Река голубого пламени

ГЛАВА 29 ВООБРАЖАЕМЫЕ САДЫ

СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Родители не могут устанавливать импланты без разрешения суда

(изображение: Холджер Пэнгборн и его адвокат выходят из машины)

ГОЛОС: Верховный суд США утвердил решение суда нижней инстанции, гласящее, что отец и мачеха Холджера Пэнгборна, подростка из Аризоны, нарушили его гражданские права, имплантировав мальчику устройство для мониторинга поведения, аналогичное контролирующим чипам, которые встраиваются преступникам в России и некоторых других странах третьего мира. Родители Холджера уже заявили, что опротестуют это решение в суде ООН по правам человека.

АДВОКАТ X.ПЭНГБОРНА: «Они не только в буквальном смысле вторглись в тело ребенка, но и проделали это ужасающе опасным и рискованным образом. Имплантация была выполнена человеком, который даже не являлся врачом — его лицензия на медицинскую практику аннулирована штатом Аризона еще два года назад за серьезное преступление…»

В родном языке Селларса имелись слова, лучше любой английской фразы подходящие к объяснению того, как он думал об этом месте — том пространстве, где все, что он планировал и делал, могло быть должным образом оценено и проанализировано.

Технари придумывают для этого особые термины, когда прозаические, когда раздражающие и очень редко подсказанные вдохновением. Столетие назад люди попытались оформить информацию таким образом, чтобы она стала понятна не только инженерам. И начали они с грубых изображений самых прозаических конторских предметов: папок, отделений для входящих бумаг, мусорных корзин. Но как бы это ни называлось — интерфейсом, дисплеем данных или библиотекой снов, — развивалось оно параллельно с нарастанием мощности технологии до тех пор, пока способы, какими информация могла быть заказана и обработана, не стали такими же индивидуальными и даже необычными, как и люди, которые эти способы применяли. А Селларс по любым стандартам был личностью необычной.

Как и ежедневно вскоре после пробуждения, он закрыл глаза и глубоко погрузился в себя, в дебри своей распределенной системы, спрятанной в щелочках бесчисленных других систем, в серию крошечных паразитических сетевых узлов, незаметно кормящихся на толстой шкуре огромной всепланетной инфосферы. Этому фокусу с распределением ресурсов Селларс научился в Скворечнике и на аналогичных хакерских сайтах, но развил его в собственную версию такого трюка, усовершенствовав до такой степени, что теперь никто не смог бы и представить, что подобного результата способен добиться один-единственный человек. Поначалу большая часть выпущенных им щупалец высасывала сетевые ресурсы непосредственно у его же тюремщиков, армии Соединенных Штатов. Позднее, предвидя неизбежность перемен, он стал перемешать информационные ниточки в десятки других сетей, но все равно испытывал огромное удовлетворение от того факта, что ему удалось обеспечить свой побег с помощью оборудования тех самых людей, которые сделали его пленником. Он проделал это прямо у них под носом, воспользовавшись методами доступа, о которых они и не подозревали, и не оставив следов, которые могли бы найти «уборщики» из армейской разведки, регулярно прочесывавшие его домик на военной базе в поисках запрещенных предметов или других признаков того, что он смирился со своей судьбой меньше, чем это казалось, или военные хирурги, которые часто, но всегда неожиданно устраивали ему обследования весьма интимного и неприятного характера.

Селларс был терпелив в том, что его противники не могли понять, и действовал тоньше, чем они могли даже предполагать. Он запланировал долгую игру, и почти пятьдесят лет его кажущейся покорности убаюкали даже наиболее подозрительные умы. Однако надзиратели пропустили самый важный факт: хотя Селларс и совершил недавно физический побег и теперь прятался, подобно похищенному письму из рассказа Эдгара По, почти у них на виду — всего лишь в одном-двух метрах под ногами тех самых людей, которые на него охотились, в заброшенных служебных туннелях на той же базе, — побег в информационную сферу он осуществил на много лет раньше. И с того момента, когда он впервые отыскал туда лазейку, вырвавшись из ловушки своего искалеченного тела и домашнего заточения на свободные просторы Сети, Селларс уже никогда не считал себя пленником.

Он погрузился в свою систему и вызвал информацию подобно Просперо, зовущему миллион Ариэлей с миллиона раздвоенных сосен. Не важно, кто прав, его тюремщики или он, и являлся ли он заключенным или только казался им, но реальное бегство арестанта из домика, осмотренного сразу после этого тщательнейшим образом, было необходимым этапом в его кампании, которая теперь вступала в наиболее трудную фазу. В отличие от стычек с превосходящими силами тюремщиков, истинная цель и задача заключенного с самого начала была почти безнадежной и с каждой минутой приближалась к краю пропасти. Однако поражения он допустить никак не мог — его последствия станут невообразимо жуткими.

Селларс буквально ощущал, как собирается, густеет и оживает вокруг него информация. И он, в глубинах своего сознания, погруженный в потенциально бесконечно разнообразные узоры данных, начал изучать самые свежие изменения своей информационной модели. Хотя он никогда и никому про нее не говорил, мысленно старик называл ее Садом.

А иногда, будучи более счастливым и оптимистичным, чем сейчас, Селларс даже думал о ней как о Саде Поэзии.

Его информационная модель была изобилием, борьбой и неистовым, но парадоксально контролируемым обменом едва уловимых нюансов. Она выглядела как джунгли — место, где все живое растет и сражается, изменяется и приспосабливается, где стратегии впечатляюще пышно расцветают, а потом картинно рушатся, или цветут и выживают, или просто впитывают влагу информационного существования и ждут. «Сад» был не только именем — Селларс оформил индикаторы в виде растений, хотя лишь немногие из них походили обликом на иллюстрации из полевого справочника ботаника. Виртуальная флора мутировала вместе с информацией, которую она символизировала, меняя облик и поведение параллельно с изменением относительных связей в базе данных.

Сад представлял из себя виртуальную сферу. В центре ее располагалось бестелесное всевидящее око Селларса, способное мгновенно оценить как изменения больших участков растительности, так и приблизиться, чтобы разглядеть микроскопически мелкие детали — например, сосчитать все зернышки пыльцы на символическом пестике. Когда-то давно Сад отображал полное разнообразие интересов создателя, все его увлечения и развлечения, а также мечты, стремиться к которым без помех и оков он мог лишь в эфире информационного пространства. Ныне же все эти прочие функции ужались до нескольких символических образов, жалкой частицы общей картины — мха функций контроля инфраструктуры, нескольких лиан, обозначающих различные стратегии телекоммуникаций, и виднеющихся тут и там увядших цветков заброшенных, но еще не окончательно прекращенных проектов.

Теперь в Саду правила новая экология. То, что началось много лет назад с нескольких посеянных спор, с гелиотропной тяги к штучным инфорастениям, стало доминантной парадигмой. И подобно тому как более сильные виды могут вторгнуться на новую территорию и постепенно вытеснить уязвимые местные растения, в Эдеме Селларса ныне доминировало Иноземье.

Такую форму для своей модели он выбрал потому, что всегда любил сады.

Во время долгих лет службы пилотом и своих эпических одиночных полетов он жил только ради дней, которые мог посвятить уходу за растениями и любованием тем, как они откликаются на его заботу — меняются, разрастаются, становятся. Селларс не мог вообразить более счастливую человеческую метафору для бога, чем метафору Садовника. Более того, он тайно и в наивысшей степени был солидарен с его решением послать ангела с огненным мечом и изгнать из рая первого мужчину и первую женщину, когда те оказались недостойны дома, который он им дал. Селларс считал, что Адам и Ева были развращены не знанием, а неправильным пониманием этого знания: кто-то, будь то змей или некто другой, внушил им — и люди до сих пор так считают, — что они не всего лишь часть Сада, а его владельцы и хозяева.

А Садом Поэзии он иногда называл свою модель потому, что не мог не привнести поэзию во все, что было ему дорого. За долгие годы заключения он искал ее подобно тому, как другие узники ищут наркотики или религиозную определенность, и использовал поэзию для придания формы всему, что создавал и о чем думал. Меняющиеся состояния Сада он впитывал так же, как любитель хайку медитирует над стихами о дожде, и вслушивался в его беззвучный голос так, как кто-то другой наслаждается безупречным ритмом стихотворной строки. Как и в случае любой хорошей поэмы, Селларс ощущал жизнь Сада больше, чем думал о ней, но, как это также справедливо в отношении лучшей поэзии, когда он решал применить к ней рациональную мысль, она давала в результате гораздо больше, чем он мог мечтать.

Американская поэтесса Марианна Мур, размышляя про обязанности поэтов, однажды написала, что они должны предоставлять для осмотра «воображаемые сады, в которых живут реальные жабы» — то есть, как понял ее слова Селларс, суть искусства должна быть уравновешена искусством сути.

Однако ныне исследование Иноземья превратило его Сад Поэзии в нечто едва постижимое — заросли фантастических растений, внешне как бы не имеющих ни начала, ни конца, словно символизируемая моделью информация разрослась в какое-то единое целое, сводящее с ума, бесконечно сложное и бесконечно переплетенное. Модель Иноземья воспроизводила тайный замысел, настолько сложный и одновременно явно абсурдный, что даже самому убежденному параноику хватило бы одного взгляда на нее, чтобы с отвращением вернуться к нормальности. Этот замысел грозил всему миру и в то же время не имел смысла.

И Селларс уже начал подумывать о том, что его воображаемому саду не помешали бы несколько хороших жаб.

Он вдруг понял, что долгое время смотрел на новейшую версию информации, не осмысливая ее. Собственное тело мало что для него значило, однако трудно было отрицать, что дискомфорт его нынешней ситуации, как физический., так и все прочие, воздействовал на его мышление. В последние дни ему стало очень трудно просыпаться, и даже после пробуждения он еще долго не мог мыслить ясно — видеть то, что следовало. Он надеялся, что толика удачи, пославшая ему бездомного мальчика, принесет некоторое облегчение, но пока что все эксперименты с Чо-Чо завершились полным крахом.

Селларс завидовал точности механических операций. Иногда ему даже казалось, что существование в форме органической живой материи есть как минимум обуза и помеха его планам. Накануне ночью он долго спал, но сон так и не принес ему бодрости, однако непрерывно изменяющиеся узоры и структуры Сада взывали к вниманию. И он, насколько смог, постарался забыть об усталости и разочаровании, принесенных ему прошедшей неделей.

Одно обстоятельство, приводящее его в отчаяние, Селларс никак не мог игнорировать, и оно заново напоминало о себе всякий раз, когда он входил в это метафорическое место. Люди внутри Сети Иноземья — те, кого он призвал рискнуть и к кому обращался в симуляции Атаско, — оказались почти полностью спрятаны от него. Поскольку же они находились в центре его надежд, любая репрезентация, не показывающая что-либо об их ситуации, имела безнадежные изъяны. Но за последние несколько дней возник более удачный для него, но не менее сводящий с ума парадокс: если бы не появление на сцене того, кто сейчас, похоже, стал его величайшим врагом, он вообще не имел бы о них никакой информации.

Когда Селларс годами копил знания о Братстве Грааля и их безумно амбициозной Сети, он полагал, что наибольшего внимания потребует Жонглер. Старейший из живущих людей все еще оставался ужасающе могучим и хитроумным врагом, но любой, кто настолько важен в реальном мире, не мог не оставить следов своих действий. Огромное кустистое растение с ядовитыми на вид белыми цветами располагалось в центре информационной модели как свидетельство всего, что Селларс знал о Жонглере. Его побеги могли протягиваться удивительно далеко, добираясь тонкими пальцами до самых отдаленных уголков Сада, а корни могли вспучивать мшистую почву в любых направлениях, но само растение хотя бы представляло из себя индивидуальное существо, доступное для изучения и теоретически, если не практически познаваемое.

Однако по мере того как Селларс преодолевал сопротивление Сети Иноземья, отчаянно пытаясь связаться со своими добровольцами, которых ему пришлось столь внезапно покинуть, он все больше и больше начинал понимать, что сама Сеть — или то, что выросло на ее основе, — и есть его самая большая и тревожная проблема. Виртуальное растение, отображающее Жонглера и его действия, было понятным — как и любое реальное растение, оно питалось и сражалось за солнечный свет, борясь за существование в точности так же, как и Жонглер напрягал все свои силы ради достижения пока, возможно, и неясных, но, скорее всего, разумно эгоистичных целей.

Но операционная система или нечто иное столь яростно охраняющее Сеть — то, что уже убило несколько человек и неоднократно едва не убило самого Селларса, — оказалась на поверку менее понятной. В его Саду, где доминировало Иноземье, она проявляло себя как разновидность гриба, одного из тех примитивных организмов, которые в реальной жизни могут быстро и невидимо расти под землей, расползаясь на тысячи метров и в конце концов становясь крупнейшим из всех живых существ. Реальное же явление, отображением которого был этот виртуальный гриб — «Иной», как он упоминался в тайном общении членов Братства Грааля, — было, несомненно, внутренней частью самой Сети. В модели Селларса, основанной на всей собранной им информации о природе и действиях этой грибницы, Иной посылал сапрофитные щупальца своих интересов повсюду и с почти непостижимым изобилием, но созревшие плоды его усилий выбирались на поверхность лишь в нескольких местах.

Но в этом-то и состоял относительно удачный для Селларса парадокс: почти вездесущность Иного обернулась практическим благом для владельца Сада.

В первые часы после того, как его выбросило из Сети после атаки на убежище Атаско, и во время бесчисленных осторожных экспериментов, проведенных позднее, Селларс убедился, что Иного, кем бы тот ни был, похоже, каким-то образом притягивают те люди, которых Селларс контрабандой протащил в Сеть Иноземья. В тех редких случаях, когда Селларсу удавалось зафиксировать их местоположение (но лишь однажды достаточно надолго, чтобы установить хоть какой-то контакт), он неизменно обнаруживал, что это местоположение окружено кольцом активности, связанной с Иным. Это было странно — как если бы его добровольцы обладали притягательностью для самой Сети. Если бы, рассуждая логически, то было непосредственное притяжение вроде того, какое чужеродный объект возбуждает у антитела, то система давно бы уже их уничтожила, как это произошло со стариной Сингхом, умершим из-за мощного сердечного приступа в палате для выздоравливающих в южноафриканском госпитале.

Но, насколько Селларс мог судить в краткие моменты исследований, которые он урывками проводил в промежутках между стычками с Иным, большая часть его маленького отряда была все еще жива и находилась в Сети. Еще более удивительным — и его единственным реальным лучиком надежды — стало то, что с тех пор как этот странный и изменчивый враг начал проявлять к ним пристальный интерес, почти все, что Селларс не мог узнать об их местоположении и ситуации из прямых наблюдений, он мог установить по активности действий Иного.

Другими словами, он обнаружил, что его люди с очень большой вероятностью находятся поблизости от тех мест, где Иной наиболее активен в Сети.

Не все центры наиболее энергичной активности Иного указывали на Рени Сулавейо, Орландо Гардинера и других — не все, но многие. Это было очень хорошо для Селларса, но он мог лишь надеяться, что Жонглер и другие члены Братства Грааля не заметили эту аномалию.

Когда туман усталости начал постепенно развеиваться, Селларс заметил, что со времени его последнего подключения в Саду произошли кое-какие изменения. Разросшаяся грибница Иного в нескольких местах пробилась на поверхность, а в одной локации несколько четких подгрупп за одну ночь сблизились, собравшись теперь в малоприметном и из-за этого нетронутом, уголке его зеленого мирка, который он знал до мельчайших подробностей. Селларс ненадолго задумался, не означает ли это, что несколько отдельных групп, еще совсем недавно необъяснимо разделенных, снова нашли друг друга. Если да, то и это могло стать поводом для надежды. И тогда он подумал — не пришло ли время для новой попытки использовать мальчика Чо-Чо. Теперь-то Селларс ясно понимал, что в прошлый раз не подготовил его как следует — первое проникновение в Сеть настолько шокировало Чо-Чо, что продолжать эксперимент уже не имело смысла, — но все равно это стало величайшим успехом Селларса со времен фиаско в Темилюне, поскольку данное мальчиком описание людей, которых он увидел, очень напоминало Ирен Сулавейо и ее спутника бушмена-бабуина.

Пока Селларс эту возможность отложил, чтобы поразмыслить над ней потом. Отвлечение охранной системы, а затем удержание и маскировка канала доступа на время, необходимое для внедрения мальчика в Сеть, оказались ужасающе тяжелой работой. И он пока не был уверен, что у него хватит сил повторить такое.

Сейчас же он сосредоточил внимание на Саде, высматривая изменения в сложившейся картине. Только что появившиеся плодовые тела Иного тоже представляли интерес. Пока он еще не мог сказать, что они символизируют, но, похоже, они представляли собой моменты большого расхода энергии в определенной части Сети. Он сможет проанализировать их потом, когда покончит с общей картиной.

Селларс с облегчением переместился от неясностей происходящего в системе Иноземья в ту секцию Сада, которая отображала события реальной жизни, где информация была более надежной и легче поддавалась интерпретации. Всего за несколько последних дней возникла вспышка смертей и других происшествий, и все они имели какое-то отношение к Иноземью, так что в этих частях модели появилось много новых ростков.

Достаточно знаменитый, но уже давно удалившийся от дел изобретатель оборудования для ролевых игр, которому, по слухам, предоставили за оказанные услуги собственную симуляцию в Сети Иноземья, был найден мертвым после сердечного приступа. Группа детей из технокоммуны под названием «Скворечник» стала жертвой синдрома Тандагора. Но самое важное — и, возможно, наиболее тревожное для членов Грааля — около десятка ученых-исследователей из почти такого же количества стран были убиты почти одновременно, всего на протяжении восьми часов.

Ученые умерли из-за различных причин — от сердечного приступа до разрыва сосудов мозга, но Селларс был в курсе (хотя власти этого пока не признали), что все они были подключены к энтомологической сети, спонсируемой Хидеки Кунохарой — человеком, имеющим так много связей с Иноземьем, что он сам стал лишайником в Саду у Селларса. В сетевом оборудовании Кунохары произошло нечто вроде массированного отказа, хотя следователи даже в частных разговорах, которые Селларс ухитрился подслушать, признавались друг другу, что понятия не имеют, как такие отказы могли привести к смерти ученых.

Различные пропагандистские подразделения Братства уже начали действия по изоляции и запутыванию следствия и при своих огромных ресурсах вполне могли добиться успеха, но уже сам факт того, что подобный отказ произошел, да еще с такими впечатляющими и достойными выпусков новостей последствиями, был весьма любопытен. Почему Братство допустило, что так много выдающихся людей погибло в их Сети? Неужели они теряют контроль нал собственной системой? Или они теперь настолько могущественны и так далеко продвинулись в своих планах, что случившееся уже никого не волнует?

Изучив каждого из этих ботанических новичков — как в отдельности, так и относительно общей экологии, — Селларс двинулся дальше.

Поскольку его системы собирали информацию из огромного количества источников, которые он подключил к Саду, новые растения проклевывались и начинали расти почти незамеченными, но некоторые за последнее время достигли столь впечатляющих размеров, что он уже больше не мог их игнорировать.

Одно из них отображало адвоката из Вашингтона, связанного с моделью Сада через Саломею Фредерикс и Орландо, и его растительный аватар деловито пускал корешки во всех направлениях. Некоторые из них выросли настолько быстро и протянулись так далеко, что постоянно удивляли Селларса, который натыкался на них в совершенно неожиданных новых местах. Этот адвокат Рэмси проводил в информационной сфере собственный поиск почти с такой же скоростью, с какой Селларс его отслеживал. Похоже, он сумел установить прочную и симбиотическую связь с растением, символизирующим компьютерную систему Орландо Гардинера в реальном мире.

Имелась также таинственная активность, процветающая в австралийских полицейских сетях, взаимодействующая как с участком Сада, отображающим Круг, — Селларс знал, что ему следует серьезно поразмыслить над всем, что имело отношение к Кругу, возможно, даже посвятить ему целый день работы в виртуальном саду, — так и с Жонглером, и даже с нитями грибницы Иного. Селларс понятия не имел, в чем эта активность заключается. Одни вопросы…

Растение Ирен Сулавейо из реального мира, гораздо более доступное для наблюдения, чем то, которое символизировало ее действия в Сети Иноземья, тоже начало проявлять кое-какие тревожные тенденции — побеги, растущие под странными углами, или листья, засыхающие после того, как информация, которую они отображали, внезапно иссякала. Ему смутно припомнилось, что у нее были проблемы в семье, и, разумеется, именно из-за комы, в которую впал ее брат, она и ввязалась в эту историю. Для онлайнового двойника Рени Селларс не мог сделать больше того, что уже делал, но надеялся, что ее физическое тело в безопасности. Он сделал себе мысленную пометку — по возможности выяснить, в какой она ситуации.

Последним и вызывающим наибольшую тревогу лично у него стал бледный цветок, отображающий малышку Кристабель Соренсен. Еще сутки назад, несмотря на все, что он вынудил ее пережить с огромным риском для всего, ее цветок выглядел замечательно. Но вот уже два дня как он не может с ней связаться, и она не надевала устройство доступа, которое Селларс дал ей взамен обычных книгоочков, чтобы ответить на его последний вызов, — судя по всему, оно сейчас или сломано, или отключено. Он знал, что причина могла оказаться самой простой, вроде неисправности оборудования, однако проверка архивов военной базы показала, что вчера девочка не была в школе, а ее отец позвонил на работу и попросил дать ему выходной по причине, как было указано в архиве, «семейных проблем».

Все это очень сильно встревожило Селларса, и не только из-за Кристабель, но и в свете возможных последствий для него самого. Он был уязвим, потому что стал до такой степени зависим от девочки, хотя поначалу и не видел иного выхода. И теперь это пробило широкую брешь в его системе безопасности.

Поникшие лепестки цветка-Кристабель стали для него немым упреком. Проблема требовала деликатного расследования и, возможно, столь же деликатного решения, но пока Селларс не имел достаточно информации о том, что же произошло. И он переместил фокус своего внимания.

Селларс уже начал уставать. Поэтому он бросил лишь краткий взгляд на одиночный зеленый побег, отображающий Пола Джонаса. Некоторое время, вплоть до того момента, когда Селларсу удался дерзкий план по освобождению Джонаса внутри системы, Джонас-стебель был центром густого переплетения планов и действий. Однако теперь он исчез, затерялся в системе настолько, что Селларс уже не мог за ним наблюдать, а сам Джонас не мог действовать по его указаниям. И главные вопросы, связанные с ним, оставались без ответов.

Как мог один человек представлять для Братства настолько серьезную опасность, что его стали держать пленником внутри системы и ликвидировали все доказательства того, что такой человек когда-либо существовал в реальном мире? Почему нельзя было попросту убить того, кто по какой угодно причине стал для них такой угрозой? Ведь они уже убили сотни других, о чем Селларс знал точно.

Он почувствовал, что у него начинает болеть голова. Все еще слишком много Сада и недостаточно жаб.

Ситуация в Саду менялась постоянно, и хотя возникали новые схемы и структуры, Селларс пока не мог их осмыслить. Некоторые внушали надежду, но другие наполняли отчаянием. Его сферический Сад отражал надежды и страхи миллиардов людей, а ставка, которую сделал Селларс, была безумной. Увидит ли он все еще пышные джунгли через неделю, через месяц? Или же гниль и плесень поразит все растения, кроме зарослей Братства, а прочие стебли, побеги и листья окажутся на земле и станут удобрением для ядовитых цветов Феликса Жонглера и его друзей?

И что станет с личным секретом Селларса? С тем, о чем не подозревали даже его немногие союзники. С тем, что даже в случае самой невероятной и чудесной победы над Братством способно превратить Сад в пустыню из пепла и заплесневелой земли.

Он знал, что лишь бессмысленно мучает себя подобными терзаниями — у него нет ни лишней секунды, ни лишних сил, которые можно потратить на подобные тревоги. Если он и был кем-то, то садовником, и что бы ни принесло ему будущее — дождь или засуху, солнце или мороз, — он может лишь принять то, что будет дано, и сделать все, что в его силах.

Селларс отогнал самые мрачные мысли и вернулся к своим делам.

ГЛАВА 30 СМЕРТЬ И ВЕНЕЦИЯ

СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Китайцы говорят: «Шел бы ты по факсу!»

{изображение: Жунь Бяо и Жень Ксяо на открытии Научно-технического кампуса)

ГОЛОС: Китайский министр науки Жень Ксяо объявил сегодня, что Китай совершил огромный прыжок вперед в гонке по усовершенствованию технологии «телепортации» — спонтанной передачи материи, популярнейшего устройства из научно-фантастических фильмов. На пресс-конференции во время открытия нового Научно-технического кампуса в Тяйнане — бывшем Национальном университете Чень Кунь — Жень заявил, что китайские ученые близки к решению «проблемы симметрии античастиц» и что он не сомневается в том, что перемещение материи, также известное под термином телепортация, станет реальностью в ближайшие двадцать лет, а возможно, уже и в середине следующего десятилетия. Однако доктор Ханна Ганниди из Кембриджского университета не столь оптимистична.

(изображение: доктор Ганниди в своем кабинете)

ГАННИДИ: «Они мало что позволили нам осмотреть, а то, что мы увидели, порождает немало вопросов. Я не утверждаю, будто они не добились важного прорыва — некоторые из сотрудников Женя действительно превосходны, — но я бы пока не стала планировать, что буду посылать себя с работы домой по факсу…»

Маски Комедии и Трагедии неумолимо приближались в полумраке базилики, но сейчас, когда ему отчаянно требовалось бежать, страх словно вынул все кости из ног и спины Пола. Жуткая пара отыскала его снова — неужели они станут охотиться на него до скончания времен?

— Не дергайся, Джонас, — проворковала узколицая Трагедия. — Мы приготовили для тебя много разных симпатичных штучек, которые делают очень больно.

— Или же мы можем просто разорвать тебя на кусочки, — предложила Комедия.

Третий голос, безмолвное принуждение, пробегающее по нервным окончаниям наподобие ледяного ветра, настойчиво уговаривал сдаться — упасть и позволить неизбежному произойти. Какой смысл убегать? Неужели он действительно верит, что сможет вечно ускользать от двух неутомимых преследователей?

Пол ухватился за стену, чтобы не упасть. Непонятная сила, исходящая от этой зловещей пары, отравляла его, замедляя биение сердца. Он ощущал, как пальцы, ладони, руки и ноги медленно холодеют, цепенеют…

Гэлли! Мальчик все еще спит в комнате Элеаноры, И если Пола схватят, то что помешает им захватить и его?

Эта мысль искрой сверкнула где-то в районе затылка и послала заряд жесткости вдоль позвоночника. Пол сделал еще один неуверенный шаг назад, потом обрел равновесие и развернулся. Долгое мгновение он не мог вспомнить, где находятся апартаменты Элеаноры. Леденящий ужас, который излучала пара за спиной, грозил вновь лишить его воли. Пол выбрал направление, которое счел правильным, и побежал вдоль полутемного коридора. Уже через несколько секунд желание сдаться ослабело, но Пол все равно ощущал преследователей позади себя. Происходящее наполняло его ужасом и одновременно какой-то странной нереальностью, напоминая кошмарный сон с бегством и преследованием.

«Почему они не могут просто поймать меня? — гадал он на бегу. — Если они хозяева этой Сети, то почему не могут окружить меня, или отключить мой сим, или сделать что-то иное?» Он побежал быстрее, рискуя упасть, поскользнувшись на гладком полу. Глупо терзать себя безответными вопросами — лучше вцепиться в свободу, пока он еще это может.

Но каждый раз они подбираются все ближе. Каждый раз.

