Рассказы

Гончары Ферска

Желтая ваза на столе Томма была около тридцати сантиметров в высоту и от двадцати сантиметров в диаметре у основания расширялась кверху до тридцати. Вид спереди открывал незамысловатый изгиб, чистую и четкую линию, которая давала ощущение полной завершенности; глина тонкая, но не хрупкая: казалось, изделие изящно выгнулось, сознавая свою звонкую силу.

Совершенству формы не уступала красота глазури — это был замечательный прозрачный желтый цвет, сияющий, как вечерняя заря жарким летом. Он вместил в себя сущность цветков календулы, бледное, колеблющееся пламя шафрана, желтизну чистого золота — желтое стекло, которое, казалось, рождает и разбрасывает кругом пятна света; золотистость, сверкающая, но не ослепляющая, терпкая, как лимон, сладкая, как желе из айвы, успокаивающая, как луч солнца.

Во время беседы с Томмом, начальником отдела кадров Министерства межпланетных дел, Кисельский украдкой разглядывал вазу. Теперь, когда беседа окончилась, он не мог удержаться и подался вперед, чтобы более внимательно изучить сосуд. С несомненной искренностью Кисельский признался:

— Никогда не видел произведения искусства прекраснее.

Томм, мужчина, недавно вступивший в средний возраст, с бравыми седыми усами и острым, но снисходительным взглядом, откинулся на спинку стула.

— Это подарок на память. Да, можно сказать, что это сувенир, но можно сказать и по-другому. Я получил его много лет назад, когда был примерно в вашем возрасте. Он взглянул на настольные часы. — Пора подкрепиться.

Кисельский оторвался от вазы и торопливо потянулся за портфелем.

— Извините, я не имел понятия…

Томм поднял руку.

— Не спешите. Я бы хотел, чтобы вы пообедали со мной.

Кисельский забормотал неловкие отговорки, но Томм настаивал.

— Пожалуйста, садитесь, — на экране появилось меню. — Выбирайте.

Без дальнейших уговоров Кисельский выбрал блюда, и Томм сделал заказ. Стена открылась, из нее выкатился столик с легким обедом.

Даже во время еды Кисельский ласкал глазами вазу. Когда они пили кофе, Томм взял вазу и передал Кисельскому через стол. Кисельский приподнял ее, погладил снаружи, заглянул глубоко внутрь, всматриваясь в глазурь.

— В каком уголке Земли вы нашли такую чудесную вещь? — он разглядывал дно и, сдвинув брови, изучал нацарапанные на глине значки.

— Этот уголок не на Земле, — ответил Томм, — на планете Ферск. Он поглубже уселся на стуле. — С вазой связана целая история, — он замолчал и вопросительно взглянул на Кисельского.

Кисельский поспешно поклялся, что больше всего на свете жаждет выслушать эту историю. Томм слегка улыбнулся. В конце концов Кисельский в первый раз устраивался на работу.

— Как я уже сказал, я был примерно в вашем возрасте, — начал Томм. — Может быть, на год или на два старше, но к тому времени я уже пробыл девятнадцать месяцев на планете Пролив. Когда меня назначили на Ферск, я, конечно, очень обрадовался, потому что Пролив, как вы, возможно, знаете, унылая планета, там полно льда и зимних блох, а население самое нудное во всей Вселенной.

Томм пришел в восторг от Ферска. Там было все, чего не хватало на Проливе: тепло, аромат, приятный народ ми-туун с богатой своеобразной древней культурой. Ферск — небольшая планета, хотя тяготение на ней приближается к земному. Поверхность суши невелика: единственный экваториальный материк в форме гантели.

Управление межпланетных дел находится в Пеноплане, легендарном городе, полном очарования, расположенном в нескольких милях от Южного моря. Где-то вдалеке там всегда слышится музыка, воздух источает аромат благовоний и тысячу разных цветочных запахов. Невысокие дома из тростника, пергамента и темного дерева, расположенные как попало, на три четверти скрыты листвой деревьев и виноградными лозами. Город украшают каналы с зеленой водой, перекрытые арками деревянных мостов, увитых плющом и оранжевыми цветами; по каналам плавают лодки, каждая затейливо расписана многокрасочным орнаментом.

Жители Пеноплана, ми-туун, — приветливый народ с янтарного цвета кожей — умеют наслаждаться бытием, они чувственны, но в меру, раскованны и веселы, их жизнью управляют традиции. Они рыбачат в Южном море, выращивают злаки и фрукты, производят товары из дерева, смолы и бумаги. Металл — большая редкость на Ферске, и во многих случаях металлические изделия заменяют инструментами и утварью из глины такой прочности и столь искусной работы, что недостаток металла совершенно не ощущается.

Работа в Управлении удивительно пришлась бы Томму по душе, если бы не норов его начальника. Начальником был Джордж Ковилл, краснолицый человек небольшого роста с голубыми глазами навыкате, тяжелыми морщинистыми веками и редкими рыжеватыми волосами. Он имел обыкновение, когда его что-то раздражало, а это частенько случалось, склонять голову набок и секунд пять пялиться на собеседника. Потом, если его задело за живое, он начинал рвать и метать, если нет — гордо удалялся.

