Редхард по прозвищу «Враг-с-улыбкой»

1

Он проснулся рано, на восходе. В окно долго смотрел на встающее за Веселым Лесом, солнце. Неспешно думал, прикидывал одно к другому. Курил натощак (еду ему приносили попозже, сам он в кухню не пошел, да и думать всегда лучше на пустой желудок).

Значит, имеется убитый Никер, что не вызвало, однако, никакой реакции в Доме Ведьм. Мала сошка или еще не нашли? Пес с ним. Имеется таинственный экзекутор. Имеется побитая Удольфа. Еще имеется шанс, наконец, все закончить в один день. Нужно лишь верно рассчитать время.

Он достал из сумочки стебелек «Глазок удавленника», тщательно вымерил его длину, примерно прикинул, какой кусочек ему нужен, чтобы стать человеком не на сутки, а на несколько часов. Он так и сидел со вчерашнего дня в облике змелюдя, не выходя из комнаты. Показалось бы странным, что он не поспешил стать человеком, как делал всегда до нынешнего дня. Спешил в человечье обличье. Как он уже выяснил, раны, полученные в облике змелюдя, зарастали, только когда он был змелюдем, и то же самое происходило и с человеческим обликом. То ли крючки, которыми нарисовали ему вечную улыбку, были чем-то смазаны, то ли заколдованы, но шрамы его, уже полностью зажив, не стягивались. Напротив, бугрились на щеках, широкие, выпуклые, шириной равные толщине пальца взрослого человека. Ладно, пусть так. Зато клеймо, зло подумал Редхард, удалось на славу. Как в книге пропечатано — «ЗЛОЙ». Аккуратно, чистенько, ровно, чудо просто.

За своими тайными думами дождался Редхард завтрака. Да, в Доме Ведьм было немало существ, которые по социальной лестнице стояли даже ниже его. Хотя почему — даже? Как-никак, он личная игрушка самой мистре Удольфы, с ним не шути…

Есть «глазки удавленника» натощак было бы просто глупо, слишком уж вредна была травка. Травка, которой он не мог запастись. Он поел, дождался, пока унесут посуду, посмотрел в окно, улыбнулся чему-то и снова сел на топчан. Еще рано. Пути ему предстояло часа три, потом три часа обратно и неизвестно, сколько времени займет задуманное им небольшое дельце. То, что он в облике человека и в полной амуниции (которую ему опять вернули! А чего им было бояться? Ну, застрели он Удольфу, убей еще несколько ведьм, ладно, допустим. А дальше-то куда? Без травки-то?) куда-то идет со двора, никого не волновало. Придет, куда денется. «Глазки удавленника» в огородах-то, чай, не растут.

Он уже подсчитал, когда ему стоит сжевать отмеренную порцию «глазок». В Дом Ведьм надо вернуться в полночь. В три часа пополудни надо откушать этого ядовитого, поганого сена. В его комнате была такая роскошь, как часы. Часы ему подарил, как бы ни дико это звучало, один из двергов, служивших Дому Ведьм. Дверги издревле славились своим мастерством в изготовление разных механизмов, первые «огнебои», а теперь лучшие, были их изобретением. Подарил — громко сказано. Завистливый карлик обменял прекрасные часы на заклятие «неугасимой трубки». Дверг сосчитал, сколько денег он сэкономит, поняв, что трубка Редхарда не нуждается в табаке, вырезал себе поистине неизносную трубку из железного дерева и пристал к змелюдю, как банный лист. Часы были Редхарду нужны, и он согласился. Пусть курит хоть до посинения, что дверг и делал теперь.

Часы пробили три. Редхард, уже отобедавший, сжевал кусочек стебля, привычно удержал приступ рвоты, оделся, собрался, спустился в конюшню и, не встречая у конюхов ни малейшего сопротивления, выехал со двора и исчез в лесу.

Через три часа легкой рыси, Редхард Враг-с-улыбкой въезжал в ворота того самого милого и аккуратного городка, откуда и начались его танцы с Домом Ведьм Веселого Леса. Он преспокойно, отвечая на неуверенные поклоны жителей, подъехал к ратуше, привязал у коновязи своего жеребца и легко взбежал по ступенькам вверх. Толкнул дверь, прошел в помещение и плотно закрыл ее за собой. Обернувшись, он увидел, что нос к носу стоит с гроллом-привратником.

