Разговор с чужой тенью

1

В институте было известно, что я и профессор Касьянов, заведующий нашей лабораторией, – «теоретические враги». Вражда эта вполне устраивала нас обоих. Когда кому-нибудь из нас становилось тоскливо от монотонной работы над новыми схемами, он искал другого, чтобы поспорить. Алексей Георгиевич со свойственной его возрасту снисходительностью говорил про меня так:

– Парень молодой, но не в меру консервативный. А в общем генерирует идеи далеко не тривиальные. С ним не скучно.

Дело в том, что Касьянов, свято чтя Колмогорова и Винера, постоянно твердил о принципиальной возможности создания машинной модели человеческой «души» и старался доказать это, а я всячески возражал ему. Разговоры наши велись в таком примерно духе.

– Дорогой, мой мальчик (так он обращается ко мне в мои тридцать шесть лет), вы безнадежный идеалист и виталист. Вы прекрасно знаете, что человек существо материальное и, следовательно, нет, абсолютно нет, никаких оснований отказываться от мысли создать его модель, сколь угодно близкую к натуре.

– Допустим, – отвечал я. – Допустим, что можно создать искусственное существо, которое будет имитировать человеческое мышление, будет более точно решать математические и логические задачи. Но чувства, эмоции, душа – это уже за пределами машинного моделирования. В них миллиардолетняя история жизни на Земле.

Касьянов хитро щурил глаза.

– Вы знаете, в чем разница между конечным и бесконечным? Нет? Конечное это то, что мы знаем если не фактически, то в принципе. А бесконечностью мы просто именуем то, чего мы не знаем. Или ленимся знать. Мы говорим: люди бывают гениальные, средние, умные, глупые и так далее. В словах «и так далее» сокрыто наше нежелание или неумение анализировать, разобраться, какие еще бывают люди. И так всегда. Если есть бесконечное множество объектов, о которых мы понятия не имеем, то словечками «и так далее» мы прикрываем наше невежество.

– Не понимаю, какое это имеет отношение к нашему разговору.

– Просто вы, дорогой мой мальчик (в тридцать шесть лет!), подсознательно относите чувства, эмоции и душу к разряду «и так далее». Кстати, я бы на вашем месте вообще не касался таких вещей. Вам уже четвертый десяток, а вы еще не женаты. Видимо, в вашем случае эта обыкновенная человеческая слабость попала в «и так далее»…

Подобные споры с Касьяновым мы вели более трех лет, и не было бы им конца, если бы…

Впрочем, все по порядку.

Все началось после моей командировки на Дальний Восток. Я пробыл там на монтаже Большой Вычислительной машины всего четыре месяца, а когда вернулся в институт, то у меня создалось впечатление, будто я отсутствовал по меньшей мере года четыре. В строй вступили два новых четырехэтажных корпуса, и сотрудники расселились по просторным лабораториям. Пополнился штат. У профессора Касьянова появилось два новых заместителя, а моей группе придали три новых «единицы»: двух молодых ребят, дипломников из Института высшей автоматики, и лаборантку Галину Евгеньевну Гурзо.

Дипломники из Института высшей автоматики работали молчаливо и упорно. Они сосредоточенно сопели над монтажом схем и каждый день после обеда брались за паяльники и собирали макеты блоков, которые на бумаге разрабатывали утром. Они оставались в лаборатории после окончания рабочего дня и проверяли результаты своей работы на приборах. На следующее утро собранные накануне схемы оказывались распаянными на детали, а дипломники снова ломали головы над конструированием схем и над расчетами.

Что же касается Галины Гурзо, то она занималась анализом развернутых формул логических функций, по которым наша лаборатория должна была создать новую вычислительную машину со многими параллельными входами. В случае успеха это позволяло создать машину, которая не простаивала бы, пока программисты составляют алгоритм решения новой задачи. Ровно в 16.00 Галина откладывала тетради в сторону и быстро покидала лабораторию.

– Куда вы всегда так торопитесь? – как-то спросил я.

– Домой. У меня много дел дома, – скороговоркой ответила она.

– Откуда эта девушка? – спросил я одного из дипломников.

Он поднял на меня усталые от напряжения глаза и грустно сказал:

– Не имею представления. Она какая-то дикая.

– Почему дикая?

– Она даже не комсомолка.

«Действительно, дикая», – подумал я.

Я бы не сказал, что она была красавица. Девушка, как девушка. Вздернутый носик, темные каштановые волосы, изящная фигура. Глаза… Впрочем, о ее глазах я мог сказать совсем немного, потому что они всегда были закрыты очками. Чудовищные увеличивающие очки, и глаза Галины сквозь стекла казались огромными и неестественно голубыми.

Как это часто бывает, при исключительном трудолюбии и исполнительности Галина была стеснительной. В обеденный перерыв она удалялась в уголок и, раскрыв сумочку, извлекала из нее несколько бутербродов и торопливо ела, повернувшись ко всем спиной. Однажды я подошел к ней как раз в этот момент. Она сразу перестала жевать, застеснявшись. Мне стало неловко, и я отошел.

– Как вам нравится новая лаборантка? – спросил меня Касьянов.

– Какая-то дикая, – честно сказал я.

– А вы попытайтесь с ней поговорить. Толковая девчонка.

– Где вы ее откопали?

– Случайно. В одном НИИ. Кстати, мой милый мальчик, смотрите, что мне удалось сделать. Я проанализировал схему творческой деятельности одного так называемого талантливого художника. Смотрите, какая железная закономерность.

Я просмотрел столбец рекуррентных формул и про себя позавидовал Касьянову. Умница, ничего не скажешь.

– Понятно? – спросил Алексей Георгиевич.

– Понятно.

– То-то. Скоро я напишу вам уравнения всех ваших эмоций, чувств, увлечений, чего хотите. Хватит дурацких и беспомощных «и так далее».

Я не стал продолжать разговор, потому что в это время в голову мне пришла интересная мысль. Я знал, что многие наши сотрудники поддакивали Касьянову просто из почтительности. Как-никак, человек с мировым именем. Союзников в споре с ним у меня не было, а поддержка мне была очень нужна. Хотя бы одного единомышленника. Так сказать, создать бы единый фронт из двух-трех человек! Я сердито посмотрел на самодовольного старика. Чувствовалось, что у него было настроение со мной поспорить.

«Я найду союзника, – решил я. – Посмотрим, что думает Галина Гурзо». И в этот вечер мне показалось уместным как-нибудь задержать Галину в лаборатории и узнать, на чьей она стороне.