В Пеноплане работа Ковилла носила скорее технический, чем научный характер, и даже в этой сфере ему почти нечего было делать, так как в основе деятельности Управления лежал принцип невмешательства в гармонично развитые культуры. Он ввез силиконовую нить для замены древесного волокна, из которого местные жители плели рыболовные сети, построил маслоочистительный заводик, преобразующий рыбий жир, которым они заправляли лампы, в более легкую, чистую жидкость. Дома в Пеноплане оклеивали вощеной бумагой, она поглощала влагу и через несколько месяцев обычно расползалась на части. Ковилл ввел пластмассовое покрытие, действующее вечно. Помимо этих незначительных нововведений Ко-вилл мало что сделал. Управлению была дана установка улучшать уровень жизни аборигенов в рамках их собственной культуры. Методы, понятия и философские воззрения, принятые на Земле, применялись очень понемногу и только по просьбе самих местных жителей.

Однако очень скоро Томм понял, что Ковилл только на словах признает принципы работы Управления. Временами он поступал, с точки зрения хорошо подкованного в теории Томма, неумно и необоснованно. На берегу главного канала Пеноплана он выстроил здание Управления в земном стиле; бетон и стекло совершенно не сочетались с сочными цвета слоновой кости и шоколада красками Пеноплана — это было непростительно. Начальник строго соблюдал часы приема, и раз десять Томму приходилось, запинаясь, извиняться и отсылать назад делегацию ми-туун, торжественно прибывшую при полном параде. А Ковилл в это время, раздевшись до пояса и таким образом частично избавившись от раздражавшего его жесткого полотняного костюма, восседал с сигарой и кружкой пива в плетеном кресле и любовался танцующими на телеэкране девицами.

Томму поручили борьбу с сельскохозяйственными вредителями, эти обязанности Ковилл считал ниже своего достоинства. Так, во время одной из командировок Томм впервые услышал о гончарах Ферска.

Нагруженный распылителем против насекомых и свисающей с пояса патронной лентой с крысиным ядом, Томм бродил по беднейшим окраинам Пеноплана, где не росли деревья и до самых Кукманкских гор простиралась высохшая равнина. В этой сравнительно унылой местности он набрел на длинный ряд прилавков под открытым небом — базар гончарных изделий. Столы и полки были уставлены товарами на любой вкус, от глиняных горшков для маринованной рыбы до крошечных вазочек, тонких, как бумага, и светлых, как молоко. Здесь стояли блюда, большие и маленькие, сосуды любой формы и размера, все разные — кувшины, супницы, бутыли, кружки. На одной подставке лежали керамические ножи, глазированная глина звенела, как сталь, лезвие из густых капель глазури гладко отполировано и острее, чем у любой бритвы.

Томма поразили краски. Редкий, насыщенный алый, зеленый оттенка струящейся речной воды, бирюза в десять раз гуще небесной. Он увидел пурпур с металлическим отливом, коричневый с прожилками света, розовый, фиолетовый, серый, пятнистый красновато-бурый, синий оттенков купороса и кобальта, необычные блики и переливы стекловидной массы. Некоторые глазури были украшены кристаллами, похожими на снежинки, в других плавали мелкие блестки из расплавленного стекла.

Находка привела Томма в восхищение. Здесь сочетались красота формы, материала и высокое мастерство. Добротность корпуса, крепкая природная, первозданная сила, исходящая от дерева и глины, расплавленные цветные стекла, стремительные, беспокойные изгибы ваз, емкость кубков, размеры блюд — от всего этого у Томма просто дух занялся от восторга. И все-таки в этом базаре была какая-то загадка. Во-первых, — глаза Томма скользили вверх и вниз по полкам — чего-то не хватало. В разноцветье выставки отсутствовал один цвет — желтый. Желтой глазури на базаре не было. Кремовая, соломенная, янтарная — пожалуйста, но не сочная, яркая желтая.

«Может быть, гончары избегают желтого цвета из суеверия, — размышлял Томм, — или это королевский цвет, как на Земле в Древнем Китае, или он считается цветом смерти, болезни». Ход мыслей привел Томма ко второй загадке: кто эти гончары? В Пеноплане не было печей для обжига и сушки таких изделий.

Томм подошел к продавщице, прелестной девушке, почти подростку. Она носила традиционное парео ми-туун, вроде таитянского, пояс с цветочным узором вокруг талии, тростниковые сандалии. Ее кожа блестела, как янтарная глазурь у нее за спиной; она была стройна, спокойна и дружелюбна.

— Здесь все так прекрасно, — заговорил Томм. — Сколько стоит, например, вот это? — Он дотронулся до высокого графина, светло-зеленого с серебристыми прожилками и серебряным отливом.

Несмотря на красоту сосуда, цена оказалась выше, чем Томм ожидал. Видя его удивление, девушка сказала:

— Это наши праотцы, и продавать их так же дешево, как дерево или стекло, просто непочтительно.

Томм поднял брови, но решил не придавать значения тому, что он посчитал традиционной народной символикой.

— Где производят эту посуду? — спросил он. — В Пеноплане?