Пол узнал знакомый гобелен — значит, правильно выбрал направление. Миг спустя он уже колотил в дверь апартаментов, которая приоткрылась на пару дюймов, но далее уперлась в какое-то препятствие. Он услышал за дверью голос Гэлли — звуки нарастающего смятения и недоумения, — и тогда изо всех сил навалился на дверь плечом. Дверь продержалась несколько секунд, потом баррикада за ней сдвинулась, царапая плиты пола, и Пол ввалился в комнату. В одном из углов съежилась Элеанора, прижимая к себе Гэлли с испуганными глазами.

— Вы меня бросили! — крикнул Пол. — Оставили с этими… тварями!

— Я вернулась, чтобы спасти мальчика, — огрызнулась женщина. — Он кое-что для меня значит.

— И решили, что… придавив дверь мебелью.. сможете их удержать? — Одышка после бега мешала говорить, а ощущение неотвратимой опасности стало снова нарастать. — Нам необходимо выбраться отсюда. Если вы не можете перебросить меня в офлайн, то можете хотя бы переместить нас в другую симуляцию? Создать… проход, врата, или как там это называется?

— Нет. — Она покачала головой, ее морщинистое лицо посуровело. — Если я открою аварийный проход, чтобы скрыться от агентов Жонглера, то Братство про это узнает. Это не моя битва. А Венеция — все, что у меня осталось. И я не стану рисковать всем ради вас, незнакомца.

Пол не мог поверить, что он стоит здесь и спорит в то время, когда Смерть и Гибель уже дышат ему в затылок.

— А как же мальчик? Что будет с Гэлли? Они ведь и его заберут!

Она взглянула на него, потом на ребенка.

— Тогда берите его и убегайте. Здесь есть потайная дверь, которая выведет вас на площадь. Тинто говорил, что ближайшие врата есть или у евреев, или у крестоносцев. До гетто далеко — придется бежать до середины Каннареджо. Лучше отправляйтесь в госпиталь крестоносцев. Если повезет, то вы опередите этих тварей и вам хватит времени, чтобы пробраться в госпиталь и отыскать проход.

— И как я найду этот госпиталь?

— Мальчик покажет дорогу. — Она наклонилась, поцеловала Гэлли макушку, взлохматила ему волосы почти с материнской нежностью и подтолкнула к Полу. — Идите через мою спальню. Я там устрою беспорядок, как будто вы пробились силой.

— Но это же ваш мир, ваш дом! — Пол схватил мальчика за руку и потянул к двери спальни. — А вы говорите так, словно боитесь их.

— Их боятся все. А теперь поторопитесь.

Из тесного коридора они выбрались, согнувшись почти пополам — потолок был таким низким, что Полу пришлось бежать практически на четвереньках. Когда они выскочили в ярко освещенную фонарями суматоху на площади Святого Марка, Гэлли врезался в толпу гуляк. Послышалась ругань, кто-то едва не упал, кто-то расплескал вино. Держась вплотную за мальчиком, Пол наткнулся на какого-то подвыпившего типа. Оба не удержались на ногах.

— Гэлли! — крикнул Пол, пытаясь подняться. — Гэлли, подожди!

У него и незнакомца запутались плащи. Пока Пол пытался высвободиться, тот вцепился ему в ухо, завопив: «Отцепись, придурок!». Пол придавил мужчину к мостовой и перекатился через него, но прохожий ухватился за его ногу. Освободиться Полу удалось лишь через несколько шагов, но к тому времени вокруг них сомкнулась толпа, и Пол потерял мальчика из виду.

— Гэлли! Цыганенок!

И в тот же миг невидимое нечто коснулось его, ледяной рукой приподняв волосы на затылке. Пол резко обернулся и заметил движение в тени под арками вдоль фасада собора Святого Марка — два покачивающихся в темноте белых лица. Из-за темных балахонов создавалось впечатление, будто по воздуху плывут бестелесные маски, светясь, как болотные огоньки.

Его запястье стиснули чьи-то пальцы, но на сей раз реальные, и Пол от неожиданности ахнул.

— Ты что делаешь? — вопросил Гэлли. — Ты не можешь ввязываться в драки. Нам нужно бежать!

И лишь закрыв рот и следуя за мальчиком в карнавальную ночь, Пол осознал, насколько верными были его слова — свою шпагу он оставил в апартаментах Элеаноры.

Гэлли повел его на север через площадь, огибая сквозь скопления веселящихся людей, а иногда и пробиваясь напрямик. Там, где мальчику удавалось протиснуться сквозь толпу, ограничившись лишь посланным вслед ругательством или добродушным пинком, Полу везло гораздо меньше — к тому времени когда они добрались до края площади, ему пришлось избегнуть нескольких попыток завязать драку, и он снова потерял из виду своего маленького проводника. Кроме того, обернувшись в поисках преследователей, он увидел группу вооруженных пикейщиков, выбегающих трусцой на площадь со стороны Дворца Дожей и весьма целеустремленно развертывающихся веером по всей площади. Похоже, зловещая парочка не собиралась полагаться только на свои следопытские умения.

— Пол! — окликнул его мальчик со стороны колоннады возле большой часовой башни на краю площади. — Сюда!

Когда Пол подбежал, мальчик скользнул в узкий переулок, провел его через внутренний двор и вывел на извилистую улицу, где возле рыночных лотков, несмотря на поздний час, все еще толпились покупатели. В нескольких сотнях метров от площади Гэлли наконец юркнул в еще более узкий переулок. На дальнем его конце он пересек темную улицу и сбежал вниз к: дорожке вдоль берега канала.

— Они послали за нами и солдат, — выдохнул Пол, устало спустившись по каменной лестнице и присоединяясь к мальчику. Он понизил голос — мимо, горланя песню, проплыла по каналу смутно видимая в темноте группа веселящихся горожан. — Хорошо, что на улицах сейчас так много людей. — Он помолчал. — Ты назвал меня по имени, так ведь? Теперь-то ты меня вспомнил?

— Кое-что, — мальчик раздраженно фыркнул, — Не знаю. Наверное. Пошли, нам надо торопиться. Мы можем быстро вернуться к Большому каналу, отыскать пустую лодку…

— Погоди-ка, — прервал его Пол, кладя руку на плечо мальчика. — Это главный путь через дворец, и он же самый логичный выход за его пределы. Нас станут искать вдоль этого канала. Можем ли мы добраться до госпиталя крестоносцев другим путем?

Гэлли пожал плечами:

— Можно пройти более-менее прямым путем через город — срезать угол района Кастелло, потом через Каннареджо.

— Хорошо. Так и сделаем.

— Там сейчас очень темно, — с сомнением проговорил Гэлли. — И еще там опасно. И если нас убьют в Кастелло, то сделают это, скорее всего, не солдаты герцога.

— Придется рискнуть. Лучше что угодно, чем попасть в лапы этих… тварей.

Гэлли без лишних слов припустил почти бегом, и Пол бросился за ним. Мальчик свернул на восток вдоль небольшого канала и двигался вдоль него до тех пор, пока тот не свернул на север, потом провел их по мосту через реку, текущую позади дворца герцога и собора Святого Марка. Редкие встречные прохожие все еще направлялись к сердцу карнавала, площади и Большому каналу, но мальчик оказался прав — улицы в этой части города были малолюдными и темными, лишь изредка освещенными светом лампы, прибивающимся из какого-нибудь окна. Узкие, мощенные булыжником проходы казались тесными настолько, что не давали вдохнуть полной грудью, а дома нависали так близко, словно грозили рухнуть и похоронить их под обломками. О том, что за стенами таилась жизнь, свидетельствовали лишь доносящиеся иногда негромкие голоса и запахи стряпни, но фасады домов были непроницаемы, как маски.

Стараясь не отставать от мальчика, который пробирался по переулкам и вдоль каналов с уверенностью кота, Пол старался разобраться в происходящем. Эти два существа, Финч и Маллит (как нечто внутри него все еще хотело их называть, хотя воспоминания об этих инкарнациях стали смутными), следовали за ним из одного мира в другой — нет, из одной симуляции в другую. Однако они явно не знали, где именно он находится в любой конкретной симуляции, и простого обнаружения — установления визуального контакта — было для них недостаточно, чтобы его схватить.

И что же это означает? Хотя бы то, что их возможности, даже как слуг Братства Грааля, не безграничны. Это, по крайней мере, ясно.

И вообще, решил он, создается впечатление, что в симуляциях у членов Братства не очень-то много преимуществ по сравнению со всеми прочими их обитателями. В противном случае они могли бы обнаружить меня давным-давно, проведя какой-нибудь поиск по своей Сети и отыскав беглеца, как потерянный файл.

Этот вывод порождал хоть небольшую, но надежду. Верхушка Братства могла быть непостижимо богатой и безжалостной — в каком-то смысле богами, — но внутри собственного творения даже они не были всемогущи. Их можно обмануть, от них можно ускользнуть. А ведь это не просто вывод, осознал он: если это правда, то это очень важная идея.

Погрузившись в свои мысли, он бежал трусцой на «автопилоте», почти не замечая окружающее, и тут Гэлли остановился настолько неожиданно, что Пол, наткнувшись на него, едва не свалил обоих. Мальчик яростно замахал руками, требуя тишины. Сперва Пол не понял, почему пришлось остановиться. Они находились в нескольких сотнях метров восточнее Дворцовой реки и только что свернули на широкую, по венецианским понятиям, улицу — безмолвную и освещенную лишь единственным фонарем, висящим над дверью в дальнем ее конце. Из-за густого и стелящегося над самой землей тумана создавалось впечатление, что здания плывут, а Пол с мальчиком стоят посреди канала, а не на булыжной мостовой.

— Что?..

Гэлли шлепнул его по руке, заставив замолчать. Миг спустя Пол услышал приглушенное бормотание голосов, потом между ним и фонарем показалась группа искаженных полумраком теней — несколько идущих шеренгой фигур, передвигающихся с неторопливой уверенностью.

— Солдаты! — прошипел Гэлли. — Наверное, там посередине есть боковая улица.

Гэлли потянул его за рукав, увлекая обратно. Когда они оказались в начале улицы, мальчик секунду помедлил, потом затащил Пола в другой переулок, чтобы переждать там, пока солдаты не пройдут мимо. Однако те направились не вперед, к площади Святого Марка, а свернули в тот же переулок, словно беглецы притягивали их магнитом. Пол мысленно выругался. Шансов у них не было никаких — улицу перегородил десяток, а то и больше солдат в шлемах и кирасах. На плечах пики, сапоги на каждом шагу вихрят туман.

Гэлли метнулся вперед, но переулок уперся в очередной канал. Единственный путь на другой берег пролегал через выгнутый кошачьей спиной каменный мост с фонарем на каждом конце. Если они побегут через мост, солдаты их обязательно заметят, но в узком переулке спрятаться негде — солдаты перегородили его от стены до стены. Гэлли замешкался лишь на секунду и перемахнул через низкую стену возле моста. Пол был рад, что увидел это — если бы он в ту секунду моргнул, то мальчик для него попросту исчез бы. Он сразу же перелез через невысокий парапет, последовав его примеру. Топот сапог и голоса солдат стали такими громкими, что Полу показалось чудом, что беглецов до сих пор не заметили.

Под мостом обнаружились примерно метр вертикального пространства и около полуметра горизонтального, далее берег уходил вниз под прямым углом, но до воды было слишком далеко, чтобы спрыгнуть без всплеска. От воды пованивало, потому что в каналы сбрасывали отходы и стоки «самой безмятежной республики», но сейчас их это волновало меньше всего. Они скорчились под мостом — Пол уперся головой в камни — и стали вслушиваться в топот солдатских сапог над собой. Шаги неожиданно смолкли. Пол затаил дыхание. Он почти не видел мальчика в темноте, но по его напряженности понял, что и Гэлли поступил так же.

Что-то с плеском полилось в воду всего на расстоянии вытянутой руки от них. Пол сжался, подавив страстное желание вскочить и побежать. Через несколько секунд рядом полилась вторая струя, и до беглецов донесся запах мочи.

— …Пытался убить сенатора, — произнес кто-то на мосту. Его спутник что-то пробормотал в ответ, оба засмеялись. Струйки мочи дернулись, плеск на некоторое время изменил ритм. — Нет, я бы тоже так сделал, — сказал первый, — но ты ведь не хочешь, чтобы кто-нибудь услышал, как ты это говоришь? И оказаться потом в камере для допросов?

— Пресвятая матерь божья, — гаркнул кто-то с другого конца моста, — вы там что, милуетесь, что ли? Давайте быстрее — нам еще нужно убийц отыскать.

— Слыхал? — спросил первый. — Один из них мальчишка, уличная шантрапа. — Его струйка оборвалась. — Этих мелких портовых крабов давно пора переловить да сунуть в кипяток, вот что я тебе скажу. — Его товарищ тоже заканчивал облегчаться, но слов было по-прежнему не разобрать, — Верно, — добавил первый, — но зато мы хотя бы развлечемся с этим типчиком, когда поймаем.

Пол не мог поверить, что солдаты могли так быстро узнать про беглецов нормальным способом — еще не прошло и четверти часа с тех пор, как они с Гэлли выбежали из собора. Значит, Финч и Маллит каким-то образом манипулировали этим сим-миром и перебрасывали информацию по городу со скоростью, неслыханной для эпохи Возрождения. Пола взбесила подобная несправедливость, хотя он и понимал, что его возмущение попросту смешно.

Солдаты протопали к дальнему концу моста. Гэлли опустил ладонь на руку Пола, чтобы тот не вставал и сидел тихо. Голоса и шаги солдат раздавались все тише, потом смолкли. Потянулись долгие секунды. Тишина стояла полная, если не считать почти неслышимого поплескивания воды о берег канала.

— Я… я ничего не помню о том, что было до Черного Океана, — прошептал наконец невидимый в темноте Гэлли.

Пол, чьи мысли были полностью заняты побегом, сообразил не сразу:

— До?..

Мальчик заговорил с трудом, словно ему что-то стискивало горло:

— Корфу… и все остальное… я этого не помню. Я об этом просто знаю. Но теперь начинаю припоминать — и Устричный Домик, о котором ты говорил, и путешествия с другими ребятами. Я… мне даже вспоминается, что у меня поначалу было другое имя… еще до того, как я стал Гэлли. Но я не помню ничего о том, что было прежде — до того, как мы переплыли Черный Океан. — Его голос дрогнул. Гэлли всхлипнул. — Не помню ни отца, ни мать, ни… вообще ничего.

Даже сейчас, со всех сторон окруженный опасностями, Пол не смог не задуматься о том, кем были на самом деле Гэлли и остальные дети из Устричного Домика и какова может оказаться их роль во всем происходящем. А вдруг они такие же сбежавшие пленники, как и он?

— Ты несколько раз упоминал Черный Океан, но я не знаю, что это такое. Это место вроде этой?.. — Он сообразил, что идея мира-симуляции, скорее всего, для мальчика ничего не значит. — Была ли это страна, как Восемь-в-квадрате, или это… как Венеция?

— Не совсем, — ответил Гэлли, помолчав. Он перестал всхлипывать, но говорил все еще прерывисто. Пол неожиданно вспомнил, как изумился, обнаружив, что спящий мальчик не дышит. Он коснулся собственной груди, ощутил ее медленные и равномерные движения. Ладно, пусть они в симуляции, но почему он должен дышать, словно находится в реальном теле, а Гэлли не должен? — Мне трудно это вспомнить, — продолжил мальчик, — но там было… просто темно. Не так, как здесь — темно по ночам, а темно всегда. И очень долго там не было ничего, кроме меня и бога.

— Тебя и… бога?

— Ну, не знаю. Кто-то в этой темноте был, но как бы вокруг меня, и я слышал голос у себя в голове. Один и тот же голос. Он сказал мне, кто я такой. И что я буду жить в другом, новом месте и… и… больше ничего не помню. — Из голоса мальчика пропала задумчивость. — Все, нужно идти дальше.

— Боже, ты прав, — Пол выбрался на четвереньках из-под моста, поскользнулся и едва не свалился в канал. Ночное небо казалось поразительно близким, а звезды яркими, как замерзшие огни фейерверка. — Чуть не забыл, — пробормотал он, удивляясь себе. Какими бы интригующими ни были все эти тайны, они могут и подождать, пока беглецы не окажутся в безопасности. Гэлли выбрался из-под моста следом и припустил вверх по переулку, Пол побежал за ним.

«Но где это безопасное место? Женщина-птица велела мне отыскать Ткача. А Нанди сказал, что я найду его… в Итаке? Значит, это будет Греция, какой-то греческий миф. Но ведь в Америке тоже есть Итака? Городок в штате Нью-Йорк или еще где-то?»

Они проносились по улицам. Редкие прохожие, попадавшиеся им навстречу, были без костюмов и, судя по их виду, словно и не побывали на фестивале. Правда, некоторые оказались изрядно пьяны. Еще дважды Полу и Гэлли приходилось прятаться от солдат, но преследователи так и не подобрались к ним настолько близко, как в первый раз. Похоже, даже солдаты дожа пришли к выводу, что у них мало шансов поймать беглецов в суматохе карнавальной ночи.

— Мы сейчас в Каннареджо, — прошептал Гэлли после очередной долгой пробежки. Пол едва разобрал его слова из-за топота их ног по камням. — Осталось еще немного.

Мальчик вел его по переулкам и через пустые площади с проворной уверенностью лисы, возвращающейся в свою нору. Пол невольно подумал о том, как ему повезло, что Гэлли стал его проводником по городу. А если хорошенько вспомнить, то ему везло во всех симуляциях, и этот важный факт следует запомнить. Как и реальный мир, Сеть Иноземья могла удивить, преподнести сюрприз — здесь тоже можно было найти нечто хорошее, истинную доброту. Похоже, Братство не смогло сделать эти виртуальные миры по-настоящему реалистичными, не наделив их хотя бы некоторыми особенностями мира реального. И об этом не следует забывать, когда его снова стиснет отчаяние, а у Пола возникло предчувствие, что такое неизбежно произойдет.

По мере приближения утра туман стал сгущаться. Пол пытался разгонять его взмахами рук, но тот не рассеивался, а когда Пол переставал махать, густая взвесь снова заполняла то же пространство.

— Соленый туман, — пояснил Гэлли, едва различимый сквозь белесую муть. — С моря. Его еще называют «вуаль невесты».

Пол решил, что только люди, считающие себя повенчанными с морем, могли дать такое романтическое имя столь отвратительному явлению.

Более того, соленый туман превратил ночную Венецию в нечто еще более сюрреалистичное, чем прежде, хотя это едва казалось возможным. Здесь, где церкви попадались чуть ли не на каждом углу, из тумана без предупреждения выглядывали морды чудовищ и лики святых, а статуи, набожные или гротескные, устремляли вечные взгляды на нечто превосходящее величием даже Венецию.

— Это дворец Зена, — прошептал Гэлли, когда они миновали здание, возвышающееся над клубящимся туманом. К этому времени усталость заставила их сбросить темп — во всяком случае, Пола, — и теперь они уже не бежали, а лишь быстро шагали. — Там живет семья кардинала.

Пол тряхнул головой — из-за усталости и страха ему было уже все равно, — но Гэлли воспринял это как знак того, что Пол его не понял:

— Того самого, о чьей гробнице заботится госпожа. Кардинала Зена.

Хотя в тот момент Пола совершенно не интересовала информация для туристов, он все еще ощущал горечь из-за того, что Элеанора их бросила, какими бы разумными причинами она это ни оправдывала. Он замедлил шаги, а потом и вовсе остановился, чтобы набрать в грудь побольше солоноватого и пахнущего морем воздуха.

— Где этот госпиталь? — прохрипел он.

— Совсем рядом. Сразу после иезуитов, — Гэлли взял его за руку и потянул за собой.

Ноги Пола онемели от усталости, а натруженные легкие пылали. Бежать полчаса без остановки весьма тяжело — еще один факт, о котором умалчивали приключенческие романы и увиденные им фильмы. И вообще, приключения как таковые оказались на удивление тяжелой работой.

«Если бы я знал, что мне придется так много спасаться бегством, — печально подумал он, — то сперва привел бы себя в лучшую форму…»

Когда мальчик провел его мимо церкви иезуитов с фасадом в стиле барокко и они вышли на площадь, Пол вдруг ощутил тошноту: тот безрассудный страх и та леденящая дрожь, которые возбуждали в нем Финч и Маллит, вернулись. Он испуганно огляделся. Около десятка человек, закутавшись от холода в плащи, завершали карнавальную ночь на небольшой площади. Никто из них не имел внешнего сходства с преследователями, но, хотя охвативший Пола ужас и был слабее, чем тогда в соборе, спутать его с чем-либо было невозможно.

— Господи, — выдохнул он. — Они уже здесь… или очень близко.

Гэлли взглянул на него расширившимися глазами:

— Я тоже могу их чувствовать. С тех пор как они коснулись меня, когда мы были в том… в том месте из сна.

— Месте из сна? — Пол нахмурился, пытаясь вспомнить. Они крались через площадь, как солдатский патруль, всматриваясь в каждую тень. Венецианцы, кучкующиеся возле ступеней иезуитского госпиталя, крикнули им вслед что-то неразборчивое.

— В том небесном замке, — негромко пояснил Гэлли.

— Ты это помнишь? — Пол наполовину верил в то, что замок был сном — и сам замок, и механический великан, которого он увидел там в первый раз, потому что все это слишком разительно отличалось от других его приключений и переживаний.

Гэлли пожал плечами:

— Они прикоснулись ко мне. И мне стало… больно.

Подобно выплывающему из тумана кораблю-призраку, в дальнем конце площади показалось небольшое темное здание с торчащими из крыши высокими дымовыми трубами. Гэлли взял его за руку, чтобы поторопить и одновременно давая понять, что это то здание, которое они ищут, но Полу внезапно расхотелось туда входить. Что-то в его нависающих очертаниях нервировало Пола, а ощущение, что их преследователи рядом, непрерывно усиливалось. Возможно, те уже затаились внутри…

Из тумана материализовалась высокая фигура. Гэлли испуганно ойкнул.

— Какими добрыми ветрами? — вопросил низкий дрожащий голос.

Фигуру саваном окутывал ветхий плащ, полы которого похлопывали на ветру, как потрепанные крылья. С длинноносым, почти лишенным подбородка лицом и светлыми глазами, старик весьма смахивал на грязную портовую птицу.

— Какими добрыми ветрами? — спросил он снова, потом прищурился, разглядывая Пола и мальчика. — Незнакомцы! — громко объявил он, отчего Полу стало весьма неуютно. — Вы принесли вина? Сейчас в Часовне тяжелые времена. О нас, гостях крестоносцев, совсем позабыли — и это в карнавальную ночь!

Пол кивнул, надеясь» что этот жест выглядит вежливо, и попытался шмыгнуть мимо, но старик на удивление крепко ухватился за его плащ. Стоящий рядом Гэлли почти приплясывал от нетерпения.

— Пошли, — сказал старик, насыщая туман кисловатым дыханием. — Да, мы старые, но это не повод, чтобы про нас забывать. Разве мы не соблюдаем посты, как все христиане? Тогда почему и мы не можем отпраздновать карнавал?

— У меня нет вина. — Пол ощущал, как на них надвигается тень преследователей, становясь все темнее и шире. Его осенила идея, — Если ты отведешь нас в госпиталь и поможешь отыскать то, что мы ищем, то я дам тебе денег и ты сможешь купить себе вина.

Старик пошатнулся, словно потрясенный такой неожиданной удачей.

— В госпиталь? И это все? Ты хочешь пройти в госпиталь крестоносцев?

— Нам нужно кое-кого навестить.

— Нас никто не приходит навещать, — заявил их новый проводник, направляясь шаткой походкой к зданию с четырьмя трубами. Он не возражал Полу, а лишь отмечал скорбный факт. — Мы старые. Дети наши разъехались или умерли. Никого не волнует, что с нами происходит, даже во время карнавала.

Он развел руки наподобие парящего альбатроса и повел их в обход здания, а потом через дверь, которую Пол ни за что бы не заметил в тумане. Все трос вошли в темное и гулкое помещение.

— Главный вход сегодня заперт, чтобы уберечь нас от неприятностей, — пояснил проводник и постучал себя пальцем по носу. — Но старого Николо им внутри не удержать. И теперь у меня будет вино, и я стану пить, пока голова не наполнится песнями.

Первое, что пришло на ум Полу, когда он вошел, — госпиталь крестоносцев населен призраками. С десяток молчаливых фигур, закутанных в одеяла и простыни, шаркающей походкой бродили по лестничным площадкам или поднимались и спускались по лестнице. Другие стояли в дверях, уставясь в никуда столь же пристально, как статуи на других церквях, и что-то бормоча или вполголоса напевая без слов. Поясняя жалобы Николо, Гэлли шепотом сообщил, что часовня — приют для стариков, особенно для тех, у кого нет семьи. Однако не все здесь были дряхлыми развалинами — многие обратили на незнакомцев внимательные взгляды или спрашивали про них у Николо, но тот лишь величественно помахал руками и повел Пола и мальчика в глубь здания, пока они наконец не остановились перед освещенной свечами часовней, украшенной над входом барельефом Мадонны с младенцем.

Пол уставился на младенческое лицо Христа, внезапно ощутив надвигающееся поражение. Они даже не представляли, где именно в госпитале может находиться проход в другую симуляцию, и вряд ли это известно Николо или любому из местных обитателей — откуда симам знать об инфраструктуре Сети? Поэтому ему самому придется решать, в каком месте вероятнее всего этот проход может отыскаться. Пол принялся лихорадочно размышлять, но на ум приходили лишь уже ставшие привычными проходы на реке. Но что делать, если реки нет? Есть ли какой-нибудь иной способ опознать выход, или индикаторы проходов видны лишь тем людям, которые создавали эти миры?

Он повернулся к Гэлли, но прежде чем успел что-либо сказать, мальчик оцепенел, а лицо его побелело от страха. Почти сразу и Пол ощутил причину: ужас настиг и окружил, заставив сердце колотиться, а кожу — стать холодной и влажной. Преследователи были близко — очень близко.

И в это же мгновение, усилив ужас, в его ухе прозвучал бесплотный голос. Из-за смятения и страха он не сразу его узнал.

— Катакомбы, — услышал Пол. — Вы должны спуститься в катакомбы.

Глаза Гэлли еще больше распахнулись.

— Это госпожа! — воскликнул он.

Пол кивнул. Голос прозвучал из воздуха, словно из уст невидимки, но принадлежал он Элеаноре.

Старик Николо наблюдал за ними с откровенным недоверием на морщинистом лице. Он подался вперед, похожий на стервятника:

— Ты обещал мне деньги.

— Покажи, где здесь катакомбы. — Пол пытался говорить нормальным тоном, но его внутренности быстро превращались в лед, а все инстинкты просто вопили о том, что нужно забиться в ближайшую щель. — Где катакомбы? В подвале?

— Там только мертвые крестоносцы, — прохрипел Николо. — А ты говорил, что хочешь кого-то навестить.

Пол снял с пояса кошелек и показал его старику:

— Но я не говорил, что этот кто-то — живой.

Николо облизнулся, потом повернулся и вошел в часовню:

— Идите за мной.

Старик провел их за алтарь к первым ступеням лестницы, которая в тускло освещенной часовне казалась лишь квадратной дырой в полу. Пол бросил ему кошелек, и Николо расплылся в радостной улыбке, когда на его дрожащую ладонь посыпались дукаты. Миг спустя он уже торопливо шагал к выходу из часовни, наверняка чтобы потратить заработанное, пока карнавал доживает последние часы. В любое другое время вид этого алчного старика развеселил бы Пола, но сейчас он с трудом держался на ногах — настолько сильным стало ощущение захлопывающейся ловушки. Он подбежал к настенному канделябру, но не смог дотянуться до свечи. Пришлось поднимать Гэлли, чтобы добыть хотя бы одну.