— Вы? — спросил гролл, — прикажете доложить господину бургомистру?

— Нет, я хочу устроить ему сюрприз, — улыбнулся Редхард своей жуткой улыбкой.

— Но господин бургомистр сейчас может быть занят важными делами! — запротестовал лакей, отступая от Редхарда, так как тот неудержимо шел вперед.

— Вряд ли делишки бургомистра важнее вестей из Веселого Леса, — снова улыбнулся Редхард и выхватил шпагу, — с дороги, тварь!

— Сложно сказать, кто из нас больше тварь, — рассмеялся гролл, сжимая руки в «кулаки темного ветра» — средняя костяшка среднего пальца торчала вперед, стиснутая с боков указательным и безымянным пальцами. Шутки кончились.

И тут гролл кинулся на него. Да, гролл не ведьма Веселого Леса, но это быстрый, ловкий, умелый и сильный боец, он и кулаками мог переломать ребра, а то и проломить череп, сломать челюсть или вдребезги разбить внутренности. Редхард не хотел убивать гролла, а потом он просто прыгнул далеко вбок, подняв странную свою шпагу. «Не глупи, гролл. Мне нужен твой хозяин. Я верну тебе и зуб, и свободу» — проговорил Редхард, но гролл, как ручеек воды, скользнул к нему и почти прошел в зону ближнего боя. Шпага Врага-с-улыбкой оказались на четверть мига быстрее, и вошла верному гроллу в глазницу, насквозь пройдя голову и убив его сразу.

— Глупец, — с искренним сожалением проговорил Редхард, освобождая клинок, но не спеша убирать его. Он остановился на миг, прислушиваясь. Поединок их был быстр, шума не вызвал, других слуг в доме не было, или не было их поблизости, да и двери в кабинет бургомистра были плотно закрыты, так что вряд ли он что-то услышал.

Редхард поднялся к дверям в кабинет Торе, сильно ударил ногой в створку и прошел в кабинет. Торе стоял у стола. Искреннее удивление разлилось по его лицу.

— Господин Редхард, как же я рад! Какими судьбами? Как вы спаслись? Что с вашим лицом? — сыпал он вопросами. Редхард приложил палец к губам, аккуратно и плотно прикрыл дверь, прошел вперед и сказал: «Такие вещи лучше рассказывать не спеша, дорогой мой Торе, садитесь!»

— Да, вы правы, друг мой, — бургомистр сел на свое место, — так я вас внимательнейшим образом слушаю.

— Вы, я вижу, сильно устаете, — сочувственно сказал Редхард, — у вас утомленный вид, тяжелая ночь?

— Обычные стариковские недуги, — с лихостью в голосе отвечал бургомистр, небрежно махнув рукой.

— Сочувствую, искренне сочувствую, — покачал скорбно головой Враг-с-улыбкой, — у меня к вам, милейший Торе, один вопрос.

— Может, прикажете чайку или закусить? — перебил его бургомистр, широко улыбаясь, — простите, что перебил вас, милый мой Редхард, но я хозяин тут, мне непростительно делать такие ошибки, как не приветить дорогого гостя.

— Нет, благодарю вас, да и гролл ваш занят, я попросил его, простите мою наглость, почистить моего коня, — проговорил Редхард.

— Мой гролл, дом, да и я сам в вашем полнейшем распоряжении, — наклонил голову Торе, — так что же это был за вопрос?

— Зачем было посылать меня в Веселый Лес? — наивно спросил Враг-с-улыбкой.

— Но… Как же… Мы же все обговорили! — пробормотал бургомистр.

— Да, но я не о том. Не проще ли было просто взять любую из своих ведьм и сжечь на площади? Кто бы рискнул прекословить вам, ковен-мистор? — Редхард молниеносно встал, шпага, которую он все это время просто прижимал запястьем к перевязи, создавая видимость того, что она убрана, словно прыгнула ему в руку.

