Разум божий. Рассказы

Все дело в размерах

Жена Герберта Куки, миссис Эбигейл Куки, была женщиной, обладавшей обостренным чувством общественного долга и справедливости. Пять поколений ее предков жили в Новой Англии, и все были преисполнены чувством общественного долга и справедливости — качествами, широко распространенными в Новой Англии еще с конца эпохи сожжения ведьм.

Она жила в красивом старом доме в колониальном стиле, стоявшем на участке в пятнадцать акров в Реддинге, штат Коннектикут; она запрещала опрыскивать сад любыми химикатами и занималась экологически чистым садоводством. Она твердо верила в перегной, органические удобрения, законность требований «новых левых» и, тихо живя со своими детьми-подростками (муж имел адвокатскую практику в Денбери), много раз жертвовала свое сердце и мелкие чеки на добрые дела. Она была привлекательной женщиной, еще не достигшей сорока лет, и всегда твердо выступала за гражданские права. Склонность к истерике ей совсем не была свойственна.

Одним прекрасным летним утром она сидела на заднем крыльце без навеса и лущила горох. Внезапно она заметила на полу мелкую движущуюся точку. Позже она утверждала, что точка была похожа на муху.

Хозяйка взяла мухобойку и прихлопнула ее. Потом она глянула на комочек, прилипший к мухобойке, и тут у нее началась настоящая истерика. Когда же к ней вернулось самообладание, она поблагодарила Бога, что дети были в дневном лагере, и, все еще не в силах унять рыдания, позвонила мужу.

— Я убила человека, — объявила она ему.

— Да ты что? Погоди-ка, — ответил он. — Возьми себя в руки. С тобой все в порядке?

— Все в порядке.

— А дети?

— Они в дневном лагере.

— Хорошо. Хорошо. Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?

— Да. Я немного переволновалась…

— Я не ослышался — ты сказала, что убила человека?

— Да. Я немного переволновалась… Да. О Боже мой… да.

— Пожалуйста, возьми себя в руки, слышишь, Эбби? Я хочу, чтобы ты взяла себя в руки и рассказала мне, что же произошло.

— Я не могу.

— Кого ты, по-твоему, убила? Грабителя?

— Нет.

— Ты вызвала ПОЛИЦИЮ?

— Нет. Я не могу.

— Почему? Эбби, с тобой все в порядке? У нас в доме нет оружия. Как ты могла убить кого-нибудь?

— Пожалуйста… пожалуйста, приезжай. Прямо сейчас. Пожалуйста.

Через полчаса Герберт Куки примчался к дому, выскочил из машины и обнял свою все еще дрожащую жену.

— Что же все-таки случилось? — настойчиво спросил он.

Она молча помотала головой, потом схватила его за руку, провела на заднее крыльцо и показала на мухобойку.

— Ну и что, мухобойка как мухобойка, — нетерпеливо сказал он. — Эбби, какая муха тебя укусила?

— Посмотри на нее повнимательнее, — попросила она, снова пускаясь в слезы.

— Перестань плакать. Перестань!

Придя к убеждению, что у жены нервное потрясение, он решил, что лучше во всем потакать ей, поднял мухобойку и внимательно рассмотрел ее. Он разглядывал ее долго, а потом прошептал:

— Боже мой!.. Это же черт знает что такое! — Потом, не поднимая глаз, сказал жене: — Эбби, дорогая, в верхнем ящике моего стола лежит увеличительное стекло. Принеси-ка его, пожалуйста.

Она зашла в дом и вернулась с лупой.

— Только не проси меня смотреть, — простонала она.

Герберт осторожно положил мухобойку на стол и поднес к ней лупу.

— Боже мой, — вновь прошептал он, — Боже всемогущий! Провалиться мне сквозь землю! Помимо всего прочего, это белый человек.

— А что это меняет?

— Ничего… совсем ничего. Только… Боже мой, Эбби, он всего полдюйма ростом. Превосходно сложен, удар не смял его, голова, волосы, черты лица… голый, в чем мать родила…

— Не надо больше. Я убила его. Разве этого мало?