Девушка замялась, и Томм почувствовал, что она слегка смущена. Она повернула голову и посмотрела в сторону Кукманкской гряды.

— Печи там, в горах; туда уходят наши праотцы и оттуда приходят сосуды… Больше я ничего не знаю.

Томм осторожно произнес:

— Вы не хотите об этом говорить?

Девушка пожала плечами.

— У меня нет причин что-то скрывать. Просто ми-туун боятся гончаров, мысли о них наводят грусть.

— Но почему?

Девушка скорчила рожицу.

— Никто не знает, что находится за первым холмом. Иногда видно, как там горят печи, и еще время от времени, когда нет мертвых, гончары забирают живых.

Томм подумал, что, если это правда, дело требует вмешательства Управления вплоть до применения военной силы.

— Кто эти гончары?

— Вон, — сказала девушка и показала пальцем. — Вон гончар.

Томм посмотрел туда, куда указывал палец, и увидел скачущего человека. Он был выше ростом и крупнее, чем ми-туун. Человек был закутан в длинный серый бурнус, и Томм не мог как следует его разглядеть, но подметил бледную кожу и рыжевато-каштановые волосы. Томм обратил внимание на полные корзины, навьюченные на животное.

— Что он везет?

— Рыбу, бумагу, ткани, масло — он меняет посуду на разные товары.

Томм поднял свое снаряжение для борьбы с вредителями.

— Я собираюсь на днях навестить гончаров.

— Не надо, — проговорила девушка.

— Почему?

— Это очень опасно. Они жестокие, скрытные…

Томм улыбнулся.

— Я буду осторожен.

Когда Томм вернулся в Управление, Ковилл дремал, раскинувшись в плетеном шезлонге. При виде Томма он встряхнулся и сел.

— Где вас черт носит? Я велел к сегодняшнему дню подготовить расчеты по электростанции.

— Я положил расчеты вам на стол, — вежливо ответил Томм. — Если вы хоть раз подходили к столу, то не могли их не заметить.

Ковилл вперил в Томма враждебный взгляд, но на этот раз не нашелся, что сказать. И, брюзжа, откинулся в кресле. Обычно Томм пропускал мимо ушей грубости Ковилла, объясняя их его обидой на Министерство. Ковилл считал, что он заслуживает лучшего применения и более высокой должности.

Томм сел и налил себе пива из запасов Ковилла.

— Вы знаете что-нибудь о гончарных мастерских в горах?

Ковилл фыркнул.

— Там живет племя разбойников, что-то в этом роде, — он нагнулся вперед и потянулся за пивом.

— Я заходил сегодня на посудный базар, — сказал Томм. — Продавщица назвала сосуды «праотцами». Довольно странно.

— Чем дольше вы будете рыскать по планетам, — заявил Ковилл, — тем более странным вам будет казаться все, что вы увидите. А меня уже ничем не удивишь, разве что переводом в Министерство. — Он горько усмехнулся и глотнул пива. Подкрепившись, продолжил не так резко. — Я кое-что слышал об этих гончарах, ничего определенного, мне всегда не хватало времени ими заняться. Я думаю, все дело в каком-то религиозном погребальном обряде. Они забирают покойников и хоронят за плату или в обмен на товары.

— Продавщица сказала, что когда нет мертвых, они иногда хватают живых.

— Как? Что такое? — голубые глаза сурово засверкали с красной физиономии.

Томм повторил. Ковилл потер подбородок и встал.

— Вылетаем сейчас же, чертовщина какая-то, посмотрим, что затевают эти гончары. Давно хотел узнать.

Томм вывел из ангара вертолет, сел в кабину, и Ковилл осторожно забрался внутрь. Неожиданная активность Ковилла озадачила Томма, а больше всего предполагаемый полет. Ковилл терпеть не мог летать и обыкновенно говорил, что нога его не ступит в вертолет.

Лопасти винта загудели, ухватили воздух, аппарат взмыл ввысь. Пеноплан превратился в шахматную доску из листвы и коричневых крыш. В тридцати милях от него, за сухой песчаной равниной возвышался Кукманкский хребет — бесплодные уступы и вершины серых скал. Обнаружить сразу, в каком ущелье здесь живут люди, казалось делом безнадежным.

Ковилл напряженно вглядывался в пустынную землю и что-то бурчал по этому поводу, но Томм показал на столбик дыма.

— Гончарам нужны печи. Печам нужен огонь…

Они приблизились, однако, оказалось, что дым идет не из кирпичных труб, а из расщелины на вершине конусообразного горного купола.

— Вулкан, — сказал Ковилл, довольный ошибкой Томма. — Поищем здесь, вдоль гребня горы; если ничего не найдем — вернемся.

Томм внимательно изучал местность внизу.

— Похоже, мы уже нашли. Посмотрите поближе, видны здания.

Вертолет спустился пониже, и стали заметны ряды каменных домов.

— Приземляться будем? — с сомнением в голосе спросил Томм. — Говорят, они довольно грубые.

— Конечно, садитесь, — рявкнул Ковилл. — Мы официальные представители властей.