— Ты прав, ты совершенно прав, Редхард, Враг-с-улыбкой, я — ковен-мистор. И все должно было кончиться твоим оскалом, но эта дура Удольфа вошла в раж. Что мне остается теперь, кроме как убить тебя? Более того, Редхард Шут, я убью тебя, как убиваете вы, люди — земная плесень, — Торе моментально встал из-за стола. Оружие, судя по всему, было у него всегда под рукой, а точнее, где-то под столом, ждал ли он Редхарда, или всегда держал наготове, неизвестно — в одной руке он держал тяжелую шпагу, в другой — кинжал. Да, бургомистр нажил мозоли на ладонях явно не подписывая бумажки, или смиренно собирая «ведьмину косу-прыгунец». Конечно, года слегка прижали его к земле, но он и не метался вспугнутой лаской, а скользил по полу, держа шпагу и кинжал высоко, на уровне лица. Это была респанская школа фехтования, «магический круг» был ее основой. Редхард понимал, что если он хоть на миг зазевается, то получит ярд туленской стали прямо в грудь. Причем под этим самым мигом подразумевалось время, нужное для того, чтобы достать меч, для противостояния кинжалу. Но вместо меча Враг-с-улыбкой выхватил «огнебой» и нажал на спуск. Цепная пуля по локоть срезала Торе правую руку. Второй выстрел лишил его левой руки. Третий выстрел снес бургомистру левую ногу по колено. Достав второй «огнебой», Враг сделал то же самое и с правой его ногой. Тело бургомистра рухнуло на пол, Враг моментально присел рядом, уронив шпагу и «огнебой», простер руки над бургомистром и громко, четко выкрикнул «Заклятье Алой Буквы», которому научила его одна старая ведьма, пока он вез ее на костер к заказчикам. По простому принципу — не пропадать же добру! Она настолько, кажется, устала жить, что даже не злилась на пленившего ее Редхарда. И от этого ему было несколько не по себе, но заказ есть заказ.

Выкрикнув положенные слова, Редхард сильно дунул на каждый из обрубков рук и ног Торе, остававшегося в сознании. Мясо зашипело, словно Редхард прижал к нему пылающий смоляной факел, и тут же перестала идти кровь, повисла струпиками опаленная кожа.

— Зачем? — спросил Торе. Голос его не дрожал, не прерывался, но зрачки выдавали, что он терпит. Редхард вынул свою флягу, плеснул из нее в стакан, стоявший на столе, и поднес к губам Торе.

— Пей, нам надо поговорить. Пей, не бойся, чего теперь тебе бояться, — улыбнулся ласково Редхард.

— Отравы. Я не рвусь умирать и готов поторговаться. Даже без рук и ног я — ковен-мистор, так что ведьмы и прочая нежить в лепешку расшибутся, создавая мне условия для жизни. Пусть даже такой.

— Я тоже люблю жизнь, — задумчиво проговорил Редхард. Бургомистр, наконец, выпил, принюхавшись предварительно, предложенное и через миг облегченно вздохнул.

— Поторгуемся? Любые знания или что тебе там нужно за жизнь, — сухо сказал он.

— Ты знаешь, как снова сделать меня человеком? — спросил Редхард.

— Нет. Никто не знает, поверь мне, — с сожалением сказал Торе, — эта магия обратного хода не имеет. Как оборотничество. К сожалению, это навсегда.

— Жаль. Тогда расскажи мне об амулете, что носит на своих умопомрачительных грудях Удольфа, — сказал Редхард.

— Она и в постели под стать внешности, хочешь, подарю ее тебе? — предложил Торе. — Нет? И правильно. А про амулет… Это часть упавшей с небес звезды, подобранная нашими предшественниками тысячи лет назад. Этот металл снимает любые чары, пока он на тебе, самые могущественные, даже чары змелюдей, ты не знаешь о них. А дура Удольфа немного знает, вот и смогла тебя обратить. Таких амулетов в мире два. Один на груди Удольфы, второй… Второй у меня в столе. Но сам ты его не найдешь, клянусь тебе. Пообещай мне жизнь и забирай, пес с ним.

— Обещаю, — кивнул Редхард. Безрукий и безногий бургомистр стоил убитого Ролло. Кроме того, не все еще было кончено.

— Отсчитай третий от правого угла завиток. Нажми на него. Сосчитай до тридцати пяти, медленно, как бьет спокойное сердце, резко отпусти и нажми ладонью на морду сатира, вырезанную на левом углу стола.