— Возьми себя в руки, дорогая.

— Я думала, это муха. Я заметила его краем глаза. Заметила и сразу прихлопнула. Меня сейчас стошнит.

— Прекрати. Ты убила не человека. Не бывает людей ростом в полдюйма.

— Меня сейчас стошнит.

Она побежала в дом, а Герберт Куки принялся исследовать мухобойку дальше.

— Черт побери, — вполголоса проговорил он. — Самый настоящий человек. Пять пальцев, правильные черты лица, светлые волосы… красивая козявка. Представляю, чем ему показалась мухобойка… как стальной плитой прихлопнули. Помяли немножко…

Бледная, но теперь уже в большей степени владеющая собой, Эбигейл вернулась на крыльцо и сказала:

— Все рассматриваешь этот ужас?

— Это не ужас, Эбби.

— Нельзя ли как-нибудь от него избавиться?

Герберт оторвался от лупы и задумчиво посмотрел на жену.

— Неужели ты этого хочешь?

— Хочу.

— Эбби, это самое загадочное происшествие в нашей жизни, а может, и в истории всего человечества. Я имею в виду, что людей ростом в полдюйма не бывает.

— А у нас тут кто?

— Совершенно верно, — согласился Герберт. — Кто он такой? Откуда он взялся? Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду? — сказал он мягко и кротко.

— Что именно? — спросила она, и в ее голосе послышались холодные нотки.

— Я — юрист, Эбби. Я — работник суда. Это моя жизнь, и я не могу позабыть об этом.

— А я — твоя жена, но об этом ты, похоже, уже забыл.

— Вовсе нет. Ты не сделала ничего плохого. Ничего. Клянусь своей юридической карьерой.

— Продолжай.

— Но у нас здесь лежит труп. Он всего полдюйма ростом, но Это все равно труп. Нам придется вызвать полицию.

— Зачем? Все кончено. Я убила беднягу. Мне и так придется жить с камнем на душе. Тебе этого мало?

— Не драматизируй, дорогая. Мы не знаем, что это такое. Может, ты прихлопнула насекомое. Мы знаем только, что это — некое подобие насекомого.

— Дай мне посмотреть в лупу!

— Ты действительно хочешь?

— Сейчас я спокойна.

Он передал ей лупу, и она взглянула сквозь нее.

— Это не насекомое, — заметила она. — Что скажут дети? Ты же знаешь, какие они… Помнишь, когда ты хотел отравить кроликов, которые погрызли наш салат.

— Детям не надо знать об этом. Я позвоню начальнику полиции Брэдли — когда-то я оказал ему услугу.

Брэдли сидел в своем кабинете и смотрел на мухобойку.

— Никак не могу собраться с духом и отделить его от мухобойки, — пожаловался Герберт. — К тому же я забыл дома увеличительное стекло.

Шеф полиции неторопливо вынул из ящика стола лупу и поднес ее к мухобойке.

— Черт возьми, — прошептал он. — Ни за что бы не подумал, что придется увидеть что-нибудь подобное. Самый настоящий человек, правда?

— Не бывает людей ростом в полдюйма.

— А пигмеи?

— Четыре фута. Это сорок восемь дюймов — ровно в девяносто шесть раз больше.

— Ну…

— Что ты имеешь в виду, говоря, что ни за что бы не подумал, что придется увидеть что-нибудь подобное? Похоже, тебя это не очень удивило.

— Ну, я слегка удивлен, Герб.

— Недостаточно.

— Может быть, полицейскому труднее изобразить удивление. На этой работе привыкаешь ко всему.

— Только не к этому.

— Хорошо, Герб. Дело в том, что Эбигейл была не первым человеком, встретившим это. Я никогда не видел ничего подобного, но к нам поступали сообщения. Перепуганные дети, домохозяйки, старик Эзра Бин с фермы в Ньютауне, испуганная старуха в Бетеле — она уверяла, что ее собака съела целую кучу этих существ; другая женщина в Ричфилде говорила, что, когда ее пес наткнулся на них, они утыкали его нос стрелами в четверть дюйма длиной; их пришлось извлекать оттуда пинцетом. Конечно, никто из очевидцев не верил всерьез тому, что видел, и остальные тоже не верили. — Он вновь посмотрел в лупу. — Я сам не знаю, верю во все это или нет.