Даже со свечой, крепко зажатой в кулаке Пола и заливающей ступени жидким светом, спуск по ним оказался предательски опасным. Узкие ступени имели посередине гладкие углубления, протертые поколениями монашеских ног — всех тех, кто спускался сюда благословить останки защитников христианства, а потом поднимался обратно, и так день заднем, год за годом, столетия подряд. Беглецы спустились к подножию лестницы, где начинались катакомбы, и теней вокруг внезапно стало больше, чем мог разогнать огонек свечи. Мерцающий свет озарил ряд темных отверстий в древней каменной стене… но какое из них выбрать? Пол вытер со лба холодный пот и выругался про себя. Он словно очутился в какой-то кошмарной ролевой игре, и это ему совершенно не нравилось.

— Элеанора? — негромко позвал он. Ощущение угрозы настолько усилилось, что Полу казалось, что даже шепот может выдать их врагам. — Вы слушаете? Куда нам идти?

Ответа он не дождался. Отверстия в стенах зияли распахнутыми ртами идиотов.

Гэлли уже дергал Пола за рукав — ему отчаянно хотелось идти дальше. Пол обратил внимание себе под ноги. Поколения монахов протерли подошвами дорожки на каменных плитах к каждому из отверстий, но та из них, что вела к крайнему правому, выглядела наиболее гладкой из-за того, что по ней ходили чаще, в то время как крайний слева туннель казался наименее посещаемым. Пол раздумывал лишь секунду и выбрал левый туннель.

В нишах в стенах туннеля оказались спящие фигуры, холодные мраморные руки, молитвенно сцепленные на груди, и мраморные лица, смотрящие сквозь каменную толщу на небо, которое они никогда больше не увидят. По мере того как туннель уходил все дальше и глубже, мрамор сменялся менее дорогим камнем, скульптуры становились более грубыми и даже ниши уменьшались в размерах. Наконец, когда они уже наверняка давно миновали подземную часть Часовни и оказались в подземных лабиринтах под площадью, изображения мертвецов и места персональных погребений кончились, сменившись высокими кучами перемешанных скелетных фрагментов. Дрожащий Гэлли испуганно стиснул руку Пола.

Груды костей становились все выше, пока не скрыли стены туннеля окончательно. Здесь и там на поворотах коридора черепа были сложены в горки наподобие пушечных ядер или встроены как украшения в стопки костей. Сотни пустых глазниц смотрели им вслед бесконечными окошками тьмы.

Какое-то время Пол, даже охваченный отчаянием и страхом, смотрел на стены из скелетов и абсолютную тщетность человеческих амбиций, которую они символизировали, и почти восхищался Братством Грааля. Пусть они жестокие и преступные ублюдки, но все же есть нечто почти благородное в любом человеческом существе, желающем «показать нос» самому Великому Стирателю — Смерти, этому черному вакууму, который неизбежно всасывает все живое.

Его мысли скользнули от общего обратно к частному, и он только-только начал сознавать, что есть нечто резко нереальное в Венеции, где можно ходить так глубоко под землей и при этом не оказаться по уши в морской воде, когда туннель внезапно вывел их в широкий подземный зал. Его потолок подпирали тысячи колонн — каменных столбов, которым придали форму костей, целый лес берцовых и бедренных костей. Свеча могла осветить лишь часть зала — его темное пространство уходило вдаль, не имея видимых границ, — но прямо перед ними простерлась открытая площадка без колонн, участок пустого пола, вымощенный пыльными кусочками мозаики. Когда Пол сделал несколько шагов вперед, то свеча, ставшая к тому времени совсем короткой и горячей в кулаке, показала, что мозаика изображает огромный котел, несомый ангелами и демонами, из которого струятся лучи ослепительного света.

Из туннеля, который они только что покинули, донесся негромкий шорох шагов. Пола пронзил заряд ужаса, словно он ступил в огонь, а Гэлли за его спиной тихонько застонал, выражая отчаяние.

И тут совершенно неожиданно в центре открытого пространства перед ними возник мазок бледно-золотистого огня. Сияние нарастало, пока открывающийся проход не выжег черные полосы теней от колонн-костей, а мозаика на полу не стала невидимой в его блеске. У Пола на мгновение вспыхнула надежда, но едва он подтолкнул Гэлли к сверкающему прямоугольнику, как из него вышли две фигуры — гороподобно-толстая и изможденно-худая. Задыхаясь от ужаса, Пол рванулся назад, потянув за собой мальчика.

Обманули/ Нас обманули/

Когда беглецы повернулись и сделали несколько неуверенных шагов обратно к туннелю, между колоннами появилось нечто новое — над самым полом зависла фигурка Элеаноры. На ее морщинистом лице застыла тревога.

— Не возвращайтесь! — Полу показалось, что ее голос исходит не из рта, а звучит где-то возле его уха. — Это не то, о чем вы подумали. Самая большая опасность все еще преследует вас!

Пол проигнорировал ее слова. Не могло быть опасности большей, чем две фигуры, только что вышедшие из прохода. И он потянул Гэлли обратно к туннелю. Элеанора умоляюще простерла к ним руки, и мальчик замешкался, однако Пол его не отпустил. Но тут, когда они уже почти добрались до входа в туннель, из него в зал с колоннами вышли две фигуры — точные копии тех, что стояли позади беглецов. Отражая льющийся из прохода свет, маски Комедии и Трагедии казались сделанными из расплавленного золота. От них накатывалась волна ужаса, парализуя Пола.

Ему на миг показалось, что его мозг сейчас остановится, как сломавшаяся машина. Финч и Маллит стояли перед ним, Финч и Маллит стояли за спиной. Нору закупорили с обеих сторон, и они умрут здесь, как отравленные газом кролики. Женщина-птица покинула их, и все ее слова ныне утратили смысл. Не осталось даже перышка, за которое можно было бы ухватиться.

— Развернитесь! — крикнула Элеанора. — Бегите к проходу! Это ваша единственная надежда!

Пол уставился на нес, утратив дар речи. Неужели она не понимает, что их окружили враги? И, направившись к проходу, они все равно с ними столкнутся…

Он стал пятиться от надвигающихся масок, волоча за собой мальчика, но с каждым шагом его все больше тревожило то, что, как он знал, поджидает его сзади. И около того места, где парила фигурка Элеаноры, все еще умоляя их бежать к проходу, он снова развернулся. Две фигуры вес так же приближались, озаренные сзади золотым сиянием. На мгновение ослабевшие ноги Пола едва не подкосились, а они с мальчиком едва не рухнули между зеркальными парами врагов.

Фигуры из прохода были уже настолько близко, что Пол различил блеск глаз в еще недавно черных силуэтах, но мог лишь беспомощно стоять. Одна из фигур протянула к нему массивную руку.

— Мистер Джонсон? Это вы? — Ундина Пэнки сделала несколько неуклюжих шагов навстречу Полу, придерживая подол палаткообразного платья, чтобы оно не волочилось по пыльным камням. — Господи, точно он.

— Сефтон! — крикнула она через плечо. — Разве я тебе не говорила, что мы найдем здесь прелестного мистера Джонсона?

Пол уже не сомневался, что сошел с ума. Ее худой как спичка муж подошел и остановился рядом с супругой, помаргивая, словно сова при дневном свете.

— И ты оказалась права, дорогая. Доброго вам денечка, мистер Джонсон? — воскликнул он, словно они повстречались на церковном чаепитии после проповеди.

— Возможно, он что-нибудь узнал о нашей Виоле, — предположила миссис Пэнки и одарила Пола обаятельной улыбкой, которая при любых прочих обстоятельствах показалась бы чудовищной и пугающей, но в тот момент всего лишь непонятной. — А что это с вами за ангелочек? Какой очаровательный паренек! Уж конечно, вы нас познакомите…

Пол был в состоянии лишь стискивать руку Гэлли, несмотря на все попытки мальчика освободиться, и смотреть на чету Пэнки. Те в свою очередь оглядели его с головы до ног, явно озадаченные таким поведением, потом коровий взгляд Ундины Пэнки скользнул мимо Пола и уперся в другую приближающуюся пару, зеркальную копию их самих. Она смолкла, не договорив очередную банальность, и ее огромное рыхлое лицо смертельно побледнело. Потом они с мужем быстро переглянулась. На их лицах появилось выражение, которое Пол не смог понять, и парочка, словно придя к молчаливому соглашению, развернулась в разные стороны и скрылась в тенях между колоннами, освободив Полу дорогу к проходу.

— Быстрее! — крикнула сзади Элеанора. — Путь свободен. Куда вы хотите попасть?

Пол потянул Гэлли, но тот не сдвинулся с места.

— Хватит, Джонас, — прошипел сзади Финч. — Не затягивай эту игру; она уже давно перестала быть развлечением.

Пол все еще боролся с Гэлли, который упорно сопротивлялся, охваченный приступом безрассудного страха. Глаза у него были полузакрыты, словно он балансировал на грани припадка.

— Куда? — вопросила Элеанора.

К этому моменту Пол уже почти ничего не соображал. Него сознании мелькали названия американских городов и штатов — экзотические иностранные названия, о которых он мечтал в молодости, но которые могли теперь, смешавшись в кучу, погубить его: Айдахо, Иллинойс, Кеокук, Аттика…

— Итака!

Она кивнула и взялась за висящий на шее изумруд. Сияние прохода затрепетало, как пламя раздуваемого ветром костра. Остановившиеся неподалеку от нее Финч и Маллит сбросили маски. Их истинные лица остались скрытыми в тени под капюшонами, но Пол все же различил поблескивание глаз Финча и кривоватую зубастую ухмылку Маллита. Исходящая от них сила превращала его кости в бумагу.

Когда обе фигуры снова приблизились и оказались на расстоянии вытянутой руки от Элеаноры, Гэлли внезапно пришел в себя.

— Они погубят госпожу! — закричал он и принялся отчаянно вырываться, но уже не сопротивляясь Полу, а чтобы помчаться к женщине, которую считал своим другом. — Они убьют ее!

— Гэлли, не надо!

Пол попытался крепче ухватить руку мальчика — ему казалось, что у него вот-вот оторвутся ногти, — но едва он на мгновение ослабил хватку, как Гэлли вырвался и метнулся к изображению Элеаноры.

— Нет, Цыганенок! — крикнула она, — Они не могут даже…

Мрачная пара шагнула сквозь нее.

— …прикоснуться ко мне, — договорила она с беспомощным отчаянием, — О Цыганенок…

Маллит выбросил широкую бесформенную руку, схватил мальчика и поднял его. Гэлли бессильно забился в могучем кулаке, как угодившая в паутину муха.

Пол остановился. До теплого золотого сияния прохода осталось всего несколько шагов, но ему внезапно показалось, что до него целая миля.

— Отпусти его!

— Конечно, отпустим, — усмехнулся Финч. — Мы ведь искали не мальчишку, он всего лишь один из мелких паразитов в Сети. Сейчас нам нужен ты, Джонас. Так что топай оттуда. Ты пойдешь с нами.

У Пола уже не осталось сил сопротивляться. Все завершилось именно так, как он всегда боялся. Они уведут его во мрак, который хуже смерти. Он взглянул на Элеанору, но та висела на прежнем месте — беспомощный призрак с обмякшим лицом.

— Обещаете отпустить его? — спросил Пол. — Если да, то я пойду с вами.

Финч взглянул на мальчика, извивающегося в руке Маллита, и Пол расслышал в его холодном голосе улыбку.

— Конечно. Он ничто. Таракан из щели. Мелочь пузатая.

Пол с трудом преодолел сковавшее его безразличие.

— Хорошо, — хрипло произнес он и шагнул им навстречу.

— Нет! — завопил Гэлли и лягнул великана Маллита, изо всех сил ударив пятками в его огромный живот и одновременно вцепившись зубами в удерживающую его руку. Маллит удивленно и яростно взревел, потом оторвал мальчика другой рукой и с поразительной силой швырнул его на землю. Пол услышал хруст костей, и наступила жуткая тишина.

Маллит наклонился. Поднял обмякшее тело, встряхнул его, хмыкнул и отшвырнул. Тело мальчика тряпичной куклой скользнуло по каменным плиткам. Мертвое.

— Цыганенок! — Вопль Элеаноры, долгая нота мучительной боли, оборвался, словно обрезанный скальпелем, в то же мгновение, когда ее изображение исчезло. А миг спустя подземелье начало гнуться и деформироваться, прогибаясь внутрь, как будто по нему ударили гигантским кулаком. Финч, Маллит, неподвижное тело Гэлли — вес исчезло, когда огромное помещение рухнуло и поглотило их.

Потрясенный до глубины души, полностью опустошенный и настолько ошеломленный, что он не мог даже зарыдать, Пол повернулся и прыгнул в сияющие врата.

ГЛАВА 31 ГОЛОС ПОТЕРЯВШИХСЯ

СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Морские фермеры утверждают, что криль не представляет опасности

(изображение: шлюп «Иоганна Б.» устанавливает акустические сети)

ГОЛОС: Морские фермеры в ярости из-за быстро распространяющихся слухов о наличии в выращиваемом криле паразита, якобы вызывающем заболевание под названием «синдром Тандагора».

(изображение: Триполаменти на палубе)

Клементина Триполаменти, глава многонационального «Союза океанских фермеров», подчеркнула, что многие медики уже заявили, что таинственное нервное заболевание под названием «синдром Тандагора» никак не связано с питанием.

ТРИПОЛАМЕНТИ: «Люди могут говорить что угодно. Вы только подумайте. Они называют это „болезнью бешеного криля“, словно в шутку. Мы выращиваем миллионы тонн полезного морского белка, который добавляется в тысячи видов полноценных продуктов питания. А какому-то идиоту достаточно запустить в Сеть идиотскую шутку, и наша жизнь и благополучие оказываются под угрозой…»

Код Дельфи. Начать здесь.

Мне так много нужно рассказать, столько печального, странного и ужасного, что я даже не знаю, с чего начать. Наверное, тот, кто вылавливает эти слова из воздуха, ничего не поймет, пока я не объясню все. У меня сейчас есть немного времени, чтобы этим заняться — со стороны кажется, будто я бормочу себе под нос, — прежде чем безумие начнется вновь. Попробую рассказать о случившемся по порядку, пусть даже это снова приведет меня в отчаяние.

Мы находились среди летающих людей Аэродромии, как мы назвали этот мир. Исчезла девушка, и мы, будучи незнакомцами, оказались под подозрением. Мы подружились с главой одной семьи по имени Разводит Огонь В Воздухе, и когда он пришел за нами, мрачный и в сопровождении вооруженных охранников, я решила, что нас казнят за преступление или принесут в жертву какому-то из местных богов. И почти не ошиблась.

Тюрьма-пещера, в которую нас привели, оказалась не столь приятной, как пещера, которую мы делили вместе с семьей Разводит Огонь В Воздухе. Там было холодно и сыро, а пол загажен пометом птиц и летучих мышей. Кван Ли тихонько рыдала возле костерка. Подобно Флоримель и мне, она все еще носила почти лишенный индивидуальных особенностей сим, чем-то напоминающий женщину-индианку, который она получила после проникновения в Темилюн. Т-четыре-Б, угрюмый и неразговорчивый, складывал и разрушал на полу пещеры кучки камней, совсем как ребенок после школы. Флоримель и Уильям сцепились в очередном споре, и Флоримель, по своему обыкновению, злилась, считая, что мы слишком пассивны в своих действиях. Я ушла в дальний конец пещеры, чтобы их не слушать.

Обитатели Аэродромии действительно подозревали нас в том, что мы имеем какое-то отношение к исчезновению девушки по имени Сияет Как Снег. И нам назначили нечто вроде испытания, которое начнется ранним вечером и выявит нашу вину или невиновность. Когда Разводит Огонь В Воздухе сообщил, что те немногие, кто остается в живых после этого испытания, обычно становятся безумцами, я невольно и с ностальгией вспомнила старый добрый «Кодекс Наполеона». Все мы — и каждый из нас — были жалкими, несчастными и испуганными. И хотя мы не знали наверняка, что можем умереть из-за того, что происходит с нами в этих симуляциях, мы уже знали, что боль может быть очень даже реальной.

Глядя на своих спутников, наблюдая за их ныне весьма откровенными проявлениями чувств и ощущая глухое пульсирование их страха, я внезапно осознала, что увиливаю от ответственности.

Еще с детства я использовала свою слепоту в качестве бесспорного оправдания, и иногда пускала ее в ход для манипулирования людьми. Я пришла бы в ярость, если бы мне дали работу или пригласили куда-нибудь только потому, что я слепая, но должна признаться, что происходило и обратное — когда я говорила себе, что мне дозволено, и отпрашивалась с какого-нибудь собрания, или избегала встречи с кем-нибудь, или не делала того, чего мне делать не хотелось, и все это оправдывала своей слепотой.

И теперь я поняла, что точно так же позволила личным проблемам оградить меня от нынешней ситуации. Я страдала не меньше своих товарищей — более того, первые несколько дней после проникновения в эту Сеть я из-за слепоты мучилась от ошеломляющей боли. Но в последние дни я уже не испытывала подобных страданий, и здесь у меня проявились возможности, к которым никто другой не может даже приблизиться, однако я все же уклонялась от руководства группой, не желая брать на себя ответственность.

В реальной жизни я не создала себе жизнь и не сделала карьеру, которой позавидовало бы большинство зрячих — из за своей покладистости и мягкости. Тогда зачем мне добиваться этого здесь?

Но я уже отклонилась от событий, которые хочу описать. А эти спорные мысли отложим на потом. Достаточно сказать, что я решила больше не жить настолько бесцельно. Неважно, смогу ли я помочь этим испуганным людям, но я точно не желаю смиряться с собственной гибелью и думать: «А ведь я могла сделать больше, чтобы помочь себе». Можете назвать меня эгоисткой, но сейчас меня больше заботит самоуважение.

День нашего заключения все тянулся и тянулся, и наконец даже Флоримель и Уильям устали спорить — а спорили они, как я полагаю, чтобы поддержать иллюзию независимости. Я попыталась завязать разговор с Кван Ли и Т-четыре-Б, но они были слишком подавлены и отвечали неохотно. К тому же Кван Ли почти не сомневалась, что нас казнят, и тогда ее коматозная внучка лишится последнего шанса на спасение. А боевой робот даже не пытался общаться. В ответ на мои вопросы он лишь что-то бурчал, и я в конце концов перестала отвлекать его от бесконечного складывания кучек камней.

Мы как раз доедали принесенный тюремщиками обед — немного ягод и по лепешке пресного хлеба каждому, — когда Уильям подошел и сел рядом со мной. Хотя от остальных нас отделяло несколько метров, и каждый из моих спутников был погружен в мирок собственных переживаний, Уильям заговорил со мной шепотом. В его поведении было нечто странное, чего я даже при всех своих обретенных здесь способностях не смогла понять или обозначить. Он был немного взволнован, и это чувствовалось ясно — информация, с помощью которой я ощущала его, отличалась какой-то странной вибрацией, слоено возбуждение в нем преобладало над депрессией.

— Пожалуй, настало время рассказать вам кое-что о себе, — сказал он.

Я взглянула на него с легким удивлением — Уильям всегда был самым скрытным из нас в том, что касалось его реальной ситуации, — но предположила, что это как-то связано с ощущением «камеры смертников», которое мы все сейчас испытывали.

— Если ты этого хочешь, разумеется, — ответила я. — Я солгу, если скажу, что меня это не интересует. Но ты ничего мне не должен.

— Разумеется, нет, — бросил он с оттенком свой привычной уже заносчивости. — Я никому и ничего не должен.

Но вместо того чтобы отреагировать на резкость, я впервые заметила, что нечто в его акценте — том самом акценте, который, как я сама слышала, много раз использовался для создания комедийного эффекта в фильмах и драмах, где действие происходит в Британии, и где, очевидно, полагают смешным само звучание языка Северной Англии, — так вот, нечто в его акценте показалось мне непоследовательным. Гласные звучали слегка неуклюже, а два «ни» прозвучали чуточку различно.

Он немного помолчал, а потом, словно прочитав мои мысли, сказал:

— Знаете, я не всегда так говорю. В реальной жизни.

Я промолчала. Он объясняет или оправдывается? Я не могла понять, почему он стал таким разговорчивым, хотя люди по-разному реагируют на стресс и разные несчастья.

— Понимаете, на самом деле я совершенно иной. В РЖ. — Он махнул рукой, взметнув полу плаща наподобие крыла летучей мыши. — Весь этот прикид — так, баловство. Попытка немного развлечься.

И тогда впервые за несколько дней я пожалела о том, что не могу видеть так, как видят все люди. Мне захотелось взглянуть ему в глаза и разглядеть то, что он в них прячет.

Уильям придвинулся ближе:

— Сейчас я скажу кое-что забавное. Но обещайте, что не расскажете остальным. — Он не стал ждать моего согласия или несогласия. — На самом деле я совершенно не такой — все эти вампирские штучки, смертельно-прекрасный костюмчик и прочес… это совсем не мое. Начнем с того, что я стар. — Он негромко и нервно хохотнул. — И даже очень стар. Мне уже несколько месяцев как стукнуло восемьдесят. Но мне все еще нравится иногда повеселиться.

Я представила его стариком, и в этом был определенный смысл, но все же так до конца и не поняла, что происходит. Например, я не была уверена, что он — это он, и спросила об этом напрямую.

— Да-да, я старик, а не старуха. И ничто не возбуждает меня лучше полномасштабного прикола. Я годами не выходил из дома. И как вы назовете такое поведение — то есть кому какое дело, кем человек изображает себя в Сети?

Пришлось его спросить. У меня возникло чувство, что мной определенным образом манипулируют:

— Если никому до этого нет дела, то зачем ты… вы мне это рассказываете, и при этом, похоже, чего-то стыдитесь, Уильям?

Вопрос застал его врасплох. Он немного отодвинулся — я ощутила, как он кутается в плащ наподобие сидящей на ветке под дождем птицы, прижимающей к телу крылья.

— Наверное, просто захотелось кому-нибудь рассказать. На тот случай, если с нами что-то случится. Ну, вы меня понимаете.

Я уже пожалела, что невольно оттолкнула его. Говорят, солдаты в траншеях перед боем часто рассказывают о своей жизни тем, кого видят впервые. Вероятно, нет ничего более интимного и одновременно столь связывающего людей, чем приближение смерти.

— Что привело вас в Сеть? — спросила я уже мягче.

Он ответил не сразу, и у меня возникло странное чувство, что он готовится рассказывать долго, но сперва хочет убедиться, что помнит все подробности — словно взрослый, собирающийся рассказать сказку малышу. Но когда он заговорил, то слова его прозвучали искренне:

— Я уже немолод, — начал он, — но люблю молодых. Точнее, люблю ту свободу, которая есть у них сейчас, но никогда не было у меня. Восхищаюсь тем, что они могут просто быть, кем хотят — создать себе новый сим, попасть в новый мир, стать кем угодно. А когда я был молод, мне все приходилось делать лицом к лицу, и по мере того как знакомые лица одно за другим уходили навсегда, мне все меньше и меньше нравилось свое лицо — понимаете, о чем я? Оно вовсе не ужасное, боже упаси, но и в восторг не приводит. Не… запоминается. Поэтому, уйдя наконец из почтовой службы — я был инспектором, заведовал региональным инспекционным центром, и ушел на пенсию лет десять назад, — я создал себе новую жизнь в Сети. Где никого не волновало, кем я был на самом деле, а лишь то, кем я стал в онлайне. И я создал себе этого персонажа, Сладкого Уильяма, и постарался придать ему максимум возмутительности. Сексуальные роли, социальные любезности… я гнул их по-всякому, пока они не начинали вопить — пожалуй, можно и так выразиться. Учил наизусть стихи забытых поэтов — кое-кого из «Новых битников», а заодно и творения старикашек из «Тихого апокалипсиса», — и выдавал их за свои. Никогда в жизни мне еще не было так хорошо, и я даже удивлялся, почему не ушел на пенсию раньше.

А потом несколько молодых ребят из числа моих онлайновых приятелей заболели и исчезли из Сети. Впали в ту самую кому, которую теперь наконец-то признали, но тогда я знал лишь, что несколько приятных молодых людей стали фактически покойниками, но никто не понимал, из-за чего. И еще меня потрясло, что некоторые из них были очень молоды. Подобно мне, они тоже выдавали себя за тех, кем не были — одному было всего двенадцать лет!

Вот я и начал все это расследовать… ту странную болезнь. — Он слегка улыбнулся. — Пожалуй, это немного напоминало привычную мне работу, и должен признать, что я даже увлекся. Чем упорнее я искал, тем больше вопросов у меня возникало, пока я не наткнулся на один из подброшенных Селларсом намеков. И кончилось все тем, что я воспользовался подсказкой своего приятеля, важной шишки из комитета ООН, и хакнул Сеть Иноземья в поисках города Атаско. Остальное вы знаете.

Он кивнул, завершив рассказ. А я ощутила какую-то неудовлетворенность, но не его историей, а тем, что он неожиданно ее рассказал после того, как так долго хранил в секрете. Может, причина такой откровенности — страх перед тем, что нас ждет? Тогда это странно — ведь нам почти непрерывно что-то угрожало с того момента, как мы проникли в эту Сеть. Возможно, он потянулся ко мне в поисках человеческого контакта. Если да, то я не дала ему того, в чем он нуждался. Наверное, я была к нему несправедлива. Многие говорили, что я холодная и бесстрастная.

Но, какими бы ни были его причины и моя реакция, Уильям, похоже, хотел чего-то большего, чем просто исповедоваться. Он спросил о моем прошлом. Я рассказала о том, где выросла, и что потеряла зрение в детстве после несчастного случая, немного исказив истину, но тогда я не знала, почему он про это спрашивает. Он был все еще странно возбужден, и меня тревожил избыток его энергии. Уильям также захотел узнать, что я думаю о преступлении, в котором нас обвиняют, и нет ли у меня каких-либо соображений о том, что могло произойти в реальности. Весь этот разговор имел необычную окраску, словно в нем содержался некий подтекст, который я не смогла распознать. Еще минут пятнадцать он задавал мне вроде бы ничем не связанные вопросы и вел нечто вроде светской беседы, после чего попрощался и уселся в углу пещеры, где рядом никого не было.

Пока я над этим размышляла, подошла Флоримель и спросила, что сказал мне Разводит Огонь В Воздухе о пропавшей девушке. Поскольку я видела, как она незадолго до этого оживленно разговаривала с Уильямом, то сказала:

— А Уильям сегодня удивительно разговорчив.

Флоримель взглянула на меня с еще большей, чем обычно, невозмутимостью, буркнула: «Что ж, я а — нет», и вернулась на свое место поблизости от костра. Возможно, она решила, что я пытаюсь вызвать ее на откровенный разговор. Возможно, так оно и было. А пока мне осталось лишь в очередной раз гадать, с группой какого рода неудачников я невольно связалась.

Когда подобный вопрос задаст слепая женщина, которая несколько предыдущих дней провела на грани безумия, любой способен догадаться, что такая группа в беде.