Редхард послушался, и вскоре столешница раскрылась, как раковина (дико было наблюдать такую метаморфозу у дерева, из которого был сделан стол), оттуда на подставленную ладонь Редхарда выпал амулет. Точно такой же, как носила Удольфа. Та же цепочка. Синего золота. Редхард блаженно улыбнулся. Свобода. Ковен-мистор тоже улыбнулся. Но улыбка сошла с его губ, когда Редхард бесцеремонно поднял его голову и начал надевать амулет на него.

— Ты обещал! — задохнулся Торе и выдал себя.

— Ты тоже, кроме того, я просто хочу посмотреть, что выйдет, — придурковато улыбнулся Враг-с-улыбкой и надел цепь на шею бургомистра. Отпустил и она свободно упала на шею ковен-мистора. Цепочка тут же, как раскаленный нож в масло, вошла в плоть Торе и, пройдя всю шею насквозь, не задержавшись даже на позвонках, упала на пол. Голова Торе завалилась набок, отделенная от туловища без единой капли крови. Синие глаза его с ненавистью смотрели на Редхарда, спокойно покуривавшего трубку. Наконец, глаза угасли. Редхард положил трубку в карман и посмотрел на часы. Укладываюсь, подумал он. Даже с большим запасом. Посижу. Отдохну и подумаю. Еще не все.

Со скуки открыл шкатулку, стоявшую на столе у бургомистра. Золото. Рассмеялся и отсчитал себе в кошелек девятьсот золотых ляртов, монетами по двадцать пять ляртов. «Это за мужеложца Никера» — пояснил он голове бургомистра.

Сел в кресло, вытянул ноги и закрыл глаза.

До финала задуманного им представления было еще далеко. Конечно, обмен ковен-мистора на Ролло был бы равнозначным в глазах любого нормального человека, но Редхарду еще нужно было что-то решать с амулетом. Вряд ли Удольфа отдаст ему единственный в мире амулет. А обменять? Как, согласится? Теперь ему есть, что предложить прекрасной чародейке в обмен. Хороший обмен. Конечно, она может и просто его убить, как только узнает, что произошло, тут важно быстро, не давая ей времени подумать, продать свинью за бобра и совершить этот грандиозный обмен. А потом быстро, как можно быстрее покинуть Дом Ведьм, сам Веселый Лес, этот майорат и вообще, эту часть Черной Пади. Хорошего, как говорится, понемножку.

Почему-то жаль стало убитого им гролла. Почему он не захотел свободы? Отвык? Ковен-мистор был добр к нему? Был благодарен Торе за спасение? Зачарован? Кто знает. Но гролла все-таки было жаль.

Х-ха. Обмен. Еще будет переполох, когда найдут останки Никера. Если их не нашли ночью. Что вряд ли, он был уверен, что начался бы тогда переполох раньше. Ну, хорошо, допустим, их нашли. Грудь, пробитая невесть чем, оторванная голова. Решат, что кто-то из своих, силы вампирам тоже было не занимать. Найдут его, скорее всего, сегодня ночью. Днем обитатели Дома Ведьм, как правило, спят. Кто-нибудь наткнется на него, выходя на охоту.

Но тут уже ничего не попишешь. Если все пойдет так, как он рассчитал, то Никера просто спишут с общего счета. Если же что-то пойдет не так — то ему будет уже все равно, Никер к счету ничего не прибавит.

По сути, он пока лишь выиграл первую часть игры, в которую задумал сыграть с ведьмами Веселого Леса. Вторая могла быть фатальной. Но что поделать. Другого случая сыграть с теми, с кем не рисковал играть сам Ролло Огонек в свои лучшие годы, ему уже не представится.

2

Точно за четверть часа до полуночи, Редхард ввел коня в стойло, седло снимать не стал, просто поставил в стойло. Конюх (они жили при конюшне и дежурили круглосуточно, ведьмы держали роскошных рысаков) выразил удивление, но Редхард сказал, что ему, скорее всего, вот-вот снова уезжать, так что расседлывать коня — дело глупое, если вот-вот опять седлаться. Подпруги ему отпусти, да и хватит. Кормить пока тоже не надо, горячий.

Конюх, видимо, мечтал сказать, что он и сам все это знает, причем намного лучше, молча поклонился. Редхард похлопал его по плечу и, сняв с седла плотный кожаный мешок, прошел в Дом Ведьм Веселого Леса.

К себе заходить не стал, сразу пошел к покоям мистре Удольфы. Начиналась вторая, самая захватывающая часть игры. К концу ее душа Огонька, наконец, успокоится, или утешится тем, что душа Редхарда окажется рядом. В это Редхард верил.

