивание его ключей.

— Хочу попросить тебя о любезности. Собственно говоря, это предложение доктора Фрока. Я делаю анализ образцов лекарственных растений, которыми пользовалось племя кирибуту, и он хотел бы, чтобы я пропустила их через твой экстраполятор. Возможно, обнаружатся какие-то генетические аналогии.

Молчание.

— Доктор Фрок считает, что это будет полезным испытанием твоей программы, а заодно и помощью мне, — добавила она.

— Понимаешь, Марго, — ответил, помолчав, Кавакита, — я бы рад тебе помочь. Поверь. Но экстраполятор пока ещё не в том виде, чтобы им пользовался кто попало. Я всё ещё довожу его до ума и не могу поручиться за результаты.

Лицо Марго вспыхнуло.

— Кто попало?

— Извини, неудачно выразился. Ты понимаешь, что я имею в виду. К тому же время у меня сейчас напряжённое, и необходимость рано покидать музей очень некстати. Слушай, может, вернёмся к этому разговору через недельку-другую. Лады?

Кавакита положил трубку.

Марго поднялась, схватила куртку, сумочку и направилась в коридор к принтеру за распечаткой. Ей стало ясно, что Кавакита будет затягивать дело до бесконечности. Ну и чёрт с ним. Нужно найти Мориарти и отдать ему распечатку. В конце концов, возможно, удастся посмотреть выставку, а может, и узнать, из-за чего поднялся весь этот шум.

Несколько минут спустя Марго медленно шагала по пустынному мемориальному залу Селоуса. У входа стояли двое охранников, ассистент в информационном центре готовил сувениры, предназначенные для продажи посетителям на следующий день. Если только посетители будут, подумала Марго. Под громадной бронзовой статуей Селоуса разговаривали двое полицейских. Марго они не заметили.

Девушка невольно вернулась мыслями к утреннему разговору с Фроком. Если убийцу не найдут, меры безопасности будут ужесточаться. Возможно, защиту её диссертации перенесут на более поздний срок. Или весь музей вообще закроют. Марго потрясла головой. Если это произойдёт, она точно уедет в Массачусетс.

Марго направилась к галерее Уокера и заднему входу на выставку. К её смятению, большие железные двери оказались закрыты. Перед ними на двух медных столбиках висел бархатный шнур, а рядом неподвижно стоял полицейский.

— Могу я помочь вам, мисс? — спросил он. На его нагрудной табличке было написано «Ф. БОРЕГАР».

— Хочу повидать Джорджа Мориарти, — ответила Марго. — Думаю, он на выставке. Нужно кое-что отдать ему.

Она помахала распечаткой, но на полицейского это не произвело впечатления.

— Извините, мисс, — сказал он. — Уже шестой час. Вам не следует находиться здесь. — И добавил помягче: — К тому же выставка опечатана до открытия.

— Но… — запротестовала было Марго, потом со вздохом повернулась и пошла обратно к ротонде.

Зайдя за угол, девушка остановилась. В конце пустого коридора виднелся большой полутёмный зал. Полицейского Борегара видно не было. Поддавшись порыву. Марго повернула налево, через маленький, невысокий проём в другой, параллельный коридор. Может, всё-таки ещё не поздно найти Мориарти.

Марго поднялась по широкой лестнице, осторожно огляделась и крадучись вошла в сводчатый зал, посвящённый насекомым. Потом свернула направо и вышла на галерею, опоясывающую второй ярус морского зала. Как и повсюду в музее, там было безлюдно и жутковато.

Она спустилась по одной из парных лестниц на гранитный пол нижнего яруса. Шагая ещё осторожнее, миновала группу моржей в натуральную величину и тщательно изготовленный макет подводного рифа. Такие диорамы, вошедшие в моду в тридцатых — сороковых годах, больше не строили — Марго знала, что теперь это стало слишком дорого.

В дальнем конце зала был выход на галерею Вейсмана, где устраивались большие временные экспозиции. Это была одна из галерей, где размещались «Суеверия». Стёкла дверных створок были закрыты изнутри чёрной бумагой, висело большое объявление: «ГАЛЕРЕЯ ЗАКРЫТА. ГОТОВИТСЯ НОВАЯ ВЫСТАВКА. СПАСИБО ЗА ПОНИМАНИЕ».

Левая створка находилась на запоре. Правая легко подалась.

Дверь с лёгким шелестом закрылась, и Марго оказалась в узком пространстве между стенами галереи и «изнанкой» собственно выставки. Там в беспорядке были разбросаны листы фанеры, длинные гвозди, по полу вились электрокабели. Слева от неё громоздилось грубо сколоченное сооружение с деревянными подпорками, очень похожее на задник голливудской декорации. Эта часть выставки не предназначалась для глаз посетителей.

Марго осторожно двинулась по захламлённому полу, ища какой-нибудь проход на выставку. Освещение было скудным — забранные металлической сеткой лампочки располагались через двадцать футов, — и ей вовсе не хотелось споткнуться и упасть. Вскоре девушка обнаружила небольшой проём между деревянными панелями и решила, что сможет протиснуться.