Разводит Огонь В Воздухе и другие члены племени Красной Скалы, которых я не знала — похоже, к ним присоединилось большинство местных семей — пришли незадолго до заката. Нас отвели к подножию огромного горизонтального дерева, на котором сидели трое старейшин племени. Отец пропавшей девушки страстно рассказал о ее похищении. Ожерелье, которое она всегда носила, было найдено возле входа в пещеру ее семьи, это указывало на то, что Сияет Как Снег покинула ее не по своей воле. Другие семьи заявили, что ничего не видели и не слышали, и напомнили о том, как много времени прошло с тех пор, как любое другое племя из долины совершало набеги ради похищений. Когда Флоримель потребовала, чтобы нам предоставили возможность задавать вопросы и говорить в свою защиту, ей было отказано. Самый дряхлый из старейшин, настолько высохший, что, казалось, у него уже не только кости пустые, но и все внутренности тоже, вежливо, но твердо пояснил, что, поскольку мы чужаки, то и любым нашим словам верить нельзя. От также отметил, что если нам позволят допрашивать свидетелей, то мы можем воспользоваться такой возможностью, чтобы наслать на них какие-нибудь чары.

После этого судьи пришли к заранее известному решению — нас следует подвергнуть испытанию для проверки правдивости. И они весьма серьезно объявили, что отведут нас в какое-то Место Потерявшихся.

Никому из нашей группы это не понравилось. Я видела, что при иных обстоятельствах Флоримель или Т-четыре-Б попытались бы пробиться на свободу силой, но сейчас на каждого из нас приходилось по сотне туземцев, а долгий день заключения поколебал нашу решительность. И мы позволили себя схватить, причем гораздо менее грубо, чем можно было ожидать — полагаю, эти люди не были в душе кровожадными, — и вывести на свет умирающего дня.

Хотя пленникам и охранникам пришлось идти, а не лететь, к месту испытания нас сопровождал впечатляющий воздушный парад, поскольку чуть позади летела и парила целая армия зевак, напоминая стаю чаек, кружащих над мусоровозкой. Нас заставили шагать почти час, а потом спуститься в скальное углубление диаметром в несколько сотен метров — естественный амфитеатр, в котором аэродромцы поколений эдак через тысячу смогут устраивать симфонические концерты. Это сглаженное углубление — явно работа какого-то ледника — оказалось пустым, если не считать усыпанного щебенкой дна и большого круглого камня в центре, который мне показался жертвенным алтарем.

Я предположила, что наши виртуальные тела подвергнут «испытанию тысячи надрезов» или чему-то в этом роде, и меня впервые потрясла вероятность пытки и смерти. Я начала потеть, хотя вечерний ветерок был прохладен и приятен. В голову пришла неожиданная и странно жуткая мысль — а вдруг они что-то сделают с моими глазами? Сама мысль о причинении вреда этим самым бесполезным органам моего тела, к тому же виртуальным, тем не менее наполнила меня таким ужасом, что я забилась и наверняка упала бы, если бы меня не поддержали стражники.

Десятка два молодых и крепких мужчин опустились возле камня. Они навалились на него, кряхтя и даже вскрикивая от напряжения, пока тот наконец не дрогнул и не сдвинулся на метр-другой в сторону. Под камнем оказалось отверстие, куда нас, одного за другим, подтащив, и сбросили. Уильям полетел туда первым, и с удивительным достоинством. Когда настала моя очередь, я постаралась сделаться как можно более маленькой, а когда меня толкнули в пропасть, развела руки, чтобы задержать падение. Я не знала наверняка, сможем ли мы летать в пещере, но там было много странных восходящих потоков — непредсказуемых, но достаточно сильных, чтобы зависнуть в воздухе, если постараться.

Кван Ли еще не успела освоить искусство парения, и я ощущала ее неподалеку — бабушка Кван пыталась удержаться в воздухе. Однако не успела я сказать ей что-нибудь ободряющее, как валун водрузили на место, и мы очутились в полной темноте.

Если ты, Неизвестный Слушатель, слышал предыдущие записи этого дневника, то, конечно же, уже догадался, что для меня ситуация была не столь скверной, как для моих товарищей — поначалу. Темнота — моя стихия, и исчезновение света стало для слепой лишь изменением той картины, которую сама симуляция показывала в видимом свете, а не той, какой я ее видела своими новыми органами чувств. Я «ощущала» куполообразное пространство пещеры вокруг нас, и даже «видела» ее рифленые стены и иглы сталактитов как завихрения в потоке информации — подобно тому, как наблюдение за рекой может выявить расположение подводных камней по завихрениям, которые они образуют на поверхности.

Я уже пообещала себе, что буду принимать более активную роль в решении собственной судьбы, поэтому, пока остальные испуганно перекликались, я спокойно изучала детали нашего нового окружения, стараясь нарисовать его мысленную карту.

Спокойно? Если честно, то я в этом не уверена. Один из моих университетских любовников — это было еще до того, как я укрылась в своем доме под Черной Горой и метафорически замуровала ведущий в него туннель — как-то сказал, что я холодна и тверда, как титан, и такая же гибкая. Он имел в виду мою привычку держаться от всего в стороне. Для того, кто меня не знает, наверняка странно слышать, как я спокойно описываю разные ужасы, которые уже произошли, и еще более значимые и странные события, которые нам только предстоят. Хотя слова того мужчины и уязвили меня тогда, я спросила его:

— А чего ты ожидал? Или, по-твоему, незрячей женщине следует нырять в жизнь, не раздумывая?

— Нырять? — переспросил он и рассмеялся, искренне забавляясь. Хоть он и оказался мерзавцем, но понимал толк в хорошей шутке. — Чтобы ты да ныряла? Да ты и в комнату никогда не войдешь, не изучив сперва ее чертежи.

И он не очень-то преувеличивал. Я и сейчас слушаю себя и слышу голос прежней Мартины — той, которая должна все изучить и систематизировать, наверное потому, что мне всегда приходилось создавать для себя карту, чтобы перемещаться по миру, в котором другие просто жили.

Так что, возможно, мои слова могут прозвучать слишком холодно или уверенно. Мои товарищи заблудились во мраке. Я такого чувства не испытывала. Но все же мне было страшно, и я быстро поняла, что этот страх оправдан.

Пещера представляла собой огромную структуру наподобие сломанных пчелиных сот, полную «карманов» и извилистых туннелей. Мы зависли в воздухе под отверстием, но вокруг в темноте затаились острые каменные выступы и смертельно опасные иглы сталактитов. Да, мы могли летать, но какой от этого толк, если ничего вокруг не видно, а всего в нескольких дюймах в любом направлении может оказаться препятствие, способное искалечить или убить? Кван Ли уже поранила руку о зазубренный камень. И даже у храброй и решительной Флоримель голос дрожал от паники, грозившей в любой момент выйти из-под контроля.

Кроме того, хотя никто из остальных этого еще не понял, мы здесь были не одни.

Получив хоть какое-то представление об окружающем нас пространстве, я крикнула своим спутникам, чтобы они, если смогут, оставались на месте. Раздавая указания о том, куда следует переместиться, чтобы избежать немедленной опасности, я начала ощущать изменения в информационном поле — сперва только мельчайшую рябь, которая быстро становилась крупнее и заметнее. Из всех остальных Кван Ли первой услышала голоса.

— Что это? — крикнула она. — Там… там кто-то есть.

Звуки становились громче, нам словно кто-то нашептывал со всех сторон лабиринта — скопище невидимых существ, наполняющих пустоту тем, что сперва казалось лишь стонами и вздохами, но из которых начали возникать слова.

«…Нет…» — шептали они, и: «Потерялись…» Другие всхлипывали: «Помогите!..» и рыдали: «Холодно, так холодно, мак холодно…» — тысячи тихо рыдающих призраков, бормочущих и шуршащих вокруг, подобно ветру.

Но лишь я одна могла видеть их — своим необычным зрением. Лишь я оказалась способна ощутить, что это не цельные существа, что у них нет, как у моих спутников, виртуальных тел — целенаправленно перемещающихся, гибких и замкнутых наборов алгоритмов. То, что нас окружало, было туманом внезапно возникающих форм, человекоподобных конфигураций, которые выделялись из информационного шума и вновь растворялись в нем. Не все они были завершенными, но, даже будучи неполными и эфемерными, они были столь же индивидуальными, как снежинки. Они казались намного большим, чем просто трюком программирования — каждый фантом в моменты своей квинтэссенции каким-то образом казался мне неоспоримо реальным. Мне и раньше было трудно отличать реализм моих спутников от реализма симулированных обитателей этой Сети, но эти феномены оказались еще более сложными. Если подобного эффекта можно достичь чисто механическими средствами, пусть даже с помощью такой магической системы, как Иноземье, то мне следует многое переосмыслить.

Но самым несомненным в этих фантомах было то, что они наполняли нас ужасом и жалостью. То были голоса потерявшихся и несчастных детей, умоляющих о спасении или плачущих из беспомощности кошмарного сна, хор тяжелой утраты и боли, который ни один здоровый разум не мог игнорировать. Каждый мой нерв, каждая клеточка моего реального тела жаждали помочь им, но призраки были иллюзорны, как дым. Пусть в них и содержалось нечто рациональное вроде программного кода, но они были еще и призраками, или у этого слова нет смысла.

Неожиданно Т-четыре-Б принялся кричать хриплым от ярости голосом:

— Мэтти? Мэтти, это я! Вернись!

Гораздо более слепой в тот миг, чем я, он тем не менее бросился вперед и неуклюже врезался в облако информации, хватаясь пальцами за пустоту. Секунду спустя робот уже беспомощно дрейфовал по боковому туннелю, пытаясь поймать нечто, чего там не было. Лишь я одна могла видеть его во мраке, и помчалась следом. Схватившись за его утыканную шипами лодыжку, я тоже вскрикнула, когда острия вонзились мне в руку. Тогда я позвала на помощь остальных, крича, что они могут лететь на мой голос, и вцепилась в Т-четыре-Б, несмотря на его отчаянное сопротивление.

Прежде чем подоспели другие, он ухитрился сильно ударить меня по голове, и все внутри меня озарилось вспышкой.

Почти потеряв сознание, я так и не поняла, кто и как схватил Т-четыре-Б. Он сопротивлялся, отбиваясь от всех сразу, и продолжал рыдать и звать какого-то Мэтти, даже когда его тащили обратно в центральную пещеру. А я, потеряв ориентацию, медленно вращалась там, где получила удар, напоминая космонавта, у которого порвался страховочный трос. Вскоре вернулась Кван Ли, ухватила меня за локоть и отбуксировала к остальным.

Некоторое время мы просто висели и пустоте, окруженные облаком скорбно бормочущих призраков. Наших лиц касались призрачные пальцы, а голоса нашептывали на грани слышимости то сбоку, то сзади, а иногда словно внутри нас. Кван Ли услышала нечто такое, что заставило ее плакать — я почувствовала, как тело китаянки рядом со мной вздрагивает от судорожных и беспомощных рыданий.

— Что это за существа? — вопросила Флоримель. — И что вообще происходит? — Но в ее голосе уже не было ни превосходства, ни силы. Она поддалась всеобщему смятению.

Придя в себя, я подумала про обитателей Аэродромии, племенах каменного века, живущих за пределами этой пещеры. Неудивительно, что они подвергают такому испытанию подозреваемых в преступлении — уж если даже нас, знающих, что все вокруг нереальное, оно наполняет таким страхом, то какой силы ужас это, должно быть, вызывает у туземцев?

Внезапно до меня дошло, что я жалею искусственно созданных существ. Реальность этой нереальности одолела меня.

Путаясь в подобных мыслях, я ощутила, что призрачные существа начали увлекать нас куда-то в сторону от центральной пещеры. Еле ощутимые прикосновения и шепчущие голоса побуждали двигаться и направляли нас, Я одна могла оценивать окружающее и понимала, что они ведут нас через достаточно большое пространство, где мы не поранимся, поэтому не сопротивлялась. Остальные же, практически утратив ориентацию, даже не сознавали, что дрейфуют все дальше от того места, через которое попали в пещеру Потерявшихся.

Флоримель подлетела ближе и, перекрывая ветерок шепчущих голосов, спросила:

— Как думаешь, это не те, кого мы ищем? Те самые потерявшиеся дети?

Хотя моя голова после сокрушительного удара кулака Т-четыре-Б все еще работала медленно, я не могла не почувствовать себя величайшей в мире идиоткой. Пока Флоримель не заговорила, я даже не задумывалась о том, что могло означать происходящее вокруг нас. А вдруг она права? И это то самое место, где коматозные жертвы Братства влачат свое виртуальное существование? А бормочущие вокруг нас призраки — нечто большее, чем художественный эффект в магическом виртуальном мире? Если это так, поняла я, то мы воистину окружены призраками — неуспокоенными призраками живых мертвецов.

Последние бастионы моей отчужденности с грохотом рухнули, и я похолодела. А что, если один из этих призраков — Стивен, брат Рени? Тогда насколько ужаснее для него оказаться здесь, чем просто впасть в кому без сновидений! Я попыталась понять подобное существование — жизнь в виде облачка полукогерентной информации, сопротивляющейся и затерявшейся. Попыталась вообразить, что может чувствовать мальчик, борясь за сохранение знания о своей индивидуальности, пытаясь не сойти с ума в бесконечном хаотичном мраке, когда все, что осталось от его истинной личности, грозит в любой момент раствориться и исчезнуть, подобно плавающему в океане кубику льда.

На глаза навернулись слезы. Ярость заставила меня стиснуть кулаки и прижать их к животу — я на мгновение стала падать, и пришлось снова развести руки. Даже сейчас, когда я вспоминаю об этом, меня охватывает бессильный гнев. Если эти несколько произнесенных Флоримель слов окажутся правдой, то я даже не могу представить, как скажу такое Рени. Уж лучше ей солгать. Лучше сказать, что ее брат мертв, сказать что угодно, чем хотя бы намекнуть на столь жуткую правду.

Призраки вели нас все дальше, и по мере продвижения сквозь тесный мрак их голоса становились все более разборчивыми. Из первоначальной какофонии выплывали целые предложения, обрывки мыслей и кусочки жизней — столь же бессмысленные, как и случайно подслушанный телефонный разговор. Кто-то говорил о том, что он сделал или собирается сделать. Другие просто выдавали вереницы бессмысленных слов. Какой-то хрипловатый шепелявый голосок, очень похожий на голос маленькой девочки, напевал колыбельную, которую я помнила еще с детства, и на миг я почти поверила, что слышу голос собственного призрака, тень ребенка, практически убитого в ту ночь, когда в институте Песталоцци погас свет.

Наконец мы прибыли в большую подземную пещеру, напоминающую полость плода, в которой находится косточка.

Но этот плод прогнил, и косточки в нем не было. А пустоту наполняли жужжащие и щебечущие существа, издающие тихие вздохи, чьи прикосновения напоминали касания летающих паутинок. Если прежде нас окружала тысяча голосов, то теперь казалось, что их в сотню, в тысячу раз больше.

Пока мы, пятеро живых, висели в центре этой бесконечной репликации утраты и дрожали, несмотря на теплые восходящие потоки — смятенные, плачущие и напуганные, — голоса начали обретать резонанс. Из хаоса постепенно рождались структуры, подобно тому, как они зарождались в великой реке, когда мы приблизились к границе последней симуляции. Я слышала, что звучание миллиона голосов утрачивало сложность по мере того, как каждый из них «настраивался», становясь выше или ниже, бормотание замедлялось, паузы сокращались. Этот процесс оказался настолько захватывающим, что я почти потеряла следы своих четырех спутников — они стали далекими облачками на горизонте моего внимания.

Голоса продолжали избавляться от индивидуальных характеристик. Вопли приглушались. Низкое бормотание обретало высоту и громкость. На весь процесс ушло несколько секунд, но он был настолько сложным и восхитительным, что я словно наблюдала за рождением целого мира. Я впитывала его не только слухом, а ощущала, как всплески и вихри конфликтующей информации начинают медленно обретать общую вибрацию. Я ощущала нарастающую когерентность на вкус, обоняла ее запах… осязала ее. И этот вавилонский хаос в конце концов слился в единый бессловесный тон, подобный самой тихой ноте, какую только можно сыграть на самом большом во вселенной органе. Потом она оборвалась. Долгое мгновение эхо этой ноты перекатывалось и шипело в дальних углах пещеры, разносясь рябью по боковым туннелям. Затем наступила тишина. И в этой тишине раздался голос. Все голоса. Единственный голос:

— Мы — Потерявшиеся, Зачем вы пришли?

Никто из моих товарищей не ответил. Они висели во мраке рядом со мной, вялые и беспомощные, как огородные чучела. Я открыла рот, но не смогла произнести ни звука. Я убеждала себя в том, что все это нереально, но не сумела поверить собственным утверждениям. А наполняющие пещеру сущности ждали ответа, как дожидаются рассвета пчелы в улье — миллион индивидуумов, слившийся настолько, что стал единым существом.

Наконец я обрела голос, по настолько запинающийся, что мне с трудом верилось, что это говорю я. И все же я сказала:

— Племя Среднего Воздуха приговорило нас…

— Вы пришли из-за Черного Океана, — произнес нараспев голос Потерявшихся. — Вы не из этого мира. Мы вас знаем.

— Зн… знаете нас?

— У вас Другие Имена. А ими обладают только те, кто пересек Океан.

— Так вы… вы хотите сказать, что знаете, кто мы… на самом деле?

Я все еще практически не могла говорить. Я скорее ощутила, чем услышала резкое движение рядом с собой — кто-то из моих ошеломленных спутников или дернулся, или подал мне сигнал, но я не смогла его понять, и даже не пыталась. Я была оглушена (не могу подобрать более подходящее слово) мощью голоса Потерявшихся, став такой же беспомощной, как и человек, пытающийся вспомнить единственную ноту, стоя перед симфоническим оркестром, который играет другую.

— У вас… Другие Имена, — повторил голос, словно объясняя что-то слабоумному. — Ты Мартина Дерубен. Это одно из твоих Других Имен. Ты пришла из места под названием LEOS/433/2GA/50996-LOC-NIL, которое находится на другой стороне Черного Океана. Номер, по которому ты звонишь в случае необходимости…

Пока коллективный голос перечислял номер моего офиса в Тулузе и название компании, сервер которой мы с Сингхом взломали, чтобы незаметно пробраться в Сеть Иноземья, и все это серьезным голосом бога, говорящего с Моисеем на священной горе, для меня настало мгновение, во время которого весь мир перевернулся вверх тормашками. Неужели все те ужасы, которые мы пережили за последние недели, были всего лишь подготовкой к зловещей шутке? Неужели нам пришлось пройти через все это, только чтобы услышать этот неуклюжий, но все равно удивительный прикол? Но тут до меня дошло, что Потерявшиеся, кем бы они ни были, попросту считывают мои входящие данные. Мир снова встал на ноги, во всяком случае, насколько такое возможно при столь безумных обстоятельствах. Для Потерявшихся ни одна из частей моих «Других Имен», как они их назвали, не была тривиальной. Они называли меня так, столь же невежественные относительно контекста, как и собака, следующая за хозяином из комнаты в комнату, пока он ищет ее поводок.

— А ты Кван Ли, — продолжил голос. Мы слушали, ошеломленные тривиальностью деталей, пока звучали номера и коды, отображающие путь доступа Кван Ли в Сеть, завершившись словами: — …из места под названием «Дворец погружения в волны нежной правды» в Виктории, особом административном округе Гонконг, Китай, на другой стороне Черного Океана…

Флоримель Маргет Кюнерман… Штутгарт, Германия.

Голос стал перечислять данные Флоримель — поток цифр и адресов, показавшийся нам бесконечным. Мы слушали, не имея возможности прервать его.

— Ксавье Роджерс, — продолжил голос, — из места под названием Феникс, штат Аризона… — И лишь услышав бессильное всхлипывание, словно от его тела что-то оторвали, я поняла, что слышу настоящее имя Т-четыре-Б.

Голос звучал еще долгие минуты, перечисляя серии промежуточных станций — столь же причудливые и запутанные, — как и описание путевого маршрута шестнадцатого века, — отображавшие хитроумный путь Т-четыре-Б в Сеть Иноземья. Когда он наконец смолк, мы промолчали, ошеломленные. Смутная мысль воззвала к моему вниманию, но не успела я с ней разобраться, как голос заговорил вновь, и новые слова вытеснили из моего сознания все прочее:

— Зачем вы пришли? Вы собираетесь повести нас через Белый Океан?

— Белый Океан? — переспросила я, ничего не поняв, — Именно Белый, а не Черный, о котором вы только что говорили? Мы не знаем такого места. Мы угодили в ловушку в вашей Сети.

— Мы ждали. Мы Потерявшиеся. Но если мы сможем пересечь Белый Океан, то нас найдут. Мы окажемся дома. И все будет сделано правильно. — Пугающая тоска в этом общем голосе заставила меня содрогнуться.

— Мы ничего об этом не знаем, — беспомощно ответила я. В тот момент вес мои чувства вопили о том, что мы зря теряем время — что-то происходит или вот-вот начнется, пока нас отвлекает полное безумие. Не знаю, откуда шло это ощущение, но оно было, и с каждой секундой нарастало. — Кто вы? — спросила я. — Что собрало вас здесь? Вы дети… те дети, которых захватила эта Сеть?

— Мы Потерявшиеся! — последовал громкий и почти сердитый ответ. — А вы Иные, и вы должны нам помочь. Тот, который Иной, покинул нас, и мы потерялись… потерялись!.. — Тут единый голос утратил целостность, и я расслышала резонансы его индивидуальных составляющих.

Кто-то из спутников дергал меня за руку, но я пыталась хоть что-то понять в этой ситуации, и не могла отвлекаться.

— Как понимать ваши слова о том, что вы Иные, но Тот, который Иной, покинул вас? Мы не видим в них никакого смысла!

— Тот, который Иной, привел нас сюда, — ответил голос, но теперь он снова стал голосами, обрывистыми и монотонными. — Он вывел нас из тьмы Черного Океана, но покинул нас. Он болен, он больше не узнает нас, и не заботится о нас… — Голоса в общем хоре сейчас словно спорили между собой. — Мы должны отыскать Белый Океан за великой горой — только там мы вновь обретем целостность. Только там мы отыщем наши дома… — Голос наполнился помехами, прерываясь, как искаженная радиопередача. Кто-то все еще дергал меня за руку. Я повернулась и узнала информационный образ Флоримель:

— Мартина, Уильям пропал!

Я ничего не поняла, перегруженная информацией:

— О чем ты?

— Уильям исчез! А голоса не назвали его — ты же слышала! — Флоримель тоже отчаянно пыталась сохранить здравость рассудка. — А теперь он исчез!

— И эта китайская леди, как там ее — тоже, — добавил Т-четыре-Б дрожащим от страха голосом.

Единый хор Потерявшихся к этому времени почти полностью распался, но мое предчувствие, что вот-вот произойдет нечто ужасное, с каждой секундой становилось сильнее.

— Нет, я здесь! — воскликнула Кван Ли. Я ощутила, как ее энергетическая сигнатура поднимается, приближаясь к нам. — Это все Уильям, он меня толкнул. Он меня ударил! — Она была очень сильно возбуждена. — Думаю, он хотел меня убить.

Мои прежние дурные предчувствия всплыли на поверхность. Кем бы Уильям ни был, он таил в себе секрет. Возможно, именно он что-то сделал с той местной девушкой.

— Он сбежал, потому что не хотел, чтобы Потерявшиеся назвали его имя, — сказала я. — А я позволила себя отвлечь — себя, единственную, кто мог заметить его бегство!

Прежде чем кто-либо успел мне ответить, несколько голосов выделились из общей какофонии, слившись в единый голос — не столь сильный, как прежде, но вибрирующий от волнения:

— Тот, который Иной, идет сюда! — крикнули они, полные страха, который одновременно был и безнадежной радостью.

Затем температура в огромной пещере упала и появилось оно — точнее, оно оказалось повсюду. Вся окружающая меня информация на миг окаменела. Я ощутила приближающееся страшное нечто — то самое жуткое существо, которое едва не лишило меня жизни, когда мы вошли в Сеть. Я ничего не смогла с собой поделать — животный ужас заставил всю мою нервную систему содрогнуться. У меня лишь хватило здравого смысла схватить Флоримель и завопить: «Бежим! Бежим!».

И я бросилась вперед. Флоримель вцепилась в меня — для нее вокруг царил полный мрак. Когда она воззвала о помощи, остальные, в свою очередь, ухватились за нее, а я все мчалась вперед, пытаясь вырваться. Стыдно признаться, но я совсем не думала о спутниках, когда они ударялись о препятствия и зарабатывали ссадины и синяки, пытаясь сохранить контакт со мной — мой страх перед Иным оказался слишком силен. Тогда я ради спасения пожертвовала бы хоть родителями, хоть друзьями. Полагаю, будь у меня ребенок, я пожертвовала бы и им.

Я чувствовала, как оно заполняет пространство позади нас подобно сверхновой изо льда, подобно огромной тени, под которой ничто не может расти. Щупальца его пытливых мыслей протянулись ко мне, и теперь я знала, что, если бы оно действительно захотело меня поймать, то физическое бегство от него не спасло бы. Но в тот момент у меня в голове не было других мыслей, кроме вопящей потребности спасаться бегством.

Остальные каким-то образом ухитрялись следовать за мной, хотя и страдали при этом. Мы убегали, как раненые летучие мыши — хватаясь друг за друга, за камни пещеры, сталкиваясь и кувыркаясь во мраке, лишь бы избавиться от нарастающего позади холода. Мы оказались в ловушке бесконечных ветвящихся туннелей пещеры Потерявшихся, и сами при этом потерялись — во всех смыслах.

Потом мы вырвались на новое открытое пространство, еще одну огромную пустоту во мраке. Я завертелась на месте, размахивая руками и поддавшись рефлекторной панике. Какофония голосов и смертоносный ужас Иного немного ослабели, но мы так и остались заблудившимися в катакомбах. Информация пещеры вращалась вокруг меня — бессмысленная до тех пор, пока я ее не интерпретировала, и мне потребовалось все самообладание, какое я смогла собрать, чтобы замедлить мечущиеся мысли и задуматься о том, где мы находимся и что нам делать дальше.

Остальные зависли возле меня, цепляясь друг за друга наподобие утопающих. Я заставила их замолчать, крикнув что-то, и попробовала сосредоточиться. Структурированная иерархия окружающей информации не желала усваиваться моим перепуганным сознанием — все вокруг было туннелями и отверстиями, и каждое из них словно переходило одно и другое, образуя корчащуюся переплетенную головоломку из пустоты, не имеющую выхода. Я стиснула голову, пытаясь отключить грохочущие в ней воспоминания, глухое эхо голосов Потерявшихся, но общая картина все равно оставалась размытой. Где сейчас мой разум? И что со мной происходит?

И все это время, мерная в глубине моего сознания, в крошечном пространстве, каким-то образом пережившем даже ужас Иного, теплилось шокирующее осознание того, что один из нас, бывший хорошим спутником, почти другом, оказался предателем. Словно мало нам было безымянного ужаса — теперь в катакомбах затаился и наш бывший союзник, ныне ставший смертельно опасным. Или он был таким все время, и только притворялся? Может, кто-то направил Уильяма шпионить за нами? Братство? Неужели все, что мы узнавали, обсуждали и планировали, сообщалось им, пока мы брели сквозь эту новую вселенную?

Мы и прежде подозревали, что дела наши отнюдь не блестящи. Как выяснилось, то был чрезмерный оптимизм.

Мои мысли внезапно дернулись, словно по ним кто-то ударил. Где-то, на самой окраине моей внутренней темноты, я ощутила нечто новое. Я и сейчас не в силах объяснить, как воспринимаю окружающее изменившимися органами чувств, но я заметила искажение в информационных структурах, крошечный дефект самого пространства — слабое место, как будто кто-то скреб границу реальности с другой стороны, пока эта граница не стала почти прозрачной. Не что это означает? Все здесь было таким новым, все еще настолько новым, что сознание едва справлялось с интерпретацией. Что-то изменилось, и это все, что я могла сказать — некто проковыривал дырочку в наше пространство.