Гролл у дверей посмотрел на него с подозрением, дверь перекрыл и снова сказал, что мистре Удольфа приказала не принимать. Редхард кивнул, соглашаясь, сделал полшага назад, держа мешок в правой руке и вдруг, резко шагнув, обрушил на челюсть гролла страшный боковой удар. Да, гроллы — великие бойцы, но то ли этот разленился, то ли и был не из важных, а скорее всего, просто и ожидать такого не мог, а потому и пропустил. Гролл упал на Редхарда, лицом вперед, что всегда уверенно говорило о потере противником сознания. Редхарда научил этому удару Ролло Огонек, не раз говоривший о себе: «Я умею бить», и это, надо отметить, было правдой. Многажды видел Редхард, как в пьяных драках в кабаках или в драках на дорогах, Ролло легко ронял на пол или на землю людей, значительно превосходивших его ростом и весом, а заодно и в силе. Собственно, после лет, проведенных с Ролло, Редхард мог бы и о себе сказать, что он бить умеет, но великим бойцом себя не считал — и правильно делал. «Уметь бить» и «быть бойцом» — вещи разные. Никогда бы в голову Редхарду не пришло, к примеру, вызвать на поединок того же гролла, исход был бы предрешен.

Но на сей раз ему повезло. Враг-с-улыбкой придержал тело бесчувственного гролла и нежно усадил его у косяка. Притомился гролл. Спит себе. Да и не бегать же с ним по всему замку.

Редхард разделся донага, свернув одежду и сапоги в комок, сунул ее в маленькую нишу возле двери. На себе он оставил только корсет, тот не мешал змелюдю, в которого Враг-с-улыбкой и обратился мгновением позже.

Редхард, как обычно делал гролл, трижды негромко ударил в дверь обшитым кожей молоточком.

Он был практически бесстрашным человеком, что, как уже было сказано, тревожило порой его друга Ролло. Но на сей раз ледяная рука, почти что неведомая ему, огладила сердце, толкнула горло и мягко исчезла, напоследок пройдя по позвоночнику.

— Я приказала не беспокоить! — прозвучал из-за двери голос Удольфы.

Но Редхард снова постучал. Простучали каблучки и дверь распахнулась. Удольфа, со следами гнева на дивном своем лице, воззрилась на змелюдя.

— Если ты не принес в самом деле ценных вестей, то я прикажу выпороть тебя так, как не пороли еще ни одну ящерицу! — посулила она.

— Понимаю, мистре. Весь в вашем распоряжении, мистре. Принес то, что показалось мне важным, мистре, — прошипел Редхард.

— Входи, — чуть помедлив, велела Удольфа. И Редхард вошел. Но разговор начала она. Гнев свой она уже подавила и, видимо, он был нужен ей для чего-то. Странно совпало, подумалось ему. Видимо, скоро она послала бы за ним. А подумалось ему это потому, что она, не спрашивая его, какого ему ляда нужно, прошлась своей текучей походкой по ковру взад-вперед. Заговорила первой.

— Кто-то убил вчера в лесу Никера. Вампиры волнуются, — сказала Удольфа вместо приветствия, прожигая его бешеным взглядом. Следы от пощечин был совсем незаметны, как отметил он.

— Я, — спокойно отвечал змелюдь. Мешок в его руке явно привлекал внимание Удольфы, но она гнула свое.

— И ты не боишься мне это говорить? — спросила она удивленно.

— Нет. Не думаю, чтобы у нас с вами, мистре Удольфа, возникли какие-то разногласия из-за этого дважды дохлого педераста, — отвечал он, слегка покачав своим кожаным мешком.

— А вампиры? Если они узнают, ты не боишься и их? — в голосе Удольфы мелькнуло нехорошее, опасное подозрение.

— Не боюсь. Кто посмеет тронуть личную игрушку мистре Удольфы? Пошипят, поколотят, может быть, и проглотят, — спокойно отвечал он. Так. Пора.

— Но я хотел говорить не об этом, — снова заговорил змелюдь, не дав Удольфе вставить и слова. Он шагнул к столу и вывалил на него, прямо на атласную белоснежную скатерть, голову ковен-мистора Торе, — а вот это и в самом деле серьезно, да? Куда серьезнее, чем какой-то Никер. Верно ведь, мистре Удольфа?