— А луки и стрелы?

— Крошка совсем голый. Трудновато в это поверить.

— Луки и стрелы означают наличие разума, — озабоченно произнес Герберт Куки.

— Кто знает? Может, собака просто ткнулась носом в куст ежевики.

— Эбигейл сильно расстроена. Говорит, что убила человека.

— Вздор.

— Я могу сказать ей, что она чиста с юридической точки зрения.

— Конечно. Это простая случайность.

— Что ты собираешься сделать с этим? — спросил Куки, кивая в сторону мухобойки.

— Снять и положить в формальдегид. Тебе вернуть мухобойку?

— Думаю, не надо. А что ты будешь делать потом?

— Не знаю. Может, это дело ФБР, хотя я ничего не слыхал об этом за пределами Коннектикута. Я посоветуюсь с судьей Биллингзом. У него могут появиться кое-какие мысли на этот счет. Передай Эбби, чтобы она не беспокоилась.

— Успокоить ее не так просто, — отозвался Герберт.

На следующий день, когда после работы Герберт Куки вернулся домой, жена встретила его с окаменевшим лицом и затуманенным взором.

— Я хочу продать дом и уехать отсюда, — объявила она.

— Подожди, Эбби. Ты, разумеется, шутишь. При чем тут наш дом?

— Я хочу продать наш дом.

— Ты опять расстроена.

— Не опять, а все еще. Я не спала прошлой ночью, а сегодня Билли занозил ногу.

— Бывает. Дети повсюду бегают босиком.

— Я хочу показать тебе занозу. Я сохранила ее, — она проводила его к столу, развернула лист бумаги и подала ему увеличительное стекло. — Взгляни.

Он всмотрелся сквозь лупу на крошечную щепочку меньше четверти дюйма в длину.

— Боже мой!

— Да.

— Невероятно.

— Да, — повторила жена.

— Наконечник… возможно, металлический. По крайней мере, похоже на металл.

— Меня не интересует, металл это или нет. Меня не интересует, как он выглядит. Я хочу продать дом и навсегда уехать отсюда.

— Ты слишком эмоциональна, — заверил он ее самым спокойным тоном, на какой только был способен.

— Я вообще эмоциональный человек.

— Зря ты так переживаешь черт знает из-за чего. Даже в «Путешествии Гулливера» рост лилипутов был три-четыре дюйма.

— Меня могут расстроить и полдюйма. Кроме того, мне тяжело жить с мыслью о том, что я убила человека мухобойкой.

Через несколько дней после этого разговора Эбигейл прочитала в местной газете редакционную статью. В ней в весьма легкомысленном и не лишенном издевки тоне говорилось:

«Правда ли, что на наших землях поселились эльфы? Ряд жителей, до сих пор всегда отличавшихся здравым рассудком, по секрету сообщили нам, что видели крохотных человечков. Сколь крохотных? От половины до 3/4 дюйма. Такие размеры могут посрамить даже Гулливеровы приключения. Нам самим такие крошки еще не встречались, но одна ирландская бабушка утверждает, что неоднократно видела подобных в Старом Свете. Смеем заверить, что ирландское виски, принятое в достаточных количествах, произведет подобный эффект и в любом другом месте».

В комнате были дети, и Эбигейл молча передала газету мужу. Он прочел статью, а потом сказал:

— Я попросил зайти к нам преподобного Сомерса.

— Неужели?

— Это моральный вопрос, разве не так? Я думал, что это тебя успокоит.

Дочь с любопытством слушала их разговор. От детей ничего не скроешь.

— Почему теперь вы не разрешаете мне играть в лесу? — желал знать Билли.

— Потому что я так сказала, — ответила Эбигейл. Раньше она никогда не позволяла себе так обращаться с детьми.