«Возможно, для горцев это ничего не значит», — подумал Томм. Тем не менее он посадил вертолет на плоской каменистой площадке посреди деревни. Вертолет, может, и не встревожил гончаров, но все-таки они затаились. В течение нескольких минут деревня не подавала признаков жизни. Небольшие каменные домики стояли мрачные и безучастные, как надгробные памятники.

Ковилл вышел. Томм, убедившись, что гамма-ружье лежит в пределах досягаемости, последовал за ним. Ковилл стоял около вертолета, глаза его бегали от ближних домов к дальним и обратно.

— Хитрые черти, — прорычал он. — Ну… мы лучше тут постоим, пока они не покажутся.

Томм охотно согласился с этим предложением, и они остались ждать под сенью вертолета. Без сомнения, они были в деревне гончаров. Повсюду валялись черепки — сверкающие осколки глазированной глины вспыхивали, как позабытые драгоценные камни. У подножия склона высилась груда битого неглазированного фарфора, которая, очевидно, потом пойдет в дело, а вдали виднелся длинный сарай с черепичной крышей. Томм тщетно искал глазами печь. Он увидел только расщелину в горе, расщелину, к которой вела натоптанная тропинка. У него возникло любопытное предположение, но тут появились трое высоких стройных мужчин в серых бурнусах. Они откинули капюшоны и стали похожи на средневековых монахов Земли, только вместо тонзуры на головах горели высокие копны буйных рыжих волос.

Предводитель подошел решительным шагом. Томм оцепенел и приготовился ко всему. Ковилл, напротив, стоял с непринужденным и презрительным видом, как господин среди рабов. В трех метрах от них вождь остановился. Он был выше Томма, с крючковатым носом, умными холодными глазами, напоминающими два серых камешка. С минуту вождь выжидал, но Ковилл только разглядывал его. Наконец гончар вежливо заговорил:

— Что привело незнакомцев в поселок гончаров?

— Я — Ковилл, из Управления межпланетных дел в Пеноплане, официальный представитель властей. Мы просто облетаем окрестности, решили посмотреть, как вы тут живете.

— Мы не жалуемся, — ответил вождь.

— Мне доложили, что вы похищаете ми-туун, — сказал Ковилл. — Это правда?

— Похищаем? — задумчиво произнес вождь. — А что это значит?

Ковилл объяснил. Уставясь на Ковилла почерневшими, как вода, глазами, вождь почесал подбородок.

— Существует старинное соглашение, — наконец проговорил вождь. — Гончарам предоставляют тела умерших, и изредка при крайней необходимости мы на год-другой опережаем природу. Но какое это имеет значение? Душа вечно живет в сосуде, которому она передает свою красоту.

Ковилл вытащил трубку, Томм затаил дыхание. Набивание трубки порой предваряло холодный пристальный взгляд искоса, после чего по временам следовала вспышка гнева. Однако сейчас Ковилл держал себя в руках.

— Что вы делаете с трупами?

Вождь удивленно поднял брови.

— Разве не понятно? Нет? Сразу видно, что вы не гончар. Для глазури нужны свинец, песок, глина, щелочь, шпат и известь. Все, кроме извести, у нас под рукой, а известь мы добываем из костей мертвецов.

Ковилл зажег трубку и закурил. Томм успокоился. На этот раз пронесло.

— Ясно, — сказал Ковилл. — Ну вот, мы не желаем вмешиваться в местные обычаи, обряды и установления, если они не угрожают общественному порядку. Вам надо понять, что нельзя больше похищать людей. Трупы — это дело ваше и родственников покойного, но жизнь важнее печных горшков. Если вам нужна известь, я достану вам тонны извести. Здесь на планете должны быть залежи известняка. На днях я пошлю Томма на разведку, и у вас будет столько извести, что вам некуда будет ее девать.

Вождь с улыбкой покачал головой.

— Природная известь — плохой заменитель свежей, живой костной извести. В костной содержатся некоторые необходимые соли. Кроме того, душа человека находится в костях и из них переходит в глазурь, дает ей внутреннее свечение, не достижимое никаким другим способом.

Ковилл курил, курил, курил, вытаращив на вождя суровые голубые глаза.

— Мне все равно, какие материалы вы используете, — заговорил он, — но похищать и убивать людей нельзя. Если вам нужна известь, я помогу ее достать; я здесь для того и нахожусь, чтобы помогать вам и поднимать ваш жизненный уровень. Но я обязан также защищать ми-туун от набегов. Я могу справиться и с тем, и с другим и одинаково успешно.

Уголки рта вождя сдвинулись. Прежде, чем он успел выпалить грубость, Томм ввернул вопрос:

— Скажите, а где у вас печи? Вождь перевел на него неприветливый взгляд.

— Обжиг происходит в Великой печи. Мы складываем изделия в пещеры, и раз в месяц снизу поднимается тепло. Целый день жар бурлит, пылая и раскаляя все добела, а через две недели пещеры остывают, и мы идем за посудой.

— Это интересно, — заметил Ковилл. — Я хотел бы осмотреть ваши мастерские. Где у вас гончарня, внизу в сарае?

Вождь застыл.

— Ни один человек не имеет права заглядывать в этот сарай, — медленно проговорил он, — только гончар, и то, если он докажет, что владеет мастерством.