Ту, казалось, сейчас хватит удар. Она, не веря, не понимая, смотрела на голову Торе, которая глядела в никуда широко открытыми глазами.

— Что это? Откуда? Как? — голос ее пресекся.

— Мне надоело служить мистре Удольфе, — отвечал он развязно и сел в кресло, — я убил вашего ковен-мистора. Кроме того, он был плохим человеком. Да и человеком он не был.

— Скотина! Мразь! Я сниму с тебя кожу тонкими полосками и просолю каждый дюйм твоего мяса, тварь! — завизжала Удольфа и кинулась на него. Град ударов обрушился на его лицо. Он и не подумал закрываться, дождался паузы, когда та, наконец, выдохлась, встал из кресла и проговорил: «Я не закончил мысль. Я не хочу больше служить мистре Удольфе. Я достоин большего и желаю служить ковен-мистре Удольфе».

Удольфа замерла на миг, осознавая сказанное. А потом чистопробное, долгожданное счастье разлилось по ее прекрасному лицу. Все. Кончены годы рабства. Унижений. Приказов. Больше над ней никого нет. Она оказалась права, стократно права, создав змелюдя. А Торе, видимо, предчувствовал конец. Но… Торе не был мужеложцем Никером. Он был ковен-мистором и отнюдь не просто так. Он был поистине могучий колдун. Сильнее ее, она всегда признавала это.

— Но как?… — начала было она. В глазах ее росло понимание, соображала красавица молниеносно.

— Да так же, как и тебя, — рассмеялся Редхард, стоявший уже совсем рядом со счастливой миг назад Удольфой. И уже отработанным на Никере движением, Редхард змелюдь, Враг-с-улыбкой, снес с плеч голову Удольфы. Кровь ударила вверх, облила платье, пол, ковры, досталось и Редхарду. Миг простояв еще на ногах, тело Удольфы упало на пол. Редхард присел у головы Удольфы, в глазах которой не угасла еще жизнь. Как и у ковен-мистора, его глаза долго смотрели осмысленно, после того, как цепочка фальшивого амулета сняла ему голову.

— Дура, — нежно сказал Редхард, — неужели ты думала, что я, Враг нежити, не сложу два и два? Кто тебе велел при мне сообщать Реббе, что шрамы ее ты убрать не в силах из-за слизи змелюдя? Кто бы не понял, что может убивать теперь голыми руками? Но да, я не сразу это понял, кроме того, боялся ошибиться. И не успеть отомстить за Ролло Огонька. Кроме того, мне не хотелось остаток жизни прожить змелюдем. Кто тянул тебя за язык, когда ты говорила мне про амулет, дурында? А ваш ковен-мистор выдал себя сам, бабьей тягой к украшениям. Я видел его вчера в лесу. Все понятно? А теперь спи спокойно, дурища. Жизнь твоя кончена. Начинается жизнь Редхарда по прозвищу «Враг-с-улыбкой». И он снял с обрубка шеи прекрасной Удольфы цепочку синего булата. Но надевать не стал, повесил на ошейник корсета.

Губы Удольфы шевельнулись и он снова присел. «Умный…» — прочел он по ним. И, соглашаясь с этим абсолютно, кивнул.

— Да, Удольфа. Я умный. Это говорил один великий старик с Серой Осыпи. И Ролло Огонек так считал, раз взял меня в ученики. А вот ты, как оказалось, нет, — это было последнее, что, как был уверен Враг-с-улыбкой, услышала Удольфа, прежде, чем ее глаза окончательно погасли. Услышала и унесла с собой. Но не в могилу. Ее могилой станет весь Дом Ведьм.

Редхард взял тяжелую золотую лампу и поднес пламя к занавесям на огромных окнах. К скатерти. Ударил лампу об пол, колба лопнула, хлынуло содержимое и моментально вспыхнуло, занялся ковер. Редхард, вывернув кожаный, запачканный кровью ковен-мистора, кожаный мешок наизнанку, прихватил его с собой. Вышел в коридор, сунул в вывернутый мешок свою одежду, а сам мешок привязал к поясу корсета, чтобы руки оставались свободными. Сбрую с «огнебоями» и перевязи меча и шпаги надел просто на голое тело, поверх корсета. Гролл так и сидел, где он его оставил. Судя по всему, Редхард сломал ему челюсть. Но этого гролла почему-то жалко не было. Ничуть.