— Эффи Джонс говорит, что в лесу живут маленькие человечки, — продолжил Билли. — Эффи Джонс говорит, что случайно раздавила одного из них.

— Эффи Джонс — лгунишка, об этом знают все вокруг, — вмешалась сестра.

— Я слышать не хочу, как ты называешь кого-нибудь лгунишкой, — неловко произнес Герберт. — Это не очень-то красиво.

«Мы такие приятные люди», — сказала сама себе Эбигейл. Как бы то ни было, когда вечером появился преподобный Сомерс, Эбигейл испытала известное облегчение. Сомерс был исключительно благоразумным человеком и смотрел на мир без предвзятости и без отвращения, что стало совсем не простой задачей в 70-е годы.

Сомерс отведал хереса, похвалил его и сказал, что ему приятно находиться в компании таких славных людей, лучших его прихожан.

— Однако следует заметить, — сказал Герберт, — что мы никогда не бываем слишком счастливы.

— Я не знаю ни одного места в Библии, где счастье трактовалось бы как нормальное состояние человечества.

— На прошлой неделе я была счастлива, — сказала Эбигейл.

— Позвольте мне немного углубиться в теологию, — прямолинейно сказал Герберт. — Вы верите, что Бог создал человека по своему образу и подобию?

— С точки зрения антропологии — нет. В широком смысле слова — да…. Как вы думаете, Герберт, что это за слухи о маленьких человечках?

— Вы слышали о них?

— Знаю. Слышал. Об этом говорят повсюду, Герберт.

— И вы верите в это?

— Мм-м… Не знаю…

— Верьте, Ваше преподобие. Эбби недавно прихлопнула одного из них. Мухобойкой. Убила. Я отнес его начальнику полиции Брэдли.

— Не может быть.

— Может, — резко вмешалась Эбигейл.

— Ну и каков он? — поинтересовался священник.

— Как сказать, — печально ответил Герберт. — Под увеличительным стеклом это человек. Настоящий человек, величиной чуть больше муравья. Белый.

— Что тебя зациклило на том, что он белый? — вскипела Эбигейл.

— Потому что именно так оно и было! Это был белый человек.

— Похоже, вы оба сходитесь в том, что это был человек, — подытожил священник.

— Я подумала сначала, что это муха, — опять вставила замечание Эбигейл. — Бог свидетель — он был не крупнее мухи.

— Верно, — согласился Герберт.

— Вы оба имеете в виду, — медленно произнес Сомерс, — что он выглядел как человек.

— Ну… да.

— Где он сейчас?

— Брэдли поместил его в формальдегид.

— Надо бы взглянуть на него. Вы говорите, он похож на человека. Но что делает человека человеком? Разве не наличие души, прежде всего?

— Это спорное положение.

— Неужели, дорогая моя? Мы знаем человека с двух сторон: таким, как он есть, и через божественное откровение. Эти два аспекта в сумме и составляют сущность человека. Все остальное относится к флоре или фауне. Всем известно, что человек есть существо наших размеров. И божественное откровение…

— Только не из космоса, — перебила Эбби.

— О чем вы?

— О том, что из космоса Земля выглядит величиной с апельсин, и человек уже не кажется таким большим, разве не так?

— Остановись, ради Бога, — взмолился Герберт, — ты доводишь дело до абсурда. Ты говоришь о наблюдении с большого расстояния, но размеры человека от этого не меняются. Они останутся прежними, как бы далеко в космос ты ни забралась.

— Откуда ты знаешь? — спросила она, пытаясь обезоружить собеседника.

— Дорогая моя, дорогая моя, — сказал Сомерс, — вы расстроены, мы тоже расстроены, и, может статься, нам еще многое придется пережить, пока с этим не будет покончено. Но я думаю, что вы должны знать чувство меры. Человек таков, каким его создал Бог и каким мы его знаем. Я никак не могу считать себя равнодушным: вы прекрасно знаете, что я никогда не менял своих взглядов на эту проклятую войну во Вьетнаме… несмотря на все трудности с сохранением численности моего прихода. Я обращаюсь к вам не как какой-нибудь библейский фундаменталист, а как человек, верующий в Бога, не поддающегося объяснению.