К тому времени ко мне более или менее вернулась ясность мыслей, и я задумалась — уж не обнаружила ли я одно из мест, где возникают проходы? Времени на размышления почти не осталось — на нас охотилось нечто огромное и более чужое, чем можно вообразить. Однажды оно уже коснулось меня. И сомневаюсь, что мне удастся выжить после второго прикосновения.

Пока мои спутники пытались отдышаться, с трудом переводя дух из-за изнеможения и страха, я постаралась сосредоточиться на дефекте в структуре окружающей нас виртуальной вселенной, но как бы я ни пыталась исследовать его, тыкать в него и пытаться им манипулировать, это загадочное что-то не менялось. Я проникла в эту темноту настолько глубоко, что у меня начала пульсировать голова, но там не нашлось ничего — ни складочки, ни трещинки, достаточно глубокой, чтобы зацепиться мыслью и хоть что-то понять. Все это очень напоминало попытку вскрыть банковское хранилище голыми руками.

Мне начало казаться, что боль в голове вот-вот завершится инсультом, и я уже была готова сдаться, и тут я что-то увидела — на кратчайшее мгновение, словно кто-то на миллисекунду спроецировал изображение прямо на мой зрительный нерв. И я увидела его — увидела! Образ оказался довольно странным — искаженный и не совсем человеческий силуэт на фоне серого ничто, — но даже в ту долю секунды он был для меня более четким, чем те видения, которые запомнились после снов. Я уже десятилетиями ничего не видела подобным образом, и даже на миг поверила, что у меня действительно случился инсульт, и это лишь иллюзия — что из-за перенапряжения у меня в голове лопнул кровеносный сосуд, — но я все равно ухватилась за картинку. И тогда я услышала голос, тишайший шепот, словно какой-то акустический эффект донес его через несколько миль ясной ночью. То был голос Рени — голос Рени! — и он произнес:

— …нашли их? А они могут?..

— Рени?! — крикнула я, ошеломленная.

Остальные наверняка подумали, что я схожу с ума. Кто-то из них снова дернул меня за руку.

— Мартина, там кто-то есть! — запричитала Кван Ли. — Наверное, это Уильям… и он пришел нас убить!

Я стряхнула ее, отчаянно желая сохранить контакт с Рени. Передо мной все еще виднелся подергивающийся силуэт, но невероятно «разреженный», исчезающий по краям в фрактальную размытость, и чем больше я на нем концентрировалась, тем более размытым он становился, Зловещее серое небо позади движущегося силуэта было единственным источником света, проникающего в мою внутреннюю темноту, и я потянулась к нему, просачиваясь сквозь отверстие в информации, пытаясь дотянуться до того, что находилось по сторону границы.

— Рени! — взывала я. — !Ксаббу, если вы меня слышите то отзовитесь. Это Мартина. Нам нужна ваша помощь Вы слышите меня?

Серое небо разрасталось, становясь ярче, пока его бледный свет не сделал пустоту за моими глазами столь же яркой как блеск фотовспышки. Я слышала, как мои спутники что-то тревожно кричат, но не могла к ним прислушиваться Кто-то закричал, что Уильям приближается, и предупреждение переросло в вопль, но меня уже полностью захватила попытка проникнуть сквозь этот невозможный прокол в информации эту единственную черную точку на бесконечной белизне Мне казалось, что голова вот-вот взорвется из-за стремления сделать мысли настолько тонкими, чтобы они проникли сквозь прокол, соединив половинки вселенной ментальной ниточкой — тонкой, как паутинка, и хрупкой, как само воображение.

И тут меня что-то коснулось — внутри. Нечто в информационной структуре развернулось наподобие распускающегося цветка, открывая проход в целую галактику. Я протянула руку к своим спутникам, чтобы провести их за собой. Бьющий сквозь проход свет становился все ярче, пока не подавил все прочие ощущения.

Но в тот момент, когда мы помчались сквозь этот свет следом за нами скользнула тень…

ГЛАВА 32 ПЕРО ИСТИНЫ

СЕТЕПЕРЕДАЧА/ЛЮДИ: Наследство Барнса: страшилки

(изображение: лицо Барнса на фоне Огненного Тоннеля, части Демонической Игровой Площадки)

ГОЛОС: Посетители захватывающих скоростных виртуальных миров будут помнить умершего вчера от сердечного приступа Элиху МакКиттрика Барнса как создателя Демонической Игровой Площадки и Грызунов. Но еще он известен как коллекционер реликвий Волшебника страны Оз.

(изображение: запись из архива — герои фильма «Волшебник из страны Оз. Дорога из желтого кирпича»)

Этот фильм, снятый еще в двадцатом веке, по-прежнему популярен и через сто лет после своего создания; королевские особы и другие известные люди коллекционируют реликвии из фильма. Барнс был последним владельцем туфелек, известных как Рубиновые башмачки, которые носила героиня фильма, он считал их жемчужиной своей коллекции. Барнс умер в одиночестве, не оставив наследников, поэтому пройдет немало времени, прежде чем Рубиновые башмачки найдут нового хозяина.

(изображение: Данин Брил, главный администратор лаборатории приборов)

БРИЛ: «Он был программистом, он умер как программист. Хорошо, что уборщики пользовались для входа кодовым замком, а то мы бы до сих пор не знали…»

Орландо брел по красной пустыне, только теперь он понял, почему древние египтяне выбрали солнце своим главным божеством. Его слепящий свет заполнял вес, от нестерпимого жара невозможно было укрыться. Жар солнца окружал их, давил сверху; от его тяжести они еле брели по красному песку, он придавливал их, лишал надежды когда-то снова выпрямиться. Египетское солнце, вне всякого сомнения, было божеством, которого следовало умилостивить, которому нужно поклоняться, а более всего — бояться. Каждый раз, делая вдох, Орландо ощущал его присутствие, обжигающее горло. Каждый раз, делая выдох, он чувствовал, что солнце вытягивает влагу из легких, а плоть сморщивается как старая кожа.

Это приключение имело глубокий смысл. Они с Фредериксом были избраны, им оказывалось невиданное внимание. Часто тот, кого пытают, через некоторое время чувствует некую связь со своим мучителем, так и Орландо начал ощущать свою связь со стихией, убивающей его.

В конце концов, это честь — быть убитым богом.

Всего за полдня он так многое понял. Солнце все еще стояло высоко, когда, признав свое поражение, друзья дотащились до Нила и улеглись на мелководье, не заботясь о крокодилах, пока их тела не обрели нормальную температуру и рассудок не начал возвращаться. Потом они сидели рядышком в тени одинокой пальмы. Хотя влага испарилась с кожи моментально, Орландо начал дрожать, он так перегрелся, что у него появился озноб.

— Если бы у нас было… Не знаю, может, навес, — бормотала Фредерикс. — Палатка, например.

— А если бы у нас был самолет с кондиционером, — возразил Орландо, стуча зубами, — мы бы летели в Каир и кушали орешки из пакетика.

Друг обиженно глянул на него.

— Ну и ладно. Буду молчать.

— Извини, я плохо себя чувствую.

Фредерикс кивнул.

— Так трудно ждать. Ведь до заката еще несколько часов. Я так хочу прилечь. — Он посмотрел на свой рваный наряд Пифлита, низ был оторван, чтобы сделать Орландо тюрбан на голову. — Нет, о чем я, правда, жалею, так это о том, что у нас нет куска ткани. А еще нам бы пригодился твой меч, чтобы разрезать ее. — Фредерикс нахмурился. — Ну, я хочу сказать, что желать этого реальней, чем мечтать о самолете с кондиционером.

Орландо было больно смеяться, словно у него ссохлись внутренности.

— Да, ты прав, Фредерикс — Он посмотрел на свои загорелые мускулистые ноги и подумал, что будь он сейчас в симе воина Таргора, в котором чаще всего и выходил в Сеть, ноги не были бы голыми.

«Да, черные кожаные штаны, — вспоминал он. — Вот был бы подарок».

Фредерикс примолк. Нагретый дрожащий воздух искажал монотонный красный пейзаж и плоское синее небо, было ощущение, что они заперты в стеклянной будке. Как странно, почему он сейчас в симе Таргора в юности, а не в облике зрелого воина, как в последние годы, проведенные Орландо в Срединной Стране. Похоже на случайность. Было бы логично, если бы Сеть Иноземья вообще выкинула сим Таргора и заменила на другой персонаж, но они зачем-то взяли его старую версию и заменили ей последнюю. Что все это означало? Если управляющие Иноземьем люди могли себе позволить такую вещь, как отыскать старые записи Таргора, либо взломав личную систему Орландо, либо — Срединной Страны, тогда зачем они утруждались поменять его сим, а потом выпустили в Сеть?

Ответ не приходил, а сокрушительная жара мешала думать. Иногда мысль начинала ускользать и рассыпалась, как те песчаные торнадо, что периодически появлялись в песках, но Орландо не отпускал ее.

«Такое впечатление, что кто-то за нами наблюдает, — наконец догадался он. — Проявляет интерес, хотелось бы знать, с какими намерениями, а вдруг они играют с нами в какую-то очень злую игру?»

Он легко представил себе людей Грааля, по крайней мере так они ему представлялись: сидят за столом в зале заседаний и обсуждают, как еще помучить Орландо и его друзей. Шайка отвратительных стариков, громко хохочущих и хлопающих друг друга по спине, как только им приходит в голову новая идея. Он решил не делиться с Фредериксом своей догадкой.

А тот в это время изучал реку, лицо его осунулось от усталости. С того места, где они сидели в тени одинокой пальмы, был виден только медленно текущий Нил, горы по обоим берегам и пески между ними.

— Как думаешь, далеко еще до города? — спросил Фредерикс — То есть я думаю, что не должно быть далеко. Если наши настоящие тела все еще в больнице, мы не умрем от жажды или голода, нам просто нужно добраться до каких-нибудь построек. — Он нахмурился. — Жаль, что я плохо изучал Древний Египет в школе.

— Не думаю, что это очень похоже на то, что ты изучал в школе, — мрачно возразил Орландо. — Думаю, даже если бы ты годами изучал его и пошел дальше в колледж и продолжил его изучать, тебе бы это сейчас не помогло.

— Да брось, Гардинер. — Его друг начинал злиться. — Здесь обязательно должны быть города! Так говорил тот мальчик-волк Ум-Па-Па, помнишь? Он говорил, что Осирис живет в большом городе.

— Но это не исторический Египет, — напомнил Орландо. — Я хочу сказать, что достаточно увидеть Упаута, чтобы понять, так ведь? Это какой-то сверхъестественный, мифологический Египет, боги, магия, все такое. Если бы этим людям захотелось сделать двадцать миль пустыни, они бы это сделали, они это могут. Циклическая программа может прекрасно с этим справиться. Это нетрудно спрограммировать. «Добавить двадцать миль песка. Добавить тысячу миль песка». Это по силам даже шимпанзе. — Он нахмурился.

Фредерикс тяжело вздохнул и откинулся назад, потом подвинул голову в узенькую тень, где температура на сотую долю градуса была ниже точки кипения.

— Наверное, ты прав, Орландо. Но даже если нам суждено здесь умереть, стоит ли об этом беспрерывно напоминать?

Орландо чуть не рассмеялся еще раз.

— Пожалуй, не стоит. Раз ты и так в курсе.

— Мы ведь обречены? — Фредерикс театрально закатил глаза, словно это его друг придумал пустыню, чтобы досадить ему. — Точно?

На этот раз Орландо позволил себе улыбнуться.

— Точно.

— Ну что ж, Обречены, так обречены. Понял. Разбуди меня, когда стемнеет.

Фредерикс прикрыл лицо рукой и затих. Краткий миг веселья закончился.

Орландо погрузился в дрему. Тень пальмы увеличилась, благодаря ей мир вокруг стал темным, а дерево превратилось в силуэт, хотя небо было по-прежнему блекло-голубым, а солнце пылало в вышине. В ветвях пальмы что-то зашевелилось, что-то неясное с множеством ножек.

— Хозяин? — прошелестело оно. — Хозяин, ты меня слышишь?

Орландо запамятовал имя, но узнал его.

— Да-да, слышу.

— Прекрасно, просто послушай, не ерепенься. Есть один парень, который хочет тебе помочь. Говорит, что он адвокат родителей Фредерикс, его зовут Рэмси. Ему нужен доступ к твоим файлам, если ты не против. Я сказал, что спрошу у тебя.

Бизли, Это существо звалось Бизли. Орландо слегка заволновался за него, потому что начинался ветер, и закачались листья пальмы. Но тут он понял, что этого не может быть — ведь стоит жара, ветра нет и в помине.

— Извини, — задумчиво сказал он. — Фредерикс?

— Парень говорит, что он адвокат родителей Фредерикс. — Для программы Бизли замечательно имитировал нетерпение. — Я его проверил, такой парень в самом деле существует, и он работает на семью Фредерикс. Мы могли бы обменяться информацией, он и я, но мне нужно твое согласие. Все файлы закодированы, а значит, никто, кроме нас с тобой, не может их увидеть, покаты не откроешь доступ.

Небо начало менять цвет, по раскаленному диску солнца пробежала тень.

— Делай, как сочтешь нужным.

Орландо было трудно поддерживать беседу. Не разбудить ли Фредерикса — с небом что-то происходит.

Хозяин, по-моему, ты дремлешь, Хозяин. Это очень серьезно. Если хочешь, чтобы я помог тому парню, так и скажи: «Рэмси может посмотреть файлы». Так и скажи, если, конечно, ты не хочешь ему отказать. Но у меня совсем не осталось идей. Возможно, это наш последний шанс.

Тень полностью закрыла солнце, только с одной стороны остался серебристый свет. Пальма начала раскачиваться от ветра, пустыня потемнела. Орландо раздумывал. Он не знал, что происходит, но ведь у него столько врагов. Возможно, это их происки?

— Хозяин? Я сейчас тебя потеряю. Говори, что делать.

Орландо видел крошечное существо, суетящееся на листе пальмы. Проще, наверное, ничего не решать. Скоро набегут тучи, закроют небо, и все станет неважным.

«Скажи „да“, — сказал ему чей-то голос. Он шел из ниоткуда, но был слышен не хуже голоса Бизли. Это был голос женщины, знакомый голос, но Орландо не помнил, где его слышал. — Скажи „да“, — снова потребовал голос — Проси о помощи, пока остался шанс».

Голос женщины вытащил его из сна, в который он начал погружаться, все кружилось, теряло очертания, сон окутывал темнотой. Голос был добрым. При этом он был печальным и испуганным.

Орландо заставил себя сосредоточиться.

— Что ты хочешь от меня, Бизли?

— Ты должен сказать мне «Рэмси может посмотреть файлы» укажешь? — Голос Бизли становился тише, но все равно он звучал убедительно. — Пожалуйста, хозяин!..

— Хорошо, Рэмси может посмотреть файлы. — Ветер так свистел, что Орландо себя не слышал. Он крикнул изо всех сил: — Рэмси может посмотреть файлы!

Но он так и не узнал, услышал ли его Бизли — многоножка на пальмовом листе исчезла. Тучи затянули небо и сгущались прямо над ним, опускаясь на дерево, на Орландо, на все.

Он мельком увидел женщину — образ промелькнул как вспышка света. Она что-то держала в руке, словно протягивала это ему. Но тучи опустились и скрыли ее.

— Эй, Гардинер, вставай! — Фредерикс тряс его, а голос доносился словно издали. — Начинается песчаная буря, вставай!

Орландо почти не видел друга. Они находились в центре того, что можно назвать образом белого звука. Песок летел на них горизонтально со всех сторон, забивался в глаза, нос и рот. Орландо выплюнул песок и крикнул:

— Нам нужно найти укрытие! Побежали к реке!

Фредерикс прокричал что-то в ответ, но Орландо не услышал. Он схватил друга за рукав, и они вместе потрусили к Нилу. Оба наклонялись вперед, когда ветер дул в лицо, с трудом преодолевая сопротивление, и бежали, когда он резко менял направление и дул в спину. Пальма находилась лишь в нескольких шагах от реки, но они все шли, а под ногами были рыхлые, бесформенные дюны. Орландо понял, что они потеряли направление.

Его самодельный тюрбан был туго завязан, он едва мог дышать, но без него он давно бы ослеп. Дальше идти не было смысла, они могли совсем потерять реку. Орландо взял Фредерикса за плечи и повернул к себе, прижался лбом к его лбу, чтобы тот мог его услышать за ревом ветра.

— Мы потеряли реку! — прокричал он. — Нужно остановиться и переждать.

— Я больше не могу… Я задыхаюсь.

— Натяни капюшон на рот! — Орландо на секунду убрал от лица свою чалму. — Держи вот так и не открывай глаза! Тебе хватит воздуха!

Фредерикс что-то сказал, но ветер и капюшон полностью заглушили его слова. Орландо подумал, что, скорее всего, он сказал: «Я боюсь». Орландо встал на колени и потянул за собой Фредерикса, крепко обнял его, стараясь удерживать равновесие, несмотря на сильнейший ветер, отворачиваясь от острых как иголки песчинок.

Так они простояли, как им казалось, несколько часов, неуклюжая фигура о четырех ногах, два отчаянно вцепившихся друг в друга человека, каждый уткнувшись лицом в плечи товарища. Песок лупил по ним пулеметные очереди и обжигал, как каменная соль, если доставал до голого тела. Ветер все завывал; Орландо казалось, что он слышит в реве ветра голоса обреченных духов и потерянных душ, причитающих, словно заблудившиеся дети. В какой-то миг он услышал голос своей матери, плачущей и зовущей его домой. Он цеплялся за Фредерикса и твердил себе, что ему это кажется, что им нельзя потерять друг друга — иначе оба они пропадут.

Буря наконец утихла.

Еле волоча ноги, они пошли к реке, которая оказалась совсем рядом; ослепленные песком, они все время шли параллельно ей. Друзья смыли водой с побитой песком кожи пыль и кровь. Потом они свалились на берегу и уснули прямо на вечернем солнце. Орландо проснулся, счистил грязь со своих ног, из-за которой даже загорелые ноги Таргора казались зажаренными, а потом снова погрузился в головокружительный сон, не дающий отдыха.

— Все болит, — пожаловался Фредерикс.

Солнце спустилось за гору на западе, хотя небо на горизонте приобрело тот же оттенок, что и пустыня, жара значительно спала. На темнеющем небе зажглись первые звезды.

— Нам нужно отдохнуть этой ночью, Гардинер. Я не могу идти.

Орландо недовольно нахмурился. Он тоже очень устал, у него болел каждый мускул, каждая клеточка кожи. И ему так надоела роль сержанта-инструктора.

— Мы не можем себе позволить отдых. Если мы проведем здесь ночь, что будет утром? Все сначала, только хуже. Я не думаю, что смогу протянуть еще один день без укрытия от солнца. — Первая прохлада, в другом месте это было бы теплым летним вечером, заставила его задрожать. — Так что вставай. Пошли, или мы застрянем здесь навеки.

Фредерикс жалобно вздохнул, но спорить не стал. Он с трудом поднялся на ноги, морщась и постанывая, и побрел следом за Орландо вдоль берега реки.

— Если это не настоящий Египет, — бормотал Фредерикс на ходу, — куда мы тогда идем?

— Мы уходим отсюда. — Ему было больно говорить: болели потрескавшиеся губы. И ноги, и голова гудели, а обожженная солнцем и поцарапанная песком кожа зудела, словно ее драили проволочной щеткой. Быть начинающим Таргором было так же больно, как быть собой в реальном мире. — Мы должны найти выход отсюда — какой-нибудь проход.

— Ты хочешь сказать, что мы пойдем по реке до самого ее конца?

Будь Фредерикс в лучшей форме, его голос задрожал бы от возмущения. А в теперешнем состоянии он просто звучал подавленно.

— Только если придется. Должен быть другой выход. Не думаю, что люди, построившие это, вынуждены каждый раз проходить весь путь.

Фредерикс долго молча брел рядом с Орландо.

— Если только у них нет возможности входить и выходить, когда им захочется. Ты же знаешь, они члены чего-то там.

Орландо отбросил такую неприятную возможность. Он кое-что был должен Рени и остальным, да и Сэму Фредериксу тоже. Он не собирался умирать в этой выдуманной пустыне. Что бы ни уготовила ему судьба, он не может так закончить. Просто не может.

— Мы найдем выход.

Когда луна прошла свой круг и скрылась, а до рассвета оставался примерно час, они увидели впереди развалины — нагромождение огромных камней — на скале, нависающей над рекой в месте ее расширения. Они забрались в расщелину между двумя глыбами и легли спать.

Если Орландо и снились сны, он их не помнил. Когда он проснулся уже за полдень, то обнаружил, что голова его покоится на ноге Фредерикса. Солнце палило в нескольких сантиметрах от них. Умывшись тепловатой водой Нила, они вернулись в свое убежище и продремали там, в тени, до заката, после чего возобновили свой путь.

Идти во вторую ночь было легче, возможно потому, что они лучше отдохнули, хотя все равно путь был утомительным и безрадостным. Звезды, в отличие от звезд реального мира, были подвижными и иногда образовывали созвездия в виде оживших движущихся людей и животных. Но до звезд далеко, а ночная пустыня ничем не лучше дневной. Где-то после полуночи Фредерикс затянул какую-то жуткую скаутскую песню. Суть песни была в том, чтобы добавляя каждый раз по одному слову, повторять все предыдущие. Когда Фредерикс дошел до такого списка: дамасский нож, круглые камни, еврейская рожь, висячие замки, большущий ковш, картинные рамки, черничный пирог, чья-то нога, в доме порог, молодая лиса, осьминог и черная коробка, Орландо был уже готов убить его и закопать презренное поющее тело в песке. Он заорал, чтобы прекратить это.

Фредерикс удивленно поднял брови:

— Что с тобой, проводник?

— Ты не можешь заняться чем-нибудь другим, не пением?

— Чем, например?

— Не знаю. Поговори со мной. Расскажи что-нибудь.

Фредерикс некоторое время топал молча. Песок скрипел под их ногами.

— Что рассказать?

Орландо раздраженно фыркнул:

— О школе, о семье, о чем хочешь, только не пой, пожалуйста. Чем ты занимаешься, когда не находишься в Сети? О подругах, друзьях.

Фредерикс нахмурился:

— Это что, викторина «Кто ты на самом деле»?

— Нет. Но если бы я был девочкой, которая притворяется мальчиком, тебе бы захотелось знать, как это бывает, разве нет? — Он ждал ответа, но не дождался. — Я не прав?

— Может быть. — Фредерикс бросил на него испытующий взгляд, потом снова принялся разглядывать монотонную пустыню. — Не знаю, Орландо. Чем я занимаюсь? Да разным. Я играю в футбол. Просто гуляю. Я часто играл в сетевую игру «Голубые вспышки», ..

— Я же спросил, когда ты не в Сети.

— Ничего особенного. Поэтому я и провожу столько времени в Сети. Ребята в моей школе занимаются в основном сексом, «заряжаются» в туалете, играют в интерактивные игры, болтают о вечеринках, которые устраивают, когда родители в отъезде. А еще они слушают эту жутко шумную музыку. В общем, тоска. Они совсем не читают, даже меньше меня! — Она состроила многозначительную гримасу: это была их шутка — Фредерикс считал, что столько читать, сколько это делает Орландо, могут только мутанты, — Они не говорят ни о чем интересном.

Для Орландо, немногочисленными приятелями которого в реальной жизни были такие же хронически больные, как и он, образовывавшие больничные группы поддержки, выбор друзей был обширен примерно так же, как для международного шпиона, но он сочувственно кивнул.

— Вот поэтому ты — мой лучший друг, — продолжил Фредерикс — То есть с гобой интереснее, чем с этими круглыми идиотами, хотя я тебя ни разу не видела. — Фредерикс немного помолчал и продолжил: — Конечно, если бы я знала, что застряну здесь, возможно, я бы и предпочла «торчок» Т2 с Петронеллой Бланкеншип.

Сэм хотела пошутить, но здесь, среди серебристых песков, шутка прозвучала горько.

Утром они разбили лагерь в крошечном оазисе, где росли две старенькие пальмы и несколько низкорослых кустиков, Когда воды Нила начали менять свой цвет с черного на синий, они устроились с западной стороны от упавшей пальмы и уснули. В полдень их разбудила еще одна песчаная буря. Эта буря не только засыпала их леском, но и сдула песок с трех трупов верблюдов, с которыми они, оказывается, делили оазис. При ближайшем рассмотрении оказалось, что от них остались только оболочки — все внутренности выедены насекомыми и падальщиками, а сухой ветер пустыни постарался сохранить форму шкур и костей, поэтому на расстоянии животные выглядели как живые. Орландо очень не понравилось это зрелище, он заставил Фредерикс отправиться в путь еще до того, как солнце скрылось за горизонтом.

Путешествие по пустыне стало привычным, но от этого не более приятным. Время медленно тянулось. Фредерикс больше не пел, даже чтобы подразнить Орландо.

Орландо почувствовал, что жара нарастает еще до восхода солнца, он понял, что их ожидает трудный денек. Поблизости не было ни укрытия, ни деревьев, ни подходящих развалин. Они с Фредериксом начали копать нору.

Яму решили сделать в сыром песке у воды. Когда они углубились сантиметров на тридцать, то укрепили стенки камешками, потом Фредерикс снял одежду. После этого они улеглись в яму и натянули одежду над стенками. Теперь можно было и поспать. Уже с восходом солнца стенки начали нагреваться, несмотря на влажность песка.

Фредерикс уснул сразу, как всегда. Орландо это никак не удавалось. Пот заливал глаза и стекал на грудь. Сон не шел. В голове бродили мысли.

Они шли уже несколько дней, но холмы на горизонте не приближались. Орландо начал думать, что сглазил их, когда предположил, что до холмов двадцать тысяч миль. Возможно, система услышала его слова и приняла соответствующие меры.

Фредерикс придвинулся к нему, стало еще жарче. Орландо было неловко оттого, что на Фредериксе не осталось никакой другой одежды, кроме набедренной повязки. Сэм пребывал в симе стройного юноши Пифлита, его грудь, хоть и неширокая, без сомнений была мужской. Мало того, одежда сима не имела ничего общего с одеждой человека в реальной жизни, и все равно Орландо не мог позабыть, что рядом с ним Саломея Фредерикс, настоящая девушка, и она лежит полуобнаженная. Но Фредерикс считал себя парнем, по крайней мере в Сети. Что же тогда заставило Орландо отодвинуться от виртуального тела друга? Чувство неловкости? Сэм его возбуждает? Честно? Странно.

«Это от отчаяния, — подумал Орландо. — У меня никогда ни с кем не будет секса, если только за деньги. Здесь или в реальном мире. А теперь мое время уходит на это приключение».

Его герой принадлежал к тому типу, что черпают огромную силу в своей девственности. Если бы у него был выбор, он не взял бы такой образ.

Весь день он плохо спал. Яма была как сауна, а ум его беспокоен. Когда они выбрались наружу после захода солнца, Орландо чувствовал себя измученным и больным. Уже через милю он начал сомневаться, сможет ли идти всю ночь.

Фредерикс догадался, что Орландо нездоров, хотя тот раздраженно отвергал предложения помощи, и старался идти в таком темпе, чтобы Орландо не надо было бы напрягаться. Уловку трудно было скрыть, а для Орландо это было хуже, чем отстать.

Он точно не знал, в чем причина. У него болели суставы, но к этому он давно привык. Ему было жарко, даже после жаркого дня ночь казалась раскаленной, они обливались потом, бредя по пескам, но и в этом не было ничего нового.