В руках он держал по лампе, прихваченных в покоях безвременно почившей Удольфы. Первая полетела в гобелен, растянутый на несколько этажей.

Вторая просто разлетелась вдребезги об пол второго этажа (покои Удольфы были на третьем).

Так, переполох начался. Пламя, гудя, пожирало ткань, драгоценные ковры, искуснейше выделанные деревянные панели, перильца, шпалеры. Редхард махнул через перила прямо на пол первого этажа. В человеческом облике это обозначало бы, скорее всего, перелом ноги или вывих, но змелюдю такое падение вреда не принесло.

Тут и случилась первая потасовка с группой оборотней, кинувшихся на него, кинувшихся молча, не задавая идиотских вопросов «Кто виноват?» и «Что делать?» Они знали ответы.

И завертелась кровавая карусель. Как давно, сколько же он ждал этого момента! В ход пошли меч и шпага, на плиты пола брызнула кровь, сталь с вплавленным серебром была прекрасным средством против нежити, обычная сталь не помогла бы.

Раз. Укол в сердце, оборотень падает на пол.

Два. Страшный удар с плеча пополам разваливает жилистое волчье тело и на обратном пути вспарывает бок другому оборотню. Три.

Четыре. Шпага входит в оскаленную пасть, выходит из затылка.

Пять. С плеч оборотня, который не счел нужным обратиться, слетает голова. Оборотни, поняв, что зубы их бессильны против шкуры змелюдя, кидаются на выход. Что-то бьет его в спину, что-то жутко опасное, как вопит сознание, но безвредно отскакивает. Разворот. Ведьма на галерке готовится ко второму заклинанию, гулко ухает «огнебой», тело ведьмы без левого плеча, части груди и руки, падает на пол. Следующий заряд в голову получает какой-то роскошно одетый вампир, не вовремя кинувшийся в драку.

Гулкие удары сверху раскалывают плиты пола, не принося вреда змелюдю. Это заклятия, заклятия, которыми сверху сыплют истово ведьмы, не побежавшие, или особенно неистовые, или просто не сумевшие уже убежать из пылающего Дома Ведьм. В ответ гремит «огнебой», ему вторит второй, цепные пули в плотных группах ведьм снимают свой жутковатый кровавый урожай, как косой снимая мясо, конечности, выпуская внутренности ведьмам.

— А ведь я говорила этой дуре Удольфе! — кричит, напрягая горло так, что жилы вот-вот порвутся, та самая старая, некогда декольтированная ведьма, — нельзя делать змелюдя, на него нет управы!

Все, слово сказано. Ведьма, облаченная в балахон, вскакивает на свою клюку, ее юный кавалер, которого приметил он на балу, прыгает следом и, прикрыв только головы руками, они вылетают в огромный витраж у потолка. Он легко мог бы снять ее вслед из «огнебоя», но не стал. За бесценную информацию.

Никто уже не рвется поквитаться с Врагом, они уже признали поражение, они просто спасаются. Лавой кидаются вслед за старой ведьмой на метлах, кидаются в окна, рекой кидаются мимо Редхарда к выходу, спешат, с мешками на спине, не в силах бросить добро, коротконогие дверги, мечется по залу обезумевший, выбравшийся из катакомб, шайтар, кидается на какого-то бледного юнца (или не юнца, кто тут разберет), одурев от рева огня и откусывает тому голову.

Редхард наискось прорезает толпу, раздавая бессчётные удары направо и налево, убивая, убивая, наконец-то убивая тех, кого он и должен был убивать, убивая, чтобы чуть легче жилось тем, кого недавно его убивать заставляли — людям. Маленьким девочкам. Бездетным парам. Старикам-солдатам. Всем. Кроме этих тварей. Зал напоминает бойню, поняв, что путь Редхарда, чуть замедленный их рекой, идет в конюшни, дико завывая, нежити и нечисть толпясь, давя уже друг друга, кусаясь, царапаясь, выдавливая соседям глаза, рвутся уступить ему дорогу.

На каменном полу диким смерчем стали и серебра танцует Редхард, Враг-с-улыбкой. Ревет пламя, ревут голоса, воют жуткие твари из катакомб, а кровавый фонтан вновь и вновь взлетает над толпой.