— Если он не поддается объяснению, значит, он довольно большой, не так ли? Если он простирается в космос на миллионы световых лет, то каковы наши размеры по отношению к нему?

— Эбби, вы спорите без всякого на то основания.

— Разве? — она развернула кусок бумаги и подала Сомерсу вместе с лупой. Он посмотрел сквозь увеличительное стекло и сказал, что крошечная деревянная щепочка, которая там находилась, похожа на стрелу.

— Это и есть стрела. Я вытащила ее из большого пальца левой ноги Билли. Нет, пока он не видел, кто стрелял в него, но как долго это будет продолжаться? Скоро он наступит на одного из них.

— Несомненно, всему этому должно быть какое-то объяснение — может быть, это новое насекомое, удивительно похожее на человека. Обезьяны тоже похожи на людей, но никому в голову не приходит назвать их таковыми.

— Насекомое со светлыми волосами, белой кожей, двумя руками и ногами, к тому же пускающее стрелы — это уж слишком, Ваше преподобие.

— Что бы это ни было, Эбби, это часть природы. Если кого-нибудь из них случайно убьют, так что же, это часть нашего бытия, точно такая же, как стихийные бедствия, которым подвергается человечество: наводнения, землетрясения, гибель городов…

— Вы имеете в виду, что мухобойка для них сродни стихийному бедствию?

— Если вам угодно, да.

За исключением небольшого памфлета в «Нью-Йорк таймс» о странном поведении сумасбродных жителей северной части округа Фэрфилд, известиям о существовании маленьких человечков не придавалось особого значения, и большинство местных жителей приписывало эти рассказы вполне объяснимому влиянию жаркого, засушливого лета. Чета Куки не продала свой дом, но Эбигейл бросила свою привычку прогуливаться по лесу, и даже высокая трава теперь останавливала ее. Она обнаружила, что все чаще и чаще смотрит себе под ноги и все хуже и хуже спит по ночам. Герберт Куки поймал однажды полевую мышь, густо утыканную крохотными стрелами. Жене он об этом ничего не сказал.

Однажды ему позвонил судья Биллингз.

— Зайди ко мне около четырех, Герб, — попросил он. — У меня в кабинете будет несколько гостей. Думаю, тебе будет интересно.

Биллингз еще раньше дал понять Герберту, что, по его мнению, тот будет отличным кандидатом в депутаты конгресса, когда нынешний конгрессмен, которому было уже около семидесяти пяти лет, оставит свой мандат.

Куки понравилось, что Биллингз назвал его Гербом. Он полагал, что вызов в кабинет судьи имеет какое-то отношение к предстоящим выборам. Поэтому он был весьма удивлен, застав там Брэдли и еще двоих мужчин: Добсона из ФБР и профессора Чаннинга из Йельского университета, который был представлен как энтомолог.

— Вот и Герб, — сказал судья и пояснил: — Это тот самый парень, чья жена прихлопнула этого клопа — первого из обнаруженных нами. Сейчас их у нас уже более дюжины.

Чаннинг достал из кармана плоский деревянный ящичек примерно шести дюймов в длину и шести в ширину. Он открыл его и показал несколько предметных стекол для микроскопа, между которыми были плотно зажаты мертвые человечки. Куки взглянул на них и почувствовал, что его начинает тошнить; усилием воли он взял себя в руки.

— Кроме того, — продолжил судья, — у Герба чертовски умная голова на плечах. Он скоро станет нашим кандидатом в палату представителей и будет жутко важной персоной в округе. Я подумал, что он тоже должен присутствовать.

— Вы должны понять, — сказал агент ФБР, — что мы уже обсуждали этот вопрос на высшем уровне. С губернатором и другими высокопоставленными лицами штата. Слава Богу, информация пока не вышла за пределы штата, поэтому мы и приехали сюда.