— Как это доказывают? — небрежно спросил Ковилл.

— В возрасте четырнадцати лет человек берет молоток, ступку, фунт костной извести и уходит из дома. Он должен добыть глину, свинец, песок, шпат. Найти железо для коричневой глазури, малахит для зеленой, кобальт для синей, растолочь смесь в ступе, нанести на черепок и положить у отверстия Великой печи. Если черепок выйдет удачный, глина крепкая, глазурь хорошего качества, ему позволят войти в длинную гончарню и познать тайны ремесла.

Ковилл вынул изо рта трубку и насмешливо спросил:

— А если черепок не получится?

— Нам не нужны плохие гончары, — ответил вождь. — Нам всегда ну ясна костная известь.

Томм оглядывал осколки цветной керамики.

— Почему вы не готовите желтую глазурь?

Вождь развел руками.

— Желтая глазурь? Она недостижима, ее тайну не может раскрыть ни один гончар. Железо дает грязный желтовато-коричневый цвет, серебро — серовато-желтый, хром — зеленовато-желтый, а сурьма сгорает в пламени Великой печи. Чистый насыщенный желтый цвет, цвет солнца…, это мечта.

Ковилл заскучал.

— Ну, раз вы никак не отважитесь показать нам свои владения, мы полетим домой. Запомните, если вам потребуется какая-нибудь техническая помощь, я помогу. Я мог бы даже узнать, как приготовить вашу расчудесную желтую…

— Это невозможно, — сказал вождь. — Мы, гончары Вселенной, бьемся над ней тысячелетия.

— …Но больше никаких убийств. Если не прекратите, я положу конец гончарному производству.

Глаза вождя засверкали.

— Ваши слова враждебны!

— Если вы думаете, что я этого не сделаю, вы ошибаетесь, — продолжал Ковилл. — Я брошу бомбу в жерло вулкана и взорву пещеру и всю гору. Власть призвана защищать каждого человека, где бы он ни был, а это значит защищать ми-туун от племени гончаров, которое охотится за их костями.

Встревоженный Томм потянул Ковилла за рукав.

— Садитесь в вертолет, — прошептал Томм. — У них вид угрожающий. Они вот-вот набросятся.

Ковилл повернулся спиной к помрачневшему вождю и нарочито не спеша вскарабкался в вертолет. Томм осторожно поднялся вслед за ним. Ему казалось, что вождь готов напасть на них, а Томм вовсе не рвался в драку.

Он включил сцепление, лезвия винта стали перемалывать воздух; вертолет поднялся, оставив внизу кучку безмолвных гончаров в серых бурнусах. Ковилл с довольным видом откинулся на сидение.

— С подобными людьми только так и можно, а именно — показать им свое превосходство; только так они станут вас уважать. Малейшая неуверенность, они почувствуют слабинку, как пить дать, и тогда вы пропали.

Томм промолчал. Методы Ковилла могли принести непосредственные плоды, но, в конечном счете, с точки зрения Томма, они были недальновидны, неприятны и в целом нетерпимы. На месте Ковилла он бы подчеркнул возможность Управления обеспечить заменители костной извести и, может быть, помочь разрешить какие-нибудь технические трудности, хотя, конечно, гончары знают свое дело и уверены в собственном мастерстве.

Правда, желтой глазури у них нет. В тот же вечер он взял в библиотеке Управления пленку и вставил в переносной видеоскоп. Пленка повествовала о гончарном деле. И Томм впитал столько знаний, сколько смог.

В течение последующих нескольких дней Томм работал над излюбленным проектом Ковилла — планом строительства небольшой атомной электростанции. Томму не нравилась эта идея. Каналы Пеноплана мягко освещались желтыми фонариками, сады сияли в пламени свечей, выдыхали густой аромат ночных цветов — это был город из страны чудес; электричество, двигатели, лампы дневного света, водяные насосы, несомненно, ослабят его очарование. Однако Ковилл настаивал, что Вселенная только выиграет от постепенного слияния в огромный единый промышленный комплекс.

Дважды Томм проходил мимо посудного базара и дважды заглядывал туда полюбоваться на переливающиеся сосуды и побеседовать с девушкой, которая обслуживала покупателей. Она была завораживающе красива, изящество и обаяние вошли в ее плоть и кровь, она с интересом слушала все, что Томм мог рассказать об окружающей Вселенной, и он, юный, мягкосердечный и одинокий, все с возрастающим нетерпением ждал новых встреч.

Какое-то время Ковилл страшно загружал его работой. Из министерства шли указания, и Ковилл поручал задания Томму, а сам либо дремал в плетеном кресле, либо прогуливался в специальной черной с красным лодке по каналам Пеноплена.

Наконец в один из дней далеко за полдень Томм отложил свои записи и вышел на затененную могучими каотанговы-ми деревьями улицу. Он пересек центральный рынок, где торговцы спешили продать оставшиеся к вечеру товары, около покрытой дерном набережной свернул на тропинку и вскоре оказался на посудном базаре.

Но девушки там не оказалось. Сбоку у стены скромно стоял худой мужчина в черной куртке и ждал, когда к нему обратятся. В конце концов Томм подошел к нему.