Редхард змелюдь. Враг нежити. Враг-с-улыбкой.

3

В конюшню он сошел уже попросту неспешно. Все было сделано, а пожар до конюшен доберется еще не скоро. Конюхи, простые люди, не нежить. Редхард успевает остановить удар прямо надо лбом одного из них. Они тоже в панике, но кони! Бесценные кони! Доверчивые, верные, честные твари, вся вина которых в том, что их заставляли служить не тем.

— Выводите коней из конюшен, — взревел Редхард, — я не трону вас! Только не трогайте моих! — И застывает на ступеньках, пока умельцы-конюхи, свистом и пришептываниями успокаивая скакунов (с кем поведешься…), выводят их в Веселый Лес. Спускаться туда просто нельзя — затопчут. Кованые копыта скакунов пробьют и его недоступную для ведьм, плоть. Не горим, успеется. Точнее, усмехнулся он, как раз горим, но успеется все равно.

Конюшня опустела. Он переводит дыхание и неспешно идет к станкам, где стоят его кони. Подходить к ним змелюдем нельзя — обезумеют. Он снял с ошейника корсета свой, да, теперь уже свой амулет и почти успел надеть, как чья-то изящная фигурка отделилась от станка, где стоит его заводной конь для перевозки груза. Чья-то, как же. Ребба!

…В конюшне, возле его лошадей и сумок, стояла Ребба. Она не убегала и, судя по всему, не пряталась.

— Поди прочь, я не хочу убивать тебя, — бросил Редхард. Ребба отчаянно замотала головой.

— Как знаешь, — пожал плечами змелюдь, делая шаг вперед.

— Сперва выслушай, потом убей, — прошептала ведьма. Тоска и ненависть отражались на ее лице. Погони Редхард не боялся — желающих, скорее всего, просто не найдется.

— Говори, — прошипел он.

— Когда-то, несколько лет назад, ты нашел и сдал для публичной казни моих родителей, — прошептала ведьма.

— Это моя работа, — равнодушно бросил Враг-с-улыбкой.

— Да, ты охотник на ведьм. А я ведьма. Я стала ведьмой, сила родителей, сгоревших на сельской площади, стала моей. Я нашла Дом Ведьм. Все, чего я хотела — это отомстить. Но, прежде, чем я нашла Дом Ведьм, я несколько лет моталась по Черной Пади, узнавая о тебе все, что только можно было узнать. Это я надоумила Удольфу взять Огонька. Я надоумила ее убить его. Я, именно я, хотя Удольфа и думала, что все решает она, заставила бургомистра выписать тебя сюда. И я же подготовила тебе встречу и шайтара. Я предложила изуродовать тебя. Эти годы я жила тем, что ненавидела тебя. Каждый миг. Ненавидела, когда искала сведения о тебе. Ненавидела, засыпая. Просыпаясь. Ненавидела, когда ты шел в Дом Ведьм, пока сидел в каземате… Я так сильно ненавижу тебя, что… Люблю, — прошептала Ребба и настоящие слезы ненависти и растерянности покатились из ее странных, фиолетовых глаз, — люблю тебя и не знаю, что делать теперь.

Никогда в своей жизни не слышал Редхард слова «люблю», обращенного к нему. Что-то новое, незнакомое ему, шевельнулось в его, как ему казалось, давно мертвой и освобожденной после мести за Огонька, которой он жил, душе.

— Что мне делать, Враг-с-улыбкой? — в отчаянии прошептала Ребба. Редхард молча надел амулет, не отвечая Реббе, прислушался к себе. Амулет он одел с закрытыми глазами, до последнего не веря в свое счастье. Спина заныла. Все. Победа. Реббу он не побоялся бы и в человеческом обличье, которое в тот миг вернулось к нему. Хлебнул, словно поднял заздравную, из фляжки.

Все так же молча он оделся, оседлал лошадей, перекинул сумки поудобнее и вдруг, неожиданно для себя, похлопал по седлу своей второй лошади.

— Прыгай в седло, мелочь (несмотря на прекрасное телосложение, полногрудая Ребба и впрямь была невысокого роста, примерно по плечо Редхарду). Поедем отсюда вместе. По дороге разберемся, что нам теперь делать. Мне тоже многое предстоит пересмотреть.

Загрузка...