— Дело в том, — сказал Чаннинг, — что эти существа появились совсем недавно. Мы примерно определили место их первоначального расположения — в лесу около Саугатукского водохранилища. Оттуда они уже успели расселиться на шесть-семь миль во всех направлениях. Это расстояние не слишком впечатляет, но если сопоставить его с их размерами, еще лучше, перевести это расстояние на наши мерки, то окажется, что в нашем масштабе они уже заняли площадь диаметром более пятнадцати тысяч миль. Значит, эти существа представляют собой мобильную силу с колоссальным потенциалом.

— Кто же они такие, черт возьми? — спросил Брэдли.

— Мутация… эволюционное отклонение, уродство — кто знает?

— Это люди или нет? — спросил судья.

— Нет, нет, нет, конечно же, это не люди. По телосложению они очень похожи на людей, но мы анатомировали их и обнаружили, что во внутреннем строении есть весьма существенные отличия.

У них совершенно другие взаимосвязи сердца, печени и легких. Над ушами у них есть некое подобие усиков, весьма напоминающих те, что имеются у насекомых.

— Тем не менее, это разумные существа, не так ли? — спросил Герберт Куки. — Луки и стрелы…

— Совершенно верно, и потому они очень опасны.

— Разве разум не делает их людьми? — удивился судья.

— Размеры и строение мозга дельфина свидетельствуют о том, что он почти столь же разумен, как и мы с вами, но разве это делает его человеком?

Чаннинг носил короткую бородку и тяжелые очки. Говорил он уверенным поучающим тоном, что немного успокоило Герберта.

— Чем же они опасны? — поинтересовался он, подозревая, что Чаннинг уже давно ждал этого вопроса.

— Они появились всего год-два назад, не более того, а у них уже есть лук и стрелы. Мы предполагаем, что они существуют в другом, совершенно отличном от нашего, субъективном масштабе времени. Полагаю, это относится и к насекомым. Насекомое может жить день, всего несколько часов, но для него это весь отпущенный ему срок существования, субъективно столь же долгий, как наша собственная жизнь. Если эта догадка соответствует действительности, то за истекшие несколько лет у этих существ могло смениться сто поколений. Пройдет еще шесть месяцев, и они изобретут пушки. Сколько времени у нас останется до того момента, когда у них появится что-нибудь вроде атомной бомбы? А рождаемость? Помните легенду о шахматной доске? Положите одну песчинку на первую клетку, две на вторую, четыре на третью, восемь на четвертую. Для того чтобы положить необходимое количество песчинок на последнюю клетку, не хватит песка со всех пляжей мира.

Обсуждение продолжалось, но Герберт Куки чувствовал себя очень неуютно. Его глаза все время натыкались на предметные стекла, лежавшие на столе.

— Как только это распространится… — произнес судья.

— Это не должно распространиться, — отрезал агент ФБР. — Решение уже принято. Стоит только представить, как к этому отнесется молодежь, хиппи… нет, это просто вопрос времени. Когда? Слово за вами.

— Как можно скорее, — вставил Чаннинг.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Герберт.

— Применение ДДТ повсеместно запрещено, но в данном случае будет сделано исключение. Мы уже экспериментировали с различными концентрациями ДДТ…

— Экспериментировали?!

— Мы поймали восемнадцать особей живыми. ДДТ необычайно эффективен. Даже при небольшой концентрации они умирают в течение пятнадцати минут.

— Мы используем сорок вертолетов, — объяснил агент ФБР. — Распылим яд с воздуха и закончим все дело между тремя и четырьмя часами утра. Люди будут спать, и большинство из них так и не узнает, что произошло.

— Это нанесет серьезный вред пчелам и некоторым животным, но у нас нет выбора.

— Ты только подумай, что вытворяет эта молодежь, — повернулся Брэдли к Герберту. — Ты знаешь, что они уже проводят демонстрации за мир, и не где-нибудь, а в Нью-Милфорде? Одно дело, когда хиппи каждые полчаса выходят на улицы Нью-Йорка, Вашингтона и Лос-Анджелеса, другое — когда все это творится на наших собственных задворках. Знаешь, что получится, если молодежь пронюхает, что мы опылили этих жучков?