— А где Сузен?

Мужчина замялся. Томм забеспокоился.

— Она заболела? Может быть, она бросила работу?

— Она ушла.

— Куда ушла?

— К праотцам.

— Что-о? — у Томма пробежал мороз по коже, он окаменел.

Продавец опустил голову.

— Она умерла?

— Да, умерла.

— Но от чего? Несколько дней назад она была здорова.

Мужчина снова замялся.

— Умереть можно по-разному, землянин.

Томм разозлился.

— Быстро говорите, что случилось!

Опешив от такого напора, мужчина затараторил:

— Гончары призвали ее к себе в горы; она ушла, но скоро она будет жить вечно, и душа ее погрузится в чудесное стекло…

— Скажите прямо, — не отступался Томм, — когда гончары забрали ее, она была жива?

— Да, жива.

— Еще кого-нибудь забрали?

— Еще троих.

— Живых?

— Живых.

Томм побежал в Управление.

Ковилл случайно оказался на месте, он проверял работу Томма. Томм выпалил:

— Гончары не успокоились, на днях они увели четверых ми-туун.

Ковилл выпятил подбородок и цветисто выругался. Томм понимал, что Ковилл возмущен не столько самим преступлением, сколько тем, что гончары бросили ему вызов, ослушались его. Его лично оскорбили, это так не пройдет.

— Выведите вертолет, — кратко приказал Ковилл. — Поставьте его перед зданием.

Когда Томм посадил вертолет, Ковилл уже ждал, держа в руках одну из трех имевшихся в распоряжении Управления атомных бомб — продолговатый цилиндр, прикрепленный к парашюту. Ковилл приладил его в положенное место на вертолете и отошел.

— Летите к их треклятому вулкану, — резко сказал он. — Сбросьте бомбу в кратер. Эти чертовы головорезы надолго запомнят мой урок. В следующий раз я взорву их поселок.

Томм знал, как Ковилл не любит летать, поэтому ничуть не удивился поручению. Без лишних слов он взлетел, поднялся над Пенопланом и направился к Кукманкской гряде.

Гнев остыл. Гончары попали в ловушку собственных традиций, они не ведают, что такое зло. Распоряжение Ковилла теперь казалось Томму опрометчивым, вызванным самодурством, мстительностью и крайней спешкой. А если ми-туун еще живы? Не лучше ли попробовать договориться с гончарами и освободить пленников? Вместо того, чтобы зависнуть над вулканом, он пошел на посадку, приземлился в мрачной деревне и, захватив гамма-ружье, выпрыгнул на унылую каменистую площадь.

В этот раз Томму пришлось ждать не больше минуты. Вождь большими шагами поднимался по холму, полы бурнуса развевались, обнажая сильные ноги, на лице застыла недобрая улыбка.

— Значит, опять будете нагло изображать господ. Ну, хорошо — нам нужна костная известь, твоя подойдет в самый раз. Приготовь свою душу для Великой печи, и следующую жизнь ты обретешь в вечном сиянии совершенной глазури.

Томм испугался, но вместе с тем им овладело какое-то отчаянное безрассудство. Он тронул ружье.

— Я убью кучу гончаров и вас первым, — произнес Томм чужим для собственных ушей голосом. — Я пришел за четверыми ми-туун, которых вы увели из Пеноплана. Набеги нужно прекратить. Вы, кажется, не понимаете, что мы можем вас наказать.

Вождь сложил руки за спиной, слова Томма, по всей видимости, не произвели на него никакого впечатления.

— Вы летаете, как птицы, но птицы мало что могут, только гадить на тех, кто внизу.

Томм вытащил ружье из чехла, прицелился в возвышавшийся в четверти мили от них валун.

— Смотри на эту скалу, — и разрывная пуля превратила гранит в осколки.

Вождь отпрянул назад, брови у него поднялись.

— По правде говоря, ты кусаешься больнее, чем я думал. Но…, — он показал на сомкнувшееся вокруг Томма кольцо гончаров, — мы убьем тебя прежде, чем ты успеешь как следует нашкодить. Мы, гончары, не боимся смерти, ибо смерть есть погружение в вечное созерцание из-под слоя стекла.

— Послушайте, — Томм настаивал. — Я пришел не за тем, чтобы угрожать, я хочу заключить с вами сделку. Мой начальник Ковилл приказал разрушить гору, взорвать пещеры, и я могу это сделать так же легко, как я разрушил скалу. — Гончары глухо заворчали. — Если вы причините мне зло, будьте уверены, вам это с рук не сойдет. Но я уже сказал, что пришел сюда против воли моего начальника и хочу заключить с вами сделку.

— Какую сделку ты можешь нам предложить? — презрительно спросил вождь. — Нас не интересует ничего, кроме нашего ремесла, — он подал знак, и не успел Томм и глазом моргнуть, как его схватили два дюжих гончара и выбили из рук ружье.

— Я могу открыть вам секрет настоящей желтой глазури, — в отчаянии крикнул Томм, — чистой, яркой, сверкающей желтой глазури, которая выдержит жар вашей печи!

— Пустые слова, — ответил вождь.

И с издевкой спросил:

— А что ты хочешь за эту тайну?