Марго попала в большой шестиугольный вестибюль. Уходящие в темноту проходы в трёх стенах были обрамлены готическими арками. Освещены были главным образом расположенные почти под потолком изображения шаманов. Она задумчиво оглядела все три выхода, не представляя, в какой части выставки находится, — где начало, где конец и куда идти, чтобы отыскать Мориатри.

— Джордж? — негромко позвала она, почему-то боясь повысить голос в тишине и полумраке.

Марго пошла по центральному проходу и оказалась ещё в одном коридоре, более длинном, чем предыдущий, и заставленном экспонатами. Кое-где в ярких пятнах света виднелись артефакты: маска, костяной нож, резная, усеянная гвоздями фигурка. Экспонаты словно бы плавали в бархатной темноте. На потолке играли причудливые тени.

К дальнему концу галереи стены сужались. У Марго появилось странное ощущение, будто она погружается в какую-то глубокую пещеру. Очень впечатляюще, подумала девушка. Ей было понятно, почему Фрок недоволен выставкой.

Марго шла всё дальше в темноту, слыша только собственные шаги по толстой ковровой дорожке. Экспонатов она не видела, пока едва не натыкалась на них, и гадала, как будет возвращаться в вестибюль с шаманами. Если повезёт, может, где-нибудь окажется незапертый выход — незапертый и хорошо освещённый.

Впереди и без того узкий коридор раздваивался. После минутного колебания Марго выбрала правое ответвление. Идя по нему, она разглядела по обе стороны маленькие ниши, в каждую был помещён какой-нибудь причудливый артефакт. Тишина была такой, что Марго невольно затаила дыхание.

Коридор расширился, превратился в комнату, и Марго остановилась перед коллекцией покрытых татуировкой голов маори. Они не ссохлись — под кожей определённо находились черепа, сохранённые, как объясняла надпись на табличке, с помощью копчения. Глазницы были заткнуты каким-то волокном, кожа цвета красного дерева поблёскивала. Между чёрными съёжившимися губами белели зубы. Голов было шесть. Синие татуировки поражали сложностью: замысловатые спирали многократно пересекались, изгибаясь бесчисленными узорами на щеках, носах и подбородках. Табличка гласила, что татуировки сделаны при жизни, а головы сохранены в знак уважения.

За стендом с головами стены галереи сходились углом. В углу был установлен массивный, приземистый тотемный столб, подсвеченный снизу тусклым оранжевым светом. Тени громадных волчьих голов и птиц с хищно изогнутыми клювами серели на чёрном потолке. Уверенная, что забрела в тупик, Марго неохотно подошла к тотемному столбу. За ним слева увидела небольшой проход, ведущий в какую-то нишу. И медленно направилась туда, стараясь ступать бесшумно. Желание снова окликнуть Мориарти у неё давно исчезло. Слава Богу, я далеко от старого подвала, подумала девушка.

В нише размещалось собрание фетишей. Некоторые представляли собой грубо вытесанные из камня фигурки животных, но большей частью то были чудовища, олицетворявшие тёмную сторону людских суеверий. Ещё один проход вывел Марго в длинную узкую комнату. Всю её сверху донизу покрывал чёрный войлок, сквозь невидимые отверстия сочился тусклый голубой свет. Потолок был низким. Марго едва не касалась его головой. Смитбеку пришлось бы передвигаться на четвереньках, мелькнула у неё мысль.

Из этой комнаты Марго попала в восьмиугольный зал под высоким крестовым сводом. Разноцветные лучики проникали сверху сквозь витражные стёкла со средневековыми изображениями ада, вмонтированные в сводчатый потолок. В каждой стене было по большой витрине.

Марго подошла к ближайшей и обнаружила, что заглядывает в гробницу индейцев майя. Посредине её лежал скелет, покрытый толстым слоем пыли. На рёбрах — золотой нагрудник, пальцы унизаны золотыми кольцами. Вокруг черепа полукругом стояли раскрашенные глиняные горшки. В одном виднелись ссохшиеся початки кукурузы.

В следующем окне демонстрировалось эскимосское погребение в скалах с мумией эскимоса, обёрнутой звериными шкурами. Дальше следовало нечто ещё более поразительное: гнилой европейского стиля гроб без крышки вместе с телом покойника. Труп с заметными следами разложения был одет в почти истлевшие сюртук, галстук и брюки. Голова его была приподнята, словно он хотел поведать Марго какой-то секрет, под закрытыми веками бугрились глаза, рот застыл в мучительной гримасе. Марго попятилась. Господи помилуй, подумала она, это чей-то прадед. Прозаический тон таблички, описывающий ритуалы похорон в девятнадцатом веке, не соответствовал безобразию зрелища. Действительно, подумала Марго, музей рискует, выставляя подобные экспонаты.