— Как они умирают? — спросил Герберт. — Я имею в виду, когда их опрыскивают, как они умирают?

— Дело в том, Герб, — вступил в разговор судья Биллингз, — что нам нужен твой имидж. Раньше он иногда даже раздражал нас — я имею в виду времена, когда твоя жена разъезжала по всей округе с наклейкой «Матери мира — за мир», приляпанной на бампер автомашины, устраивала пикетирование и тому подобное, не говоря уже о распространяемых ею экологических петициях — ох уж мне эта экология! Но у каждой медали есть две стороны. Не можем же мы истребить сразу целое поколение молодежи; черт возьми, их нельзя даже посадить под замок. С ними приходится иметь дело, и вот в этом и заключается одно из твоих достоинств, Герб. Ты умеешь обращаться с ними.

У тебя есть имидж, это имидж честного человека, и мы его ценим на вес золота. Волнения непременно начнутся, но мы должны удержать их на как можно более низком уровне. Кое-кто уже подогревает страсти. Они не прочь растревожить осиное гнездо. Мы посовещались и решили, что ты бы мог с ними справиться.

— Я хотел узнать, как они умирают, когда их опрыскивают, — повторил Герберт.

— Нет ничего проще, — с готовностью отозвался Чаннинг. — Длительных объяснений не потребуется. Оказалось, ДДТ почти мгновенно парализует их, даже если воздействует не напрямую. Они перестают двигаться, буреют и сохнут. Остается что-то бесформенное и съежившееся. Взгляните-ка на это стекло.

Он взял одно из стекол и поднес к нему лупу. Присутствующие сгрудились в кучу, чтобы рассмотреть получше. Герберт сделал то же самое.

— Похоже на таракана, сдохшего еще в прошлом году, — заметил Брэдли.

— Мы хотим, чтобы вы назначили время, — сказал Добсон, агент ФБР. — Это ваша территория, вам и карты в руки.

— Как насчет последствий применения ДДТ?

— Преувеличены… сильно преувеличены… Мы, разумеется, ни в коем случае не рекомендуем возвращаться к его применению, да и Министерство сельского хозяйства заняло твердую позицию по этому вопросу, но так уж сложилось, что мы использовали ДДТ в течение многих лет. Еще одно распыление ничего не изменит. К восходу солнца все закончится.

— Чем скорее, тем лучше, — сказал Брэдли.

В эту ночь Герберт Куки был разбужен пульсирующим гулом вертолетов. Он встал, зашел в ванную и посмотрел на часы. Шел четвертый час утра. Стоило ему вернуться в спальню, как проснувшаяся Эбигейл спросила его:

— Что это?

— Похоже на вертолет.

— Похоже на сотню вертолетов.

— Это так кажется, потому что очень тихо.

Через несколько минут она прошептала:

— Боже мой, когда же это кончится?

Герберт закрыл глаза и попытался уснуть.

— Когда же это кончится? Герб, когда же это кончится?

— Когда-нибудь да кончится. Эбби, попробуй заснуть. Это наверняка какие-нибудь учения. Волноваться нечего.

— Рев такой, будто они висят прямо над нами.

— Спи, Эбби.

Прошло какое-то время, и вот шум вертолетов начал стихать, а потом и совсем исчез. Тишина стояла полнейшая — абсолютная тишина.

Герберт Куки лежал в постели и вслушивался в тишину.

— Герб!

— Я думал, ты спишь.

— Не могу заснуть. Я боюсь.

— Нечего бояться.

— Я стараюсь вспомнить, сколь велика Вселенная.

— В каком смысле?

— Ты помнишь книгу сэра Джеймса Джина, астронома? По-моему, это он сказал, что Вселенная имеет протяженность в двести миллионов световых лет от начала до конца…

Герберт вслушивался в тишину.

— Герб, а мы — большие? — Эбигейл теребила его за плечо. — Мы — большие?