— Отпустите четверых ми-туун, которых вы только что похитили из Пенопла-на, и дайте слово впредь никогда не похищать людей.

Вождь внимательно выслушал, немного подумал.

— Как тогда мы будем готовить глазурь? — он говорил терпеливо, как будто объясняя ребенку общеизвестную истину. — Костная известь — одна из самых необходимых составляющих.

— Ковилл вам уже сказал, что мы можем предоставить неограниченное количество извести с любыми свойствами, какими пожелаете. На Земле тысячи лет занимаются гончарным делом, и мы знаем в нем толк.

Вождь вскинул голову.

— Это явная ложь. Смотри, — он пихнул ногой гамма-ружье Томма, — в этой штуке тусклый непрозрачный металл. Люди, владеющие глиной и светящимся стеклом, никогда не будут пользоваться таким материалом.

— Может быть, вы разрешите мне доказать, — предложил Томм. — Если я покажу вам, как делать желтую глазурь, вы заключите со мной сделку?

С минуту вождь испытующе смотрел на Томма. Потом с неохотой проговорил:

— Какой оттенок желтого ты можешь приготовить?

Томм криво улыбнулся.

— Я не гончар и не могу сказать наверняка, но я знаю химическую формулу, которая позволяет получить любой оттенок, от лучистого светло-желтого до ярко-оранжевого.

Вождь махнул рукой.

— Освободите его. Мы заставим его признать свое вранье.

Томм потянулся, расслабил мышцы, побывавшие в цепких руках гончаров. Нагнулся, поднял с земли гамма-ружье и под насмешливым взглядом вождя вложил его в чехол.

— Сделка такая, — сказал Томм, — я показываю вам, как готовить желтую глазурь и ручаюсь, что обеспечу в нужном количестве поставку извести. Вы отдаете мне ми-туун и клянетесь никогда не похищать в Пеноплане живых мужчин и женщин.

— Основное условие — желтая глазурь, — напомнил вождь. — Грязновато-желтую мы можем сами приготовить. Если у тебя получится чистый желтый цвет и он устоит в огне, тогда я согласен. Если нет, мы будем считать тебя обманщиком, и душа твоя поселится навеки в ничтожнейшем из сосудов.

Томм подошел к вертолету, снял прикрепленную к раме атомную бомбу, бросил на землю парашют. Взвалил на плечо длинный цилиндр и сказал:

— Ведите меня в гончарню. Я посмотрю, что можно сделать.

Не говоря ни слова, вождь повел его вниз по склону к длинному сараю, и они вошли в каменный проем в форме арки. Справа стояли ящики с глиной, у стены выстроились в ряд двадцать-тридцать гончарных кругов, посередине высились полки с еще не просохшими изделиями. Слева помещались кадки, еще были полки и столы. Из дверей доносился резкий, скрежещущий звук, очевидно, работала мельница. Вождь повел Томма налево, мимо столов для приготовления глазури, в самый конец сарая. Здесь были полки, уставленные разнообразными черепками, бочонками и мешками, помеченными непонятными Томму значками. В соседнем помещении Томм разглядел ми-туун. С удрученным покорным видом они сидели на скамье; их как будто никто не сторожил. Девушка подняла голову, увидела Томма, раскрыла рот от удивления. Она вскочила и в нерешительности остановилась в дверях, испугавшись сурового лица вождя. Томм сказал:

— Ты свободна, нам немножко повезло. — Потом повернулся к вождю. — Какие у вас есть кислоты?

Вождь показал на ряд керамических бутылей.

— Соляная, уксусная, плавикового шпата, из селитры, серная.

Томм кивнул, положил бомбу на стол, осторожно разобрал ее. Вытащив кусочек урана, он аккуратно разрезал обломок металла перочинным ножом на пять частей, разложил по фарфоровым тиглям и в каждый налил разную кислоту. В тиглях забурлили пузырьки газа.

Вождь наблюдал, скрестив руки на груди.

— Что ты хочешь сделать?

Томм отодвинулся и стал смотреть на кипящие тигли.

— Я хочу получить урановую соль. Дайте мне соду и щелок.

Наконец в одном из тиглей выпал в осадок желтый порошок, Томм схватил тигель и с торжествующим видом стал промывать порошок.

— Теперь несите простую глазурь.

Он налил глазурь в шесть лотков и добавил в них разное количество желтой соли. Сгорбившись от усталости, отошел назад и сделал знак рукой.

— Готово. Теперь испытайте ее.

Вождь отдал приказ, к ним подошел гончар с заваленным черепками подносом. Вождь приблизился к столу, нацарапал номер на первом лотке, окунул черепок в глазурь и пронумеровал его. То же самое он проделал со всеми остальными образцами. Один из гончаров загрузил черепки в небольшой духовой шкаф, прикрыл заслонку и разжег внизу огонь.

— Теперь, — сказал вождь, — в твоем распоряжении двадцать часов, за это время печь принесет тебе жизнь или смерть. Можешь провести его в компании своих друзей. Ты не уйдешь, мы будем хорошо тебя охранять.

Он резко повернулся и быстро пошел к выходу.