Хуже всего то, что он не может набрать в легкие побольше воздуха. Как бы глубоко Орландо ни вдыхал, оставалось ощущение, что в груди находятся полости с углекислотой, которую невозможно выдохнуть. Он начинал задыхаться, не успев вздохнуть.

Орландо останавливался уже в двадцатый раз, сгибался пополам и вставал на колени, пытаясь вдохнуть воздух.

— Что, совсем плохо? — спросил Фредерикс. Он не смог скрыть дрожь в своем голосе.

Орландо кивнул. От усилия он закашлялся, перед закрытыми глазами замелькали огоньки. Но, даже открыв глаза, он увидел плывущее небо и огоньки.

— Да, мне плохо.

— Нам лучше остановиться, — осторожно предложил Фредерикс. — Можем присмотреть себе место для стоянки. Может, на этот раз разложим костер — сам знаешь, потрем палочку о палочку.

Орландо не согласился, несмотря на тяжесть в голове.

— Мы должны идти. Мы должны рассказать остальным.

— Я знаю. Мы должны рассказать остальным, что ты узнал про этих братьев Грааля.

— Значит, нужно, — Орландо судорожно вздохнул. — Мы должны добраться до Стен Приама.

— Да, но что толку, если ты убьешь себя? — Фредерикс настаивал, почти грубо.

— Послушай, Фредерикс, — возразил Орландо, поднимаясь с колен. — Я все равно умру, и здесь нет твоей вины, ты ничего с этим не можешь сделать.

— Мы все умрем, Орландо.

— Я не это хотел сказать, и ты прекрасно знаешь. Я, возможно, не смогу выбраться из этой Сети. Для меня это слишком. Я обычно проводил в постели двенадцать часов в день, даже когда не было обострения.

Он поднял руку, чтобы остановить возражения:

— Мне здесь не справиться, Я не могу. Нам предстоит сделать работу. У меня есть это здоровое тело Таргора, и я выжму из него все, что можно. Если я не передам эту информацию Рени и !Ксаббу, они не смогут выбраться из Сети. Они рискуют все погибнуть здесь — полдесятка людей! Не говоря уже о детях, таких как брат Рени. А что до меня — если бы здесь была какая-нибудь Нильская областная больница, я лег бы в нее. Там, наверное, были бы судна в виде пирамид, тогда я протянул бы еще несколько месяцев. — Он медленно двинулся дальше вдоль реки, Фредерикс стоял на месте. — Спасибо, что ты обо мне заботишься, — бросил он через плечо. — Но у меня нет выбора.

Фредерикс пошел рядом, но больше не нашел что сказать.

Орландо решил не останавливаться после такого разговора, и они прошли довольно далеко. Ему был нужен кислород, но частое дыхание вызывало кашель, тогда он воспользовался своей уловкой из реального мира, которую применял, когда у него случался бронхит, — стал дышать неглубоко и носом. Он пошел медленнее, но старался держать темп. Луна проплыла над горизонтом и скрылась в облаках, это были первые облака, которые они увидели в Египте.

— Думаешь, пойдет дождь? — с надеждой спросил Фредерикс.

— Вряд ли, Упаут говорил, что в этих краях уже много лет не было дождя.

Когда начало светать, они разбили лагерь в куче камней метрах в ста от реки. Теперь не надо было напрягаться, и Орландо тут же опустился на землю. Он мельком заметил, что Фредерикс натягивает над ним свою одежду, и сразу уснул.

Женщина, которая убеждала его дать Бизли нужный ему ответ, появилась в смутных видениях Орландо.

На ней была лишь юбка из прозрачной материи, взгляду были открыты маленькие округлые груди и почти детский живот, но несмотря на разочарования и несбыточные желания Орландо, она не вызывала эротических мыслей. Ее глаза, густо обведенные черным, смотрели куда-то сквозь него. Она прижимала что-то к груди, но что именно, нельзя было разглядеть из-за ее темных волос, спадающих толстыми косами. Только когда она подплыла совсем близко и он мог коснуться ее (хотя во сне был обездвижен — бестелесный наблюдатель), и протянула к нему руки, он увидел, что она держит перо, переливающееся красками, длиной с половину руки. Орландо не мог назвать цвет этого пера.

«Кто ты?» — спросил он, или подумал, что спросил.

«Я — Ма'ат, — ответила она. — Богиня правосудия. Когда твою душу поставят на весы, на другую чашу ляжет это Перо Истины. Если твоя душа тяжелее его, она отправится во тьму. И если твоя чаша поднимется, то ты отправишься на лодку Ра вместе с другими праведниками, чтобы отплыть на запад и жить там в блаженстве».

Она говорила это со спокойной уверенностью экскурсовода или диктора документального кино. Он не видел ее раньше, ко она почему-то казалась знакомой, однако во сне он не мог вспомнить.

«Зачем ты мне это говоришь?» — спросил Орландо.

«Потому что это моя задача. Потому что я принадлежу к богам этого места. — Она замолчала, похоже, впервые сбилась, словно вопрос Орландо вдруг нарушил что-то. — Потому что я не знаю тебя, а ты ходишь между реальностью и вымыслом, — наконец нашлась она. — Твое присутствие беспокоит меня».

«Между реальностью и вымыслом? — Орландо пытался понять, что она хотела сказать, но богиня Ма'ат стала растворяться в воздухе. — Где я нахожусь?»

Она не ответила. Он проснулся и увидел, что солнце еще вовсю светит, Орландо задыхался, попытки набрать воздух в легкие стерли из памяти богиню из его сна.

Они находились в пустыне уже четыре с половиной ночи, а конца было не видно, не было никаких изменений. Нил петлял по равнине и исчезал в освещенной звездами дали, превращаясь в тонкую черную полоску. Вокруг них были только бесконечные дюны, меняющие форму от налетавших ветров, они постоянно менялись и постоянно были прежними.

Но что-то все-таки изменилось.

Фредерикс тоже это заметил.

— Ты слышишь?

Орландо с мрачным видом тащился по песку, проваливаясь по щиколотку.

— Это не звук.

— Что?

— Это не звук. — Он глубоко вздохнул и пошел еще медленнее. — Я уже чувствую это некоторое время. Это вибрация, типа того, еще оно напоминает запах. Много чего, но сначала я тоже подумал, что это звук. Оно впереди и становится все сильнее.

— Да, я понимаю, что ты имеешь в виду, — Фредерикс поморщился. — Что ты об этом думаешь? — Он старался говорить твердым низким голосом.

— Не знаю, но что бы это ни было, это плохо.

— Что же нам делать?

— Что нам делать? Идти дальше. У нас нет выбора, Фредерикс, ты забыл?

Ощущение продолжало усиливаться. То, что поначалу раздражало не больше, чем надоедливое жужжание насекомого или запах чего-то прокисшего, начало вытеснять все остальные мысли и чувства Орландо. Ощущение было как при сильной головной боли, но расположенной не внутри головы, а снаружи.

Они решили изменить маршрут, потому что благоразумнее было избежать встречи с этим нечто, хотя бы для того, чтобы поберечь нервы. Нил расширялся в этом месте, даже при ярком свете луны они не видели противоположный берег, поэтому, вместо того чтобы переплыть реку, им пришлось делать крюк по пустыне. Но этот маневр ничего не дал: под каким бы углом они ни поворачивали, источник неприятных ощущений всегда оставался впереди. Оно заполнило собой ночь, холодное, жуткое, неизбежное.

«Напоминает симуляцию предсмертных ощущений, — подумал Орландо, вспоминая те дни, когда он искал подобных развлечений, для того чтобы стать менее чувствительным. — Напоминает ощущения при ожидании, когда тебя поведут на казнь, а ты сознаешь свою полную беспомощность».

— Это та штука из Холодильника, — сказал он вслух. — Поджидает нас. Та, что ты назвал дьяволом, сущим дьяволом.

Фредерикс буркнул в ответ, что знает.

Орландо хотел только одного — позвать родителей и попросить их забрать его отсюда. Вообще, он скучал по маме. В другое время ему бы стало стыдно, но не сейчас. Ему очень нужно было, чтобы его обняли и сказали, что все будет хорошо. Однако Вивьен, которая находилась совсем рядом, в то же время была на другом краю вселенной. Как больно. Как больно.

А Фредерикс, шедший рядом, тоже страдал, пытаясь сдержать слезы. Он решил быть мужественным, как это обычно случается с глупыми мальчишками.

Они еще раз изменили направление и пошли обратно по своим собственным следам, которые, правда, почти замело песком, но теперь это было неважно. Над ними по-прежнему нависала угроза.

«Нам придется идти к нему, — вяло подумал Орландо, — У нас нет выбора».

Фредерикс потерял свою обычную невозмутимость: глаза округлились, взгляд как у животного на бойне.

— Я не хочу быть здесь, я не хочу быть здесь, — монотонно бормотал Фредерикс. — Я не хочу этого.

Орландо тронул друга за плечо, надеясь придать ему сил, но он сам был в отчаянии.

— Мы можем опять пойти туда. Откуда пришли. — Он снова пошел параллельно берегу. — Не важно, если мы опять окажемся в начале пути.

У Фредерикса не было сил спорить, он побрел за Орландо, низко опустив голову. Что-то тянуло их вперед, словно они были планеты и их засасывала черная дыра. На негнущихся ногах, едва удерживая равновесие, они продолжали идти, потому что не могли остановиться.

И только добравшись до конца подъема, они увидели это. У Орландо перехватило дыхание, словно его ударили в живот.

Вроде бы пугаться нечего. Храм раскинулся в песчаной долине, он был ярко освещен луной и окружен невысокими скалами, образующими широкое неровное кольцо. Вдоль всего фасада шли колонны, которые больше всего были похожи на мрачную ухмылку черепа в милю длиной. Хотя Орландо и Фредерикс стояли на возвышении и смотрели на храм сверху, из-за какого-то искажения перспективы казалось, что одновременно замок возвышается над ними, словно сама ночь свернулась под действием страшного притяжения храма.

Орландо никогда не приходилось видеть ничего столь мертвого и пустынного, как этот храм, столь холодного, покинутого и безжизненного. Но в то же время он знал, там что-то живет, они чувствовали его уже несколько часов, нечто настолько злобное, что даже от взгляда на его логово каждая клеточка тела Орландо, каждый нерв вопили — уноси отсюда ноги. Он знал, что убежать невозможно — любая дорога, которую они выберут, сделав крюк, приведет их сюда же. Но если бы не заклятие, которое накладывал храм, парализующее, лишающее воли, излучающее тоску, превращающее в камень, он бы все-таки бросился бежать и бежал бы, пока не упал, а потом бы полз, пока не остановилось сердце.

Они молчали не меньше минуты, и каждая секунда была наполнена борьбой с той силой, что неумолимо тянула их к замку.

— Да… Это очень нехорошее место, — придушенно сказал Фредерикс, горло его совсем пересохло. — Похуже, ч-чем в Холодильнике. О Господи, Орландо, я хочу… Пожалуйста, Господи, я хочу домой.

Орландо не отвечал: он знал, что сейчас ему понадобятся все силы. Он смотрел на свою ногу и при этом отклонился назад, сопротивляясь притяжению храма, а потом увидел, как его нога медленно отрывается от поверхности. Он сам как бы находился где-то очень далеко и наблюдал в мощный телескоп за происходящим на другой, далекой планете, поэтому ему было очень трудно управлять конечностью (нога почти не принадлежала ему). Он повернул ногу слегка в сторону и переставил ее, потом поднял другую и повторил маневр — трудоемкая, требующая концентрации операция. Каждая секунда сопротивления притяжению чрезвычайно выматывала силы.

Он отворачивался от храма шажками по два сантиметра, подняв налитую свинцом руку, взял руку Фредерикса, по которой словно проскочила искра энергии. Лицо Фредерикса стало мучительно сосредоточенным, он тоже начал поворачиваться мелкими шажками, отвоевывая каждый сантиметр. Когда храм исчез из виду, оказавшись у них за спиной, давление слегка уменьшилось, хотя храм не отпускал их, они чувствовали его каждым нервом. Орландо удалось сделать первый нормальный шаг прочь от долины, мышцы гудели, пот катил градом.

Он проковылял еще несколько метров, каждый шаг давался нечеловеческим усилием, словно он отрывал себя от жуткого растения, которое вцепилось множеством отростков в каждую клетку его организма. Позже, когда храм скрылся наполовину за барханом, Орландо почувствовал, что направление действия храма начинает меняться, словно гигантское строение и его аура потеряли цель. Теперь давление уравновесилось и стало одинаковым и спереди и сзади, однако Орландо не сомневался, что в каком бы направлении он ни пошел, и долина, и храм, и неизвестный его обитатель всегда окажутся перед ним. Орландо еле двигался, но, к своему удивлению, обнаружил, что у него открылось второе дыхание, о существовании которого он и не подозревал. Он рухнул на землю и принялся копать.

Фредерикс догнал его, опустился на песок и принялся помогать, делал он это неуклюже, чем напомнил Орландо животное, перенесшее удар молнии. Когда они вырыли яму сантиметров в шестьдесят в глубину, Орландо забрался в нее, Фредерикс вслед за ним. Они долго так лежали, пытаясь отдышаться.

— Нам не обойти эту штуковину, — заговорил Фредерикс, голос его был каким-то придушенным, словно ему сдавили грудную клетку. — Она все равно нас всосет. Она нас достанет.

Орландо не мог ни о чем думать. Все его силы ушли на прорыв и на рытье укрытия. Фредерикс, конечно, был прав, но Орландо не мог больше рассуждать об этом. Усталость давила не меньше, чем храм, только на этот раз не нужно было сопротивляться.

Сон был совершенно абсурдный, никакой логики.

Матово-черная пирамида уносилась ввысь, такая высокая, что ее вершина была не видна, такая широкая, что не видно конца. Темное небо, освещаемое лишь звездами, казалось светлым по сравнению с чернотой этой башни.

Он не мог оставаться здесь один, поэтому позвал жука, который обычно приходил во сне. Он боялся кричать громко, может быть, поэтому, сколько он ни звал, жук не появился. Но зато появился кто-то другой.

«Он не может прийти, твой слуга. Я его не чувствую. — Она говорила это тоном, которым сообщают неприятные новости, когда ощущают и себя причастными к ним. — Возможно, он сейчас в других снах».

Орландо повернулся на голос и увидел, что она парит рядом, бледная тень, едва различимая на фоне темного неба, перо по-прежнему было зажато в ее руке словно оно — защита от этой невообразимой пирамиды.

«Ты можешь мне помочь? — Он снова смотрел на пирамиду, простирающуюся ввысь и в обе стороны, заслоняя весь мир с этой стороны. — Я никак не могу обойти тот храм. Мы там умрем, если никто не поможет».

«Ты не можешь обойти его, — с грустью сказала она. — Такого еще не случалось. Он находится в центре всего. С ним нужно сразиться».

«Это… это Осирис?»

По ее лицу, хотя и едва видимому в темноте, пробежала боль.

«Нет, — ответила она. — Нет, тот, кто хочет забрать ваши жизни, гораздо необычнее. Это Владыка Сет, спящий, он управляет Красной Землей. Он видит сны, а мы — его кошмары. И ты часть его сна».

Он где-то уже слышал такое.

«Кто ты?» — спросил Орландо.

«Ма'ат, богиня Правосудия», — был ее ответ.

«Я имею в виду на самом деле».

«Я голос, — ответила она, — слово. Я миг. Впрочем, это неважно».

И тут он вспомнил.

«Ты — женщина из Холодильника. Спящая Красавица. Ты уже разговаривала с нами. Ты велела нам найти друзей у Стен Приама».

Она молчала, ее лицо совсем скрылось в тени.

«Почему же ты не хочешь нам помочь? Ты же застряла здесь, как и мы. Если мы не обойдем храм и не выберемся из пустыни, мы умрем, а также и еще многие. Кроме того, все дети, потерянные дети!»

Она отлетела чуть дальше, а когда его мольба осталась без ответа, Орландо понял, что потерял женщину. Он видел только силуэт, отверстие в ночном небе, силуэт ангела.

«Пожалуйста! — Он протянул к ней руки. — Пожалуйста».

«Помни, это лишь сон», — наконец заговорила она сама словно в полусне.

«Я знаю, что ты можешь что-нибудь сделать», — продолжал молить Орландо.

Вдруг стало несущественно, сон это или нет. Что-то важное крылось рядом, может быть последний шанс. Он не мог его упустить.

«Ты все знаешь. Помоги нам выбраться».

«Существует равновесие, о которым ты не знаешь, — возразила она, голос ее стал слабым, как дуновение ветерка, от которого даже песчинка не шевельнется. — Вещи, которые тебе неизвестны».

«Пожалуйста!»

Она склонила голову, потом подняла руку, показывая ему свою ладонь, белую как снег на фоне ночи. Через ладонь просвечивала звездочка.

«Иди вперед, пока не увидишь мой знак, — прошептала она. — Не знаю, правильно ли я поступаю. Нас слишком много, и никто нас не ведет».

«О чем ты? — Она сначала хотела помочь ему, но Орландо ничего не понял из ее слов. Последняя надежда ускользала. — Идти вперед?..»

«Идите в темноту, — сказала она. — Вы увидите мой знак…»

И она исчезла, огромная пирамида растворилась как дым, клалось только темное небо и одинокая яркая звезда.

Щека Орландо лежала прямо на песке, часть его попала и в рот. Он открыл глаза. Небо освещалось лишь звездами, луна давно зашла. Ощущение от того, что скрывалось за дюной, не исчезало: храм был водоворотом, а они уже попали в его воронку. Куда бы они ни направились, им не избежать его.

«Идите в темноту».

Не хотела же она сказать…

Орландо сел, сердце колотилось. Если он начнет слишком долго рассуждать, он не сможет в это поверить, даже находясь в этой виртуальной вселенной, в этом ненастоящем Египте, перед храмом, скрывающим кровожадное существо. Она пришла к нему во сне, она сказала ему, что следует делать. А факт, что в совете содержалось именно то, чего он меньше всего хотел делать, не оставляло места размышлениям.

Орландо потряс Фредерикса, пытаясь разбудить.

— Что? Что?

— Вставай, иди за мной, — Он выбрался из ямы и встал. Все суставы горели, дыхание обжигало легкие, но и об этом нельзя было думать. — Пошли.

— Куда мы идем?

— Просто иди и не спрашивай.

Фредерикс изумленно смотрел, как Орландо ковыляет вперед, и изумление перешло в ужас.

— Что ты делаешь? Там же эта штука.

— Эта штука везде.

— Орландо, вернись!

Орландо не слушал и шел дальше. Чего ему не следовало делать, так это слушать голос рассудка.

— Гардинер, ты меня пугаешь! Ты что, не в себе? Орландо! Вернись!

Одна нога вперед, потом другая: левая, правая, левая, правая. Он чувствовал чудовищное притяжение храма, теперь уже главной трудностью стало не переставлять ноги, а удержаться и не побежать вперед. Что-то снова вцепилось в него, да так сильно, что если бы ноги отказали, Орландо смог бы доползти на одних руках. Сила храма раскрылась, как ядовитый цветок, зазывающий без слов, без жестов, но настойчиво. Цветок ждал его. Цветок хотел взять его жизнь.

— Гардинер!

Голос Фредерикса доносился издалека. Та часть его мозга, что еще принадлежала Орландо, опечалилась, он знал, что друг еще не решился, разрывался между ним и собственной безопасностью. Но вот сзади послышались его шаги по скрипучему песку, значит, он сделал свой выбор. Следовательно, если Орландо ошибается или ошибается женщина с пером, Орландо обрек их обоих на смерть.

«Так, что же она сказала? „Ты увидишь мой знак“, что бы это значило? Как она может помочь мне?»

Он уже перевалил за вершину дюны и быстро спускался вниз, неуклюжестью походки напоминая сломанную игрушку. Пару раз он падал, но сила, схватившая его, не отпускала, Орландо даже не знал, ушибся или нет. Его снова поднимало на ноги и тащило вперед.

Фредерикс перестал звать его, но Орландо слышал хриплое, испуганное дыхание у себя за спиной. Они споткнулись и покатились на дно долины. Храм нависал над ними, его зубы-колонны широко улыбались в предвкушении еды. Орландо чувствовал, что существо внутри сейчас спит или занято чем-то еще, но, словно блоха на собаке, он уже чувствовал первые признаки пробуждения, огромное нечто просыпалось. Под тяжестью таких мыслей Орландо снова споткнулся и упал, но его по-прежнему тянуло вперед. Он даже не успел встать на ноги, пришлось ползти.

Песок в долине образовал комки и куски, которые были словно сплавлены страшным жаром и превратились в грубое стекло. Большие глыбы и обломки валялись повсюду, будто их отломили от гор, видневшихся вдали, раздробили и насыпали перед храмом. Мелкие куски резали колени и ладони, Орландо тяжело дышал, постанывая от боли. За спиной он слышал, что Фредерикс плачет. Орландо старался ползти там, где было меньше обломков, но это не всегда удавалось.

Он был настолько переполнен чувствами, что не замечал, куда опирается руками. Поверхность долины перед его глазами расплывалась и покрывалась черными точками. Он остановился, чтобы набрать в измученные легкие воздуха, а потом кашлял так долго, что думал — это конец. Тяжело дыша, Орландо наклонил голову, чтобы восстановить кровообращение. Зрение стало четче, и тут он увидел, что стоит коленями на чем-то закругленном, зарытом в лесок, это что-то не было камнем.

Он не сразу сообразил, что это керамика, видимая часть предмета была тверда. Среди абстрактных линий, вырезанных в глине, виднелась одна пиктограмма, отделенная от узора ромбовидным контуром, она представляла собой перо.

«Ты увидишь мой знак…»

Храм снова притягивал его, храм продолжал тянуть, но впервые после выхода из убежища Орландо оказывал сопротивление. Кровь пульсировала в голове, а он руками пытался отрыть сосуд из песка. Рядом полз Фредерикс, губы его кривились, глаза лихорадочно блестели.

— Помоги мне, — прохрипел Орландо. — Это то, что надо!

Фредерикс остановился, но сначала ничего не делал. Орландо копал песок, но никак не мог найти край сосуда. Он скреб песок, отбрасывал его, но не мог найти, за что уцепиться, чтобы вытащить сосуд из песка.

Фредерикс склонился рядом и начал помогать. Почти моментально они отрыли значительный участок поверхности сосуда, но по-прежнему уцепиться было не за что. Храм непрерывно притягивал их, он высился над ними, словно гора, требуя, чтобы они бросили все и ползли на животе, торопились, забыли обо всем.

Орландо застонал. Слезы застилали глаза.

— Это кувшин или что-то в этом роде. Он должен быть огромным!

Орландо знал, что они не смогут выдерживать напор храма достаточно долго, чтобы отрыть сосуд. Женщина с пером попыталась помочь, но у них не хватило сил, чтобы воспользоваться ее даром.

Голос внутри него требовал, чтобы он шел дальше.

— Я хотел помочь, — бормотал Орландо. — Я хотел их спасти.

Фредерикса рядом не было. Орландо почувствовал его отсутствие, и у него сжалось сердце. Нельзя, чтобы друг пошел один. Игра проиграна.

Он поднял голову и увидел, что Фредерикс возвращается, невероятным усилием воли поднявшись на ноги. В руках он тащил здоровый камень. На глазах изумленного Орландо Фредерикс поднял камень над головой и швырнул его на подарок богини Правосудия.

Грохот от удара, казалось, раздался прямо в голове Орландо, глина провалилась внутрь. Какое-то время оба смотрели в образовавшийся проем, потом что-то мелькнуло в глубине. Светлое облако вырвалось из тьмы кувшина и пронеслось мимо. Оно взмыло в воздух, вихрем понеслось ввысь и скрылось в темном небе, потом опустилось и обволокло их. Орландо вскинул руки, чтобы защитить лицо. Когда он снова посмотрел, на его пальце сидела крошечная обезьянка и очень внимательно смотрела на него. Еще с десяток крошечных существ расселись на нем и Фредериксе.

— Привет, Ландогарнер! — заговорило существо, присевшее на палец, его писклявый голос был неуместно веселым. — Куда идешь? Почему ты продержал Озлобышей взаперти так долго?

Еще две мини-обезьянки взлетели и парили в воздухе.

— Племя злится! — завопили они. — Скучная комната, скучная, скучная!

— Но теперь, — заявила первая, радостная и веселая, как комар у ворот ада, — теперь-то мы повеселимся!

«И это должно спасти нас? — подумал Орландо, охваченный чувством беспомощности и безнадежности, — Это все, что она могла сделать?»

Ярость и переутомление добили его. Последние силы покинули, а храм не ослаблял своего притяжения. Он знал, что на этот раз смиренно отправится к нему.

Словно поняв что-то, обезьянка глянула через плечо. Когда же она увидела каменную ухмылку, то завизжала и закрыла лапками лицо.

— Ой! — пискнула она. — Зачем ты привел нас сюда? Здесь совсем не весело.

ГЛАВА 33 НЕДОДЕЛАННАЯ ЗЕМЛЯ

СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Массовое культовое самоубийство в Новой Гвинее

(изображение: Сомарский аэропорт; жертвам, пострадавшим от дыма, оказывается помощь)

ГОЛОС; Двадцать шесть членов религиозной секты Папуа Новой Гвинеи совершили самосожжение в аэропорту столицы Порт-Морсби. В секту входили приверженцы самого распространенного культа на острове — культа грузоперевозок. Они вымочили свою одежду и тела в бензине и подожгли себя в зоне посадки аэропорта Сомар столицы Порт-Морсби. Погибшие не делали заявлений и не оставили объяснений.

(изображение: Каниджива перед зданием Нового Университета Лонстона)

Профессор Роберт Каниджива из Нового Университета Лонстона, Тасмания, заявляет, что это массовое самоубийство — не единичный случай.

КАНИДЖИВА: «Это происшествие нельзя назвать просто культом сумасшедших — данная секта существует с восемнадцатого века. Сейчас подобное происходит слишком часто, и не только в наших краях, — похоже на безумства конца тысячелетия, со времени которого прошло уже несколько десятков лет, но на этот раз причина происшедшего неясна. Создается впечатление, что люди чувствуют приближение чего-то необычного, какой-то катастрофы. Боюсь, что подобные инциденты будут иметь место…»

У некоторых оттенков цвета даже не было названия. Куски неба врезаны в почву, непонятно, с какой целью. Такой же неразрешимой загадкой для Рени являлось и присутствие здесь Эмили, марионетки, — она должна была остаться в той симуляции, для которой ее сделали. Но вид друга, бьющегося в конвульсиях на земле, которая на самом деле была не совсем землей, делал все эти вопросы бессмысленными.

В ужасе она прижимала тельце обезьяны к себе, стараясь сдерживать судороги, сотрясающие его, силой. Рени знала, что так припадки не лечатся, но не могла придумать ничего лучше. Когда конвульсии усиливались, и он начинал выскальзывать из объятий, она еще крепче прижимала бабуина к своей груди, словно надеялась упорством спасти ему жизнь. Наконец его мышцы расслабились, движения замедлились. Рени боялась посмотреть на него — боялась, что он уже умер. Но вот теплая мордочка ткнулась ей в шею.

!Ксаббу моргнул и открыл глаза. Сначала он осмотрел нелепое небо и недоделанный ландшафт, потом повернулся к ней. Взгляд его округлившихся глаз был серьезен.

— Рени. Как чудесно видеть твое лицо.

— Что происходит? — спросила Эмили-22813 из-за ее спины. — Почему никто мне не отвечает? Обезьяна больна? А ты кто?