Она решила не смотреть в остальные витрины и вышла через низкий сводчатый проход в дальнем конце восьмиугольного зала. Коридор за ним раздваивался. Слева находился небольшой тупик; справа длинный узкий проход вёл в темноту. Идти туда ей не хотелось, во всяком случае, сразу. Она вошла в тупичок и внезапно замерла. Потом приблизилась к одной из витрин, чтобы разглядеть её повнимательнее.

Эта галерея представляла концепцию высшего зла во множестве мистических форм. Там были многочисленные изображения средневекового дьявола; был эскимосский злой дух Торнарсук. Но внимание Марго привлёк грубый каменный алтарь, поставленный в центре галереи. На алтаре стояла освещённая жёлтым светом статуэтка, детали которой были проработаны так, что у Марго перехватило дыхание. Покрытое чешуйками существо сидело, опираясь на четыре лапы. Однако в фигурке было кое-что — длинные предплечья, посадка головы — волнующе-человеческое. Марго содрогнулась. Какое воображение породило существо с чешуёй и шерстью? Взгляд её опустился к табличке.

МБВУН. Это статуэтка злого бога Мбвуна, вероятно, изваянная индейцами племени котога из верховьев Амазонки. Свирепый бог, известный также как Тот, Кто Ходит На Четвереньках, внушал огромный страх соседним племенам. По местным мифам, котога были способны заклинать Мбвуна и отправлять на уничтожение соседних племён. Артефактов племени котога найдено очень мало, и это единственное известное изображение Мбвуна. Кроме немногочисленных упоминаний в амазонских легендах, о котога и их таинственном «дьяволе» ничего не известно.

Марго пробрала дрожь. Она вгляделась внимательнее, испытывая отвращение перед чертами рептилии, маленькими злобными глазами… когтями. На каждой передней лапе их было три.

О Господи. Не может быть.

Внезапно Марго осознала, что инстинкт велит ей замереть. Прошла минута, затем другая.

Потом вновь послышался тот самый звук. Какой-то едва уловимый шелест, неторопливый, сводящий с ума своей лёгкостью. Ковёр толстый, и шаги должны раздаваться близко… очень близко. Марго казалось, что она задохнётся от невыносимой козлиной вони.

Девушка торопливо огляделась по сторонам, подавляя страх, ища безопасный выход. Темнота была полной. Марго бесшумно выбралась из комнаты, пересекла развилку. Шелест раздался снова, и она со всех ног побежала в темноту, мимо омерзительных экспонатов и ухмыляющихся масок, которые словно бы выскакивали из черноты, по извилистым коридорам, стараясь выбрать самый укромный путь.

Наконец, совершенно заблудившись и запыхавшись, Марго юркнула в нишу с экспонатами первобытной медицины. Ловя ртом воздух, присела за витриной с трепанированным человеческим черепом на железном стержне. Спряталась в её тени и прислушалась.

Никаких звуков. Дыхание Марго становилось медленнее, рассудок возвращался. Там ничего нет. Да и не было — просто этот кошмарный поход разбередил воображение. Напрасно я пробралась сюда, подумала она. Не знаю, захочу ли теперь снова прийти — даже в самую людную субботу.

Однако надо было отыскать выход. Уже поздно, но Марго надеялась, что в здании есть люди, которые услышат её стук, если она набредёт на запертую дверь. Неловко будет объясняться с охранником или полицейским. Зато она всё-таки выйдет.

Марго подняла взгляд над витриной. Даже если действительно воображение сыграло с ней злую шутку, возвращаться тем же путём не хотелось. Затаив дыхание, девушка бесшумно вышла из ниши. Тишина.

Марго повернула налево и медленно двинулась по коридору, пытаясь понять, где может быть выход. У большой развилки остановилась и, до боли в глазах вглядываясь в темноту, стала думать, куда свернуть. Разве здесь не должно быть указателей «Выход»? Очевидно, их пока не установили. Как водится. Но левый коридор казался предпочтительнее: он как будто вёл в большой зал, невидимый в темноте.

Боковым зрением Марго уловила движение. Руки и ноги у неё стали ватными, девушка нерешительно глянула вправо. Какая-то тень — чёрная на чёрном фоне — бесшумно скользила к ней, петляя между витринами и усмехающимися артефактами.

Ужас прибавил сил, и Марго понеслась по коридору. Скорее ощутила, чем увидела, что коридор кончился и стены расступились. Потом она разглядела две вертикальные полоски света, окаймлявшие проём большой двустворчатой двери. Не замедляя шага. Марго бросилась на неё. Дверь распахнулась, что-то застучало. Ворвался тусклый свет — красный, горящий в музее по ночам. Прохладный воздух охладил её щёки.

Зарыдав, Марго захлопнула дверь и прислонилась к ней. Закрыла глаза, прижалась лбом к холодному металлу и, всхлипывая, силилась вновь обрести дыхание.

В полумраке за её спиной явственно раздалось чьё-то покашливание.