Томм направился в соседнюю комнату, где в дверях стояла Су-зен. Она радостно, естественным движением прильнула к нему. Время шло. В печи гудел огонь, кирпичи раскалились докрасна, потом пожелтели, потом раскалились добела, и потом огонь постепенно потух. Теперь черепки остывали, цвет уже установился, и Томм еле сдерживался, чтобы не вытащить кирпичи, служившие заслонкой. Стало темно; он задремал, но то и дело просыпался, Су-зен, прикорнула у него на плече.

Звук тяжелых шагов заставил его подняться и подойти к двери. Вождь отодвигал кирпичи. Томм приблизился и стал пристально смотреть. Внутри ничего не было видно, только белыми боками поблескивали черепки и сверху на них мерцало цветное стекло. Вождь достал из печи первый черепок. Наверху засохло грязное горчичного цвета пятно. Томм судорожно глотнул. Вождь ехидно улыбнулся. Вытащил другой черепок. Кучка коричневых пузырей. Вождь снова улыбнулся и извлек третий образец. Серая клякса. Вождь улыбнулся во весь рот.

— Ну, господин, твои глазури хуже первых попыток наших детей.

Он снова полез в печь. Ослепительный солнечный луч, казалось, озарил комнату. У вождя перехватило дыхание, гончары подались вперед, а Томм оперся о стену, чтобы не упасть.

— Желтая…

Когда Томм наконец вернулся в Управление, Ковилл метал громы и молнии.

— Где вы околачивались? Я послал вас по делу, которое занимает не больше двух часов, а вы пропали на два дня.

Томм сказал:

— Я отбил четверых ми-туун и заключил соглашение с гончарами. Набегам конец.

У Ковилла отвисла челюсть:

— Что?

Томм повторил.

— Вы не выполнили мое указание?

— Нет, — ответил Томм. — У меня возникла другая идея, и она оказалась лучше.

Глаза Ковилла превратились в тяжелые, горящие голубым пламенем угли.

— Томм, вы уволены, вы уволены из Управления межпланетных дел. Если человеку нельзя доверить выполнить приказ, грош ему цена как работнику. Собирайте вещи, следующей пассажирской ракетой вылетите на Землю.

— Как скажете, — проговорил Томм и повернулся, чтобы уйти.

— Сегодня ваш рабочий день до четырех часов, — холодно произнес Ковилл. — До этого времени вы обязаны мне подчиняться. Поставьте вертолет в ангар и положите бомбу на место.

— Бомбы больше нет, — сказал Томм. — Я отдал уран гончарам. Это было одно из условий соглашения.

— Что? — прорычал Ковилл, и глаза у него полезли на лоб. — Что?

— Вы слышали, что я сказал, — ответил Томм. — И если вы думаете, что было бы лучше взорвать все, что составляет для этих людей смысл жизни, вы сумасшедший.

— Томм, садитесь в вертолет, летите к ним и отберите бомбу. Без нее не возвращайтесь. Чертов проклятый недоумок, да с этим ураном они весь Пеноплан разнесут.

— Если вам нужен уран, — заявил Томм, — идите и возьмите его. Я уволен, я здесь не работаю.

Ковилл пялился на Томма и от ярости раздувался, как жаба. Слова застревали у него во рту. Томм сказал:

— На вашем месте я бы не будил лиха. Я думаю, пытаться забрать у них уран — дело опасное.

Ковилл повернулся, пристегнул к поясу пару гамма-ружей и гордо вышел. Томм услышал шум винта вертолета.

— Вот идет храбрец, — пробормотал про себя Томм. — Вот идет болван.

Прошло три недели. Су-зен взволнованным голосом объявила, что пришли гости, Томм выглянул и остолбенел: перед ним стоял вождь и за ним еще два гончара — суровые, грозные, в мрачных серых бурнусах. Томм вежливо поздоровался, предложил им сесть, но они не захотели.

— Я пришел в город, — начал вождь, — узнать, остается ли наше соглашение в силе.

— С моей стороны ничего не изменилось, — ответил Томм.

— Безумный человек пришел в поселок гончаров, — продолжал вождь. — Он сказал, что ты превысил полномочия, что наше соглашение незаконно и что он не позволит гончарам держать у себя тяжелый металл, который придает глазури цвет вечерней зари.

Томм спросил:

— Ну, а потом что?

— Потом началось кровопролитие, — быстро проговорил вождь. — Он убил шестерых отличных гончаров. Но это неважно. Я хотел узнать, действительно ли наше соглашение.

— Да, — сказал Томм. — Оно скреплено моим словом и словом моего главного начальника на Земле. Я разговаривал с ним, и он одобрил соглашение.

Вождь кивнул.

— В таком случае я принес тебе подарок. — Он махнул рукой, и один из гончаров поставил на стол Томма большую вазу, сияющую поразительным солнечным светом. — Безумный человек — счастливец, его душа вселилась в прекраснейшее стекло, которое когда-нибудь выходило из Великой печи.

Брови Томма поползли вверх.

— Вы хотите сказать, что кости Ковилла…

— Неистовая душа безумного человека придала сияние чудесной глазури. Он будет жить вовеки в завораживающем блеске…