Рени все равно бы не ответила, даже если бы знала, что сказать. Она крепко сжимала !Ксаббу, по щекам струились слезы облегчения, слезинки сверкали на его шкурке.

— Ой, я думала… — слова заглушались рыданиями. — Я была, уверена, ты… — Нет, она не станет произносить это слово. — С тобой все в порядке?

— Я устал, — ответил он. — Очень устал.

Он высвободился из ее объятий и присел рядом, напоминающая собачью голова понуро сникла. !Ксаббу еще продолжал дрожать, ноги ослабели, хвост вяло свешивался между ног.

— Что случилось? — спросила Рени. — Как тебе удалось найти проход и открыть его?

— Я расскажу, — пообещал он, — только сначала отдохну.

— Да, конечно. — Она погладила его по спине. — Я могу тебе помочь?

Наступивший покой казался противоестественным. Всего несколько минут тому назад за ними гнался Лев со своими мутантами — растительными медведями. А теперь они были в другом месте. И даже по сравнению с извращенной страной Оз, где находился Лев, это другое место казалось безумием.

— Люди, у вас есть что-нибудь съедобное? — спросила Эмили как ни в чем не бывало, — Я сильно проголодалась.

— Извини, у нас ничего нет. — Рени пыталась быть с ней терпеливой, но это давалось ей с трудом. Эмили потеряла свою ребячливую манеру поведения, но по-прежнему пребывала где-то в собственном мире. — Чуть позже мы походим, поищем что-нибудь.

!Ксаббу поднялся и потянулся, потом снова сел и зевнул, демонстрируя внушительные клыки.

— Мне уже лучше, — сказал он, — Извини, что испугал тебя.

Она впервые увидела на лице бабуина такую смущенную улыбку. Тут Рени задумалась: что же такое он заметил в ее поведении? Что-то, чего она сама не понимала?

— Я так перепугалась… я думала, ты умираешь. — Вот, она произнесла это. Рени вздохнула. — Как все странно… Как ты узнал про золотой свет — тот проход? А она что здесь делает?

— Эмили — не марионетка, — ответил !Ксаббу. — Не могу объяснить, откуда я это знаю, но я точно знаю. Когда я танцевал, то увидел этот мир с другой стороны.

— Ты хочешь сказать, что она как мы? Человек, заблудившийся в Сети?

Он отрицательно покачал головой.

— Я не знаю. Но она не — как это сказать? Не искусственная. — Он встал на задние лапы. — Лучше я объясню, что смогу.

Рени удивилась его быстрому выздоровлению, наследственной устойчивости к негативному воздействию, переданной предками, которым приходилось ежедневно бороться за выживание в пустыне в течение веков.

— Может, лучше сначала выбраться отсюда? — спросила она в ответ. — Можешь еще раз открыть проход? Здесь так непривычно. Так неестественно.

— Не знаю, хватит ли мне сил и ума сделать это еще раз, — ответил ей !Ксаббу. — Давай лучше расскажу, что произошло.

Рени села поудобнее, но поверхность того, что должно было быть землей, неприятная упругость раздражали. Слава богу, что они хотя бы не мерзнут и не поджариваются. Несмотря на чрезвычайную необычность этой симуляции, в ней совсем не было погоды, словно это какой-то деловой офис.

— Я уже говорил тебе вчера вечером, — начал рассказ !Ксаббу, — что ты должна смотреть глазами своего сердца. И это правильно, Рени, ты очень нужна нам, хотя ты этого и не понимаешь.

Она хотела рассказать ему про свое открытие, но время еще не пришло. Рени жаждала ответов на свои самые насущные вопросы.

— Пожалуйста, продолжай.

— Когда ты спросила меня, что я собираюсь делать, чтобы спасти нас, я понял, что ты очень, очень правильно все видишь.

С тех пор как я здесь, я потерял то видение, что дал мне мой народ. Рени, друг мой, я пытался смотреть на этот мир глазами городского жителя. Я отверг то видение, что дал мне Дедушка Богомол, вся мудрость моего народа, я так старался быть похожим на тебя, на Мартину, на бедного мистера Сингха. Но в вашем мире, в мире машин, я дитя. Когда я смотрю на мир так, это лишь взгляд ребенка.

Он кивнул, как бы проверяя себя.

— Как-то я рассказывал тебе про Народ, Сидящий на Пятках, бабуинов, помнишь? Как они убили одного из сыновей Богомола, а потом играли его глазом как мячом? Я еще говорил тебе, что выбрал это тело, потому что Дедушка Богомол говорил со мной во сне. Но тогда я не понимал, как все это сработает. Я утратил мудрость моего народа. И тогда я начал танцевать, потому что так я поступаю, если мой дух голоден. Когда я находился в том мире и танцевал, я вдруг понял. Бабуины воевали с Богомолом, они взяли глаз его сына и играли с ним как с игрушкой, потому что они не умели смотреть глазами сердца. Этот глаз был не только глазом сына, он был глазом самого Богомола, а они это не учли. Они были не в ладу с таким пониманием.

Вот это я понял, когда танцевал. Видимо, мне было велено носить это тело как раз для того, чтобы я понял истину. Бабуин, существо, которое много болтает и ссорится с другими, чтобы получить лишний кусок, не видит глазом Богомола — глазом души. Я не хочу сказать, что они злобные, Народ, Сидящий на Пятках. Они тоже могут многому поучить, например дружбе, семейным отношениям, а также силе, которую они получают от друзей и семьи, помогающей быстро решать проблемы с помощью мысли и рук. Но я должен был получить знание сам, Рени. Когда я танцевал, я понял, что нужно снова научиться видеть глазами, данными мне, видеть через сердце моего народа — именно этого я не делал все время, что мы находимся в этом мире, в этом мираже.

Когда танец закончился, Рени, я словно вышел из темноты ночи на дневной свет. Что я видел! Как это объяснить? Часто вы, горожане, считаете, что есть правильный и неправильный взгляд. Вы слушаете старинные истории вроде моих и говорите: «Только послушайте их, они как дети, эти бушмены. Они видят лица на небе, они думают, что солнце может издавать звуки». Но на небе в самом деле есть лица, если у тебя есть глаза, чтобы их видеть. А солнце поет песню, если у тебя есть уши, чтобы услышать. Мы очень по-разному видим мир, Рени, твой народ и мой, а я отбросил то, чему меня так долго учили.

Я перестал танцевать, только когда случилось чудо просветления, я почувствовал, что теперь ничто не укроется от меня. Можно назвать это подсознанием в действии — то, что я видел, но не понимал, стало для меня простым. Неважно, как это назвать. Что я знаю, то знаю. И первым было чувство, что меня что-то беспокоит, но за всем, что происходило, я его не замечал, не обращал внимания, забыл.

Это была зажигалка, но я понял это, лишь обнаружив ее у тебя в кармане. Ты спрашивала, зачем Азадор носит ее с собой, потому что монограмма на ней не из его имени. А еще Азадор говорил, что вещи из одного мира нельзя перенести в другой — ведь поэтому ты так удивилась, увидев здесь Эмили!

— Но это ничего не доказывает, — заметила Рени. — Он ведь мог ее украсть у кого-нибудь в симуляции Канзаса.

!Ксаббу, который был уверен в правильности своей догадки, только пожал плечами.

— Погоди, — сказала она. — Она не может быть из Канзаса, потому что это современная вещь — минисолар на стабилизированном водороде. А в Канзасе технологии прошлого века.

— Я этого не знал, — ответил !Ксаббу.~ Но после танца эта вещь по сравнению с нашими вещами — лодкой, одеждой — казалась реальной. Лучше мне не объяснить. Так увидели глаза моего сердца. Словами можно сказать так: я увидел разницу между белой черточкой на камне и рисунком антилопы на нем. Разница в… содержании — так, по-моему, будет правильно сказать — очень велика. А когда я держал зажигалку, то увидел, что это совсем другое, нечто куда более сложное. Попробую объяснить по-другому. Если ты или другой горожанин посмотрит на палку-копалку, которой пользуется мой народ, вы увидите лишь грубо обработанный кусок дерева, заостренный с одного конца. А для бушмена этот предмет полон значения, как для вас ружье или морское судно, он свяжет эту палку с тем, как можно ее использовать, как ее уже использовали, зачем она нужна. — !Ксаббу вопросительно посмотрел на нее. — Я понятно объясняю, Рени? Я очень устал, а эти мысли трудно облечь в слова.

— Конечно. — Она обернулась посмотреть, что делает Эмили, которую стало совсем не слышно. Девушка, как всегда погруженная в себя, а может, просто как зверек, который почувствовал себя неуютно, свернулась калачиком на земле, которая не была землей, и уснула. — Я пытаюсь понять тебя, !Ксаббу. То есть ты хочешь сказать, что зажигалка это что-то другое.

— Да. И когда я держал ее, касался ее, я чувствовал, что скоро многое произойдет. Что-то подсказывало мне, что я прав. Когда я зажигал ее или сжимал в руке, я чувствовал, что сделавший ее именно это и предполагал. И вдруг определенный набор действий открыл проход. Я его увидел, он был на некотором расстоянии от нас.

— Но я же его не видела, пока мы туда не добрались.

— Вряд ли ты бы его увидела. Этот инструмент, эта вещь, похожая на зажигалку, принадлежит кому-то из Братства Грааля, я уверен. Тот, кому она принадлежит, — видит, остальные — нет. Это делает их богами. Не сомневаюсь, что, если научиться правильно ей пользоваться, мы получим множество разных возможностей.

Сердце Рени забилось. Наконец хорошие новости — нет, просто превосходные! Они снова смогут стать хозяевами своей судьбы. Она посмотрела на блестящий кусочек металла в худенькой руке !Ксаббу, и впервые за много дней к ней вернулась надежда.

— Но я и еще кое-что увидел, — продолжил !Ксаббу. — Нет, не «увидел», это не то слово. Узнал? Почувствовал? Не уверен. Я понял, что эти существа, которых привел Лев, печальные, неуклюжие, не что иное, как тени, не более живые, чем деревья, камни или здешнее небо. Но Лев был живым, как Эмили, — !Ксаббу бросил взгляд на спящую девушку. — То ли реальный человек, то ли сила, но не часть симуляции.

— И ты теперь можешь отличать, что живое, а что нет?

Он отрицательно покачал головой.

— Нет, так было только в те минуты, когда мои чувства были обострены. Иногда после танца мы ощущаем, будто стоим на высокой горе и видим очень далеко и очень четко. Но не всегда, однако, когда так случается, состояние не длится долго. — Он повернулся к спящей девушке. — Сейчас я вижу Эмили такой же, как при нашей первой встрече.

— Но ты же можешь это повторить!

!Ксаббу издал какой-то лающий звук, наверное он так смеялся.

— Это нельзя включать и выключать по желанию, Рени, как машину. Мне было очень нужно, и я стал танцевать, чтобы найти ответы. За несколько минут я получил много ответов. Я увидел, что реально, а что нет, и я сумел вызвать проход. Но даже когда мне это удалось, я не знал, куда этот проход ведет. Вот поэтому мы здесь, в таком странном месте. Я могу танцевать годами и не получить ничего подобного еще раз.

— Мне очень жаль, — выказала свои чувства Рени. — Просто у меня вдруг появилась надежда.

— Надежда еще есть. У нас по-прежнему та вещь, что носил с собой Азадор. Она открыла проход. Не хочу сказать, что понимаю, как зажигалка работает, хотя во время транса понимал. Но ведь эта вещь из твоего мира машин, она подчиняется правилам. Какие-то действия могут заставить ее заработать.

— Можно, я подержу?

Она очень осторожно взяла зажигалку, словно та была стеклянная. Раньше с зажигалкой довольно грубо обращались: бросали на цементный пол, на палубу баржи, окунали в реку, — но она сохранилась такой же, как и раньше. Теперь же безделушка превратилась в сокровище, Рени боялась даже дышать на нее.

Зажигалка была прежней, короткой и толстой, старомодной. Рельефная монограмма «Я» выглядела вычурно. Даже зная то, что Рени уже знала, в предмете нельзя было угадать ничего необычного, просто зажигалка.

— А как ты… что ты с ней делал? — спросила Рени у !Ксаббу, ласково поглаживая монограмму, — Чтобы она заработала?

— Трудно объяснить, — !Ксаббу опять зевнул. — Я ведь видел ее своим истинным взглядом. Можно по-разному сжимать ее пальцами.

Рени исследовала зажигалку, привлекая весь свой опыт, она пыталась отгадать, что имел в виду создатель этого предмета. Однако прибор был сделан так, чтобы никто, кроме владельца, не мог им пользоваться. Никакого привычного интерфейса. Это был ключ, сделанный для богатого человека, секреты, которые он скрывал, предназначались только для него.

«Или для особенных людей, — горько размышляла Рени, — для танцоров, впадающих в транс, и воров-цыган».

На миг она вспомнила Азадора и даже прониклась к нему сочувствием, но эмоция моментально улетучилась. Если он использовал ворованный ключ, чтобы перемещаться из симуляции в симуляцию, то теперь возлюбленный Эмили стал как все.

Пытаясь представить себе, какой увидел зажигалку !Ксаббу в момент просветления, Рени вертела ее в руках. Она месила вещицу как кусочек теста, сжимала, поглаживала, крутила. В какой-то миг ей показалось, что та очень слабо завибрировала, словно затрепетали крылья мотылька по бархату, но вибрация моментально исчезла. И что бы она ни делала с ней, зажигалка оставалась просто зажигалкой. Рени передала ее обратно !Ксаббу, который очень осторожно принял драгоценность, обнюхал, потом взвесил на ладони.

— Как ты думаешь, где мы сейчас находимся? — спросила Рени у !Ксаббу. — И кто такой или что такое эта Эмили, если не часть симуляции? — Тут ей пришла мысль. — Азадор наверняка знал, проклятый насильник! Но делал вид, что она марионетка.

— Может, и так, — отозвался !Ксаббу.~ Но не забывай, что я об этом узнал только благодаря моменту просветления. Возможно, этот предмет определяет подобные вещи, и поэтому Азадор знал… а может, и не знал. В любом случае то, что Азадор стащил зажигалку, вовсе не значит, что он понимал, как она работает. — Бабуин полюбовался тяжелой блестящей вещицей. — А что касается Эмили, я не знаю, кто она. Но девушка — человек, и с ней надо соответственно обращаться. Возможно, она — призрак. Ты сама говорила, что в Сети есть призраки.

Рени вздрогнула, хотя здесь не было ни холода, ни ветра.

— Я такого не говорила. Я говорила, что некоторые думают, будто в Сети водятся призраки — может, это болтают люди, что вообще верят в призраки, а также в то, что, если наступишь на трещину, сломаешь спину своей матери, и другую чепуху.

!Ксаббу отвернулся, что всегда случалось, когда он обдумывал, как вежливее сказать, что не согласен. Если он и собирался спорить, то передумал.

— Не знаю, кто она. А что касается этого места, мне кажется, оно не достроено. Согласна?

— Может быть, — Рени осмотрелась, хмурясь, — Странно, однако, что они открыли эту симуляцию, не закончив ее. Понимаешь, что я имею в виду? В Сети могут быть сбои, но в основном она должна работать, а инженеры подправляют, что не работает. Но Атаско говорил, что эти симуляции выращивают, так что… — Она пожала плечами. — Все это не важно. Мне здесь не нравится. Меня подташнивает от отражений и странных цветовых сочетаний. И глаза болят. Есть у нас шанс перебраться в другое место?

— Хочешь сказать, открыть проход? — !Ксаббу снова понюхал зажигалку. — Не знаю, Рени. Я на самом деле устал, к тому же у меня исчезло то ясновидение.

— Но ты же сам говорил, что это просто машина, Я не хочу, чтобы ты себя измучил, но, !Ксаббу, попробуй один разок, на всякий случай. Может, вспомнишь, как ты это сделал.

— А что, если мы попадем в еще менее приятное место?

— Ну что ж, тогда развернемся и снова придем сюда, в Недоделанный мир. Ведь проход открыт в обе стороны, так ведь?

— Не совсем уверен, — с сомнением ответил !Ксаббу, но все-таки принялся вертеть зажигалку с большим вниманием. Он катал ее между ладоней, как кусочек мокрого мыла. Но очень скоро остановился. — Я чувствую, что у меня есть шанс, но сейчас я слишком устал. Сейчас не лучшее время.

Она вспомнила; как он бился в конвульсиях меньше получаса назад, и стала ругать себя за бесчувственность.

— Извини, !Ксаббу. Конечно, это может подождать. Тебе нужно отдохнуть. Иди сюда, положи голову мне на колени.

Она прислонилась спиной к бесформенному выступу, похожему на расплывающийся набросок кусочка ВР. Он больше напоминал идею, чем реальный предмет, в данном случае кусок виртуальной действительности потенциально должен бы стать кочкой, покрытой травой, на будущем холме. Было не очень удобно, но Рени бывала в местах и похуже. !Ксаббу пододвинулся поближе и вытянулся вдоль ее ноги, а его хвост щекотал ей подбородок. Он обнял руками колени Ирен Сулавейо и положил на них голову — забавная комбинация из человека и животного. Бабуин тотчас уснул.

Рени уснула вскоре после него.

Она не знала, сколько проспала, потому что в этом мире времени не было, но чувствовала, что довольно долго. Когда Рени открыла глаза, ее подстерегала неожиданность; что-то очень важное вывернулось наизнанку.

Первым, что бросилось в глаза, было небо — совершенно бесцветное раньше, теперь оно приобрело цвет. Только лишь легкий оттенок серого, но все-таки цвет. И другие цвета изменились, словно громадный фильтр чуть сдвинулся по шкале, и все в этом незаконченном мире стало чуточку темнее и чуточку тверже. Но не все предметы стали плотнее: некоторые из них, которые раньше были вполне материальными частями пейзажа, как бы стирались, превращались в фантомы самих себя. А некоторые и вовсе исчезли, ушли в никуда. Видимо, весь мир находился в стадии перехода, перестраивался во что-то другое.

Но из чего и во что? И почему это происходит так медленно? Что должно получиться в конце? Тотальное и почти мгновенное изменение пейзажа, когда они потеряли и Азадора, и лодку, умопомрачительные трансформации могли быть ответом на второй вопрос. А не являются ли слишком быстрые изменения там и слишком медленные здесь просто разными режимами одного процесса? Может, система сломана, как Рени и подозревала? Или перестраивает себя во что-то другое? Терзаемая неразрешимыми вопросами, она и не заметила, что голова !Ксаббу исчезла с ее колен, но тут бабуин заговорил.

— Знаешь, Рени, я проснулся с одной мыслью.

Он сидел рядом на корточках и изучал зажигалку Азадора.

— Ты хорошо отдохнул?

— Да, хорошо, спасибо. Я хочу рассказать тебе мою мысль. Я считал эту вещь инструментом, наподобие палки-копалки. А что, если она больше, чем инструмент?

— Не понимаю. — Рени заметила, что Эмили нет на том месте, где она находилась раньше, но раз !Ксаббу не беспокоится, значит, все в порядке — Больше, чем…

— Что, если она больше, чем инструмент? Что, если это Имя? Многие примитивные народы, и мой в том числе, верят в великую силу имен. Узнать истинное имя чего-либо значит получить над ним власть, А что, если зажигалка принадлежит кому-то из Братства?

— Тогда мы можем использовать ее, перемешаться с места на место, — задумчиво произнесла Рени. — Возможно, по-настоящему планировать, куда нам нужно, а не бродить вслепую.

— Это так, но если эта вещь принадлежит человеку Грааля, она может делать для нас то же, что и для него, то есть это может быть Именем.

— Ты хочешь сказать, как ключ доступа? Мы сможем попасть в такие места, куда нам путь закрыт? А может, и вовсе выйти из Сети?

— Или в файлы с информацией Братства Грааля. — Он улыбнулся. — Тогда мы можем нанести им серьезный урон.

— Ой, !Ксаббу! — Она радостно захлопала в ладоши. — Это куда лучше, чем я могла надеяться! Может, нам удастся добыть информацию про Стивена и остальных, ..

Ее ликование прервало появление Эмили, она бежала вниз по холму со всех ног, конечности так и мелькали в воздухе, словно за ней гнались черти.

— Помогите! — завопила она. Рени вскочила на ноги.

Эмили вдруг остановилась, лицо искажено маской боли и ярости.

— Я же вам говорила, что хочу есть, мне нужна еда! Вы обещали поискать, но не стали, а я умираю от голода! Здесь совсем ничего нет!

Рени изумилась такому сильному гневу девушки. И откуда им знать, что она на самом деле хочет есть? Они даже не знали, кто она такая, а тем более как она взаимодействует с Сетью. Может быть, Эмили на самом деле страдает?

— Мы тебе поможем, поищем… — начала было Рени, но Эмили прервала ее отчаянным воплем:

— Я уже искала, я же говорила, и здесь совсем ничего нет! А ведь я прошу не только для себя, вы, наверное, думаете, что я эгоистка и дура, а ведь совсем меня не знаете. Пища нужна моему ребенку! Я ношу ребенка!

— Снова? — единственное, что нашлась сказать Рени, и добавила. — Я хочу сказать: все еще?

— Вы ничего про меня не знаете, — стенала Эмили, потом опустилась на землю и горько заплакала.

— Наверное, нужно что-нибудь найти для нее, — сказала Рени !Ксаббу и вздохнула. — Может, найдем какие-нибудь полувыросшие фрукты или еще что. — Она внимательно посмотрела на девушку. — Эмили все еще беременна. Что все это значит?

!Ксаббу по-прежнему трудился над зажигалкой, поворачивая ее в своих проворных пальцах, он пытался отыскать нужный путь, был так поглощен, будто читал сложную поэму по книге для слепых.

— Пожалуй, нам лучше поискать другое место, — возразил он, — Что-нибудь более привычное, где есть еда для Эмили, укрытие, обычные вещи.

«Да, обычные вещи, вроде акушера», — чуть не сказала Рени вслух, но тут ей пришла в голову новая неприятная мысль.

— А когда тебе рожать? — Рыдания стали тише.

— Не… Не знаю.

— Когда у тебя последний раз были критические дни, месячные?

Девушка нахмурилась.

— Задержка на шесть недель. Это я знаю. — Она вдруг заговорила шепотом: — Я так странно себя чувствую.

Рени облегченно вздохнула. У худых трудно понять, но, даже учитывая временные помехи в Сети, ей еще нескоро рожать.

— Мы сделаем все, что сможем, поможем тебе, — теперь она старалась говорить мягче. — Мы найдем тебе еды…

Рени замолчала. !Ксаббу затих, его пальцы двигались очень осторожно. Он не смотрел на металлический кусочек в своих руках, а устремил взгляд куда-то вдаль, словно к чему-то прислушиваясь.

— Рени, — позвал он спокойным голосом, — я, кажется, нашел проход, он где-то рядом. Может быть, это тот, по которому мы пришли…

— Хорошо, просто прекрасно!

Теперь можно забыть о проблемах Эмили, если бушмен может заставить зажигалку работать нормально, тогда многое разрешится к лучшему.

— …Происходит что-то странное. Я чувствую, что там кто-то есть.

— Что ты хочешь сказать? — У Рени внутри вес сжалось, голос стал резким. — Ты говоришь: кто-то? Кто?

!Ксаббу закрыл глаза и долго не отвечал, все это время он держал зажигалку в своих темных пальчиках, как огранщик, готовящийся нанести последний штрих.

— Ты подумаешь, что я сошел с ума, — наконец заговорил он. — Такое ощущение, что кто-то находится внутри котла, пустого котла. Когда ветер дует в нужном направлении, я слышу голос, очень близко, хотя совсем ничего не вижу. — Его лицо стало совсем человеческим, !Ксаббу нахмурился. Впервые за много часов ее поразила неуместность сима лучшего друга. — Рени, я думаю, это Мартина.

— Что? Ты шутишь!

— Я то ли вижу ее, то ли чувствую. Не могу описать. Но она по другую сторону чего-то, она ищет выход. — Его голова дернулась назад, как от резкого звука. — Она рядом!

Рени подобралась поближе, но оставалась в нескольких сантиметрах. Она не хотела прикасаться к нему, боялась нарушить каким-то образом происходящее.

— Она одна? Ты чувствуешь еще кого-нибудь? Они нас найдут?

— Я не знаю, попробую открыть проход, если вспомню, как я делал это раньше. — Он старался изо всех сил, нахмуренное лицо отражало предельную концентрацию внимания. — На этот раз идет туго, я что-то делаю неправильно.

И когда он это говорил, невидимая рука как бы отломила кусочек пейзажа в нескольких метрах от них, чтобы пропустить зажигалку. Очень быстро разрыв вытянулся в светящуюся горизонтальную полоску размером с вытянутую человеческую руку. Двойные огненные линии поползли вниз к земле. И тут же между полосками вспыхнуло сплошное блестящее золотое сияние, но странно, что оно не выходило за пределы рамки.

Эмили смотрела, открыв рот от изумления. Рени тоже была потрясена. Она видела такое лишь во второй раз, поэтому изумилась не меньше, чем тогда в Лесу. И только !Ксаббу отнесся совершенно спокойно к неземному явлению: глаза его были плотно закрыты, губы шептали какое-то заклинание.

Сверкание чуть потускнело. Завеса света потемнела, приближаясь по цвету к янтарю. Рени вдруг охватила жуткая паника, она подумала, что ничего не получилось, что, если Мартина и была на том конце, они ее безвозвратно потеряли.

Из-за сияющей пелены вдруг раздался грохот, такой неожиданный и страшный, что Рени не услышала собственного изумленного крика. Из прохода выпало несколько машущих руками и ногами фигур, они сбили Рени и !Ксаббу с ног. Грохот утихал, по мере его утихания золотой прямоугольник замигал и погас. Больше она ничего не видела, потому что нечто тяжелое, шипастое и колючее лежало на ней, вжимая щекой в якобы землю.

— Мартина? — закричала Рени, пытаясь выбраться из-под тяжести, придавившей ее. — Это ты?

Т-четыре-Б, робот-очкарик в боевом облачении, скатился с ее спины, завопив от изумления. Он приземлился в сидячем положении и уставился на Рени, словно она была чем-то, чего не может быть.

Остальные тоже выбрались из кучи-малы.

— Рени! Господи, это ты! — На Мартине по-прежнему был невыразительный сим женщины с Темилюна, но голос нельзя было не узнать.

— Мартина! — Рени тяжело поднялась на ноги, ощущая синяки, полученные при приземлении Т-четыре-Б, сжала женщину в объятиях так крепко, что оторвала ее от земли. — Господи, боже мой, как это получилось? Мы думали, что навсегда потеряли вас! Орландо с вами?

Их перебил скрипучий голос Флоримель.

— С нами прибыл Уильям, Мартина. — Рени сначала обрадовалась. — Но он где-то ушиб голову, сейчас он без сознания.

— Слава богу, — пробормотала Мартина. — У нас есть что-нибудь, чтобы связать его?

— Связать? — переспросила Рени. — Ты хочешь сказать: обездвижить его? Мы говорим об одном человеке?

— Да. Он… Я не знаю, кто он, — объясняла Мартина. — Но он не тот, кем мы его считали. Он пытался убить Кван Ли.

— Ничего не понимаю. — Рени почувствовала свою беспомощность перед этим невероятным потоком странных известий. — Кто же прибыл с вами? Что произошло?

Новый мир, необыкновенно спокойный еще минуту назад, вдруг пришел в движение. Т-четыре-Б поднялся на ноги и счищал грязь с шипов перчаток носовым платком, на некоторых шипах были темные царапины. Одновременно он с интересом поглядывал на Эмили-22813, хотя та смотрела на робота как на огромное и очень неприятное насекомое.

Кван Ли и Флоримель (Рени не сразу различила, кто из них кто: она давно не видела обоих, а на них были одинаковые тела женщин Темилюна) склонились над Уильямом, его долговязое тело, одетое во все черное, лежало рядом с тем местом, где открылись ворота. Из-под капюшона на бледное лицо сбегала струйка крови. Флоримель отрывала полоски ткани от своей крестьянской блузы, чтобы связать его; Кван Ли делала то же, правда несколько раздраженно, словно предпочла бы обойтись без посторонней помощи и сама связать пленника. Рени гадала, что же такое сделал Уильям с Кван Ли, если эта застенчивая женщина стала столь воинственна.

Ни Орландо, ни Фредерикса среди прибывших не было.

!Ксаббу встал, все еще сжимая зажигалку и ошеломленно взирая на происходящую суету, но не принимал в ней участия, словно состояние транса, в которое он впал для создания прохода, не совсем еще оставило его.

— Вы нас нашли или мы вас? — спросила Мартина. Она держалась на ногах только благодаря поддержке Рени. — Все случилось так неожиданно. У нас столько новостей!

— Мы нашли кое-что, — объясняла Рени. — То ли ключ, то ли дистанционное управление. Некий прибор доступа, он похож на зажигалку, видишь? !Ксаббу с его помощью открыл проход. Теперь уже два прохода! Мы думаем, что она принадлежала кому-то из людей Грааля, а тот человек выкрал ее… — Она вдруг поняла, что ее переполняет облегчение и счастье. — Нет, не так, я потом объясню. Я ничего не поняла про Уильяма. Он напал на Кван Ли? Почему? Он что, сошел с ума?

— Боюсь, он шпион Братства Грааля. Когда мы были в Мире Заблудших… — ответила ей Мартина. — Ой, я забыла, что ты не знаешь, где мы побывали и что делали. — Она тряхнула головой и хихикнула, — А мы не знаем, что происходило с вами! До чего же все это было странно, Рени! — Она утомленно склонила голову. — А это место? Мне оно кажется очень странным.

От неожиданного вопля Эмили все подскочили.

— Он умер? — завизжала девушка. — Он весь в крови!

Рени повернулась посмотреть. Пытаясь отодвинуться от Т-четыре-Б, Эмили чуть не свалилась на Сладкого Уильяма. Изумилась не только она, стоящая на коленях около него Флоримель непонимающе взирала на свои покрытые кровью до запястий кисти. Руки Кван Ли тоже были перепачканы кровью, она отшатнулась от Уильяма.

— У него поранена голова, — отозвалась Флоримель, но уверенности в голосе не было. — Такие раны сильно кровоточат…

Рени тоже подошла и с помощью Флоримель перевернула тело. Когда они положили Уильяма на спину, Рени вскрикнула от удивления. Его черную одежду пересекали полоски, связывающие его, которые были пропитаны кровью. На странно окрашенной земле под ним образовывалась кровавая лужица. Земля изменила свой цвет там, где на нее попала кровь, она сделалась голубовато-зеленой и сероватой, а на ранах и одежде оставалась красной.

— Господи Иисусе. — Рени стало плохо от одного взгляда. — Как это получилось? Словно его поранил зверь.

!Ксаббу наклонился ниже:

— Он пока жив. Нужно нарвать еще бинтов и перевязать его.

Бабуин присел рядом, взял у Флоримель и Кван Ли полоски, приготовленные для связывания пленника, и стал перебинтовывать ужасные раны. Т-четыре-Б стоял рядом с обезьяной и двумя крестьянками, он выглядел столь же уместно, как какая-нибудь оффшорная фабрика игрушек на классической картине. Было очевидно, что его костюм смотрится здесь нелепо.

Рени почувствовала, что кто-то тянет ее за руку, это была Мартина, они отошли в сторонку. Мартина не стала подбадривать подругу, она наклонилась к ее уху и зашептала очень тихо, Рени даже не была уверена, что все понимает правильно. То, что сказала слепая, было просто невероятно.

— Это сделал кто-то из них, — сообщила Мартина. — Я уверена, что одна из них пыталась убить Уильяма. Конечно, в пещере, где мы находились, его мог ранить кто-то другой, но в тот момент, когда мы вошли в проход, я почувствовала, что совершается насилие, а после этого мы все время были вместе. Не могу сказать, которая из них сделала это, а которая только притворяется, что потрясена и испугана. Что-то в этой симуляции, какие-то помехи экранируют мои чувства.

Мартина говорила так, словно могла читать мысли, Рени это было не очень понятно. Она вообще плохо представляла, о чем идет речь.

— Не поняла. — Она сделала глубокий вздох, потом заговорила спокойно. — Уильям — шпион, а кто-то из нас пытался его убить?

— Кто-то, кто пришел со мной, — ответила Мартина. — Я считаю, что права, не знаю, в чем причина, но это произошло прямо перед тем, как мы перешли сюда. Я боюсь, Рени.

— Что же нам делать? ~ Рени украдкой оглянулась: все, кроме Эмили, были заняты спасением жизни Уильяма, забыв о том, что он сделал. Как можно поверить, что особенным способностям Мартины стоит доверять? Еще несколько дней назад Сеть почти довела ее до комы.

Мартина повернулась к остальным и заговорила громким, хотя слегка дрожащим голосом:

— Я знаю, что это сделал один из вас.

Все застыли. Флоримель и Кван Ли остановились над телом Сладкого Уильяма, в руках у них по-прежнему были бинты, сделанные из их собственной одежд; очень похоже на процесс мумификации. Т-четыре-Б тоже удивился, но лица было не видно из-за маски.

Эмили начала пятиться подальше от кровавой сцены, руками она прикрывала живот, но, услышав окрик Мартины, девушка из Нового Изумрудного Города замерла как перепуганный кролик.

— Я ничего не сделала! — Она согнулась пополам, словно хотела прикрыть своего еще не рожденного ребенка от обвинений.

— Не ты, Эмили, — заверила ее Рени. — Но, Мартина, мы не можем просто…

— Нет, — возразила Мартина. — Чего мы не можем, так это мириться с сомнениями. Если я ошибаюсь, значит, ошибаюсь, хотя вряд ли. И сейчас я получу ответ.

Крошечная женщина двинулась вперед, словно овчарка, которая хочет припугнуть свору своих диких сородичей одной лишь силой воли.

— Вы знаете, что мне дано видеть то, что сокрыто от вас. Кто путешествовал со мной, уже знает.

— Как, только из-за того, что на Уильяма напали, а ты думаешь, что это один из нас, ты будешь нас судить? — Флоримель с отвращением отвернулась, но в глазах ее промелькнул страх и злоба. — Это какое-то сумасшествие!

— Судить не придется, — Мартина дернулась назад, в ней вдруг появилась агрессивность, которой Рени никогда раньше не замечала. — Это либо ты, либо Кван Ли — только вы перепачкались в крови, и кто бы это ни был, ему не выйти сухим из воды.

Флоримель презрительно насупилась, а Кван Ли выразила недовольство, но тут Рени вспомнила.

— Мартина, я видела, как он — она показала на Т-четыре-Б, — чистил шипы на правой руке сразу, как вы пришли.

— Чего? — завопил Т-четыре-Б. — Ни фига себе, я что, крайний? Вы пожалеете, все пожалеете! — Он потряс своим шипастым кулаком, напоминающим рыбу-шар. Теперь подросток представлял угрозу для их безопасности — без Орландо и его сима варвара им будет трудно защититься от Очкарика, если дело дойдет до драки.

Но Мартина была непоколебима:

— Значит, и Т-четыре-Б подозревается. Если вы не доверяете мне, пусть разбирается Рени.

— Никто не будет меня судить, — угрожающе заявил Т-четыре-Б. — Ишь размечтались. Ни ты, ни еще кто!..

— Прекрати! — рявкнула Рени, она опасалась, что ситуация выйдет из-под контроля, — Все прекратите!

В наступившей относительной тишине спокойный голос !Ксаббу произвел эффект взрыва.

— Он пытается говорить, — сообщил бабуин.

Все повернулись к нему и увидели, что ввалившиеся глаза Сладкого Уильяма широко открыты. И в этот момент, когда все замерли, кто-то перегнулся через лежащего и напал на !Ксаббу.

Нападала одна из темилюнских крестьянок, но Рени не сразу разглядела, которая, мало того, она лишь через пару минут поняла, что это нападение. Ну зачем нужно нападать на !Ксаббу? Вес происходило как в замедленной съемке, без всякой логики, словно в наркотическом сне. Только когда темноволосая женщина поднялась на колени, высвободила !Ксаббу из захвата и отшвырнула в сторону с поразительной силой, Рени увидела, что это Кван Ли.

Что-то блестящее отлетело от места схватки и упало совсем рядом с Рени. Это была зажигалка, украденная Азадором. Рени не сразу поняла, что Кван Ли напала на !Ксаббу из-за этого прибора, но когда догадалась, наклонилась, схватила ее и крепко зажала в кулаке.

Кван Ли поднялась на ноги.

— Вот черт, — заворчала она. — Мелкий ублюдок умеет кусаться!

Она глянула на сжатый кулак Рени и с удивительной скоростью бросилась к ней, но когда Т-четыре-Б и Флоримель заняли оборонительную позицию по бокам Рени, Кван Ли отступила. Вспышка ярости сменилась притворной улыбочкой» слишком широкой, чтобы быть естественной.

— Может, отдадите добром, и я уйду? Никто не пострадает.

И голос, и осанка бабушки из Гонконга разительно изменились, а уж лицо исказилось до неузнаваемости. В ней то ли проявилась, то ли высвободилась чужая душа.

Снова появился !Ксаббу, остановившись у ног Рени. Убедившись, что он не пострадал серьезно, она уже открыла рот, чтобы потребовать ответов, как вдруг Кван Ли отскочила в сторону с невиданной скоростью, схватила Эмили и прижала ее к себе. Она проделала все это в один бросок, плавный и смертоносный, как атака змеи. Ухмылка стала шире прежнего.

— Если кто-то приблизится ко мне хоть на шаг, я сломаю ей шею. Обещаю. А теперь давайте поговорим о зажигалке, идет?

— Эмили всего лишь марионетка, — сказала Рени. — Она не реальная.

Кван Ли вскинула бровь.

— Значит, вам все равно, если я разорву ее на части у вас на глазах, правильно я поняла?

— Только попробуй, костей не соберешь, — прорычал Т-четыре-Б.

— Ладно, черт тебя возьми, умник. — Кван Ли старалась говорить хрипловатым тягучим голосом ковбоя, что в устах старушки звучало дико. — Тогда у нас будет мексиканская ничья.

Несмотря на будничный тон Кван Ли, Рени не сомневалась, что ситуация взрывоопасна. Она изо всех сил попыталась говорить спокойно.

— Если мы отдадим тебе зажигалку, ты обещаешь отпустить ее?

— С превеликой радостью. Там, откуда она родом, таких полно.

— Сначала ответь на несколько вопросов. Это часть сделки. «Если нам удастся заставить Кван Ли говорить дольше, — решила Рени, — может, кто и придумает, как с ней справиться». Она лихорадочно соображала, но ничего полезного не приходило в голову. Рени ненавидела себя за то, что попала в ловушку, ненавидела Эмили за то, что та позволила себя захватить. Она не хотела рисковать жизнью девушки дольше, чем это нужно, но не могли же они просто отдать зажигалку. Сама мысль отдать ценнейший прибор, когда они только что поняли его назначение, была нестерпимой, немыслимой.

— Вопросы?

— Кто ты такой? Ты не можешь быть Кван Ли.

— Умная девочка, — ответил человек в симе крестьянки. — Настолько умная, что думает, будто я поверю, что тебе все равно, если я освежую девчонку живьем. — Эмили взвизгнула и слабо забилась в его руках, но похититель ее успокоил, сжал покрепче в руках. — Беда в том, что ты почти ничего не знаешь — что случилось с твоим братом, например. А я знаю, чудовищно приятно, сногсшибательно.

— Не слушай ее! — Мартина положила руку Рени на плечо, — Она все врет, просто хочет ударить побольнее, разозлить!

Глядя на искаженное, полное ненависти лицо, сидящее в теле человека, которому они доверяли, Рени почувствовала дурноту.

«Это Волк, — подумала она. — Вес это время с нами был Волк, переодетый милой старушкой…»

— Вру, я вру? — Кван Ли резко обернулась и предостерегающе зашипела на Т-четыре-Б, который придвинулся на шаг, и еще крепче сжала горло Эмили. На мгновение ноги девушки оторвались от земли и забились.

— Зачем мне это надо? Какая мне разница, что думают или не думают какие-то неудачники вроде вас? — снова мелькнула волчья улыбка. — Но если моих друзей интересуют последние известия и спорт, могу сказать, что ваша китайская бабушка сейчас мертвее мертвых. Кван Ли пригласил Атаско, так я попал на ее линию. Бабушка Кван думала, что она — хакер, на самом же деле, полагаю, она попала в Сеть через кого-то в Гонконге. А закончила тем, что ее убили за это.

Чудовище притворно рассмеялось. Оно явно получало огромное удовольствие от ситуации.

— Ты работаешь на Братство Грааля? — спросила Рени. — Ты поэтому шпионила за нами?

— Шпионила для Братства? — медленно переспросила Кван Ли. — Вы всерьез так обо мне думаете? Тогда вы ничего не знаете. — Выражение ее лица снова изменилось, оно стало пустым и еще более пугающим, чем дьявольская усмешка. Эмили потеряла сознание и повисла на руках похитителя. — Хватит болтовни. Я знаю твои хитрости, дрянь. Или отдавай зажигалку, или я начинаю отрывать куски от девчонки.

У Рени не оставалось сомнений — в глазах Кван Ли не было ни малейших угрызений, взгляд пустой, как у элементаля, как у Гиены из историй !Ксаббу. Она очень хотела, чтобы решение принимал кто-то другой, взял на себя ответственность, но никто из ее друзей не шелохнулся, не произнес ни слова. Ей решать, она могла выбрать любое из двух — маленькая, хныкающая Эмили спорного происхождения или ключ к вселенной, возможно к жизни ее брата.

Она передала ключ !Ксаббу.

— Открой проход.

— Что ты задумала? — зарычало чудовище.

— Я не собираюсь передавать его тебе, кто знает, что ты с нами сделаешь. Когда !Ксаббу откроет проход, ты отпустишь Эмили и мы передадим тебе зажигалку. Потом ты уходишь в проход и оставляешь нас в покос, как обещал.

Флоримель крайне удивилась:

— Ты собралась отдать зажигалку этому монстру?

— Но у нас нет выбора. — Рени повернулась к Кван Ли. — Ну?

Она не сразу, но кивнула.

— Годится. Только без фокусов. Если что-нибудь выкинете, наказание последует незамедлительно.

!Ксаббу сосредоточился, он перебирал пальцами по блестящей поверхности зажигалки. Рени боялась, что он не сможет еще раз сделать это. Но вот за спиной существа в образе Кван Ли загорелось мерцающее полотно прохода. Кван Ли осторожно подобралась к нему, прикрываясь Эмили как щитом. Когда до него остался один шаг, она велела бросить ей зажигалку.

— Отпусти девушку.

— Не тебе приказывать. — Голос Кван Ли снова стал монотонно-бесстрастным. — Если вы меня убьете, я просто выйду из Сети, а вам этого не дано, потому что в отличие от меня вы здесь застряли. Но мне нужна зажигалка, поэтому отдайте по-хорошему.

Рени тяжело вздохнула и кивнула !Ксаббу, чтобы он швырнул зажигалку похитительнице. Та поймала ее, быстро осмотрела и с улыбкой шагнула к проходу, по-прежнему прикрываясь Эмили. Губы на лице, которое когда-то принадлежало Кван Ли, вытянулись, шпионка наклонилась над Эмили и поцеловала бесчувственную девушку в щеку.

— Давай поищем местечко, где можно уединиться.

— Нет, — закричала Рени.

Кто-то бросился к ногам чужака и вцепился в них. Шпионка завопила от злобы и боли. Рени, Флоримель, Т-четыре-Б, все бросились вперед, — они лупили ее руками и кулаками и пытались оттащить от прохода. Но сим Кван Ли был на удивление вертким и невероятно сильным, даже с таким превосходством в численности их шансы спасти девушку были невелики. Но атакуемая не могла одновременно держать девушку и оторвать !Ксаббу, вцепившегося зубами ей в бедро. Ругаясь на чем свет стоит, она выпустила девушку, а потом вырвалась из царапающихся и бьющих рук.

Кван Ли задержалась на самом пороге, чтобы, указывая дрожащим пальцем на Рени и остальных, заявить:

— Вот теперь я вам этого не спущу. Мы еще встретимся, с каждым.

На фоне яркого свечения выделялся только ее силуэт, а голос был удивительно спокойный.

— Увидимся, увидимся, — заверила ее Рени.

Предательница помахала зажигалкой, напоминая о своей победе, потом вошла в сияющий прямоугольник. А через секунду проход погас, словно его задули как свечу.

Несколько минут длилась давящая тишина. Тут Рени вдруг вспомнила:

— Где же !Ксаббу? Он висел на том чудовище.

Она почувствовала маленькую ручку в своей ладони, бабуин стоял у ее колен и смотрел на Рени, его мордочка была исцарапана и в крови.

— Я здесь. Когда Эмили освободилась, я отцепился от нее.

— Слава богу, — у Рени от испуга подкашивались ноги. Она тяжело опустилась на землю рядом с !Ксаббу. — Дважды в один день.

Мартина и Флоримель стояли на коленях около беременной девушки, та вроде бы приходила в сознание. Над ними возвышался Т-четыре-Б, беспомощно опущенные руки в шипастых перчатках сжимались в кулаки и разжимались. Он снова из героя превратился в беспомощного мальчишку. Все забыли про Уильяма, пока тот не закашлял, харкая кровью, и не спросил воды голосом, тихим, как шуршание листвы.

Рени подобралась к нему, а за ней и остальные. Она сразу увидела, что дела плохи: глаза Уильяма блуждали, при дыхании он издавал жуткое бульканье.

— Мы не нашли здесь воды, Уильям, — ответил ему !Ксаббу. — Извини нас.

После минутного колебания он предложил:

— Возьми воду у меня, — наклонился над ним, и струйка слюны побежала в рот больного.

Уильям сжал перепачканный кровью рот, появился кадык, он глотнул.

— Спасибо, — слабо выдохнул он.

— Ты должен поберечь силы, — строго сказала Флоримель.

— Я умираю, Флосси, так что лучше помалкивай. — Он еще раз вздохнул, в груди клокотало. — Вы скоро от меня избавитесь… так что лучше послушайте.

Глаза Уильяма широко распахнулись — он увидел Рени, вздрогнул и снова закрыл глаза.

— Мне казалось, что я слышал твой голос. Значит… значит, ты вернулась?

Она взяла его за руку:

— Я вернулась.

Он снова открыл глаза.

— Кван Ли! Опасайтесь Кван Ли!

— Она ушла, Уильям, — сообщила ему Мартина.

— Она пыталась меня убить, меня, жалкую старую крысу. Не хотела, чтобы я сравнил записи… о той ночи в Аэродромии. Я сказал ей, что слышал, как кто-то вернулся. — Он начал задыхаться. — Она призналась, что тоже слышала, но это якобы была… Мартина.

Слепая женщина наклонилась над ним:

— Так ты из-за этого тогда говорил мне странные вещи? Зачем ты мне это говорил?

— Я… хотел посмотреть, как ты будешь отвечать. Я сказал тебе правду о себе. Я подумал, ты догадаешься… если я совру. — Он закашлялся. — Старушка все разыграла как по нотам. — По его лицу пробежала конвульсия. — Боже, как больно. Мне кажется, что я умираю уже несколько дней.

Рени ничего не знала про ту ночь, о которой они говорили, и ей было больно смотреть на мучения Уильяма. Мартина потом все объяснит.

— Теперь это не важно, Кван Ли сбежала.

Он ее не слышал.

— Вот и ответ… на все вопросы о… смерти в Сети, а, Флосси? Никто… не смог бы это подделать. Ты… просто отбрасываешь коньки… и это на самом деле.

Лицо Флоримель ничего не выражало, но она крепко сжимала руку Уильяма в своих ладонях.

— Мы все с тобой, — сказала она.

— Мартина, я не сказал тебе… всей правды, — бормотал умирающий, теперь глаза его были открыты, но он явно не видел — не мог найти француженку взглядом, — Я сказал тебе, что кое-кто из моих друзей, друзей в реальном времени… были в коме. Но, знаешь, на самом деле это был один человек. Я… любил ее. Я не знал, что она так молода!.. Я не встречал ее в реальной… жизни. — Снова его лицо исказила боль. — Я не прикасался к ней! Никогда! Но я сказал ей… о своих чувствах.

Он застонал — пробитые легкие загудели.

— Когда она… заболела, я подумал, что… это моя вина. Я пришел сюда, чтобы найти… найти ее… сказать ей… что мне очень жаль. Я ведь думал, что она… взрослая женщина, правда, думал. Иначе я бы не… — Он открыл рот и замолк: пытался вздохнуть.

— Все нормально, Уильям, — успокоила его слепая.

Он слабо качнул головой, открыл рот, но не сразу сумел заговорить.

— Нет. Я был… дураком. Старым дураком. Но я старался… быть… добрым…

Некоторое время он прерывисто дышал, но больше не говорил. Наконец Сладкий Уильям вздрогнул и замер.

Рени посмотрела на застывший пустой сим, потом опустила капюшон ему на лицо и села. Она смахнула слезы со щек. Молчание длилось довольно долго, наконец она заговорила:

— Нужно похоронить его. В конце концов, нам придется побыть здесь какое-то время.

— Побойся бога! — зло возразила Флоримель. Она по-прежнему сжимала руку Уильяма. — Он ведь только что умер!

— Он мертв, а мы пока еще живы, — настаивала Рени.

«Нужно быть жестоким, чтобы делать добро», — подумала она про себя. Они лишились Уильяма и лишились ключа доступа. Нужно чем-то заняться, и не только ей одной. Лучше уж похороны, чем ничего.

— То, что его убило, может вернуться в любой момент, к тому же нам надо многое обсудить.

Кусочек ландшафта изменился, став чуть ближе к нормальному, из общего безликого, серого цвета начали проступать очертания камней, земли и травы.

— Если мы соберем такие более-менее готовые куски, нам не придется смотреть на пустой сим все время, что мы здесь. Вы ведь тоже этого не хотите?

— Рени, мы все устали и расстроены… — попыталась вмешаться Мартина.

— Я знаю. — Рени обвела глазами присутствующих, оценивая их состояние. — Именно поэтому нам следует кое-что сделать сейчас, чтобы не оказаться в трудном положении потом. — Она почувствовала, что говорит слишком властным тоном, и смягчила голос. — Знаешь, Мартина, здорово ты управлялась со всеми нами. В тебе иногда появляется что-то от бульдога.

Француженка неопределенно пожала плечами и отошла.

Эмили-22813 снова проснулась, рядом никого не было.

— Та женщина хотела меня убить!

— Мы это знаем, — ответила ей Рени. — !Ксаббу, если здесь можно как-нибудь разжечь костер, сейчас это было бы очень даже кстати.

— Посмотрю, что можно сделать, — он отправился вверх по недоделанному холму.

— Она пыталась убить меня! — ныла девушка, — Меня и моего ребенка!

— Эмили, — обратилась к ней Рени, — мы все знаем, что произошло, и очень сожалеем о случившемся. А сейчас у нас очень много проблем, поэтому прошу тебя, хоть раз заткнись!

Рот Эмили захлопнулся от изумления.

!Ксаббу нашел нечто совсем не похожее на дерево — скрюченный, как проволока, валежник, напоминающий древесные ветки, сделанные из затвердевшей рыболовной сети, Он сложил это аккуратной кучкой, ценой невероятных усилий ему удалось высечь трением искру и поджечь местный аналог растопки. Получилось замечательное подобие лагерного костра. Языки пламени меняли цвет и вид самым невероятным образом, иногда они превращались в дыры, в которых виднелись глубины, отсутствующие на самом деле. Но, при всех своих странностях, это был настоящий костер: он давал тепло, чего так не хватало этому месту, и он объединил их всех. Именно этого и добивалась Рени.

«Прямо как у !Ксаббу… каждый должен найти свою историю, — размышляла Рени глядя на неподвижные, настороженные лица. — Если ты не можешь позволить себе настоящий костер, придумай его».

Она стряхнула с себя новую волну изнеможения, Нужно еще доделать работу, прежде чем укладываться спать. В любом случае, необходимо назначить часовых, а это значило, что ей придется взять на себя первую смену, несмотря на то что она была готова свалиться, как сноп, в любую минуту.

«Если ты хочешь стать героиней истории — а кто-то обязательно должен, — приходится работать».

Рени посмотрела на каждого по очереди, размышляя.

Т-четыре-Б поблескивает доспехами в пламени костра. Эмили полностью ушла в себя, ее личико таит загадку. !Ксаббу — его темные глаза на мордочке обезьяны теплеют, глядя на нее. Упрямица Флоримель — ее сим совсем невыразителен, зато плечи сникли от усталости. Мартина — лицо поднято к небу, прислушивается к чему-то, что другим не дано слышать.

— Хорошо, — наконец решила Рени. — Нужно о многом поговорить, случилось много неприятного. Мы потеряли по крайней мере одного человека, Селларс не добрался до нас — может, никогда и не доберется — вот что можно сказать. Но мы здесь, мы живы и знаем теперь больше. Правильно? — Вялые кивки и невнятное бормотание нельзя было принять за бурное согласие, но все-таки лучше, чем полчаса назад. — Нам удалось найти друг друга в Сети и не только благодаря прибору, !Ксаббу с Мартиной тоже приложили к этому руку. Разве не так?

— Ты что, пытаешься выбиться в лидеры? — спросила Флоримель с легким оттенком агрессивности, так похожей на нее.

— Я лишь пытаюсь рассказать, что я думаю. Все могут высказываться. Я не могу оставаться в стороне, когда остальные начинают ссориться и наша группа распадается. Нет, не могу.

Флоримель улыбнулась, но ничего не сказала. Остальные лишь печально кивали, но надежда в них не умерла. В этом сером мире все смешалось, даже дым от странного костра был одновременно и реальным и нереальным.

— Мы можем кое-что сделать, — продолжила Рени. — Послушайте! Именно здесь, именно сейчас произойдет перелом к лучшему. Мы можем идти дальше, но сначала нужно все подробно обсудить.

Она снова обвела всех взглядом, наконец она поймала тон, нашла слова, которые приведут их к ней. Она знала, куда идти, пожалуй, она видела, как говорил !Ксаббу, «глазами своего сердца». Однако конечная цель была пока неясна, как далекая звезда, а без посторонней помощи Рени и вовсе ее потеряет.

— Мы не можем позволить себе секреты друг от друга, — убеждала она. — Всем понятно? Как никогда сейчас наши жизни находятся в руках друг друга. Никаких больше секретов.

В этом призрачном мире можно зажечь костер, но нельзя вызвать ночь. Очень долго они разговаривали, спорили, даже немножко посмеялись и поплакали, а потом наконец улеглись спать. Освещение оставалось неизменным.

Во время своего дежурства Рени смотрела на странно бесцветное небо и думала о брате Стивене.

«Я приду к тебе, мой маленький человечек, — обещала она. Она говорила это не только для Стивена, но и для себя, а также предупреждала все и всех, кто встанет на ее пути. — Я приду, найду тебя».

Она поклялась, что с сегодняшнего дня будет очень осторожной.